Глубокий рейд

Глава 21–22

«Нет, это точно не Елена».

— Мне бы Елену повидать, — произносит он, стараясь не смотреть на майку девицы: вдруг обидится ещё.

— Я Елена, — тут девица вдруг стала серьёзной, перестала жевать апельсин. — А ты кто?

Эта её невежливая манера общаться с незнакомым человеком немного покоробила Акима. Нет, он не мог поверить, что это та самая женщина, к которой его послал Савченко, уж больно она была молодой и наглой, и… несерьёзной какой-то, и поэтому он уточнил:

— Мурашкина?

— Да, — сразу подтвердила она. И снова спросила. — А зачем я тебе?

И тут Аким не сразу сообразил, как сформулировать то, что ему от неё нужно:

— Я это… Приехал забрать у вас кое-что… Из Болотной…

И тут девица удивляет его в очередной раз: из кармана узких брюк она достаёт настоящий армейский коммуникатор. Такие полагались лишь военнообязанным, ни одна из казацких жён в Болотной личного средства связи не имела. Их же не могли неожиданно вызвать в полк. Зачем им персональные телефоны? А у этой полуголой девушки он был.

«Вот так вот… А по виду и не скажешь…».

Она, почти не глядя в экран, начинает набирать текст, и делает это с такой скоростью, о какой Саблин, со своими корявыми пальцами, и мечтать не может. А когда она закончила, то подняла глаза на прапорщика и произнесла:

— Надо подождать.

— Подождать? — он мог бы ей объяснить, что с ним ещё два человека, что им негде ночевать, что они приехали издалека и что им далеко ещё ехать, и что торчать тут долго они не смогут… Но по её отрешённому, несколько высокомерному виду прапорщик понимал, что девице было на всё это наплевать. И поэтому он просто спросил:

— И сколько нужно ждать?

И тут телефон в её руке пискнул, и девушка, едва взглянув в него, ответила:

— Приходи завтра.

Аким почти всю сознательную жизнь провёл в среде воинской, а там слово «завтра» имело значение зыбкое, почти условное, и поэтому он уточнил:

— Завтра во сколько?

Девица, не сводя с него холодных глаз, пожала голым плечом:

— Да во сколько хочешь, казачок.

«Дрянь какая-то».

В его станице ни одна женщина не позволила бы себе так себя вести. Так разговаривать с незнакомым человеком. Впрочем, что взять с этой полуголой…

Саблин вышел из магазина, из прохлады, на жару, на обжигающее солнце. Он был очень недоволен этим разговором. И злился больше не на эту грубую девку, а на Савченко.

«Видно, одна из его шалав. Не мог, что ли, найти контакт посерьёзнее? Эх, плюнуть бы на всё, сесть в лодку да уехать отсюда. К утру бы уже в Болотной были».

Но это были так — мечты. Делать ему было нечего: уже приехал сюда, людей притащил, завтра Юнь прикатит… И вправду, как он позабыл, нужно было ещё комнату снять в гостинице… Точно! И он увидал человека, что шёл по улице, обратился к нему:

— Уважаемый, а не скажете, где тут гостинца «Дон»?

«Видно, тут повсюду эти шлюзы!».

На входе в гостинице его тоже обдували, правда, там, в шлюзе, он был не один. А уж когда дверь шлюза распахнулась, Аким даже остановился, так необычно всё было внутри.

«Чистота не хуже, чем у нас в госпитале!».

А дальше… Удивительные полы блестящие, на них ворсистые ткани, железо вокруг хромированное. Лампы повсюду: на потолке, на стенах, всюду светло. И прохладно.

«Электричество они совсем не экономят!».

Два армейских офицера, майор и подполковник, сидели на удивительных толстых и низких маленьких диванчиках. С ними была женщина в юбке и, как ему показалось, с голыми ногами. Они пили что-то из небольших чашек и разговаривали, а другие люди сидели на диванчиках и смотрели в свои планшеты. Их одежда разительно отличалась от той, что носили у него в станице. Разительно.

Никогда в жизни Саблин не видал такой красоты. Всё это было удивительно, и сам он в своём старом армейском КХЗ смотрелся здесь… чужим и нелепым. Нет, это было не его место. Его место — на блиндаже КП, в болоте на рыбалке, а не тут, среди блестящих полов и маленьких диванов… И лучше бы ему отсюда уйти, но вот Юнь… Она будет искать его здесь. Придёт сюда, увидит, как тут всё… У неё голова и отключится. Начнёт его искать, а его тут нет… О, а она злится похлеще Насти. Саблин уже понял, что сдать назад у него не получится. И ещё раз огляделся. Он увидал молодого парня в красивом красном штатском кителе. Тот улыбался ему, стоя за блестящим прилавком, на котором была надпись: «Регистрация».

— Здравствуйте, — вежливо произнёс молодой человек. Он улыбался Саблину, как старому знакомцу, которого не видал много лет. — Чем я могу вам помочь?

«Ну… Совсем другое дело, сразу видно, хороший парень, не то что та шаболда в магазине».

— Здравствуйте. Мне бы комнатку снять, — пояснил Аким.

— Номер на одного?

Саблин сразу прикинул, что номер на одного будет подешевле, но вот Юнь… Она, наверное, хочет переночевать в номере побольше.

«Ладно, сниму побольше, сниму на две ночи и сегодня переночую тут, приживусь немного».

— Ну, давайте комнату на двоих. На две ночи.

— Да, конечно, — улыбается ему парень. — Предпочитаете оплатить вперёд? Или по убытию?

— Да давайте уже вперед оплачу, — говорит Саблин и лезет под КХЗ за деньгами.

— Два сорок с вас, — объявляет ему улыбчивый.

И Аким замирает. Он не сразу осознаёт эту цифру. Не сразу её понимает.

«Два сорок! Два рубля сорок копеек! Одурел, что ли, этот…».

Это почти треть его месячного содержания в «призыве» Содержание командира взвода. Правда, без «боевых», без денег, что начисляются за пребывание на передовой.

— Это… рубль двадцать за ночь получается? — уточняет прапорщик, когда его мозг наконец усваивает значение озвученных цифр.

— Да, — просто отвечает молодой человек, продолжая улыбаться.

Аким несколько секунд стоит, про себя недобрым словом поминая красотку Юнь…

«Надо же… Вот глупая… Совсем у курицы мозгов нет! Ладно бы попросила серёжки какие-нибудь золотые купить. Пусть даже за пять рублей. Оно понятно было бы: золото есть золото. Оно золотом и останется, даже лет через двадцать. Серёжки те можно дочерям будет передать в приданое, а пока ходи красуйся. А это что? Это как? Две ночи поспал тут, и одна красивая серёжка из золота — всё… Нет её! Словно в болото со всей дури подальше закинул!».

Захотелось ему плюнуть и уйти с этих красивых полов, из-под красивых ламп. Рубль двадцать за ночь! Офигеть можно. Он столько раз ночевал в болоте в лодке, в КХЗ и респираторе, а ещё спал на горячем песке с пауками и сколопендрами. И ничего, жив, здоров, а этой глупой бабе захотелось тут поспать.

«Гостиницу „Дон“ ей подавай!».

И Аким замечает, что улыбчивый всё так же ему улыбается и ждёт терпеливо, когда прапорщик наконец соизволит достать деньги и рассчитаться за ночлег. А деваться тому некуда, но кое-что он всё-таки делает.

— Я только за следующую ночь заплачу, — произносит Саблин, отсчитывая деньги.

— Прекрасно, с вас рубль двадцать, — соглашается парень. Не морщится, не ухмыляется, слава Богу. Он просто ждет денег и вообще кажется Акиму неплохим человеком, тем не менее он решает уточнить, выкладывая деньги на прилавок:

— Эту ночь я тут не ночую, а следующую ночую.

— Да, я понял, — говорит парень, забирая монеты. — Номер двести шесть будет забронирован на завтра на имя… — он выжидательно смотрит на Акима.

— На моё имя, на имя Саблина, — понял его взгляд тот.

— Просто Саблина? — уточняет улыбчивый.

— На прапорщика Саблина, — говорит Аким. Ему кажется, что так будет звучать посолиднее.

— Мы ждём вас завтра, господин прапорщик, — продолжал источать дружелюбие причёсанный молодой человек в красивом штатском кителе.

Столько раз он тут бывал, и по службе, и по делам рыбацким захаживал, ночевал тут на берегу, и в гостинице для нижних чинов останавливался один раз, когда приезжал на местный склад получать оружие для полка. И тогда ему здесь было интересно. Удивлялся многолюдию, красивой церкви, на которую набрёл случайно, большому госпиталю, который, как он потом выяснил, был тут не один. Но никогда Аким не видел эту большую станицу с такой стороны. И он, выходя на улицу из гостиницы, дивился:

«Ты глянь, как оно тут всё устроено!».

И, признаться, эта сторона Преображенской ему нравилась не очень. Он вернулся к своим товарищам, те уже успели поужинать и возле лодки разговаривали с местными. Тем было, конечно, интересно, зачем станичные из Второго полка пошли на рыбалку с бронёй, рацией и полным вооружением. На что Ряжкин рассказывал всё ту же историю: дескать, за налимом идём, а там места непростые. Мало ли что…

— Надо было всё брезентом накрыть, — бурчал Аким, глядя на прочный пластик, в котором хранилось тяжёлое пехотное снаряжение.

— Надо было, — соглашался Василий. И тут же интересовался: — Ну а ты дела свои поделал?

И вот что ему было на это отвечать? Нет, только номер для своей любовницы снял, и всё, а главное дело полуголая грубая девка на завтра перенесла. И он произнёс:

— Нет, так что завтра придётся ещё тут проторчать. Вы ночлег не подыскали какой?

— Так вон в той столовой, — тут Калмыков указал на первое здание от болотной воды, — там комната пятнадцать копеек за ночь стоит.

— Да, — подтвердил Ряжкин. — С кондиционером и мойкой. Без КХЗ можно поспать.

«Во-от… По-людски. Тоже, конечно, недёшево, но всё-таки не рубль двадцать, как в этом „Дону“ запросили».

— Комнату, конечно, снимем, но лодку на ночь оставлять нельзя, — говорит он. — Рассчитаемся на караулы по четыре часа, один в лодке, двое в доме.

— Есть, — коротко ответил Калмыков. И за ним Ряжкин повторил:

— Есть.

На часах едва пять было, когда Аким уже пришёл в гостиницу; он прошёл через входной шлюз, уже не удивляясь ему. В большом пространстве, да и на маленьких пухлых диванах, никого не было, только парень за стойкой, но и он был не тот, что стоял там вчера.

— Доброе утро, могу я вам чем-нибудь помочь?

— Я Саблин, я номер снял… тут… у вас… — пояснил Аким.

— Секундочку, — молодой человек заглянул в какую-то книгу, что лежала перед ним. — Да, господин прапорщик. Заселение в номера у нас начинается в шесть. Вам нужно подождать немного. Можете снять костюм в раздевалке, она вон там, у входа, и присесть, — парень показал рукой на маленькие диванчики, — подождите немного.

Саблин оглядел большое помещение. Тут было всё так же прохладно, чисто и красиво, но здесь не было ни одного человека.

— Присесть там? А людей что-то нет никого, — произнёс он в нерешительности.

— Так ещё очень рано, — улыбался ему парень.

«Рано? Скоро уже шесть… Через тридцать пять минут».

Саблин, привыкший вставать в два часа утра и выходивший в болото уже в три, был удивлён. И он ведь был не один такой в Болотной. Почти половина казаков из его станицы с трёх до четырёх утра заводили моторы своих лодок. А их жёны и дети в это же время выходили, чтобы, пока не стало жарко, прополоть посевы и грядки с тыквой, чтобы, не дай Бог, ни один сорняк не вытянулся за счёт так дорого дающейся людям воды.

Нет, не нравилась ему жизнь такая. Но ничего высказывать вежливому парню он не стал, а пошёл в раздевалку, снял там свой костюм химзащиты, а потом пошёл в большое помещение и аккуратно, чтобы не сломать, уселся на маленький пухлый диванчик, который оказался на удивление мягким. И стал ждать, когда ему можно будет осмотреть снятую им за баснословные рубль и двадцать копеек комнату.

Глава 22

Сел, прикрыл на секунду глаза и по привычке человека, значительную часть жизни проведшего на войне… задремал на пухлом диванчике и не слышал, как гостиница оживает, как в большом помещении появляются люди, и не заметил, как к нему подошла женщина с большим баулом на колёсиках.

— Саблин, — тихо произнесла она и погладила его по щеке.

Юнь.

Она стояла над ним и улыбалась. А когда он узнал её, сразу спросила:

— А ты уже снял нам номер?

— Снял, — ответил прапорщик, вставая. Он видел, что ей не терпелось его посмотреть. — Двести шестой, кажется.

— Аким, — она обняла его, видно, радовалась. — Я всегда мечтала пожить в такой гостинице.

— Ну что ж… Хотела, поживи… — он, видя её не совсем понятную ему радость, тоже был доволен.

Саблин забрал ключ на стойке регистрации у улыбчивого и вежливого молодого человека и отвёл женщину на второй этаж. Открыл ей номер и втащил туда её багаж. От счастья Юнь аж повизгивала.

— Ой, тут такой ковёр… Ты видел, какие жалюзи на окне? Аким! Иди погляди, какая ванная тут! Кровать! Тут вчетвером улечься можно. А покрывало! Аким! Иди попробуй, какое покрывало!

Ну, что сказать… Саблин осматривал номер. Наверное, он стоил рубль двадцать. Тут было красиво. Кондиционер работал как следует, вода… Ванна идеально белая. Зеркало большое. Света хватало. Его красивая женщина бегает из ванной в спальню, валяется там на кровати, а из спальни к холодильнику и умиляется бутылкам и набору закусок для выпивки, что там есть, и всё восхищается, восхищается… А потом она вдруг остановилась и уставилась на него:

— Аким… А у тебя, что, других вещей с собой никаких нет?

— Вещей? — не понял Саблин… У него вообще-то было пол-лодки всяких вещей: броня, несколько видов оружия, взрывчатка, рация, топливо, патроны, снасти, вода-еда… Он не понял поначалу, что она имеет в виду.

— Ты, что, в этом в ресторан пойдёшь? — уточнила Юнь, презрительно оттянув край его форменной и уже давно не новой гимнастёрки, которую он не снимал уже сутки. Вид у неё, конечно, был ещё тот: выцветшая в жаре и под плотной тканью костюма химзащиты.

— У меня ещё КХЗ висит в раздевалке у шлюза, — заметил Саблин.

— Так, я поняла… Нужно ещё и тебе одежду купить, — серьёзно сказала красавица и начала раздеваться. — Дел у нас тут будет много. Так что давай сначала помоемся в этой прекрасной ванне.

Только они раздались, только Аким ополоснулся, а Юнь едва уселась в ещё не набравшуюся ванну, как в их дверь постучали.

Всё это было так неожиданно, непривычно. Юнь, как была голой, выскочила из ванной и подбежала к двери:

— Кто?

— Это коридорная. Напоминаю вам про завтрак; вы спуститесь, или вам подать в номер?

Красавица взглянула на Саблина, но ему решение принимать не пришлось, и она крикнула:

— Принесите нам сюда! — она улыбалась. В чайной это она приносила завтраки, и обеды, и ужины, и выпивку…

— Завтрак на двоих?

— На двоих.

— Завтрак будет подан через пятнадцать минут, — донеслось из-за двери, и довольная голая Юнь снова проскользнула мимо него в ванную. На ходу бросила с намёком, прикоснувшись к нему:

— У нас ещё есть время.

«Завтрак будет подан… Сюда?».

Саблин сразу подумал о том, сколько это будет ему стоить. Но, видя, как счастлива его женщина, ничего говорить ей не стал. А деньги… Да хрен с ними… У него были с собой деньги, он в общем-то предполагал, что эта затея Юнь будет затратной.

«Меня в следующем призыве может завалить в блиндаже, как Клюева. И что мне с тех денег будет⁈».

К тому же дело, которое подкинул ему Савченко, должно покрыть все его затраты десятикратно. Да и бог с ними, с деньгами, его красивая женщина была без одежды, и у них было время… Так что к чёрту деньги…

Юнь была счастлива, так счастлива, что не захотела одеваться, даже тогда, когда привезли тележку с завтраком. Так и села есть голой. Настя никогда бы так не поступила. Наверное потому, что дома у них дети, а может потому, что воспитывалась в казацкой строгости. Но Саблину нравилась эта её нарочитая сексуальность. Юнь сидела, совсем не прикрываясь, не стесняясь своей наготы, как бы говоря: пожалуйста, всё, что только захочешь, дорогой. Она и в чайной, среди подвыпивших мужчин, ходила в недлинных юбках и в брюках в обтяжку. В одежде, в общем-то, яркой и вызывающей.

Яйца, пара ложек хорошей каши, прекрасные ломтики карамелизированной тыквы и булочки к кофе. Молодая женщина ела всё это с удовольствием, быстро и с аппетитом, но и не забывала ухаживать за своим мужчиной. Она как раз наливала ему кофе, когда в дверь их номера опять постучали.

— Ещё, что ли, что-то предлагать пришли? — Юнь посмотрела на него и схватилась за полотенце.

А так как на нём были брюки, он подошёл к двери и спросил:

— Кто там?

И сразу услышал из-за двери женский голос:

— Добрый день, а можно мне увидеть прапорщика Саблина?

Поначалу Аким даже подумал, что это пришла та полуголая девица из магазина, Елена Мурашкина. Но голос был совсем другой, да и тон иной. Не развязно-высокомерный, а весьма даже вежливый.

И он, надев гимнастёрку, открыл дверь.

Перед ним стояла женщина из тех, которых называют элегантными. Светлый, почти белый пыльник с пояском, небрежно сдвинутый вниз респиратор обнажал ярко накрашенные губы. Тёмные очки и лёгкий платок закрывали часть её лица и волосы. Тем не менее, даже в таком виде она показалась ему красивой.

— Прапорщик Саблин? — уточнила пришедшая.

— Да, — ответил Аким, оправляя гимнастёрку, и прежде чем он успел поинтересоваться, кто она, женщина сообщила ему:

— А я Елена Мурашкина.

«Откуда… Как она узнала, что я тут?».

Прапорщик на секунду задумался… И, угадав причину его задумчивости, женщина усмехнулась:

— Я обзвонила все гостиницы, спрашивала, где остановился казак Саблин. Так и нашла вас… А та, кого вы видели у меня в магазине… Она тоже Елена… — и, как бы оправдываясь за девицу, Елена пояснила. — Это родственница у меня такая…

Вроде всё складывалось.

— Ну входите, — пригласил он гостью, позабыв, что Юнь в комнате сидит завтракает без одежды.

А та, поняв, что к ним пришли, схватила полотенце и, обмотавшись им, пропищала «Здравствуйте» и проскочила мимо них в ванную.

— О, вы не один? — спросила Елена, проходя в номер и снимая с головы платок, а с лица очки.

— Не один, — подтвердил Аким. Он сразу отметил, что женщина это совсем не старая и весьма привлекательная. Яркая женщина. Уверенная в себе и знающая себе цену.

— Тогда к делу, — произнесла она и сразу сменила тон; если сначала перед ним была вежливая состоятельная женщина из большой станицы, то теперь это была холодная и деловая дама, очень похожая на городских холодных баб, с которыми Саблин уже сталкивался. На северянок. Только те были заметно выше Елены ростом, а так… по одежде и манере говорить перед ним стояла настоящая северянка. Стояла и протягивала ему небольшой свёрток.

Едва он взял его, как по солидной тяжести понял: деньги. Он развернул свёрток. И оказался прав. У него на ладони лежали девять слитков белого металла, на каждом из которых было выдавлено чёткое, хорошо различимое клеймо:

«AG 107, 86. 999.9. Десять рублей. Мурманское казначейство».

— Это задаток, — произнесла Елена. — Вам Савченко обещал ведь сто восемьдесят рублей?

— Да, — кивнул Саблин. Ну, деньги всегда кстати. Но он думал, что ему будет платить Савченко. И заплатит после дела. Так ему нравилось даже больше.

— Прячьте, а то ваша жена-красавица увидит, — усмехнулась Елена и кивнула в сторону ванной комнаты.

«Как она успела за долю секунды разглядеть, что Юнь красавица?».

— Она мне не жена, — ответил ей Аким, тем не менее деньги убрал в холодильник. Положил там на полочку рядом с каким-то пакетом.

— Не жена? — кажется, это не должно было интересовать Мурашкину, но она спросила: — А вы с нею тут познакомилась? Она из местных?

Вопрос был бестактным, Саблин снова не знал, что ей ответить, но она всё пояснила:

— Если она из местных девиц, то деньги лучше спрятать понадёжнее, они у нас тут славятся воровством.

— Она моя… — Саблин не нашёл правильного слова, чтобы обозначить Юнь, и произнёс: — знакомая.

— А, понятно, — с лёгкостью сказала Елена — знакомая так знакомая — и продолжила, достав из кармана вещицу: — Это тоже вам, прапорщик. Без этого вам не отдадут товар.

То была обычная карта памяти на недлинном шнурке, только немного украшенная болотной ракушкой, перламутром наружу. Он прячет флэшку в карман, карман застёгивает.

— Вы бывали в Мужах? — спрашивает Мурашкина.

— Нет, — Саблин качает головой. — Но на Оби я бывал.

— Просто места там неспокойные, — она явно к нему присматривается.

Он не хочет хвалиться, хотя мог бы сказать, что всяких беспокойных мест он на своём веку уже повидал немало.

— Там есть развалины церкви, — продолжала Мурашкина. — Их видно с любой стороны, особенно если подходить со стороны Оби, а слева от неё будет одно место, называется Бедкаш, не промахнётесь, это башня, которую видно издалека. Это… застава что ли, или база, там собираются промысловики. И есть там один человек, зовут его Юрасик. Увидите его, не пугайтесь. И не убивайте. Это хороший человечек, — она рассказывала это так, как будто сама бывала в Мужах и лично знала Юрасика, которого такой человек, как Аким Саблин, мог испугаться. — Отдадите ему флэшку, скажете, что Лена передала. И всё, он отдаст вам ваши вещи.

Саблин всё ещё думал, что дело он делает для Савченко и от него нужно будет вести все переговоры, но, как выяснялось…

«Скажете, что Лена передала… Лена… Неужели эта Лена и вправду в тех местах бывала? Видать, отчаянная, не хуже баб северных».

— Понял, — произносит Аким.

И тут из ванной уже выскакивает Юнь, одета, волосы собраны, подкрашена. Разговор Саблина и Мурашкиной длился минуты две, ну три… Когда только Юнь всё успела?

— Здравствуйте, — Мурашкина улыбается и по-мужски протягивает Юнь руку. — Меня зовут Елена.

— Юнь, — женщина Саблина явно немного смущена, но жмёт протянутую руку.

— Вы из Болотной? — спрашивает Лена, продолжая улыбаться.

— Да, а что, не похожа? — Юнь ей тоже улыбается.

— Нет, — признаётся Мурашкина. — Я была в Болотной пару раз, там женщин по одежде не отличить от казаков, даже жена полковника ходит в сером, а вы так хорошо одеты! У вас так гармонично подобраны цвета и фасоны.

— Ой, ну что вы, — смущается женщина Саблина. И краснеет при этом. А ещё оглядывает собеседницу. — Уж с вами-то не сравнить.

— Ну, со мной сравнивать не нужно, у меня тут магазин одежды, а в нём последние наряды из Норильска и Мурманска; кстати, Юнь, заходите ко мне, ваш прапорщик знает, где мой магазин, я сделаю вам хорошую скиду, — обещает Мурашкина и добавляет: — По знакомству. Как подруге Саблина.

— Ой, правда? — обрадовалась «подруга Саблина».

Она в чайной такая серьёзная, всегда строгая, кажущаяся недоступной… Возможно, так и нужно вести себя привлекательной женщине в кругу подвыпивших мужчин… Но тут её словно подменили, просто девочка-подросток в магазине перед лотком с засахаренной тыквой. Аким Юнь ещё никогда не видел такой.

— Конечно, — продолжает Елена. — Приходите сегодня или завтра, я работаю в магазине до трёх.

— Завтра? — подруга Саблина смотрит на него.

Тот в ответ лишь качает головой: нет, завтра меня точно тут не будет.

— Ну тогда я жду вас сегодня. Приходите, Юнь, — говорит Мурашкина, и говорит это так искренне, что подруга Саблина, не спросив его самого, сразу соглашается.

— Мы придём. — обещает она.

После чего Елена встаёт, накидывает платок на голову, прощается и уходит.

— Какая приятная женщина, — говорит со вздохом Юнь. — У нас в станице таких нет. Все бабы станичные — такие заразы.

Ну, с этим он спорить не собирается. Чего же тут спорить, если это правда. А ещё он не собирается даже комментировать её заявление, и тогда она спрашивает, глядя на него внимательно, если не сказать удивлённо:

— А откуда ты её знаешь?

— Да я её и не знаю, — отвечает тот, принимаясь за недоеденный завтрак. Он ничего не хочет оставлять на тарелках.

— Да, не знаешь? — Юнь ещё внимательнее смотрит на него. — А в магазине её был?

— Один раз был. И её там тогда не было.

— Но ведь откуда-то ты её узнал?

— Сама пришла. По делам, — бубнит Аким, доедая кашу с тарелки Юнь. И видя, что та хочет ещё что-то спросить у него, опередил её: — А что это за дела, — он помолчал, — тебе лучше не знать.

Красотка ничего ему не сказала, но по её взгляду он понял, что мысли у неё на счёт этой Елены есть.