Жорж

XXIX «ЛЕСТЕР»

К пяти часам пополудни в тот же самый день, когда произошли описанные нами события, корвет «Калипсо» шел бейдевинд под всеми парусами по курсу ост-норд-ост, гонимый ветром, который, как всегда в этих краях, дул с востока.

Кроме достойных матросов и старшего помощника капитана, боцмана по прозвищу Железный Лоб, которого читатель если еще и не видел, но о котором уже слышал, на борту корабля появились еще трое: Пьер Мюнье, Жорж и Сара.

Пьер Мюнье прогуливался с Жаком от бизань-мачты до грот-мачты и обратно.

Жорж и Сара сидели бок о бок на корме. Жорж смотрел на Сару, держа ее руку в своих руках; взор Сары был обращен к небу.

Надо было бы побывать в том страшном положении, из которого только что удалось вырваться двум влюбленным, чтобы понять великое счастье и бесконечную радость, охватившую их, когда они стали свободными в необъятном океане, правда уносившем их далеко от родины, но от родины, беспрерывно их преследовавшей, словно мачеха. И все же горестный вздох порой вырывался из груди одного из них, и тогда другого охватывал трепет. Сердце, так долго страдавшее, не осмеливается поверить неожиданному счастью.

Зато они были свободны, зато над ними было только небо, впереди — только море, и со всей скоростью быстроходного корвета они удалялись от Иль-де-Франса, где жизнь чуть не привела их к роковому концу. Пьер и Жак разговаривали, а Жорж и Сара сидели молча, и изредка то он, то она шептали имена друг друга — вот и все.

Пьер Мюнье время от времени замолкал и смотрел на них с невыразимым восхищением: старик так настрадался, что сам не мог понять, откуда у него берутся силы, чтобы вынести теперь это нежданное счастье.

Менее чувствительный Жак смотрел в ту же сторону, но было ясно, что его взгляд устремлен не на только что описанную нами картину, а рыщет поверх голов Жоржа и Сары, в направлении Порт-Луи.

Он не только не разделял общей радости, но порой казался озабоченным и проводил рукой по лбу, словно пытаясь рассеять тревожные мысли.

Что касается Железного Лба, то он спокойно беседовал с рулевым; добряк-бретонец отличался необычайной требовательностью и размозжил бы голову первому, кто не выполнил бы беспрекословно его приказа, но во всем остальном это был простой человек, совершенно лишенный чванства: со всеми здоровался за руку, заводил разговор с первым встречным.

Весь остальной экипаж выглядел беззаботно, как это обычно бывает у моряков после сражения или бури; дежурные несли вахту на палубе, несколько матросов находились в батарее.

Пьер Мюнье, всецело поглощенный счастьем Жоржа и Сары, все же заметил, что его старший сын чем-то встревожен, но сколько он ни следил за его взглядом, он не увидел в западном направлении ничего, кроме сгущавшихся там огромных туч, и подумал, что Жака беспокоят именно они.

— Нам угрожает буря? — спросил он у сына в одну из тех минут, когда тот пристально изучал горизонт.

— Буря?! — воскликнул Жак. — Клянусь, «Калипсо» боится бури не более, чем эти чайки. Нам угрожает нечто похуже.

— И что же нам угрожает? — в тревоге спросил Пьер Мюнье. — Я было думал, что, ступив на твое судно, мы спасены.

— Несомненно, — ответил Жак, — что сейчас наше спасение ближе, чем двенадцать часов тому назад, когда мы прятались в лесах Малой горы, а Жорж произносил свою исповедальную молитву в церкви Христа Спасителя. Но, хотя мне не хочется вас огорчать, отец, я пока еще не могу поручиться за то, что наши головы прочно держатся у нас на плечах.

Затем, не обращаясь к кому-либо в отдельности, он скомандовал:

— Человек, на бом-брам-рей!

Мгновенно три матроса ринулись вперед, один из них за несколько секунд добрался до указанного места, а двое тут же вернулись, спустившись с мачты.

— А чего же ты боишься, Жак, — продолжал старик, — думаешь, они попытаются преследовать нас?

— Да, отец, — ответил Жак, — на этот раз вы попали в самую точку, у них в Порт-Луи стоит фрегат под названием «Лестер», я его хорошо знаю и, должен вам признаться, боюсь, что нам не избежать встречи с ним, он не даст нам уйти, не предложив сыграть в кегли, а нам придется согласиться.

— Но мне кажется, — сказал Пьер Мюнье, — что, как бы то ни было, мы опережаем его на двадцать пять — тридцать миль и при нашей скорости быстро окажемся вне поля его зрения.

— Бросить лаг! — приказал капитан.

Три матроса тут же принялись за дело. Жак внимательно наблюдал за ними и, когда они закончили, спросил:

— Сколько узлов?

— Десять узлов, капитан, — ответил один из матросов.

— Ну что ж, для корвета, идущего бейдевинд, это прекрасный ход; в английском флоте имеется, быть может, лишь один фрегат, который может идти быстрее на пол-узла; к несчастью, нам придется иметь дело именно с ним, если губернатор вздумает преследовать нас.

— О, если это зависит от губернатора, то он конечно же не будет преследовать нас, — заметил Пьер Мюнье, — ты ведь знаешь, что губернатор был другом твоего брата.

— Прекрасно знаю! Это не помешало ему позволить, чтобы того приговорили к смертной казни.

— Но мог ли он поступить иначе, не нарушив своего долга?

— В данном случае, отец, речь идет не о нарушении долга, здесь затронуто его самолюбие. Ведь понятно, если бы губернатор имел право помиловать Жоржа, то он бы так и сделал, доказав свое великодушие, а тем самым и свое превосходство; но Жорж ускользнул от него в ту минуту, когда тот считал, что крепко держит его в руках. Значит, Жорж взял над ним верх; естественно, губернатор не захочет быть униженным.

— Парус! — закричал матрос на марсе.

— Ну вот! — воскликнул Жак, кивнув отцу. — И где же? — спросил он, подняв голову.

— Под ветром от нас, — ответил матрос.

— На какой широте?

— Приблизительно на широте острова Бочаров.

— И откуда он идет?

— Кажется, из Порт-Луи.

— Это по нашу душу, — прошептал Жак, взглянув на отца, — я же вам говорил, что мы еще не спаслись от их когтей.

— Что происходит? — спросила Сара.

— Ничего, — ответил Жорж, — кажется, нас преследуют, вот и все.

— О Боже, — воскликнула Сара, — вернув его мне, ты сотворил чудо, но неужели лишь для того, чтобы снова отнять его у меня! Это невозможно!

Тем временем Жак взял подзорную трубу и поднялся на грот-марс. Несколько минут он с предельной сосредоточенностью наблюдал за парусом, который был замечен матросом, затем сложил трубу ладонью, спустился, насвистывая, и подошел к отцу.

— Ну что? — спросил старик.

— Как видно, — сказал Жак, — я не ошибся, наши добрые друзья-англичане охотятся за нами; к счастью, — добавил он, взглянув на часы, — через два часа наступит полная темнота, а луна взойдет лишь в полпервого ночи.

— И тогда, ты думаешь, нам удастся уйти от них?

— Мы сделаем все возможное, отец, — сказал Жак, — не волнуйся. Я не тщеславен и не люблю таких передряг, в которых ничего, кроме колотушек, не получишь. А уж что касается этого дела — то будь я проклят, если откажусь поостеречься.

— Что ты говоришь, Жак, — воскликнул Жорж, — ты, бесстрашный и непобедимый, хочешь бежать от врага?

— Дорогой брат, я всегда бегу от дьявола, если у него в карманах пусто, а рога на два дюйма длиннее моих. Вот если бы карманы у него были битком набиты, тогда я, возможно, и рискнул бы подраться с ним.

— Но знаешь, скажут ведь, что ты испугался.

— А я скажу, черт побери, что это правда. Ну какая нам польза, если эти молодцы нас захватят? Тогда дело пропало, нас всех до одного повесят на реях, а если мы одержим верх, мы вынуждены будем потопить их вместе с судном.

— Как это потопить?

— Непременно, а как же иначе — если б это были негры, мы бы их продали, но ведь это белые, какой в них прок?

— О Жак, дорогой брат, вы никогда не совершите подобного, правда?

— Сара, сестрица, — ответил Жак, — мы сделаем все, что в наших силах; впрочем, когда все начнется, если, конечно, начнется, мы поместим вас в укромное местечко и вы ничего не увидите — следовательно, для вас как бы ничего и не было.

Затем, поглядев на идущее позади судно, он произнес:

— Да, да, вот оно появляется, видны верхушки марселей, видите, отец?

— Я вижу лишь белую точку, она покачивается на волне, словно чайка.

— Да, именно так. Только ваша чайка — это отличный, превосходный тридцатишестипушечный фрегат. Хотя, знаете ли, фрегат — тоже птица, однако орел, а не ласточка.

— Но, может быть, это какое-нибудь другое судно, например торговое?

— Торговое судно не ходит бейдевинд.

— Но мы-то идем.

— О, мы другое дело, мы бы не могли пройти мимо Порт-Луи, для нас это означало бы очутиться в пасти волка, поэтому нам пришлось идти бейдевинд.

— А ты не можешь увеличить скорость корвета?

— Он несет на себе все, что сейчас можно нести, отец. Когда ветер будет сзади, мы поднимем еще несколько парусов и ускорим ход на два узла, но фрегат сделает то же самое; скорость «Лестера» превышает нашу на одну милю. Я давно это знаю.

— Значит, он догонит нас завтра днем?

— Да, если мы не сможем ускользнуть от него ночью.

— Ты думаешь, нам это удастся?

— Смотря какой капитан им управляет.

— Ну, а если он нас догонит?

— Тогда, отец, дело решит абордаж, ведь вы понимаете, что артиллерийский бой для нас неприемлем. Прежде всего потому, что у «Лестера», если это он — а я готов поручиться, ставлю сто негров против десяти, что это он, — на двенадцать орудий больше, чем у нас; к тому же на случай ремонта в его распоряжении Бурбон, Иль-де-Франс и Родригес; у нас же лишь безбрежное море и необъятное пространство. Суша наш враг; спасти нас могли бы только крылья.

— А если абордаж?

— Тогда мы можем выступить на равных: у нас есть гаубицы, которые, быть может, не очень-то разрешены на военных судах, но мы, пираты, даровали себе это право собственной властью. Затем, экипаж фрегата в мирное время имеет команду в двести семьдесят человек, у нас — двести шестьдесят, а если учесть, какие они бравые молодцы, то, можно считать, что силы равны. А теперь успокойтесь, отец, вот и колокол звонит, не будем пренебрегать ужином.

Действительно, было семь часов вечера, и с обычной точностью раздался сигнал к ужину.

Жорж взял Сару под руку. Пьер Мюнье последовал за ними, и втроем они спустились в каюту Жака, которая из-за присутствия Сары была преобразована в столовую.

Жак немного задержался, чтобы отдать распоряжения боцману Железному Лбу, своему помощнику.

Внутренние помещения «Калипсо» представляли любопытное зрелище не только для моряка. Словно любовник, украшающий свою возлюбленную со всею доступной ему роскошью, Жак украсил «Калипсо» всеми нарядами, какими можно одарить морскую нимфу. Лестницы красного дерева блестели как зеркало; медная оснастка, чищенная трижды в день, сверкала как золото; наконец, все орудия убийства — топоры, сабли, карабины, — размещенные в причудливой композиции вокруг орудийных люков, откуда пушки выставляли свои бронзовые шеи, казались украшениями, расставленными умелым декоратором в мастерской какого-нибудь знаменитого художника.

Но особенным великолепием отличалась капитанская каюта. Мы уже упоминали, что Жак был большой жизнелюб и, подобно тому, как некоторые люди в чрезвычайных обстоятельствах умеют обходиться без самого насущного, в повседневной жизни любил наслаждаться всеми причудами роскоши. Итак, каюта Жака, служащая одновременно салоном, спальней и кабинетом, была в своем роде образцом.

С двух его сторон, у правого и левого бортов, царственно раскинулись два широких дивана; под ними скрывались вместе с лафетами две пушки, о существовании которых можно было догадаться, только находясь снаружи. Один из диванов служил Жаку постелью, а другой предназначался для отдыха. В простенке между двумя окнами висело превосходное венецианское зеркало в раме стиля рококо, изображающей амуров среди хитросплетения цветов и плодов. Наконец, с потолка свисал серебряный светильник, несомненно похищенный из алтаря Мадонны, такой совершенной работы, что его безошибочно можно было отнести ко времени расцвета Возрождения.

Диваны и стены были задрапированы прекрасной индийской тканью: золотые цветы, вьющиеся по алому полю, казалось, были вышиты без изнанки иглой волшебницы.

Эту каюту Жак уступил Жоржу и Саре; но, поскольку венчание в церкви Христа Спасителя было прервано и Сара не была уверена в законности их брака, Жорж дал ей понять, что только днем будет вместе с ней в этом святилище, а ночь будет проводить в другом помещении.

В этом-то помещении, как уже было сказано, и собирались обедать.

Неожиданным счастьем для этих четырех людей было оказаться вместе, за одним столом, после того как они чуть было не разлучились навеки. На какой-то миг они забыли об окружающем мире и думали только друг о друге. Прошлое и будущее были забыты ради настоящего.

Обед продолжался около часа, но им он показался не дольше секунды, затем все поднялись на палубу.

Прежде всего они обратили взгляд назад, в сторону фрегата.

Наступила минута молчания.

— А вы знаете, мне кажется, что фрегат исчез, — сказал Пьер Мюнье.

— Это потому что паруса в тени, так как солнце опустилось к горизонту, — ответил Жак, — но посмотрите, отец, в этом направлении.

И капитан жестом показал, с какой стороны он видит корабль.

— Да, да, теперь вижу, — сказал старик.

— Он даже приблизился, — заметил Жорж.

— Да, примерно на милю или две, Жорж, взгляни: ты различишь даже нижние паруса, фрегат не далее чем в пятнадцати милях от нас.

В эти минуты «Калипсо» находилась напротив прохода Мыса; другими словами, начала удаляться от острова; солнце на горизонте садилось в облака, и со стремительностью, свойственной тропическим широтам, наступала ночь.

Жак позвал боцмана; тот подошел со шляпой в руке.

— Ну, как вы думаете, Железный Лоб, — спросил Жак, — что это за судно?

— С вашего позволения, капитан, вам это известно лучше, чем мне.

— Не имеет значения, я желаю знать ваше мнение. Это торговое судно или военное?

— Изволите шутить, капитан, — ответил Железный Лоб, широко улыбаясь, — во всем торговом флоте и даже у Индийской компании нет судна, которое могло бы сравниться с нами в скорости, а этот нас догоняет.

— И насколько оно приблизилось с того времени, как мы его заметили, то есть за три часа?

— Мой капитан прекрасно это знает.

— Я спрашиваю ваше мнение, Железный Лоб, вдвоем мы определим точнее — ум хорошо, а два лучше.

— Мой капитан, оно выиграло примерно две мили.

— Хорошо, а как вы полагаете, что это за судно?

— Вы его узнали, капитан!

— Быть может, но я боюсь, что ошибаюсь.

— Невозможно, — произнес Железный Лоб, вновь засмеявшись.

— Ничего, говорите.

— Это «Лестер», черт бы его побрал!

— И вы думаете, на кого у него зуб?

— Мне кажется, на «Калипсо». Вы отлично знаете, капитан, что фрегат давно затаил злобу на «Калипсо», хотя бы за то, что она посмела разрезать надвое его фок-мачту.

— Прекрасно, боцман! Я знал все, что вы мне сообщили, но хотел убедиться в том, что вы разделяете мое мнение; через пять минут сменится вахта; дайте отдохнуть всем, кто не будет на дежурстве: часов через двадцать нам понадобятся все наши силы.

— Разве капитан не воспользуется ночью, чтобы навести фрегат на ложный след? — спросил боцман Железный Лоб.

— Тихо, об этом поговорим потом, а сейчас займитесь своим делом и исполняйте мои приказания.

Пять минут спустя вахта сменилась и свободные от дежурства матросы спустились в батарею; через десять минут все они уже погрузились в сон или делали вид, что спят.

И хотя среди команды не было ни одного, кому бы не было известно, что за «Калипсо» охотятся, они отлично знали своего капитана и полагались на него.

Тем временем корвет продолжал идти в том же направлении, однако волнение открытого моря снижало его скорость. Сара, Жорж и Пьер Мюнье спустились в каюту. Жак оставался на палубе.

Наступила ночь, и фрегат исчез из вида.

Прошло полчаса; Жак вновь позвал своего помощника, и тот немедленно предстал перед капитаном.

— Боцман Железный Лоб, — спросил Жак, — как вы полагаете, где мы сейчас находимся?

— Севернее Пушечного Клина, — ответил помощник.

— Прекрасно, сможете ли вы провести корвет между Пушечным Клином и Плоским островом, не зацепившись ни справа, ни слева?

— Я пройду с завязанными глазами, капитан.

— Чудесно; в таком случае, предупредите ваших людей приготовиться к маневрированию — нельзя терять время.

Каждый матрос занял свое место; наступила тишина.

Затем в этой тишине раздалась команда капитана:

— Повернуться другим бортом!

— Есть другим бортом! — повторил Железный Лоб.

Затем послышалась дудка старшины.

«Калипсо» некоторое время колебалась, как несущийся галопом конь, которого внезапно останавливают, затем медленно повернулась, накренившись под действием свежего ветра и высоких волн.

— Румпель вниз! — приказал Жак.

Рулевой повиновался, и корвет, применяясь к направлению ветра, стал выпрямляться.

— Выбраться на ветер! — подавал команды Жак. — Распустить задние паруса!

Оба маневра были выполнены одинаково быстро и успешно. Корвет завершил поворот, задние паруса стали надуваться, передние также наполнились ветром, и грациозное судно ринулось к горизонту в новом направлении.

— Боцман Железный Лоб, — распорядился Жак, следивший за ходом корвета с таким же удовольствием, с каким всадник следит за бегом своего скакуна, — обогните остров, используйте каждый порыв бриза, чтобы держаться ветра, и следуйте вдоль пояса скал, что тянутся от прохода Декорн до бухты Флак.

— Есть, капитан! — ответил его помощник.

— Ну что ж, спокойной ночи, боцман, — произнес Жак, — разбудите меня, когда поднимется луна.

И Жак пошел спать со счастливой беззаботностью — одной из привилегий тех, кто постоянно находится между жизнью и смертью.

Через десять минут он погрузился в глубокий сон и спал так же крепко, как любой из его матросов.