Жених моей сестры

Глава 9. Ультрамарин

– Последний раз, да? – спрашивает Яр, когда я сажусь к нему в машину на переднее сиденье.

– Да, со следующей недели меня будет возить водитель, – я стараюсь не смотреть на него. – Так что всем будет проще.

– Проще, – эхом отзывается Яр и больше ничего не говорит, просто включает музыку погромче. И я ему за это благодарна.

Потому что если бы мы начали разговаривать, я могла бы сказать что-нибудь странное. Например, спросить, любит ли он мою сестру. Или сказать, что меня никто не целовал до него. И что этот поцелуй теперь всегда со мной, я как будто до сих пор ощущаю на своих губах его твердые уверенные губы, чувствую, как внутрь моего рта проникает его горячий язык и делает со мной что-то странное, превращая всю меня, все мое тело в жидкий огонь.

А еще я могла бы поделиться, что в тот момент, когда сестра повисла на шее у Яра, мне стало так больно, как будто в груди провернули нож. А когда она села к нему в машину – на то место, где только что сидела я! – весь мир вокруг меня потемнел, словно перед грозой. И я очень старалась не плакать, но все же расплакалась, когда добежала до своей комнаты.

Я ужасный человек. Я ужасный человек, потому что думаю про Яра так, как не имею права думать. Он женится на моей сестре. Скоро.

А я буду усердно трудиться и уеду учиться в Лондон. Тоже скоро.

Там будет много классных, интересных, близких мне по духу людей, и там я обязательно влюблюсь в хорошего человека. И нет, у него не будет таких пронзительно синих глаз, такой насмешливой улыбки, таких красивых рук и плеч, таких острых, на грани шуток и такой неожиданной заботы в низком голосе, но это неважно. Совсем-совсем неважно.

Хорошо, что мы скоро перестанем видеться с Яром.

Очень хорошо.

– Ты до половины шестого? – спрашивает он, когда подвозит меня к знакомому подъезду.

– Да, как обычно.

– Хорошо.

И больше ни слова.

Георгий Исаевич встречает меня с радостным нетерпением и объявляет, что сегодня мы попробуем три разных техники портрета, а еще поработаем с эмоциями, которые этот портрет должен вызвать у зрителя. Я заражаюсь его энтузиазмом и достаю материалы, когда он вдруг спрашивает меня:

– Левинская, а что с моделью для ростового портрета? Время поджимает, это же не наброски, там полноценное живописное полотно должно быть. Когда ты собираешься начать над ним работу?

– Скоро, – обещаю я. – Я еще не нашла модель, но обязательно найду.

– Парень этот нормальный, – деловито замечает Георгий Исаевич, – которого ты углем удачно набросала. Возьми его, это же твой знакомый какой-то. Для такой большой работы хорошо, когда с моделью есть контакт.

– Он… он не хочет, – вру я. – Он…серьезный занятой человек, понимаете? Ему некогда позировать.

– Снобство, – припечатывает преподаватель, не подозревая, что Яр и не в курсе того, что он мог бы быть моей моделью.

– Я найду кого-нибудь, – обещаю я. – На следующей неделе, честное слово.

– Ты мне так еще в начале месяца говорила, Левинская, – машет он рукой. – Так, ладно, начинаем работать.

Дело идет хорошо, и мы так увлекаемся, что я теряю полное ощущение времени: только ворчливые замечания Георгия Исаевича, только запах масляных красок, только движение кисти по холсту и больше ничего.

И вдруг нас прерывает громкий стук в дверь. Мы с преподавателем недоуменно замираем.

– Следующий ученик? – осторожно спрашиваю я, потому что еще ни разу ни с кем не пересекалась здесь.

– Нет, ты на сегодня последняя, – хмурится Георгий Исаевич. Встает и идет к двери. – Кто?

– Я за Нютой, – раздается голос Яра.

– Это ко мне, – быстро говорю я, выбегая в коридор, хотя абсолютно не понимаю, с чего он вдруг меня не дождался в машине, как обычно.

Георгий Исаевич пожимает плечами, открывает дверь, и я тут же выпаливаю:

– Что-то случилось?

– Ничего особенного, но как бы уже шесть, – напоминает мне Яр, внимательно глядя на меня. – Я начал беспокоиться. Здравствуйте, кстати.

– Вечер добрый, – кивает Георгий Исаевич, открыто разглядывая Яра.

– Ты мог бы позвонить мне, – говорю я растерянно и бросаю взгляд на часы. Действительно уже без пяти шесть. Ничего себе мы увлеклись!

– А я звонил, – сообщает Яр. – Ты трубку не берешь.

А, ну да. Беззвучный режим.

– Прости, пожалуйста! – я виновато всплескиваю руками. – Я сейчас, быстро!

Я убегаю в комнату, быстро собираю в сумку кисти, вытирая их тряпкой с растворителем, закручиваю тюбики с красками и тут слышу голос Георгия Исаевича:

– И что, молодой-занятой, переломишься что ли для девчонки моделью побыть? Там несколько часов всего, а ты отказываешься.

– А я не отказываюсь, – тут же сообщает Яр.

У меня на пол с грохотом падает сумка. Что?! Зачем Георгий Исаевич вообще полез к нему?! А Яр же даже не понимает, о чем речь! Почему бы просто не промолчать в ответ?!

– А вот Левинская говорит, что отказываешься, – укоризненно говорит преподаватель, когда я с ошалевшими глазами выскакиваю в коридор.

– Я передумал, – не моргнув глазом сообщает Яр.

– Ну вот, Левинская, – довольно говорит Георгий Исаевич, – модель у тебя есть на полный рост. Жду к следующей неделе набросок. Пока можно без цвета.

– Спасибо, – напряженно говорю я, даже не зная, кто меня сейчас бесит больше. Преподаватель, который лезет не в свое дело, или чертов Яр, который вместо того, чтобы благополучно уйти из моей жизни, зачем-то лезет туда еще больше.

До машины мы доходим в полной тишине, а когда садимся внутрь, я ледяным тоном спрашиваю:

– И что это было?

– Ты о чем?

– Не строй из себя идиота, Яр, – зло говорю я. Мне хочется заорать, хочется ударить его, хочется разрыдаться. – Зачем ты согласился быть моей моделью?

– Твой препод попросил, – пожимает он широкими плечами, как будто бы в этом и правда не было ничего такого.

– Ну а я тебя не просила! – неожиданно срываюсь я на крик. – Если бы я хотела, я бы задала этот вопрос сама! А я не хочу! Не хочу, понял?

– Я хочу, – жестко говорит Яр. – Мне нужен повод с тобой видеться.

От этой внезапной откровенности перехватывает дыхание.

– Зачем?

– Ты еще не догадалась?

Сердце подскакивает к горлу. Я порывисто поворачиваюсь к нему и буквально врезаюсь в жадный взгляд синих глаз, которые смотрят на меня как на свое. Как на то, что они заберут себе. Не спрашивая на то моего разрешения.

И я непроизвольно начинаю дрожать.

Дл меня медленно доходит, что наш поцелуй был слишком жарким и голодным для того, чтобы списать его на последствия стресса. До этого момента мне казалось, что я была единственной, кто хотел этого так сильно, но, кажется… Кажется, я была не права.

И это очень, очень плохо.

Я вижу, что Яр собирается что-то сказать, и жутко пугаюсь слов, которые могу сейчас услышать. А еще больше я боюсь того, как сильно и безвозвратно это все поменяет.

– Молчи, – тихо прошу его я, – молчи, пожалуйста!

– Нюта…

– Ты женишься на моей сестре, – в отчаянии говорю я. – Ты её жених! Она тебя любит! А ты…

– Она меня не любит, – яростно перебивает меня Яр. – И я ее не люблю. Наша свадьба – это просто взаимовыгодный договор.

– Леля об этом знает?

– Да.

Ледяная рука, стиснувшая мое сердце, начинает медленно разжимать свои жуткие пальцы. Я делаю длинный выдох. Чуть легче. Но все еще ужасно.

– А папа? Папа знает?

– Нет. Для твоих родителей мы счастливая пара. Иначе ваш отец не согласился бы на брак. Поэтому мы разыгрываем эту комедию, пойми, нельзя по-другому, – напряженно объясняет он. А потом вдруг добавляет негромко и до жути искренне: – Ты мне нравишься. Ты. Не она.

– Ты можешь не жениться? – тихо спрашиваю я, и в груди вдруг вспыхивает безумная надежда.

Яр молча качает головой.

– Тогда это все неважно, – бросаю я. – Просто… неважно. Ты все равно будешь ее мужем, а я…

– Я все время думаю о тебе, – мучительно шепчет Яр, и в сгущающихся сумерках его потемневшие глаза отливают ультрамарином. – Нюта, что мне с этим делать? Я схожу с ума. Особенно когда ты все время на меня так смотришь.

– Как?! Как я смотрю?

– Как будто хочешь того же, что и я, – хрипло выдыхает он.

Его рука плавно, словно в замедленной съемке, тянется к моей. Широкая ладонь обнимает ее, удерживая в плену.

– Убери руку, – прошу я. – Нам нельзя…

Яр молчит и гладит большим пальцем мое запястье. От его касаний по всему телу разбегаются сладкие мурашки, и перехватывает дыхание.

– Пожалуйста, – уже умоляю я. – Не трогай меня!

Яр подносит мою руку к губам, касается нежной кожи горячим влажным языком, и в его глазах вспыхивает торжество, когда он слышит прерывистый вздох удовольствия, который я не смогла сдержать.

– Нюта, покажи мне, что ты против, – мягко шепчет он, лаская меня взглядом. В нем светится откровенное восхищение, любование и желание. – Покажи так, чтобы я поверил. Пока мне кажется, что тебе все нравится.

Все мое тело буквально кричит о том, что мне нравится, когда он меня трогает. Безумно нравится! Почему я не могу признаться в этом? Это разве преступление?

«Да, – с отчётливой ясностью понимаю я. – В нашем случае – да. Преступление».

– У тебя такая нежная кожа, – шепчет Яр. – И ты так сладко пахнешь. Так прохладно и в то же время сладко. Как цветы после дождя. Мне вчера снился этот запах. Нют, разве могут сниться запахи? Разве это нормально?

– Нет, – шепчу я ему в ответ словно в каком-то беспамятстве.

– Я так и думал, – почти беззвучно выдыхает он. – Посмотри на меня, Нюта.

Я подчиняюсь.

В его обычно холодных глазах бушует пламя. Адское пламя, в которым мы оба сгорим без остатка.

Яр наклоняется ко мне и целует. Целует горячо, по-собственнически проскальзывая языком в мой рот и вырывая из меня тонкие всхлипы. Он целует меня так, будто умирающий в пустыне приник к роднику. Он пытается выпить меня, забрать себе, опустошить до капли. А я обнимаю его, прижимаясь так крепко, как только могу, мечтая слиться с ним в единое целое, войти под кожу и остаться там навсегда.

И только в этот момент я наконец называю для себя словами то, что со мной происходит. Нахожу смелость признать это.

Да, я влюблена так, что не могу дышать. Влюблена в Ярослава Горчакова – жениха моей сестры.

И именно поэтому я нахожу в себе силы оттолкнуть его.

– Нет, – тяжело дыша, говорю я. – Нет. Нет, нет, нет!

Яр молча смотрит на меня, его грудь вздымается, словно после физической нагрузки, а в глазах все еще сияют отблески нашего пламени.

– Нет, – наконец хрипло соглашается он и отворачивается. – Ты права. Прости. Я не имел права.

– Поехали домой, – я стараюсь не смотреть на него и облизываю припухшие от поцелуев губы. Они горят.

Когда мы подъезжаем к дому, я собираюсь попрощаться. Навсегда попрощаться.

Но Яр вдруг очень буднично говорит:

– Ты же напишешь, где и когда мне надо будет тебе позировать?

И я ненавижу себя за малодушие, но киваю.

Киваю и быстро выхожу из машины, чувствуя себя самым ужасным на свете человеком.