Жорж

XXVI ОХОТА НА НЕГРОВ

Лайза не ошибся: собака шла по следам своего хозяина и привела англичан прямо ко входу в пещеру; прибежав туда, она бросилась в густой кустарник и принялась скрести и хватать зубами камни. Англичане поняли, что они подошли к цели своего похода.

И тотчас вперед выступили солдаты с кирками и начали пробивать проход. Минута — и проем, через который мог бы пройти человек, был готов.

Один солдат просунулся туда до пояса, но последовал выстрел, и солдат упал с простреленной грудью; второго постигла та же участь; попытался проникнуть туда и третий, но и он тоже был сразу убит.

Повстанцы первые начали стрельбу, решившись на отчаянное сопротивление.

Нападавшие приняли меры предосторожности: тщательно прикрываясь, они расширяли проем, чтобы в него одновременно могли пройти несколько солдат; забили барабаны, и гренадеры ринулись со штыками вперед.

Но преимущество осажденных было столь велико, что вскоре брешь заполнилась убитыми, и, прежде чем начать новый приступ, надо было убрать их трупы.

На этот раз ценою больших жертв англичане прорвались к центру пещеры; однако, используя укрепление, сооруженное по указанию Жоржа, негры по команде Лайзы и Пьера Мюнье весьма метко стреляли.

Жорж, оставленный в шалаше, проклинал себя: рана не позволяла ему принять участие в сражении. Запах пороха, ружейная стрельба — все это, вплоть до сигналов к атаке, которые беспрерывно подавали англичане, вызывало в нем неистовое желание драться, побуждающее человека рисковать своей жизнью по прихоти случая. А здесь речь шла не о чужих интересах, за которые нужно было бороться, не о своеволии короля, которое нужно было поддерживать, не о национальной чести, за которую следовало мстить; нет, это было кровное дело защищавших себя людей, и он, Жорж, человек мужественный и предприимчивый, ничем не мог помочь им — ни делом, ни даже советом. Он лишь кусал в ярости свою подстилку и плакал.

При второй атаке, проникнув в пещеру, англичане начали обстрел укреплений, и так как шалаш, где лежал Жорж, находился как раз за ними, то несколько пуль со свистом пролетели сквозь ветки, из которых он был сплетен. Свист пуль мог бы напугать кого угодно, но Жоржа он утешил и возбудил в нем чувство гордости: значит, он тоже подвергся опасности, и если он не может нести смерть другим, то, по крайней мере, может умереть сам.

Англичане на короткое время прекратили атаку; по глухим ударам кирки можно было понять, что они готовились к новому приступу. И действительно, вскоре часть внешней стены пещеры рухнула и проход расширился вдвое. Снова забил барабан, и при свете луны у входа в пещеру в третий раз засверкали штыки.

Пьер Мюнье и Лайза переглянулись: было ясно, что борьба будет жестокой.

— Что вы можете еще предпринять? — спросил Лайза.

— Пещера заминирована, — ответил старик.

— В таком случае у нас еще есть возможность спастись, но в решительный момент делайте все, что я вам скажу, или мы погибли: невозможно отступать с беспомощным раненым.

— Ну что ж! Пусть меня убьют возле него, — сказал старик.

— Зачем же? Лучше спасти вас обоих.

— Вместе?

— Вместе, или отдельно, это не важно.

— Я не оставлю сына, предупреждаю тебя, Лайза.

— Вы его оставите. Только так можно его спасти.

— Что ты хочешь сказать?

— Объясню потом!

Затем он обратился к неграм:

— Итак, молодцы, настал решающий момент. Огонь по красным мундирам, стреляйте без промаха! Через час пороха и пуль будет недоставать.

Тотчас началась стрельба. Негры, в основном отличные стрелки, точно исполняли приказ Лайзы; ряды англичан стали редеть, но после каждого залпа смыкались вновь в безупречном порядке и их отряд, несмотря на трудности передвижения, продолжал продвигаться в подземелье. К тому же со стороны англичан не было ни одного выстрела: казалось, что на этот раз они хотели захватить укрепления только при помощи штыков.

Тяжелая обстановка, сложившаяся для всех, была особенно невыносима для Жоржа из-за его беспомощного состояния. Вначале он приподнялся на локте; затем встал на колени; затем ему удалось встать на ноги, но, оказавшись в этом положении, он почувствовал невероятную слабость — земля словно уходила у него из-под ног, и он вынужден был ухватиться за окружавшие его ветви. Отдавая должное смелости преданных ему до конца негров, он не мог не восхищаться холодной и бесстрашной храбростью англичан, продолжавших продвигаться как на параде, хотя после каждого шага им приходилось сплачивать свои ряды. Наконец он понял, что на этот раз они не отступят и через пять минут, несмотря на непрерывный обстрел их радов, захватят укрепления. Тогда он подумал, что это из-за него, да, из-за него, вынужденного оставаться беспомощным наблюдателем, все эти люди обречены на смерть, и его стали терзать угрызения совести. Он попытался сделать шаг вперед, броситься между радами сражающихся, сдаться врагу — ведь ясно, что, захватив его, англичане перестали бы сражаться, но он почувствовал, что не сможет пройти и трети расстояния, отделявшего его от них. Он хотел крикнуть осажденным, чтобы они прекратили огонь, а англичанам, чтобы они остановили наступление, и объявить, что он сдается, но его слабый голос терялся среди непрерывной перестрелки сражающихся. К тому же в это время он увидел своего отца: тот поднялся, по пояс показавшись над укреплением; затем, с горящим факелом в руках, сделал несколько шагов в сторону англичан и, среди пламени и дыма, поднес его к земле. Тотчас по ней побежала огненная дорожка, которая затем исчезла с поверхности, после чего земля содрогнулась, раздался страшный взрыв, и под ногами англичан открылся пылающий кратер, свод пещеры осел и рухнул, а за ним рухнула опиравшаяся на него скала; в невообразимом хаосе, при криках англичан, оставшихся по другую сторону входа, подземный проход в пещеру исчез.

— Теперь, — воскликнул Лайза, — нельзя терять ни минуты!

— Приказывай, что надо делать?

— Поспешите к Большому порту, постарайтесь найти приют на французском судне, а я позабочусь о Жорже.

— Я говорил тебе, что не оставлю сына.

— А я вам сказал, что вы это сделаете, ведь, оставаясь с ним, вы обрекаете его на смерть.

— Почему?

— Ваша собака все еще у них. И они неустанно будут следовать за вами повсюду. Будь вы в самом темном лесу или в самой глубокой пещере, они найдут вас, и вы, находясь вместе с Жоржем, погубите его, но если вам удастся уйти отсюда, они подумают, что ваш сын с вами, пустятся за вами в погоню и, может быть, настигнут вас, а я тем временем, воспользовавшись ночной темнотой, с четырьмя верными людьми унесу Жоржа в противоположную сторону, и мы доберемся до лесов, окружающих Бамбуковый утес. Если у вас будет возможность спасти нас, дайте нам знать — зажгите огонь на острове Птиц; тогда мы спустимся на плоту по Большой реке к ее устью, а вы придете на шлюпке и встретите нас.

Пьер Мюнье, затаив дыхание, внимательно выслушал эту речь, сжимая руки Лайзы, а при последних его словах бросился ему на шею.

— Лайза! — вскричал он. — Да, я понимаю тебя, только так надо действовать: вся свора англичан непременно бросится за мной, а ты спасешь моего сына!

— Я спасу его либо погибну с ним, — сказал Лайза, — вот все, что я могу вам обещать.

— А я верю, что ты сдержишь свое слово. Подожди, я хочу только попрощаться с сыном, поцеловать его.

— Нет, — сказал Лайза, — увидев его, вы не сможете с ним расстаться, а он, узнав, что вы ради него собираетесь рисковать жизнью, не отпустит вас. Немедленно все отправляйтесь в путь, пусть только четверо самых сильных, самых выносливых, самых преданных останутся со мной.

Но остаться пожелали человек двенадцать.

Лайза выбрал четырех, и так как Пьер Мюнье все еще колебался, он предупредил старика:

— Поймите, англичане вот-вот нагрянут!

— Итак, встречаемся у устья Большой реки?! — вскричал Пьер.

— Да! Если нас не убьют и не возьмут в плен.

— Прощай, Жорж! — крикнул Пьер Мюнье.

И, сопровождаемый группой негров, он быстро пошел в сторону горы Креолов.

— Отец, — закричал Жорж, — куда вы идете, что вы делаете? Почему вы не пожелали умереть со своим сыном? Отец, подождите, я сейчас…

Но Пьер Мюнье был уже далеко, и слабый крик сына едва ли был им услышан.

Лайза ринулся к раненому; тот стоял на коленях.

— Отец! — прошептал Жорж и упал без сознания.

Лайза не терял времени; этот обморок оказался очень кстати. Жорж, будь он в сознании, не стал бы в одиночку продлевать борьбу за свою жизнь и такое бегство от преследователей счел бы позором. Теперь же он всецело был во власти Лайзы, и тот уложил его, все еще бесчувственного, на носилки. Четверо негров взялись за ручки носилок и под предводительством Лайзы понесли Жоржа в район Трех Островков, откуда он рассчитывал, следуя по берегу Большой реки, добраться до Бамбукового утеса.

Не пройдя и четверти льё, они услышали лай собаки.

Лайза подал знак, носильщики остановились. Жорж все еще находился в бессознательном состоянии или же был настолько слаб, что не обращал никакого внимания на все происходящее.

Случилось то, что предвидел Лайза; англичане влезли на скалу, нависшую над пещерой, надеясь с помощью собаки вновь настичь беглецов.

Наступил тревожный миг; Лайза прислушался к лаю собаки: несколько минут она лаяла, не двигаясь с места, потом добежала до пещеры, где только что происходило сражение, затем помчалась от укреплений к шалашу, где некоторое время лежал раненый Жорж и где его навестил отец; вслед за тем лай удалился к югу, то есть в том направлении, куда шел Пьер Мюнье, — уловка Лайзы удалась. Англичане поддались на обман, они пошли по ложному следу за Пьером Мюнье, оставив без внимания его сына.

Положение оставалось тем не менее опасным: во время недолгой остановки беглецов появились первые лучи солнца и таинственная темнота леса начала рассеиваться. Конечно, если бы Жорж был цел и невредим и, как прежде, ловок и силен, трудностей у них было бы меньше, поскольку хитрость, мужество и находчивость были в равной степени присущи и преследуемым и преследователям, но рана Жоржа ставила их в неодинаковые условия, и Лайза не скрывал, что положение было критическим.

Он особенно боялся, что англичане, вполне вероятно, взяли себе в помощь рабов, обученных охоте на беглых негров, пообещав им что-нибудь, например свободу, если они схватят Жоржа. Тогда его превосходство как близкого к природе человека отчасти потеряет смысл, поскольку их преследуют такие же дети природы, для которых также нет тайн ни в ночи, ни в безлюдных пространствах.

Он подумал, что нельзя терять ни минуты, и, убедившись в том, какое направление выбрали преследователи, немедленно продолжил путь, двигаясь все время к востоку.

Лес выглядел необычно, и все живые существа, казалось, разделяли человеческие тревоги: стрельба, продолжавшаяся всю ночь, перебудила птиц в гнездах, кабанов в логовах и ланей в зарослях — все живое было напугано и носилось в паническом страхе, словно обезумев. Так беглецы шли два часа.

Через два часа пришлось сделать привал: негры, сражавшиеся всю ночь, в последний раз ели накануне в четыре часа. Лайза остановился у разрушенной ажупы, несомненно укрывавшей еще этой ночью беглых негров: под кучей золы, оставшейся после довольно долгого их пребывания здесь, еще тлели угли.

Трое негров отправились на охоту за танреками. Четвертый занялся разведением огня. Лайза собирал целебные травы для перевязки раненого.

Как бы ни был силен Жорж духом и телом, болезнь взяла свое: его лихорадило, он бредил, не сознавая, что происходит вокруг, и ничем не мог быть полезен своим спасителям — ни советом, ни делом.

Все же перевязка раны, казалось, принесла ему некоторое облегчение. Что же касается Лайзы, то он словно не был подвержен каким бы то ни было физическим слабостям. Шестьдесят часов провел он без сна, но выглядел бодро; двадцать часов он ничего не ел, но будто и не чувствовал голода.

Негры возвращались один за другим; они добыли штук шесть или восемь танреков и принялись поджаривать их у огромного костра, разведенного их товарищем. Дым костра все же внушал Лайзе опасения, но он рассудил, что поскольку они не оставили за собой никаких следов и успели уйти на два-три льё от места битвы, то, даже если враги и заметят дым, расстояние от их маленького отряда до любого английского поста настолько велико, что можно будет успеть скрыться до прихода солдат.

Когда еда была готова, негры позвали Лайзу, неотлучно сидевшего возле Жоржа. Лайза встал, присоединился к друзьям и вдруг заметил, что на бедре одного из негров кровоточит свежая рана. Тотчас спокойствие Лайзы исчезло: англичане могли гнаться за ними, как преследуют раненую лань, не потому, что догадывались, какая добыча от них ускользает, а для того лишь чтобы захватить раненого, ведь, кто бы он ни был, от него можно было получить важные сведения; конечно, англичане сделают все возможное, чтобы заполучить такого пленника.

Подумав об этом, он уже хотел отдать приказ своим четырем сподвижникам, сидевшим на корточках вокруг огня, сейчас же двинуться в путь, как неожиданно небольшую рощу, которая была гуще, чем остальной лес кругом, и на которой его взгляд не раз с беспокойством останавливался, озарила вспышка, послышались выстрелы, и пять или шесть пуль просвистело мимо него. Один из негров упал лицом прямо в костер, трое кинулись бежать, но один из них рухнул шагов через пять, а другой — еще через десять. И только одному удалось целым и невредимым укрыться в лесу.

Увидев дым, услышав стрельбу и свист пуль, Лайза бросился к носилкам, где лежал Жорж, подхватил раненого на руки как ребенка и, хотя тяжесть была велика, тоже устремился в лес.

Вдруг восемь или десять солдат, сопровождаемых пятью-шестью неграми, выскочили из рощи и бросились за беглецами, в одном из которых они узнали Жоржа, поскольку им было известно, что он ранен. Как и предвидел Лайза, они шли по кровавому следу. Остановившись недалеко от ажупы, на расстоянии в половину ружейного выстрела, они спокойно прицелились, и, как мы видим, прицелились неплохо: трое из четырех негров были если не убиты, то во всяком случае выведены из строя.

Тогда, уже ни на что не надеясь, Лайза пустился бежать; но, как бы он ни был вынослив, он не мог оторваться от преследователей, и те в конце концов сумели бы догнать его; к несчастью, у него было только две возможности, и обе обреченные на неудачу: броситься к чаще, где он вряд ли сумел бы далеко пробиться сквозь непролазные заросли, или бежать лесными прогалинами, подставляя себя под выстрелы. Он выбрал второй путь.

Вначале, собрав все силы, Лайза оказался на почти безопасном расстоянии от выстрелов; если бы он имел дело только с англичанами, он бы, безусловно, спасся; но за ним, быть может и неохотно, гнались еще и негры, подгоняемые сзади солдатскими штыками и из-за этого вынужденные преследовать его как дичь, и не потому, что они усердствовали, а потому, что боялись за себя.

Время от времени Лайза мелькал между деревьями, и тогда раздавались выстрелы и было видно, как пули срывают кору с деревьев вокруг него или вспахивают землю у него под ногами; но ни одна пуля не задела его, словно заговоренного, и он продолжал бежать все быстрее, подгоняемый опасностью, от которой он убегал.

Наконец он выбежал на край прогалины: это был крутой и почти открытый склон горы, вершина которой густо поросла молодым лесом. Если бы Лайзе удалось подняться по склону, он укрылся бы среди скал, проскользнул бы в какую-нибудь лощину и ушел бы от погони; но на этом открытом месте Лайза был хорошей мишенью для стрелков.

Раздумывать было не время: броситься вправо или влево значило потерпеть неудачу, а случай до сих пор помогал беглецам — кто знает, может быть, им опять повезет?..

Лайза выбежал на прогалину; его преследователи, видя преимущество своего нового положения, ускорили бег. Вот и они уже на опушке. Около ста пятидесяти шагов отделяют их от Лайзы.

Тогда все они, как по команде, остановились, вскинули ружья и выстрелили. Лайза, казалось, не был задет и продолжал бежать. У солдат еще было время перезарядить ружья, прежде чем он скроется, и они поспешно забивали заряды в дула.

Лайза тем временем уже был далеко; если его не подстрелят при втором залпе и ему удастся добраться до леса невредимым, то удача будет на его стороне. До чащи ему оставалось шагов двадцать пять, и, пока солдаты замешкались, перезаряжая ружья, он опередил их на сто пятьдесят шагов. Вдруг он исчез в ложбине; к несчастью, она не вела ни вправо, ни влево; тем не менее, он двигался вдоль нее сколько было возможно, пытаясь сбить солдат с толку. Но вот ложбина, защищавшая его, закончилась; теперь ему пришлось снова взбираться на откос и, следовательно, снова показаться преследователям. Тут же грянул залп из десяти — двенадцати ружей одновременно, и охотникам на людей показалось, что Лайза пошатнулся. И верно — шагнув еще несколько раз, Лайза остановился, покачнулся, опустился на одно колено, потом на оба и положил на землю Жоржа, так и не пришедшего в сознание; затем, встав во весь рост, он повернулся к англичанам, поднял руки к небу угрожающим жестом, посылая своим врагам последнее проклятие, и, выхватив из-за пояса кинжал, вонзил его себе в грудь по самую рукоять.

Солдаты, словно охотники, загнавшие зверя, бросились к нему, издавая радостные крики. Несколько секунд Лайза еще стоял, затем рухнул, как поваленное дерево: лезвие ножа пронзило ему сердце.

Приблизившись к беглецам, солдаты обнаружили, что Лайза мертв, а Жорж умирает: чтобы не попасть живым в руки врага, он из последних сил сорвал повязку со своей раны, из которой потоком хлынула кровь.

Что же касается Лайзы, то, перед тем как вонзить себе в сердце кинжал, он получил две сквозные пулевые раны — в бедро и грудь.