Ах, Громов, если бы ты был обычным мужчиной. Работал врачом, полицейским. Военным или еще кем-то. Наши миры совпадали бы идеально. Но я знаю, кто сейчас все крепче и крепче сжимает ладонь на моем горле. Тот, кто загубил не одну душу. Кто никого не щадит. Таких людей нужно держать в клетке.
А еще я боюсь его. До ужаса. И одновременно сгораю от пылающих чувств. Рядом с Громовым всегда страшно, дико.
И как тут довериться, когда сердце твердит одно, но здравый рассудок вдребезги уничтожает все возможные мечты о спокойном совместном будущем, где мы с Артёмом сидим у камина, а наша дочь уже окончила школу и поступила в институт.
Все сложнее и сложнее дышать. Святые небеса. Да, я обманула мужчину, но частично. Разъяренный Зверь даже не догадывается о моих подлинных чувствах. Удавит ведь.
— Что ты такое говоришь, Артём? Я… правда…
Хриплю. Слышу, как кровь приливает к голове и шумит, заглушая сторонние звуки. Лицо Громова меркнет и расплывается.
— Восхитительно.
Мужчина брезгливо отпихивает меня. Он отпускает мою шею и отстраняется. Хватается за голову, ходит из стороны в сторону. Я кашляю, растираю сдавленное горло. Трясусь. Словно в бреду поднимаюсь со стола, ноги и руки совершенно не слушаются.
— Соскучилась, значит. Хорошо, Фортуна. Подойди ближе. Или не хочешь? Ну же, смелее.
А я не могу. И пальцем пошевелить не могу. Как вкопанная, замираю у стола, придерживаюсь за него, чтобы не упасть. Громов рычит и заставляет мое сердце колотиться на разрыв.
Громов подлетает ближе, лишь на мгновенье замирает. Хватает меня за волосы, тащит за собой в середину кабинета:
— На колени, Фортуна. Не вынуждай ставить тебя силой.
Ну, я ожила подобного исхода. Это как рулетка. Жаль, я проиграла. Послушно выполняю приказ. А есть ли храбрецы, что смеют не подчиняться Громову? На том свете уже все, наверное.
— Сейчас ты мне покажешь, как тосковала по моей ласке. — Громов приспускает спортивные штаны вместе с бельем, берет рукой свой член и сокращает расстояние между нами до минимума. Второй рукой он продолжает удерживать мой затылок. — Открывай рот, Фортуна. Давай отсоси. Докажи, насколько я тебе дорог.
Проводит скользкой горячей головкой по моим губам. Я дергаюсь, пытаюсь отвернуться.
— Ты животное, Громов…
— Хуже. Я не могу быть другим. Я уже давно просрал свою жизнь. Но и вас отпустить теперь не получится. Открывай рот, Фортуна.
— Нет!
— Значит, я возьму тебя силой.
Он поправляет вещи и резко поднимает меня на ноги. Заводит руку за мою талию. Опускает ладонь на мой зад, сжимая, припечатывает к своему телу.
— Конечно, Громов, ты здесь главный. Делай со мной, что хочешь, но душу уж точно не получишь!
Я вижу, как светлые, практически бесцветные глаза Артёма становятся черными — зрачки расширяются, скрывая радужку. У Громова в крови адреналин хлещет. Возбуждение. Звериная страсть.
— Сука ты, Фортуна. Я же люблю тебя. Как могу.
— Что ты сказал?
Ох… Услышать банальную фразу от человека с камнем вместо сердца — это невероятно. Он вообще понимает, что значит любить? Откуда бы?
Я снова терплю боль от его крепких рук, сдавливающих ребра. Почти проваливаюсь с головой в темную бездну его глаз. Я мечтала об этих словах, но даже не думала, что Громов сможет произнести их когда-нибудь.
Второй раз милости я не дожидаюсь. Он не повторяет признание. Да оно и не нужно. Ледяными руками дотрагиваюсь до колючих щек Громова. Встаю на цыпочки. Робко касаюсь его губ, не в силах сдержать слез.
— Вероничка…
Наш поцелуй становится соленым. Мокрым. И губы Артёма уже не кажутся мне обветренными и грубыми. Я проталкиваюсь сильнее. Пытаюсь взять инициативу на себя, но черта с два Громов мне это позволит.
Мужчина выдыхает в мой рот, словно пропитывая изнутри собой. Не отрывая губ, склоняется. Берет меня под коленками и поднимает на руки. Обхватываю ногами его поясницу. Беспорядочно трогаю Артёма за лицо, шею, плечи.
— На стол?
— Где хочешь, Громов.
Я растворяюсь. В сильных желанных руках господина Диктатора. Все остальное сейчас безразлично. Мужчина усаживает меня на столешницу, задирает платье. Вновь щупает бедро, скользит выше, захватывает края трусиков. Приподнимаю зад, помогаю Артёму стянуть их с меня.
— Сладкая Вероничка, может, все-таки возьмешь в…
— Господи, Артём!
Вот с Громовым всегда так. Как на острие ножа. Вскрикиваю, когда ощущаю ласки в деликатной зоне. На рефлексах прогибаюсь. Громов надавливает мне между груди, укладывая на холодную столешницу. Обхватывает бедра, подтягивает к самому краю. Крепко сжимаю грани стола по обе стороны. Закрываю глаза. Напрягаюсь, когда слышу шорох одежды. Чувствую, как влажный член упирается в промежность.
Я будто вернулась в прошлое. Поверить не могу, что это происходит по-настоящему. Я ощущаю желанное заполнение и первый толчок.
— Будь со мной нежен, пожалуйста…
— Не вопрос.
Для Громова все не вопрос. Артём осторожно вынимает член, опускает голову, плюет на длину, чтобы усилить скольжение. Варварство. Но это явно не тот человек, что побежит в аптеку за смазкой и долго будет колебаться в сомнениях, какую все-таки купить — клубничную или банановую?
Тихонько постанываю. Громов закидывает одну мою ногу себе на плечо, целует. Одновременно снова проникает в меня, двигаясь в медленном ритме. Хмурится от напряжения — на лбу вздувается тонкая вена. Он стискивает челюсть и пальцами то сжимает, то снова отпускает мое бедро.
— Что-то не так?
— Не могу…
Хрипит Громов. Скидывает мою ногу с плеча. Опомниться не успеваю, как оказываюсь подхваченной на руки.
— Ты хочешь на диване, да?
Стараюсь флиртовать, но внутренне содрогаюсь от волнения. Глупостью было надеяться на размеренный секс. Тем более с Громовым. С мужчиной, у которого кровь огнем разбавлена. Он опускает меня на диван, рывком стягивает через голову платье. Отшвыривает в сторону. Расстегивает свою кофту, кидает следом.
— Иди ко мне, Фортуна, расслабься. Хорошо будет.
Ох. Громов управляет моим телом. Переворачивает. Ставит на четвереньки. Разводит ноги широко. Проводит ладонью между. Вздрагиваю от тугого заполнения, царапаю ногтями кожаную обивку.
— Больно?
Не больно.
А если? Да нет… Бред какой-то. Я дорожу своей жизнью. Здоровьем. Хотя…
— Я вообще-то рассчитываю на оргазм, а ты не стараешься!
Слово не воробей. Громов тоже не воробей. Я прикусываю язык и жалею, что решилась на провокацию. За моей спиной тишина абсолютная. Артём услышал сказанное и замер.
Я закатываю глаза и сотрясаюсь от напора Громова так, что люстра то появляется, то исчезает вспышками. Голову кружит, дышу через раз. Я слышу мокрые, порочные шлепки и рычание. Взбешенное донельзя. Зверю против шерсти подобные слова. Они разжигают в нем порок, граничащий с безумием. И ярость.
— Сильнее, Громов, пожалуйста…
Мои ноги, бедра, живот перенимают состояние камня. Я даже не ощущаю прикосновений Артёма. По телу растекается приятное тепло. Пик блаженства.
— Не нарывайся, а то я сделаю с тобой, что хотел изначально.
Он скользит ладонью вдоль моего позвоночника. Чуть надавливает. Замахивается, жгуче шлепает по попе. Вынимает член и, обхватив ладонью, несколько раз проводит от основания к головке. Резко выдыхает. Изливает горячую сперму на мою поясницу.
Громов отстраняется, поднимает с пола мое платье. С трудом сдвигаю ноги, усаживаюсь на диван.
— Артём! Это уже слишком, что за бескультурье? Зачем вытираешься моей вещью?
Ловлю ответочку на свою дерзость — платье, испачканное следами нашей близости. Громов поправляет штаны, надевает кофту. Мы смотрим друг на друга, и кажется, что пространство между нами начинает искрить.
Громов никогда бы не вспомнил обо мне, если бы я покорно промолчала тогда. Семь лет назад. И сейчас. Да, мужчина зол, но подстрекательство только разжигает его интерес. Артёму непривычно слышать подобное. Что-то вроде экзотики. Да.
Громов делает шаг ко мне, но тут же останавливается — отвлекается на телефонный звонок. Несколько секунд недовольно медитирует на экран смартфона, отвечает. Под нескончаемую брань из уст Диктатора натягиваю на себя платье, чтобы добежать до комнаты. Покидаю мужчину на стадии разговора «Мне похер, пусть хоть в жопе перевозят алмазы через границу в Турцию» и по коридору иду в спальню. Меняю платье на спортивный костюм, дабы не отличаться от остальных. Дочь с Громовым наряжены именно так. Поправляю прическу. Выхожу из комнаты, спускаюсь по лестнице на первый этаж. Наемники эти… сразу отворачиваются. Касым уже получил по морде, а другим не хочется. Поэтому напрямую не пялятся. Они здесь для безопасности — знаю. Но все равно не по себе рядом с ними. Будто тяжкой энергетикой окутывают. Как и каждая деталь в доме.
Не спрашиваю разрешения Громова, толкаю железную дверь в прихожей. Переступаю порог. Глубоко вдыхаю свежий воздух, обнимаю себя руками.
— Ариша, а ты чего делаешь? Где Замут? — замечаю одинокую доченьку во дворе.
— Помер!
Непонимающе корчусь, окидываю взглядом территорию. Каменная плитка вместо газона. Внедорожники. Забор и постройки. Дочь вприпрыжку нарезает круги, размахивает шапкой. Быстро шагаю с порога к Арине.
— Где помер?! — тревожно ахаю.
— Вон там, — указывает на одну из машин. — Я его охраняю!
Что происходит? Топаю ботинками по плитке, останавливаюсь возле авто. Дергаю ручку. Заперта. Прикладываю ладони к затемненному окошку, пытаюсь разглядеть салон изнутри. Через пару мгновений стекло опускается, и я вижу недовольную морду Замута.
— Чё надо?
— Это как понимать? Тебе велели погулять с Аришкой, а ты в машине прохлаждаешься?
— Отвали, Вероника Сергеевна, мы играем.
Лохматый бородатый чеченец меня терпеть не может с первого появления в жизни Громова. Взаимно. Ябедничать Артёму не буду, но и дочь больше не отпущу с таким надзирателем. Возвращаюсь к Арине.
Присаживаюсь возле нее на корточки, поправляю куртку, надеваю шапку. Ей чуть уши не продуло. Нужно решить вопросы со школой дочери. С моей ипотекой. Работой. Громов забрал нас, а о будущем так и не соизволил сказать.
Бронированная дверь хлопает, и к нам выходит Громов. Аришка рада видеть своего «друга». Вырывается от меня, бежит к мужчине.
— Артём, покружи меня!
Прыгает перед Громовым, тянет ручонки. И как приятно наблюдать за ними, когда я забываю, что Артём бандит. Сердце замирает всякий раз и обманчиво кажется, что нет проблем и ничего не угрожает. Словно мы обычная семья, а не ходячие мишени для врагов Громова.
— Мама, давай заберем Артёма к себе домой? Он хороший!
— Конечно, милая.
Эх, Аришка, нет у нас больше дома. И жизни прошлой нет.
Громов еще несколько раз играючи подбрасывает дочь, потом опускает на землю.
— Фортуна, где Замут?
Хмыкаю:
— Помер.