Журналистка

Глава 6

Едва переступив порог, Инга объявила родителям:

- Привет, мама, привет, папа, я теперь безработная! Через две недели получу трудовую - и свободна как ветер.

- Все-таки решила упираться, - констатировал очевидное папа.

- Решила быть собой и не унижаться. Работы в Москве полно.

- А выпускные? А поступать? - напомнила мама.

- Для всего найдется время. Я же не собиралась бросать работу еще месяц назад - значит, как-то планировала и работать, и экзамены сдавать. Какая разница - эта контора или другая?

Инга уже давно училась экстерном по большинству предметов. Почему-то нормальный экстернат оформить не удалось, ей просто разрешили сдавать почти все предметы, не посещая.

А те немногочисленные преподаватели, которые категорически упирались в посещаемость, к счастью, удачно вписывались в расписание работы ИЦ. Либо Инга успевала к ним утром, либо в обеденный перерыв (благо дом, школу и ИЦ разделяло по одному кварталу), либо ходила раз в две-три недели, а директор смотрел на ее выходки сквозь пальцы. Инга была гордостью школы, хотя и не медалисткой. Ее видели по телевизору читающей новости и ведущей программу, ее статьи печатались во всех местных газетах, девушка считалась вполне взрослым человеком. Директор, молодой веселый мужчина, откровенно выражал Инге свое уважение, признался, что хотел бы сыну таких же возможностей для работы с четырнадцати, а лучше раньше. Жаль, что сын мечтал стать врачом, непременно хирургом, вряд ли ему удалось бы открыть трудовую со столь раннего возраста.

Буквально через три недели после увольнения Инга устроилась в аналогичную компанию, находящуюся в соседнем округе, - делать для них сайт.

- С ума сойти! - сказала она маме. - Как будто я никуда не уходила. Все та же «трудовая дисциплина», те же сплетни и копошение, такая же дама в климаксе на руководящей должности и трясущиеся от ее выходок сотрудники - все родное до боли. Там префект Иванов, а здесь префект… только не падай - Смирнов. Там у него заместитель Лосев, а здесь заместитель Зайцев. И депутаты в муниципальном собрании с такими же глупыми лицами и в таких же мятых пиджаках.

Просто дежавю. Только ездить теперь сорок минут.

- А деньги?

- Денег больше, естественно. Получается, что я с повышением. Как всегда. Видимо, можно говорить о карьерном росте.

Инга запивалась веселым смехом - формально она была права. За пять лет она успела пройти путь от внештатного журналиста молодежной газеты до главного редактора сайта крупного информационного агентства, и ее зарплата выросла ровно в десять раз. Теперь она получала больше, чем мама или отец, что вызывало у родителей недоумение и чувство отторжения по отношению к нынешнему странному времени, в котором молодые девчонки без диплома зарабатывают больше образованных опытных специалистов.

- В наше время такого не было, - говорил отец.

- Ага, знаю, была сплошная уравниловка, - отмахивалась Инга, - сплошное равенство и братство. Ты, папочка, закоренелый коммунист, это не секрет.

Отец начинал заводиться. Он действительно был убежденным коммунистом и гордился, принципиально не голосовал за распад СССР и за Ельцина.

- Да, равенство. Не уравниловка, а именно равенство. Только не такое, как вам теперь в школе на уроках истории навязывают про социализм - дескать, все равны и ни у кого ничего нет, а равенство возможностей.

Чтобы у всех все было. И все были равны не по бедности, а по достатку и по возможностям.

- И в чем было твое равенство возможностей в твоем хваленом СССР? Каждый должен был делать, как скажут?

- Ничего подобного. Наше равенство возможностей было в том, что любой человек из любой провинции мог поступить в институт в Москве или Питере. Работать - и получить квартиру. Работать - и получать стабильную зарплату. Родить ребенка - и знать, что у него будет и образование, и лечение - все бесплатное. В конце концов, пенсию дадут по-честному. А сейчас что? В институт за деньги, на квартиру за десять лет не заработаешь, уволить могут ни за что в любой момент, не платят или платят копейки тем же ученым, врачам, учителям, про лечение бесплатное вообще молчу, про пенсию даже думать страшно.

- До пенсии мне еще далеко, здоровье надо беречь, а кто хочет крутиться - тот и сейчас без денег не останется, - легкомысленно отмахивалась Инга, - зато у нас свобода слова.

- Вот и попробуй намазывать эту свободу на хлеб, создать из нее четыре стены, путешествовать на нее и так далее, - возмущался отец.

- Ничего, справлюсь, - категорично отвечала девушка, - что толку ностальгировать по мифическому коммунизму, когда я из твоего любимого СССР застала только очереди.

И вообще, работу надо, а не сравнивать, когда трава была зеленее,

На новом месте Ингу приняли настороженно выделили место в углу довольно просторного кабинета, пообещали ширму через две недели и нагрузили работой за двоих. Сайт у этой компании с никому не понятным названием «КОМ-технологии» уже существовал, и когда-то у него даже был редактор, но, видимо, сплыл. Интересоваться судьбой предыдущего редактора Инга пыталась, но ей дали понять, что подобные расспросы неприличны, - и она перестала. Сама пыталась угадать, куда должен был развиваться портал, как выглядела первоначальная концепция, каким способом добывалась информация - короче, все с нуля, но при, полном непонимании руководства, что работа делается с нуля. Руководство удивлялось - почему это через неделю сайт не заработал в полном объеме, а через две не начал расти и развиваться во все стороны?

Девушка грустно пошутила с одним из новых коллег, единственным, кто проявил к ней интерес, даже вызвался вместе ходить в кафе напротив - обедать и провожать до метро.

- Знаешь, Леш, похоже, у меня такая планида -работать с людьми, которые ни капли не разбираются в моей работе. Казалось бы, начальник должен уметь намного больше подчиненного, а подчиненного он нанимает, чтобы не возиться с простейшими вещами.

И начальник, казалось бы, должен прекрасно разбираться в обязанностях подчиненного, обучать его, а сам заниматься более сложными делами. А в реальности совсем другое - мои начальники не понимают, что я делаю. Но при этом старательно надувают щеки от важности, выдают бессмысленные приказания, экономят деньги там, где это недопустимо, и играют в игру «Я начальник - ты дурак».

- Да все начальники одинаковые, - сказал Леша, - нигде твоих мудрых и образованных не находил. Их не бывает.

- Бывают. Иначе нет логики, - уверенно отрезала Инга.

- В смысле? - не понял Леша.

- Если бы начальники ничего не знали, ни в чем не разбирались и были сплошь тупицы - компании бы разорялись. Никто бы таких управленцев нанимать не стал. И свой бизнес эти люди не сумели бы создать. А компании-то процветают - и их собственные, и те, в которые их нанимают. Значит, начальники далеко не дураки, иначе не стали бы начальниками.

- А блат? А деньги?

- Маленький процент.

- Наша точно блатная, - уверенно сказал Леша, - реально ни в чем не сечет, только вид умный делает.

- Наша - может быть… кто ее разберет, - вдохнула Инга, - мне она задачи ставит нереальные, отчеты явно не понимает и вечно денег жмотничает.

Работаю месяц - а она ждет результатов, как за два года, при этом ни копейки вкладывать не хочет.

Экономили в «КОМ-технологиях» еще круче, чем в ИЦ, а трудовую дисциплину помогала блюсти толстая тетрадка у охранника. Там следовало записываться всем, кто опоздал или собирался куда-то отойди до окончания дня, причем причину своего опоздания или отлучки следовало расписать во всех подробностях.

- Чтобы любой идиот сразу понял, - добродушно пояснил Инге охранник, когда та собралась ехать в зоопарк и не знала, что можно написать.

В зоопарк девушку отправили за гусиным пером. В одной из страниц сайта руководство пожелало видеть в оформлении чернильницу и гусиное перо на фоне Кремля, но ни один из предложенных дизайнером рисунков не был одобрен.

- Неинтересные. Давайте сделаем оригинальную композицию, сами сфотографируем - и будет эксклюзив, - предложила начальница. - Инга, подумай, где достать перо и чернильницу. Впрочем что тут думать, поезжай в зоопарк.

Инга послушно собралась и почти уехала, когда, ее остановил на пороге охранник и попросил оставить автограф в журнале посещений. После пятиминутного раздумья девушка вывела:

«Четверг, с двенадцати ноль-ноль - поездка в зоопарк, поиск реквизита - гусиного пера.

Время возвращения - как только поймаю подходящего гуся и надергаю приличных перьев».

- Про перья помнишь? - спросила Инга Лешу.

Парень улыбнулся:

- Конечно помню. Вопиющий случай руководительской бездарности.

За ту запись Инге попало. Начальница пришла и, не стесняясь других людей, устроила девушке публичную выволочку:

- Инга, вы понимаете, что вы работаете в серьезной структуре, а не в шарашкиной конторе?

- Да.

«Странно только, что даже расшифровать буквы в названии серьезной структуры не может ни один сотрудник», - мелькнуло в голове.

- Вы понимаете, что эту тетрадь могут прочесть серьезные люди? Вы же работали в ИЦ, неужели вас там не научили отчетности?

- Да.

- Что - да? - повысила голос начальница. - Учили или нет?

- Учили.

- Но ясно - не научили! - пафосно произнесла строго одетая дама и вдруг, сбавив тон, закончила: - В общем, чтобы это было в последний раз. Понятно?

- Да, - сказала Инга.

Единственный, кто тогда стал ее утешать, - Леша. Он уверил, что подобные выходки у начальства в норме.

- Но почему люди терпят? - удивилась Инга.

- А куда им деваться? У нас москвичей только трое - ты, я и заместитель генерального директора. Остальные из глухомани, у многих даже прописки нет. Поэтому и работают по двадцать часов, и терпят любое обращение.

Работали действительно круглосуточно. В первый же день начальница объявила Инге режим работы - с девяти до шести с часовым перерывом на обед. Инга появилась без пятнадцати девять - все уже сидели и работали. В шесть часов вечера девушка заметила, что никто домой не собирается. Подождала до шести тридцати - ни малейших признаков окончания рабочего дня. В семь не выдержала и спросила у соседей по комнате:

- Простите, кто-нибудь к метро идет?

- Нет.

- Нет.

- Нет, - донеслось со всех сторон.

- А когда рабочий день заканчивается?

- В шесть, - ответила девушка с длинной косой.

- Почему же вы не уходите? - не поняла Инга.

- Работы много, - неохотно продолжила разговор та же девушка.

Через неделю Инга поняла, что в шесть-семь уходит только она. Остальные сидят до девяти,а иногда и дольше. Смысла в этом высиживании Инга не находила, но чувствовала себя очень странно, собираясь домой среди активно работающих людей.

В общем, в «КОМ-технологиях» бюрократии, хамства и прочих неприятностей Инга за месяц обнаружила еще больше, чем в ИЦ.

- Похоже, я сменила шило на мыло, - пожаловалась она Леше, когда ходили обедать, - причем шило хотя бы было мне знакомо. В смысле, на моем прежнем месте работы я привыкла к коллективу и знала всех чиновников.

Тема бездарных начальников поднималась в разговоре с Лешей неоднократно, Лешу девушка явно не убедила. Однажды Инга посоветовалась с отцом, какие еще аргументы можно привести. Отец, раскуривая неизменную трубку и пуская вкусный дым колечками, выдал нечто неожиданное:

- Стукач твой Леша.

- Что? - не сразу поняла девушка.

- То. Не случайно он с тобой эти разговоры ведет, начальству давно все известно. Вылетишь с работы стопроцентно - начинай уже сейчас искать другое место. И не надрывайся особо над своим сайтом - все равно тебе в этой конторе не жить.

Инга папе не поверила. Не в первый, но в последний раз в жизни - потому что он оказался в очередной раз прав.

Выгнали Ингу как раз перед окончанием испытательного срока, перед этим успев максимально выжать из нее дальнейшую пошаговую стратегию развития и раскрутки. Начальница вызвала девушку к себе и коротко сообщила:

- Инга, пишите заявление по собственному желанию, вы нам не подходите.

- Почему? - единственное, что сумела сказать Инга.

- У меня нет времени объяснять очевидные вещи. Просто уровень вашей работы не соответствует нашим требованиям.

В состоянии легкого шока Инга вышла из отдела кадров и на лестнице столкнулась с соседкой по кабинету - той самой девушкой с длинной косой.

- А меня уволили, - зачем-то сообщила ей Инга и добавила: - Мы с тобой даже познакомиться не успели.

Девушка шепнула:

- Если хочешь, подожди меня в нашем «Шешбеше», я через час приду обедать. Меня зовут Олеся.

Инге все равно нечего было делать, и она подождала.

- Угости меня кофе, и я тебе скажу, почему тебя уволили, - объявила Олеся, присаживаясь за столик.

- С удовольствием.

Кофе Олеся пила с нескрываемым наслаждением.

- Язык надо держать за зубами, - наконец сказала она Инге, - понимаешь?

- Не совсем.

На самом деле Инга все поняла, но хотела убедиться, что не ошиблась.

- Ты видела, чтобы мы разговаривали друг с другом?

- Нет… я еще удивилась, почему вы такие недружные.

- Мы неглупые, в отличие от некоторых, а дружба тут ни при чем. - И Олеся допила латте.

- Заказать тебе еще один кофе?

- Не разоришься?

- Нет, у меня нормально с финансами, я зарплату получила при увольнении, - сказала Инга.

- Тоже повезло. Мише, предыдущему редактору сайта, в два раза меньше дали.

- Как?

- Вот так. Куда он без прописки пойдет - в суд жаловаться? Тебя наша медуза просто побоялась обобрать, тебе повезло. А мы все молчим потому, что стукачей - половина компании. И Леша твой, к которому ты приклеилась, один из них, самый наглый, пожалуй. Чего не услышит - то додумает. Впрочем, - Олеся затеребила косу, - в твоем случае, ему додумывать не понадобилось, язык у тебя как помело.

Инга злилась на Лешу, на Олесю, на себя, ей было стыдно, что она попалась, как дошкольница.

- А наша медуза любит, чтобы ей в ножки кланялись. И дурой себя считать не привыкла. Тем более что в случае с сайтом ты уже второй человек, который говорит про нее как про свинью в апельсинах. Мишка за то же самое вылетел. Плюс трудовая дисциплина.

- Но я ни разу не опоздала, - возмутилась Инга, - не брала отгулы и больничные, не отпрашивалась!

Олеся засмеялась:

- У нас свой внутренний распорядок. Ты уходила рано, а этого не любят.

- Я уходила вовремя, когда рабочий день заканчивался, - в шесть часов. И до семи часто задерживалась, - заспорила Инга, - по правилам рабочий день девять часов - восемь плюс один на обед. Я даже больше работала.

- Я же говорю, бестолковая ты еще, - опять засмеялась Олеся, - мало ли что в правилах записано, на заборе тоже написано. В нашем комке принято уходить не раньше девяти, а приходить к восьми.

- В общем, мне повезло, что меня уволили, -резюмировала Инга, - хуже было бы остаться.

- Трудовую запачкала? - спросила Олеся.

- В смысле?

- Запись тебе сделали?

- Нет. Сказали, что запись после испытательного срока сделают.

- Тогда легко отделалась, - с завистью сказала девушка, - ты везучая. И зарплату дали, и трудовую не испачкала. Просто будешь на собеседованиях говорить, что эти три месяца работу искала. Или отдыхать ездила.

- Понятно, мне очень повезло, что меня уволили, - резюмировала Инга. - Кстати, а почему ты не уйдешь на другую работу?

- Кому я нужна? - поинтересовалась Олеся. - У меня незаконченный Саратовский педагогический, опыт работы в местной газетке, временная регистрация в Москве и никаких данных, чтобы продвинуться по карьерной лестнице.

Олеся как-то странно усмехнулась, и Инга переспросила:

- Никаких данных, чтобы продвинуться по карьерной лестнице? А чего тебе не хватает? Опыт у тебя есть, образование закончить можно, работать ты умеешь много и старательно.

- Какие вы, москвички, наивные все-таки, - опять странно и нехорошо усмехнулась Олеся, - неудивительно, что вас вечно затирают, и вы ноете, что провинциалки позанимали все места.

- Кто ноет? - не поняла Инга.

- Да вы, вы, москвички несчастные, - со злостью выкрикнула Олеся, - любите из себя строить недотрог и тургеневских барышень, а потом жалуетесь, что провинциалки давно в начальницах, а вы все копейки получаете! Вы работать не умеете. Ты в шесть часов уже встала и пошла, как барыня, тебе нужно соблюдение законов, да еще офис удобный, ширмы какие-то, и чтобы ездить было близко - и еще куча требований. Крика ты не переносишь, поскольку изнежена до крайности, от мата в обморок падаешь, вся такая неземная.

- Не понимаю, при чем тут недостаток у тебя данных для карьеры?

- Да при том! - Олеся даже раскраснелась. При том! Карьеру без постели не построишь, надо вовремя уметь лечь под кого нужно. А при моих фигуре и носе - кто меня захочет, я же не супермодель Кейт Мосс.

Олеся действительно была далека от Кейт Мосс - маленького роста, полная, с явным вторым подбородком, маленькими глазами и большим носом в форме картошки. Красота ее заключалась только в пышной груди да роскошной длинной и густой косе, о чем Инга ей тут же сказала:

- У тебя волосы замечательные. И грудь.

- На одних волосах и груди никого приличного не окрутишь. На них желающих очередь - и все с модельной внешностью. Мне не светит. И богатого папы у меня нет. И московской родни, чтобы квартира и прописка. У тебя небось все есть, - Олеся злобно посмотрела на Ингу, - не бедствуешь, работаешь от безделья, а не ради выживания.

Инге нечего было возразить. Действительно, имелись и родители, и квартира, и деньги зарабатывались не на кусок хлеба.

- Вот! - удовлетворенно отметила Олеся.- Я же говорила. Наша медуза москвичек на дух не выносит - именно за ваш снобизм.

- В чем снобизм-то? - Инга тоже повысила голос. - В том, что у меня квартира есть и мои родители здесь родились, как и бабушка с дедушкой, прабабушка с прадедушкой? Это же судьба. Тем более что мои предки защищали этот город, они кровью заплатили за мое право здесь жить.

Снобизм-то в чем?

- А то сама не знаешь. Задаваться надо меньше. И не выпендриваться. Наша медуза тебе хороший урок на будущее преподала. Впрочем, тебе он не нужен - тебя папочка опять пристроит, и опять кем-нибудь главным.

- Никуда меня папа не пристраивал. Я сама…

- Бабушке расскажешь, - перебила Олеся, - все дураки, ты одна умная, лапшу на уши вешать. Не вчера родилась. В твоем возрасте, деточка, по-честному еще только секретаршами бегают. Подай - принеси-выйди вон. Короче, тебе делать нечего - ты отдыхай, а мне в игрушки играть некогда, у меня работы много. Пока. Привет папочке.

И Олеся, резко встав, быстрым шагом направилась к выходу. Инга ее не останавливала. Она была потрясена.

- Мам, - спросила девушка, - почему она так? Начали разговаривать нормально, поболтали, как подружки, - и тут вдруг…

- Зависть, Ин, зависть.

- Чему завидовать-то? Меня уволили, она осталась, я тоже не красавица и не супермодель.

- Твоей свободе, - подсказал папа.

- Э-э-э?

- Ты свободна. Ты могла вести себя как все, работать по двенадцать часов, молчать, ни к кому не подходить, терпеливо сносить любую брань начальницы, не шутить, ну и дальше по списку.

Тогда тебя бы не уволили. А ты предпочла быть собой, требовать соблюдения законов, пытаться наладить отношения, выйти за рамки рабовладельческого строя - да, тебя уволили, но ты не боишься. И твоя… как ее?

- Олеся…

- Твоя Олеся видит, что ты не боишься. Ты ведь воплотила ее мечту - вела себя естественно, была уволена и не испугалась, не повесилась, пошла искать лучшее место - и уверена, что найдешь. Олеся грезит тем же, но боится это сделать - и ненавидит тебя за то, что ты смогла, ты продвинулась дальше, ты лучше.

- А при чем тут то, что я москвичка? Остальное я поняла.

- Это я могу объяснить, - подхватила мама, - тут легко. Ни один человек не любит признаваться, что он плохой. Не важно, что критерии условны, что часто «плохой» означает всего лишь чьи-то большие успехи. Олеся не может прямо сказать себе, что она только мечтает, а ты уже сделала, что ты смелее, что ты дальше продвинулась.

- Почему не может? - Инга не поняла.

- Это защитная реакция, естественная для человека, - так оберегается наш душевный покой. Она не может признаться, что ты сделала то, что она трусит сделать, - поэтому ищет какой-то негатив- раз и выдумывает причины, которые непреодолимо мешают ей и которых нет у тебя, - два. Московская прописка уже давно стала аргументом для всех ленивых, наглых или аморальных провинциалов.

Они привыкли маскировать отсутствие морали, воспитания или трудолюбия ненавистью к москвичам - дескать, вот, не было бы у нас квартир, мы бы тоже воровали, подставляли коллег и вели беспорядочную половую жизнь. Хотя в блокаду многие умирали, но не воровали. Детям отдавали. Потому что либо стержень есть - либо его нет. И внешние обстоятельства только помогают проявить себя, но не создают человека.

- Ма, давай помедленнее. Не до конца въезжаю.

- Хорошо. Хотя мы так уйдем в философские дебри, к работе не имеющие отношения.

- Не важно!

Инга с детства обожала долгие семейные беседы. У них было принято по вечерам собираться на кухне и обсуждать прошедший день, новости мира, иногда читать вслух, иногда пускаться в рассуждения. Маленькая Инга просто слушала взрослых, когда подросла - стала участвовать в разговорах и даже спорить, причем во время кухонных посиделок ее голос принимался на равных. Воспитание проходило в другие часы - а вечерние, за ужином и чаем, отдавались общению.

- Смотри, - сказала мама, - в Москву каждый год из провинции приезжает очень много людей. Часть из них едет сюда учиться и работать. Почему они не остаются дома? Потому что дома нет таких вузов или таких рабочих мест - в общем, простор для самореализации в Москве больше. Люди приезжают, поступают, находят работу - и старательно обживаются.

Обычно через пять лет они либо разочаровываются и возвращаются, либо становятся москвичами и остаются. Эту категорию мы рассматривать не будем. Мы сразу перейдем к той категории, которая едет сюда за бесплатным сыром.

- Это сейчас модно называть словами «покорять Москву», - вставил папа.

- Вот! Как раз то, что я хотела сказать. Эти люди едут нас покорять. Они даже и не думают, хотим ли мы быть покоренными и насколько они впишутся в наш образ жизни, - они и не хотят знать, как мы живем, они хотят, чтобы город подстроился под них. Работать такие не хотят и не любят, они мечтают о больших и легких деньгах.

- Как в кино, - продолжил папа, - и в глупых современных книжках, которые периодически твоя мама забывает в туалете. Там на первой же странице провинциальная девушка приезжает в столицу и покоряет либо своими талантами режиссера или телемагната, либо красотой богатого и успешного бизнесмена. И начинается у нее сплошная красивая жизнь, слава, деньги, любовь.

- Но это же понятно, глупости, - сказала Инга, - как про Америку, где улицы золотом вымощены.

- Глупости, но в них верят, - вздохнула мама, - как верили про Америку. И едут. Естественно, из этих искателей легких денег везет одному на тысячу. Еще несколько из тысячи умнеют, убедившись, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, - и возвращаются домой.

А вот остальные… про них наша тема со стержнем и ненавистью.

- И что они?

- Они приезжают и видят, что в Москве есть много тяжелой работы, но нет падающих к ногам от восторга режиссеров и бизнесменов. Пытаются пролезть наглостью. Теряют моральные нормы. Ищут легких путей - через постель, через доносы и интриги. Они не понимают, что эти пути как раз самые сложные, поскольку из них нет возврата, но все-таки подсознательно чувствуют, что хорошими их поступки не являются. Дальше начинает работать закон защиты - организм начинает себя защищать. Люди уверяют сами себя, что на самом деле они очень хорошие и это жизнь вынуждает к подобным поступкам. Если кого-то не вынуждает - то только потому, что этот кто-то не живет настоящей жизнью, у него тепличные условия, а вот настоящий мир очень жестокий и злой. Постепенно мир таковым и становится.

- По принципу «назови человека сто раз свиньей - и он захрюкает»? - обрадовалась Инга.

- Да. Если ты хочешь видеть вокруг только плохое - ты и будешь видеть только плохое. И жить по правилу «человек человеку волк». И ненавидеть тех, кто выходит за эти рамки, кто не признает этих рамок. Понятно?

- То есть некоторые провинциалы ненавидят москвичей, чтобы оправдаться перед собой за свою же слабохарактерность? - поняла Инга.

- Да. И тебе не повезло, что встретила именно такую особу. Будем надеяться, что на новом месте и в институте все твои товарищи и коллеги из других городов будут культурными и адекватными людьми.

- Кстати, раз уж вы закончили тему, - вступил папа, - я могу задать безумно интересующий меня вопрос? Инга, куда ты решила поступать?

- На исторический, - уверенно ответила Инга.

- Куда? - хором изумились мама и папа.

- На исторический, в пед.

- Но почему? - так же хором спросили они

- Методом исключения, - улыбнулась Инга. - Объяснить?

- Давай.

- Сначала исключаем те факультеты, для которых нужно иметь ярко выраженные способности много лет подготовки. Это математические, физические факультеты, все инженерные, строители» биологические, химические, медицинские.

- Никто и не думал, что ты мечтаешь стать врачом или физиком, - пробормотала мама.

- Далее улетают факультеты, куда ломится куча народа, - через пять лет специалистов будет больше, чем рабочих мест, - это юриспруденция, экономика, психология. Потом убираем все престижно-крутое, где без блата и денег нечего делать все, что в МГИМО, факультеты а-ля защита информации, международная журналистика.

- А потом?

- Потом бесполезные лично для меня. Журналистика - я уже профессионал, филология - я не собираюсь становиться писателем, связи с общественностью - они и сами не понимают, чему учат, культура и искусство и прочие. И напоследок отметаем те институты и факультеты, куда я не смогу поступить, не готовясь специально, - театральные вузы например, а заодно маркетинг, лингвистические… в общем, из всех полезных, интересных, не сложных и не блатных остается исторический факультет.

- Почему в педе? Почему не МГУ, например? - спросил папа, выпускник МГУ.

- Кстати, да. Исторический в МГУ очень сильный, - сказала мама, выпускница МГУ с красным дипломом.

- Потому что, - ответила Инга, - причин много. Во-первых, меня могут срезать - там тоже много мест проплачено. Во-вторых, там большой конкурс, высокие требования, моих знаний может и не хватить, а готовиться специально я не стану. В-третьих, МГУ*- крупнейший вуз, там должны учиться самые талантливые люди, у которых есть призвание, а я? Я просто хочу получить корочку и интересно провести время, раз уж пять лет придется тратить на учебу. И зачем мне отнимать место у кого-то, кто мечтает об истории? И в-четвертых, в МГУ наверняка строго с дисциплиной, с посещаемостью, с успеваемостью, в общем, там тяжело учиться, а я не готова совершать подвиги по овладению знаниями.

Поэтому пойду в МГПУ - он достаточно крупный и известный, его диплом котируется, но там все проще во всех отношениях.

- У тебя очень легкомысленное отношение к высшему образованию, - только и нашла что сказать мама.

- Да, ма. Я действительно считаю высшее образование в гуманитарных отраслях совершенно не нужным. В поговорке, которой раньше встречали молодых специалистов на производстве: «Забудьте все, чему вас учили в институте», - лишь доля шутки. Человек либо приобретает нужные знания на практике - либо не приобретает их совсем. Институт ничего не может дать, надо просто идти и работать, - уверенно сказала Инга, - это же не медицина, где нужно учиться и учиться. Статьи надо учиться писать, работая журналистом, - а если не берут, бесполезно учиться пять лет теоретически, надо просто искать другую отрасль для реализации. - Инга улыбнулась. - У меня не легкомысленное отношение к тебе и к папе, поэтому я иду в институт. Надеюсь, вы мне это как-нибудь зачтете, когда соберетесь пилить за что-нибудь,

- Тебя распилишь, - проворчала мама, на тебя где сядешь, там и слезешь.

- Ты бы предпочла лет до тридцати все за меня решать и везде пристраивать и хлопотать? - прищурилась Инга. - Татьяне завидуешь?

Татьяна была маминой коллегой. Она рано родила дочку, которую назвала Милочкой и в первые пять-семь лет Милочкиной жизни практически не принимала участия в ее воспитании.

Училась, работала, ребенок жил у бабушки (отца у Милочки не было), иногда на выходные Татьяна дочку забирала, но толком не умела с ней общаться и быстро от нее уставала. Потом Татьяна вышла замуж - Милочке опять не нашлось места в ее доме и жизни, и, когда неожиданно умерла Татьянина мама, Милочка свалилась на Татьяну как снег на голову. И тут Татьяна обнаружила все возможные издержки бабушкиного воспитания. Девочка была неглупой, доброй, общительной, но избалованной до крайности, изнеженной, слабой, не умеющей принимать даже элементарных решений, плаксивой и обидчивой. Училась Милочка с четверки на тройку, ничем не хотела заниматься, физические нагрузки ненавидела. Татьяна билась с дочерью так и этак, но опустила руки. Даже выбор, какое платье надеть, красное или синее, был для Милочки тяжелым бременем, она предпочитала услышать вердикт от старших. Любые трудности вызывали у девочки слезы, она даже не пыталась их преодолевать, сразу отступала и обижалась.

Муж честно сказал Татьяне, что она сама во всем виновата, - воспитывала бы с рождения, как положено, и Милочка стала бы нормальной. Ему падчерица категорически не нравилась, он даже предложил отдать ее в интернат - дескать, там научат самостоятельности.

Может, Татьяна и не была хорошей матерью, но отдать ребенка в интернат оказалось выше ее сил, Через два года измен и фактически параллельного проживания они с мужем развелись. Татьяна принялась искупать свою вину перед Милочкой, устраивая дочери жизнь. Она нанимала ей репетиторов, за руку водила сдавать экзамены в институт (факультет выбрала тоже Татьяна), усаживала готовиться к семинарам и лабораторным, потом пристроила на работу через знакомых, регулярно наводила справки и даже пыталась дружить с Милочкиными коллегами. В общем, Татьяна постоянно занималась решением каких-то Милочкиных проблем, попытками вести Милочку по традиционному пути и ограждением тепличной девочки от реальности.

- Она ее замуж еще не выдала? - поинтересовалась Инга.

- Тебе-то что?

- Да ничего. Интересно. Все-таки Милочке скоро уже тридцать, пора бы. Ну ма, ну скажи,- затянула девушка нарочито детским, вредным голоском.

- Пора, пора. Татьяна уже ищет ей жениха.

- Кто бы сомневался! Где ищет?

- По подругам - у кого мальчишки есть или у кого из друзей сыновья тоже домашние. Милочке же не нужен олигарх или знаменитость - ей нужен просто хороший муж, желательно без тяги к приключениям.

- Думаешь, найдет? - спросила Инга.

- Найдет. Милочка - девочка симпатичная, готовит вкусно, характер у нее покладистый. Таких женщин мужчины любят.

- Что же она тогда до сих пор не замужем? - перебила Инга, втайне оскорбленная определением мужской любви.

Инга не умела готовить, учиться не хотела, а свой самостоятельный и упрямый характер искренне считала хоть не покладистым, зато интересным.

- Она же сама не навязывается. Она домашняя девочка, а сейчас многие женщины на шею мужчинам вешаются - мужчинам и недосуг заметить тихую Милочку.

- Значит, надо быть активнее, - сказала Инга.

- Кому как. Тебе бы, наоборот, поумерить свою прыть. Какой мужчина захочет жениться на тебе, если ты ему ни в чем не будешь уступать? Карьеристок и феминисток никто не любит.

- Ну и пусть! - заупрямилась Инга. - Лучше вообще жить одной, чем притворяться. Лучше не выйти замуж никогда, чем терпеть мужа, который выделывается и хочет видеть рядом с собой не жену, а помесь собаки с кухонным комбайном.

Мама улыбнулась с таким снисходительным пониманием, будто хотела сказать: «Подрастешь - поймешь», - и обиженная Инга, объявив, что ей с утра надо начинать искать работу, сбежала к себе в комнату.

А мама на самом деле встревожилась не на шутку.

- Ты не боишься, что наша дочь станет феминисткой? - с ужасом спросила она Ингиного папу ночью.

- Ммм, - произнес засыпающий папа, - а что страшного?

- Как - что? - возмутилась его спокойствием мама. - Она будет ненавидеть мужчин, у нее не сложится личная жизнь, она не выйдет замуж, у нее не будет детей, или она будет тащить ребенка одна, и ее будут считать вторым сортом.

- Разве феминистки ненавидят мужчин? - удивился папа.

- Вроде да: А какая разница? Главное, что над ними все смеются и у них проблемы в личной жизни. Ты хочешь, чтобы наша дочь была такой?

- Я хочу спать, - честно признался папа, - а наша дочь будет такой, какой она захочет, независимо от того, что мы о ней сейчас наговорим и что придумаем или решим. Поэтому давай спокойно заснем, раз мы все равно не можем ничего изменить. Папа действительно заснул. А Ингина мама, не обладая спокойствием мужа (когда она сердилась, она называла мужа чурбаном бесчувственным) вздыхала еще почти час, обдумывая, как спасти дочь от страшной судьбы всеми презираемой и несчастной феминистки.