Женщина из дома с олеандрами

Девушка из торгового квартала Ода Сакуноскэ

«…Winter is gone, spring has come…»

До ушей Хидэёси, уткнувшегося в учебник, вдруг откуда-то донеслись отзвуки губной гармошки. Он сразу узнал в этой печальной, меланхоличной мелодии популярную в то время песню «Увядающий мискантус»[21].

…А затем подошла к концу и весна, наступило лето, на дворе стояло 25 июня, день Тэндзин Мацури[22], когда в квартале Сэтомоно все торговые лавочки, теснящиеся рядами вдоль улицы, стоят, с занавешенным входом и погасшими окнами, закрытые на праздник. В квартале Сэтомоно раз в год летом проводилась ярмарка фарфора Токимацури, а после, в то пограничное время, когда спрос на лед в Осаке то возрастал, то снижался, праздновался Тэндзин Мацури. Все подмастерья[23] в предвкушении праздника развязывали темно-синие шнурки на фартуках (которые носили все подмастерья в Сэтомоно) и, не дожидаясь наступления вечера, спешили полюбоваться праздничным шествием. После того как все они уходили, в округе неожиданно повисала такая тишина, что сложно было даже предположить, что это праздничный день.

В тишине сейчас слышалась лишь печальная мелодия «Увядающего мискантуса»: скорее всего, кто-то из подмастерьев не пошел смотреть парадное шествие, а тихонько закрылся в комнатке для прислуги и проводил праздничную ночь в одиночестве, лишь одним звукам гармони доверяя лелеемые в душе тайны. Стоило только подумать об этом, как мотив начинал казаться еще печальнее.

Хидэёси, который сейчас слушал его, тоже заперся и в одиночестве читал учебник. Нет, можно даже сказать, что он был вынужден запереться в одиночестве. Так или иначе, он хорошо понимал чувства этого незнакомца, играющего на губной гармони.

Хидэёси был одним из множества нищих подмастерьев Сэтомоно. В тринадцать лет, сразу после того, как окончил в Такэфути начальную школу префектуры Фукуи[24], он переехал в Осаку, где стал работником закусочной, и с того дня, как ему пришлось повязать поверх хлопчатого синего фартука темно-синий шнурок подмастерья, по сегодняшний день все десять лет не было утра, чтобы он вставал позже пяти, и вечера, когда он ложился раньше одиннадцати. Каждый день он был вынужден работать до изнеможения, уставал как собака, к тому же с утра к рису у него были лишь соленья, на обед — сушеные сливы, а на ужин — одни вареные овощи. Вдобавок, словно специально для того, чтобы он не ел слишком много, все было ужасное на вкус, поэтому он круглый год ходил голодный. И даже съесть иногда в ночной лавке более питательную порцию овощной тэмпуры[25] за пять рин[26] или шпажек якитори[27] по одному сэн пять рин было для него затруднительно, так как, кроме карманных денег, выдаваемых дважды в год — по сорок сэн в Обон[28] и на Новый год, — больше ему за работу не платили ни копейки. Все, на что мог надеяться такой, как он, — если он проработает здесь еще десяток лет, однажды хозяева позволят ему открыть свою лавку.

Единственными утешениями Хидэёси были мечта уехать в Токио и стать адвокатом, а также влюбленность в старшую дочь хозяина, Юкико. Однако ходили слухи, что Юкико, этой весной окончившую женский колледж Байка[29], следующей весной отдадут замуж за биржевого маклера из Китахамы[30].

Отчасти именно из-за дошедших до ушей Хидэёси слухов о будущем браке Юкико, хотя этой ночью у них была договоренность пойти любоваться на праздничное шествие вместе, в итоге он никуда не пошел и в одиночестве закрылся в комнате для прислуги. К тому же он боялся попасться на глаза приказчику Фудзиёси, который, кажется, начал замечать их с Юкико сближение. Поэтому Хидэёси опасался так открыто выходить с ней на прогулку. И потому, что на душе у него было неспокойно, он сейчас и вцепился в учебник так отчаянно, не желая терять ни секунды драгоценного времени.

Так или иначе, когда мелодия «Увядающего мискантуса» достигла ушей безутешного Хидэёси, на душе у него невольно потеплело. И, подумав о том, что если уж ему придется отказаться от госпожи, то уехать в Токио и выучиться на адвоката — единственный оставшийся путь, он взял себя в руки.

«…Winter is gone, spring has…»

— Хидэёси! Хидэёси!

«Настанет весна, и госпожу выдадут замуж, — когда он вновь невольно задумался об этом, откуда-то неожиданно послышался девичий голос. — Госпожа!» Хидэёси еще находился в смятении, узнав хорошо знакомый звонкий голос, а Юкико уже с шумом ворвалась в комнату вместе с легким ароматом духов.

— Хидэёси, ты идиот! Лжец!

Она запыхалась, и мягкие холмики ее грудей часто вздымались от быстрого дыхания. Хидэёси застыл, не в силах произнести ни слова, едва взглянув на нее.

— Я прождала целый час! — яростный взгляд ясных, отливающих зеленью глаз Юкико остановился на Хидэёси. — Так как мы собирались пойти вместе посмотреть на праздничное шествие, я улизнула под каким-то дурацким предлогом и ждала тебя на мосту, а ты, ты что в это время делал? Даже и не думаешь выдвигаться! Я же целую вечность стояла там в одиночестве, люди начали коситься на меня — уже небось думали, что я утопиться собираюсь. Это до того глупо выглядело, что в конце концов я сдалась и пришла сюда, и что же — ты все еще валяешься тут. Жестокий! Знать тебя не хочу.

— Прости…

— Чем ты тут занимаешься?!

— Учу английский.

— А, ты у нас умница и отличник, да? Подмастерье в закусочной в Сэтомоно, и учит английский! Да тебе памятник надо поставить. Не иначе как однажды профессором или министром станешь.

Стоило Юкико нарочито небрежно и легкомысленно произнести эти слова, как Хидэёси тут же вспыхнул и поджал губы.

— Госпожа, это ведь сарказм, да? А я учусь не для того, чтобы стать профессором или министром!

По характеру он был вспыльчив и легко обижался, если с ним обращались холодно или с насмешкой. Хотя Хидэёси и проработал подмастерьем уже десять лет, но почти не перенял нравы этого круга и в глубине души так и остался упорным, серьезным по натуре уроженцем Хокурику[31], стоящим на своем до последнего. Это Юкико любила в нем даже больше пригожей внешности.

— Да знаю я. Ты учишься, чтобы стать адвокатом.

— Верно. Я хочу стать адвокатом, — проворчал Хидэёси. — Нет, я непременно им стану. Моего отца обманул ростовщик, и из-за этого он попал в тюрьму. Если бы на суде у него был адвокат, все обошлось бы без заключения, но адвокаты не защищают тех, у кого нет денег. Богачи обращаются к адвокатам, подкупают прокуроров, и в итоге их либо оправдывают, либо все обходится штрафами, а бедняков, таких, как мой отец, чуть что — сразу отправляют на каторгу. Когда я стану адвокатом, я буду бесплатно защищать бедняков и помогать им.

Хидэёси произнес это на одном дыхании, и его глаза ярко светились от желания стать адвокатом. Неожиданно он показал пальцем на страницу учебника, лежащего перед ним.

— Юкико-сан, что это значит? Many stars is bright on the…

— …bright on the sky… Сверкают на небе. Many stars. Множество звезд… Это значит: «Множество звезд сверкает на небе», — заглядывая в учебник и радуясь возможности прильнуть к Хидэёси, объяснила Юкико, но тут же вновь встрепенулась. — Здорово, что ты хочешь стать адвокатом, но вот заставлять меня ждать одну — это совсем нехорошо, даже из-за учебы. Почему ты не пошел со мной на праздник?

— Потому что, если я приду туда с вами, кто-нибудь нас обязательно заметит.

— Ну и что? Это ведь совсем не то же самое, что идти с чужим мужчиной. Ты же из нашего дома!

— Но…

Юкико неожиданно сжала его руку.

— Хочу пойти с тобой, держась за руки.

— Госпожа, если нас увидят…

— Почему нет? Когда я была маленькой, ты всегда водил меня в школу, держа за руку, верно?

Юкико потянула Хидэёси за собой, к окну, откуда было видно праздничное шествие, все еще сжимая его руку.

— Иди сюда, поближе, ну же. Отсюда все видно!

— Ага…

Однако он все же держался на расстоянии.

— Почему ты стоишь так далеко? Ты больше не любишь меня?

— Госпожа, я простой подмастерье. Я не…

Не успел он договорить, как Юкико сама прильнула к нему.

— И что, если ты ниже по положению, чем я, мы не можем ни любить друг друга, ни пожениться? Я не придерживаюсь таких старомодных взглядов.

— Госпожа, следующей весной вы ведь поедете в Китахаму…

— Не поеду. И замуж не выйду. Не хочу, чтобы меня приносили в жертву ради семьи. Конечно, родной дом — это важно, но ведь собственное счастье важнее. Хидэёси, ты так не думаешь? Давай станем мужем и женой?

— Госпожа, что вы такое говорите. Я сын осужденного!

— А я дочь содержанки.

— Э-э-э…

— Я дочь гейши[32], — неожиданно как ни в чем не бывало сказала Юкико.

Хидэёси подумал было, что она лжет, и хотел уже рассердиться, когда она продолжила:

— До сегодняшнего дня я никому об этом не рассказывала, но на самом деле моя нынешняя мать — ненастоящая. Моя родная мать работала гейшей в южном квартале Соэмон[33], а после стала содержанкой отца. Так я и родилась. Едва я появилась на свет, как меня привезли сюда, стали обходиться со мной как с госпожой и растить соответственно, но на самом деле я человек, которому достаточно и малого… Хидэёси, ты говоришь, что сын преступника, ну так и я дочь падшей женщины. Если мы поженимся — в этом не будет ничего такого.

Слезы навернулись на глаза Хидэёси, когда он услышал это.

— Хидэёси, почему ты молчишь? Ответь же что-нибудь! Почему ты плачешь?

— Госпожа!

— Хидэёси!

Они бросились друг другу в объятия.

— Давай сбежим вместе!

— Что? — Хидэёси отнял губы от лица Юкико.

— Я не хочу выходить замуж в Китахаме. Не стать мне счастливой, если я буду не с тобой.

— Госпожа, так нельзя. — Хидэёси отстранился. — Поезжайте в Китахаму. А я уеду учиться в Токио.

— Нет, нет, давай сбежим вместе!

В этой девушке восемнадцати лет решимости было больше, чем у него, двадцатичетырехлетнего.

— Но… — Хидэёси застыл в нерешительности, когда с первого этажа неожиданно раздался голос:

— Юкико! Юкико!

— А, хозяйка зовет вас.

— Сбежим, Хидэёси! Давай сбежим!

— Юкико! Юкико!

— Хозяйка…

— Сбежим!

Праздничное шествие уже закончилось, а мелодия гармони сменилась на «Птичку в клетке»[34].

Спустя пять дней после того разговора Хидэёси ночью одиноко ждал последний поезд на станции Уэда. Хотя, казалось бы, он должен был быть в радостном предвкушении от надежды, что дарила поездка для учебы в Токио, но стоило ему вспомнить, что он уехал, не сказав Юкико ни слова, словно сбежав тайком, как на душе ставилось тяжело. Он все думал о том, почему ему не хватило упорства, чтобы отстоять свою любовь с Юкико, — все же в нем присутствовала слабость подневольного подмастерья.

Прибыл поезд.

Хидэёси обернулся, чтобы в последний раз окинуть Осаку прощальным взглядом, как вдруг…

— А! — невольно воскликнул он в голос, увидев девушку, бегущую по лестнице к платформе. — Госпожа!

Это была Юкико.

— А, слава богу, я успела! — счастливо воскликнула она, однако тут же впилась в Хидэёси яростным взглядом сияющих глаз, отливающих зеленью.

— Хидэёси! Почему ты не сказал мне ни слова и один собрался в Токио?

Сказав, что тоже поедет с ним, Юкико запрыгнула в поезд.

— Госпожа! Так нельзя! — в панике бросился к ней Хидэёси. — Как же я могу поступить так с хозяином и его супругой!

— А что, мое счастье тебя нисколечко не волнует? Ты больше не любишь меня?

— Люблю, конечно…

— Ну же, поехали вместе. Я все хорошо обдумала, прежде чем прийти сюда.

Она попыталась забросить дорожную сумку на полку, когда Хидэёси схватил ее за руку.

— Госпожа! Не говорите так, позвольте мне одному ехать в Токио.

— Нет.

— Пожалуйста, возвращайтесь домой.

— Нет.

Юкико решительно повернулась к нему спиной. Ее мягкие волосы, выбившиеся из прически, покатая линия спины — все это сводило его с ума. «Делать нечего. Значит, поедем вместе…» — едва он подумал так, как услышал позади строгий возглас:

— Хидэёси!

— Приказчик!

Приказчик Фудзиёси торопливо приближался к ним.

— Хидэёси! Ты что творить удумал?

— Нет, я не…

Однако Фудзиёси уже не обращал на него никакого внимания.

— Ну же, госпожа, спускайтесь. Хорошо, что я успел вовремя. Уедь вы с подобным типом — не миновать беды.

— Нет. Я поеду вместе с Хидэёси, — холодно произнесла Юкико. Глядя на нее в этот момент, Хидэёси невольно подумал: «До чего же я люблю ее!»

— Госпожа, пожалуйста, не говорите такое, соизвольте сегодня прислушаться ко мне и возвращайтесь домой. Ну же! — произнеся это с наивысшей почтительностью, Фудзиёси неожиданно схватил Юкико за руку и сдернул с поезда. В тот же момент состав пришел в движение.

— Хидэёси!

— Госпожа!

Два голоса громко раздались в поезде и на платформе, но почти сразу же стихли вдали.

Прошел месяц.

Хотя уже наступила осень, стояла страшная жара. На улице было пекло, словно самый разгар лета. Даже если кто-либо сидел, не двигаясь, пот все равно стекал по его телу. Это была тяжелая, гнетущая духота, сводящая с ума.

Пришла горничная, чтобы сообщить, что обед готов, но Юкико не хотелось есть. Однако отсутствие аппетита объяснялось не только жарой.

— Если вы и дальше совсем не будете кушать, это плохо кончится. Госпожа, вы ведь уже так похудели! — произнесла горничная.

— Ну и что, что похудела. Если я стану худой как щепка, наверное, мне ведь можно будет не выходить замуж?

Все же в глубине души Юкико еще думала о Хидэёси.

— Ступай уже отсюда, — ей хотелось поразмышлять о нем в одиночестве.

— Да, госпожа.

Горничная вышла из комнаты, напевая под нос:

— Прекрати петь!

Однако служанка быстро вернулась вновь.

— Госпожа, вам звонок из Токио, — сообщила она.

— Из Токио?..

Сердце в груди Юкико застучало быстрее.

— Из редакции какой-то токийской газеты.

Уже не слушая, Юкико бросилась к телефону.

— Алло! Это Юкико.

— А, госпожа, это вы?

Голос в телефоне звучал словно откуда-то издалека, но Юкико сразу узнала Хидэёси и, взволнованная едва ли не до потери сознания, нежно воскликнула:

— Хидэёси!

— У вас все хорошо?

— Нет, — Юкико прижала к себе телефонную трубку, словно обнимая ее, — мне так грустно, так одиноко, кусок в горло не лезет. А у тебя как все сложилось?

— Прибыв в Токио, я поступил на работу курьером в газету, а параллельно посещаю вечернюю школу.

Оказывается, он одолжил телефон редакции, чтобы позвонить.

— Значит, учишься в вечерней школе…

В момент, когда она еще не договорила фразу, в дверном проеме показалась голова Фудзиёси, и Юкико торопливо сменила тон:

— А, вот как? Значит, Акико-сан тоже будет? Хм, может, и мне тогда сходить на встречу выпускников…

— Алло? О чем речь? — недоуменно переспросил Хидэёси.

Фудзиёси тут же исчез из поля зрения.

— Только что Фудзиёси приходил подслушивать, о чем я тут говорю, и я его обманула. Значит, ты теперь учишь английский в вечерней школе, да? Winter is gone…

— Да. Все уже в порядке? Приказчик ушел?

— Ага.

Юкико улыбнулась было, но тут же вновь погрустнела.

— Больше мне уже не нужно помогать тебе с английским…

По щеке ее скатилась слеза.

— Что вы, госпожа, если вы не против, я бы хотел, чтобы вы и дальше меня учили! В любое время…

— Хоть ты и говоришь так, но ведь…

— Госпожа, приезжайте в Токио, чтобы учить меня английскому, — голос в телефоне неожиданно окреп и изменился.

— А? — Юкико изумленно замерла. — Мне можно приехать к тебе?

— Обязательно! Я уже многому научился с тех пор, как приехал сюда, но все же никак не смог вас забыть. Я понял, что настоящим счастьем для меня будет жизнь с вами и ничего другого мне не нужно.

— И поэтому ты позвонил?

— Да.

— Я выеду сегодня вечером! И перед поездом вышлю тебе телеграмму, так что приходи встретить меня!

— Конечно, приду!

— На какой адрес мне выслать телеграмму?

— Токио…

Фраза замерла на середине: телефонная связь неожиданно оборвалась.

— Алло!

Не успела Юкико ничего сказать, как откуда-то раздался утробный глухой звук и земля под ногами задрожала.

— Землетрясение![35]

Юкико выронила телефонную трубку и вцепилась в опорный столб, чтобы не упасть. Со стола с грохотом упали часы. Их стрелки замерли, показывая 11:53 утра.

Прошло пять лет.

На улице стоял чудесный ранний вечер, и берег реки на улице Дотонбори[36] овевал теплый в преддверии весны ветер. Однако лицо мужчины, что давно уже одиноко стоял на мосту Дадзаэмон и рассеянно глядел на воду, в которой отражались яркие огоньки кафе и публичных домов, с первого взгляда выглядело потрепанным и пустым. Мужчина стоял неподвижно, и только ветер слегка шевелил края его одежды. Когда же он наконец поднял невидящий взгляд и обернулся, то встретился глазами с идущей навстречу женщиной.

— А!

— А… — та тоже заметила его и спросила слегка охрипшим от волнения голосом. — Хи… дэёси?.. Это ведь ты?

— Да! И правда… Госпожа…

Пусть она и изменилась, но он сразу узнал отливающие зеленью ясные глаза Юкико, которые так и не смог забыть. Юкико на мгновение застыла, не в силах вымолвить ни слова, а затем подошла ближе.

— Так, значит, ты был жив? — В голосе ее смешались радость и грусть.

— Что?

— Я думала, что тебя уже нет в живых… Это ведь случилось пять лет назад. Когда ты позвонил из редакции газеты в Токио.

— Да. И в момент разговора случилось то землетрясение, и звонок оборвался…

— Потом я узнала, что в Токио было страшное землетрясение, и не могла просто так поехать туда, хотела сначала выяснить, где ты. Но пока я пыталась хоть что-то узнать, до меня дошли слухи, что ты погиб в том землетрясении, в конце концов я решила, что они правдивы, и сдалась…

— Китахама?.. — тут же спросил он.

Юкико кивнула.

— Мне пришлось выйти замуж. Землетрясение разрушило много лавок в Токио и Йокогаме, из-за этого и наши дела оказались на грани краха; не пойди я, пришлось бы отдавать и моих младших сестер… — Юкико потупилась, и до Хидэёси донесся сладкий аромат ее волос.

— Я слышал об этом. Слышал. До меня дошли слухи, что госпожа отправилась в Китахаму в качестве невесты.

Услышав это, Юкико грустно и тихо засмеялась.

— Госпожа, да? Я уже больше не госпожа и не хозяйка… Хидэёси, ты ведь видишь, кем я теперь стала?

Он уже понял, но не смог заставить себя ответить.

— Ты ведь сразу понял, увидев эту одежду. Я гейша… Все же дочь гейши в итоге сама стала гейшей.

— Как же… — едва слышно произнес Хидэёси, желая узнать, что произошло.

— После того как я вышла замуж, семья узнала, что я на самом деле дочь бывшей гейши, еще и содержанки, и они решили, что девушка с таким происхождением им ни к чему… Когда меня выгнали, я добралась сюда, в квартал Соэмон, и вот что со мной в итоге стало…

Хидэёси слушал ее, не проронив ни слова.

— Сегодня я была с друзьями на спектакле Кабуки и как раз иду обратно. Они звали меня зайти с ними в ресторанчик у храма Мэото, но так как у меня банкет, я сказала, что пойду вперед одна, вот и встретилась с тобой на этом мосту, а если бы все же пошла с ними, наверное, мы бы и не увиделись даже… Хидэёси, а ты стал адвокатом, как хотел?

— Нет, — Хидэёси грустно опустил голову. — Все же сын осужденного, как ни крути… Мне удалось как-то выжить в этом землетрясении, но после пришлось пережить столько трудностей, что, как видишь, я стал обычным нищим и вынужден был вернуться в Осаку. Вот и сегодня я бродил весь день в поисках хоть какой-то подработки и, дойдя до Дотонбори, остановился на этом мосту и размышлял о куске хлеба на завтра.

— Хидэёси, не дело разговаривать, стоя тут. Не хочешь ли заглянуть куда-нибудь вместе со мной?

Типичные для гейши фразы и интонации проскользнули в ее голосе, и Хидэёси сразу погрустнел.

— Куда?

— Куда, говоришь… Туда, куда тебе хочется! — с этими словами Юкико подняла голову, заглядывая ему в лицо. Глаза ее горели ярким огнем. Они были такими же, как в тот день, когда она призывала его сбежать вместе.

— Нет, я… Может, в другой раз… — робко ответил Хидэёси. Он ненавидел в этот момент себя и то, как жалко выглядит. Но сейчас у него не было денег даже на то, чтобы зайти с Юкико в закусочную.

— Ясно…

Юкико задумалась о чем-то и, словно ее осенило, торопливо поинтересовалась:

— Хидэёси, а ты все еще один?..

Хидэёси молча опустил голову.

— Ах, вот как. Все же… — она невольно потупилась. Ее длинные ресницы, казалось, чуть увлажнились. — И как поживает твоя жена?

— Спасибо, хорошо.

Какое-то время оба молчали.

— Как тепло стало на дворе. Вот-вот наступит весна.

— Winter is gone… — негромко, серьезно пробормотал Хидэёси, словно говоря сам с собой.

— … Spring has come.

Они обменялись теплыми улыбками.

— Мне уже надо бежать. Если будет случай, увидимся еще… До свидания.

— До свидания.

Юкико уже собралась уходить, когда вдруг обернулась:

— Доброго здравия тебе и жене.

— Спасибо. И вам хорошего дня, госпожа.

— Непременно.

Юкико пересекла мост Дадзаэмон. Впереди показался квартал Соэмон. Проходящая мимо гейша поздоровалась с ней:

— Добрый вечер, сестрица Юкико…

— Добрый вечер, Кохана.

И снова.

— Добрый вечер, сестрица Юкико…

— Добрый вечер, Тамако.

— Добрый вечер, сестрица Юкико…

— Добрый вечер, Комомо.

Из кафе на Дотонбори раздавалась развлекательная уличная песенка.

Юкико, с таким лицом, словно ничего и не случилось, вошла в ресторан на первом этаже отеля «Яматоя».