Жорж

XIII ТОРГОВЕЦ НЕГРАМИ

На следующее утро Пьер Мюнье первым вошел к сыну.

Приехав, Жорж несколько раз осматривал великолепное имение, принадлежащее отцу, и задумал несколько его усовершенствовать сообразно европейским вкусам. Отец, с его практической смекалкой, сразу же понял значение этого замысла, однако им недоставало рабочих рук. Запрещение гласной торговли неграми неизмеримо повысило цену рабов. Без огромных затрат невозможно было купить на острове пятьдесят или шестьдесят невольников, которых отец и сын хотели добавить к тем, что у них были. Накануне Пьер Мюнье в отсутствие Жоржа с радостью узнал о том, что в виду острова появился корабль работорговца. По обыкновению, принятому среди колонистов и торговцев невольниками, старик вышел прошлой ночью на берег, чтобы принять сигнал с корабля и подать ему знак, что он желает вести с ним торг.

Обменявшись сигналами, Пьер Мюнье пришел объявить Жоржу эту новость. Было условлено, что вечером отец и сын будут около девяти часов у Пещерного мыса, ниже Малого Малабара. Договорившись таким образом, Пьер Мюнье, как обычно, пошел проверять работы на плантациях, а Жорж, тоже как обычно, взял ружье и направился в лес, чтобы предаться мечтам.

Слова, сказанные накануне Жоржем лорду Муррею при расставании, не были хвастовством, — напротив, это было твердое решение. Всю жизнь, как мы уже знаем, молодой мулат посвятил тому, чтобы воспитать в себе необыкновенную волю и упорство. Достигнув во всех отношениях успехов, будучи достаточно обеспеченным, чтобы вести светскую жизнь во Франции или в Англии, в Лондоне или в Париже, Жорж, воодушевленный идеей борьбы со злом, вернулся на Иль-де-Франс. Именно здесь укоренился предрассудок, с которым он, исполненный мужества, считал своим долгом повести борьбу и над которым он, исполненный гордости, надеялся одержать победу. Благодаря своему инкогнито он мог изучить своего врага, причем враг не знал, какая война ему тайно объявлена, а он готов был напасть на недруга в такое время, когда тот меньше всего этого ожидал, и начать борьбу, в которой либо человек, либо идея должны были потерпеть поражение.

Сойдя на берег и увидев тех же людей, кого он оставил, покидая остров, Жорж понял неоспоримую истину, в которой он начал сомневаться, будучи в Европе: на Иль-де-Франсе ничего не изменилось, хотя прошло четырнадцать лет, хотя остров стал английским и теперь назывался Маврикием. Отныне Жорж держался настороже и, если можно так сказать, готовился к поединку в нравственной сфере, как другие готовятся к обыкновенной дуэли, — со шпагой в руке он ждал случая первым нанести удар противнику.

Однако, подобно гениальному Цезарю Борджа, который ко дню смерти своего отца предусмотрел для завоевания Италии все, кроме того, что сам он окажется при смерти, Жорж вступил в схватку, которую он не мог предвидеть, и получил рану как раз тогда, когда сам готовил удар. В день приезда в Порт-Луи случай свел его с пленительной девушкой, и эта встреча запала ему в душу. Затем Провидение привело его к ней в тот самый миг, когда ее жизни грозила опасность, и он спас ту, о которой уже смутно мечтал, едва увидев ее. После спасения Сары мечта о ней еще глубже проникла в его душу. Наконец, судьба вновь соединила их пути накануне, и, когда их взгляды встретились, в тот самый момент, когда он почувствовал, что любит, он понял, что и он любим. Борьба отныне обрела для Жоржа новый смысл: теперь он шел на борьбу не только ради своей чести, но и ради своей любви.

Однако, пораженный в сердце к началу битвы, Жорж лишился преимущества хладнокровия; правда, он обретал взамен пыл страсти.

Но если на Жоржа, с его пресыщенностью жизнью, с его уставшим сердцем, девушка произвела глубокое впечатление, то и его облик и те обстоятельства, в каких он предстал перед ней, всколыхнули юную жизнь и девственную душу Сары. Воспитанная в доме г-на де Мальмеди с того дня, когда она потеряла родителей, и как бы судьбой предназначенная удвоить своим приданым состояние наследника этого дома, она привыкла смотреть на Анри как на своего будущего мужа и тем легче подчинилась своей судьбе, что Анри был красивый и смелый юноша, один из самых богатых и элегантных колонистов не только в Порт-Луи, но и на всем острове. Что касается друзей Анри, ее кавалеров на охоте и на балах, она слишком давно их знала, чтобы ей пришло в голову полюбить кого-либо из них. Для Сары они были друзьями юности, и ей казалось, что их дружба будет длиться всю жизнь — не более того.

Сара пребывала в полном душевном спокойствии, когда она впервые увидела Жоржа. В жизни любой девушки нечаянная встреча с незнакомым молодым человеком благородного вида, изящной внешности всегда событие, и тем более, как легко понять, на Иль-де-Франсе.

Она сама не знала, почему его лицо, его голос, произнесенные им слова запечатлелись в ее душе, словно мелодия, которую, однажды услышав, запоминаешь навсегда. Сара, несомненно, через несколько дней забыла бы об этой встрече, если бы снова увидела Жоржа в обычных обстоятельствах; возможно, в следующий раз, приглядевшись к нему, она не только не впустила бы его глубоко в свое сердце, но, напротив, — отвернулась бы от него. Но случилось иначе. По воле Провидения Жорж и Сара встретились при драматических обстоятельствах на Черной реке. Любопытство, обычное при первом появлении героя, при втором его появлении обернулось восхищением и благодарностью. Внезапно Жорж преобразился в глазах девушки: посторонний человек, он вдруг обратился в ангела-избавителя. Все ужасы, которые несла с собой угрожавшая ей смерть, Жорж устранил. Все счастье, все будущее, что жизнь обещает в шестнадцать лет, Жорж вернул ей в то мгновение, когда она чуть было все это не потеряла. Потом они встретились на балу, когда она уже была готова выразить ему благодарность, переполнявшую ее душу, но ей запретили общаться с ним, ее понуждали нанести ему оскорбление, что, по ее представлениям, было совершенно немыслимо даже в отношении последнего негодяя. Тогда благодарность, подавленная в ее сердце, превратилась в любовь: один ее взгляд все сказал Жоржу, а одно его слово все сказало Саре. Она не могла ничего скрывать, поэтому Жорж поверил в ее чувство. Затем первые впечатления сменились размышлением. Сара невольно сравнивала поведение Анри, своего будущего мужа, с поведением этого чужого, по существу незнакомого ей человека. Когда она увидела его впервые, насмешки Анри над незнакомцем больно задели ее. Равнодушие Анри, бросившегося в погоню за оленем сразу же после того, как она, его невеста, едва не погибла, уязвило ее в самое сердце. Наконец, на балу повелительный тон Анри оскорбил ее гордость: это привело к тому, что той долгой ночью, которая обещала быть такой веселой, а из-за Анри стала печальной и одинокой, Сара, быть может впервые, задала себе вопрос — а любит ли она кузена, и впервые поняла, что не любит. Ей оставался только шаг для того, чтобы осознать свою любовь к Жоржу.

Как бывает в таких случаях, после размышления о себе самой Сара стала думать о тех, кто жил с нею рядом: она стала взвешивать, нет ли корысти в поведении дяди по отношению к ней; она вспомнила, что имеет состояние в полтора миллиона, то есть в два раза больше, чем кузен; она усомнилась, что ее дядя был бы столь же нежен, заботлив и добр к ней, будь она бедной сироткой, а не богатой наследницей, и увидела в опекунстве г-на де Мальмеди лишь то, чем, по сути, оно и было: расчет отца, устраивающего сыну выгодный брак. Возможно, она судила слишком строго, но таковы уязвленные сердца: признательность покидает их, а боль ожесточает.

Жорж предвидел все это и надеялся на подобные чувства Сары, чтобы добиться взаимности и одержать верх над соперником. Основательно поразмыслив, он решил в тот день ничего не предпринимать, хотя в глубине души ему не терпелось вновь увидеть Сару. И он вышел с ружьем на плече, рассчитывая найти в охоте, своей главной страсти, развлечение, которое помогло бы ему убить время. Но Жорж ошибся: любовь к Саре говорила уже в его сердце громче всех других чувств. Итак, около четырех часов, не в силах больше сопротивляться желанию если и не увидеться с Сарой — ибо явиться к ней он не мог, а встретиться они могли лишь случайно, — то хотя бы быть ближе к ней, Жорж приказал оседлать Антрима и затем, освободив удила быстрому сыну Аравии, меньше чем через час прибыл в столицу острова.

Жорж приехал в Порт-Луи с единственной надеждой, но, как было сказано, эта надежда всецело зависела от случая. Однако на этот раз случай был непреклонен. Напрасно Жорж изъездил все улицы по соседству с домом г-на де Мальмеди и дважды пересекал парк Компании, место обычных прогулок жителей Порт-Луи, напрасно он трижды объезжал Марсово поле, где шла подготовка к предстоящим бегам, — нигде, даже издали, он не видел женщины, чей облик мог бы напомнить ему Сару.

В семь часов Жорж потерял всякую надежду и с тяжелым и разбитым сердцем, словно он перенес горе и испытал тяготы, выехал на дорогу к Большой реке. Обратно он двигался медленно, удерживая коня, потому что тот уносил его от Сары, которая, конечно, не догадывалась, что Жорж десять раз проехал по улицы Комедии и по Губернаторской улице, то есть не более чем в ста шагах от ее дома.

Он проезжал по лагерю свободных негров, находившемуся за чертой города, и все еще сдерживал Антрима, не привыкшего к такой необычной езде, как вдруг из какого-то барака вышел человек и бросился к стремени его коня, обнимая колени Жоржа и целуя ему руку; это был китайский торговец, человек с веером — Мико-Мико.

Жорж тут же уловил, чем может быть полезен ему этот человек, которому торговля позволяла проникать в каждый дом, а незнание языка исключало всякое недоверие к нему.

Жорж спешился и вошел в лавку Мико-Мико, где сразу же увидел все сокровища китайца. Нельзя было ошибиться в том чувстве, что этот бедняга питал к Жоржу, — оно вырывалось из его сердца при каждом слове. Это объяснялось просто: кроме двух или трех его соотечественников-торговцев, а следовательно, если не врагов, то во всяком случае соперников, Мико-Мико не нашел в Порт-Луи ни одного человека, с кем бы он мог поговорить на своем родном языке. Вот почему китаец спросил у Жоржа, чем можно было бы отплатить за счастье, которое тот ему доставил.

Жорж попросил лишь выяснить для него внутренний план дома г-на де Мальмеди, чтобы при случае иметь представление, где найти Сару.

С первых же слов Мико-Мико все понял: мы уже говорили, что китайцы — это евреи Иль-де-Франса.

Чтобы облегчить общение Мико-Мико с Сарой, а может быть, и из других соображений, Жорж написал на одной из своих визитных карточек цены различных предметов, которые могли бы понравиться девушке, и предупредил Мико-Мико, чтобы тот показал эту карточку только Саре.

Потом он дал торговцу второй квадрупль и велел ему прийти в Моку на следующий день около трех часов пополудни.

Мико-Мико обещал быть на месте вовремя, а до того побывать в доме Мальмеди и удержать в голове его план — такой точный, как если бы его начертил инженер.

Часы пробили восемь, а так как свидание с отцом у Пещерного мыса было назначено на девять, Жорж снова сел верхом и поехал по направлению к Малому Берегу; ему стало легче на сердце — ведь в любви нужно немного, чтобы все кругом изменилось.

Наступила темная ночь, когда Жорж прибыл к месту встречи с отцом. Тот, привыкший за годы общения с белыми всегда приходить заранее, ждал его уже минут десять. В половине десятого взошла луна.

Этого момента ждали Жорж и отец. Устремив взгляд к острову Бурбон и Песчаному острову, они заметили там трижды блеснувший луч. Это было, как всегда, зеркало, отразившее лунный свет. Увидев этот сигнал, хорошо известный колонистам, Телемах, сопровождавший своих господ, зажег на берегу огонь, который погас через пять минут. И они снова принялись ждать.

Не прошло и получаса, как на море появилась черная полоска, похожая на какую-то рыбу, плывущую по поверхности воды. Потом эта полоска увеличилась и приняла форму пироги. Скоро выяснилось, что это большая шлюпка, и, хотя плеска весел пока не было слышно, их движение угадывалось по мерцанию лунных лучей на поверхности моря. Наконец шлюпка вошла в залив Малого Берега и причалила в бухточке перед небольшим фортом.

Жорж с отцом вышли на берег ей навстречу. Человек, которого издалека можно было увидеть сидящим на корме, тоже покинул шлюпку.

За ним на берег сошла дюжина матросов, вооруженных мушкетами и топорами. Это они же гребли с оружием на плече. Человек подал им знак, и они начали высаживать негров, уложенных на дно шлюпки. Их было тридцать, вторая шлюпка должна была привезти еще столько же.

Тогда оба мулата и человек, первым сошедший на берег, обменялись несколькими словами. Жорж и его отец убедились, что перед ними сам капитан-работорговец.

То был человек приблизительно тридцати или тридцати двух лет, высокий, со всеми признаками немалой физической силы, естественно вызывающей к нему уважение; круто вьющиеся волосы были черны, бакенбарды спускались до самой шеи, а усы сходились с бакенбардами; лицо и руки, загоревшие под солнцем тропиков, были того же цвета, что у индийцев Тимора или Пегу. На нем были синяя полотняная куртка и штаны, какие носят охотники на Иль-де-Франсе, а также широкополая соломенная шляпа; на плече у него было ружье, а на поясе висела, помимо всего прочего, и изогнутая сабля, напоминавшая по форме арабскую, но пошире, с рукоятью, как у шотландского клеймора.

Если капитан-работорговец стал предметом внимательного изучения со стороны двух обитателей Моки, то и он не менее внимательно рассматривал их. Торговец черной плотью переводил взгляд с одного на другого и, казалось, все никак не мог утолить свое любопытство. Несомненно, Жорж и его отец не заметили этого настойчивого внимания к себе или не придали ему значения, ибо иначе это должно было бы их обеспокоить; они начали торговаться — для того они и пришли сюда, — оглядывая одного за другим негров, доставленных с первой шлюпкой. Почти все они были родом с западных берегов Африки, то есть из Сенегамбии и Гвинеи. Это обстоятельство повышало их цену, потому что, в отличие от малагасийцев, мозамбикцев и кафров, у них было мало надежды вернуться на родину и они почти никогда не пытались бежать. Несмотря на это, капитан запросил за негров очень немного. Сделка была заключена, когда прибыла вторая шлюпка.

Быстро договорились и относительно второй партии негров: капитан привез прекрасный товар, так как был отличным знатоком своего дела. Для Иль-де-Франса было просто удачей, что капитан привел свой корабль сюда, ибо до тех пор он торговал неграми главным образом на Антильских островах.

Когда все негры сошли на берег и сделка была заключена, Телемах, родом из Конго, приблизился к ним и заговорил на их родном языке. Он расхваливал прелести их будущей жизни, сопоставляя ее с той, какую вели их соотечественники у других рабовладельцев острова, и сказал, что им повезло — они попали к господам Пьеру Мюнье и Жоржу Мюнье, то есть к лучшим плантаторам на острове. Негры приблизились тогда к двум мулатам и, упав на колени, устами Телемаха обещали быть достойными счастья, дарованного им Провидением.

Услышав имена Пьера и Жоржа Мюнье, капитан-работорговец, слушавший речь Телемаха с вниманием (это доказывало, что он основательно изучал африканские диалекты), вздрогнул и принялся вглядываться еще внимательнее, чем прежде, в двух мужчин, с которыми он только что заключил сделку, принесшую ему около ста пятидесяти тысяч франков. Однако Жорж и его отец по-прежнему не замечали, что он ни на минуту не сводит с них глаз. Наконец настало время завершить сделку. Жорж спросил работорговца, каким образом он должен оплатить ее, золотом или переводными векселями: его отец привез и золото в седельных сумках и переводные векселя в бумажнике. Работорговец предпочел золото. Поэтому ему сейчас же отсчитали требуемую сумму, перенесли ее во вторую лодку; потом в нее сели матросы. К великому удивлению Жоржа и Пьера Мюнье, капитан не спустился в шлюпку: по его приказанию обе шлюпки отчалили, а он остался на берегу.

Капитан некоторое время следил за лодками; когда же они оказались вне пределов досягаемости зрения и слуха, он повернулся к удивленным мулатам, подошел к ним и, протянув руку, сказал:

— Здравствуйте, отец, здравствуй, брат.

Они были поражены.

— Да что с вами! — добавил он. — Не узнаете вашего Жака?

Оба вскрикнули от удивления, простирая к нему руки. Жак бросился в объятия отца, потом — Жоржа. Пришла очередь Телемаха, хотя, нужно сказать, что его охватила дрожь, когда он осмелился коснуться рук работорговца.

Итак, по странному совпадению, случай соединил в одну семью людей, один из которых всю жизнь покорялся расовым предрассудкам, другой — наживался на них, а третий собирался сражаться с ними не щадя своей жизни.