Фотография

Тот день

Четверг. Глин ушел из дома рано: ему надо было успеть в университет к девяти — проводить семинар. Он едва не проспал. Потянувшись за будильником, воскликнул: «Черт возьми, времени уже…» — и обнаружил, что лежащая рядом Кэт смотрит на него широко раскрытыми глазами.

«Почему ты меня не разбудила? Мне сегодня надо пораньше».

Все события того дня навсегда отпечатались в его памяти. Что было сказано, что увидено.

Он принял душ и побрился. Увидел в зеркале отражение собственного лица в пене и промелькнувшее отражение Кэт — голое плечо, ее профиль. Когда он вернулся в спальню, ее уже не было. Он оделся. Спустившись вниз, обнаружил ее на кухне; одетая в голубой махровый халат, жена поджаривала кусок хлеба; из-под пол халата торчат босые ноги, волосы убраны за уши. Кофе уже ждал его на столе. Она спросила: «Тебе сварить яйцо?»

«Не надо, времени нет».

Он прошел в свой кабинет, сгреб нужные бумаги, вернулся на кухню и налил себе кофе, глядя одним глазом в студенческий реферат.

«Яйцо варится четыре минуты».

«Нет, нет…»

Впоследствии он долго думал об этом, повторенном дважды, предложении. Обычно дважды ему ничего не предлагали, а то и вовсе приходилось готовить самому.

В саду заливалась осенняя малиновка. Он поднял глаза от реферата: усыпанная палой листвой трава, тонкие ветви деревьев.

Она сказала: «Давай сегодня поужинаем где-нибудь? Может, в итальянском ресторане?»

«Я приеду домой только после девяти — дел много. Будет уже поздно…»

«Хорошо. Схожу в киношку с Джулией». У нее были друзья в городе, люди, которых он едва знал, с которыми она встречалась без него.

Она сидела напротив него и читала первую страницу газеты; идеальные очертания ее лица — он знал их наизусть, но не уставал любоваться.

Она взглянула на него и протянула ему газету: «Будешь читать?»

«Нет, спасибо. Я через минутку уже ухожу», — и он снова погружается в чтение реферата.

Она заметила «Все равно там только про смерть и разруху». Он увидел заголовок о голодающих Африки: изможденное личико ребенка в лохмотьях.

«Так было всегда. Вот тут студент пишет — правда, очень кратко — о демографических последствиях эпидемии чумы в Европе в четырнадцатом веке».

Кэт сказала: «Хотела бы я стать твоей студенткой».

Он не понял, что она имела в виду, и не догадался впоследствии, когда размышлял над ее словами: «Отчего же?»

«О… просто они знают тебя другим. Ты привязываешься к кому-нибудь из них?»

«Некоторые производят впечатление. Но, знаешь, их так много. Одни ушли, другие пришли, и так постоянно. — Он затолкал кипу рефератов в свой портфель и одним глотком допил кофе. — Ладно…»

«Глин!» Когда он встал и двинулся мимо нее к двери, она протянула руку и коснулась его запястья. Он помедлил: «Что?» — спешащий, рассеянный.

«Ничего» — ничего не отразилось и на ее лице; ни тогда, ни впоследствии он ничего не увидел. Она улыбнулась: «Давай, тебе пора. Увидимся».

Итак, то утро. Обычное осеннее рабочее утро, ничего особенного. Ее голос, ее присутствие, но ведь так было тысячу раз. Он вышел через парадную дверь, снова услышав пение малиновки, и сел в машину. Должно быть, обернулся и посмотрел на дом — Кэт сидела на кухне, пила кофе и читала газету. Может, снимала телефонную трубку: «Привет! Пойдем сегодня вечером в кино?»

В университете он провел у третьего курса семинар на тему «Аграрная реформа XVIII столетия». У себя в кабинете проверил почту, написал несколько писем и характеристику для студента, отнес ее на печать в секретариат факультета. Остановился поболтать с секретарем: Джой, веселая молодая женщина, всегда была в курсе событий в жизни и студенческой братии, и преподавательского состава — и те, и другие осаждали ее целыми днями. В двенадцать часов прочел лекцию.

Что ты делал в тот день? Когда она осталась дома одна.

В час он отправился в кафетерий, чтобы пообедать. Подсел за столик к коллегам, поспорил на тему роста числа студентов, обсудил с ними новый курс лекций, который должен был вот-вот начать читать, выпил кружку пива. В час пятьдесят вернулся на факультет, по пути в библиотеку зашел к себе забрать нужную папку. В открытую дверь заглянула Джой: «Звонила ваша жена. Пыталась позвонить напрямую в ваш кабинет, но вас не оказалось на месте. Попросила перезвонить».

Он забрал папку, и тут же его подкараулил ожидавший под дверью студент; он провозился со студентом минут десять, и все остальное вылетело у него из головы. В два двадцать на ступеньках библиотеки он на мгновение вспомнил слова Джой. Кэт подождет — ему осталось полтора часа, за которые надо успеть проверить рефераты.

Покончив с этим, он отправился на факультет, опоздав на пять минут на встречу с аспирантом, который терпеливо ждал его у двери. С ним он провел больше времени, чем планировал, и это означало, что студенты, явившиеся на пятичасовой семинар, уже поджидали в коридоре.

В четверть седьмого семинар закончился. Можно было быстренько сходить в библиотеку, перед тем как отправиться слушать лекцию коллеги по случаю получения им очередного научного звания; после лекции должен был состояться прием. Он собирался идти туда не из интеллектуального любопытства или желания поддержать коллегу, а чтобы убедиться, что тот не заслужил этого звания, — сам он в свое время возражал против его присвоения. На полпути вниз по лестнице он вдруг вспомнил, что надо позвонить Кэт.

Вернувшись в свой кабинет, он набрал номер. Никто не ответил. С минуту он слушал гудки, а потом повесил трубку. Наверное, ушла куда-нибудь.

С пользой проведенный час в библиотеке. Потом лекция, которая вышла удовлетворительно бледной. И наконец, прием, на нем он задержался дольше, чем планировал: увлекся, выпив пару бокалов вина.

В двадцать один час десять минут он вернулся домой. В передней горел свет, но он сразу же понял, что дома никого нет: дом стоял пустой, лишенный жизни. Он прошел в свой кабинет, бросил портфель. Забрел на кухню, выпил стакан воды; на сливной доске все еще стояла посуда, оставшаяся после завтрака. В холодильнике обнаружилось немного мяса и все необходимое для салата; Кэт наверняка поужинает где-нибудь в городе.

Он отправился в спальню, чтобы снять куртку и отыскать свитер. Включив свет, он обнаружил, что на кровати кто-то есть.

Она лежала на боку, отвернувшись от двери, чтобы он не мог видеть ее лица. Едва взглянув на нее, он все понял. Понял до того, как подошел к ней и коснулся ее. В комнате не было никого живого; точно таким же безжизненным показался ему дом, когда он входил.

Когда наконец он подошел к ней — смотрел на нее, касался ее, — она казалась лишь оболочкой. Это была Кэт — и в то же самое время совсем не Кэт; ее лицо — и одновременно маска, скорлупка. Ее вырвало: рот у нее был открыт, а на подушке остались следы. Он хотел было накрыть ее… нет, не сейчас. Увидел стакан на ночном столике, маленький коричневый пузырек без крышки и какие-то пустые бумажные пакетики. Он действовал точно на автомате, мог двигаться и реагировать, но глубоко внутри не верил в реальность происходящего. Как такое возможно? Как случилось, что он оказался здесь в это время, окруженный этими вещами, тогда как настоящее его место было этим утром: он одевался, а внизу Кэт готовила тост и варила кофе и забирала с коврика под дверью утреннюю газету. Тогда все было настоящим; теперь — нет.

«Скорая» приехала и уехала. Позже явились полицейские, двое — мужчина и женщина. Они бесцеремонно вторглись в спальню, собрали все с туалетного столика и спустились вниз. Сидя с Глином в кухне, полицейские задали ему пару вопросов бесстрастным, лишь слегка извиняющимся тоном:

— Что вы делали в тот день, когда она…

Женщина спросила, не хочет ли он, чтобы они кому-нибудь позвонили. Он покачал головой.

Когда они ушли, он так и остался сидеть — робот в нем боролся с человеком, который никак не желал верить в происходящее. Он налил себе чашку чая, но пить не стал.

Наконец он потянулся к телефонной книге и набрал номер.

В то утро Элейн сажала два молодых деревца кашмирской рябины, которые доставили накануне. Погода была идеальной: морозное и сухое осеннее утро, почва все еще мягкая. Они с Джимом носили саженцы туда-сюда, пока наконец не нашли подходящее место, выкопали лунки, прикатили тачку компоста. Через час с небольшим все было готово, столбики забиты, два стволика с многообещающим будущим бодро торчали вдоль дорожки, ведущей во фруктовый сад. По пути в дом она обернулась, чтобы посмотреть на них, представляя, как они будут выглядеть лет через десять — высокие, сильные, усыпанные снежно-белыми жемчужинами осенних ягод. Посадить сад — значит оседлать время.

Сейчас одиннадцать, и ее ждет хлопотливый день. Соня просит инструкций; Ник хочет поговорить о покупке компьютера, который поможет ему в осуществлении некоего хитроумного плана; нужно сделать непростой телефонный звонок новому придирчивому клиенту. Элейн проинструктировала Соню, уклончиво ответила Нику, с облегчением узнала, что клиент недоступен, и наконец занялась своим самым главным текущим заказом — разработкой дизайна садика вокруг перестроенного отеля класса «кантри-хаус». Пару часов она провела за разработкой дизайна и подсчитыванием сметы.

Пообедали бутербродами на кухне с Соней и Ником («Самое главное в новых технологиях, милая, то, что через пару лет они окупаются, если говорить об экономической эффективности»). К тому моменту она уже начинает посматривать на часы: надо успеть на лондонский поезд. После обеда намечались прием и пресс-конференция по случаю открытия нового крыла одной художественной галереи — Элейн делала для них дизайн внутреннего дворика; перед этим она намеревалась зайти в библиотеку Линдли, принадлежащую Королевскому сельскохозяйственному обществу, чтобы отыскать информацию про ныне исчезнувший сад времен Эдуардов, фотографии которого она когда-то видела, — возможно, это вдохновит ее на какие-нибудь новшества для текущего проекта.

Ник отвез ее на станцию. Он перестал говорить о компьютерах; но оба — и он, и Элейн — знали, что вскоре он вернется к теме, и она, наверное, уступит его просьбе — похоже, он в курсе современного взгляда на подобные вещи. Что ж, можно попробовать не учитывать покупку в налоговой декларации. На станции он некоторое время раздумывал, а не поехать ли с ней, ведь на приеме будет шампанское и все такое, но в последний момент решил, что не стоит его беспокоить. Он встретит ее с поезда вечером.

В библиотеке Элейн тут же погрузилась в поисковый процесс: углубилась в каталоги, обложилась стопкой книг. Через час, устроив перерыв, чтобы немного перевести дух, она вспомнила, что забыла сказать Соне, чтобы та собрала и отправила бухгалтерам кое-какие бумаги, и срочно. К счастью, было не слишком поздно, чтобы позвонить до того, как она уедет из библиотеки.

Элейн нашла таксофон, дозвонилась до Сони и со всем разобралась. Соня сообщила ей, что звонили клиенты. «А… и еще ваша сестра».

Вернувшись к книгам, Элейн решила, что Кэт можно будет позвонить уже из дома. Или завтра. Скоро начнется празднество в галерее.

Фоторепортеры неустанно запечатлевали сад во внутреннем дворике, и это было приятно. В самом деле, он того стоил — яркие цвета освещенного прожекторами оазиса в самом сердце лаконичного прямоугольника галереи. Несколько незнакомых людей похвалили ее работу. Наметилось несколько новых заказов. Она пристально рассмотрела сад, хотя всего за несколько дней до того приезжала туда с инспекцией, обратила внимание на то, что один из кустиков хохлатки посажен не там, где нужно, и отметила про себя, что надо бы его пересадить. Сорок минут спустя она отправилась на станцию, чтобы успеть на поезд.

Ника на станции не оказалось. Она раздраженно ждала; десять минут спустя автомобиль наконец примчался. «Прости, прости… совсем забыл, который час».

В течение того дня Элейн три раза думала о Кэт — нет, не так. Скорее Кэт приходила ей на ум, мимолетно и неуловимо. Когда она сажала деревца, в одном из комьев вывернутой лопатой земли шевельнулся дождевой червь, и она вспомнила, как Кэт, совсем маленькая девочка, присев на корточки, внимательно смотрела на цветочную клумбу: «Смотри, смотри! Что это?» Почти бессознательно вспомнилось. Позже, в Лондоне, силуэт и профиль женщины в окне проезжавшего автобуса напомнит ей Кэт, но снова лишь на долю секунды, и она снова принялась думать о том, как же найти в библиотеке подробный рассказ о том, полузабытом, саду.

После телефонного звонка Соне она и вправду подумала о том, чтобы набрать номер Кэт. Кэт полностью занимала ее мысли с… минуту, а может, чуть больше. В последний раз она слышала Кэт несколько недель назад. Намекала, что заедет, да так и не заехала: «Может, заскочу в следующее воскресенье. Посмотрим, какие у Глина будут планы». После чего не перезвонила, и Элейн снова слегка рассердилась на нее. Как это похоже на Кэт. Она собиралась позвонить ей сама, но то одно, то другое — словом, руки так и не дошли. Но сегодня — этим вечером — она непременно это сделает, как только доберется до дома.

Они вернулись домой в четверть девятого. Элейн зажгла духовку, чтобы разогреть остатки запеканки. И направилась к телефону.

Номер Кэт не отвечал. И автоответчик тоже, но Кэт часто забывала его включить. Глина, видимо, тоже не было дома.

Наконец они доели запеканку. Элейн почитала газету, а потом присоединилась к Нику, который смотрел новости по телевизору. Потом приняла ванну. Вытираясь, она услышала телефонный звонок; потом все стихло — должно быть, Ник взял трубку внизу. Вошла в спальню и услышала его голос: «Это Глин — тебя». Она сняла трубку аппарата, стоявшего на столике возле кровати.

Без лишних церемоний Глин сказал: «Мне надо сказать тебе что-то ужасное». И она сразу поняла. Не как, не почему — но что. Кэт.

Большую часть того дня Ник думал о компьютерах. Вот бы ему заполучить такой — хороший, на много гига… как их там… и с новейшим программным обеспечением, что бы это ни значило, — тогда он, без сомнения, сможет работать куда эффективнее. Действительно, вдохновению может послужить сама покупка: она станет стимулом, подарит новые идеи. В нынешнее время невозможно работать без знания новых технологий, а уж в его сфере — особенно. С ним он сможет… ну, скоро он увидит, что можно сделать, как только освоится.

Элейн вот-вот согласится, это ясно. Но Ник не без оснований чувствовал уверенность. Если он выберет верный тон — спокойный, деловой, знающий, — она в конце концов уступит. Да, эти штуки адски дороги, но от покупки одного компьютера они уж точно не обеднеют, особенно если учесть то, сколько сейчас зарабатывает Элейн, надо отдать ей должное.

Подобные мысли и вдохновили его отправиться в город, высадив Элейн на станции, — должен же он рассмотреть различные варианты. Целый час он проторчал в большом магазине офисной техники перед мерцающими экранами, перед которыми слегка робел, особенно если учесть, что он не понимал ни слова из разговоров продавцов. Ничего, очень скоро он начнет разбираться во всем этом.

Вернувшись домой, он налил себе чашку чая и отнес чаю Соне. Было почти четыре, так что смысла заниматься чем-либо серьезным не было. Он устроился в оранжерее с чашкой и книгой. В какой-то момент он проголодался и отправился на кухню поискать, чем бы перекусить. Проходя мимо двери кабинета Сони — та разговаривала по телефону, отведя трубку в сторону, — он услышал: «Это Кэт, она звонит Элейн. Не желаете.»

Он покачал головой. Не то чтобы это было проблемой — общаться с Кэт после… после того раза. Совсем нет. Все продолжало оставаться так, как обычно, просто они старались избегать общения тет-а-тет.

Он включил телевизор и, засмотревшись интересной передачей, слегка опоздал на станцию, чтобы встретить Элейн.

Больше он благоразумно не заговаривал про компьютер. Элейн была в хорошем расположении духа — ей слегка польстило обилие похвал ее садику в художественной галерее. Поужинали во вполне дружелюбной атмосфере, немного посмотрели телик, потом она ушла в ванную.

Голос Глина в трубке, сухое «Мне надо поговорить с Элейн». Ник крикнул ей снизу. Вернувшись в гостиную, он решил, что больше не желает смотреть телевизор. Побродил по дому, выключая свет, а потом поднялся наверх. Когда он вошел в спальню, Элейн все еще стояла с трубкой в руке с выражением лица, которого он не видел у нее прежде, и от этого сердце у него мгновенно ушло в пятки.

Когда про Кэт узнала Полли, «тот день» стал вчерашним. Ее охватило чувство вины — вины за все те часы, когда она беззаботно порхала по своим делам в то время, как где-то там Кэт… Сама мысль об этом казалась Полли невыносимой.

Теперь Полли была работающей женщиной. Ей двадцать два, у нее — диплом, превышение кредитного лимита, три кредитные карты и квартира-студия[9] в Стоук-Ньюингтоне. И гарантированное рабочее место среди нижестоящего персонала страховой компании «Прудентиал» — предположим, не предел мечтаний, но на первое время сойдет, а она пока осмотрится и приценится.

Так что в тот день она быстро управилась с работой — совсем нетрудной, даже слишком нетрудной; имела весьма полезную беседу с коллегами, пофлиртовала с парнем из отдела продаж возле фотокопировальной машины. В обеденный перерыв она приобрела пару дорогущих туфель, о которых мечтала. А вечером встречалась со старой, еще со времен колледжа, приятельницей, и они от души посплетничали, уплетая пиццу.

Она была занята, заинтересована, у нее появился стимул, флирт и новые туфли наполнили ее радужно-эйфорическим настроением; шагая среди огней большого города, она, переполненная энергией, в какой-то момент подумала: как хорошо-то! Если бы ее спросили, была ли она в тот день счастлива, она, наверное, ответила бы утвердительно. Пару раз она почувствовала раздражение, покупая туфли, с сожалением вспомнила о превышении кредита и немного позавидовала подруге, переживавшей бурный роман. Правда, менее счастливой от этого не стала.

Когда Полли вспоминает тот день — день Кэт, — она понимает, что увидела нечто, находившееся далеко за пределами собственного жизненного опыта и представлений о жизни. В тот день Кэт попала в некое жуткое место, которое Полли не могла себе представить. Кэт — такая знакомая, такая родная, такая, в некотором роде, обыкновенная… вот только обыкновенной она никогда не была.

Полли поняла, что до этого не знала никого, кто бы умер. То есть никого из родных и близких. И испытывала недоверие — не столько горечь утраты, сколько недоумение. Нет, нет, это… это невозможно. Только не Кэт. Должно быть, это какая-то нелепая ошибка.

Узнав, что никакой ошибки не было, все, о чем она могла думать: но куда же она ушла? Где она? Где, где? И ей представилась некая черная дыра, куда канула Кэт и где теперь она пребывает, недоступная, беспомощно барахтаясь во тьме.

Когда Оливер прочел письмо Элейн, его точно громом поразило: хоть я и не думал об этом, но да, такая вероятность всегда существовала. Он поймал себя на том, что вспоминает всякие случаи, связанные с Кэт, — и всякий раз в свете произошедшего эти воспоминания приобретают несколько иной оттенок; тот день прошедшей уже недели развеял в пух и прах прежние представления, то, что казалось обыденным, стало совсем другим. «Ты счастлив, Оливер?» — спрашивает Кэт.

Он оплакивал Кэт. Прочел письмо, которое мало что сказало ему — когда, где, как? Разумеется, «почему?» — он не узнал. По прочтении он отложил письмо в сторону, ему стало грустно. Он не видел Кэт и не говорил с ней уже много лет, но всегда мысль о том, что она где-то есть, наполняла его тихой радостью. И вот теперь ее не стало.

Он не задавался вопросом «почему?», он не желал знать — отчего? Но его не покидало смутное, необъяснимое подозрение: то, что случилось, было предрешено, в Кэт всегда было что-то беспокойное, нечто, отдалявшее ее от остальных. За ее наружностью и манерой держаться, глубоко внутри, в ней сидела какая-то черная хворь. Но никто и никогда не видел ее, не замечал. Все видели только ее лицо.