Жених моей сестры

Глава 11. Белый

– Придется поверить, – зло говорит Яр, и его глаза буквально обжигают меня. – Словам не веришь, значит будет так.

И едва я хочу спросить «как будет?», он впивается в мои губы беспощадным поцелуем. Мы третий раз целуемся, а кажется, как будто я знаю его вечность – мое тело моментально растекается в его руках, а рот покорно открывается, впуская в себя его язык. Горячий, умелый, наглый.

Я схожу с ума от его рук, от его губ, от его жадности и нежности одновременно.

А в ушах звенит надрывный голос сестры, которым она вчера кричала своей подружке: «Он уже неделю ко мне не прикасался! Неделю! Что я не так сделала? Он охренел совсем? А после свадьбы что будет?».

Меня не должно это радовать. Мне стыдно за себя. Я злая. Я плохой человек, очень плохой.

И я не должна испытывать никаких надежд, не должна думать о том, что после того, как мы целовались в машине, он ее не трогал. Не должна думать о том, что это может что-то значить.

Ничего.

Ничего.

Ничего.

– Разреши… – хрипит Яр мне в губы, и я вдыхаю его жаркое дыхание. – Разреши… я покажу тебе… какая ты… как я тебя…

Да.

Я так хочу это узнать, что да! Даже если потом я себя возненавижу.

Яр на мгновение отстраняется от меня, и мне кажется, будто он меня бросает. Внутри все сжимается от страха, но он всего лишь тянется к двери и поворачивает в замочной скважине ключ. А потом ладонями обхватывает мое лицо и снова целует.

Яр подхватывает меня на руки, несет к столу и усаживает на него, смотря сверху вниз голодным взглядом. В этих синих, как грозовое небо, глазах я отражаюсь невероятно красивой и желанной – словно в волшебном зеркале. Уверенные ладони раздвигают мои бедра, и Яр оказывается между ними, и это ощущается так интимно, что у меня вспыхивает лицо. Потому что теперь я чувствую его возбуждение. Чувствую, какой он твердый под тонкими брюками.

– Яр… – шепчу я с отчаянием. – Я еще ни разу…

– Я знаю, Анют, – хрипло выдыхает он. Широкая грудь вздымается – он явно с трудом себя сдерживает. – Понял уже. Не бойся.

Его губы снова касаются моих, потом спускаются ниже, обжигают поцелуями шею, и это так сладко, так приятно, что я не могу удержаться от стонов. Яр, не прекращая влажно целовать мою шею и ключицы, пробирается ладонями мне под белую футболку, гладит спину и шепчет:

– Какая у тебя кожа нежная… С ума сойти. И ты вся такая…

– Какая? – еле слышно спрашиваю я, чувствуя, как меня подхватывает новое, совершенно непривычное чувство, полностью отключающее мозг.

– Красивая. Охуенно красивая.

И даже не сами слова, а то, как жарко и искренне их произносит Яр, становятся точкой невозврата. Я хочу еще. Хочу еще его слов, его взглядов, его прикосновений. Все мое тело уже горит от кончиков пальцев до макушки, и поэтому я решительно хватаюсь за свою футболку и одним движением снимаю ее. И только в этот момент понимаю, что у меня ведь под ней ничего нет. Тут же пугаюсь смелости своего поступка и зажмуриваюсь. А вдруг он подумает… что-то плохое обо мне? А вдруг это слишком развратно? А вдруг он увидит мою маленькую грудь и ему не понравится?

Но я слышу низкий, хриплый стон, а вслед за ним мучительное:

– Анюта… Убиваешь меня. Красивая. Охереть какая ты красивая. Открой глаза. Я хочу, чтобы ты видела, как я тебя трогаю.

И я слушаюсь. Слушаюсь, чтобы увидеть – и почувствовать! – как по моей обнаженной коже, где меня никто не касался, скользят его горячие уверенные руки. А вслед за ними повторяют путь губы. Моя грудь целиком помещается в его ладони, но Яра это, кажется, приводит в восторг. Он хрипло шепчет мне что-то о том, как я свожу его с ума, о том, что он теперь не сможет спать…А потом его губы накрывают мой сосок, и я уже ничего не слышу, потому что это так… о боже… так…

Слишком сладко, слишком остро, слишком хорошо.

Прекрати немедленно! Сделай так еще!

– Тише, тише, моя девочка, – Яр закрывает ладонью мой рот, и только теперь я понимаю, что, кажется, кричала. А потом он возвращается к моей груди и продолжает сладкую пытку своим языком и горячим ртом, но теперь его пальцы касаются и второго соска, и я уже не могу удержаться: я поскуливаю ему в ладонь, я извиваюсь, я неосознанно вжимаюсь в Яра бедрами и потираюсь о твердую выпуклость под его брюками, потому что мое тело просит большего. Мое тело просит того, о чем я сама еще не понимаю.

– Яр! – вскрикиваю я, когда он убирает ладонь с моего рта, но договорить не успеваю, потому что мы снова целуемся. Горячо и жадно, как будто это все может в следующую секунду исчезнуть.

В какой-то момент я вдруг понимаю, что под эластичный пояс моих брючек пробирается рука Яра, но не успеваю испугаться, потому что пальцы проникают сразу под белье, касаются влажного чувствительного местечка, и я сладко ахаю.

– Отзывчивая моя девочка, – низко шепчет Яр, когда я, зажмурившись от стыда, постанываю на каждое движение его опытных пальцев. – Отпусти себя. Посмотри на меня.

Я не могу. Мне и хорошо, и страшно одновременно.

Его пальцы не прекращают дразнить чувствительный бугорок, который никогда так не отзывался на касание моих собственных рук. Я всхлипываю от невозможной остроты ощущений и распахиваю глаза. Чтобы тут же столкнуться с его взглядом – жадным, любующимся, собственническим. Как будто я – его. Как будто я – сокровище. Как будто он меня…

Подушечка его пальца так удачно нажимает на какую-то точку, что меня пронзает сладкой молнией, перед глазами все белеет, а тело выгибается, словно не в силах справиться с тем, что ему хорошо. Боже, ну разве может быть настолько хорошо?

Когда меня перестает трясти, я тянусь к Яру, к таким уже знакомым губам, и нежно, на хвосте угасающего удовольствия, целую его. Я хочу оставаться в его руках, я хочу еще обниматься и быть рядом, но Яр хрипло шепчет:

– Блядь. Не могу. Подожди…

И оставляет меня. Хлопает дверь крохотного туалета, который находится прямо в студии, и только когда Яр возвращается через пару минут, тяжело дышащий, с мокрыми руками и лицом, я вдруг краснею и понимаю, зачем он уходил.

– Я думала… мы…

– Не сейчас, Анют. Не здесь. И…

Яр не договаривает, но я понимаю, что он сам не уверен в том, что нам надо это делать. И он прав. Все, что происходит между нами, неправильно до такой степени, что даже в голову не вмещается насколько.

Но Яр не уходит. И ничего больше не говорит. Он просто снимает с себя мягкий тонкий свитер, надевает его на меня, а сам садится прямо на пол и тянет меня к себе, устраивая между своими коленями и прижимая к горячей обнаженной груди. И в этот момент, когда мы просто сидим, молчим и дышим друг другом, я ни о чем не думаю. Я там – где должна быть. И мне – хорошо.

***

– Нам надо начать работу, – шепчу я, не глядя на Яра, хотя больше всего на свете хотела бы остаться в его теплых руках. – У меня осталось всего полторы недели. Я, конечно, быстро пишу, но тут объемное полотно…

– А что будет через полторы недели? – его голос ниже обычного, а рука ласково скользит по моим волосам, и это так приятно, что я не удерживаюсь и чуть поворачиваю голову, чтобы потереться щекой о его ладонь.

– Через полторы недели у меня собеседование в Лондонский университет искусств.

– Ты полетишь в Лондон?

– Что? А, нет.

– А как тогда будет?

– Их… один представитель в Москву приезжает, а остальные онлайн подключаются, – я с трудом сосредотачиваюсь на ответе, потому что Яр проводит губами по моей шее, и я тут же покрываюсь мурашками. От его касаний меня коротит, словно я касаюсь оголенного электрического провода. И опять хочется нырнуть друг в друга, забыть про весь остальный мир и попросить Яра не сдерживаться. Умолять его, забыв про гордость и стыд, о том, чтобы он сделал со мной все.

Все, что ему хочется. Все, что мне хочется.

Но нельзя.

Я осторожно отстраняюсь от его горячих наглых губ и ласковых рук, встаю, иду к зеркалу и начинаю неловко собирать в пучок взлохмаченные, рассыпавшиеся по плечам волосы. На мне болтается песочного цвета свитер Яра, слишком большой для моих худых плеч и рук, но впервые я не вижу в своей худобе уродства. Вот сейчас, когда мое тонкое тело обнимает мягкий кашемир – это, может быть, даже… красиво?

– Как будет проходить собеседование?

– Я покажу свои работы, поговорю с ними, а потом они попросят меня сделать при них несколько набросков. Но это только в том случае, если им понравится мое портфолио, а пока там слишком мало портретных работ.

– Это важно для тебя? – спрашивает Яр серьезно.

– Очень.

– Тогда я сделаю все, что могу, чтобы тебе помочь.

Он поднимается с пола, потягивается, словно большой сильный зверь, идет ко мне и встает за моим плечом. И у меня в который раз перехватывает дыхание от его невероятной мощной мужской красоты. Особенно сейчас, когда на нем только измятые брюки и я могу видеть его обнаженные крепкие плечи и широкую грудь, которую обычно скрадывают строгие рубашки и свитера. Мы встречаемся взглядами в зеркале, и его синие глаза смотрят на меня жарко и уверенно, а мои… мои полны безнадёжного восторга и влюблённости.

– Значит, начинаем работу, – я отворачиваюсь и стараюсь придать голосу веселость и бодрость, которых на самом деле во мне нет. – Останься с голым торсом, пожалуйста, и садись вот на этот стул. Руки в замок перед собой, я потом там нарисую меч.

– Меч? – ухмыляется Яр, а я почему-то краснею, уловив в этом какие-то пошлые намеки.

– Да! Ты будешь римским легионером! – с вызовом отвечаю я. – Поэтому в следующий раз… э-э-э… ты мог бы… позировать мне в шортах? Чтобы ноги я тоже могла нарисовать?

– Тебе, Анюта, я могу позировать вообще без одежды, – тянет он и бессовестно ухмыляется.

– Яр! – вскрикиваю я и краснею еще больше. – Тебе нравится меня смущать?

– Очень, – признается он, подходит ближе и обнимает меня. – Очень нравится. Так что? Мне все снять с себя?

– Нет, о господи, нет, – бормочу я ему в горячее, голое, терпко пахнущее им плечо.

– Ну и зря. Я бы мог, мне не сложно.

– Я не смогу. У меня тогда все из рук валиться будет.

– Почему? – допытывается он.

– Потому что ты мне нравишься, придурок, – выдавливаю я из себя, все еще не решаясь посмотреть Яру в глаза. – Нравишься! Доволен?

– Ужасно доволен, – я слышу в его голосе ухмылку.

– Можно подумать, ты этого не знал, – ворчу я и все же поднимаю на него взгляд.

Яр сияет, на красивых губах играет дразнящая улыбка.

– Догадывался. Но ты об этом ни разу не говорила, – он нежно целует меня в лоб, и даже этот невинный поцелуй заставляет меня вздрогнуть от желания. Как же я его хочу! Как же я с ним хочу! Всего!

Но мне могут достаться только вот такие, украденные у мира и у собственной совести кусочки времени. Да и на них я, если честно, не имею никакого права.

– А какой смысл говорить, – напряженно улыбаюсь я. – Это ведь все равно… временно…

Яр хмурится и только собирается что-то ответить, как я выворачиваюсь из его рук и иду готовить мольберт.

– Садись на стул, Яр, давай начнем работать, – прошу его спокойным, деловым тоном. – Через два часа уже приедет водитель, а я хочу хоть что-то успеть за сегодня. Черт, да где моя футболка?

– А это не она лежит?

– Точно! – я ныряю под стол, достаю оттуда свою футболку, но тут же расстроенно цокаю языком. – Она вся пыльная! Тут вообще убирается кто-то?

– Оставайся в моем свитере, – быстро предлагает Яр. – Если тебе удобно.

– Я испачкаю, – отказываюсь я. – Это хорошая дорогая вещь, а ни масло, ни акрил практически не отстирываются.

– Неважно. Рисуй. Мне… – он вдруг прерывисто вздыхает и снова смотрит тем жадным собственническим взглядом, от которого у меня подкашиваются колени. – Мне нравится видеть на тебе свои вещи.

– Л-ладно, – киваю я и подкатываю рукава свитера, чтобы они не мешались при работе.

А потом погружаюсь в рисование с натуры, которое с Яром превращается во что-то большее, чем работу. Становится чувственной пыткой и наслаждением одновременно, потому что он смотрит на меня, а я – на него. И электричество течет сквозь нас, заставляя воздух в студии искриться. Но мы справляемся с этим. Пока – справляемся.

Через полтора часа у Яра срабатывает таймер на телефоне.

– Еще полчаса, – возражаю я, глядя на часы на стене.

– Нет, – он встает и потягивается, разминая одеревеневшие от долгого сидения мышцы. – На сегодня все, Анюта. Ты устала, а еще надо тебя покормить. Я же не могу тебя отпустить домой голодную.

У меня больно ноет сердце, и я резче, чем стоило бы, говорю:

– Яр, ты, может, забыл, но я не твоя невеста! Не надо обо мне заботиться.

Его лицо становится жестким, в синих глазах появляется знакомый лед.

– Я сам решу, что мне надо, а что мне не надо делать, – тяжело говорит он. – Собирайся, Анюта. Пойдем на обед.