Журналистка

Глава 9

Сколько раз потом Инга вспоминала свое упрямое и оптимистичное «обязательно найду!».

И сейчас, дописывая заявление, вспоминала снова.

- Инга, можно к тебе? - послышался хрипловатый голос Анны Фридриховны.

- Конечно! - Инга накрыла листочек папкой для бумаг.

Полная корректор неожиданно изящно миновала ширму и быстро оказалась прямо у стола.

Почти нежно она прошептала Инге на ухо:

- Наш опять чудит.

- Генеральный?

- Да кому он нужен, твой генеральный, - отмахнулась Анна Фридриховна, - нет, САМ. - И многозначительно указала пальцем в потолок.

- Что теперь?

- Наташка вчера ходила к нему премию на свою газету просить - они, считай, Новый год на работе встретили, когда делали дайджест по его заказу, так он послал.

И сказал, чтобы сидели и молчали, иначе он быстренько всех уволит, а на их места китайцев наймет, дескать, китайцы за такую зарплату еще и пятки лизать станут, и без выходах и праздников будут работать.

Корректор собралась уходить.

- Анна Фридриховна, а чего вы приходили-то? - не поняла Инга.

- Тебе передать вести с фронта. Чтобы ты сейчас не совалась туда, переждала время. Там, глядишь, можно будет и попросить, что нужно, когда с него дурь сойдет.

Когда Анна Фридриховна удалилась, Инга почувствовала, что к глазам опять подступают жгучие злые слезы. Ну почему, почему, нельзя просто старательно работать и получать за это деньги? Почему нужно всегда лизать пятки, ориентироваться на чудящее начальство, преодолевать искусственно созданные трудности и вместо благодарности снимать очередную лапшу с ушей?

Папа когда-то сказал Инге, что рабочих лошадок никто не уважает, а Инга тогда удивилась:

- Почему это?

- Потому.

- Да на нас все и держится! И все это понимают!

- Держится - это факт. Но понимают это далеко не все. Понимают такие же рядовые сотрудники - они знают, кто работает, а кто на чужом горбу в рай въезжает. А у руководства совершенно другая картина в голове.

- Но как это? - упорно не понимала Инга.

- Вот так. Есть люди, которые умеют работать, а есть люди, которые виртуозно умеют создавать перед руководством имидж старательных работников И лижут хорошо. - Папа взял любимую трубку и, неспешно набивая ее табаком, посоветовал: - Почитай книжку умную, мне коллега принес, она на столе валяется. Называется: «Здравствуй, день!» - какая-то француженка написала.

Для меня ничего нового, а тебе будет полезно.

Инга открыла книгу Карины Майер, и ей сразу же бросились в глаза строки: «Вы - раб. У вас навсегда отняли возможность самореализации. Выработаете исключительно для того, чтобы получить в конце месяца свою зарплату. И это все, на что вы можете рассчитывать».

Фразы вызвали резкое отторжение, Инга хотела отбросить книгу, но слишком уважала папино мнение и заставила себя читать дальше. А дальше разворачивалась философия так называемого офисного хомячка. Уже через неделю Инга упоенно пересказывала книгу коллеге:

- Офисный хомячок - это такой тихий, безвредный сотрудник, который просиживает на работе целые часы, но без всякой видимой пользы. Он ненавидит свою работу, не работает в полную силу, но при этом сидит на своем месте и с годами даже делает скромную хомячковую карьеру.

- Этакая необходимая деталь интерьера? - пошутила Наташа.

- Да. Причем любой компании. Он никогда не качает права, он просто незаметно саботирует все бессмысленные, впрочем, и осмысленные тоже, указания начальства. Но тихо и грамотно. И создает видимость деятельности.

- Это как?

- Это как некоторые наши дамочки, которые изображают аврал, когда на самом деле торчат на форумах или пасьянс раскладывают.

Уже даже целая система разработана, как это делать. Специально изучала.

- И как же? - заинтересовалась Наташа.

- Будешь применять?

- Не знаю. А ты применяешь?

- Мне противно. Ни за что, - отрезала Инга.

- В твои годы я тоже была максималистка.

- А теперь одряхлела и мечтаешь выслуживаться и быть хомячком.

- Можешь назвать это «грамотное позиционирование перед начальством», - отшутилась Наташа, - так что делать надо, чтобы выглядеть суперзанятой?

- Во-первых, никогда не ходить без документа в руках. Люди с документами в руках выглядят как работники, которые направляются на важную встречу. Люди с пустыми руками выглядят так, будто собираются в кафе.

- Ага, - продолжила Наташа, - а люди с газетой - как направляющиеся в туалет.

Обе засмеялись.

- Ты шутишь, а ведь работает, - сказала Инга, - ты когда-нибудь нашу Светку видела без папки? А все знают, что толку от нее меньше нуля. Кстати, еще советуют тащить с собой кучу бумаг, когда идешь вечером домой. И стол не оставлять пустым.

- Рабочий?

- Да. Нужно держать целые груды документов на столе.

- Где же я столько наберу?

- Не важно. Советуют класть и прошлогодние, и ненужные - все равно со стороны они все одинаковые, зато объем…

- Нагромоздить целую кучу, а нужный в самую середину, - заработала фантазия у Наташи, - и, когда кто-то придет, долго искать. Типа я так занята, что не все могу даже сразу найти и вспомнить. Класс!

- А еще громко вздыхать, чтобы все понимали, как ты загружена, выглядеть нервной, раздраженной, бегающей, чтобы руководство думало, что ты страшно занята и везешь весь отдел на своих хрупких плечах.

- Похоже, наша дура именно по этой схеме и стала начальником рекламы, - предположила Наташа, - вечно несется как чумовая, суетится, трандычит, а реально мы за нее все делаем, она ни в чем не разбирается.

- Она правильно делегирует полномочия, - пошутила Инга, - вы работаете, она, как ты выражаешься, правильно себя позиционирует. Каждому свое.

- Как было написано на воротах Бухенвальда, - продолжила Наташа, - не быть нам начальниками, не наше счастье.

- Я буду, - уверенно сказала Инга, - и стану им честно.

Наташа только вздохнула.

Инга дочитала француженку, которую уволили с работы после выхода книги в печать.

«Все, что вы делаете в офисе, бессмысленно. В любой момент вас могут заменить другим кретином, который сидит сейчас рядом с вами. Поэтому работайте как можно меньше и тратьте время (если можете, то не очень много) на культивирование вашей системы социальных связей, чтобы вас не тронули, когда придет время очередной реструктуризации».

- Знаешь, па, пусть даже эта Карина сто раз права, но я так не хочу. Я хочу по-честному.

- Попробуй, - сказал папа, - набьешь шишек, зато приобретешь опыт.

Шишки Инга набивала исправно.

После провала подработки с лохотроном какое-то время была внештатным корреспондентом все тех же надоевших ей молодежных изданий, а потом, после поступления в институт, ухитрилась устроиться личным помощником. Точнее, сначала устроилась редактором в медицинское издательство. Даже не в само издательство, а в информационное агентство при издательстве, оно так и называлось ИМА-Информационное медицинское агентство. На собеседовании очень приятная пухленькая блондинка лет тридцати пяти, прочитав резюме, заулыбалась:

- Вам восемнадцать-то есть?

- Осенью будет.

- Но у вас уже такой стаж, это замечательно. Наверное, вы очень активная, быстрая. Кропотливой работы не боитесь?

- Ни капельки, - заулыбалась и Инга: поняла, что пришлась ко двору.

- Тогда можете выходить на работу с завтрашнего дня, с десяти. У нас есть один минус - мы пока не можем оформлять по трудовой книжке, поэтому зарплата вся «черная», но зато остальное - сплошные плюсы. Мы арендуем помещение у православного издательства, можно ходить обедать к ним в трапезную - за копейки накормят вдоволь. Прекрасный коллектив. Подчиняться будете мне, а я вполне вменяемый начальник, никто не жаловался. Единственная сложность - выучить мое отчество.

Начальницу звали Марина Словадиевна, а как звали ее отца, Инга могла только догадываться. В любом случае, плюсов действительно оказалось много, а уж когда первые деньги заплатили через неделю («Чтобы вы не волновались насчет возможного обмана и не тратили нервы», - пояснила Марина Словадиевна), девушка и вовсе полюбила новую работу. Работа оказалась очень странная - не традиционно редакторская. От Инги требовалось искать в компьютерном архиве ИМА или самого издательства электронные версии книг (медицинских учебников, справочников, трудов и монографий), а в этих книгах - либо названия препаратов, либо болезни. На каждую книгу делался файл со всеми упоминаемыми препаратами и болезнями, и этот файл передавался менеджерам по продажам (которых в ИМА работало человек восемь). Иногда менеджеры приносили свои файлы с препаратами либо болезнями, которые требовалось где-то найти.

Результатом всех этих поисков становилась рекламная вставка в одну из книг.

Когда Инга в первый раз оформляла эту вставку под руководством Марины Словадиевны, у нее тряслись руки. Она так долго не могла понять, что от нее требуется, что начальница сама пришла к ней, села рядом и стала руководить процессом. Инга не верила своим глазам. Они открыли книгу крупного авторитета по болезням сердца, академика и профессора, нашли там главу про нужное заболевание, внимательно прочитали - и вставили туда абзац с названием и описанием чудесного исцеляющего действия проплаченного препарата. Потом Инга отредактировала рекламную вставку под общий сталь книги.

- Ну вот, разобралась? Все же элементарно, - сказала Марина Словадиевна.

Инга кивнула. Ее бросило в жар - книга была учебником для студентов, как говорили девочки-менеджеры, лежала во всех библиотеках и входила в обязательную программу всех вузов.

- Марина Словадиевна, простите, а вдруг автор заметит вставку? Что тогда будет? - спросила Инга.

Начальница улыбнулась.

- Какая ты хорошая девочка, - сказала она, - не волнуйся, ничего не будет. Автор знает.

Потом, за обедом, одна из менеджеров подсела к Инге:

- Не говори Марине, что это я тебя просветила, о’кей?

- Конечно.

- Все просто. Если фирма согласна разместить рекламу, она платит от пяти до пятидесяти тысяч долларов. Нам. Сумма зависит от книги - насколько крупное имя автора, тираж книги, содержание - много от чего. Автор получает двадцать процентов суммы. То есть твой профессор, за которого ты сегодня так волновалась, не сляжет с сердечным приступом, когда прочтет, что мы дополнили его рекомендации по лечению. Ему заплатят десять штук баксов, а он такое светило, что за него больше всего дают.

И, глядя на совершенно ошалевшее лицо Инги, девушка добавила:

- А ты думала, книги будешь редактировать? Да чтобы редактировать таких светил, какие у нас издаются, нужно сорок лет работать в этом направлении! Мы совершенно на другом деньги делаем.

- А ты? - заикнулась Инга. - Ты продаешь эти вставки, да?

- Да. Я беру твой файл, ищу в справочнике организации, которые выпускают упомянутые в книге препараты, звоню и предлагаю разместить рекламу. Есть куча постоянных клиентов - тем я просто регулярно присылаю обновления, какие новые книги готовятся к выходу. И получаю свой процент. Кстати, куда больший, чем твоя зарплата, - так что попросись у Марины в менеджеры, Марина тебя любит, она переведет.

В менеджеры Инга не хотела - она раз и навсегда зареклась что-либо продавать, но и к своей работе стала относиться с подозрением и неприязнью. Получая в конце месяца свои четыреста долларов (забавно, но каждая новая работа Инги была доходнее предыдущей), она представляла людей, умирающих от неправильного лечения, которое прописали студенты, начитавшиеся проплаченных книг. И только мама слегка добавила позитива:

- С чего ты взяла, что рекламируют плохие препараты?

- А за хорошие зачем платить?

Мама засмеялась:

- Ну ты даешь! Препаратов же много, всегда можно выбрать один из целого ряда, и каждый врач выбирает на свое усмотрение в соответствии с кучей критериев. И фирма платит за то, чтобы именно ее товарный бренд препарата (состав, кстати, у них примерно одинаковый) был на слуху у врачей. Начинают обработку со студентов. А неправильным препарат быть не может - они все проходят кучу испытаний, прежде чем их разрешают к продаже.

Инга успокоилась, повеселела и охотно ходила с Мариной Словадиевной и девочками после работы в ближайшую кафешку. Коллектив действительно дружил - причем начальницу любили вполне искренне, сплетен особо, сверх обычного женского, не водилось, зато всегда можно было похвастаться новым нарядом и получить несколько комплиментов.

Единственный мужчина в фирме - генеральный директор - с Ингой не пересекался.

Работа сильным разнообразием не отличалась, день изо дня Инга искала все те же препараты по файлам, иногда бегала в издательство за дискетами, иногда выполняла мелкие поручения Марины Словадиевны, иногда помогала менеджерам разобраться с компьютерами. В ИМА к компьютерам, а особенно к Интернету, относились со священным трепетом, даже умения Марины Словадиевны ограничивались возможностью отправить и принять письмо по электронной почве, и на Ингу смотрели снизу вверх, когда она рассказывала что-то интернетное или копалась в настройках. Даже программой Word девушки пользовались в пределах ежедневной работы и, когда понадобилось сделать простейшую таблицу, попросили Ингу.

Однажды Марина Словадиевна зашла в комнату к девочкам расстроенная и поинтересовалась:

- У кого руки золотые?

- В смысле? - не поняли менеджеры.

Инга тоже оторвалась от монитора.

- Через час приедут рекламодатели проверить, что мы внесли в книги их модуль, и тогда выплатят деньги. А наша типография напечатала книги без этой странички.

Все молчали.

- Смотрите, девочки, - продолжила Марина Словадиевна, - типографии мы пригрозим неустойкой, и они эту партию переделают.

Но прямо сейчас нам нужно показать, как выглядит модуль. Есть два экземпляра. Модуль - это не в тексте, это отдельная красочная страница. Мне кажется, что можно ее вклеить в книгу вручную, и, если сделать это очень аккуратно, никто не заметит.

Инга взялась за вклейку. Аккуратно, миллиметр за миллиметром она измеряла, подрезала сопоставляла, снова измеряла и подрезала и за час успела сделать из одной книги подходящий для демонстрации образец. Марина Словадиевна долго вертела книгу так и этак, потом порывисто обняла девушку и объявила:

- Ресторан за мной! Премия обязательно!

Деньги были выплачены. Типография переделала партию. А девочки еще долго шутили, что не стоит тратиться на печать, если можно организовать производство вручную.

В ресторан Марина Словадиевна Ингу, как и обещала, сводила - а заодно и остальных девчонок, все равно директор выписал отделу большую премию. В ресторане начальницу осенила идея.

- Инга, а ты не хочешь стать личным помощником нашего генерального директора?

Инга растерялась.

- Но у него же есть Ирина.

- Она увольняется, - сказала Марина Словадиевна, - всего два месяца проработала. Она уже седьмая за полтора года - не держатся у нас личные помощники. Гурген Мгерович, конечно, человек непростой, и требования у него специфические, но ведь и платит хорошо, да и место у нас отличное, правда?

- Правда, - искренне сказала Инга, и девочки хором подтвердили.

- Одну я сама уволила за разгильдяйство, а остальные убегают, - продолжила Марина Словадиевна, - а ты хорошая девочка, старательная, я же вижу. Попробуешь? Будешь личным помощником и одновременно редактором, все равно Гурген Мгерович здесь не целый день, его поручений на все время не хватит, и я буду тебя в свободное время нагружать. Деньгами не обидим - посчитаем, и еще премии будут. Меньше пятисот получать не будешь, а иногда и до шестисот натянем.

Деньги казались Инге совершенно фантастическими. Одна из ее будущих сокурсниц, когда после зачисления ходили в кафе познакомиться, призналась, что работает в «Макдоналдсе» и получает меньше ста долларов. С учителями и врачами сравнивать было еще глупее. «Получится больше, чему родителей, и это честные деньги», - восхищенно подумала Инга.

- Марина Словадиевна, - призналась она, - я же с офисной техникой не особо знакома. Сканером не умею пользоваться, принтером и ксероксом умею, конечно, а так… Платежки не знаю, как делать.

- Ничего, разберешься. Девочки подскажут, и я подскажу. Главное - старание, - сказала начальница.

И Инга решилась. С понедельника она переехала в приемную Гургена Мгеровича, высокого и крупного мужчины южной внешности, с огромными черными глазами и пушистыми усами. Своего нового начальника (на самом деле командовала в ИМА Марина Словадиевна) девушка боялась, но деньги выглядели заманчиво. Первое время Инга вжималась в кресло, едва услышав голос Гургена Мгеровича (которого она за глаза перекрестила в Гургена Мегеровича или просто в Мегерыча). Через две недели Инга горько пожалела о принятом решении.

Марина Словадиевна, хотя реально и управляла фирмой, играла в игру «мужчина голова, женщина шея». Хотя указания Марины Словадиевны следовало выполнять в первую очередь, если об этом узнавал Мегерыч, поднимался скандал.

- Вы забыли, кто ваш начальник? - спрашивал Гурген Мгерович Ингу со своим чудовищным акцентом. - Я вам напоминаю, что вы работаете здесь моим личным помощником. И если я сказал, чтобы платежка была готова через полчаса - она должна быть готова через полчаса, и мне неинтересно, кто там еще что вам поручал.

Собственно говоря, у Гургена Мгеровича был один, но очень большой недостаток - он считал, что хорошо говорит и пишет по-русски. На самом деле расшифровать его указания было сложнее, чем выучить японский язык без самоучителя, словаря и помощи.

- Инга, - вещал ей генеральный в трубку, - я буду через двадцать минут, сделайте накладную.

Инга в первое время не успевала задать дополнительных вопросов, Гурген Мгерович считал указания исчерпывающими и вешал трубку. А когда ему перезванивали, он раздражался - Инга это усвоила после второго звонка, начальник так и сказал:

- Я терпеть не могу, когда меня не понимают с первого раза. Учитесь - или нам придется с вами расстаться.

Инга училась.

- Какую накладную, Гурген Мгерович? - уточняла она.

- Ну, накладную, - сердито говорил генеральный, ужасно коверкая слова, - от кого-нибудь кому-нибудь.

- На какую сумму? - быстро уточняла Инга, чтобы он не повесил трубку, считая, что все ясно как божий день.

- Где-то на восемь тысяч долларов. По книге.

- По какой книге, Гурген Мгерович?

- Посмотрите в тетрадях. Какая-то про энцефалит. Все, мы уже слишком долго разговариваем, учитесь не терять время.

Сначала Инга впадала в панику от подобных требований и бегала к Марине Словадиевне. Во-первых, чтобы разобраться с тетрадями - ведь каждый новый личный помощник переводил систему учета на новые рельсы.

Кто-то вел файлы, кто-то тетради, и каждый - разные. Каждый начинал нумерацию накладных, счет-фактур и всех бумаг с себя любимого. Каждый по-разному оформлял документы - и голова кружилась от этого болота. Марина Словадиевна в тетрадях не ориентировалась, но примерно помнила, что когда куда отправлялось или планировалось. К тому же Марина Словадиевна знала, какие фирмы покупали рекламу в каких книгах, и подсказывала, на кого оформлять документ. Она знала и все подставные юридические лица ИМА и советовала, на кого что лучше записать.

С остальным приходилось разбираться самостоятельно. Например, книга про энцефалит в исполнении генерального на практике оказывалась книгой про аппендицит или про почечную недостаточность. Ассоциации у Гургена Мгеровича были самые причудливые - врача-логопеда он называл почему-то: «Тот, который лечит уши», тонометры относил к гинекологии, как-то Инга перекопала все архивы в поисках автора по фамилии Лось - оказалось, что генеральный имел в виду академика Кручинина - Кручинин был лысый.

Никакой радости зарплата Инге не доставила - Гурген Мгерович противно кривился, отдавая ей конверт, и произнес целую речь на тему необходимости улучшать качество работы. Он советовал девушке учиться правильно планировать день, повышать общую эрудицию, реагировать быстрее и серьезнее относиться к обязанностям.

Инга еле дождалась, когда Марина Словадиевна и девочки соберутся в кафе, и там попросила начальницу:

- Переведите меня опять редактором. Не могу, сил никаких нет. Попробовала - не получилось у меня быть личным помощником.

А Марина Словадиевна неожиданно произнесла:

- Обратно нельзя. У нас так не принято. Это нехорошо получится по отношению к Гургену Мгеровичу. У нас, если сотрудник хороший, он так и работает на своем месте, а если не справляется - его не по отделам гоняют, а совсем увольняют.

- Марина Словадиевна, но я не могу больше! - взмолилась Инга. - Я не понимаю, что Гурген Мгерович говорит! Переводчика нанимать надо. Он вечно мной недоволен, - что я не успеваю за полчаса сделать бумагу или прозвонить кого надо. А ведь там работы действительно на двадцать минут, но на расшифровку его указаний уходит еще час!!! Плюс - в архиве бардак.

Инга не узнавала своей начальницы - всегда такая понимающая и терпимая к проблемам подчиненных, на этот раз Марина Словадиевна от девушки отмахнулась:

- Да ерунда. Научишься потихоньку, и все будет быстрее. А на мелочи не обращай внимания.

Инга не понимала, какие же мелочи, если она весь день крутится как белка в колесе, нервничает, а в результате получает от генерального недовольное:

- Инга, вы все время так медленно все делаете… я просто удивляюсь на вас.

Как-то девушка попыталась объяснить Гургену Мгеровичу откровенно, что он дает нечеткие распоряжения. Тот даже оскорбился, когда понял:

- Что это вы говорите? Я как раз все очень четко говорю, надо просто уметь слушать. Учитесь нормально работать - и не надо будет сваливать на то, что я плохо говорю.

На том и закончилось. Гурген Мгерович по-прежнему мог позвонить Инге и прожурчать в трубку:

- Я тут сижу в кафе, принесите мне бумаги. Жду через двадцать минут.

И отключиться.

Инге приходилось перезванивать и в очередной раз выслушивать:

- Опять вы с первого раза не понимаете? Я не люблю объяснять по сто раз.

- Гурген Мгерович, а в какое кафе мне подойти?

- Я же уже все сказал - здесь, в кафе. Тут сижу.

Инга сдавалась.

- А какие бумаги принести?

- Несите все! - уверенно приказывал генеральный и отключался.

Инга давила ростки истерики внутри себя, смотрела на три шкафа «всех» бумаг, набирала по максимуму все последние или подвесившиеся договоры и платежки и шла к Марине Словадиевне.

- Что еще? - уже неласково встречала та девушку, считая, что за полтора месяца Инга должна была всему научиться.

- Гурген Мгерович сказал, что он здесь-тут сидит в кафе. Это где может быть?

Марина Словадиевна не задумывалась ни на секунду:

- Или в «Хозяине» на перекрестке, или в маленьком грузинском ресторане на соседней улице.

Нагруженная бумагами Инга бежала в «Хозяин», а оттуда в маленький грузинский ресторан. Когда она, красная и запыхаешься, влетала в зал, где вел неспешные переговоры Гурген Мгерович, тот не стесняясь партнера, выговаривал ей:

- И где вы так долго ходили? Совсем нельзя на вас положиться, проще было самому приехать и забрать.

Естественно, присесть или выпить чаю генеральный своему личному помощнику никогда не предлагал. Инга стояла у стола, пока Гурген Мгерович искал в бумагах нужную, потом забирала остальные и тащилась обратно в офис, выполнять новое указание:

- Инга, я буду через час, позвоните пока всем тем, которые вот это - насчет денег, что-то они задерживаются. И еще надо позвонить тому, что с глазами, поговорить с ним об этом. И подготовить счет-фактуру тысяч на шесть-семь для наших этих.

Инга шла, ломая голову, кто такие «те» и «эти» и о чем «об этом» надо поговорить с тем, который «с глазами», тем более что в реальности тот, который «с глазами», мог оказаться и заказчиком, и автором, и даже сотрудником ИМА.

Переспрашивать при партнере она не решалась - знала, что Гурген Мгерович раскричится.

- Мне вот тут сказали про премию вам, - объявил Гурген Мгерович, вручая Инге очередной конверт, - но я не понимаю, за что это вам премия. Вы уже третий месяц работаете моим секретарем, однако до сих пор не научились делать все вовремя.

Премия в конверте была. Инге хотелось треснуть генерального чем-нибудь тяжелым по голове. Она стала плохо спать, перестала куда-то ходить после работы и поняла, что целый день находится в настороженно-нервном ожидании.

- Может, тебе спортом заняться? - предложил папа.

- Влюбилась? - спросила мама.

Инга истерически захихикала:

- Ага… в генерального нашего… такой мужчина…

И долго не могла остановиться, покачиваясь на стуле. Идея влюбиться в Мегерыча ее порадовала. До спорта руки не дошли. Инга худела, волосы перестали блестеть, ногти начали слоиться. Девушка не замечала перемен на своем лице, как не замечала и нервной дрожи рук, а вот мама вскоре открыто сказала:

- Тебе надо увольняться - или это плохо закончится.

- Шутишь? - спросила Инга.

- Нет, серьезно. Ты доведешь себя до того, что попадешь в больницу или останешься инвалидом. Никакие деньги этого не стоят.

- Но мне платят шестьсот долларов!

- Здоровье дороже, - вмешался в разговор папа, - ты на себя посмотри.

Инга послушно взяла у мамы зеркало - из зеркала на нее смотрело изможденное лицо с запавшими глазами и провалившими щеками.

- Скоро у тебя начнут выпадать волосы, потом ты упадешь на улице в обморок, а потом станешь клиентом психушки. Ты вскрикиваешь по ночам, у тебя стала подергиваться нижняя губа, - объявила мама.

Еще три недели Инга боролась. Она старалась не реагировать на замечания Гургена Мгеровича, попросила Марину Словадиевну перевести ее обратно редактором или даже менеджером по рекламе, а потом положила генеральному на стол заявление. Гурген Мгерович его подписал:

- Но, знаете, Инга, вы меня очень разочаровали. Я к вам отнесся по-человечески, думал, что вы молодая еще девушка, вы ничего не умеете, плохо работаете, но все-таки со временем научитесь, будете стараться, будете серьезнее ко всему относиться, и из вас получится неплохой секретарь. Я даже не штрафовал вас за вашу медлительность и непонятливость, наоборот, я платил премии, как мне говорили, это все я делал авансом. А теперь, когда компания в вас вложилась, когда вас хоть чему-то научили, вы вдруг решили уйти.

Порядочные люди так не делают.

Инга психанула, выбежала из кабинета. На улице ее догнала одна из менеджеров. Сунула девушке сигарету:

- Успокойся.

- Уйду. Прямо сейчас! Не могу больше!

- Успокойся. Уйдешь сейчас - не получишь денег.

- И фиг с ними!

- Так нельзя. Это твои деньги, ты за них работала, нельзя их оставлять. Давай, покури, успокойся, и пойдем обратно.

- Я не курю, а впрочем, давай, - Инга махнула рукой, выхватила зажигалку, - буду курить. - И тут же закашлялась, согнулась пополам. - Какая гадость! - выдохнула она.

- Ты что, никогда не пробовала? - удивилась менеджер.

- Никогда. И не буду больше. Ужасная дрянь.

- Зато успокаивает. Пойдем, уже пора, нас долго нет.

Двух недель Инга не доработала. На четвертый день ее отозвала Марина Словадиевна и вручила ей конверт:

- Инга, вот твоя зарплата, ты свободна.

Девушке показалось, что начальница как-то слишком холодно с ней прощается.

- Марина Словадиевна, а почему мне не надо доработать? Я еще не все передала девочкам, не все файлы переложила правильно, на мое место никто не пришел.

- Не надо, - как-то резко объявила Марина Словадиевна, - надо, чтобы ты ушла побыстрее.

- Хорошо. Я тогда сегодня постараюсь успеть сделать максимум и девочкам все покажу, где что.

- Прямо сейчас уходи! - повысила голос Марина Словадиевна. - И не подходи к компьютеру. Пошли! Собирайся при мне и уходи!

- Да что с вами случилось? - тоже повысила голос Инга. - Что такое?

- У нас никогда такого не было, - возмущенно заявила Марина Словадиевна, - я никогда еще так не ошибалась в людях. Просто удивительно!

- Да что не так-то? - почти закричала Инга. - Чем я вам не угодила?

Марина Словадиевна фыркнула и сказала:

- Не надо всего этого лицемерия. Собирайся и уходи. Можешь пересчитать деньги - фирма тебя не обманула. Мы не такие, как ты.

Инга долго стояла у дверей, ждала, пока кто-то из менеджеров не вышел курить, потом сразу кинулась к девушке:

- Ань, да что случилось-то? Что Марина устроила? Она не знает, какой наш генеральный, что он меня просто довел? Сто раз просилась к ней обратно - она сама не взяла, а теперь чего она?

Аня сказала:

- Она увидела, как ты Интернет убила.

Инга не сразу поняла:

- Что я сделала?

- Интернет убила, - повторила Аня.

- Не трогала я ничего, - машинально ответила Инга, - а что случилось-то?

- Не знаю, трогала или нет, не мое дело, но сегодня Марина письмо собралась отправить важное - а Интернета нет. Она так и сяк - исчез. А кто у нас еще, кроме тебя, в компьютерах разбирается? И она сразу поняла, что это ты напоследок напакостила. - Аня выдохнула дым. - Знаешь, я тебя понимаю, конечно, наш Гурген - та еще гадина, но ты подставила не его, а нас. Теперь у нас заказ срывается, а Гургену - ему-то хоть бы что. Мы-то что тебе плохого сделали?

Добрых двадцать минут Инга билась так и этак, объясняя Ане, как именно работает Интернет и почему она не может иметь отношение к проблеме.

- Но ведь у нас никогда раньше не было ничего такого - всегда Интернет был. А как ты увольняться надумала - он сразу исчез.

- Ань, вот бывают совпадения. Звоните провайдерам и выясняйте. Завтра же все сделают.

Девушка так и не поняла, удалось ли ей убедить Аню в своей невиновности и удалось ли потом Ане убедить в чем-то Марину Словадиевну, но через день Инга разговаривала с другой девочкой из менеджеров, и та сказала, что приходили из фирмы, все починили и извинялись за обрыв.

Несколько дней Инга ждала звонка от Марины Словадиевны. Все-таки атмосфера ИМА была дружественной, и в кафе ходили, и личные беседы вели, - но звонка с извинениями так и не последовало.

- Блюдет авторитет, - сказал папа.

- Какой?

- Авторитет руководителя. Неприлично извиняться перед подчиненными. А то перестанут уважать. Чисто совковый менталитет. Родители не должны извиняться перед детьми, а начальство перед сотрудниками, а то вдруг дети и сотрудники будут думать, что ты не бог и ты не всегда прав.

- Па, ну так же нехорошо. Я больше у нее не работаю, неужели ей трудно просто набрать номер и сказать - дескать, извини, Инга, я уже знаю, что ты не виновата. И я бы сразу сказала - ничего страшного, бывает.

- Это уже поступок, - сказала мама.

- В смысле?

- В смысле, мы все судим по себе. Вот тебе легко позвонить и произнести фразу: «Прости меня, я была не права»?

- Да, - ответила Инга.

- Тебе легко потому, что ты сама легко прощать. И сама ответила бы: «Ничего страшного, бывает». Ты судишь по себе - и ждешь от других той реакции. А ведь ты могла бы извиниться - но тебе не простили бы.

Бывают мелочные люди, которые помнят каждый случай, когда им на ногу наступят, - они предпочитают долго мучить виноватых и не прощать. Но ты изначально ждешь другой реакции - и признать ошибку тебе легко. А твоя Марина, видимо, из другого теста. Она как раз склонна помучить тех, кто признается в своих ошибках. Поэтому ждет, что, если будет просить прощения сама, ее обязательно унизят и не простят. Поняла, почему поступок? Для тебя - нет, для тебя норма. А для нее переступить вот это ожидаемое унижение - поступок. И она на него оказалась не способна.

- Но для меня почему не поступок? Разве я чем-то хуже, почему мне не надо в этом случае ломать себя?

- Нет, не хуже. И не лучше, - сказал папа, - и вообще, сколько лет я пытаюсь отучить тебя думать оценочно. Ты другая. Вот тебе пример - мы с мамой не хвалили тебя, когда ты в первом классе отвечала на литературе по десять стихотворений Пушкина вместо одного заданного. Потому что это - твои природные способности и склонности, тебе это давалось само собой. А вот Машенькина мама хвалила дочку за выученное на четверку одно стихотворение - потому что Машеньке тяжело давались стихи. И она прикладывала огромные усилия. Результат был один - точнее, у тебя он был намного лучше, но хвалить сильнее следовало ее. Потому что она очень старалась.

- Но ее мама всегда говорила, что Машенька читает стихи лучше всех! - возмутилась Инга. - Это же вранье!

- А я тебе и не сказал, - кивнул папа, - что Машенькина мама правильно поступала. Не случайно из Машеньки выросла избалованная и недалекая девица. Правильным был сам факт похвалы - другой вопрос, что следовало хвалить за старание, а не превозносить дочь. Вот тебе и минус оценочной системы.

- Возвращаясь к твоей начальнице, - улыбнулась мама, - можно говорить о том, что там, где для тебя ровная тропинка, у нее была крутая горка. И она могла с честью преодолеть подъем, но не справилась.

Инга на минуту задумалась.

- Слушайте, но мне следует перестать обижаться на Марину и, наоборот, ее пожалеть, верно?

- Да, - уверенно сказал папа.

- И я не должна ее осуждать потому, что для меня на этом месте ровная тропинка. Мне не понять, как тяжело на этом месте взойти в горку.

- Да, - еще раз подтвердил папа, - и даже больше.

- Еще больше? Мне не следует обижаться на Мегерыча?

- Верно.

- И тогда я стану святой! - радостно подытожила Инга.

- Или просветленной! - предложил свой вариант папа.

Просветленной Инга не стала. Святой тоже. Заноза все-таки осталась где-то глубоко в душе и периодически напоминала о себе. Впрочем, Инга признала, что уход из ИМА был очень своевременным - началась учеба, первый курс проверяли строго, работа в таком режиме действительно довела бы девушку до полного истощения.

Инга опять писала статьи и участвовала в промоакциях. Помимо прямого почасового дохода от стояния в магазинах и агитации попробовать продукт, она извлекала от новой деятельности доход косвенный - написала несколько зарисовок из жизни города для молодежных журнальчиков и профессиональную статью для толстого журнала. Толстый журнал очень обрадовался теме: «Промоутер. Лицо профессии» - и предложил Инге сделать серию материалов о разных работах с тем же названием. Вскоре Инга смогла оценить прелести труда флориста и мерчендайзера, ландшафтного дизайнера и мастера по нейл-арту, а заодно неплохо заработать на статьях. Тем более что толстый журнал входил в холдинг, выпускающий еще кучу таких же толстых еженедельных журналов на разные темы - о туризме, недвижимости, автомобилях, мебели, красоте. Гонорары были невысокими, поэтому крупные журналисты отказывались от сотрудничества, а еженедельники требовалось заполнять большим объемом статей, чтобы рекламодатели продолжали платить за рекламу.

Соответственно, и требования к статьям были пропорциональны гонорару - добротность, легкий язык, и достаточно.

Ни экспертных оценок, ни новизны, ни каких-то немыслимых логических пассажей не просили. Часть статей и вовсе представляла из себя литературную обработку чьих-то рассказов после поездки на интервью. Короче, редакторы журналов навалили на Ингу кучу заданий, и она ухитрялась писать по три-четыре статьи в неделю, а иногда и по пять. Мама не уставала удивляться:

- Нет, я не понимаю. Ты же не разбираешься в недвижимости, почему ты о ней пишешь? Да еще и подводишь итоги по рынку. А через два дня уже даешь советы по паломническим турам - ты же никогда не ездила в паломнический тур и в турфирме ни дня не работала. А еще через день анализируешь салонные процедуры для похудения - да ты в салон только стричься ходишь, куда тебе худеть.

А про похудение должен писать администратор из салона или косметолог. Специалист, короче. Как ты можешь это писать?

- Но ведь пишу же. И печатают же.

- Вот это меня и удивляет - печатают! И деньги платят! И такие известные издания. Ничего не понимаю. Они знают, что ты одна про все пишешь?

- Так я же под своей фамилией печатаюсь. Посмотри, во всех журналах стоит Инга Ермакова.

- Вижу. Но почему редакторы берут? Они же видят, что ты - девчонка, у тебя даже образования нет! Взяли бы экспертов написать!

Мама, ты отстала от жизни. Эксперты писать не умеют - мало кто вообще умеет грамотно писать, я тебе открою секрет. Ты зря думаешь, что, если всех выучили складывать буквы в слова, кто угодно может написать о чем угодно. Журналист - это профессия, иначе пекари писали бы о хлебе, политики о политике, а туристы о туризме. Так не получится. Эксперт годится на то, чтобы рассказать мне фактуру, а уже я ее обработаю. Либо дать к статье комментарий. Но это для более солидных изданий, мои на рекламе живут, им контент - второстепенное дело.

- Что второстепенное дело?

- Контент. Содержание. Рекламодатели должны видеть, что в журнале, допустим, про недвижимость, есть положенные статьи - анализ рынка, подведение итогов, рассказ о каком-то направлении, прогноз и консультация по теме, допустим, страхования. И тогда они дадут модули - раз есть подо что. Но сами статьи второстепенны. Они делаются для широкого круга читателей, даже не читателей, а листателей на ходу. Поэтому никаких специализированных знаний для их написания не требуется. Зато так называемое бойкое перо обязательно.

- Хорошо, поняла. Даже соглашусь - все логично. Но неужели нет кого-то постарше и поопытнее, чем ты?

- Есть. Но они все с работой. И просят больше денег. А из тех, которые согласны на эти деньги, я - лучшая. Плюс я пишу очень много, быстро и хорошо. Все довольны. И я довольна.

- А читатели не догадаются, что ты ничего не понимаешь в том, о чем пишешь? Они же видят, что одна фамилия везде мелькает?

- В наше время вряд ли кто на этом заостряется… А если и заметит… какой у него выбор? Из-за этого он не будет читать другой журнал - вся реклама в нашем. Ну, пропустит мою статью, перевернет - так никому ни жарко ни холодно. Ни мне, ни редакции, ни рекламодателям. Деньги все те же.

- В общем, в наше время все было по-другому, - резюмировала мама.

- Кто сказал, что по-другому - это значит лучше? - парировала Инга. - Для нашей семьи точно лучше - как сейчас. Я учусь, но не сижу у вас с папой на шее.

Мама только вздыхала. Теоретически она была (согласна, что так лучше, а практически пугалась своей целеустремленной, активной дочери, рано начавшей зарабатывать деньги и четко ориентированной на дальнейшую карьеру.

- Замуж бы тебя выдать, - полушутливо говорила мама.

Зачем?

- Затем. Женское счастье - в семье.

- Кому как.

- Всем так, - уверяла мама. - Это по молодости может показаться, что главное - карьера, слава, имя, деньги, а потом все проходит. И кто не успел создать семью, завести детей - те остаются у разбитого корыта, даже если добились и славы, и денег.

- Семью и детей никогда нс поздно завести. Сейчас и после пятидесяти замуж выходят, и рожают после тридцати, даже после сорока. Все в свое время. Сначала сделать карьеру, заработать денег, а потом и семьей можно заниматься, - отвечала Инга.

Мама пугалась - ей грезился призрак феминизма.

- Да и за кого мне замуж выходить, если вот прямо сейчас, допустим, я захочу? За ровесника? У меня однокурсники сидят у родителей на шее. Мальчики просят у мамы денежек сводить девочку в кино. Умора! Или мне самой за него платить? Нет, такого счастья не надо, сопли вытирать. А взрослый мужчина - что я могу ему предложить? Если он состоялся в жизни (если не состоялся - зачем он мне нужен?), то для него и моя карьера - это игрушки, и мои заработки - копейки, он меня будет воспринимать как юное тело. То есть - попытается купить право пользоваться этим юным телом за свои деньги. А мне не надо - денег-то мне и своих хватает, пусть продаются те, кто работать не умеет. Вот и получается, что либо я свысока буду смотреть, либо на меня.

- А потом что? - спрашивала мама, шокированная откровениями про юное тело и пользованием за деньги.

- Потом мы сравняемся. Когда мне будет ближе к тридцати, уже и мои ровесники успею! многого добиться, и мужчины постарше будут готовы воспринимать меня как личность.

Мама жаловалась папе, а папа поддерживал Ингу:

- Честно? Она безусловно права. Конечно, она, как всегда, преувеличивает, делит на черное и белое, но по сути она права. Она из тех женщин, которые сначала должны состояться, а уже потом найти себе мужчину.

- А вдруг не сложится потом? - волновалась мама.

- Не сложиться может в любом случае. Вот представь, она все-таки найдет какое-то исключение из правил - или очень взрослого ровесника, или очень широко мыслящего мужчину постарше, или что-то посередине, не суть. Выйдет замуж. А пройдет пять-семь лет, и все изменится. Наша девочка будет расти и расти, стремиться вперед, добиваться, короче, ее активность будет увеличиваться в той же прогрессии вместе с достижениями. Успеет ли за ней выбранный ею пять-семь лет назад мужчина? Даже если он был старше и успешнее, но все это время стоял на месте? А простоит он на месте обязательно, по сравнению с ней точно - она-то десять раз поменяется, в десять раз вырастет. Вот и выйдет очередной развод двух неплохих людей с таинственной формулировкой «не сошлись характерами». Второй брак дается тяжелее - уже на воду дуешь, уже вообще к браку негативно относишься, плюс обиды накопятся. Лучше пусть котенок наш играет в свою независимость, расшибает лоб, может, Действительно добьется каких высот или хоть пообтешется.

А там уже срубит деревце по силам - там и мозги в порядок придут, никаких сумасшедших страстей.

Инга ничего про разговоры родителей не знала, но как-то чувствовала, что папа ее жизненный план одобряет, и откровенничала больше с папой.

- Па, я себя иногда чувствую каким-то синим чулком, какой-то отсталой, - жаловалась Инга, появляясь после какой-то институтской вечеринки в ароматах алкоголя.

- По запаху не похоже, - улыбнулся папа, - наоборот, похоже, что ты перепробовала все имеющееся спиртное и намешала на троих.

- Я не про выпивку. Выпивка - ерунда, сам знаешь, не имею привычки приползать на бровях, а тут просто коктейли были в большом количестве. Я про мужчин. Вот у вас с мамой во сколько лет роман начался?

- Поздно, уже после двадцати пяти.

- А до мамы у тебя романы были?

- Конечно были, - папа стал набивать трубку, - еще в детском саду я влюбился в девочку Снежану. У нее было особенное имя, и на утренниках она была самой правильной снежинкой, потому что снежинка - Снежана с белокурыми локонами - это самая правильная снежинка.

Инга досадливо притопнула:

- Ну, па! Я не о том… я о серьезном…

- Для меня тот роман был очень серьезным. Нас дразнили, а я мужественно продолжал везде ходить со Снежаной, даже дрался за нее, а она как-то меня в щеку поцеловала. Когда ее родители переехали, я несколько дней болел - так расстроился.

- Па! Ну ты же понимаешь!

- Тогда в восемнадцать. Я влюбился в девушку постарше, у нее уже ребенок был, и мы встречались тайком. Мои родители никогда бы не одобрили подобные отношения, а я всерьез подумывал жениться на ней.

- Вот видишь!

- Что я должен видеть?

- В восемнадцать ты уже влюбился и у тебя уже были серьезные отношения. А я? Мне восемнадцать с половиной - и до сих пор никого. Хоть табличку на лоб вешай: «Старая дева, второй сорт».

- Ин, такие вопросы лучше обсуждать с мамой. Она, как женщина, лучше тебя поймет. Я, как мужчина, могу сказать точно - никто еще не расстроился, женившись на девушке без прошлого. И никто еще не обрадовался, узнав, что девушка приобрела это прошлое без любви, просто за компанию, чтобы не отставать от подружек. Может, мои представления уже устарели, конечно…

Инга вздыхала, но возразить было нечего. Она завидовала обнимающимся в метро парочкам, сияющим однокурсникам, ходившим на лекции за ручку, и даже молодым мамашам с колясками, в которых спали символы любви. Завидовала - но ни к кому из мужчин не испытывала даже достаточной того, чтобы держаться за руку, симпатии.

За ней вяло пытались ухаживать ребята из института, но именно вяло - и столь же вялой была ее реакция на их флирт.

- Ма, когда девушка на свидание собирается, она же должна волноваться, верно? Вот ты волновалась, когда тебя папа приглашал?

- Еще как! - подтверждала мама. - Пять юбок перемеришь, сядешь, разрыдаешься - все плохо сидят, потом красишься, три раза все смоешь, волосы не укладываются, нервничаешь, раскраснеешься вся. Потом идешь - и чувствуешь себя неуклюжей, и смеешься невпопад, и говоришь ерунду, и сама себя за это ненавидишь… кошмар!

- Понятно, - вздыхала Инга, - наши девчонки то же самое говорят. А меня Миша сегодня в кино пригласил, через полчаса уже выходить - не поверишь, совершенно спокойна. Пойду в джинсах и пиджак накину, волосы пусть так, а глаза перед выходом накрашу - просто тенями мазну, даже ресницы неохота красить. И ведь понимаю, что не так нужно собираться - а запала никакого нет. Рыба я холодная.

- Значит, это не твой мужчина, - успокаивала мама.

- Значит, все мужчины не мои, - вздыхала Инга.

Она действительно предпочитала ходить в кино и в кафе с кем-то из приятельниц или с коллегами - спокойнее, никаких намеков, никто не пытается найти твою руку под столом, никаких провожаний и противных поцелуев, от которых Инга научилась своевременно отводить губы.

- В общем, работай, русская свинья, работай. Вот твое счастье, - вздыхала девушка, - и учись, конечно. Чтобы лучше работать.

Учеба ей нравилась. Инга боялась, что окажется хуже, но многие предметы оказались интересными, в том числе неожиданно она увлеклась математической логикой.

- Вот это да! - удивлялась Инга. - В школе всегда ненавидела алгебру и геометрию. Думала, что вся математика - редкостная тупость, никому не нужная и не интересная. Если бы преподавали математическую логику, а не глупые синусы и косинусы, я бы математику любила.

- Раньше в школах была логика, - сказал папа, - ее Сталин ввел в программу, даже учебники под это дело написали хорошие. А потом, после смерти Сталина, потихонечку логику из школ убрали. Не хотели, чтобы люди учились мыслить.

Инга удивилась:

- Сталин ввел в школах логику? Но зачем ему нужно было, чтобы люди мыслили? Они бы тогда возмутились, что такие страшные репрессии в стране и что все так плохо живут!

- Это тебе в институте преподают про репрессии? - поинтересовался папа.

- Нет, мы еще не дошли до СССР. Это в школе в учебнике было. А что, неправда, что ли? Сталин был тиран и пересажал каждого пятого!

- М-да, - протянул папа, - советское образование было на порядок лучше нынешнего. Считать точно лучше учили. Ну, подумай сама, как Сталин мог пересажать каждого пятого?

- Не знаю, я тогда не жила, - слегка растерялась Инга.

- Тогда не надо наматывать на ус все, что тебе вешают на уши. Надо думать. Для того и твоя математическая логика. Ты - журналист, хочешь стать главным редактором, работаешь с информацией - а оказывается, работать-то с информацией и не умеешь.

- Так научи, - обиженно сказала Инга.

- Учу. Давай на примере сталинских репрессий. Начнем с банального - за последние дцать лет построено несколько новых тюрем и открыто несколько новых колоний. Плюс все СМИ не скрывают, что все равно тюрьмы не справляются - в камерах спят в две-три смены. Плюс одиночек уже нет - минимум четыре места. И при этом идут открытые данные, что у нас прямо сейчас находится в местах лишения свободы миллион человек. Население наше около ста пятидесяти миллионов. Значит, сидит у нас одна сто пятидесятая часть. Меньше процента. При Сталине народа в стране было больше, несмотря на войну. А тюрем и лагерей было меньше. Выводы?

- Ладно, признаю, ерунду сказала.

- Кстати, а еще война. У нас воевало сколько человек? Точно неизвестно, конечно, но погибло двадцать семь миллионов.

Еще хотя бы миллионов десять наверняка было детьми и глубокими стариками. Итого уже под сорок миллионов, которые никак не могли сидеть. Плюс не всех убили, кто воевал, как ты догадываешься. Допустим, что убили каждого четвертого из тех, кто был на фронте или работал в тылу, тогда остается еще восемьдесят один миллион свободных советских граждан.

Уже сто двадцать, которые не сидели. Плюс работники тыла, плюс работники органов - короче, набрали сто сорок-сто пятьдесят миллионов, которые сидеть не могли. Это точно не каждый пятый, как ты догадываешься.

- Все равно убили не каждого четвертого, так что можем дальше не считать. Очевидно, наш учебник писали идиоты.

- Нет, моя хорошая, - сказал папа, - ваш учебники писали очень умные люди, ты ошибаешься.

- Тогда почему они не смогли посчитать элементарные вещи? - возмутилась Инга. - Умные люди не ошибаются так глупо!

- Они и не ошиблись. Ты же скушала их лапшу и принимала ее за истину, не задумываясь, просто повторяла то, что они написали.

Они достигли своей цели. Только тебе сейчас я все это разложил, а если бы не разложил, ты бы сама рано или поздно додумалась. А в стране полно людей, чьи способности к анализу стремятся к нулю. В детстве им заложили четкую идею, что Сталин был тиран, всех пересажал, в СССР все плохо жили, - и они в это свято верят.

- Па, но зачем? Ведь это же наше прошлое. Кому оно мешает!

- Какие философские вопросы на ночь глядя, - улыбнулся папа, - я тебе скажу вкратце, а ты потом сама додумай, раскрути мысли, хорошо?

- Да.

- Во-первых, когда народ уважает свое прошлое, этот народ уважает и себя. Этот народ труднее завоевать, труднее заставить отказаться от достижений, труднее оболванить, труднее предложить ему чужое вместо своего. Дальше сама думай.

- А во-вторых?

- А во-вторых, людей пытаются заставить поверить, что прошлое было ужасным, чтобы свое настоящее они считали хорошим. Дескать, все, конечно, у нас сейчас не очень, но ведь было-то еще хуже, так что радуйтесь. Если же народ начнет анализировать и увидит, что в прошлом-то все плохое было временное (например, связанное с войной), а хорошего было много, и прогресс шел явственный год от года, народ сразу поймет - сейчас мы вместо того, что могли бы иметь, получили тысячную часть. И в этом кто-то виноват - значит, виновников на мыло. Вместе с их семьями и детьми, которые именуются золотой молодежью и демонстративно бесятся с жиру, пока люди в провинции голодают. А думаешь, тем, кто дорвался до власти и денег, и их детям - хочется поменяться местами с теми, кого они обобрали? Конечно нет. Они используют свои деньги и свою власть, чтобы защититься от новой революции.

И раз имеют возможность заливать мозги пропагандой, старательно это делают. Дальше сама. Кстати, ты тоже участвуешь.

- В чем? - спросила Инга.

- В войне.

- В какой? - не поняла Инга.

- В гражданской. В той войне, которую правительство ведет против народа. Мы же, по сути, в оккупации. И средства массовой информации помогают оккупантам в этом постепенном уничтожении коренного населения. Ты за копейку, которую тебе платят, помогаешь одурачить народ на рубль. И с каждым годом делаешь эго все лучше и лучше - становишься профессионалом.

- Чем же я дурачу? возмутилась Инга.

- А ты подумай сама. Учись думать.

- Нет уж, скажи! - потребовала девушка.

- Могу и сказать. Вот, в своем ИЦ, например, когда ты новости писала, разве ты не помогала оккупантам?

- Нет!

- А ты вспомни! Когда ты писала трогательные заметки о замечательном префекте, подарившем к Новому году новые квартиры десяти молодым семьям округа? Ты разве в это время не знала, что из этих молодых семей четыре были родственниками работников префектуры, одна семья приехала из дружественной горной республики (в Москве без году неделя), еще две вместе с родителями и бабушками-дедушками больше двадцати лет стояли на очереди, а одна вообще была семьей клинических дебилов, где мама и папа дебилы наплодили пять детей со страшными отклонениями в развитии?

Знала? Знала. А написала ты что? Что в округе семимильными шагами движется расселение очередников, что чиновники стараются всем помочь, что остальные очередники скоро тоже получат ключи. Что умница префект лично работает над вопросом, поэтому сумел достичь впечатляющих результатов. И люди, которые могли бы возмутиться, что их, как свиней, заставляют ютиться на крошечной площади, а своим родным, дебилам и приезжим за деньги в обход закона отдают их квартиры - эти люди поверили тебе и теперь будут мучиться, надеясь на лучшее. И не будут понимать, насколько их гадко обманули. Так?

- Так, - пробормотала Инга.

- Еще тебе пример привести, как ты за копейку помогаешь вести стадо на ту бойню, куда оно идет?

- Не надо… я поняла… но, па, что же мне тогда - бросать работу и идти улицы подметать, чтобы не помогать оккупантам?

- Какая ты у меня все-таки категоричная, - засмеялся папа, - не надо все так близко к сердцу принимать и в такие крайности кидаться.

- Но тут середины быть не может! Или работаешь на них, или нет! - горячо заявила Инга.

- Вот так я сам послал дочь на баррикады левого фронта, - засмеялся папа, - я тебя породил, я тебя и убью.

- Серьезно, па! Делать-то что?

- То же, что делаешь. Учить историю. Работать. Двигаться, как сейчас говорят, вверх по карьерной лестнице. Добиваться максимума. Но при этом думать. Не принимать на веру стереотипы. Воспринимать информацию критически. Интересоваться политической ситуацией в стране. По возможности стараться писать качественно, чтобы людям была польза, впрочем, сейчас у тебя с этим как раз неплохо, тематика такая удачная - и недвижимость, и туризм, и профессии. А когда в стране начнут формироваться какие-то серьезные очаги сопротивления - твои знания и умения очень пригодятся. Поэтому не гони волну и старайся нахвататься всего-всего.

Папины слова крепко засели у Инги в сознании, она частенько перебирала случаи, когда помогала обманывать людей, перебирала и краснела. Потом перебирала стереотипы - и скоро стала любимицей многих преподавателей потому, что не ограничивалась учебником-двумя, копалась в библиотеке, расспрашивала, сравнивала, пыталась делать выводы сама. Иногда изобретала велосипед, иногда попадала пальцем в небо, а иногда делала открытия. Девушке стали прочить красный диплом. А она с удивлением узнавала историю собственной страны - историю, которую вроде бы не скрывали, но аккуратненько занавешивали лапшой так, что никто не замечал очевидных фактов.

На время Инга даже забросила работу - вяло писала статьи все для того же холдинга, не пытаясь найти что-то постоянное, перебивалась внештатными заработками.

Только к концу второго курса девушка устроилась работать по знакомству. Когда-то, еще в СЮРе, она познакомилась с Костей - мальчиком-студентом, они периодически перезванивались. Костя работал сначала журналистом в социальной газете, потом редактором в спортивном издании. Инга сообщила, что сейчас без штатного места.

- Слушай, а я могу тебе помочь, - радостно объявил Костя, - правда, работа специфическая, туда мало кто пойдет, но на безрыбье и щука раком, верно?

- Верно! - вздохнула Инга. - А что за местечко?

- Ты же хотела поработать в развлекательном или в женском журнале?

- И сейчас хочу. Вся эта шушера, местные власти, надоела до чертиков перед глазами. В большую политику тоже не полезу - наверняка там та же кухня, только еще противнее, поскольку денег больше.

- Чистая правда. Так вот, есть один журнальчик, называется «Стильный журнал».

- Как? - удивилась Инга.

- «Стильный журнал». Ничего, я и хуже названия знаю, не перебивай.

- Извини,

- Этот журнальчик - он в общем и целом вполне симпатичный, не считая идиотского названия.

Карманного формата, полноцветный, вполне себе глянцевый, - продолжал Костя, - тираж двадцать тысяч заявлен, реально пять или шесть тысяч, наверное, есть.

Про то, что большинство изданий «дуют» тиражи, Инга уже знала. Единственное, чего она не понимала, - смысла действия. Рекламодатели не такие уж дураки, как про них думает руководство изданий, любой заявленный тираж делят в уме на тридцать три, а читателям все равно.

- Журнал приписан к одной крутой конторе, правда, больше связанной с прессой вообще, своих изданий там только два, оба профессиональные. А реально принадлежит богатой дамочке, ее муж возглавляет контору. Он купил жене журнальчик поиграться, и она поигралась. За полтора года ухитрилась загнать издание с перспективной концепцией в глубокий тыл, и это при отличном бюджете, рекламе и всех прочих возможностях. Недавно она немного поумнела (или ей дали ценный совет) и додумалась проверить главного редактора. На проверке выяснилось, что за эти полтора года он украл огромное количество денег - больше двух третей бюджета. И не стеснялся даже в копейках - авторам не платил, сотрудников увольнял без зарплаты, короче, ничем не брезговал. Она его выгнала и теперь начинает все сначала. Команда отсутствует. Новой концепции нет - впрочем, дамочка хочет держаться за старую, может, незначительные изменения внесли - и все.

Она ищет всех - от главного редактора до журналиста. В Интернет выкладывать боится, она теперь всего боится, но кто-то ей дал выход на какие-то закрытые сообщества, и там она что-то выложила. У меня есть ее мыло - можешь ей резюме отправить.

- А откуда ты узнал?

- Приятель там верстальщиком был. Его тоже этот главный уволил и обул. Но он не из тех, кто проглотит, он начал и в бухгалтерию звонить, и в соседние отделы, и в результате сумел раскрутить ситуацию так, что дошло до самого верха. Теперь его эта дама звала возвращаться, обещала повысить зарплату - но он нашел хорошее место и отказался. Но ситуацию с набором новой команды и скандалом знает.

- Давай мыло, - решительно объявила Инга.

- Он предупреждал, что дамочка с прибабахом. Ни фига не разбирается в издательском деле и журналистике, и характер довольно вредный. Впрочем, главный редактор ее держал в ежовых рукавицах - сливал ей всякую чушь с умным видом, и она верила. Теперь, сама понимаешь, бесится страшно и отыграется на новой команде.

- Ладно, если что - ты меня предупреждал. С первой зарплаты с меня причитается.

- Договорились.

- Ой, кстати! Кость, а она по-русски говорит хорошо? - на всякий случай поинтересовалась Инга.

- Понятия не имею. Этим нс интересовался.

- Она русская?

- Фамилия не русская, но это по мужу. У нее муж Тагыр кто-то Тамович, не произнесешь. Поэтому он и директор русской конторы, главной в этой области.

- Очень символично, - пробормотала Инга.

- Что? - не расслышал Костя.

- Ничего, мысли вслух. Но русский язык ей родной?

- Должен быть. Не знаю. А что тебя так заело?

- Да был прецедент, - сказала Инга, - как-нибудь распишу в подробностях. Когда приеду обмывать первую зарплату, например. С тех пор я зареклась работать с плохо говорящим по-русски начальством.

- Короче, проблем на этой почве не было, а большего не знаю. Разбирайся сама, - сказал Костя.

И Инга стала разбираться - в тот же день отправила резюме. А еще через день секретарь пригласила ее на собеседование.