Глубокий рейд

Глава 19–20

Они собрались, ну конечно же, в чайной — а где ещё могут собраться казаки, чтобы их жёны любопытные не тёрлись рядом да не слушали, о чём они будут говорить?

Денис Калмыков был невысокий казак, руки твёрдые, заскорузлые, как из грубого, твёрдого, темного пластика. Видно, он очень хотел заработать денег, и потому поначалу разговаривал и вёл себя с Акимом как со старшим по званию.

— Готов выступить по утру, господин прапорщик.

— Слышь, Денис… ты это… не надо этого, — Саблин немного смущался от такого поведения товарища. — Не на фронте мы. Говори просто.

И одежда у Калмыкова была застирана до невозможности, и ещё не раз зашитая. И Аким, желая угостить его, заказал водки не кукурузной, а кактусовой.

— Ишь ты, — беря красивую рюмку с синей жидкостью своими чёрными пальцами, произнёс Денис.

«Нет, то не пластик».

Пальцы его смахивали больше на корни древних коряг, что плавали в болоте ещё с тех времён, когда тут были деревья. Они выпили, и Денис, ставя рюмку на стол и не закусывая, произнёс, кивая головой, словно с чем-то соглашаясь:

— Удивительная вещь.

— Денис, а ты кто по профессии? — спросил Саблин.

— Так минёр я, а ты, Аким?

— Я из штурмовых… Ну, был раньше, — говорит прапорщик и продолжает: — Слушай, Денис, а ты ведь к Оби за налимом ходишь?

— Да, к Оби, я и к Енисею ходил, но там уж дюже бегемот лютует. Там болото сразу в реку уходит, а река глубокая, мальца опасно там… Бегемот там лодку мне дважды бил… А у Оби — там болота разливные… Там спокойно… В омуты не плавай, и всё… Ну и к берегам шибко не подплывай… — рассказывает Калмыков.

— А до Мужей ходил? — продолжает расспросы Саблин.

— Не-е… — качает головой Денис. — Он за Обью, чего мне там?

— Но где он есть, знаешь?

— Знаю то место, там промысловики собираются, отчаянные люди.

— А с кем же ты за налимом на Обь ходишь? — Акиму это действительно интересно как рыбаку, сам он вываживал налима всего раз семь или восемь, и все те разы были нелёгкие. Он разглядывает невысокого и, кажется, щуплого казака с блёклыми серыми глазами.

— Раньше с Митяем Рогаткиным ходил. Так его в прошлом годе убили. Что же… — Денис пожимает плечами. — Теперь один хожу.

— Один? — удивляется Саблин.

Он и сам ходит в болото в одиночку, хотя подавляющее большинство казаков рыбачат парами. Это от жадности, чтобы не делиться ни с кем уловом и не показывать никому рыбные места. Но это он… Во-первых, Саблин отлично знает все окрестные воды, а во-вторых, он очень редко уходил от станицы далеко. Как правило, прапорщик уже к середине дня возвращался домой с уловом. Но вот чтобы так… За налимом на Обь… Неделю, ну дней пять в один конец… И в одиночку?

— Один, — отвечает Колмыков так, как будто в этом нет ничего такого.

«От нужды он такой храбрый… Или по глупости?».

Они закуривают все как один, а Саблин разливает по рюмкам синюю водку.

— Слушай, Денис, — заговорил Ряжкин, — А ты говоришь, к берегам там подплывать не нужно… Что, зверья на берегах много?

— О, — Колмыков сдвигает брови, давая понять, сколько там всякой нечисти. — И не спрашивай даже… Камень рядом, посты пришлых, а за ними — лаборатории, какой там только сволочи по рогозу не шуршит. Иной раз так орут в ночи, что жутко становится… шлёпают по воде, плещутся у берега… Я лодку ставлю на якорь, где поглубже, чтобы метра три под днищем было, и в тихом месте. Оружие с предохранителя снимаю.

Казаки выпивают, а Денис снова не закусывает, а потом уходит в уборную, а Саблин, беря из тарелки большой побег печёного кактуса и кладя его на хлеб, говорит Ряжкину:

— Отчаянный он.

— Храбрый казак, — соглашается Василий, тоже закусывая, — только до водки слабый, ты насчёт этого с ним построже будь.

— Вон как⁈ — удивляется Саблин.

— Угу, — кивает Ряжкин.

Когда он вернулся, они стали обсуждать дорогу и то, что Акиму нужно заехать в Преображенскую на денёк, потом решали, что с собой взять: еду, топливо, воду, снасти, взрывчатку. Саблин напомнил казакам, что нужно будет взять броню и оружие, а также рацию и блок РЭБ. А МИК, на всякий случай, он обещал взять сам, у него имелся один.

— С медкомплектами все знакомы? — уточнил он на всякий случай.

И Василий, и Денис кивали: знакомы. То есть готовились они к дальней поездке со всей серьёзностью.

— Казаки, — сразу тут, на берегу, предупреждал товарищей Аким, — денег мне вперёд не заплатили, так что… Короче, всё получим по возвращению.

— Пусть так, — сразу согласился Калмыков.

И Ряжкин был не против, это Акиму даже льстило немного: нет денег, поедем даже без аванса, но вы мне верьте, всё будет. И ему верили, как ни крути, а его слово стоило больших денег.

Через час они закончили совещание, и Саблин пошёл к стойке расплачиваться. А там как раз была Юнь. Она давно пришла, но не подходила к их столу из осторожности. И теперь, выкладывая на пластик стойки деньги, Аким говорил ей, как всегда негромко:

— Послезавтра жду тебя в гостинице «Дон».

— Я уже собралась, — отвечала хозяйка заведения, не поднимая на него глаз. — Только о том и думаю.

После чайной, идя домой, Аким встретил своего родственника, Виталия, то был муж двоюродной сестры Насти. Виталик попросил его помочь панель солнечную на крышу поставить. Купил только что.

Поставили, поговорили.

Он ещё не успел вернуться домой, а ему уже пришло сообщение на коммуникатор от Сашки, короткое, как всегда, без лишних предисловий: «А ты где?».

Перед тем как расстаться, они немного с Каштенковым ругались. Ну как ругались, это скорее было мужская полушутливая болтовня.

— Быстрее бы уже доехать, — говорил, развалившись в грузовике на мешках со снаряжением, Саня в последние часы возвращения в станицу. — Видеть твою ряху постную не могу, сил уже нет, как забыть её хочется…

— Ты это… — бубнит Саблин ему в ответ, — ты сначала только снаряжение на склад сдай, а потом можешь забыть меня на полгода, до нового призыва.

Казаки посмеиваются, слушая разговор командиров.

— Сдам, — мечтает Каштенков, — сдам и забуду тебя, как страшный сон. Полгода без тебя, без занудства твоего… Хорошо как будет.

Балабол Сашка…

«Хвалился, что полгода видеть меня не захочет… Едва три дня прошло, как расстались, и уже: 'А ты где?».

Аким был небольшим любителем набирать буквы, но тут уже встал и написал Каштенкову:

«А что, уже полгода прошло?».

Написал, посмеялся и пошёл дальше. А через полминуты новое сообщение:

«Хорош ты уже… Я у твоей калитки полчаса стою. Ты где?».

«Иду», — пишет Аким.

Он по глазам своего зама сразу понял, что тот что-то пронюхал, и пока Настя собирала им на стол, Каштенков заговорил:

— Ты никак намылился куда?

— Чего? Ты про что? — Саблин делает вид, что не понимает, о чём говорит его товарищ. А сам думает: «Ну, вот она, бабья рация, и заработала. Уже вся станица про дело моё знает!».

— Ой, Аким, дуру-то не валяй, а! — морщится Саня, как от кислого. — Говори, куда собрался?

— Сначала скажи, откуда проведал про мои сборы, — интересуется Саблин. — А уж я потом…

Каштенков ухмыляется:

— Так моя родственница в госпитале работает.

— Агафья, что ли? — догадывается Аким.

— Ну, так… — улыбается Саня улыбкой человека, которого не проведёшь, который всё видит, всё замечает. — Пришла сегодня к жене и рассказала ей, что привезли несколько дней назад Савченко в госпиталь, говорит: напополам, считай, разорванный, в капсуле сохранения его везли, а он себя в кому не давал ввести, всё ждал чего-то, а тут, говорит, Саблин пришёл и у Савченко два часа просидел, всё говорили и говорили о чём-то, непонятно о чём, но Савченко пришлось ещё обезболивающий ставить. А потом, когда ты ушёл, Савченко звал врача и сказал: всё, давай кому.

— И что же ты решил? — усмехается Саблин.

— Задумал ты что-то… вот что я решил… –выпалил Саня. — Я сразу об этом подумал, что Савченко тебе работу предложил, а тут только что ещё Терентия Белова встретил, а он говорит, что ты с Дениской Калмыковым и ещё с каким-то казаком в чайной сидите… шушукаетесь… А должен ты быть на рыбалке. Ты об ней мечтал три последних месяца.

— Да откуда ты знаешь, о чём я мечтаю? — усмехается Саблин.

— Да уж знаю! — заявляет Каштенков уверенно.

— Всё-то ты знаешь… — говорит Аким и тут же становится серьёзным. — Сань, ты это… не забудь завтра в полк сходить рапорт написать.

— Какой ещё рапорт? — настораживается Сашка. Он тоже уже не шутит.

— О зачислении в разведотдел, — продолжает прапорщик всё с той же серьёзностью.

— Чего? А кого зачислять-то?

— Как кого? — удивляется Саблин. — Тебя, конечно. Ты и меня с Савченко вычислил, и что мне снится, знаешь; с таким-то талантом всяко тебе в аналитиках быть… — тут Саблин уже не выдерживает и начинает смеяться. Да так задорно, что даже Настя, расставляя посуду на стол, посмеивается вместе с ним.

— Ой-ой, вот так шутка! Не поперхнись только… — кривляется Сашка. — Ты глянь — и Акимка наш шутить, оказывается, умеет. Э-эх, а ещё командир называется, — Саня машет рукой. И видя, что прапорщик отсмеялся, он продолжает: — Ну так что, Аким? Идёшь ты куда-то с Калмыковым?

— Иду… — наконец произносит Саблин.

— Идёшь, — теперь Сашка говорит с заметной обидой. — И дело вам Савченко, наверное, выгодное придумал.

Прапорщик молчит, а Каштенков не отстаёт от него:

— Ну что… Ну… Аким… Выгодное дело?

— Да Бог его знает, — Саблин косится на жену, которая так и вьётся вокруг казаков, навострив уши. — Как пойдёт.

И тут Сашка задаёт главный вопрос, из-за которого и припёрся в гости к своему командиру:

— А раз дело выгодное, что же ты Калмыкова зовёшь, а не меня? Он тебе товарищ, что ли, боевой?

И Саблин опять ему отвечает серьёзно:

— Это потому, Саня, что шестнадцатого числа, с утреца, у тебя совещание у полковника.

Настя опять хихикнула, а Каштенков поморщился и говорит:

— Так не смешно уже, первый раз смешно, а второй раз не смешно…

— Так я и не шучу, Сань, — продолжает Аким серьёзно, но в то же время и буднично, — совещание у полковника будет, шестую сотню в полку формируют, мне первый взвод предложили, согласился, но шестнадцатого буду в отъезде, вот ты на совещание к полковнику и пойдёшь. Как заместитель командира взвода. Там офицеры соберутся полка, взводные, составы взводов будут прикидывать, регламент, оружие, транспорт… Всё как обычно, Сань…

И Саша, и Настя смотрят на него, рты раззявили.

Шестая сотня… Первый взвод… Совещание…

— Так ты, что, до шестнадцатого не вернёшься? — наконец произносит Каштенков.

— Я на Обь пойду, Саша, потому и Калмыкова с собой беру, он там налима промышляет.

— А третьим кто?

— Ряжкин.

— А его почему берёшь? — и опять в голосе Сани упрёк, обида.

— Далеко идти… А он радист, а по болоту лучше таскаться с рацией, — объясняет Саблин. И смотрит на свою жену, которая превратилась в слух, аж не шевелится, боится, что мужчины её выгонят с кухни. А ей так всё интересно.

— Молодец ты, — наконец с упрёком произносит Сашка. — Сам, значит, на дело интересное и денежное отправляешься, а меня в штаб, бумажки ворошить…

— Сань, ты третью лычку на погон получить желаешь? — спрашивает Саблин у своего зама. И так как тот сразу не отвечает, Аким заканчивает тот разговор. — Да и должен кто-то на совещании от первого взвода быть.

Глава 20

Когда товарищ ушёл, Аким сел смотреть свою броню. Хотя был он человек насчёт всего, что связано с войной, очень аккуратный, тем не менее сел и проверил все приводы и узлы соединения, всю электронику, аккумуляторы. Потом оглядел дробовик, пистолет, гранаты, ультракарбоновую охлаждающую кольчугу, подсумки, баллоны с хладогеном, пояс-патронташ… В общем, всё, что собирался завтра взять с собой. Сложил всё в ящик. Теперь ему было спокойнее.

Жена была тут же, занималась по хозяйству, а сама косилась на него, но не заговаривала. Было видно, что у неё вопросы к нему есть, но она молчит, терпит… Тут и Наталка вертелась, и Олег. Сын помогал ему при этом, парень давно уже был знаком с броней и опять примерил шлем отца, а потом снял и поинтересовался:

— Бать, а ты лодку заберёшь?

— А что? Почему спрашиваешь?

— Ну, я подумал, что если ты лодку оставишь…

Саблин бросил взгляд на жену и по её лицу всё понял:

— Нет, один ты в болото пока не ходишь.

— А если с другом?

— С Андрейкой, что ли? — сразу догадывается мать.

— Нет, рано вам, — заканчивает разговор отец. — Да и лодку я заберу.

Настя довольна, она поглядывает на мужа одобрительно. Мать не хочет, чтобы её второй сын с малых лет без отца ходил в болото.

— Все ребята уже ходят, — бубнит Олег расстроенно. — Тут поблизости к станице ни бакланов нет, ни выдр.

— Вытащит тебя щука из лодки — и вякнуть не успеешь, — поясняет Саблин, — начнёшь в воде барахтаться, респиратор слетит, вдохнёшь пыльцу… Или хлебнёшь воды с амёбами, сожжёшь пищевод… — объяснил отец и закончил: — Вернусь, пойдём вместе.

Сын ещё что-то хотел сказать, хотел поспорить, но мать произнесла:

— Отец сказал — всё, разговор окончен.

Потом он поужинал и лёг спать пораньше. Но жена не дала ему сразу заснуть, тут уже она не сдерживалась и, обнимая мужа, стала спрашивать и спрашивать… И про новое назначение в шестую сотню, и про разговор с Савченко, и про дело, что ему предстояло сделать. И он рассказал ей о том, о чём можно было рассказывать.

Чтобы успокоить. Успокоил, как мог, и сказал на всякий случай:

— И не думай ни о чём плохом. Слышишь?

— Не буду, — обещала жена. — Схожу завтра в церкву.

Надеялся прийти раньше Калмыкова и Ряжкина, проверить мотор, а когда сын привёз его к мостушкам, казаки уже ждали Акима у лодки. И вообще… Три часа утра, а народа на пристани было много. Рыбаки курили, разговаривали, смеялись, садились в лодки, уходили в болото. Нужно было подогнать лодку к участку Акима, пройти через рогоз с тиной и загрузить броню там, от чужих глаз подальше, но он думал, что как-нибудь обойдётся. Но не обошлось. Конечно, появились любопытные, которые, увидав ящики с бронёй и оружием, спрашивали:

— Казаки, а это вы куда собрались?

— За налимом, — сразу нашёлся, что ответить, Ряжкин. — На Обь.

— Ага, а места там неспокойные, лучше при броне, — добавлял Калмыков, укладывая последний ящик в лодку Саблина.

— О, — уважительно говорили казаки. — Удачи вам.

И чтобы не торчать дальше на пристанях, товарищи, как только всё было готово, уселись в лодку. Аким сел на руль. Сначала нужно было выбраться из прибрежных зарослей, тут у берега, в тине, особо не разгонишься. Поэтому пошли на север, на «большую воду». Там открытого пространства было больше, рогоза, тины и отмелей с островками — меньше. Лодка у Саблина вместительная, сама по себе не лёгкая, ещё и загружена как следует. Хоть мотор у Акима был отличный, но даже ему было не под силу без труда толкать эту тяжесть через ряску и тину. Посему до главной воды лодка тащилась более часа. А потом, когда уже начало светать, они наконец увидели, что стены рогоза реже закрывают всё вокруг.

«Большая вода», наконец они повернули на запад. Тут уже из мотора можно было выжать как следует. И по открытой воде они пошли заметно быстрее.

К восьми часам Денис с Васей сели на носу есть, перекусили, и Калмыков пришёл на корму к Саблину:

— Аким, иди поешь.

И сменил его у руля.

От станицы Болотной до станицы Преображенской по суше, вдоль песков, всего сто восемьдесят километров. По Енисейскому тракту три-четыре часа хода на грузовике. Но по воде получалось почти двести шестьдесят километров, да и те не всегда по прямой, и через ряску четверть пути пришлось пробиваться; в общем, шли они больше шестнадцати часов, ни разу не заглушив двигатель. Останавливались лишь тогда, когда нужно было залить топлива в опустевший бак.

— Хороший мотор! — восхищался Денис. — Ты глянь, какую тяжесть тянет весь день, — и не греется, и топливо не жрёт, и масло цело.

— Да, мотор у Акима знатный, — соглашался с ним Ряжкин. — Лодке подстать.

Приятно было такое слышать Саблину, словно его самого хвалили. Да, лодка и мотор у него были отличные.

В общем, когда день уже покатился от полудня к вечеру, им навстречу стали попадаться лодки с рыбаками, и чем дальше они шли, тем больше тех лодок встречалось.

— Близко уже, — кричал Акиму Вася, — скоро будем.

Саблин ему кивал: да. И вправду, тины и рогоза становилось всё больше, а значит, берег был ближе. И уже через полчаса они вышли к длинным, уходящим далеко в воду узким мосткам-пристаням.

— Здорово, станичные! — кричал Денис двум мужчинам, что копались в одной из лодок у пристани.

— И вам здравия желаем, — нейтрально отвечали те, бросая свои дела и пристально разглядывая проплывавшую на малом ходу лодку Саблина.

— Где у вас привязаться можно? — продолжал Калмыков. — Куда лодку поставить на ночь?

— А кто ж вы такие будете, люди добрые? — на всякий случай интересовались местные.

— Второй полк! — крикнул им Ряжкин.

— А, Болотные… А мы из седьмого… Здорово, браты! — сразу подобрели местные казаки. — Вам можно везде, становитесь, где приглянется.

Так вопрос со стоянкой был решён.

Станица Преображенская была много больше станицы Болотной. На родине Саблина набирался лишь один полноценный полк. А в Преображенской казачьих пластунских полков было четыре.

Поначалу там собирались Седьмой и Восьмой полки, а потом добавился и Десятый, но народа на этом выгодном участке берега было столько, что лет десять назад тут стали набирать ещё один полк — Девятнадцатый. Тут было четыре церкви и два госпиталя, всякий из которых был больше того, что размещался в Болотной, ещё тут была техническая школа и школа медицинская, в которой после обучения у доктора Юра Саблин собирался получать медицинский патент.

— Ну что, казаки, — говорит Саблин, когда лодка была уже пришвартована к пристани, — тут нам придётся просидеть сутки. Дождаться нужно одного человечка.

— Ну, посидим, коли нужно, — говорит Ряжкин.

— А мы этого человека с собой возьмём? — интересуется Колмыков.

— Да нет… Он нам даст одну флэшку, без которой нам ящики в Мужах не отдадут, — объясняет Аким. Конечно, о том, что сюда к нему приедет Юнь, он им рассказывать не собирается. — Я сейчас пойду узнаю, когда тот человек будет, а вы пока разбейтесь на караулы, — он вытаскивает из внутреннего кармана кошелёк и высыпает оттуда несколько железных монет. — Думаю, лодку с бронёй и снарягой без присмотра оставлять не нужно.

— Думаешь, сопрут, если оставим? — интересуется Василий.

— Станица большая, — отвечает Аким, — тут не только казаки живут, сами понимаете, народа всякого неясного тут прорва… Лучше броню без присмотра не оставлять…

«Да и лодку тоже».

Но о лодке он вслух не говорит. Казаки не возражают, все знают, что комплект брони денег стоит несусветных, и за такое добро потом не расплатиться полжизни. А Аким протягивает деньги Ряжкину:

— Один на караул, второй ужинать. Потом сменитесь. Вон, кажется, харчевня тут недалеко… Но без водки.

— Есть без водки, — говорит Ряжкин.

После этого Аким пошёл по станице, решил сразу найти Елену Мурашкину с её магазином «Норильск», а заодно посмотреть, где находится гостинца «Дон», в которой он обещал Юнь снять хорошую комнату.

Он бывал тут не единожды. И по делам полка, привозил в местную мастерскую ту броню, что в его полку не могли исправить. И заплывал сюда пару раз, когда бывал тут рядом на рыбалке. Но во всех тех случаях такие места, как гостиницы и магазины для женщин, его не интересовали. А вот теперь понадобилось.

И вдруг выяснилось, что станица-то немаленькая, поди найди всё, что нужно, пришлось у людей встречных спрашивать. Пока наконец он не добрался до нужного ему магазина.

Вот тебе и магазин. Саблин и не знал, что бывают такие. Здание красивое, таких в его станице не было. Но не это удивило казака.

Вход в магазин был оборудован герметичным шлюзом, такими оборудуются госпитали. Он вошёл внутрь, дверь за ним захлопнулась, и перед ним загорелась красивая надпись:

«Будьте внимательны, особенно дамы. Сейчас будет произведена дезинфекция вашей одежды».

«Особенно дамы?». Саблин не понял, почему тут дамам нужно быть особенно внимательными.

Потом прозвучал приятный сигнал. И… и вдруг заработали где-то за стенами большие и мощные нагнетатели. На него тотчас обрушилась воздушная волна такой силы, что с его лица чуть не сорвало респиратор, пришлось рукой придержать, а его КХЗ раздулся и затрепыхался на нём. Правда, это длилось всего несколько секунд, а потом воздушный напор резко ослаб. И перед ним вспыхнула надпись:

«Приносим извинения за доставленные неудобства. Теперь можно снять респираторы».

После чего открылась вторая дверь.

«Ты глянь, как у них тут всё устроено, — входя в магазин, удивлялся прапорщик. — Видно, к пыльце люди здесь относятся серьёзно».

Впрочем, это его, отца заражённого ребёнка, даже радовало. Ведь они с Настей так и не смогли понять, когда и при каких обстоятельствах заразилась их единственная дочь.

Помещение магазина было красивое. Просторное… И, конечно же, кондиционируемое. После целого дня, проведённого в лодке, в костюме химзащиты, на страшной летней жаре, тут ему показалось даже немного… прохладно.

Ряды вешалок и полок с красивой, яркой и красочной одеждой его тоже удивили. Хотя цвета показались ему кричащими, а количество фасонов — чрезмерным. У них, в Болотной, тоже был магазин одежды, но там не было ничего красного, там была одежда, которая нравилась Акиму, всё спокойных серых или зелёных цветов. А тут аж в глазах рябит. На отдельном столе… Весь стол — необычное женское бельё… Его жена такого не носит, даже у Юнь, и то поскромнее; прапорщик, как понял это, так побыстрее отвернулся. Даже разглядывать это всё при посторонних казалось ему неприличным. А посторонние тут были. Вернее, была одна…

Продавщица. На взгляд прапорщика… необычная. Она была худой и высокой. Ростом едва ли не с него. Темноволоса. Волосы собраны в пучок, как у Юнь, видно, мода сейчас у женщин такая. Чуть лопоуха и глазаста, в общем, если бы не её худоба, с некоторой натяжкой её можно было бы назвать красивой. Брюки она носила уж очень облегающие, да и майку на лямках такую же, а под майкой ничего не было. Всё, так сказать, наружу.

В таком виде никто из женщин в станице Болотной на людях появиться не решился бы, даже распутные девки, что промышляли в чайной и в офицерской гостинице, и те выглядели поприличнее. Таких можно было встретить только в доме Савченко. Девица была молодой, она очень невежливо и даже высокомерно рассматривала Акима, и её взгляд выражал простой вопрос: а этот как сюда попал? И при этом девица, стоя за прилавком, не спеша ела апельсин, что ли…

«Нет, эта не может быть Еленой Мурашкиной. Это девчонка какая-то, притом наглая. Но трескает апельсины, а их попробуй укупи ещё. Видно, богатая… Может, и она».

Он ещё раз оглядел помещение и, убедившись, что больше в магазине никого нет, подошёл к ней и произнёс — толком не зная, как с ней разговаривать, — официально:

— Здравия желаю.

— Ну привет, казачок, — лениво ответила девица и отправила в рот очередную дольку апельсина.