Глин и Оливер

Черт подери! Столько шуму. Спустя столько лет. И все из-за какой-то злополучной фотографии. Оливер чувствует, что его загнали в ловушку. Вот он сидит в знакомом пабе недалеко от офиса, но все не так. Вместо того чтобы полчасика тихо посидеть за кружкой пива и газетой, он оказывается лицом к лицу с Глином Питерсом. Пиво-то на столе, но толку? Над ним навис, его допрашивает с пристрастием Глин. Настойчиво наваливается грудью на низенький круглый отполированный столик, вертит пальцем подставки под кружки. И пристально смотрит на Оливера своими блестящими темно-карими глазами.

— Вот что я хочу узнать… — говорит он.

Лучше бы тебе совсем ничего не знать, думает Оливер. Оставь это в покое. Теперь-то что сделаешь. Все давно кончено. И… нет, я не знаю, сколько это продлилось, и знать не хочу, да и тебе не советую. Ко мне это не относится и никогда не относилось. А то можно подумать, что я теперь какой соучастник преступления.

— Зачем ты их сфотографировал? — спрашивает Глин.

О господи! «Слушай, я и не заметил, пока снимки не напечатал. Просто щелкнул всю компанию, когда они друг с другом болтали. Я и не заметил, что Кэт и Ник…» — и пожимает плечами.

А когда заметил, думает Глин, то, как водится, запаниковал, так ведь? Твой приятель и деловой партнер и его свояченица, а ты из их компании и со всеми дружишь и вечно торчишь в доме.

Он не видел Оливера Уотсона много лет. Тот практически не изменился — та же самая слегка извиняющаяся манера говорить, слегка самоуничижительная, но в то же время самодовольная. Кажется, сейчас у него небольшая типография. Небольшой офис, заставленный компьютерами. Даму, которая явно больше, чем просто деловой партнер, его появление определенно заинтересовало. Оливер сразу же поспешил расставить акценты, сказав быстро:

— Глин Питерс — Сандра Челкотт. Сандра — мой партнер. Пойдем-ка в паб, там и поговорим. Как ты меня нашел?

— Элейн.

— Ты рассказал Элейн!

— Мне нужно было установить некоторые факты. У меня не оставалось выбора. — Глин не то, чтобы оправдывался, скорее ему не терпелось продолжить разговор.

— Ник?

— Это Элейн решать, как поступить с Ником. Откровенно говоря, Ник меня мало интересует.

Оливер делает большой глоток из кружки, но пиво не помогает. Он хотел бы вновь очутиться в своем офисе. Хотел бы, чтобы Глин был где угодно, но не здесь. Он раздражен и в то же самое время отчасти понимает Глина. Есть что-то евангелическое, библейское в том, как подходит Глин к этому делу — точно одержимый проповедник.

Глин не унимается:

— Все эти годы ты, должно быть, частенько видел Кэт?

— Ну… да. Она часто к нам приходила.

К чему это он клонит? Боже ж ты мой… неужели пытается обвинить меня в том, что и я тоже с ней… того?

Глин откидывается на стуле. Опускает руки на стол, сцепив пальцы, кладет на них подбородок и смотрит задумчиво и доверительно.

— Признаться, эта находка меня здорово перетряхнула. Пойми меня правильно. Мне пришлось… столкнуться с разрушением незыблемости собственного прошлого. Нашего с Кэт прошлого. Я не собираюсь становиться обвинителем в этом бракоразводном процессе постфактум. Мой интерес — чисто судебный. Ты меня понимаешь?

— Не совсем, — признается Оливер.

— Я хочу знать: была ли у Кэт привычка крутить романы на стороне? Мне нужно узнать о ней это.

Оливер ушам своим не верит. Ради всего святого, хочет сказать он, ведь это ты был на ней женат. Поздновато уже об этом говорить.

Глин допивает свое пиво и жестом показывает Оливеру: давай допивай — и еще по одной.

— Думаю, одной мне хватит, — говорит Оливер.

Но Глин его не слышит — он уже направился к бару. Вернувшись, он начинает говорить, не успев усесться на свое место:

— Мне придется отнестись к этому так же, как я отношусь к остальным своим исследованиям. Каждая зацепка должна подвергнуться тщательному рассмотрению… Мне придется взглянуть на факты беспристрастно, тщательно собрать доказательства и как можно пристальнее рассматривать и самую незначительную информацию… — Отдельные фразы набегают одна на другую, перекрывая фоновый шум паба; Оливер делает вид, что внимательно слушает, сам же принимается размышлять. Что это с парнем? Интересно, он всегда таким был? В общем и целом — да, таким же. И этот голос — большое подспорье. Голос, отполированный многими поколениями уэльских проповедников. — Методично и терпеливо. Ты начинаешь с чистого листа и готов ко всему, что можешь узнать в процессе. Но это не означает, что ты никогда не руководствуешься предчувствиями и подозрениями — понимаешь? Расспрашивать вот тебя бесполезно, как я вижу, но это того стоило. Отныне Кэт — мой предмет исследования.

— Но Кэт — не предмет, — обрывает его Оливер. — Она женщина. Была.

Глин умолкает. И пристально смотрит на него. Кажется, он раздражен. Но настрой переменился.

— Сказано в точку. В этом-то вся проблема, так?

Оливер смотрит во вторую кружку пива — и понимает, что не хочет его пить. На это он не ответит.

— Тогда скажи мне. Было ли это в ее характере?

— Понятия не имею.

— До того как мы поженились, у нее водились… поклонники. Без сомнения.

— Это да, — соглашается Оливер.

— Вот я и намерен установить: было ли распутство чертой ее характера?

Оливер начинает сомневаться в том, что этот разговор происходит на самом деле. Он оглядывает паб. Видит других мужчин: кто-то пришел обмыть удачную сделку, кто-то — просто пропустить по кружке пива и поболтать о политике, о спорте или о том, что вчера вечером показывали по телевизору. И только Оливер вынужден отвечать на вопросы сущего маньяка, а он-то решил, что этот человек уже не появится в его жизни.

— Должно же у тебя было сложиться общее впечатление о ней как о человеке.

Хватит, думает Оливер.

— Послушай, — говорит он. — Кэт… умерла. Ее здесь нет. Она не может ни объясниться, ни оправдаться. Разве это честно?

Глин разводит руками:

— С усопшими так всегда. Ты совершенно прав. Им уже все равно. Их не достанешь. Не достучишься. В отличие тех из нас, кто еще барахтается на плаву и пытается найти во всем здравый смысл. Одержимые вроде меня выбирают это своей профессией.

— Что ж, — говорит Оливер. — Это твоя точка зрения. Я — другой. Что ж поделаешь.

Глин понимает, к чему клонит собеседник. Это ни к чему не приведет. Такому невозможно объяснить, что от него требуется. Обструкция — вот как это называется. Но зачем? Что у него на уме? Может быть, ему что-то известно? В таком случае быстро он оклемался. Полчаса назад, когда я пришел к нему, он понятия не имел, о чем я собирался с ним говорить. В любом случае, продолжать бессмысленно.

И он улыбается — искренне и спокойно:

— Я прекрасно вас понимаю. Но, уверен, вы тоже меня поймете. Я ведь пережил неслабое потрясение.

Да, Оливер его понимает. Во всяком случае, в тот момент. Такой удар в спину, надо думать. Он кое-как изображает сочувственную улыбку.

Глин одним глотком осушает кружку:

— Что ж — рад был повидаться спустя столько лет. Жаль, правда, что по такому поводу.

Оливер бормочет что-то в таком же духе. Оба встают и направляются к выходу. На улице Глин останавливает его:

— Та, вторая, пара… на пикнике. Женщину звали, кажется, Мэри Паккард. Вы с ней общаетесь?

Оливер отрицательно качает головой — он уже готов сорваться с места и бегом бежать в офис.

— Кажется, художница или кто-то в этом роде?

— Гончар, — безнадежно выдает Оливер. — Жила где-то в Уинчкомбе. — Предательство, конечно. Но что ему какая-то Мэри Паккард? Он готов на что угодно, лишь бы отвязаться от этого сумасшедшего. — Пора бежать. Вот-вот клиенты подойдут. Приятно было увидеться.

Загрузка...