Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений

XV

Юнкер Авдуш Цепа не ослаблял своей энергии и на следующий день; помогая сестре и больному зятю полковнику Казбегорову устроиться на новом месте жительства в Курске, все пробелы старался заполнить собственной персоной. Рано утром, проснувшись в хорошем настроении духа, он поторопился на городской базар, который в то время в Курске еще существовал, кое-что купил из продуктов, достал крестьянина с санями и, быстро сложив всей своей семьи, «манатки», весело и мирно переехал в «собственную» квартиру, где и устроился с мебелью хозяина. Разложили постели, белье, одежду, а в 8 часов утра уже сидели у стола и завтракали, непринужденно болтая о дальнейшем устройстве жизни в необъятной стране родной, неожиданно ставшей для них чужой, холодной, дикой, с законами и порядками времен полного абсолютизма. Пригласили, конечно, и хозяина дома Любеку, познакомились, заплатил ему Казбегоров и квартирную плату вперед за месяц, и все передали свои документы для приписки в городской милиции: все как и полагается добрым гражданам в стране «великой».

— Вот, сестрица, теперь ты и хозяйка в своей квартире, — смеясь, сказал Авдуш, собираясь уходить на службу.

— Так легко сказать «хозяйка»! — ответила она и серьезно пояснила: — Ведь мы, все трое, снова начинаем! Теперь только — учиться жить в этой смешной стране «С.С.С.Р-ов», и потому возможные грехи у того или у другого должны снисходительно прощаться. А продукты и прочее тяжело доставать и здесь, ведь крестьяне привозят на базар очень мало; все эти несчастные карточки, творенье рук дьявола через «товарищей»; человечество, заметно приближающееся к положению скотов двуногих, а дальше — и зверей опасных; но вы, господа, оба должны придти мне на помощь…

— Будь спокойна! Мы остаемся твоими покорными и верными защитниками-слугами, — успокоил ее Давид Ильич, сидя у стола и улыбаясь жене, он писал прошение правлению ученого комитета».

— О, в этом-то я и не сомневаюсь, мой верный рыцарь, — весело ответила она и, подойдя к мужу, начала было просматривать написанное прошение; но Авдуш, уходя на службу, помешал ее намерениям, попросив купить ему в городе, если и она пойдет с Давидом Ильичем, кое-что необходимое из белья и постели, на случай, если придется ему неожиданно выехать в деревню для производства технических работ.

— Да, твою просьбу мы исполним, — и она пошла проводить брата и закрыть за ним дверь. — Дэзи! Мы теперь одни остались, — первой заговорила Людмила Рихардовна, присаживаясь к столу, — будем говорить откровенно: у нас нет дров, керосину, некоторой столовой и кухонной посуды, надо же все это приобрести теперь же.

— Я никогда не занимался подобными делами. — запротестовал было Давид Ильич, но взглянув на серьезное, задумчивое лицо жены и заметив ее душевное страдание, поспешил добавить: — Сегодня я первый попробую эту новую работу; большому кораблю — большое плавание; нога моя немного успокоилась, а для облегчения ее надену ботинки…

И он молча переобулся, оделся и вышел на улицу: машинально зашел в первую попавшуюся лавчонку, которые в то время в Курске еще кое-как содержались, и спросил керосину. Ему ответили «есть», подали и новую банку, налили 10 фунтов керосину и сказали цену. Он как-то машинально уплатил деньги, взял банку с керосином и ушел домой. У себя же на кухне, налил керосину в примус, в лампы, купленные еще Филиппом в Старой Руссе в 1916 году; одну из них, маленькую, оставил на кухне, а другую, побольше и покрасивее, внес в комнату и аккуратно поставил на комоде. Людмила Рихардовна, так же молча, копалась в чемодане и доставала какие-то кружевные дорожки, вышитые занавесочки, примеряла к окнам, к комоду. Он опять молча вышел на улицу и машинально направился на ближайший рынок за углом: крестьяне с возами дров стоят отдельной группой; поговорил с одним, с другим, с третьим, и двум из них указал дорогу — ехать к нему на квартиру, а там, мол, хозяйка укажет где нужно складывать дрова; а сам пошел по рынку дальше: купил топор, одну-две кастрюли, еще кое-что из мелочи, несколько ножей и разных вилок, тарелок и быстро опять пошел к себе домой. Людмила Рихардовна была уже на дворе, около возов, помогая крестьянам носить дрова в сарай и складывать их там. Давид Ильич молча передал ей все свои покупки, и она ушла также молча к себе в комнату, а сам он принялся за дрова, живее помогая крестьянам носить в сарай. Наконец кончили и эту первую тяжелую работу. Он уплатил и деньги крестьянам, молча, сколько просили с него на базаре, закрыл ворота за уехавшими возами, вернулся в сарай, нарубил дров так же, как видел он когда-то у себя в имении, на даче «Казбегор» рубил дрова его садовник-сторож; две большие охапки дров отнес на кухню и уложил около плиты, а затем вернулся опять к сараю, запер двери на замок и, войдя в комнату, ключ передал жене, а сам молча разделся, присел к столу и только тогда, тяжело вздохнув несколько раз, положил голову на руки и задумался.

Людмила Рихардовна все время молча наблюдала за мужем, за его работой; в конце концов не удержалась, разразилась громким, веселым смехом, подошла к нему и ласково заговорила:

— Дэзи! Ты переутомился! На первое время так быстро и так слишком много работать не нужно. — И она, поцеловав его в голову, добавила: — Я приготовлю сию минуту кофе, попьем, перекусим, отдохнем и пойдем в город по своим другим делам…

— Хорошо! Я согласен, — ответил он, улыбаясь. — Предполагал ли я работать в своей жизни такую ничтожную работу, когда учился в гимназии, а затем в университете, защищая степень звания «доктор психологии», дальше — военное училище, военная академия и наконец — служба офицером, в Генеральном штабе, и научные занятия… Все это съели чужие люди, откуда-то пришедшие, без боя покорившие, поработившие большую нашу родину и создавшие «С.С.С.Р.». В этом случае сбывается пословица, передать которую в словах, право, даже затрудняюсь, ибо она слишком некультурна и вульгарна, пригодна для употребления только лишь именно в этом несчастном «С.С.С.Р.».

— Правда, правда! Я знаю ее, не трудись повторять, — поспешила подтвердить Людмила Рихардовна, с доброй улыбкой накрывая стол салфеткой и приготовляя два прибора для кофе.

Около полудня супруги Казбегоровы вышли в город и медленно направились в ученый комитет, на Большой Красной улице в доме № 13; где, записавшись в очередь на прием к председателю, присели в комнате для посетителей. Неожиданно мимо них прошел какой-то сгорбившийся старик с длинной белой бородой, обратно вернулся в соседнюю комнату, а потом вновь быстро куда-то прошел по коридору, скоро опять вернулся, все время внимательно прислушиваясь к французской речи Давида Ильича и Людмилы Рихардовны, которые свободно на французском языке критиковали «дикие» обычаи и порядки, силою в то время, вводимые в «С.С.С.Р.». Вдруг старик остановился и, также на французском языке, обратился к ним:

— Людмила Рихардовна и Давид Ильич! Здесь и стены имеют уши: в ученом комитете и ученые люди разных политических убеждений! Здравствуйте!

Супруги Казбегоровы быстро поднялись и, в сильном смущении, оба опустили головы.

— Не узнаете? Профессор Крукс, — тихо пояснил старик, ласково улыбаясь.

— А-а-а! — только и успели произнести супруги. Профессор Крукс, знаком руки быстро остановил их восторг и вновь тихо заговорил:

— Никто и ничего не должен знать о нашей прошлой совместной службе и о служебном положении; а о подробностях поговорим после. Оказывается, когда многомиллионные армии Российской империи были еще на фронтах, а мы были в штабе своего корпуса на Северном фронте, всю великую империю и российскую территорию действительно легко, без единого выстрела, завоевали откуда-то пришедшие совершенно чужие люди, с чужими фамилиями, как и исторические Чингизхан, Батый и другие дикие герои, а теперь, провозгласив «чудодействующее» на двухсотмиллионные народные массы России «С.С.С.Р.», всю эту массу народа поработили, закрепостили и управляют диктаторски; а им за это, народы России платят дань от урожая своего и налоги и приносят личную повинность; что, конечно, аккуратно все регистрируется по карточкам и в рабочих книжках. Вообще дела XIII столетия пришли. Ну, а вы? Хотите к нам на службу, что ли?

— Да! — также тихо ответил Давид Ильич.

— Это можно! Но только вам придется с месяц обождать; вакансий нет теперь. Идите за мной, я введу вас к председателю через канцелярию вне очереди. Он милый и добрый старик, ученый академик и профессор, но весь находится в руках «товарищей», а нашего комиссара, на ваше счастье, как раз и нет; его вызвали на какое-то заседание, — пояснил профессор Крукс на ходу и ввел супругов в кабинет председателя.

Председатель, академик Ноша, по рекомендации профессора Крукса любезно принял просителей, внимательно выслушал их просьбу и откровенное признание в наступлении тяжелой и почти голодной жизни; не упустил момента убедиться по документам и об образовательном цензе и, в заключение, все же обещал принять, хотя и на низкую, быть может, должность, предварительно переговорив со своим комиссаром Беком.

До выходных дверей Казбегоровых проводил все тот же услужливый профессор Крукс и на прощанье, сморщившись и ероша рукой на голове серые, густые и упрямые волосы свои, тихо проговорил:

— Я объездил всю обширную территорию великой России и окончательно убедился: гибель империи все же произошла на Северном фронте. Что же касается настоящего «С.С.С.Р-овского» царства, так в нем коммунистические вожди и тень императора постарались убрать, уничтожили ее. Но имейте в виду: жизнь народов полна эволюции, неожиданностей… Я уже старик преклонных лет, а все же день и ночь, без отдыха, искал теперь руководящий свет и, под конец моей езды, направляясь на юг и приближаясь к Курску, неожиданно услыхал голос, который и открыл мне путь. Голос этот был из моей души, во мне, а свет, который я искал, оказывается, целая вселенная — это я, человек. А теперь, как видите, акклиматизировался за три с половиною месяца: истощал, отпустил длинную бороду, запустил волосы на голове, а на спине вырос горб от холода и голода… Судьба! Надеюсь, и вы, мой милый «психолог», также скоро догоните меня, хотя еще и в молодых летах. Здешние «мерзавцы» куда лучше тех «мерзавцев», которых мы встречали в корпусе, на фронте… — И старые сослуживцы, друзья и ученые весело рассмеялись, пожав друг другу руки навсегда.

Супруги Казбегоровы поспешили выйти на улицу, и только там Людмила Рихардовна тревожно, но тихо первая заговорила:

— Он, кажется, начинает с ума сходить? А еще профессор, теперь-то и забывает элементарные понятия, что «в судьбе нет случайностей»: люди, народы сами создают ее, а не встречают свою судьбу. Без оплошности человечества судьбе нет места среди людей, народов. Человечество от природы одарено умом; значит, нужна только лишь крепкая вера, сила воли, надежда и реальная, здравая работа…

— Да-а-а! — протянул и Давид Ильич задумчиво. — Жаль такого «великого ученого» старика, как профессор Крукс. И как он скоро изменил свои правые убеждения? Пропал человек навсегда! Ни за что! По данным нашей добровольческой разведки с юга, с Кубанского края, профессор Крукс уже числится в партии сочувствующих большевикам и считается первым кандидатом в партию «коммунистов». Его увлекло «влево», и теперь еще ему помогает в этом деле какая-то молодая дама, вдова фабриканта из Москвы, состоящая уже в партии последних. Какой ужас! Какой ужас! Люди науки, и те не могут удержаться, защитить себя, от зла «удушливой красной пропаганды», в особенности в тех случаях, когда оно исходит из уст таких «московок», как молодые, красивые… История развития семьи, общества, государства, наций, в которой сыграла большую роль женщина, теперь же эта же женщина низводит эти исторические достижения обратно, к нулю. И первый, пробный, эксперимент масоны, по-видимому, решили произвести над большим российским народом, превратив большую страну в пустыню, степь с обширными лесами и болотами, во всех отношениях и со всеми последствиями…

И они медленно пошли дальше, по улицам города, рассматривая древние исторические достопримечательности его и кое-где еще сохранившиеся следы прогрессировавших в свое время культурно-национальных памятников старины.