Глубокий рейд

Глава 17–18

«Втянул меня всё-таки в это дело».

Саблин, надо признаться, был раздражён. Савченко, он, как болотная выдра, изворотливый… Даже хуже, он, как сколопендра, хитрый. Аким в который уже раз взглянул на пачку таблеток.

«ВИЛОНИН».

Промысловик заранее, что ли, знал, чем взять прапорщика. Понимал, что ста восьмидесяти рублей награды может и не хватить. Что Аким может на деньги не повестись. Не купиться. И про дела в полку был в курсе.

«Вот откуда он всё знает?».

И как теперь отказаться? Савченко завтра врачи погрузят в регенерационную кому. И пока он будет плавать в биогеле в тяжёлых снах, Аким займётся своими делами. А когда Олег очнётся, он просто вернёт ему таблетки. Нераспакованными, так, как Олег и просил. И всё. Всё. И все эти штучки промысловика насчёт честности Акима и о том, что только ему Савченко может доверять… Всё это просто хитрые слова, которые на прапорщика никакого воздействия не оказали.

«Вернуть таблетки!»

Сейчас нужно было всё наконец выяснить про них. Он сел на квадроцикл и поехал домой, а там встал под навес у себя во дворе, но в дом не пошел. Ветер был южный, поэтому прапорщик достал сигарету. Он хотел обдумать сложившуюся ситуацию, придумать, что сказать жене, но не успел, дверь открылась и во двор выглянула Настя. Жена его любимая.

— Аким, — она оглядела свой двор в поисках того, что могло задержать тут мужа, — а что ты тут на жаре стоишь? Чего не заходишь в дом?

Саблин ничего ей не ответил, вошёл в дом, стянул респиратор, повесил в прихожей пыльник. А Настя уже в лице переменилась… Она словно носом всё чувствует, нюх у неё на всякое такое, что ли.

— Ну, что тебе этот сказал?

«Этот. Да, Настасья Савченко не любит».

Она никогда его не жаловала. Ей всегда казалось, что промысловик тянет её мужа куда-то не туда, в дела свои дурные. Опасные. А Аким садится за стол, достаёт пачку лекарств, кладёт перед собой. Настя сразу подлетела, схватила их, в руках вертит.

— И где же ты взял их?

— «Этот» дал, — с усмешкой отвечает Саблин.

Настя смотрит на Акима и чувствует, что в этом «дал» есть какой-то подвох; и, не выпуская лекарства из рук, она спрашивает:

— А взамен чего хочет?

Настя казачка умная, иной раз и подумать умеет, сразу поняла, что за эти таблетки Олег у её мужа не денег попросил. Но Аким молчит, а жена сразу догадывается:

— На промысел тебя сманивает, неугомонный⁈ Давно к тебе цепляется. А теперь нашёл чем прельстить, подлюка!

— Ты чего раскудахталась⁈ — тут уже Саблин смолчать не мог. Не любить жена может кого угодно из его знакомых, но вот облаивать их — это уж извини, казачка. — Язык не распускай свой.

Она вдруг ставит лекарства на стол перед ним.

— Обойдёмся мы без его подарков.

Саблин молчит сначала, а когда жена уже начала что-то делать по хозяйству, стала мыть что-то, он и говорит ей холодно:

— То не тебе решать.

А Настя бесится, гремит посудой. Тут уже сидеть дома ему стало невтерпёж, он стал одеваться, и когда накинул уже пыльник, на пороге дома появился Олег. Парень не увидел, что отец зол и спросил у него:

— Бать, ну так что, в болото поедем сегодня? На вечер?

— У тебя кукуруза вся, что с краю, уже жёлтая… Ты насос новый когда купишь? — холодно спрашивает Аким.

И тому всё сразу становится понятно:

— Как скажешь, так и куплю.

— Сейчас купи, пока Кирилов лавку не закрыл, — распоряжается отец, — бери киловаттный, чтобы на всё поле с избытком хватило.

— А трансформатор вытянет киловатт? — сомневается Олег.

— Вытянет, — уверен Саблин. — Деньги у матери возьми. А на рыбалку потом как-нибудь сходим.

Он не берет свой квадроцикл, транспорт нужен Олегу, насос мощностью в киловатт весит немало. Саблин по станице идёт пешком. Он всё ещё зол на жену.

«Вот дура! От лекарства для дочери готова отказаться, лишь бы досадить ненавистному Савченко! Что за глупая баба!».

Так он дошёл до нужного ему дома и остановился у забора, увидал за ним женщину и поздоровался:

— Здравствуй, Анфиса.

— Здравствуйте, — нейтрально отвечала та, не узнав Саблина по его одежде и респиратору.

Тогда Аким оттянул маску.

— Василий твой дома?

— А, Аким, — теперь она его признала. — Да, Вася с рыбалки вернулся только. Заходи.

— Не спит?

— Нет, пообедал, снасти правит.

Она открыла ему дверь и впустила в хату. Казаки поздоровались, и Василий, удивлённый визитом редкого гостя, предложил:

— Есть не хочешь, Аким? Может, каши?

— Да нет, — Саблин всё ещё злился на жену, а пока злость не проходила, аппетит у него не появлялся.

— Тогда, может, по рюмочке? — продолжил угождать гостю Ряжкин.

— Это давай.

Анфиса быстро соорудила им графинчик на стол и неплохую закуску. Казаки выпили. И так как жена Василия не ушла, а продолжила крутиться на кухне, явно желая вызнать, зачем пришёл редкий гость, Саблин говорил тихо:

— Вась, тут дельце одно образовалось.

— Ты про шестую роту, что ли?

— Про роту? Да нет…

— Нет? А то казаки говорят, что шестую роту будут в полку организовывать.

— Это да, будут, — согласился прапорщик, — но я сейчас не про то.

— А про что? — Ряжкину, судя по всему, было интересно узнать про новую роту. Но раз не про то… — Что за дело?

— Нужно на запад сходить, — продолжил Саблин всё так же тихо.

— Далеко? — сразу насторожился Вася.

Оно и понятно… Запад. На запад, к Большому Камню, ходят самые отпетые промысловики, потрошить станции пришлых, которые во множестве стоят в горах и предгорьях. И вот редкий гость Саблин пришёл к нему и предлагает отправиться в опасные места.

— Далеко, — говорит прапорщик. — Сходить нужно до Горок.

— О, — лицо Ряжкина вытянулось. — Это только туда дней пять хода, а то и шесть.

Аким сразу понял, что теперь Вася будет придумывать причины для отказа, точно так же, как он сам их искал сегодня в палате у Савченко, поэтому решил выложить сразу все козыри:

— Сто пятьдесят рублей платят, а нужно только два ящика сюда перевезти из Мужей.

И тут настроение Василия заметно переменилось:

— Сто пятьдесят? Это на двоих?

— Лучше на троих, — ответил Аким, наблюдая за реакцией товарища.

«Ну, Вася, как тебе такое? Пятьдесят рублей — это тебе сколько стекляшки нужно выловить, чтобы столько заработать?».

А Ряжкин смотрит на него и вдруг оборачивается на жену, которая так и крутится возле мужчин:

— Анфиса, иди-ка кур, что ли, покорми.

— Тю… — жена смотрит на казака в недоумении. — Так не вечер ещё, Вась, какие куры?

— Да не знаю я! — повышает голос Ряжкин. — Погладь что-нибудь, полы помой в спальне.

— Чего их мыть-то, — не сдаётся его жена. — Мыто у меня всё. Чисто всё. Чего их мыть?

— А я говорю немыто! — повышает голос казак. — Иди мой.

— Вот блажной! — теперь злится казачка. Но уходит. Уходит, но бурчит себе под нос: — Немыто! Позорит ещё меня перед людьми.

— Так и вертится тут, — смотрит ей вслед Василий. — Так и крутится. Уши, зараза, навострит и прислушивается вечно, а слух у неё, как у краба, любой шёпот слышит! Ни слова сказать нельзя! — и потом, уже чуть успокоившись, оборачивается к прапорщику и говорит почти шёпотом: — А это дельце тебе, никак, твой дружок Савченко предложил?

— Вась, а какая тебе разница? — отвечает ему Аким. — Ты свои пятьдесят рублей получишь, если дело сладится. А кто там его затевает, да зачем… Оно тебе надо?

Правда, Саблин ещё и сам не знал, как и когда он эти деньги заберёт у Савченко, но Олег насчёт денег был всегда честен. Это все в станице знали. И потому вокруг него всегда крутились желающие подзаработать.

— Да… — задумчиво произносит Ряжкин. — Пятьдесят целковых… Оно, конечно… Ну, ты сам-то, Аким, как думаешь, дело будет опасным?

— Сказано взять два ящика, не в бою, а просто взять и привезти их сюда, — и прежде чем Василий успел ответить, добавил: — Но броню взять рекомендовали.

— Вот то-то и оно, — тут же произнёс Ряжкин со значением. И начал снова разливать водку. — За просто так сто пятьдесят рублей никто не подарит.

Саблин берёт рюмку и говорит ему:

— Слышь, Вась…

— Чего? — тот берёт свою рюмку.

— Ты, если откажешься… Ты об этом деле — никому.

— Понятное дело, — говорит Вася и они выпивают. А когда Аким ставит рюмку, Ряжкин и говорит ему: — Да и не откажусь я, пятьдесят рублей за пару недель… Мне деньги нужны. Вот только не пойму я, почему ты ко мне пришёл.

— А потому, Вася, что ты в тех местах почаще моего бывал, а ещё, раз плыть далеко, так в лодке рация не помешает, — отвечает товарищу прапорщик. — Рация же у тебя имеется? Или ты её в полку оставил?

— Нет, рация при мне, — отвечает Василий. Он по первости в казаках, как и Аким, в штурмовиках был, но после первых призывов быстро поумнел и сменил военную профессию, стал радистом. — «Стандарт-01», вон, под кроватью лежит, и РЭБ у меня один есть. Блок «Астра».

— Всё возьмём, — чуть подумав, решает Саблин.

— Думаешь, могут понадобиться?

— Пусть лучше будут и не понадобятся, чем понадобятся, а их не будет, — разумно заявил Аким. — Лодка у меня большая, места на всё хватит.

— Да, — соглашается радист. — Лодка у тебя знатная. Всё хотел спросить, ты за сколько её взял?

Но Саблин то ли прослушал его вопрос, то ли игнорировал, зато сам нашёл что спросить:

— Слушай, Вась, а кто ещё у нас из станичных те места знает? Я так прикидываю… А ведь, кроме нас с тобой, никто на запад так далеко никогда и не ходил.

— Как не ходил? А Денис Калмыков? — сразу вспоминает Василий. — Он же налимщик, он часто на Обь за налимом ходит… Ну, раньше ходил часто.

— А, да… — припоминает Аким. — Денис. Точно.

— Он и казак добрый, и рыбарь толковый. Я его хорошо знаю.

Калмыков и вправду был одним из немногих казаков, что всерьёз, на заказ, промышляли налима. За большую железу этой рыбы медики платили хорошие деньги, вот только добыть это чудовище в два центнера весом была ещё та работа. Рыба эта необычайно сильна, и просто лесой с крюком вывести её было сложно, она запросто могла изувечить руки рыбака или солидным рывком даже вытащить его из лодки, посему брали её, как правило, ещё и на багор. А водилась она в большинстве своём на глубине, в бывших руслах рек, которых вокруг Оби было в избытке.

— Ты же знаешь Дениса? — спрашивает Ряжкин.

— Ну, так… Шапочно. Здоро́во — здоро́во, покажи, что поймал, — отвечает прапорщик. Он думает, что такой казак, как Денис Калмыков, им в этом деле как раз подойдёт. Денис был настоящий житель болот. — Слушай, Вась, а он согласится?

— А куда он денется? — заверяет Акима радист. — Он вечно без копейки, ему ж девять ртов кормить надо.

— Девять? — удивляется Саблин.

— Ага, — говорит Василий. — Жена, тёща безумная и семь детей, один из которых убогий. За пятьдесят целковых он на что хочешь согласится.

— Слышь, Вась…

— Что?

— Может, поговоришь с Денисом сам?

— Предложить ему пятьдесят рублей?

— Предложи, Вась, предложи. Ты его знакомец, он с тобой лучше договорится.

— Ой, — Ряжкин махнул рукой и начал в третий раз разливать водку. — Там и договариваться не придётся. Для него пятьдесят рублей — это большие деньги.

— А для кого они, Вася, не большие? — спросил Саблин, беря рюмку.

Они выпили. И радист спросил:

— А когда отходим?

— Ну, один день на сборы и дела, а послезавтра, поутру, и отойдём. Только заскочим в Преображенскую, денёк там побудем, а после и двинем до Горок.

— Хорошо, я Денису так и разъясню, — сказал Ряжкин и предложил: — Ну что, ещё по одной?

— Да, — кивнул Аким.

Глава 18

Как-то всё само и пошло, поехало, завертелось. Теперь уже и Вася был с ним, возможно, к вечеру и Денис согласится идти.

В обрат уже не пойти. Деньги, а главное лекарство для дочери, сыграли свою роль, он и не заметил сам, как принял решение, — ещё, наверное, дома, когда злился на жену. А когда вернулся домой, лекарства на столе не увидал, спрятала его Настя, и теперь уже спокойно, и даже примирительно, спрашивала у мужа:

— Аким, обед ставить?

— Давай, — ответил он и только умываться начал, как она появилась в дверях душевой и сказала:

— Из полка звонят.

Это звонил дежурный, и он сообщил ему:

— Прапорщик Саблин, вас дожидается сотник Луговой.

— Луговой? — Аким не мог вспомнить командира с такой фамилией. «Видно, какой-то из новых». — А по какому вопросу он меня ждёт?

— Не знаю, — отвечал дежурный. — Наверное, по вопросу курсов. Он у нас заведует КМК.

— А! — понял прапорщик. «Ты глянь — Савченко, рыба какая хитрая. И тут успел с кем нужно договориться».

— Господин прапорщик! Так что передать сотнику? Он ждёт, — не унимается дежурный из трубки.

— Передайте, сейчас буду, — ответил и взглянул на жену, которая как замерла в начале его разговора, так и стояла, слушала, о чём говорит супруг. Увидав её озадаченное лицо, лицо женщины, которая вот-вот начнёт очередной скандал, он усмехнулся и сказал: — Ну что ты так смотришь? На курсы меня записали.

— На какие ещё курсы? — с прищуром интересуется Настя.

— На курсы младших командиров, — говорит Аким и начинает одеваться. — Я потом поем, когда приду.

И тут он засмеялся, когда представил, каково будет лицо его ненаглядной, когда он скажет ей, что ему нужно уйти в болото на пару недель. Он уже предвкушал этот разговор.

— Аким? — Настя подошла и подала ему пыльник.

— Что?

— А чего это ты смеёшься? — спрашивает жена и тоже улыбается, а сама заглядывает ему в глаза.

— Ничего, — отвечает ей Саблин, ухмыляясь, и выходит из дома.

Аким не раз видел этого офицера в штабе полка. Он думал, что это сотрудник научного отдела или аналитик, а он оказался инструктором с курсов обучения. Коротко стриженый, седой, аккуратный человек в очках встретил его довольно приветливо.

— А, прапорщик Саблин, заходите, заходите, — сотник Луговой достал большой бумажный журнал и открыл его. — А вы знаете, прапорщик, что вы уже неделю проходите обучение?

— Никак нет, не знаю, — отвечал Саблин, удивляясь такой новости. — Я только что из призыва пришёл.

— Ну, в общем, знайте, — сказал сотник, что-то записывая в журнал. — Теперь я вас буду ждать на занятия. Они у нас проходят днём, начинаются в двенадцать. Удобное время? Если нет, можете приходить попозже.

— А я как раз уехать хотел на пару недель, — произносит Аким; он думал, что на этом разговор будет закончен.

— Ну что ж, вижу, звание вы уже получили и без курсов, вы не многое потеряете, так что приходите, как вернётесь.

— Есть, — машинально ответил Саблин и покинул кабинет сотника.

Савченко. Всё это для прапорщика было удивительно.

«Обо всём договорился заранее. Оказывается, я на курсы уже неделю хожу. Да… Большая у него тут, в штабе, дружба имеется, раз так просто всё решает».

Аким постоял немного, подумал… В другое время он бы размышлял больше, но теперь с этим делом, что подкинул ему Савченко, времени на раздумья у него не было, и он пошёл в приёмную командира полка. Вот только полковника у себя не оказалось.

— И сегодня не будет, — сообщил ему адъютант; он, как всегда, перебирал бумажки. — А что вы, прапорщик, хотели?

— Хотел сказать, что готов принять первый взвод в новой роте.

— А-а… Так для этого полковник не нужен, — сказал адъютант и достал бумагу, — я внесу вас в список на приказ, шестнадцатого числа приходите к пяти часам, будет первое совещание.

— Вот поэтому я и заглянул… — признался Саблин. — Я шестнадцатого ещё в станицу не вернусь.

— Хорошо, — неожиданно произнёс адъютант, — а вы с замкомвзводом уже определились?

— Да, это мой заместитель, младший урядник Каштенков.

— Хорошо, я запишу его и сообщу ему о совещании.

«Вот как удачно всё складывается», — подумал прапорщик, выходя из здания штаба полка. И посмеялся, решив, что об этом ничего Сашке говорить не будет, и представил его физиономию, когда того позовут на совещание к полковнику.

Ну, раз уж так складно у него всё получалось с делами, решил он и ещё одно дельце закончить. Зашёл в чайную, которая в это время была полупустой, и хоть и были там знакомые казаки, он решил встать у стойки. Ведь за стойкой находилась сама хозяйка заведения. Юнь взглянула на него и без намёка на какую-то симпатию просто поздоровалась с ним:

— Здравствуй, Аким.

— Здравствуй, Юнь, — ответил прапорщик и продолжил: — Водки кукурузной одну рюмочку.

Но женщина налила ему кактусовой, придвинула рюмку. Но прежде чем выпить, он сначала закурил, а потом сказал негромко:

— Ты всё ещё хочешь в Преображенской в ресторан сходить? Дрофу поесть или термитов.

Она лишь посмотрела на него, но ничего не ответила. А Саблин продолжил:

— Там, говорят, в гостинице бассейн есть.

— Снимешь нам номер? — так же тихо, как и он, спрашивает хозяйка чайной.

— Сниму. В магазин сходишь, купишь себе чего-нибудь.

— Ты со мной сходишь, и ты мне купишь, — шепчет Юнь.

— Я? Хорошо, я, — соглашается прапорщик.

— А туда я с тобой поеду? — спрашивает женщина едва слышно, протирая перед Саблиным стойку. — А то мне ещё тарелки нужно для чайной купить новые.

— Нет, сама свои тарелки привезёшь. Я буду не один.

В этом проблемы не было, по Енисейскому тракту десятки машин проходили через Болотную в сторону станицы Преображенской и обратно.

— Ладно. А встретимся где? — она ставит перед ним пепельницу.

— Не знаю, в гостинице, как она там зовётся?

— «Дон», — она называет самую красивую и самую дорогую гостиницу станицы Преображенской.

— Ну, вот там я комнату и сниму.

— Хорошо, я тебя там найду, — шепчет женщина и косится на других посетителей заведения: не наблюдают ли казаки за нею и Акимом. А у самой уже блестят глаза от предвкушения: Преображенская! Гостиница… Он снимет номер, и рестораны там имеются. А какие там магазины… Юнь едва сдерживается, чтобы не заулыбаться или не прикоснуться к его руке, которая так близко от неё.

Есть в станице Болотной среди военных людей взаиморасположение друг к другу, и зовётся оно казачье братство. А есть ещё и станичное сестринство. И вот это явление обнаружил Аким у себя дома, когда вернулся. Жена не вышла его встречать, а по висящим в прихожей вещам понял он, что у его жены гости. Так и есть, сидят за столом две казачки, рюмочки перед ними, кактус кислый нарезан в тарелочке. И в гостях была не соседка и не родственница, а сидела с нею за столом казачка, у которой Саблин был в гостях сегодня. Анфиска Ряжкина. Жена Василия. Никогда её в доме Саблиных не было. А тут вдруг сидит, выпивает с Настей.

«Пришла, значит, жаловаться!».

А едва Аким в доме появился, так засобиралась:

— Пойду я, Настя, — а сама на прапорщика смотрит взглядом нехорошим, косится, как на врага.

Ушла, а жена проводила её, вернулась и, накрывая мужу стол вечерний, спрашивает:

— Так, значит, идёте на промысел?

Прапорщик вздыхает. Савченко просил всё в секрете держать, всё тихо сделать… Да разве ж это возможно? Теперь точно разнесёт бабье радио по всей станице, что Саблин по делу Савченко в болото ушёл.

Это всё одно, что в бою на открытой волне работать, все вокруг всё будут слышать и знать.

Так ещё и двух казаков с собой прихватил. И он отвечает жене:

— То не промысел.

— А что?

— А то, Настасья… что не твоего ума это дело. Вот что… — отвечает Саблин, но не зло. Не грубо. Не хочет он её обижать. Всё-таки она женщина хорошая, жена исправная, просто тревожная малость, волнуется обо всём. Переживает по женской своей глупости. Настя, накладывая ему еду прикасается к нему бедром, потом кладёт руку на плечо, ставит тарелку и принюхивается:

— А ты где был-то?

— В полку, — отвечает он, беря ложку и кусок хлеба.

— А в полку, что, нынче водку разливали?

— Ага, — он усмехается. — Разливают всем пришедшим.

— Что-то ты с водочкой, Аким, зачастил, раньше-то пил меньше, — упрекает его супруга.

— Вот дура! Вот где я с водкой-то зачастил? — Саблин бросает ложку. — Вот весь этот бабий набор дурацкий при тебе: куда пошёл — сиди при мне, у юбки моей. Про все дела свои мне рассказывай, чтобы я тебя от всего отговаривала. И водку ещё не пей. Можно подумать, я эту водку заливаю каждый день… С призыва вернулся, выпил с товарищами — она уже в чайной! Выискивает меня!

— Аким, да я же просто! — оправдывается жена. — Я так, к слову…

— К слову, — бурчит Саблин. Берёт снова ложку и кричит в комнату: — Олег!

— Да, бать, — на кухне появляется младший сын.

— Ты насос купил?

— Купил, бать, и поставил уже, — отвечает Олег.

— Ну и как?

— Мощь, — одним словом всё объясняет сын. — Можно весь тот конец пустыря кукурузой засеивать, у него силы хватит и туда воды натолкать.

— Да, было бы неплохо ещё тонны три-четыре лишка взять, — соглашается Аким. Кукуруза — это не только хлеб и водка, это корм для птицы и для свиней. — А электричество? Жрёт?

— Жрёт, бать, — соглашается Олег. — Панелей и аккумуляторов не хватает, два раза за сегодня генератор включался.

В общем, всё как всегда. Чтобы распахать новый, даже маленький участок под кукурузу, нужны дополнительные солнечные панели, да и самому насосу понадобятся ещё фильтры. А их поди укупи ещё. Такие дорогие стали.

— Ладно, ничего, придумаем что-нибудь, — он глядит на сына, парень растёт толковый. — Ну что… Если хочешь, завтра поутру можем в болото сходить.

— Бать! Конечно! — обрадовался Олег.

А тут и Наталка пришла из своей комнаты, хотела сесть на колени к отцу, но мать её перехватила и усадила к себе. И когда все собрались, кроме старшего, который ещё в госпитале, Настя вроде и ничего, на вид счастлива.

— Бать, может, до омутов дойдём? — просит сын. Саблин и не против, но у него на завтра дела есть. Ему ещё с товарищами договориться, в ночь же выходят в рейд. В дальний рейд. Всё нужно обмозговать, всё обдумать. И с женой побыть.

В общем, отец сыну и отвечает:

— В следующий раз, Олег, у меня дела есть. Но я тебе ещё одно местечко покажу. Оно поблизости. Там банок нет и рогоза много, но там русло старое было… Там хорошая стекляшка иной раз ходит.

Они плывут в ночной темноте, лишь фонари выхватывают из неё бесконечные стены рогоза, ряску серую да чёрную воду.

— Сейчас в правый рукав бери, — управляет движением Аким, Олег послушно выполняет распоряжения отца, и меньше чем через час они доходят до места.

— Вот, пришли, — говорит Саблин и встаёт, оглядывается. Да, это то место. Уже начинает светать. — Чувствуешь?

— Что, бать? Лодку тянет?

— Да… Середина лета, а тут всё равно течение есть, об этом месте мало кто знает, а рыбка тут иной раз, да и накопится. Доставай снасть.

Караси. Плоская и вонючая, донная рыба, которая больше похожа на мокриц-переростков, но её едят и свиньи, и куры, так что бесполезной её не назвать. И таких Олег вытащил четыре штуки, все почти по кило весом. Но, конечно, парню нравилось вываживать стекляшек, одиннадцать хороших рыбин он взял, одна из которых была килограммов на семь. Это не считая десятка ершей, больших и малых. У парня глаза горели под стёклами маски. Он готов был закидывать и закидывать снасти, не уставал, не останавливался, не ел, лишь один раз воды отпил, и всё. И снова закидывал крючья с наживкой. Он был как в лихорадке. Это пьянящее чувство было старому рыбаку знакомо.

«Хороший клёв не хуже водки будет!».

На фронте ему снилось, как он вываживает рыбу. Как затаскивает её в лодку, как она пахнет рыбным маслом… И сейчас у него руки чесались, так хотелось ему взяться за снасть, почувствовать, как рыба рвётся на крючке, как хочет уйти от него, но он терпел, лишь глядел на сына да покуривал. Пусть ловит. Так и просидел в лодке, ничего не делая, пока не пришла пора возвращаться в станицу.

— Бать, может, ещё минут пятнадцать? — просил сын.

— Пора мне, Олег, пошли, ты и так сегодня взял рыбы изрядно.

Они вернулись в станицу, и теперь Олег уже не стеснялся поставить обрезанную бочку с уловом на мостушки. Он еле её поднял. И казаки заглядывали в неё, кивали головами — нормально. Подозревали станичные, что это улов не старшего Саблина, тот привозил иной раз и по пол-лодки рыбы. Поэтому и говорили:

— Ну, нормально за утро.

А Аким думал, что пару мест для рыбалки и сбора улиток его сын уже и сам в болоте найдёт. И то неплохо.