Глубокий рейд

Глава 3–4

Глава 3

Уже когда стемнело, приехал танк, а с ним ещё и машина обеспечения, тоже почти танк, здоровенная такая махина, с баком для топлива, ящиком для запасного боекомплекта, а ещё с агрегатом для эвакуации танка в случае поломки. А об этой МО его никто не предупредил, соответственно, для неё укрытия подготовлено не было.

— А что? Не могли они сразу сказать? — бурчал Сашка.

Тут Аким был с ним солидарен. Но толку от этой солидарности?

— Надо подготовить укрытие, — сказал урядник. — Сам понимаешь, сожгут эту хреновину китайцы, так я по шлему получу.

— Ну, до утра-то выкопаем, — невесело обещал Каштенков и пошёл собирать казаков.

— Выкопай, — сказал ему урядник, а сам пошёл посмотреть прибывшую технику, а вернее, познакомиться с командиром танка.

Танк спрятан… ну… нормально. Сверху он был накрыт брезентом, присыпан песком. Танкисты уже осваиваются, копаются у себя там.

Сержант Васильев говорил с ним немного свысока. У танкистов это отличительная черта. Для них все, кто ходит пешком, как будто… на звание ниже, чем они сами. Ну понятно, танкисты песок не топчут. Технари. Белая кость.

Познакомились. Поначалу завели разговор о деле, о частотах для связи, о позывных, а потом танкист просил карты минных полей…

«На кой они ему?».

— Ты никак вперёд идти надумал? — на всякий случай поинтересовался Саблин.

— Ну, вдруг маневрировать придётся, — поясняет танкист.

Всё это не нравится Акиму:

— Так зачем вас сюда прислали?

Но этот Васильев ему толком ничего не говорит, не хочет, а может, и сам не знает и, посмеиваясь, просто нагоняет секретности:

— Твоё дело, казак, обеспечить мне капониры и прикрытие, а если до дела дойдёт, то и целеуказание.

— И всё? — невольно спрашивает Саблин.

— Ну, ещё обеспечить экипажу нашего геройского танка, а также экипажу машины обеспечения помывку, — смеётся в темноте танкист.

— Это… — тут Аким припоминает сержанту его снисходительный тон. — Не получится.

— Как не получится? — удивляется Васильев. — А мне сказали, что у вас тут помывочная есть.

— Помывочная, может и есть, а лишней воды и лишних фильтров — нет. Так что вы как-нибудь так… Без помывки.

— А-а… — танкист смеётся. — Вот ты как, значит… А я думал, ты мне помыться дашь, а завтра покажешь позиции, покажешь, где мины у вас, где китайцы сидят, ориентиры дашь…

Не нравится Акиму этот танкист.

— Завтра приходи, всё покажу, — обещает Саблин и собирается прощаться.

— Погоди, — вдруг говорит Васильев и лезет вниз, к танку, скрывается под брезентом. И почти сразу появляется обратно. — Казак, у тебя дети есть?

— Есть, — отвечает нехотя Саблин: «К чему это он про детей затеял?».

— Держи, — говорит танкист и протягивает уряднику что-то… Увесистое. Холодное.

Аким включает фонарь на шлеме — тут, за камнями, можно, китайцы не увидят — включает, чтобы рассмотреть, что ему дал Васильев.

Это упаковка с джемами. Четыре банки по сто граммов. Аким читает через тонкий пластик: «Апельсиновый», «Лимонный», «Гранатовый», «Персиковый». Упаковка красивая, все джемы разноцветные. Саблин сразу вспомнил про своих детей.

«Ну, может, старшего этим не сильно удивишь… Но даже он попробовать не откажется».

— И где же вы такие деликатесы берёте? Или вам, танкистам, выдают такое? — интересуется казак.

— Если бы… — отвечает танкист. — Это мы на той неделе одного полковника выручили крепко, вот он и расщедрился на ящик.

— Ладно, — говорит Аким, привычным жестом закидывая в ранец упаковку с джемами. — У меня заместитель… Он вам капонир делал…

— Это который Александр, — догадывается танкист.

— Вот у него спросишь, он скажет, куда мыться приходить.

Саблин пошёл к себе и встретил Каштенкова, он во главе шести казаков, что несли с собой большие лопаты, шёл ему навстречу.

— Саня, там танкисты помыться хотят, покажи им, что у нас где.

— Я? — удивляется Сашка.

— А кто? — отвечает ему Аким. И больше не говоря ни слова, идёт дальше. Идёт и смеётся тихонько.

Этим своим «Я?», удивлённым и даже немного возмущённым, Саня его, конечно, повеселил. А всё потому, что перед новой полугодовой командировкой Каштенков ходил к нему, приносил выпивку и отличное, копчённое на солнце сало, нашпигованное чесноком, и всё упрашивал Акима взять его к себе на должность замкомвзвода.

«Ну вот и получил то, что хотел», — думал Саблин, укладываясь спать. А ещё он думал о том, что до конца его нынешнего призыва осталось всего двадцать два дня.

После завтрака пришёл к нему Васильев.

— Ну что, карты покажешь? — опять он говорил так, как будто на два звания старше урядника.

И пока Аким думал, что ему ответить, танкист пояснил:

— Урядник, ты сам пойми, справа от тебя сплошной песок, мне с моим весом в барханы заезжать нет никакого резона, я там буду вязнуть в каждой песчаной куче, а если нет скорости, то всё — я мишень. Так что если придётся двигаться, то я пойду вперёд по твёрдому, через тебя, и, ясное дело, заеду на твои мины.

Простые противопехотные мины для танка — ни о чём, но, кроме противопехотных, предшественник Акима заложил ещё и восемь хороших фугасов на критических направлениях. Даже танку на таком фугасе придёт конец. А ещё танк, если вдруг начнёт выезжать, подорвёт и противопехотные мины. А они — весомая часть его обороны, вещи почти дефицитные, которых всегда не хватает.

— Понял я, понял… — наконец соглашается Саблин и достаёт из пластиковой коробки тонкие миллиметровки.

Танкист садится к нему поближе, и они вдвоём смотрят нарисованные от руки карты.

— Фугас? — тычет пальцем в карту Васильев.

— Да, — отвечает Саблин.

— Это, это… всё они… — сержант внимательно изучает карты. — А это что за крест?

Он, конечно, не очень нравится казаку, но сразу видно по его отношению к делу, что человек он серьёзный.

— Это бот-разведчик, — отвечает Саблин, — его в прошлую смену наши засекли и разбили, теперь его песком присыпало, а мы всё думаем, как до него добраться.

— Ясно… Ты мне тогда хотя бы карту с фугасами сделай, — говорит сержант. И сказано это так, что и понять нельзя, просьба это или приказ. И Аким отвечает ему после паузы:

— Хорошо.

Потом они пошли по траншеям, Саблин выводил Васильева на ИОТы и оттуда показывал позиции противника:

— Вон за теми кактусами у них первая траншея. Вон, видишь?

— Ага.

— А вон у тех… у того холмика с колючкой, у них пулемётная позиция удобная.

— Возвышенность… — замечает танкист.

— Да… — подтверждает Саблин и тянет танкиста за локоть. — Ты долго так над бруствером не торчи, у них снайперов хватает.

После они идут дальше. На шестой узел. Танкист хочет посмотреть место, где начинается песок.

— А тут у тебя мин куча… — вспоминает карту Васильев, глядя в сторону песчаных холмов.

— Да, тут всё в минах, это же мой фланг, дальше никого нет, — отвечает урядник, — шесть сотен мин, на километр тянутся, но тут уже песок, тут много мин засыпано. Так что…

Они обошли все его траншеи, и сержант внимательно оглядел позиции противника и спросил:

— А позиции гранатомёта у них где?

— Везде, — отвечал Саблин, — они тут накопали кучу ИОТов, и эти точки у них большие, в любую могут притащить пусковой стол.

Нагулявшись по позициям, они вернулись в командирскую к Саблину и сели обедать.

И снова уряднику не нравился сержант Васильев. Тот рассказывал о своих героических делах, и весь его рассказ был таков: «казачки погибают, помощи просят, мы приезжали — всё решили». Или: «пару взводов китайцы отрезали, нам ночью вводные дали, мы приехали, понятное дело, всё порешали». Нет, ну кто же спорит, танк с опытным экипажем — сила большая, но всё равно, этот трёп сержанта был похож на детское бахвальство.

А после того как сержант ушёл, пришёл злой Каштенков.

— Эти танкисты достали.

— Чего?

— Да приехали, блин, сюда, ничего своего: воду им дай, жратву им дай, помыться дай, капониры выкопай. Мы, блин, не пластуны, а обслуга танка какая-то… Опять один приходит, радиограмму ему нужно в батальон дать. А я бегаю у них на посылках… Батареи сажаю. Как ординарец какой!

— Ещё и карту им нарисуй, — добавляет Саблин.

— Какую ещё карту? — настораживается Сашка.

— Сержант их просил карту минных полей, ну, я ему пообещал, что карту с фугасами дам.

— Так они всё-таки атаку затевают? — Саблин ждал, что Каштенков сейчас добавит: «я так и знал». Или: «ну что я тебе говорил?».

Но ничего подобного он не говорит, а лишь смотрит на своего командира, ожидая от того рассказа, но вот Акиму рассказывать-то особо нечего.

— Да не знаю я.

— Так ты с ним всё утро по позициям гулял, — не отстаёт Каштенков.

— И ничего он мне про атаку не сказал, — говорит урядник и заканчивает разговор: — Сань, ты нарисуй ему карту, а то он угробит свой танк и на нас свалит, что мы ему не дали карту минных полей.

Сашка, конечно, недоволен, но он всегда недоволен, когда нужно что-то делать.

А в общем этот день был на удивление спокойным, после обеда на его позицию не прилетело ни одного снаряда. Он так в рапорте для подсотенного и написал: «После часа дня противник прекратил артиллерийский огонь».

Когда начало темнеть, пулемётчик китайцев дал пару очередей в сторону четвёртого узла, и всё. Даже Каховской на вечернем рапорте сообщил ему, что после пяти часов вечера в небе не было ни одного дрона противника.

«Вот и дальше бы так».

Саблин после ужина пошёл мыться, а потом вернулся к себе, закинул в рот пару витаминов, запил их водой и лёг. Прежде чем заснуть, он успел подумать, что до конца командировки остался всего двадцать один день. Три недели. А ещё через двадцать дней можно будет потихонечку начинать таскать оставшийся провиант и снаряжение за камни. К месту погрузки. И начинать считать боеприпасы для передачи их сменщикам.

После завтрака он получил из «сотни» шифровку, в которой подсотенный ему, мягко говоря, просто советовал найти два ящика этих проклятых мин.

От этого у него испортилось настроение, он снова достал карты укладки мин и минут пятнадцать разглядывал их. Решить этот вопрос… Ничего не было проще. Просто на карте самых западных его позиций, там, где начинались пески, дорисовать дюжину точек и в рапорте указать, что мины установлены, всё, вопрос решён. Но он всё думал о том, что эти проклятые мины могут быть установлены где-то в другом месте и не указаны на картах. Нет, он не стал так делать, спрятал карты и закурил. А минут через десять прибежал Сашка, плюхнулся на лавку всем немалым весом человека, запакованного в тяжёлый доспех, и сообщил почти радостно:

— Танк уехал!

— Уехал? — искренне удивился Саблин. Он сразу позабыл про свои мины. — Куда?

— На север, — сообщил Каштенков. — И машина обеспечения с ним.

— Офигеть, — только и смог произнести урядник. Но потом добавил немного удивлённо: — А этот сержант даже не попрощался.

На войне это обычное дело: стараешься, стараешься, готовишься к чему-то, копаешь капониры, оператор РЭБ готовит для машины защиту, радист выделяет дополнительные частоты для связи, да ещё и дублирующие каналы, карты фугасов для экипажа подготовишь, а на следующее утро танк раз — и уехал! И этот сержант Васильев на прощание даже рукой не помахал. Только и остались от него две больших ямы у гряды, которые через неделю будет уже и не найти, да ещё упаковка офицерского джема. Четыре банки.

Саблин сделал запрос в «сотню»: чего это «объект» отбыл? А дежурный офицер ему ответил по-военному лаконично: «Передислоцирован».

И, как говорится, ни убавить, не прибавить.

«Хорошо, что у меня есть заместитель, что не самому приходилось гонять казаков на рытьё капониров».

Теперь они ему этот неожиданный отъезд танка и машины обеспечения припомнят. Копали, две ночи копали — и что? К чему?

Саблин, разглядывая упаковку с джемом, опять тихонечко посмеивается: теперь эти вопросы станичники будут задавать Сашке. Ну, а как он хотел начальством быть?

В этот день всего два снаряда упало на его позицию, а дрон был замечен только один раз за день, да и то болтался где-то возле песков, висел один час и ушёл. НОАКовцы что-то совсем попритихли.

После совещания и рапорта руководству, когда ложился спать, урядник снова посчитал дни:

«Осталось двадцать дней… И домой!».

Глава 4

Это ни с чем не перепутать. Его узкая кровать ушла вниз, а потом чуть поддала снизу, встряхнула его. Удар серьёзный, и на лицо посыпалась с потолка мелкая бетонная крошка с песком. Урядник сразу сел. Это было очень чёткое попадание. Прямо в крышу его КП.

— Милевич! Каштенков! — орёт Аким и замирает, чтобы услышать ответ, но никто не отвечает, ни зама, ни дежурного в соседнем помещении нет.

И снова удар, и снова точный, тяжеленный двухсотмиллиметровый снаряд бьёт прямо в накаты блиндажа. На сей раз на посту дежурного что-то громко треснуло и загремело, опять посыпалось с потолка, к нему в командирскую врываются новые клубы пыли, а ещё ударом разбило бак, слышен звук булькающей и льющейся на пол воды.

У нормального казака-пластуна в такой ситуации первым делом появится мысль: быстрее в костюм, под шлем и панцирь, в свою персональную броню. Но у командира, у ответственного офицера, немного другие мысли: документы. Где документы — карты позиций с выверенными углами огня, карты минных полей, список позывных и паролей для офицерского планшета, шифровальные коды, коды команд и прочие, и прочие драгоценные для офицера вещи?

Один взгляд… Всё на месте.

С этим у него порядок, небольшая коробка-сейф из крепкого пластика закрыта и стоит прямо на столе рядом с его кроватью. Шифр от кодового замка он помнит наизусть. Вот только теперь он думает о своей броне, что висит на стене на специальной вешалке и частично сложена в ящик рядом с кроватью.

Саблин уже у вешалки, корпус-панцирь, хоть и тяжёлый, взлетает и оказывается на нём за одну секунду… И сразу захлопывается, щёлкают замки на боках. Тут же он надевает шлем… Один кивок головы назад, и шлем сразу подключается к основной батарее… После мягко, плавно включаются мониторы, вспыхивают индикаторы. Щёлкнула рация: работает на приём, но помещение КП экранировано, так что приёмник не находит ничего, кроме едва уловимых шумов.

Урядник уже вставлял левое «плечо» в паз панциря, когда прилетает очередной снаряд…

И снова точно в крышу КП. На сей раз из комнаты дежурного в командирскую влетает целая туча песка и… Гаснет весь свет.

К тихому урчанию генератора человек со временем привыкает так, что почти не замечает его, а вот когда он перестаёт работать, отсутствие обыденного, как естественный фон урчания, становится сразу заметным. Тишина, и лишь сыпется бетонная крошка с потолка. А через пару секунд начинаю снова вспыхивать лампы, заработали аварийные аккумуляторы.

А Саблин торопится:

«Как бы не завалило тут, иметь его маму…».

Он запускает сканирование систем и привычными быстрыми, почти рефлекторными движениями крепит поножи. И подключает их к корпусу, и тут же компьютер находит и опознает:

«…основной блок сервомоторов „правое бедро“ — отсутствует»,- компьютер быстро тестирует присоединённую систему и тут же находит нужный узел.

«…основной блок сервомоторов „правое бедро“ ¬нормально».

«…основной блок сервомоторов „левое бедро“ — нормально».

«…блок приводов правого и левого бедра… — пара секунд…– нормально».

Саблин уже надевает голени. И очень торопится.

«…блок серверы левой голени… — нормально».

«…приводы левой голени… — нормально».

Правая голень…Урядник старается делать всё как можно быстрее: лишь бы не прилетел снаряд до того, как он будет готов.

Теперь боты: на них он тратит по секунде, в них лишь ногу сунуть, и замки срабатывают сами.

«… правый бот, левый бот… в норме, в норме». Компьютер всё зафиксировал, и теперь на левом мониторе всплывает надпись, на которую он редко обращает внимание:

«При необходимости возможна герметичность. Кислородный баллон — сто процентов».

Но пока в этом нет необходимости, теперь вентиляторы и компрессор работают на полную, и в шлем поступает чистый и даже не горячий воздух.

Снаряды больше не прилетают, но это ровным счётом ничего не значит. Он хватает с вешалки пояс-патронташ с офицерским пистолетом, накидывает пыльник, берёт свой потёртый от времени дробовик, на ходу захватывает сейф с документами со стола и у двери — свой ранец.

Урядник выходит из своего КП ровно тогда, когда в командный пункт прилетает очередной снаряд, и, хоть и ослабшая, взрывная волна вместе с песком и ломаным бетоном выталкивает его в траншею.

Он чуть заваливается на стенку, его присыпает грунтом, но тут же в наушниках урядник слышит голоса: крики, вопросы, приказы. Говорит сразу несколько людей, и во всей этой многоголосице он разбирает главную фразу: где командир?

И даже не поднявшись ещё со дна траншеи, он сразу, выкрутив микрофон, произносит ясно и чётко:

— Командир здесь! — и, конечно, половина голосов в эфире утихла. И он продолжает всё с той же так необходимой сейчас твёрдостью в голосе: — Всем соблюдать молчание, я иду от КП в сторону третьего узла, приказные — ко мне, радист — ко мне, заместитель — ко мне, дежурные на узлах — рапорты по ситуации, начинаем со второго номера… Второй узел, слышите меня?

— Так точно, дежурный казак Емелин. По узлу вёлся огонь, артиллерия, пять-шесть снарядов, били точно, но потерь нет…

— Принял, — говорит урядник, и продолжает: — Третий узел…

— Третий узел, дежурный казак Фоменко, у нас всё в порядке, сбили дрон противника.

И тут над траншеей, как раз на пути его следования, рвётся очередной снаряд. Он снова валится на дно окопа, и на него сыплются большие и маленькие комья сухого грунта. Но это не отрывает его от приёма рапортов.

— Четвёртый — принял; пятый, что у вас?

Пока он дошёл до третьего узла, который по сути находился в центре вверенного ему участка, все узлы отчитались… Кроме шестого узла и узла РЭБ.

— Шестой узел? Есть кто? Отвечайте, — требовал командир, но никто ему не ответил. У блиндажа третьего узла его уже ждали и радист Милевич со своей станцией за плечами, и приказные Величко и Самохин.

— Ну, что у вас? — спрашивает урядник, переходя на «близкую» связь, на СПВ,[1] — это чтобы подчинённые не слышали, о чём говорят командиры и противник не фиксировал место излучения электромагнитных волн. И первым ему отвечает приказной Самохин:

— Кладут плотно так, навскидку… Они нам за пятнадцать минут штук семьдесят уже накидали.

— Да, — подтверждает его слова приказной Величко, — прилетает с юга, по вспышкам засекал, километров, может, десять отсюда… И они точно семьдесят штук уже кинули.

— Семьдесят? — переспрашивает Аким. — Значит, работают три орудия минимум, — а потом интересуется. — А потери?

— У меня один, — отвечает Самохин. — Контузия. Ничего… Отдышится.

— У меня тоже один, — говорит Величко.

— Тяжёлый?

— Да нет… Помяло, когда блиндаж обвалился. А он был без брони. Сейчас её откапывает… Жить будет…

Снова прилетают снаряды. Два разрыва, один за другим, где-то в районе второго узла. Саблин не успел задать следующий вопрос, а Величко ему и говорит:

— Узел РЭБ завалило. Я отправил казаков раскапывать.

— РЭБ? — Аким напрягся. Эта новость пока что была самой неприятной.

— Ну да, они по нему сразу накидали штук десять, или больше.

— Вычислили, значит, наш РЭБ, — говорит Самохин.

— Они тут всё вычислили, — холодно говорит Саблин, вспомнив, как точно артиллеристы противника укладывали снаряды в его КП.

И теперь главным для них для всех был вопрос: работают ли узлы РЭБ на позициях или нет?

— Величко, — Саблин принимает решение, — давай разберись с РЭБом, работает он, нет? Откопай их блиндаж… Короче, выясни всё.

— Есть.

— Самохин, — продолжает Аким, — возьми казаков и добеги до шестого узла. Узнай, отчего Клюев на связь не выходит.

— Понял.

«Есть»… «Понял»… Если поначалу, когда он вывалился из своего блиндажа в центре позиции, Саблин немного волновался от непонимания того, что происходит, то теперь эти обычные слова от проверенных и закалённых бойцов вернули Акима в его обычное боевое состояние, состояние холодного напряжения. И сейчас к нему начало приходить понимание того, что происходит вокруг.

И на разорвавшийся совсем недалеко снаряд он уже не обратил внимания.

— Радист!

— Я! — отвечал ему второй связист Милевич.

— Ты в «сотню» что-нибудь писал?

— Писал, что по нашей позиции ведут огонь.

— Что ответили?

— Спросили, где урядник.

— Пиши, — приказывает Саблин. — «По позиции 'десять шестьдесят один» противник ведёт интенсивный огонь, выпущено около ста снарядов, плотность огня высокая, огонь ведут три орудия, их дислокация, ориентировочно: десять километров, юг — ровно. Мною уничтожен дрон противника. Потери: двое легко раненых, потери оборудования — выясняю, — и теперь он решил написать главное: — Ожидаю атаки. И подпись: Начальник оборонительного узла «десять шестьдесят один». Позывной «Тридцать первый».

Он только закончил диктовать, а связист уже протягивает ему планшет: подписывай. Саблин, стянув перчатку, быстро набирает свой персональный командирский код. И сообщение тут же уходит, а он уже снова просит связиста:

— «Девятку» вызывай.

— Есть, — отвечает казак Милевич. И пока он копается в настройках, у всех казаков в наушниках слышится сиплый и злой голос:

— Казак Сапожников, четвёртый узел… Атака! «Крабы»! Повторяю, четвёртый — «крабы».

Молодой казак Милевич, по сути ещё не бывавший в серьёзных делах, до этого выполнял все команды Саблина быстро и с толком, а тут вдруг завис, замер. Урядник, конечно, его лица не видит, но знает, что на экране связиста, там, под забралом, — грубые формы шлема командира, ночь, насыщенный после разрывов пылью воздух, от которого быстро загрязняются камеры, а в голове у этого парня звенят произнесённые в эфир его однополчанином последние слова: «четвёртый узел атакован». Саблин несильно толкает его в локоть:

— Ну, заснул, что ли?

— А, нет, — сразу встрепенулся радист. — Просто «атака», я думал…

— Не думай, это не для тебя, для тебя — выйти на связь с «девяткой». Понял? Давай!

— Есть связь с «девяткой», — через несколько секунд сообщает радист. — Что писать?

— Пиши. «Я веду бой под плотным огнём, есть раненые, кажется, разбили РЭБ, пошли 'крабы». Поддержи огнём. Подпись: «Тридцать первый».

Радист протягивает ему планшет, и сообщение уходит. И чтобы не ждать, он приказывает дальше:

— Выходи на волну степняков, — позывной подсотенного Ефрема, подразделения которого должны были прикрывать Акиму правый фланг, был номер «семь». — Давай седьмого.

— Сообщение от соседей, с «девятки», — произносит радист.

Теперь здесь, у третьего узла, становятся слышны выстрелы. Пока винтовочный стрёкот, значит, «крабы» ещё не подошли на выстрел дробовика. Но урядник на это внимания не обращает.

— Что там с «девятки» пришло? Читай.

— «Вижу, слышу, — зачитывает радист, — поддержу огнём, готовлю группу для помощи. Сообщи, если понадобится. В случае необходимости переходи на открытый канал. Жду. Шестнадцатый».

«Ну вот, от такого сообщения стало полегче».

А радист снова говорит:

— Сообщение от «седьмого».

— Давай.

— «Про вас знаю, веду бой с превосходящими силами, обходитесь пока без меня. 'Седьмой». Китайцы степняков промять пытаются? — догадывается радист.

Хорошо, что он не говорит о том, что, промяв степных, НОАКовцы по барханам могут выйти во фланг и тыл их десятому узлу. Там, справа, самые плотные минные поля, но часть мин засыпана песком. А ещё самый крайний узел его обороны, шестой, не отвечает, не выходит на связь. Аким очень хочет знать, что там у Клюева, что со старым казаком, но торопить Самохина не желает. В общем, на данный момент степняки связаны боем, Клюев не отвечает, что с правым флангом — непонятно, и нужно ждать рапорта от Самохина.

— Держись в десяти шагах позади меня, — приказывает Аким молодому радисту, — подготовь открытый канал.

И тут до него доносится неприятный, почти звенящий хлопок.

Таннн…

И свист, а или жужжание осколков. Некоторые большие осколки летят с неприятным, басовитым, рвущим воздух звуком:

Выжжж…

А сам хлопок резкий, очень звонкий. Наушники берегут его уши, автоматически уменьшают звук, но всё равно выходит звонко. Мина сто двадцать миллиметров. Конечно, это не 210-миллиметровый «чемодан», блиндаж, к примеру, минами не разобрать, но их будут сыпать без перерыва. И они тоже опасны. Эти штуки сделаны из самого плохого железа, хрупкого и ломкого, и шрапнель в них увесистая. Если мина бьёт рядом, осколки ломают броню, а человек даже в доспехе запросто получает контузию. И вот ими будут теперь засыпать его позиции как песком. Без конца. Мины дешёвые. И сразу прилетает вторая мина, с небольшим перелётом.

— Радист, уходим, — командует урядник, — быстрее…

Он задирает камеры вверх, шарит в ночной темноте, но не находит дрон. Пыль стоит над позицией. А ещё темно. А эта хрень почти не оставляет теплового следа, тем более она может висеть в паре километров прямо над самой головой. Там её и без пыли ночью не увидать.

А это значит… А значит, РЭБ станция её не глушит.

— Радист, — командует Саблин, не останавливаясь. — Вызывай «сотню». Сотнику пиши.

— Готово!

— Пиши от себя, — уряднику некогда подтверждать сообщение своей подписью, — пиши, что китайцы подтащили миномёты. Бьют по позиции. Мин не жалеют.

— Есть!

— Отправляй и догоняй, — Саблин идёт на четвёртый узел.

[1] Связь прямой видимости.