Глубокий рейд

Глава 9–10

Только через два часа он наконец смог покинуть штабную палатку и пойти в столовую. А перед нею пылища и куча машин. Да и внутри пыльно и не протолкнуться — ужин. В столовой к тому времени собралась куча народа, тут были разные нашивки: медики, техники, связисты, интенданты, водители, банно-прачечная служба и всякие другие люди, что обеспечивают боевую работу Второго полка. Саблин, кажется, был тут один с топорами и пламенем на плече, он стал поначалу оглядываться, чтобы найти в этой толпе Сашку, а потом бросил это дело, взял поднос и встал в очередь на раздачу, так как уже давно хотел есть. И только тогда услыхал знакомый голос, что перекрикивал шум в палатке:

— Аким! Аки-им!

Урядник обернулся и увидал своего зама. Тот занял хорошие места за длинным столом недалеко от кондиционера, он стоял и махал ему рукой: сюда иди! Каштенков успел взять уряднику еду. И когда тот уселся рядом с ним, Саня, подталкивая к Саблину пластиковую тарелку с кашей из кукурузы и тыквы с парой кусочков сала и обводя рукой помещение палатки, говорил:

— Сутолока. Хуже, чем у нас в чайной в день после собрания…

Ну, это и так было ясно, тут всегда было многолюдно: тыл, мастерские, штаб полка.

— Разве ж тут поешь нормально… — продолжал Каштенков, разглядывая очередь, что стояла к раздаче. — Тут этих тыловых… Что они тут все делают? Их тут на две комплектные сотни хватит.

Два медика, что ужинали рядом с ними, посмотрели на него, но Каштенков словно не заметил их взглядов. Он, кажется, ждал, что Саблин согласится, но тот не согласился, а, взяв ложку, огляделся и ответил коротко:

— Не хватит.

А Саня продолжал, словно не услышав возражения:

— Я вот так думаю, что на одного строевого казака приходится четыре каких-нибудь тыловых… — Сашка уже поужинал и теперь только попивал чай, а ещё держал в пальцах сигаретку, но не закуривал. — Точно, на одного казака четыре тыловых приходится.

— Нет, — коротко ответил Саблин. — Не приходится.

— Вот любишь ты поспорить, — произнёс Сашка спокойно и тут же интересуется: — А сколько приходится?

— Не знаю, — Акиму немного неудобно за своего зама, ведь их разговор слышат посторонние, несмотря на шум в столовой. И чтобы перевести разговор на другую тему, он спрашивает: — Ты списал ломаную снарягу?

— Списал, — отвечает Каштенков и показывает командиру списки со штампом «принято». — Вот.

— А когда нам новое выдадут?

— О-о, — заместитель машет рукой, — там очередь. Сказали завтра приезжать во второй половине дня. И то только оружие получим, а что касается доспеха, то и вовсе через пару дней выдадут. Но новую РЭБ-станцию уже завтра утром можно получить. Так что в этой столовке нам поесть ещё придётся.

— Придётся, — подтвердил Аким. А сам думает: «И хорошо. Не буду спешить получать новое снаряжение. До конца срока осталось девятнадцать дней. Хотелось бы просидеть это время в тылу».

— Придётся? — теперь Сашка уже удивляется. А потом и догадывается: — Нас, что, в сводную сотню собирают?

— Собирают.

— Я так и знал, — Каштенков расстроился. Это заметно. Как правило, все потрёпанные части собираются в отдельную сводную сотню, которая формируется в тылу как резерв. — Не люблю я тут сидеть. Все полковое начальство тут. Они вечно ищут, чем бы казаков занять. Уж лучше на передке. Там спокойнее.

— Завтра переедем сюда, я займусь расквартировкой, а ты получай снаряжение вместо утраченного.

— Есть заняться завтра снаряжением. — отвечает Саня невесело.

И уже к ночи урядник и его заместитель вернулись в распоряжение сотни, зашли в штаб, а там дежурный вахмистр Куницкий, пивший слабенький на вид чай с засахаренным кактусом, и спрашивает их:

— Ну что? Можно поздравлять?

И смотрит на них улыбаясь.

— А с чем поздравлять-то? — не понял Каштенков. — С подписанными квитанциями, что ли?

— Да с какими ещё квитанциями? — отмахивается от него вахмистр и глядит на Саблина. — С внеочередным…

— С каким ещё «внеочередным»? — теперь и Саня удивлён и смотрит на своего товарища. — Со званием, что ли? Тебе, что, командир, звание присваивают?

Но Аким ничего про внеочередное звание не слышал, он с подозрением смотрит на Куницкого.

— Не знаю я ничего ни про какие звания.

— Нет? — удивляется дежурный. — А я думал, вы в полк за представлением поехали.

— Я ездил рапорт сдавать есаулу, а Саня снарягу ломаную сдавал. Завтра хочу грузовик взять, нас в сводную роту переводят. В полк.

— А… грузовик. Сейчас в журнал тебя, Аким, запишу тогда, — отвечает вахмистр.

Они пошли в расположение своего взвода, и, естественно, Каштенков стал его расспрашивать:

— А чего это он про звания речь завёл?

— Да откуда я знаю, — отвечал Саблин; он и вправду не понимал, почему вахмистр стал говорить про представление. Хотя сегодняшний разбор его рапорта тремя офицерами и показался ему необычным, но это вовсе не говорило о повышении. Хотя рапорт получился неплохой.

— Интересно, а если тебе звание присвоят, то какое? Вахмистр?

— Сань, ну в самом деле… — Аким даже злиться немного на него начал, во-первых, потому, что ни о каком повышении сегодня не было и речи, а во-вторых… — Ну какой вахмистр… В самом деле… Ты как первые полгода служишь! Вахмистр — звание штабное, я хоть один день в штабе отслужил?

— Это что же значит? — не унимался Каштенков. — Тебе звёздочку дадут, что ли?

«Звёздочку… — Сашка имеет в виду звание прапорщика. — Неплохо было бы. Звёздочка… Всё-таки не лычки на погонах, — но это всё пока только мечты. — Вот этот Куницкий… Дал повод помечать!».

— Ничего мне пока не дают, — закончил Саблин этот разговор, от которого только пустые мечты в голову лезут.

— Эх, а хорошо бы внеочередное получить, — говорит Каштенков с такой сладкой мечтою в голосе, как будто это ему звёздочка на погоны светит.

— Ты лучше вспоминай, где наши палатки, — говорит ему Аким.

— Да никуда они не денутся, — чуть разочарованно отвечает Саня. — да вон они, вторая и третья справа.

Так они добрались до своих казаков, которые к тому времени все уже спали, и, ложась на свою резко пахнущую инсектицидом раскладушку, Аким думал не только об оставшихся днях, что нужно провести на фронте, но и о том, что неплохо было бы вернуться в станицу с новыми погонами.

А утром, когда казаки его взвода уже грузили своё оружие и амуницию на машину, его вызвали в штаб сотни. Урядник, честно говоря, хотел найти вахмистра Куницкого и всё-таки узнать у того, почему он думал, что Саблину присвоят звание. Но вестовой его сразу потащил в отделение командира. А там его ждали сотник Васин и подсотенный Черкас.

И подсотенный после приветствия спросил у него:

— Саблин, а ты похоронные документы на павших казаков оформил?

— Никак нет, рапорт писал для есаула, а вчера в «полк» ездил, — объяснялся Аким.

— С этим тянуть не нужно, — сказал ему сотник.

— Есть не тянуть, — обещал урядник.

А потом Васин подошёл и протянул руку:

— Ну, наверное, уже не увидимся до осени, в общем, поздравляю вас, урядник, с присвоением внеочередного звания.

И Черкас тоже сказал:

— Ну, что сказать… Заслужил, Аким. «Присвоение» тебе в канцелярии полка выдадут уже. Ты зайди туда сегодня.

И тоже пожал руку Саблину.

Он вышел из штаба, когда казаки уже залезли в грузовик и ждали только его. Аким влез в кузов, хотя мог бы поехать в прохладной кабине, уселся на тюки с чем-то мягким, и Саня сразу спрашивает его:

— И чего тебя вызывали? Прощались?

— Прощались и просили не тянуть с похоронными письмами, — ответил Саблин.

— И всё? — как-то странно спрашивает Каштенков.

— А что ещё? — Акиму почему-то не хочется говорить ему о звании сейчас, может, потом как-нибудь.

— Ну, может, ещё что тебе сказали? — спросил у него заместитель. И в голосе его было что-то хитрое.

— Ты, может, отстанешь от меня? — говорит Аким и стучит по крыше кабины грузовика: поехали.

А сам поглядывает на своих казаков и вдруг видит, что те все смотрят на него и улыбаются. И тогда Аким вдруг понимает, что они все знают о его повышении. Он поворачивается к Сашке:

— А когда ты узнал-то?

— Да мне всё тот ночной разговор покоя не давал, ну, я поутру пошёл к вахмистру, а он и говорит: вечером, как раз перед вашим приездом, пришел из полка приказ о присвоении. Вот он нас и поздравлял. Ну что, значит, звезда на погон?

— Да вроде… — отвечает Аким.

А приказной Величко, закуривая сигарету, и говорит:

— Вот она, жизнь казачья: кто-то в землю лёг, а кто-то звезду получил.

Каштенков смотрит на него зло: ты к чему это? Но вслух произнёс лишь то, что запомнили все они с первых дней службы:

— Не плачут казаки по павшим.

— И то верно, — соглашается Величко. И его, в принципе, можно понять, он с Кузьмой Клюевым в четвёртом взводе много лет служил.

Но и Саблин не виноват, что снаряд китайский так неудачно пробил перекрытия блиндажа на шестом посту. Например, блиндаж самого командира тоже завалило. В общем, всю оставшуюся дорогу о повышении командира казаки больше не разговаривали.

А когда были в канцелярии полка, Аким получил звание официально, как положено, с приказом, и заодно зашёл к сотнику Муравьёву — он занимался комплектацией подразделений — узнать, когда в его взвод прибудет пополнение, а тот ему и говорит:

— В ваш взвод пополнения не будет, вам до конца призыва сколько там… две недели осталось, что ли? Всё равно потом домой поедете, так что сидите в сводной сотне как есть, вдевятером или сколько вас там осталось.

И это была хорошая новость. Гранатомёта у него во взводе не было, пулемёта не было, у части казаков и броня была некомплектная. Это не взвод, а название одно, такой взвод и пристроить некуда.

Так что можно было спокойно досиживать последние деньки призыва в тылу. И пусть Сашка злится на местную столовую, он был согласен обедать и ужинать в толчее, торчать на глазах у полкового начальства, лишь бы под конец срока снова не угодить под тяжёлые «чемоданы» китайцев.

Правда, его взвод подняли ночью за четыре дня до конца призыва, всех его казаков стали собирать и спешно раздавать боеприпасы. С ними получали боекомплект ещё взводы из сводной сотни.

— Первый твой бой в звании прапорщика, — бубнил Каштенков.

— Сань, заткнись, а? — злился на товарища Аким. Ему очень не хотелось никаких боев, ни в каком звании. — Иди лучше узнай, нам медкомплекты новые давать будут? Первому взводу вон дали.

Сашка ушёл, а когда вернулся, сказал:

— Нам тоже дадут.

С одной стороны, МИК[1] — вещь ценная, дорогая. Можно радоваться. А с другой стороны, их просто так не раздают. Скорее всего, дело будет нешуточное.

— Прорыв, что ли? — спрашивали у него казаки.

— Не знаю, сотник мне ничего ещё не говорил, — отвечал он. — Если поедем, всё скажут.

А вскоре всех посадили на БТРы и ночью по страшной пыли погнали на семнадцатый участок. К пяти утра колонну остановили. Казаки выкручивали микрофоны до максимума, пытаясь услышать в рассвете канонаду или стрельбу, но ничего, кроме обычных ночных звуков, не слышали.

Так три БТРа простояли до девяти часов утра, а после сотник Удовиченко вылез из командной машины и сообщил:

— Всё, казаки, отбой. Едем обратно.

«Слава Богу».

А у казаков сразу возникал законный вопрос: медкомплекты теперь сдавать придётся или нет?

Глава 10

Женщины в станице заранее знают, когда придут машины с казаками, они, как и сами казаки, высчитывают дни до окончания призыва, отмечают всё в календариках. Так что, когда транспорт подходил к зданию штаба Второго полка, там было уже многолюдно. Женщины и дети собирались встречать мужей, сыновей, отцов. И едва машины останавливались, женщины и дети спешили к ним и кричали:

— Третий взвод где? Второй в какой машине?

Им отвечали, и казаки откидывали брезент, вылезали из машин, обнимали своих родных. Настя приехала с его старшим сыном Юрием. Он уже едва ли не выше отца ростом, но долговязый какой-то, нескладный, сутулый немного, жена писала, что курить стал, ещё и говорить басом.

— Батя! — он машет Акиму рукой и, оттянув респиратор, орёт: — Батя!

Саблин выпрыгнул из кузова машины и тоже помахал ему рукой, а через других женщин к нему уже протискивается его Настя.

Настя. Нарядилась мужа встречать, в юбке пришла, в сапогах красивых. Он обнимает её, и тут же на него виснет сын, виснет и вдруг отстраняется. Аким знает почему. Он нанёс на свой выцветший от солнца пыльник новый рисунок. Раньше под буквами и цифрами 2ПКП.4СТ. 2ВЗ красовались три полоски урядника, теперь же тёмным на светлом фоне выделялась звезда.

— Батя! Обалдеть! Тебе звание присвоили? — воскликнул Юрка.

Он ничего не говорил близким, думал, что будет им сюрприз, и теперь по восторгу сына Саблин понял, что сюрприз удался.

— О Господи, — теперь и Настя увидала. — Прапорщик, — и ещё крепче обхватила его. — Теперь ты офицер!

— Ну… почти, — отвечал ей Саблин, прижимая её к себе. Он тоже по ней соскучился.

— А чего не сказал? Э-эх… И молчал, молчун… — говорит жена и удивляется: — Как так можно? Вот ты молчун, Аким, я бы так сразу тебе написала, чтобы похвастать, не утерпела бы.

— Так мне только перед окончанием призыва звание присвоили, — отвечает Саблин. — А потом дорога — некогда было, — он оборачивается к сыну. — Юра, забери мою броню и снаряжение.

А сам идёт с женой, которая виснет на его локте и не сводит с него глаз, к их квадроциклу.

Дома прохладно… Видно, Настя электричества к его приезду не пожалела. Охладила хату. А ещё из кухни доносится запах печеной тыквы, а на обеденном столе он видит хорошо обжаренные на кукурузном масле и как следует просоленные лепёшки. Там же блюдо с печёным белым кактусом, жаренная большими кусками со степным чесноком свинина. Водка, сок со льдом…

Сразу видно, жена готовилась… А ещё дома его ждут с нетерпением младшие дети. Олег — второй его сын — и дочка Наташа. Дети у двери встречают отца. Олег — парень серьезный, сдержанный. Он хочет быть как отец, думает идти на службу, хочет надел возле болота от общества получить, завести дом, участок.

И он сразу замечает звезду на пыльнике отца. Он военным делом интересуется, во всём разбирается, и пока старший сын втаскивает в дом большой ящик со снаряжением, Олег берёт у отца пыльник, разглядывает недавно нарисованную звезду и говорит с восхищением:

— Батя, ну ты… Вообще!

Саблин усмехается. А сам садится на свой табурет у двери и снимает сапоги. Это восхищение сыновей дорогого стоит. Жена… Ну, что жена. Ей, конечно, приятно, что муж, хоть и не большой, но начальник, а вот парни его… Они по-настоящему оценили заслуги отца — и это немного другое. Батя, мол, не учился нигде, а до прапорщика дослужился. Значит, храбрый и толковый у них отец.

— Ну а ты у меня как?

Она топчется на месте, то ли стесняясь отца, то ли робея. Он берёт Наталью на руки. Самое его сокровище, самая его большая боль. Саблин её прижимает к себе, целует в висок, хотя целовать заражённых людей врачи не рекомендуют, тем более детей.

— Хорошо, пап, кровью почти не кашляю, — девочка сообщает ему это как о своём главном достижении.

— Умница, — говорит Саблин с такой теплотой, которой ни жена, ни тем более сыновья его никогда не слышали и никогда не услышат. — Ты у меня умница.

Стол уже накрыт, еда давно готова, тут все любимые блюда Саблина, Настя накладывает мужу еду в тарелку: тыкву и кактус, мясо, а сама договаривает за дочку:

— Врач сказал, что левое лёгкое сейчас почти чистое, и правое в этом году менять не придётся. С этим ещё походит, до следующей весны точно. А там, врач сказал, ещё поглядит.

— С этим похожу ещё, — кивает Наташа. И хочет снять медицинскую маску. Но мать тут же осаживает её:

— Куда…? А ну-ка не снимай.

— Ну, ты у меня молодец. Стойкая…– он гладит дочь по голове.

— Казачка? — спрашивает дочь.

— Казачка, — улыбается Саблин.

Дочка что-то хотела сказать ему, но её опередил Олег:

— Батя, а за что тебе звание присвоили?

— Потому что папа храбрый, — за Саблина говорит Наталья.

— Да я и сам толком не знаю, — усмехается Аким, снова прижимая дочурку к себе. Но жена забирает у него Наташу, чтобы он мог приступить к еде. — Просто порядок во взводе держал, вот и присвоили, — и тут же ещё раз уточняет у жены: — Так что, грибок у неё не растёт, что ли?

— Растёт, но медленнее, чем должен, доктор говорит, что новые таблетки чудеса творят, — поясняет Настя, налив мужу рюмку и наконец сама присаживаясь за стол рядом с ним. — Новый антибиотик хорошо работает, но его доктору прислали на проверку, у него его больше нет, на один месяц осталось. А потом придётся старые принимать.

Новый антибиотик стоил дорого, но Саблин готов ещё заплатить, лишь бы не везти его любимую Наталку на очередную пересадку лёгких.

— А где же взять эти новые таблетки?

Настасья только качает головой:

— Он не знает, эти ему на пробу прислали. Пока их ещё не выпускают.

Аким хочет выпить молча, да Настя не даёт, тоже поднимает рюмку:

— Ну, за возвращение твоё, Аким.

«Вот только не вздумай рыдать!».

Аким косится на жену, но та лица не теряет. И они выпивают, а потом и ещё раз… Конечно, за звание. Он думал ещё и за погибших братов выпить, но сейчас так за столом ему было хорошо и семье его было хорошо, что вспоминать про павших вслух он не стал. Помянул про себя.

Потом пришла двоюродная сестра Насти, Марьяна. Тоже его поздравляла, он выпил и с нею, но дальше с женщинами сидеть не захотел, и хоть жена высказала ему упрёк, он встал, надел КХЗ, взял с собой обоих сыновей и пошёл в свинарник.

Сыновья не раз получали нагоняй за грязь или недолжный уход за животными. Но на этот раз они знали, что отец, как только вернется, начнёт обход хозяйства именно отсюда, так что свинарник был идеально, показательно чист, а обе свиньи были здоровы и упитанны. Рядом был маленький курятник, в котором проживали худые куры при одном петухе. Они всегда худы — только во время дождей и саранчи куры толстеют до неповоротливости, но сейчас саранчи не найти. И жара. Впрочем, даже сейчас птица была в хорошем состоянии. Половина ещё даже при перьях, а перья чистые, все паразиты из них были удалены. Птицы жадно накинулись на колотую кукурузу, которую он им насыпал, а значит, были здоровы. Кур было меньше десятка, а Олег похвастался:

— Бать, за прошлую неделю пять яиц снесли.

Аким похвалил сыновей. Яйца — товар недешёвый. А ещё подумал, что и сало этой осенью будет отменным.

После они втроём пошли на его участки, что тянулись вдоль болота. И там всё было, в общем-то, в порядке, к каждой тыкве, как и положено, подходил «капилляр», и все они потихоньку давали воду. Тыква была неплохой. Он снимает перчатку и кладёт на самую ближнюю к нему тыкву руку… Верхняя часть её горячая, но солнце тыкве было нипочём, от него она только слаще, кожура у неё толстая, для тыквы главное — вода, а так пусть её солнце палит. Будет воды в достатке — и через месяц каждая из трёхсот его тыкв перевалит за тридцать кило. Можно будет хоть сахар варить, хоть водку. И Аким идёт дальше, к кукурузе. С кукурузой всё было в порядке. Все два гектара, где она зеленела, были укрыты противосолнечной плёнкой. Всё сделано по уму. Так, как он и учил. Парни знали: лето было в разгаре, на солнце под шестьдесят, если кукурузу не спрятать — выгорит. Только на самом конце его участка кукуруза была вялой, блёклой. Не росла.

— Бать, уж не знали, что с ней делать, — признавался Олег.

— Да, давления не хватает, — объяснял всё Юра.

— Насос чистили? — интересуется отец.

— Два раза, — говорит младший сын. — И фильтры каждую неделю чистили, и шланги сматывали, сушили, меняли местами — не идёт вода как следует.

— Это насос, — говорит Саблин. Он не хвалит своих сыновей, не говорит им, что они сделали всё как нужно, просто соглашается с ними, и для парней этого достаточно. — Олег, снимешь его на ночь, а завтра отвезёшь. Поговоришь со Скрябиным, попросишь посмотреть насос. Знаешь, что спросить?

— Знаю, бать. Спрошу, можно ли отремонтировать или придётся новый покупать, — отвечает младший сын.

— Так, — соглашается Саблин и сворачивает направо, к болоту. Старшего он ни о чём таком просить не собирается. Юра закончил школу и пошёл в ученики к их доктору, ещё подрабатывает санитаром в госпитале. И опыта набирается, и какую-никакую, а копеечку в дом приносит. Те деньги в семье кстати. У Юрки времени свободного почти нет. По сути, когда Аким уходит в очередной призыв, младший Олег остаётся за хозяина. Ну а насчёт насоса… Так Аким ещё до последнего призыва знал, что по возвращению обратно ему придётся вопрос с насосом решать. Этот насос он уже ремонтировал дважды, ещё два раза двигатель перематывал, теперь Саблин не сильно надеялся, что и на этот раз обойдётся. А впрочем… Зачем тянуть? Из этого призыва он деньжат привёз. Всё-таки взводный получал заметно больше простого казака, да ещё и сорок два рубля получил премиальных за новое звание. В общем, теперь он не задумываясь мог купить новый насос, а этот, изрядно уже разъеденный кислотой, можно было и продать.

— Бать, — начинает младший сын, понимая, что отцу не к чему особо придраться и настроение у него хорошее. И идут они вдоль болота.

— Ну? — коротко отвечает отец.

— Лодку идём смотреть?

— Лодку.

— В утро хочешь на рыбалку уйти? — продолжает Олег.

— Думаю, — говорит Саблин. Он уже знает смысл этого разговора.

— Бать, я с тобой тогда?

— А школа? — спрашивает Аким. Но знает, что возьмёт сына, даже если это будет и в ущерб учёбе. — Тебе же к шести в школу, я к тому времени ещё из болота не вылезу.

— Бать, какая школа⁈ — говорит ему старший. И напоминает: — Каникулы же. Жара же. Школа закрыта.

Да. Жара. Это время, когда семьям нужны в хозяйстве все руки, чтобы пережить самые тяжёлые месяцы в году.

— Ну собирайся, — соглашается отец.

Олег ничего не говорит, но Аким знает, что он рад.

Они доходят до первых больших заводей-лиманов, где почти нет рогоза, тут у берега тина, трёхметровая стена бурого от грибка рогоза отступает вглубь болот, тут начинаются мостушки, длинные причалы, уходящие в воду, у которых болотные казаки держат свои лодки. А на берегу, между мостушек, как всегда людно, одни возвращаются из болота, другие готовят лодки, тут же идёт торговля стекляшкой, тут же и другой рыбой торгуют. Кто-то сразу узнаёт Саблина по его старенькому КХЗ, здоровается с ним. Казаки начали интересоваться, как прошёл призыв. Про Клюева и Варежко не спрашивали, и то ладно. Кое-кто поздравил его с повышением, уже и тут знали об этом.

Так, здороваясь со станичниками, они добрались до его лодки. Лодка у него была одна из лучших в станице. Новая, двигатель отличный. Тоже новый. Аким взял ещё у причала метлу и почти с любовью, сам, не доверяя своим сыновьям, смёл солидный слой высохшей пыльцы с брезента, закрывавшего лодку, а потом уже и снял его. Пеноалюминий, отличный коррозиестойкий пластик. Всё почти в идеальном состоянии. Только плесень убрать нужно вдоль бортов и водоросли с ракушками с днища.

А вот воды в лодке нет, значит, швы отличные. Корпус хоть по линейке вымеряй, ни в одном месте не повело от жары. Места на лодке на четверых хватит, ещё и на снаряжение, на провиант, на воду, на топливо и снасти останется.

— Ну что, сейчас до лебёдки её отгоним, она свободна, вытащим на берег, почистим, и завтра можно идти в болото, — почти с удовольствием произносит Саблин.

— Давай, бать, — сразу соглашается младший.

А пока он разглядывал свою лодку, по мостушке к нему подошли казаки, и один из них говорит:

— Да, лодка у тебя, Аким, знатная.

Он оборачивается, а там два старых казака, Митрофан Конев и такой же старик, казак, которого все просто зовут Андреич, стоят рядом и разглядывают его гордость. А Андреич и продолжает:

— Вишь, как случается у некоторых казаков, Митрофан, вишь, как их крутит, только с призыва вернулся, так вот же не жену гладит дома, а лодку свою на болоте ласкает.

— Кажись, он свою лодку больше жены любит.

— Ну, так лодка-то у него знатная. А жена, она что же… Жена, она как у всех… Обыкновенная.

Деды, кажется, смеются над ним, и сам Саблин усмехается в респиратор: ну да, ну да… Их правда, дома он с женой не сидит. Сразу на болото к лодке подался. Его сыновья молчат, в разговор старших не лезут, а он наконец отвечает старикам:

— Ну, жена-то у меня тоже ничего. Местами…

— Понятно, понятно, — говорит Андреич.

А Аким проверяет топливо в баке мотора: там топлива мало, а вот две запасные канистры полны. Этого ему хватит, что называется, «за глаза». Надо признаться, что о болоте и о лодке он думал там на юге, на фронте, довольно часто. Нет, о семье, о дочери, о хозяйстве тоже, тоже постоянно думал, каждый вечер, но то были другие совсем думы. Беспокойные. А мысли про лодку и рыбалку… Они были приятные. Расслабляющие. Для многих опасное и трудное, физически трудное рыбацкое дело было в тягость, а для него оно было зачастую и радостным. Вытащить двадцатикилограммовую щуку — это же не просто удача, это ещё и победа. Удивление для других, а для победителя ещё и гордость. А привезти килограммов тридцать стеклянной рыбы… Стекляшку тоже ещё нужно уметь ловить. А он ловить рыбу умел. Да и не было ему страшно или одиноко на болоте. Даже в предрассветной темноте, уводя лодку от берега всё дальше и дальше, он не чувствовал страха. Аким вырос в этих неприятных и опасных местах и не знал других. Ну, кроме степи, сухой и, на его взгляд, мёртвой. И степь он считал местом более опасным, чем бесконечные стены рогоза среди бурой воды, похожей на масло. Правда, его немного задевало то, что его старший сын почти не интересовался всем тем, что увлекало его самого. Нет, Юрка был не рыбак. Книжки читать — это да, это его. А вот дело рыбацкое, да и казацкое тоже, ему было совсем не интересно. Это, наверное, хорошо, что доктор взял его в обучение. Дорого оно, конечно, обходилось Саблину. Ну, тут уж ничего не поделаешь. Пусть так. Аким взглянул на младшего:

— А ну-ка дёрни стартер.

Олег с готовностью подошёл к мотору, но дёргать за шнур сразу не стал. Умный парень. Сначала снял верхнюю крышку с двигателя… Потом крышку карбюратора… Мало ли, грязь там или ещё что… Проверил клапан. Затем отрегулировал кран подачи топлива и лишь потом, не закрывая главной крышки, намотал шнур на вал стартера.

Молодец… И это всё было на глазах стариков, которые так и не уходили с пристани. Со второго раза мотор затарахтел, выпустив поначалу сизый дым. Затем Олег сел к рулю и не спеша прибавил оборотов, затем убавил и сбросил до холостых. Сизого дыма не стало. А мотор уже не тарахтел, а работал ровно и ритмично, словно и не было у него полугодового простоя. Словно только вчера его заглушили.

Олегу ничего объяснять было не нужно. Он всё знал и всё умел, а вот Юрка… Ну, Юрка будет врачом, парень-то, говорят, умный. И мамаша его на то молится. Не хочет Настя, чтобы Юра шёл в казаки.

[1] Медицинские индивидуальные комплекты