Желанная для диктатора (СИ)

Глава 21

Громов.

Я открываю глаза и вижу растрескавшийся от извести потолок. Закопченную лампочку, что болтается на проводе. У меня кишки крутит — так хочется есть.

Я постоянно испытываю голод, и вот бы сейчас снова напроситься в гости к соседке Антонине Петровне. Живет с нами на одной лестничной площадке. Старуха часто парит кукурузу. И пахнет ей же. Но для меня это лучшее лакомство после карамели.

Оглядываюсь по сторонам и узнаю те самые пожелтевшие обои. Я ворочаюсь, мне неудобно от металлических пружин на койке, и пролежанный матрас комфорта не добавляет. Поднимаюсь. Смотрю на свои тощие ноги. До корок содранные коленки. У меня грязные ногти и еще маленькие руки.

С кухни доносится плач. Мать опять ноет. Она, как обычно, проклинает все, в том числе и меня, за то, какая у нее тяжелая участь. Заочницы. Нет, моя мать не пошла учиться, она ждет отца с очередной отсидки.

Я иду по темному коридору, и к нытью добавляется лязг бутылок. Заглядываю на кухню и морщусь — здесь опять накурено. Надо бы открыть форточку. Мать в застиранном до дыр халате стоит у стола и собирает передачку. Я знаю, как она ползала на коленях перед той же сердобольной старухой Антониной и просила заем для продуктов на зону. Мать слишком подавлена, чтобы устроиться на работу и отправить меня в сад. Она суетится, и я наблюдаю в ней особую нервозность.

Плевать. Мне бы «Мерина», как у дяди Паши. Черного, с рычащим мотором. Был бы самым крутым во дворе, и не пришлось драться.

Оборачиваюсь и вжимаюсь в дверной косяк. Мать снова забыла запереть двери, и в нашу двушку приперлись «друзья» отца. Эти страшные особи — постоянные гости в нашем доме. Особенно мне не нравится лысый — у него вся рожа изъедена оспой, а взгляд замутненный.

— Артём, не путайся под ногами! Иди отсюда! — кричит мать и насильно выпихивает меня прочь.

У нее жесткие объятья, и моим детским костям больно от ее рук. Но будет больнее, если ослушаюсь. Мать как талисман хранит армейский ремень отца с большой металлической бляшкой.

Я возвращаюсь в комнату и достаю из-под подушки без наволочки свой деревянный пистолет. Для надежности. Прижимаю его к груди и вздрагиваю. Я слышу вой. Надрывный. Нечеловеческий. Мужскую брань и хлопок двери на прощание. Ушли, стало быть, гости.

Осторожно выглядываю. Мать сидит в коридоре на коленях, ногтями царапает свои щеки. Это она выла и от горя, драла на себе волосы.

— Не успела. Не успела Виталику собачий жир передать… — у матери несвойственный голос. Она всхлипывает и оборачивается на меня. — Папка твой умер. От болезни. Туберкулез.

А я стою, пятилетний, и крепко держу свой пистолет. Мне не жалко ни отца, ни эту женщину. Я вообще не понимаю, что делаю в этом жестоком мире. Молча разворачиваюсь и ухожу обратно. Успеваю скрыться из вида, как входная дверь снова распахивается, но уже с грохотом. Прячусь под кровать и забиваюсь в угол.

Раньше я не понимал, но теперь догадываюсь. Это был последний день моего нахождения в родном доме, потому что к нам ворвались Они. Точно такие же бойцы, подобные тем, что сейчас окружают меня. Они пришли, чтобы забрать свое — общак, собранный для бандитов.

Но, к моему стыду, отец решил не делиться и оставить награбленное себе. Наверное, думал разбогатеть. Подняться. А моя мать просто оказалась идиоткой. Отец не нашел места лучше, как спрятать пакет в вентиляционное отверстие в кухне, подставив нас под угрозу расправы.

Мать до последнего отнекивалась перед бойцами, а после была ликвидирована. Ничего удивительного, так со всеми поступали.

Из-под кровати я вижу огромную пару черных берцев, что бесшумно крадутся по моей комнате. Обходят ее по периметру. Я, затаив дыхание, молчу, даже когда слышу в коридоре выстрел. Пару раз моргаю и будто проваливаюсь в темноту. Не чувствую своего тела.

Очень хочу увидеть Фортуну.

Открываю глаза и вижу такой же известковый потолок, только чистый. Я нахожусь в просторной комнате, и вокруг меня стоят десять одинаковых кроватей. Нет, это не тюрьма, а интернат. Я почти совершеннолетний и вот-вот выйду в свободную жизнь. Хотя, чего скрывать, эти стены никогда не были мне преградой.

Воспитатели предпочитают не связываться со мной и остальными проживающими в этой комнате. Они называют нас отморозками и пророчат скорые нары. Они считают нас отбросами и будущими уголовниками.

Я поднимаюсь с постели и рассматриваю свою правую руку. На ней появились первые татуировки. Синюшные и расплывчатые. Зато со смыслом. Позже я забью их другими, но это потом.

А сейчас мне нужно тренироваться. Упорно. До кровяных мозолей на ладонях. Я должен быть сильным, ведь в группировку Давыдова дрищей не берут. Большую часть времени я провожу во дворе интерната и занимаюсь на турниках. А кто-то нюхает клей. Но у меня есть четко поставленная цель и, я пойду к ней напролом.

И я добился своего. Я идеальный кандидат для шестерок Давыдова. Я высок и физически складен, вынослив. У меня нет жалости, сострадания. Я не знаю, что такое любовь, и мне похрен на общепринятые стандарты. Я вырос в среде криминала и другой жизни не знал.

Мне и остальным шестеркам приходилось выполнять самую грязную работу. Сутками охранять лидера при любой погоде. Что делают сейчас мои парни. В редких промежутках я пил крепкий алкоголь и ебал женщин. А мне всего лишь двадцать лет.

Я делал все, но не убивал. Не мог поднять руку даже на самого конченого ублюдка. Это поставило под сомнение мое дальнейшее нахождение в ОПГ. И даже угроза изгнанием никак не изломила мою личность.

Пока однажды ночью после очередной попойки я не решил возвратиться домой через парк. Было лето, темно. В кустах я услышал непонятную возню и стоны. Пьяный верзила, потный жирный кабан с отвратным запахом и мордой, хотел изнасиловать девочку. Он навалился на нее, срывал одежду, говорил, что сейчас она увидит настоящего мужика.

Я подошел к ним и сказал, что он тоже увидит мужика. Оружие доставать не стал, чтобы не привлекать внимание, а просто схватил кабана за шею. Убийство получилось неидеальным — не с первого раза мне удалось его придушить.

После этого убивать стало легче. Я и так совершил самый тяжкий грех, больше терять было нечего.

Год за годом я пробирался с самых низов. Шестерка. Боец. Старший боец. Чуть позже стал водителем Давыдова. Уже тогда мой авторитет был безупречен, и все знали — в случае смерти Давыдова именно я возглавлю ОПГ. Как сейчас все знают положение Замута.

Семь лет спустя осенью, еще при жизни Давыдова, я отвожу лидера в особняк. Пересаживаюсь на свое авто и двигаюсь в ювелирный бутик. Дорогой магазинчик с алмазными цацками для прикрытия от налоговой и ментов. Мне нужно забрать выручку и проверить, все ли в порядке. Бросаю седан у входа, захожу внутрь. Консультант хлопает глазами растеряно, и я сразу понимаю — за ней косяк.

— Что случилось, Нинель?

— Артём, — шепчет и трясущимися руками демонстрирует кольцо. Одно из самых ценных в ассортименте. — Я думала, она воровка. Специально украла. А украшение закатилось под прилавок…

Подхожу к витрине, выхватываю кольцо, проверяю на сколы.

— Кто она?

— Ну, девушка. Бедная. В смысле, по ней видно, что заходила просто посмотреть.

— И? Ты ее отпустила? А если бы она действительно украла? Что в таком случае? Ртом отрабатывала?

Впервые Нинель поймана на ошибке. Мы очень тщательно подбираем персонал.

— Нет. Девушка в подсобке. Я вызвала Замута, чтобы он ее досмотрел. И еще одного. Касыма…

Нинель может прощаться с работой, но пока не до этого. Консультант натравила бойца на невиновную. Не на ублюдка сволочного, а на девушку. Блять. Я хорошо знаю Замута — крышу у него срывает регулярно. Потому что ему похер на всё. Этим он мне и нравится, однако сейчас не тот случай.

— А хули стоишь и не пресекаешь охрану?! Сколько девушка взаперти?

— Больше двух часов. Мне страшно. Я очень боюсь Замута.

— Дура! — Срываюсь.

Сжимаю в кулаке украшение и засовываю в карман. Быстро шагаю в подсобку и успеваю остановить Замута на самом пикантном — не даю заставить девушку сделать ему минет. У наемника дар ломать психику людей, как щепки. Он очень жесток, и в этом деле ему нет равных. Но он не знал, что эта девушка не виновата.

Мой взгляд скользит по бойцам и задерживается на незнакомке. Таких дев я прежде никогда не встречал. Она в тряпье. Не помню каком. Невзрачном. Но ее лицо, влажные от дождя волосы, фигурка ладненькая. Такая красивая, беззащитная, слабая. Я нахожу в ней интерес, конечно же.

Но понимаю — шумиха нам ни к чему. Я не рассчитывал на близость с незнакомкой, а просто хотел убрать ее подальше и забыть, сдерживал себя, как и всегда. Потому что знал наперед свою участь и ни с кем не собирался ее делить.

Но не смог.

И в ту ночь Фортуна оказалась сильнее меня и так же крепко запала в душу. Я пытался оградить девушку от беды, и лучшим средством был тотальный игнор. Я не желал Фортуне смерти. Я желал ее. Вспоминал. Думал. Сгорал. Но на любовь было наложено табу. Даже взглянуть нельзя разочек, ведь враги могли выследить интерес, и тогда случилось бы то, что происходит сейчас.

С годами ее образ никак не мутнел.

Я оставил Веронике деньги после секса, но не потому что принял за шлюху. Куда уж ей до шельм, что кувыркались со мной ранее?! А в знак благодарности. Но зазноба не оценила широкий жест и еще больше возвысилась в моих глазах.

Еще то самое кольцо на память. В надежде, что Вероника тоже меня не забудет. Эксклюзивная вещица с гравировкой. У Фортуны не получилось бы его продать, ведь каждый барыга, только взглянув на скрытую гравировку, узнал бы в ней всю мощь и власть Давыдова. Сейчас — мою власть. Такие вещи не продаются и не переплавляются. У них нет копий. За потайные махинации любой ювелир головы бы лишился.

Следующие два года я выплачивал долг Давыдову за кольцо и только внес последнюю сумму, как узнал о его убийстве. Пришлось прореживать смутьянов, тех, кто был не согласен с моей кандидатурой. И на их место брать новых. Замут тогда мне очень помог и лично перебил бунтовщиков. Он стал моей правой рукой.

Давыдова заказал Айхан. Старший сын Якута — Тамерлана. Наследник самого богатого алмазного рудника. Его по праву. Однако нужно делиться. Я продолжил дело Давыдова — борьбу за рудник. Победитель должен остаться один, и исход битвы неясен по сей день.

Я закрываю глаза, а когда открываю, щурюсь. Мне жарко, и я слышу шум моря. В лучшем отеле Турции я забыл включить кондиционер. Здесь я не для отдыха, а проконтролировать партии алмазов для огранки. Перелеты Россия — Турция стали для меня обыденностью.

Поднимаюсь с роскошной постели и иду в душ.

Я богат и добился всего, что планировал. У меня недвижимость, автопарк и целая империя. Я на высшей ступени криминального ранга, у меня власть. А счастье-то где? Скажи мне это еще десять лет назад, уссался бы и не поверил.

Мои черты лица огрубели, взгляд похолодел. И нет в нем больше огня, даже когда вспоминаю Фортуну. Бездушная реалия окончательно подмяла под себя и без того не романтичного Громова. Хотя монашескую жизнь я не веду, но все не то.

Я надеваю свежую рубашку, выпиваю натуральный кофе и собираюсь на встречу с поставщиками. Беру телефон последней модели и хмуро смотрю на экран. Звонок из России.

— Что?

— На границе проблема со второй транспортировкой камней. Шмон устроили лютый.

— Значит, пусть в жопу засунут. Касым, ты не можешь решить этот вопрос? Для чего ты вообще тогда мне нужен? Если не справляешься с элементарным. Надо быть жестче. Мое терпение не безгранично!

— И еще, Гром, Айхан вылетел в наш город. Сегодня доложили.

У меня резко простреливает в голову, и я будто возвращаюсь на семь лет назад. Перед глазами появляется невинный образ Фортуны и ее редкая красота. Такой живой мираж, словно лично предстала. Пару секунд складываю в голове причину-следствие и не ошибаюсь, как всегда.

Ради нее Якут покинул охраняемые земли, пошел на риск. Но какого черта? Я ебал много женщин, но даже не сомневаюсь, что именно за ней летит Айхан.

Здесь что-то нечисто.

Тут же откладываю встречу и усаживаюсь за ноутбук. Открываю программу. У меня нет ничего, кроме старого адреса и фоторобота, что составляю по памяти. Даже напрягаться не пришлось. Я не забыл и родинки на ее теле.

Пересылаю данные в Россию. Через двадцать минут открываю файл и охуеваю. У Фортуны дочь. Шестилетка, почти семь. Фортуна Арина Дмитриевна. Первое решение было отправиться в Россию и уничтожить Дмитрия. Второе — уничтожить Дмитрия с особой жестокостью.

Я кипел и взрывался. Она — моя женщина. Старые чувства вновь разрывали грудину.

Я закуриваю и открываю файл ее дочери. Дым застревает в глотке и вызывает кашель. По ту сторону экрана маленькая девочка смотрит на меня моими глазами. И цвет, и разрез идентичен. Их не перепутаешь.

Когда-то мать говорила, что у нас наследственная мутация. Цвет радужки слишком светлый. Еле-еле разбавлен серым. Я и сам больше не встречал людей с таким же цветом. Сомнений не остается. Якут вздумал отомстить по-сволочному — через слабую женщину и ребенка.

Отменяю все и незамедлительно возвращаюсь в Россию. Там труда не составляет отыскать свою зазнобу и дочь. Увидев малышку впервые издалека, сам ничего не понял. Они с Фортуной спешили на занятия в школу.

Я наблюдал за ними из окна своего внедорожника и ощущал что-то неведанное. Непривычное. Какую-то тоску дикую и одновременно радость встречи. Больше не нужно себя сдерживать и мучить. Теперь уже плевать, ведь Айхан в курсе.

Я полюбил свою дочь безусловно. Хотя это для меня ново. Мне интересно ее познавать. Общаться. До этого момента я не имел опыта с детьми. Вообще.

В отличие от ее ближайшей родственницы. Фортуна мастерски умеет рушить иллюзии, даже несмотря на то, что с годами стала еще привлекательнее. Я надеялся на ласковую кошечку, а получил горделивую женщину с непростым характером. Я имел ее тело, а она имела мой мозг. Но то, что между нами — точно не любовь и даже не страсть. Это что-то большее. Сильнее. Крепче. Неразрушимое временем и угрозой смерти.

Особенно после ранения, когда я воочию познал весь трепет души и заботу Фортуны. Я не ошибался в ней. Никогда. Думаю, она наберется еще мудрости. Женщина не дура, просто хорошо притворяется и знает свою выгоду.

Корю себя лишь за то, что могу сдохнуть, так и не сказав Веронике самого главного. Вероничке. Я вообще не говорил ей приятных слов и комплиментов. Не потому что она этого недостойна. Просто сам никогда не слышал добра и разучился его воплощать.

Я открываю глаза и вижу знакомую хромированную люстру. Матовый натяжной потолок. Пытаюсь пошевелиться.

— Артём… какое счастье! — заливается слезами Фортуна, но по-хозяйски удерживает меня на постели. — Не двигайся.

— Это не сон? Не воспоминания?

— Нет.

— Заебись. Наконец-то.

— Ты пролежал без сознания неделю. Но врач обещал поправку. Не соврал…

— А ты измоталась. Люби-и-и-мая.

Фортуна замирает и смотрит на меня странно.

— Снова бредишь?

— Не-а. Я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы встать, Фортуна. Спускайся вниз. Я должен принять душ, а позже присоединюсь к вам.

Я отправляю ее из спальни и оглядываюсь по сторонам. Вокруг меня аппараты как в больнице, словно лежал в реанимации. Близкие подсуетились и до последнего боролись за мою жизнь. Приятно. Пиздец как.

Приподнимаюсь на локтях, выдираю из вены капельницу. Голову еще немного кружит. Растираю глаза, пристально смотрю на закрытую дверь.

— Фортуна! Я же сказал тебе уходить. Мне правда лучше.

— Хорошо-хорошо.

Фортуна уходит. А я ухмыляюсь. Медленно встаю на ноги и бесшумно приближаюсь к двери. Распахиваю. Красивая подпрыгивает на месте, словно приведение увидела.

— Вероника…

— Ладно, ухожу. Только, пожалуйста, возвращайся скорее. Мы очень соскучились.

Провожаю ее взглядом. Знала бы она, как соскучился я.

Принимаю душ на втором этаже, стараясь не мочить рану. Сбриваю щетину с лица. Сам себе делаю перевязку. Не впервой. Пью анальгетик.

В комнате надеваю свежую одежду и усаживаюсь на край постели… Я обязательно спущусь к своим девчонкам, но сначала мне нужно узнать главное. Я непростительно долго провалялся в отключке, и только черту известно, что здесь творилось. А после, возможно, поинтересуюсь той же историей у Фортуны и Замута. И две последние версии будут разными.

Нахожу в контактах номер Бивня. Сейчас низшая шестерка наложит в штаты, когда увидит, чье имя высветилось у него на экране. Парень появился у нас не так давно. И я до сих пор не понимаю, нахрена его взял. Он мелкий и тощий. Как белая ворона среди мощных атлетов. У него аномально большие и кривые зубы, поэтому Бивень.

Пацан у нас исполняет роль заманухи, когда нужно взять определенного человечка из личной берлоги. Для Бивня очень подходит амплуа сирого, убогого или сумасшедшего. Остальные бойцы не принимают его всерьез и не посчитают за стукача.

— Зайди ко мне наверх. Сейчас.

Уже через пару минут я слышу стук в дверь. Пацан несся со всех ног и запыхался.

— Можно.

— Приффет, Гром.

Бивень шепелявит, чем бесит до бешенства, но придется потерпеть. Сидя на кровати, я расправляю плечи и жестом указываю ему на середину комнаты.

— Рассказывай все. Как есть и без пиздежа, иначе лично придушу.

Бивень сразу понимает, зачем он здесь и о чем речь. Он смышленый малый и очень хочет жить. Бивень часто моргает от глазного тика и поправляет пиджак, который словно с бати снял.

— Уже к вечеру после того как тебя подстрелили начались разговоры. Лично мы, шохи, ни при чем, но бойцы стали сомневаться в твоем здоровье. Они думали, что ты уже помер, а старшие вместе с Вероникой Сергеевной врут. Скрывают. Чтобы за их спинами начать чистку и перебить всех неугодных Замуту. Ох, Гром, в ту ночь явились все. Даже Лютый приехал из пригорода. Они ворвались в дом и хотели разнести все. Они были в ярости.

— Угрозы?

— По большей части Веронике Сергеевне за обман.

— Понятно.

Ничего удивительного. После моей смерти, если бы Фортуна не заслужила уважение среди бойцов, в лучшем случае ее просто выгнали. В худшем — я бы из могилы встал, чтобы перебить их лично за содеянное и сдохнуть снова.

— Так вот. Они заполонили гостиную. Я тоже там был, но не орал и ничего не трогал. Клянусь, Гром! Бойцы подговорили и шестерок, чтобы нагнать жути еще больше. Касым сдерживал их у лестницы, не давал приблизиться к твоей женщине. А Замут стоял рядом и молчал. Просто смотрел, но закрывал собой путь.

Стало быть, не все так плохо было, раз старший боец бездействовал. Потому что в противном случае Замут проявил бы силу, а я, когда очнулся, обнаружил бы состав группировки вполовину меньше. Замуту нельзя карать без моего приказа, а ему жуть как хочется.

— Продолжай.

— Потом вышла Вероника Сергеевна… — И тут я напрягаюсь. Вслушиваюсь в каждое слово Бивня. Какого черта Фортуна сунулась к разъяренным бойцам? Так нельзя. — Не гневайся, но выглядела она странно. Страшная, черная. Бледная, как ведьма. Никогда прежде мы не видели Веронику Сергеевну такой. Она взглянула на меня мельком, и я бзднул. От лютого страха по ней и от ее вида. А Панкрат мне сказал, что воняет…Но я искренне думал, что из почерневших глаз Вероники Сергеевны вот-вот вырвется пламя.

— По существу! — перебиваю, ударяю кулаком об постель.

— Она говорила так, будто ей уже терять нечего. Кричала. Угрожала. Тыкала в бойцов пальцем и раздавала приказы. Прямо как ты, Гром, обещала поотрывать бошки.

— Бухой, что ли? Ничего не путаешь?

Фортуна взялась за управление? Если бы моим бойцам было лет по семь, я бы, конечно, поверил. Но Бивень не врет, и я начинаю познавать скрытую сущность Фортуны.

— Точно тебе говорю. Она подействовала на собравшихся эффектом неожиданности и сумела разогнать толпу. Ведь все ахренели. Вероника Сергеевна организовала собрание лично и не допустила Замута, как положено. Но после собрания всем стало ясно, что баба у руля — дело гиблое. Потому что она с нами не так давно, Веронику плохо знают. Да и слышать ее голос в качестве приказного чуждо. На следующий день снова начались разговоры. Двое из бойцов порывались наказать твою женщину, остальные не решались. Один отвлекал Касыма, второй почти успел ворваться в душевую, где плескалась… ну, Вероника. Замут перехватил его у самой двери и силой вытянул обратно. Потом второго. Замут собрал всех наемников во дворе и избил провинившихся на наших глазах в назидание. Чуть до смерти не запинал. Сизый сейчас со щелью в ребре двигается. Замут сказал, что нарушит твой приказ и лично будет ломать тех, кто смеет ослушаться Веронику Сергеевну.

— А она?

— Она не знает и думает, что ее все боятся. А я и правда боюсь…

Щурюсь. Пару минут обдумываю услышанное. Бивень затаился и ждет.

Фортуна защищала. Рисковала собой. И за всю мою жизнь она вторая, кто решилась на подобное ради меня искренне, а не за филки. Я начинаю гордиться Фортуной. Пусть и опыта у нее нет, она старалась. И ее зауважают. Непритворно, а по-настоящему. Я не оставлю бойцам выбора, правда, управление все же возьму на себя.

— Бивень, перережь тормозные шланги на четвертой машине. Отправим смутьянов туда, куда они заслужили.

— Будет сделано.

— Свободен.

Я принимаю это решение не только потому, что оскорблен посягательством на честь Фортуны. Просто таких вещей не прощают. Никогда. Не в одной ОПГ. Так было, есть и будет. И когда я сдохну, а на мое место воссядет другой, будет так.

Я поднимаюсь с постели и выхожу в коридор. Спускаюсь по лестнице. Из кухни пахнет чем-то вкусным. Первым я вижу Касыма. Наемник встает с дивана и кивает в знак приветствия.

— Почему ты здесь, а не с Фортуной?

— Вероника Сергеевна разжаловала меня. Теперь рядом с ней Замут.

— Мда…

Что еще мне предстоит узнать? Фортуна лихо успела навести порядки. Забрать в распоряжение моего старшего бойца. А Замут искусно подыгрывает ей, чтобы никто не усомнился в ее авторитете. И внушает Фортуне веру в себя. Вот только почему произошла подмена? Становится все интереснее.

Только успеваю приблизиться к столовой, как слышу радостный визг дочери:

— Ура! Артём проснулся!

Моя принцесса бежит навстречу, широко развела ручонки в стороны. Нарядная, будто на праздник. Склоняюсь и обнимаю дочь.

— Привет, я тоже рад тебя видеть.

— Я охраняла тебя, Артём, пока мамы не было рядом. Я была рыцарем, а ты королевишной!

Смеюсь. Никогда прежде меня не короновали, да еще сударыней. Но в чем-то дочь права, я действительно провалялся как блаженный. Больше такого допустить нельзя.

— Ты очень храбрая девочка. Я горжусь тобой, как и твоей матерью.

Фортуна не выдерживает и тоже подходит к нам:

— Кого-то она мне напоминает. Не в курсе кого, Громов?

Выпрямляюсь и смотрю в зеленые глаза. Светятся счастьем. Фортуна улыбается. Я дотрагиваюсь большим пальцем до ее подбородка, поглаживаю. Еле касаюсь нежных губ своими. Не могу надышаться Фортуной. Тихо шепчу ей на ухо:

— Люблю тебя.

— Артём, спасибо, что остался живой.

— Тсс…

Дочь прыгает и визжит пронзительно. Носится вокруг нас хороводом:

— Тили-тили тесто! Артём — жених, мама — невеста!

Похоже, Арина только этого и ждала. Даже Киндер, предложенный Глафирой для успокоения, не помогает. Я бесконечно рад, что мне удалось найти подход к дочери сразу. Она полюбила меня в ответ и приняла. Не испугалась моей специфической внешности. Вдвойне рад, что мои гены взяли верх над характером Арины.

— Громов, я приготовила завтрак для тебя. Для всех нас.

Фортуна приглашает к накрытому столу.

— А воздушные шары на гардине развесить чья идея?

— Моя, Громов. Но Замут любезно помог в исполнении. Да, Замут? Тебе ведь нравится мне помогать?! — восклицает нервно.

Любимая женщина и лучший боец как кошка с собакой с самого первого появления Фортуны в моей жизни. И это неисправимо. Их обоюдные издевки проросли даже на ментальном уровне. Я не знаю, что должно случиться, чтобы этих двоих, наконец, взял мир.

Боец явно не в духе и разнится с общей атмосферой, хотя он тоже доволен моим исцелением.

Хрипит:

— Да, Вероника Сергеевна. Несказанно. — Ему стоит больших усилий сдерживать брань при Аришке. Он оборачивается ко мне. — Нам нужно поговорить, Гром.

— Позже.

Я обязательно с вами поговорю. Спрошу за все. К вечеру. Сейчас я откладываю приборы в сторону и прошу Фортуну подняться со мной в кабинет.

Она снимает передник, взволнованно поправляет прическу. Не нужно, красивая. Я и так заметил, что ты надела новое платье, накрасила губы ярче, чем у бабки Замута. Куда уж лучше. Я сражен. Фортуна подготовилась, будто с войны меня ждала.

Дочь отправляем в игровую комнату — там установлены камеры, внутрь никому входить не положено. По распоряжению Фортуны, Замут охраняет малышку из коридора.

Я беру Веронику и увожу по лестнице на второй этаж. По коридору мы идем молча. У Фортуны дрожит рука, у меня пересохло в горле. Толкаю дверь кабинета, пропускаю красивую вперед. Рассматриваю ее со спины и чувствую голодное желание. Но в этот раз не только физическое, а намного сильнее.

Отворачиваюсь, прокручиваю ключ в замочной скважине. А когда возвращаю внимание, затаив дыхание наблюдаю, как легкое шелковое платье скользит по хрупким плечам, талии и невесомо падает под ноги. Фортуна остается в белье и перешагивает его.

Она не идет, а словно парит. Движется прямо ко мне в руки. Касается груди. В ее глазах я вижу языки пламени. Она становится передо мной на колени. Расстегивает ремень, ширинку. Приспускает одежду. Холодными пальцами захватывает член.

А я могу не сдержаться. Фортуна облизывает член по длине и вовсе не нежно сжимает мои яйца. Уверенно так. Я напрягаю пресс от ощущений, наблюдаю, как она сосет, старательно ласкает головку. Я вижу, как ей жарко, слышу частое дыхание. Фортуна давится, заглатывает. Смачивает меня слюной.

Шифер едет от ее движений, хотя не впервые у меня берут в рот. Просто дело не в отсосе, а женщине. С любимой всегда приятнее.

— Открой шире.

Я обхватываю ее затылок и сам толкаюсь в щеку. Сдерживаю темп, чтобы не удавить Фортуну. Касаюсь членом языка. Прикрываю глаза от удовольствия. Забываюсь. Пару раз проникаю до горла, сам не понимаю, как кончаю. Фортуна кашляет с надрывом.

— Глотай! Глотай, блядь, а то задохнешься! — нервничаю.

— Громов?..

— Не ворчи. Иди сюда, моя проказница.

Настроение у меня игривое. Не помню, когда до этого испытывал подобное.

Поднимаю Фортуну с колен. Тискаю. Щекочу. Беспардонно сжимаю ее бэ́сичку. Мягкую, влажную. До всхлипа с женских губ сминаю пальцами, оттягиваю трусики. Проскальзываю по гладкой коже. Растираю смазку. Провожу мокрым пальцем выше по животу.

Отстраняюсь, скидываю с себя вещи. Фортуна дрожащими руками касается своих трусов.

— Я сам!

Командую, раздеваю ее, беру обеими руками за талию, разворачиваю, подталкиваю к столу. Давлю ей в поясницу, нагибаю, укладываю на поверхность. Захватываю бедро и приподнимаю одну ногу. Второй рукой беру член, постукиваю головкой по бархатной ягодице.

— Я не узнаю тебя Громов…

— У меня вторая жизнь, расслабься.

Толкаюсь в горячее лоно, напрягаю пасть от удовольствия. Приходится контролировать свою силу, чтобы больше не оставлять синяков на безупречной коже Фортуны. Не хочу портить вид. Хочу портить по-другому. Проникаю до основания, жгуче ударяюсь пахом. Фортуна тихо стонет. Течет. У нее тоже давно не было секса.

Она изящно прогибается. Заводит меня. Укладываю ладонь ей на спину, тяжело дышу, натягиваю на себя. Запрокидываю голову, яйца сводит, когда ощущаю внутренние спазмы моей женщины. Ей приятно. Кончаю второй раз, отстраняюсь, вижу, как сперма стекает у нее между ног, пачкает бедра.

Фортуна охает, я помогаю ей встать. В кармане звонит телефон.

— Хуй с ним.

— Ответь, может, что-то срочное.

Я раздражаюсь. Словно в койку к нам залезли со своими делами. Поднимаю брюки, достаю телефон. Конечно. Кто еще посмеет звонить в этот момент. Не мои бойцы точно.

— Черныш, — объявляю Фортуне.

— Алиев? Так отвечай, скорее.