Жертвуя королевой

Глава 4. Время не лечит

Спустя два года

— Я у подъезда, жду тебя, — сказал Назар тоном, не терпящим возражений, и отбил звонок.

«Вот же неугомонный», — подумала я и махнула последние штрихи к макияжу.

Два года бьется Назар Платонов со мной и не сдается. Удивительная настойчивость. Иногда я думаю: «А может — да?» Конечно, он хорош. Высокий, плечистый, никогда не думала, что мне может нравится мужчина, который бреет голову наголо, но Назар очень гармонично смотрится в таком образе. Вкупе с аккуратной ухоженной бородкой, что добавляет ему брутальности, но не лишает доли изящности. Темные глаза, немного рубленные черты лица, в общем — красив, что уж тут говорить.

Но главное — умен. Все-таки подлец, Макс Рихтер, навсегда изменил мое представление о мужчинах. Интеллект — вот, что главное для меня. И не просто интеллект, а такой, что может посоперничать с интеллектом Макса.

Но только посоперничать. Вряд ли кто-то может превзойти Рихтера. И тем более превзойти его в жестокости и подлости. Да, теперь его поступок кроме как подлость я больше никак не рассматривала.

Думать о том, почему и кто виноват, я бросила сразу и принялась налаживать разрушенную жизнь. Одно мне стало интересно: кто я? Слишком многое в той жизни, что мы прожили с Максом, было мной сделано с оглядкой на него, в стремлении стать равной ему. И если все рухнуло, то что есть я? Я собирала себя по крупицам. Заново пыталась почувствовать вкус еды и определить, люблю я это или нет. Заново смотрела на небо и заново в зеркало. Все стало иным, расплывчатым то ли от боли, то ли от незнания, кто я есть.

Мне было не до творчества, но я заставила себя купить холст и масло. Только я часами сидела перед этим холстом и не смогла на него нанести ни мазка за все два года. И тогда ярость застилала мне глаза. Из-за того, что я отдала ему себя, вывернулась наизнанку. И вот я пустая, совершенно пустая осталась. Он все растоптал во мне. А меня как не было, так и нет.

Ненавижу!

Я вышла из подъезда, и Назар тут же вышел из машины — вальяжно, неспешно, что мне в нем особо нравилось, так это его подчеркнутая уверенность в каждом своем действии, в этом было много силы, и открыл мне дверь:

— Здравствуй, Лора, прошу в мою карету, — он улыбнулся обворожительной улыбкой, и я не могла сдержать ответную.

— Назар, у меня своя карета, и свой кучер, но спасибо, конечно.

Меня действительно уже ждала корпоративная машина с водителем, но даже если бы и не ждала, я бы не села к Назару.

Мне были приятны его ухаживания, приятна его галантная настойчивость. Порой он так смотрел, так трогал меня, что я в такие моменты забывала обо всем и мне казалось, возможно что-то. Его сила, его пасмурный и настойчивый взгляд звали меня, так хотелось порой отпустить вожжи и просто на мгновение, на час забыться в его руках. Да, я хотела, чтобы он выбил из меня Макса, затмил его, но Назар хоть и был настойчив, но перейти черту он не мог, он не рисковал. Я говорила «нет», и он отступал. Макс бы не отступил.

Я была благодарна Назару: он окутал меня вниманием в самый сложный период моей жизни — после ухода Макса, я была разбита, я была уничтожена, как женщина. Назар был пластырем, костылями, он был заботлив, предупредителен. Да еще и на протяжении двух лет. Какой мужчина столько будет добиваться женщины, не получая ничего взамен? Я не могла понять Назара. Но я все еще помнила ту боль, которую причинил мне Макс Рихтер. Я слишком хорошо все помнила и была не готова повторить подобное.

Может, я ошибалась. Почему вдруг с Назаром должно повториться то же самое, что с Максом? Но проверять не хотелось. Может, когда-нибудь?

Но даже не память о боли удерживала меня от того, чтобы броситься в омут отношений с Назаром. Главной причиной было то, что я его не любила. Назар касался меня, целовал руку, поправлял выбившиеся пряди, приобнимал, я чувствовала его желание, порой он не мог себя сдержать, как мне казалось, дыхание его сбивалось, глаза темнели, он становился настойчивее, эта властность меня притягивала, но и отталкивала — напоминала Макса.

Иногда я думала, что ошибаюсь, мне казалось, что какая-то влюбленность есть, в Назаре было так много привлекательного для меня, но я сравнивала эту влюбленность с тем огромным чувством, которое было у меня к Максу, и все сразу меркло.

Как после близости, в которой было полное доверие, открытость, какая-то взаимоперетекаемость, будто мы с Максом сообщающиеся сосуды, можно было еще раз стать частью кого-то? Все, кто не Макс, казались чужими.

После разрыва я оказалась в мире, в котором больше не было тепла и близости, не было веры и тихого, уютного счастья, опьяняющего восторга от запаха, от дыхания любимого, моего, навсегда моего человека. Я оказалась брошенной, преданной родным, близким человеком. Он отшвырнул меня ногой, как половую тряпку.

Готова ли я поверить в новую любовь?

Нет.

Я не хотела больше любить, а без любви тоже не могла согласиться на отношения. Единственное, я надеялась на время. Говорят, время лечит. Пока оно не справлялось с возложенными на него обязанностями.

Может ли вообще на место такой любви прийти другая не менее сильная? Или такое случается только один раз? И если уж не срослось, подобное не повторится никогда. Тогда стоит ли сравнивать, стоит ли ждать, стоит ли верить?

Миллион вопросов и ни одного ответа.

Назар не дал мне сесть в машину.

— Лора, давай вечером куда-нибудь сходим? — не сдавался, дотронулся до руки.

Я слабо улыбнулась, шутливо его оттолкнула, он отошел, и я села в корпоративную машину.

Водитель завел двигатель. Уже из машины я ответила:

— Вечером я не могу, не оставлю же я дочь дома одну. Ей только семь.

— Бери с собой, я уже соскучился по Лиличке, — Назар применил бандитский прием.

Он будто, и правда, души не чаял в Лиле. И она тянулась к нему, лишенная отцовской заботы и любви. За два года Макс так ни разу и не объявился. Я его видеть не хотела и не ждала, что он со мной свяжется, но он даже ни разу не попытался повидаться с дочерью. Это было больнее всего. Я месяцами плакала из-за дочери, из-за ее вопросов «где папа, когда вернется папа, мама?», за ее ожидание, за то, как постепенно дочь, отчаявшись, перестает ждать, и исчезают неудобные вопросы, на которые у меня не было ответов. Что же ты сделал с нами, Макс?

Он просто исчез, будто сквозь землю провалился. Да лучше бы действительно провалился.

«Гори в аду, Макс Рихтер», — я разозлилась оттого, что сейчас вместо того, чтобы может быть принять ухаживания этого достойного мужчины, думала о своем бывшем муже.

— Нет, Назар, — ответила я как-то слишком резко.

Назар сделал вид, что не заметил этого тона.

Я откинулась на сиденье и закрыла глаза. Эта мысль: «Гори в аду, Макс Рихтер», — вернула меня в недавнее прошлое. Как раз в тот день, когда я впервые столкнулась с Назаром Платоновым два года назад.

Столкнулась буквально, он толкнул меня плечом, видимо, не заметив в спешке, и выбил из рук сумочку.

Я спешила на очередное собеседование. На очередное и последнее, как тогда я решила, измучившись поисками подходящего места.

Прошла только неделя после того, как Макс практически уничтожил меня. Я была в отчаянье, мне было жизненно необходимо срочно найти работу и съехать из квартиры, которую для меня любезно предоставили Яр и Марго.

Я не хотела быть обязанной. Не хотела ни от кого зависеть. Только сама — все сама. Никаких подачек ни от кого.

Я бросилась искать вакантное место на такую же должность, какую занимала, и в той же сфере деятельности — арт-директор в рекламное агентство. Но не тут-то было.

Оказалось, что такое теплое и хорошо оплачиваемое место пусто не бывает. Его занимают либо уже профессионалы такого же уровня, как и я, либо родственники, друзья и тому подобное.

Несмотря на весь мой опыт, несмотря на то что я была известна в этих кругах, все-таки наше с Максом агентство было одним из ведущих, меня везде отфутболивали.

Где-то даже с некоторым злорадством и даже толком не доведя собеседование до конца. И причины я знала, они лично терпеть меня не могли. Как бывшую конкурентку, и потому откровенно глумились.

После четвертого собеседования я сдалась и решила взять «низкий старт» — найти место заведомо ниже тех компетенций, что имею, и дальше уже попробовать трудом и упорством добраться до моего уровня и до той должности, которой достойна.

Но и здесь полное фиаско. Меня не брали с формулировкой «завышенные компетенции и слишком серьезный опыт». Работодатели были уверены, что я, может, и смогу работать, например, менеджером по продажам, но со мной будет тяжело начальству. Такие как я, умудренные опытом, по их мнению, все делают по-своему и не слушаются.

Наш рекламный мирок, который казался мне таким уютным, оказался зубастым и кровожадным. Тем острее чувствовался удар, нанесенный мне Максом. Я так и не поняла, почему он не просто со мной расстался, а лишил вообще всего. Даже перспектив.

Сплетня о том, что генеральный директор рекламного агентства уволил арт-директора, который при этом был его женой, быстро расползлась.

И, конечно, обросла несуществующими подробностями. Выходило так, что либо я такая сволочь, раз уж директор поступил, либо настолько некомпетентна, что даже муж не стал меня терпеть на этой должности.

И как мне было доказать обратное?

В тот день, когда я столкнулась с Назаром Платоновым, я спешила на свое последнее собеседование. Я окончательно решила, что это будет последняя попытка устроиться арт-директором. Если не получится, отправлюсь искать что-то вообще в другой сфере.

Я уже готова была пойти хоть продавцом в магазин. Плевать. И продавцом я пробьюсь выше. Так я считала.

Но на самом деле у меня полностью исчезли амбиции. Оказалось, они целиком держались на Максе. Я хотела засесть в доме, где-то на берегу моря, ну или пускай озера, и заново научиться слышать ветер, заново дышать и вслушиваться в ритм мира, чтобы затем наполнившись им, передать на холсты. Но сейчас я была еще дальше от этого желания, чем когда-либо. Теперь мне надо было биться за выживание, а не достигать высот. Я ходила на собеседования, я стучала каблуками по тротуарам и коридорам, а в моих глазах плескалось море.

Туда, куда я спешила, я даже не пыталась устроиться за эту неделю. Я была в полной уверенности, что там меня не возьмут точно. Это были наши главные конкуренты. Мы бились с ними не на жизнь, а насмерть.

Я в свое время буквально зубами выдрала из их рук два крупных контракта. Надо ли говорить, как сильно они меня любили? Потому и не ходила к ним. Не хотелось терпеть их довольные ухмылки от моего унижения.

Но случилось что-то невероятное. Генеральный директор рекламного агентства «Ника» позвонил сам. Даже не кадровик агентства, что было бы более уместно. Позвонил и пригласил на собеседование, осведомившись, не нашла ли я уже подходящее место.

Шла я туда с опаской. Я не исключала, что меня пригласили как раз для того, чего я боялась больше всего — унизить. Посмотреть, как я буду лебезить, как буду извиваться, чтобы получить место.

Еще бы, та самая Лора Рихтер, правда, теперь Лора Шувалова — я вернула свою девичью фамилию, та самая Лора, что не раз обходила их на повороте, осталась ни с чем.

Конечно, я не собиралась им позволять такое. Один намек на подобное, и я тут же уйду. Но попробовать стоило. Должно же мне было когда-нибудь повезти. Не мог же один только мрак окружать меня.

Сколько мне нужно было еще мучиться и корчиться, чтобы вселенная надо мной сжалилась?

Когда я вошла в кабинет генерального, вместо саркастических ухмылок я встретила искренние улыбки присутствующих здесь: генерального, коммерческого директора и специалиста по кадрам.

Мне предложили кофе, и даже намека не было на неуважение или что-то подобное. Наоборот, со мной обращались как с равной, и генеральный тут же обозначил ситуацию.

— Лора, это будет не совсем собеседование. Мы с вами давно знакомы, поэтому не будем ходить вокруг да около, — начал генеральный, — мы знаем, что вы — профессионал высокого класса, и нам абсолютно не важно, что у вас случилось на прежнем месте работы.

Его слова лились бальзамом на мою измученную душу.

— Мы предлагаем вам занять вакантное место арт-директора в нашем агентстве, но с испытательным сроком. Формальности, сами понимаете.

Я кивнула.

— Финансовую составляющую обозначит наш коммерческий директор, но, конечно, все цифры и условия станут актуальны после испытательного срока и в том случает, если все пойдет хорошо, вы устроите нас, мы устроим вас. Что скажете?

— Я согласна, — ответила я, не задумываясь, и добавила. — Не стану ломать комедию и набивать себе цену. Если начинать сотрудничество, тогда начинать его нужно с раскрытых карт. Я нуждаюсь в работе и нуждаюсь в этой должности. Надеюсь, что оправдаю доверие.

— Значит, по рукам, — генеральный встал и протянул мне руку.

Я пожала в ответ.

— Мне, к сожалению, нужно идти, дальнейшее объяснят мои коллеги. Очень рад, Лора, что вы присоединились к нашей команде. И добро пожаловать.

Я не верила своей удаче. Наконец-то тучи хоть немного разошлись и показалось солнце.

Из-за Макса в конце этой бешеной недели мне уже казалось, что в мире остались только сволочи и подонки. Но мне помогли с квартирой на первое время, меня взяли на работу и не сделали вид, что делают одолжение.

Все нормально, на самом деле в мире и со вселенной все в порядке. А сволочь и подонок один только Макс Рихтер.

Я вышла из офиса моей новой работы в прекрасном настроении, и даже мысли о Максе не могли его испортить.

К моему удивлению, меня ждал Назар. Я немного напряглась, когда его увидела, но он был так доброжелателен и учтив, что я позволила себе немного расслабиться.

— Простите, — перехватил он меня у выхода, — признаюсь честно и откровенно, пускай звучит, как в плохом кино, но других слов у меня нет, вы прекрасны, и я не могу себе позволить уйти, не попытавшись познакомиться с вами хоть немного поближе. Это возможно?

— Лора, — представилась я сухо.

— Назар, Назар Платонов. Вы, наверное, торопитесь, Лора, не сочтите за дерзость, позвольте пригласить вас поужинать в удобный для вас день, — он улыбался такой обезоруживающей улыбкой, что я будто немного оттаяла.

Это был день моей удачи, так я все воспринимала, и я решила не отказываться от подарков, которые этот день собрался мне подарить.

Конечно, я не собиралась крутить с Назаром шашни, не до этого мне было. Только неделя прошла после катастрофы с Максом.

Если честно, на мужчин мне даже смотреть не хотелось. И уж точно, я не собиралась прыгать к Назару в постель. Это было не просто недопустимо — это было немыслимо.

«Но почему просто не подарить себе немного отдыха и не провести время с приятным человеком? — спросила я себя, и сама же себе ответила. — Нужно хоть немного отвлечься, хоть немного развеяться. Это была слишком интенсивная гонка, это была слишком тяжелая неделя и закончить ее нужно на мажорной ноте».

— Думаю, возможно, — ответила я на предложение Назара.

— Прекрасно, я могу вам позвонить? — спросил Назар.

То, как он обращался, как говорил, какими словами, казалось немного старомодным, но в этом была своя прелесть. Я продиктовала ему свой номер телефона.

Тем же вечером мы встретились. Я была бесконечно благодарна Назару. За весь вечер он не сделал ни одного непристойного намека, не переступил границу, был чутким собеседником и внимательным слушателем.

Меня даже удивило, насколько понимающим он оказался, будто знал точно, какое на самом деле у меня состояние. Словно знал наверняка о нанесенной мне почти смертельной ране. Эта его проницательность изумляла.

Но еще больше меня изумило другое его качество. Назар Платонов безусловно был умен и не просто умен. В это сложно было поверить, но в какой-то момент он напомнил мне Макса.

Как если бы Максу оставили его прекрасный разум, но вложили чуть больше эмоций и лишили ледяной сдержанности.

Я всегда считала, что гений, Макс Рихтер, такой один в целом свете, но оказалось, что даже в Москве, чего уж говорить о «целом свете», может найтись человек, мало в чем ему уступающий.

В то же время, мне нравилось, что Назар не был похож на Макса характером. Назар казался проще и добродушнее. Это, конечно, подкупало. Но все же ему чего-то не хватало, чтобы я без сомнений могла сказать: «Да, Назар Платонов лучше, чем Макс Рихтер».

В нем не было этой божьей искры гениальности, которая была в Максе. Не знаю, как я это поняла и почувствовала в Максе, но это понимали и чувствовали не только я. Любой человек, который имел честь общаться с Максом, видел эту искру гениальности в его ледяных глазах.

Такое нельзя ни с чем спутать. Такое невозможно не заметить. Некоторых это подавляет, и они кажутся самим себе ничтожными в блеске этой искры.

Зато в Назаре было кое-что другое — какая-то затаенная грусть, временами блестевшая в его темных глазах. И в этой его грусти таилась загадка и едва заметный мрак. Словно этот человек пережил что-то такое, что никогда не сможет забыть и что никогда его не отпустит. Такое бывает в глазах детей, слишком рано столкнувшихся с жестокостью реального мира.

На протяжении этого вечера пару раз Назар в разгар беседы вдруг умолкал, глаза его темнели еще сильнее, чем они были, он хмурился и терял нить разговора. Но это длилось всего мгновение, и, если бы я внимательно за ним не наблюдала, наверное, и не заметила.

В такие моменты он еще больше напоминал Макса. Но он мгновенно брал себя в руки и со стороны казалось, будто это просто тень скользнула по его лицу.

Когда этот вечер закончился, Назар любезно подвез меня до дома и не сделал ни одного лишнего движения, не сказал ни одного лишнего слова. И это не было фальшью, я бы сразу заметила, если бы у него был какой-то расчет.

Мой испытательный срок на новом месте работы закончился, не успев толком начаться.

Я сразу бросилась в бой и, разбирая дела прежнего арт-директора, обнаружила в базе двух жирных потенциальных заказчиков, работа с которыми не была проведена должным образом. Причем с одним из них я уже работала, но еще в нашем с Максом рекламном агентстве, и была в прекрасных отношениях с руководством этой компании.

Я немедля попросила о встрече и была принята.

Уже через неделю я принесла в рекламное агентство «Ника» свой первый контракт — крупнейший за всю историю этого агентства.

Со вторым заказчиком пришлось повозиться. Но тем интереснее мне было. Я ушла в работу с головой и почти не думала о Максе. Боль не прошла. Как я и думала, она стала моим верным спутником.

Это такое состояние, когда не можешь в полной мере насладиться ничем. И любой даже самый яркий цвет всегда немного притушен, словно смотришь на него через мутный полиэтилен. Все как бы хорошо, но что-то не то. Постоянно чего-то не хватает.

Время от времени эта боль, прячущаяся то ли в сердце, то ли на самом донышке души вдруг схватит за горло, собьет дыхание: и предательски заслезятся глаза, заноет в груди, задрожат руки.

Моя ненависть к Максу Рихтеру еще не вошла в полную силу, любовь никуда не делась. Любовь скулила, как побитая собака, и, поджав хвост, озиралась по сторонам в поисках утешения.

Я балансировала, но надеялась, что когда-нибудь весы качнутся и останется только ненависть. Чтобы затмить одно сильное чувство, требуется не менее сильное. Другой такой любви быть не могло, потому я разжигала в себе ненависть.

Не менее сильное чувство. И, оказалось, что оно так близко от любви, что только диву можно даваться. Как смерть всегда ходит рядом с жизнью, так и ненависть рядом с любовью.

К концу второй недели на новом месте в моем портфеле было уже два контракта, которые стали основными для нашего рекламного агентства. Теперь я могла сказать «наше». Меня приняли в штат.

Генеральный и коммерческий сияли. Дела резко пошли в гору, и мне предложили такие сладкие условия, на которые я и надеяться не смела. Я тут же нашла взяла в аренду для нас с Лилей уютную квартиру.

Мне отдали кабинет предыдущего арт-директора и, когда я, впервые войдя в него, сморщила носик от общей унылости и безвкусицы, мне дали полный карт-бланш на обустройство рабочего места.

Ремонт гремел в моем кабинете целый месяц. Зато теперь это была конфетка. Ну и, конечно, такое мое положение не могло не вызвать зависть, и я быстренько обзавелась врагом.

Если на прежнем месте со мной пыталась воевать кадровичка, о чем я, кстати, и не догадывалась. В том смысле, что не знала о ее попытках гадить, но знала, что она меня терпеть не может. Но это была слишком мелкая рыбешка, чтобы обращать на нее внимание.

Здесь же со мной закусился бухгалтер — Света Казанцева. Проблема была в том, что Света оказалась неприкасаемой. Мало того, что как бухгалтер она была на высоте, так еще и какая-то там родственница генерального.

Но появились и союзники. Так про Казанцеву мне поведал наш айтишник Валера, который втрескался в меня и особо этого не скрывал, но при этом сам себя тут же определил во френдзону, видимо, понимая, что шансов у него нет.

Валера знал все обо всех в офисе. Как ему это удавалось, я не очень понимала, да и вникать не хотела. Но было у меня подозрение, что у него просто есть доступ к любым гаджетам всех сотрудников, стоило им только подключиться к офисному Wi-Fi. Поэтому я никогда не подключалась сама и даже на рабочий ноутбук раздавала интернет с телефона.

— Ты ее затмила, Лора, — сообщил мне Валера, когда разбирался с проводкой в моем только что отремонтированном кабинете.

— Скажешь тоже, — фыркнула я тогда в ответ.

— Точно тебе говорю. Раньше она была здесь местной принцессой и тут появляется истинная королева и садится на трон. Что делать принцессе?

— Ну, я даже не знаю.

— То-то и оно, — многозначительно произнес Валера.

Ничего делать с этим или как-то разбираться я не собиралась. И уж тем более воевать со Светой. Никаких офисных акул я никогда не боялась и не остерегалась. Я просто не замечала их, не поддавалась на провокации и не участвовала ни в каких интригах. Просто выключала их из поля своего зрения и они, спустя время, как-то сами собой растворялись.

А нынешняя я была холодна и безразлична ко всему подобному абсолютно. Моя душа была уничтожена. Я ничего не чувствовала. А если и чувствовала внезапно, то это была боль. Я возвращалась домой, укладывала Лилю спать, а затем садилась перед пустым холстом и сидела, вглядываясь в его белое бескрайнее пространство и слышала шум моря.

Где-то там потерялась я.

Время шло, и чем больше его утекало, тем больше я бесилась на утверждение — «время лечит». Не лечит время. Присыпает песочком, но стоит только дунуть ветру, и снова обнажаются раны.

Как-нибудь так отразится солнечный луч в окне, что напомнит, как в один из дней он уже вот так отражался. В тот день я была счастлива, в тот день мы с Максом стояли у окна, и он обнимал меня.

Или сложатся вдруг запахи, и получится какой-то слишком знакомый. И вот я уже озираюсь по сторонам и вижу чью-то спину, и эта спина кажется мне до боли знакомой. Дыхание перехватывает, сердце уже готово выпрыгнуть из груди, но нет. Это не то, это не он.

Или приснится рваный тревожащий сон. Но тревожащий не потому, что кошмар, а потому что в этом сне все как раньше. И я открываю глаза посреди ночи и провожу рукой по месту рядом с собой. Там никого нет, и я стараюсь поскорее уснуть в надежде досмотреть сон, в котором есть что-то важное, что-то бесценное для меня, но навсегда утраченное.

Или того хуже: никаких запахов, похожих незнакомцев, а простой и честный вопрос дочери:

— Мам, а папа все еще в командировке?

— Да, — отвечаю я.

— А почему он не звонит и не пишет? — спрашивает Лиля.

— Слишком много работы.

Но она не верит. Она уже понимает, что не бывает такой работы, когда нельзя написать пару слов и отправить сообщение. Не в космос папа улетел и не на подводной лодке.

И тогда песок времени уносит настоящий ураган. Раны не просто обнажаются, они начинают кровоточить, словно только что нанесены.

Так шло время для меня. Вот так «лечило» меня время. Зато крепла моя ненависть, и однажды, когда прошел год с момента, как Макс Рихтер меня бросил, чаша весов с ненавистью перевесила любовь.

Спустя год на своей должности я получила все, что хотела и даже больше в плане финансовой состоятельности. Мне выделили корпоративную машину с водителем, но главное — я смогла в рассрочку купить квартиру. Правда, теперь я была привязана к месту работы при хороших раскладах не меньше, чем на пять лет, в течении которых с меня будут вычитаться частями деньги за квартиру. Ну, а при плохих раскладах… а про плохие я даже думать не хотела.

Меня все устраивало, и больше всего меня страшила мысль, что, если что-то пойдет не так, мне придется заново бродить по собеседованиям, снова думать о выживании. А я не хотела. Я хотела стабильности. Стабильность позволяет не беспокоиться о завтрашнем дне, она позволяет ехать по накатанной и думать о том, что тебе важно. А мне было важно думать о холсте и море.

И вот прошло два года. Наступил тот самый проклятый день, в который два года назад в сердце вонзилась тупая игла дурного предчувствия. В прошлом году я этого дня — дня, когда Макс Рихтер сломал мою жизнь — не заметила, но сегодня все повторилось.

С утра мне было как-то не по себе. Почему-то сорвалась на Лилю. Огрызнулась на Валеру — моего воздыхателя айтишника, не понимая, что со мной происходит.

И только когда я вошла в свой кабинет и глянула на календарь, все сразу стало понятно. Тот день — проклятое четырнадцатое июля. И снова игла в сердце, от которой мне было физически нехорошо.

Я села за свой стол, уперлась подбородком в руки и спросила кого-то невидимого: «Ну, что? Сегодня-то что должно произойти? Я уже знаю, что обязательно произойдет, знакомо мне это ощущение. Что я спрашиваю? Меня снова уволят?».

Когда в дверь кабинета постучали, я вздрогнула, почувствовав неладное, уже понимая, что вот сейчас и произойдет неведомо что, из-за чего снова сидела в сердце тупая игла предчувствия, и моя жизнь в очередной раз круто изменится.

— Войдите, — сказала я дрогнувшим голосом.

Дверь открывалась предательски долго, словно в замедленной съемке. Человек с той стороны будто намеренно медлил. Я услышала голоса, видимо, кто-то задержал того, кто решил нанести мне визит.

«Да, черт побери, входи уже, кто бы ты там ни был», — я уже начинала злиться.

Наконец дверь открылась, и на пороге появился Макс Рихтер.