Жених моей сестры

Эпилог. Нюта

Мне всегда казалось очень абстрактным понятие «родины», а ностальгия виделась мне немного надуманным и наигранным чувством. Ну неужели, думала я, за границей ты действительно ходишь и тоскуешь по каким-то там берёзкам или родным полям?

Но, прожив полгода в чужой стране, я вдруг в полной мере ощутила, что это такое – соскучиться по родине. Соскучиться по тому, чтобы все люди вокруг тебя говорили на твоем языке. Соскучиться по знакомой еде, соскучиться по немногочисленным друзьям, соскучиться по понятной медицине и привычной погоде. Оказывается, дело вовсе не в березках. А кое в чем другом.

Так что я не врала Яру, когда говорила ему, что хочу вернуться. Я понимала, почему его напрягает это решение, и сама немножко боялась, не изменится ли наша жизнь после возвращения, но мне надо было: кроме всего прочего, я еще и очень вымоталась от учебы. Меня утомило засилье современного искусства, на которое брали курс в Лондонском университете. Нет, я ни в коем случае не принижаю значимость современного искусства: это очень важно – быть на волне и искать новые формы, но проблема в том, что я уже нашла свою форму, и других мне не надо.

И да, мое направление – это классическая живопись, которая может кому-то показаться скучной, но я не могу работать в другой манере. Я хочу писать людей, хочу создавать те самые классические портреты маслом, акрилом и акварелью, потому что это именно то, что меня заряжает и вдохновляет. Забавно, что как раз тот жанр, который у меня никогда не получался, сейчас оказался тем, чему я бы хотела посвятить всю свою жизнь.

Мне хочется, чтобы благодаря моим работам люди увидели красоту, чтобы они увидели, что красота бывает разной. Толстый или худой, со светлой или темной кожей – все это красиво. Прямые или кудрявые волосы, рыжие, чёрные или седые, и даже вообще без волос – во всём этом есть красота. Индивидуальная, настоящая, живая. Я готова искать красоту в каждом человеке, я готова искать её всю жизнь – это то, что меня вдохновляет и дает мне энергию.

И поэтому когда я, ещё сидя в Лондоне, увидела, что идёт сбор заявок на грант, в рамках которого можно будет ездить по всей России и рисовать портреты женщин разного возраста и разных национальностей, то сразу же подала туда заявку. Результаты ещё не объявили, поэтому я пока ничего не говорила Яру, но это тоже была одна из причин, по которой мне хотелось вернуться.

Я хотела вернуться и к нашим занятиям с Георгием Исаевичем. Я зашла к нему в гости с подарками из Лондона и с новыми работами, мы с ним замечательно посидели за чаем с конфетами, но он меня расстроил, сказав, что заниматься со мной больше не будет.

– Ты уже сложившийся художник, Левинская, – сказал он в своей обычной грубоватой манере, как будто ругал меня, а не хвалил. – У тебя и раньше был свой стиль, но за эти полгода ты прям набила руку и окончательно сложилась как творец. Учить тебя теперь только портить. Работай дальше сама, девочка. Как видишь, как чувствуешь. Нужен будет совет – приходи, а так все. Сама, сама! И кстати, если надумаешь продавать работы, у меня есть контакты, обращайся. Поверь, твои вещи очень хорошо бы брали в частные коллекции.

– А за сколько примерно? – задумчиво спросила я, а потом поперхнулась чаем, услышав сумму.

Ничего себе! Несмотря на то, что я уже чувствовала себя художницей, я как-то не думала, что мои работы могут купить за действительно достойные деньги, а не просто за пару тысяч на авито.

– Я подумаю, – сказала я.

Несмотря на то что Яр великолепно справлялся с тем, чтобы обеспечивать нас обоих, мне было бы приятно ощутить, что моими картинами тоже можно зарабатывать. Ведь это тоже определённый эквивалент признания, правда? За ерунду не заплатили бы столько денег.

В общем, от Георгия Исаевича я уходила с приятным чувством собственной значимости.

Забавно, что встреча с ним мне далась очень легко, и ему я позвонила на следующий день после приезда, а вот на то, чтобы написать маме или сестре, у меня уходит целых полторы недели.

Я переживаю и мучаюсь, потому что не знаю, как на меня отреагируют мои близкие. Простят меня? Захотят увидеться? Как у них вообще дела? Не скучают ли по мне родители? Как они приняли тот факт, что Леля так и не вышла замуж за отца Яра? Где она вообще сейчас?

Я не знаю. Из соцсетей Леля пропала, а общаться мы по понятным причинам перестали.

Но, может, пора сделать первый шаг навстречу?

«Я вернулась. Можем увидеться, если вы хотите».

Именно такое сообщение я отправляю родителям и сестре после долгих раздумий.

Папа не отвечает ничего. Зато пишет мама.

«Одна вернулась?»

«Нет»

«Понятно. У тебя всё хорошо?»

«Да, спасибо»

«Хорошо»

И всё. Больше мама мне ничего не отвечает.

Я тихонько плачу после этого сообщения, потому что… Потому что да, я надеялась, что родители успокоятся и примут меня. Примут меня вместе с Яром, поймут или хотя бы попробуют понять. Но, кажется, я ошибалась.

От сестры я тем более не жду никакого ответа. Все же я очень сильно её обидела и в каком-то смысле поломала ей жизнь. Врагу не пожелаешь оказаться брошенной за несколько дней до свадьбы.

Но тем сильнее мое удивление, когда через три дня после моего сообщения у меня высвечивается на экране её номер.

– Привет, – робко говорю я, все ещё не веря, что Лёля готова говорить со мной.

– Привет, – это и правда её голос. Но какой-то непривычный, более мягкий что ли.

– Как ты?

Мы спрашиваем это одновременно и тут же смущенно смеемся. Атмосфера немножко разряжается.

– Я вернулась, – первой говорю я. – У меня всё хорошо. Решила в Лондоне не учиться, это не совсем моё оказалось. Так что просто рисую портреты и живу жизнью свободного художника.

– Одна вернулась? – осторожно интересуется Лёля.

– Нет, мы с Яром вместе, – честно сообщаю я, не видя смысла в том, чтобы врать.

– Хорошо, – выдыхает Лёля, и я не могу понять по её голосу, как она к этому относится.

Но дальше я удивляюсь ещё сильнее, потому что она вдруг добавляет:

– Прости.

– За что? – непонимающе спрашиваю я, чувствуя в этом какой-то подвох.

Лёля тяжело вздыхает.

– За… Да за все, наверное. За то, как с тобой обращалась. За то, каких слов тебе наговорила. Не то чтобы я так в тот момент не считала… Считала. Просто сейчас… Сейчас я уже не думаю, что была права.

Меня это так поражает, что я какое-то время даже не могу ничего сказать.

– Спасибо, – наконец тихо говорю я, и на глаза у меня сами собой наворачиваются слёзы.– Я тоже до сих пор чувствую себя виноватой перед тобой.

– Ну знаешь, если уж Горчаков ради того, чтобы быть с тобой, отказался от наследства, значит, он действительно тебя сильно любит, – чуть болезненно усмехается Леля. – Боюсь, я бы с этим уже ничего не смогла сделать.

– Давай встретимся! – вдруг вырывается у меня.

Это не дань вежливости, я на самом деле хочу увидеть сестру. Мне кажется, что-то в ней поменялось.

– Я сейчас не в Москве.

– А когда вернешься?

– Нют, – она вздыхает, – я пока не знаю, вернусь ли сюда вообще, но если вернусь, то буду рада встретиться. Наверное.

Это последнее слово, добавленное её знакомым язвительным тоном, убеждает меня в том, что я всё-таки разговариваю со своей сестрой, а не с её двойником. Меня это странным образом успокаивает.

– У тебя всё хорошо? – спрашиваю я.

– Ты знаешь, это странно, но да, – отвечает Лёля задумчиво. – Я встретила одного человека… Долго рассказывать, но теперь, кажется, всё действительно хорошо.

– Я очень рада за тебя.

– Рада, но не от всего сердца? – насмешливо переспрашивает сестра, и я тихонько смеюсь.

Узнаю Лелю!

Кажется, все не так уж и плохо. Возможно, у нас даже получится подружиться. Кто знает?

Я прощаюсь с Лелей, договорившись созвониться на следующей неделе, и на душе у меня тепло.

В обед с работы возвращается Яр, и мы с ним идём гулять. Зак и Лия предлагали сегодня вместе посидеть в новом итальянском ресторанчике, но мы отказались. Захотелось провести время вдвоём.

Пока Яр покупает нам кофе в кофейне, я быстро проверяю почту и вдруг вижу там письмо от организаторов того самого гранта, на который я подавала документы. Трясущимися пальцами открываю его и… Да! Мое имя есть в списке! Теперь нужно отправить им сканы паспорта, ИНН, данные банковского счёта и… И в следующем месяце я полечу на Чукотку, именно оттуда начнётся мой портретный тур.

– Что-то случилось? – подозрительно спрашивает Яр, когда возвращается с двумя стаканчиками кофе. – Ты так сияешь.

– От тебя ничего не спрячешь, – смеюсь я и рассказываю ему про грант, немножко опасаясь его реакции.

Яр и правда хмурится, узнав, что все это время я скрывала от него то, что подала туда документы, но тут же добавляет, что он очень мною гордится. По его взгляду, полному восхищения и любования, видно, что он не кривит душой. Боже, какой же красивой и талантливой я отражаюсь в его глазах! Если бы не он…

– Это твоя заслуга, Яр, – говорю я серьезно и абсолютно искренне. – Это ты так сильно веришь в меня, что все остальные тоже начинают верить.

– Я просто очень люблю тебя, Анюта, – говорит Яр таким тоном, как будто это всё объясняет.

И ведь это действительно всё объясняет.

– Ты не против, что мне придётся уехать на две недели, а потом вернуться домой и снова уехать?

– Ну я, если честно, не в восторге, – признается Яр. – Но, с другой стороны, эти две недели я постараюсь ударно поработать, чтобы в следующую поездку уже отправиться вместе с тобой. И еще. На Чукотку я отпущу тебя только при одном условии.

– Каком?

– Ты поедешь туда не как Левинская. А как Анна Горчакова. Согласна стать моей женой, Анюта?

Внезапно вышедшее из-за туч зимнее солнце заставляет сапфиры на тоненьком золотом колечке вспыхнуть ярким синим пламенем. И все равно оно не такое яркое, как глаза моего будущего мужа. Я обязательно нарисую его взгляд, наверное, в сотый уже раз, потому что это самое красивое, что я когда-либо видела в жизни.

– Почему ты плачешь, моя хорошая?

– Потому что я согласна, – говорю я, всхлипывая.

– Ну понятно, что я не подарок, но, если честно, не ожидал, что ты прям настолько расстроишься, – ухмыляется Яр и тут же получает от меня подзатыльник.

– Дурак ты, – смеюсь я, вытирая слезы, пока они не замерзли.

– Не дурак, а твой муж вообще-то! Выбирай выражения, Нюта! – грозно сдвигает он брови, но обнимает при этом так нежно, что мое сердце плавится, словно забытая под солнцем масляная пастель.

Мы целуемся на набережной холодными от ветра губами, смеемся, сталкиваемся носами, и я уверена в том, что у нас все получится. Мы точно сможем нарисовать себе счастье, живое, настоящее и теплое. Одно на двоих.

Март 2024