Глубокий рейд

Глава 23–24

Он, в общем-то, все свои вопросы порешал. Мог бы уже сесть на лодку и пойти дальше на запад, в сторону Горок. Но он хотел ещё побыть со своей красивой подругой. А теперь, когда у него в холодильнике лежала куча денег, он подумывал купить ей что-нибудь. Что-нибудь ценное, значимое.

— Аким, сходишь со мной? — спрашивала красавица, собираясь уходить. — Заедем на торговые склады, я куплю тарелок новых. А потом пойдём в магазин к этой Елене, а потом вернёмся сюда.

Конечно, вместо того чтобы таскаться по жаре, он мог остаться тут и попивать пиво или, из экономии, чай возле бассейна. Но он согласился пойти с нею.

— Выглядишь ты, конечно, ужасно, — произнесла Юнь, оглядывая его старенький КХЗ, когда они вышли на улицу. — Пыльник не мог взять? Одежды другой у тебя нет?

— Одежды другой нет, уж извините, парадный китель с фуражкой дома оставил, а пыльник таскать было лень, в лодке лежит, — отвечал ей Саблин. Он никогда особо не задумывался над своим внешним видом. Ну, когда был не на службе.

Сама же она легко походила на жительницу Преображенской: башмачки какие-то необычные, маска красивая, пыльник, платок, перчатки, рюкзачок… Казачки в Болотной называли её «китаёзой», но Аким всегда думал, что это не столько от злости, сколько от бабьей зависти. Юнь и вправду одевалась так, что на неё все обращали внимание. Особенно мужчины. Она была яркой, чего остальные женщины Болотной простить ей не могли.

И она, почувствовав, что её слова его всё-таки задели, вдруг предложила:

— Аким, а давай я тебе одежду куплю?

Он удивлённо посмотрел на неё, но Юнь уже загорелась:

— Хорошую одежду. У тебя ведь нет никакой одежды, кроме военной. Ты даже ко мне приходишь в старых гимнастёрках и старых солдатских штанах. Фу… Бе-е… — она издала звук, похожий на звук рвоты, потом подхватила его под руку и поволокла по улице, приговаривая: — Пошли, пошли… Дел у нас сегодня много.

«Насте это точно не понравится».

Но сначала они «заскочили на пять минут» на какой-то склад, где Юнь в течение часа выписывала себе в чайную тарелки, рюмки и ещё кучу всяких нужных ей вещей.

Видно, женщина поняла, что всякие пижонские шмотки, такие, какие в станице Болотной носит только молодёжь, что крутится вокруг Савченко, Саблин носить не станет. И тогда они на одной из центральных улиц нашли магазин под названием «Снаряжение и обмундирование».

— Там всё, как ты любишь, — произнесла женщина и поволокла его в этот магазин.

И она оказалась права. Прапорщику многие вещи и вправду пришлись по душе. И Юнь, за свои деньги — за свои деньги! — купила ему крепкие, почти армейские брюки явно выраженного офицерского стиля, отличную гимнастёрку с рукавом до локтя и невероятно красивые, крепкие, высокие, до середины голени, ботинки на толстой подошве. Она ещё присматривалась к новому КХЗ для Акима, но… Это оказалась вещь недешёвая…

— Ладно, это ты сам себе потом купишь, здесь этот костюм тебе не пригодится, а в болоте ты и в старом можешь плавать, — решила Юнь и добавила: — Остальное всё надень сейчас.

Он так и сделал, а ещё за свои купил шляпу и новый отличный респиратор с очками. И рюкзак, чтобы таскать там старые вещи и КХЗ.

— Ну вот… — она улыбалась, разглядывая его. Красавица явно была довольна тем, как теперь выглядел Аким. — Это мой тебе подарок.

Он и сам был доволен. Одежда и вправду ему нравилась, особенно ботинки.

— А теперь пойдём к этой твоей Елене, — сказала подруга, беря его под руку, — я тоже хочу новую одежду.

— Она не моя, — напомнил ей Саблин.

Но при их появлении в магазине повела себя Елена Мурашкина так, словно они были её старинные друзья.

— О! — произнесла она, когда Аким и Юнь вышли из шлюза. — Наконец-то. Сейчас одна покупательница уйдёт, и я займусь вами, а пока… — она обернулась к той самой девице, с которой вчера общался Саблин. — Лена, сделай гостям кофе.

И вчерашняя полуголая Лена минут через пять принесла им две чашки кофе на подносе и уже без всякого снисходительного высокомерия произнесла:

— Прошу вас, вот сахар. Елена уже скоро освободится.

Вот только Юнь сидеть и пить кофе не стала, а побежала вдоль рядов с одеждой. И глаза её горели. Ну а Саблин…. Что ж, сидел, пил. Кто ж будет отказываться от офицерского пойла, даже если оно хуже чая?

Потом пришла Мурашкина, сунула ему планшет с записью каких-то весёлых видео двухсотлетней давности. А сама ушла помогать Юнь выбирать себе новые наряды и бельё.

Прошёл примерно час, он выпил свою чашку кофе, и чашку Юнь, ему уже надоели весёлые ролики, и он просто сидел, расслабившись на удобном диванчике, когда наконец женщины пришли к нему. Юнь была утомлена, но довольна, и она ему сообщила, почти шёпотом:

— Ой, я тут набрала всего… Такого, — она закатила глазки. — Тебе точно понравится. В гостинице покажу.

— Сколько это будет стоить? — уточнил Аким, предполагая, что это всё придётся оплатить ему.

— Два двадцать, — ответила Юнь и потянулась к нему, прижалась. — Но это со скидками, Лена такая молодец…

«Два двадцать… Лена такая молодец…».

Баснословные деньги за одежду, но она была такая счастливая. А у него деньжата были. Так что…

— Ладно, — он полез в карман. Но деньги достать не успел, к ним подошла Елена и, заглянув в их чашки, позвала Лену молодую.

— Елена, — сказала он весьма требовательно. — Кофе нам принеси.

И присела к ним за стол.

Женщины тут же начали болтать так, как будто они знали друг друга лет десять. Говорили об одежде, о гостинице, а ещё, как бы между делом, Мурашкина сказала им, что они прекрасная пара. Юнь просто цвела, слушая её. Хозяйка модного магазина была красива и обаятельна, а ещё она была… шикарна, словно жена войскового атамана. Елена умела себя подать и быстро расположила к себе не только его подругу, но и самого прапорщика. Хотя он понимал, что весь её шик, и этот её магазин со шлюзами на входе, и кофе как-то связаны с промысловиками.

Она была явно состоятельна, уверена в себе, но ничего про себя не рассказывала. И тут Юнь, стараясь произвести на новую знакомую впечатление, и говорит:

— Ой, как хорошо иметь такой магазин, свежо, чисто, одежда красивая, не то что у меня.

— А у тебя — это где? — интересуется Мурашкина.

— У меня чайная в Болотной, водка, табачный дым да пьяные казаки с утра и до вечера.

— О, — Елена удивилась. — У тебя есть чайная? — кажется, она чем-то заинтересовалась.

— Да, есть, я сюда и приехала посуды новой купить, — отвечала Юнь.

И тут Мурашкина и говорит ей:

— Юнь, послушай… — она делает паузу, словно обдумывает, как сказать что-то не очень простое. — У меня есть одна знакомая…девочка. И она попала в неприятную ситуацию.

— И что? — живо интересуется подруга Саблина.

Елена помолчала… Тут как раз девица принесла им три чашки кофе. Мурашкина взяла свою чашку, поглядела на Саблина и, когда её помощница ушла, всё-таки решилась:

— В общем, одной девушке нужна помощь, ей всего шестнадцать, но, как говорят, молодая да ранняя… Она связалась с одним из высших казацких офицеров, закрутила интрижку…

Тут даже Саблину стало интересно, в чём дело, а уж Юнь и вовсе сидела с открытым ртом. А Елена продолжала:

— Ну, и эта их связь всплыла, тут у нас в станице ничего нельзя скрыть, сами понимаете…

Понимаем, понимаем: Юнь кивает.

— … и вот эта девочка… В общем, теперь жена того казачьего офицера её со света сжить пытается. И другие её товарки ей во всём этом помогают, — она глядит на Юнь. — Ну, ты понимаешь, эти казачьи жёны…

— Ой, даже и не начинай, — подруга Саблина её прекрасно понимала, — клубок сколопендр.

— Точно, точно, — соглашалась с нею Елена, — клубок сколопендр. Так вот, они эту девочку хотят угробить, и… — Мурашкина снова делает паузу, — я тут подумала, может, ты могла бы той девочке дать работу? Хоть самую простую, хоть на полгода, пока тут всё утрясётся. Хоть официанткой, хоть посудомойкой… Она на всё согласится, ей просто деваться некуда. А девочка хорошая…

— Ну ладно, — сразу соглашается Юнь, — пусть приезжает в Болотную, найду ей работу. Но сразу скажи ей, Елена, что работа у нас не очень лёгкая, весь день на ногах, а казаки иной раз и руки распускают, могут и по заду хлопнуть. Пьяные же…

— Ничего, будет ей наука, — заверила её Елена. — Может, и поумнеет немного там у вас.

— Поумнеет, — говорит Юнь. — У нас в Болотной жизнь не сахар, там все с детства умнеют.

Потом Мурашкина рассказала им всю историю несчастной девушки в подробностях, и про то, как она связалась с полковником, и про то, как её теперь травят в станице, но Саблину уже было это не интересно. Он просто утопал в мягком диване и смотрел, как болтают две красивые женщины.

А когда в магазин заглянула ещё одна покупательница, они наконец ушли оттуда и пошли по улице. Юнь буквально висла на его руке и болтала без умолку. Саблин и вспомнить не мог, когда он ещё видел её такой счастливой. Там, у себя в чайной, она себе такого не позволяла. Даже когда любила его, и то делала это так, как будто занималась серьёзным, ответственным делом, в котором нет мелочей.

И когда они проходили мимо одного магазина, Саблин потянул её в сторону шлюзовой двери:

— Давай зайдём.

— Куда? — удивилась она. — В ювелирный?

— Да, — коротко ответил он.

Юнь… ну конечно, она не возражала, а ещё крепче вцепилась в его руку.

За дверью шлюза их встретил лысоватый мужичок, он, как и все тут в Преображенской, улыбался им, как лучшим друзьям:

— Прошу вас, прошу, господа, проходите. Чем я могу вам помочь?

— Да вот… — Аким не знал, как правильно сказать… — Хочу купить ей украшение какое-нибудь.

Юнь притихла, но глазки её уже шарили по стеклянным прилавкам, где были рассыпаны и кольца, и серёжки, и цепочки. И всё серебро, золото, камни разные.

— Госпожа казачка желает кольцо или, может быть, серьги? — интересуется мужичок всё с той же улыбкой.

«Казачка». От такого обращения Юнь просто расцвела. И, глядя на Акима, ответила:

— Вот он решит.

И тогда Саблин говорит продавцу, упирая палец в стекло:

— А вот этот браслет сколько стоит?

— Серебро и золото, отличный выбор, господин казак, он стоит семь рублей двадцать копеек.

«Ишь ты… Семь двадцать! Немало…».

Это было больше, чем рассчитывал Аким. А мужичок, увидав его заминку, тут же сообщил:

— Это со скидкой, в нём восемь граммов золота и четырнадцать граммов серебра, отдаю вам почти по себестоимости металла, — при этом он достал из-под стекла украшение и протянул его Юнь: — Госпожа казачка, позвольте руку.

Подруга прапорщика тут же стянула перчатку и протянула руку: вот. И продавец ловко и быстро надел ей браслет на запястье. Юнь поднимает руку, и так посмотрит, и так:

— Прелесть!

Она переводит восхищённые глаза на Саблина. И тот, всё поняв, говорит продавцу:

— Беру.

А его подруга тянется к его уху, он думает, что она хочет его поблагодарить, но Юнь вдруг шепчет ему:

— Купи что-нибудь жене.

Саблин даже растерялся немного…

«Насте?».

Никак он не ожидал от неё таких советов. Впрочем, Юнь была права. Настя за многие годы с ним заслужила подарка, но он считал, что это лишнее. Дом у них был с достатком, дети хорошие. У Настасьи было всё, что имеют её соседки и подруги, да ещё и старший сын на врача учится, но вот подарки… Он давным-давно ей ничего не дарил… И поэтому он тихо спрашивает у своей подруги:

— А что ей подарить-то?

— Серёжки подари, — говорит Юнь. — Там размер знать не нужно, — она указывает пальцем: — Вот, красивые.

— Прекрасный выбор, — тут же поддакнул ей продавец, — золото и синий болотный камень. Подойдёт любому возрасту. И всего пять рублей шестьдесят копеек.

Ну а что ему было делать? И он произнёс:

— Беру.

Глава 24

Те деньги, что он с собой взял, у него закончились бы ещё в магазине Мурашкиной. Он и представить себе не мог, что здесь всё может быть так дорого. Шесть рублей. Да семья в Болотной на такие деньги два месяца жить сможет. Теперь же он тратил те деньги, которые только ещё предстояло отработать. Очень не любил Аким долги. Впрочем, у него кое-что было припасено, были накопления, и если бы вдруг встала задача все выданные ему деньги вернуть, он смог бы покрыть расходы. Смог бы, но доводить до этого ему очень не хотелось. А Юнь шла рядом, висла на его локте и сообщала ему:

— Аким, а я и не знала, что ты такой…

— Какой — такой? — спрашивал он, но уже знал, что она будет его сейчас нахваливать.

— Щедрый… — она отводила перчатку и, наверное, уже в десятый раз рассматривала браслет. — Думала раньше, бирюк болотный, жадный, как и все казаки, а ты вон какой… Добрый… Просто ты молчаливый, но при этом человек душевный.

— В этот ресторан ты сходить хотела? — спросил у своей подруги «человек душевный», когда они проходили мимо красивого здания с надписью «Ресторан Мурманск».

— А у тебя, что, ещё деньги остались? — честно удивлялась Юнь.

— Есть мальца… — отвечал прапорщик, думая о том, сколько в этом роскошном доме будет стоить филе дрофы.

— Ну, давай сходим, — радуется красавица, — а то когда ты меня ещё куда-нибудь свозишь…

После ресторана они вернулись в гостиницу уже уставшими, но Юнь сказала ему:

— Сил нет, но нам надо идти.

— Куда ещё? — искренне удивился прапорщик; он-то как раз думал, что теперь уж точно заслужил эту красотку в своей кровати.

Но красотка ушла в ванную, не ответив ему, а через минуту вышла в красном купальном костюме.

— Аким, здесь есть бассейн, я узнала, посещение бассейна входит в оплату номера.

— И что, — Саблин пристально рассматривал свою подругу, — ты вот в этом собираешься на люди?

— Аким! — Юнь уставилась на него осуждающе. — Это купальный костюм, так все туда ходят.

— Прямо вот так вот… Чтобы всё на виду? — не верил Саблин.

— Аким! — она вертелась перед ним в таком виде. — А ты, что, думаешь, в бассейнах женщины плавают в пыльниках? Или, может, в КХЗ и сапогах?

После этих её движений ему ещё меньше захотелось отходить от огромной кровати. И он даже попытался схватить её за руку, но Юнь увернулась:

— Аким, ну давай сначала сходим в бассейн, я, что, зря купальник покупала? Он сорок копеек стоит.

Сорок копеек! Три куска обычной яркой пластиковой ткани и несколько тесёмок. Обалдеть.

«Эта Мурашкина обещала скидки!».

Прапорщик не очень-то в это верил, что женщины ходят в таком виде прилюдно, но Юнь говорила так уверенно, что он всё-таки решился.

— Ну пошли.

И Юнь ему не соврала, в бассейне были три женщины, и одна из них была уже, возможно, бабушкой, ей явно было за сорок, но и она была одета в пестрые куски материи, которые мало что прикрывали. И никого из присутствующих это не смущало. А Юнь была самой красивой из всех женщин, что там были, она шумно плескалась в воде, как будто делала это ежедневно. А Саблин замечал, что мужички с диванов на неё так и поглядывали. Особенно глазели, когда она подходила к бару, чтобы заказать себе коктейль. И последний удар по его кошельку нанёс ресторан при гостинице, куда они сходили после бассейна, чтобы она могла надеть купленное сегодня платье.

Он ушёл, оставив едва проснувшуюся Юнь в постели, голую, под отличным кондиционером. Она поцеловала его на прощание. Собрался быстро, все новые вещи и деньги спрятал в рюкзак и пошёл в старых. Из всего нового надел только маску.

Половина третьего утра. Думал прийти и почистить лодку от пыльцы, но нет… Лодка была уже почищена, а Калмыков и Ряжкин с местными казаками о чём-то болтали на пристани.

— Ну что, поделал дела? — сразу спросил у него Василий.

— Да, можем ехать, — отвечал ему прапорщик. — Вы позавтракали?

— Позавтракали. А что у тебя за дела-то были? — болтал Ряжкин, когда они уже садились в лодку.

Нет, Аким был не из тех людей, что начнут хвастать перед товарищами своими успехами, тем, что проживал в гостинице с бассейном или обедами и ужинами в ресторанах. Не так он был воспитан, и посему лишь ответил:

— Забрал флэшку, без которой нам не отдадут груз. А сразу мне её не дали, просили подождать.

— И маску новую купил, — заметил Денис.

— Да, старая уже фильтры плохо держала, да и уплотнители высохли, — соврал Саблин. — Ну, кто на руль первый?

— Давай я, — предложил Ряжкин, и никто с ним не поспорил: давай.

Отличный мотор заработал с первого рывка стартера, зажглись фонари на корме и на носу, а Калмыков, отвязав лодку, оттолкнулся ногой от мостушки. Всё, поехали. Вот теперь дело и началось.

Чтобы достичь селения Горки, им нужно было идти ровно на запад. И это был бы самый короткий и быстрый путь. Но… В ста двадцати километрах на запад от станицы Преображенской с юга на север тянулась так называемая Коса. Твёрдый грунт, уходящий в болото более чем на сто километров. А на самом конце Косы, на самом мысу, высились полдюжины немаленьких бетонных зданий. Кубы без окон и с редкими дверями. А над зданиями на сто или даже на сто двадцать метров возвышались металлические «стебли» каких-то антенн. Их было шесть штук. Чёткие, чёрные, геометрически правильные кубы зданий, тонкие, выдерживающие любой ветер антенны… Всё это не было делом рук человеческих. Это создали пришлые, а местные, поселившись в этих местах, просто дали этому объекту своё название — Станция.

Станция была главной проблемой всех близлежащих станиц и поселений. Именно возле неё всё время появлялись новые животные, животные неприятные. С одним таким Саблин был знаком не понаслышке. Большинство из них в бурых водах Великого Болота не приживалось, но вот выдры, как и крабы, стали явлением в болоте обычным, хотя ни тех ни других отец Акима, тоже знатный рыбак, не знал.

В общем, чтобы хоть как-то… ну, если не пресекать, то хотя бы ограничивать деятельность Станции, хотя бы отслеживать её работу, местные казаки вокруг этого объекта пришлых поставили в болоте три заставы. Восточную и северную заставу держали казаки из Преображенской, а западную — казаки Семнадцатого полка из станицы Ягельная.

И теперь товарищам нужно было обойти Станцию по дуге, и лучше по большой, ни у кого из них не было желания побывать рядом с нею.

Когда начало светать, Саблин приказал Калмыкову:

— Денис, давай на руль, — а освободившемуся Ряжкину сказал: — Вась, включай рацию, держи на приёме. И РЭБ запусти.

Простая, портативная РЭБ-станция «Астра», если не работала в режиме подавления, то могла фиксировать электромагнитные импульсы. Даже больших рыб в воде иной раз засекала. Правда, радиус действия у «Астры» был небольшой, в болоте, в рогозе — километра два, два с половиной, не больше, но это лучше, чем ничего.

Чтобы не сажать батареи, Василий подключил рацию и блок РЭБ к генератору мотора. Настроил их работу, кивнул Саблину: порядок.

А примерно через два часа хорошего хода Вася услыхал у себя в наушниках:

— Говорит восточная застава. Кто там тащится с востока?

— Казаки. Второй полк. Здравия желаю, первая застава, — откликнулся Ряжкин.

— А, здорово, Второй полк. К нам зайдёте?

— Да нет, мы на Надым, порыбачить. А у вас как?

— У нас вроде спокойно, Станция спит уже неделю, тихо там, ладно, удачи вам, Второй полк.

— И вам, первая застава, — закончил Вася.

А Саблин повернулся к Калмыкову и, перекрикивая мотор, спросил:

— Денис, а до Надыма далеко ещё?

— Таким ходом часа три, — в ответ ему кричит Калмыков.

«Хорошо бы перебраться через Надым до полудня».

А пока… Ему нужно что-то поесть, он ведь ушёл — не позавтракал.

Рогоз пошёл не стенами, а пучками, всё чаще стали попадаться большие проплешины «чистой» воды. Воды без ряски и тины. Да и сама вода тут была другой, она была менее мутной, чёрной, а не бурой. И тут Денис кричит им:

— Надым!

И они выскакивают на большую воду. Саблин смотрит на север и почти до горизонта видит только воду. Рогоз справа, слева, но между ним длинная лента чёрной воды. Глубина. Течение.

Калмыков сразу выворачивает ручку газа до упора, мотор выдаёт такие обороты, что нос лодки чуть задирается вверх, несмотря на то что она серьезно загружена. Судёнышко буквально летит над чёрной водой. А иначе тут нельзя. Тут большие глубины, а значит, на каждый километр русла, если не на каждый омут, приходится по бегемоту. Тупое и злобное бревно в несколько центнеров минимум всё, что плавает рядом, принимает за соперника, что желает забрать себе его уютный омут. Так что лучше глубокую воду проскочить на скорости. Пока бегемот не успел рассвирепеть.

Они быстро достигают мелководья левого берега и входят в заросли рогоза, только тут Денис сбрасывает обороты, и лодка опять идет спокойно. В режиме экономии топлива.

А ещё через полчаса Ряжкин машет Саблину рукой, чтобы привлечь его внимание:

— Аким, тут вторая застава… Болтают с кем-то, — и добавляет: — Может, зайдём к ним, поедим спокойно, покурим. У них там и кондиционер есть, наверное.

Саблин качает головой:

— Надо идти. Не хочу потом ночевать в болоте, хочу до темна добраться до Ягельной.

И это у них почти получилось, они прошли и вторую заставу, и третью, а к станице Ягельной подошли уже к ночи, когда в той зажгли огни.

Так не хотелось ему после адских трат в Преображенской тратить деньги ещё и в Ягельной, да уж пришлось. Нужно было помыться и выспаться всем. Ведь до самой Оби, до села Горки, им больше не встретится ни одного населённого пункта, все станицы и посёлки теперь останутся южнее, на берегу болота, а им предстоит пару дней идти по огромному пространству, залитому ядовитой водой. В общем, он оплатил один номер с нормальными кроватями. А ещё заказал хорошей еды и немного водки. Нужно было, чтобы товарищи завтра были бодры и в хорошем расположении духа.

Он уже усаживались в лодку, вышли пораньше, двух ещё не было, а на мостушках уже толкался один дедок. Колченогий, согнутый, он прохаживался по пристани и, так как никого вокруг больше не было, он пристал с расспросами к ним:

— Что, казачки, никак на Обь собрались?

— Ага, дедушка, за налимом, — отвечал ему Вася Ряжкин.

А дед заглядывает к ним в лодку, как раз Денис уже собрал с неё брезент, но рацию и РЭБ оставил накрытыми, дедок видит там большие ящики и говорит:

— А броню, значит, на налима взяли?

— Ага, дед, на налима, — отвечает ему Вася, а сам включает рацию на приём и начинает гонять её по волнам в поисках передачи. Может, ночью кто-то общается тут поблизости.

— А сами вы кто, ребята, будете? Из каковых вы?

— Второй полк, — отвечает Денис, проверяя масло в моторе.

— Второй? О, — дед удивлён. — Издалека, значит, казачки приехали.

— Издалека, дедушка, издалека, — говорит Саблин, ему не очень нравится этот любопытный дед. — И сейчас дальше пойдём. Так что до свидания.

— А я из Семнадцатого, — сообщает старик, не собираясь прощаться.

— Знаем мы казаков из этого полка. В прошлом годе с ними об руку стояли, — вспоминает Саблин. — Добрые воины. Ну ладно, дедушка, удачи тебе.

Нет, дед уходить не собирается, он словно не слышит Акима:

— А оружия-то прихватили, как на войну собрались. И винтовочки и дробовичок, и ружьишко… Всё у вас тут есть, — дедок ходит по пирсу и в свете, что падает от фонаря, нагло разглядывает содержимое лодки. Ему интересно, что спрятано под брезентом, но спросить он, видно, стесняется. — А что же… Оно понятно… Налим, он такой… Он зверь опасный…

— А тебе, дедушка, я смотрю, совсем не спится, — замечает ему Саблин с упрёком.

— Эх, ребятки, в мои годы спать уже не хочется, а бабка моя год как померла, — отвечает ему старик. — Вот и хожу сюда рыбаков по утрам провожать. Хоть поговорить с кем.

Этот дед ему не нравится, впрочем, Денис уже заводит мотор, и через пятнадцать секунд они уже уйдут в черное болото, но почему-то Саблин лезет под КХЗ и достаёт из кармана старенький пятак. Протягивает деду:

— На, дедушка, держи пятачок. Выпей немного.

— О, — дед делает вид, что отдаёт честь, — вот за это, казачок, благодарствую, — он забирает монету. — Ты, видно, тут, в этом отделении, за старшего. Урядник, видно, не меньше.

— Ладно, дедушка, бывай, — Денис уже завёл мотор, и Аким думает садиться в лодку.

Но старик его останавливает.

— Слышь, урядник… Обожди-ка… Погодь минутку…

— Ну? Что? — Аким встал и взглянул на него.

— Если вдруг заминка какая у вас встанет…

— Чего? -не понял прапорщик. — Какая заминка?

— Да какая случится, — со стариковским раздражением продолжает дед. — Скажу тебе место, где можно пересидеть… Отдышаться, подлататься малость, водички попить, поспать под кондиционером и без костюма. Запоминай: шестьдесят четыре, семьсот четыре, шестьдесят семь, семьсот четыре. Запомнил?

— Шестьдесят четыре, семьсот четыре, шестьдесят семь, семьсот четыре, — без труда повторил Саблин. — А что это?

— Это омут один, большой, глубокий, зовётся он Илпи-ма, — пояснил дедок. — Понял? Илпи-ма.

— Илпи-ма. И что? Там хороший налим водится? — уточняет Саблин.

— Нет, — дед снова раздражается. — Какой ещё налим, чего ты мне тут про налимов про своих… Там бегемотов тьма… Омут же… Его вообще сторонкой обходить надо по мелкой воде. Но с востока от омута есть возвышенность, хорошая земля, вся в ивах, а на ней — крепкий бетонный блок. Его не сразу видно за рогозом. То бывшая застава. Говорят, стоит она там с тех времен, когда болото ещё было небольшим. О ней мало кто знает, только наши, да и то все уже старики. Дверь заперта изнутри, но ворота для лодок… Они низом в воду уходят, стоят в воде, и под них можно поднырнуть, понял? Поднырнуть и открыть. Поднырнул под них — и ты уже на заставе. Понял меня, урядник?

— Понял, — кивает Аким.

— Если вдруг прижмут вас, то там отсидеться можете, — продолжает дед. — А ну ещё раз скажи координаты…

— Шестьдесят четыре, семьсот четыре, шестьдесят семь, семьсот четыре, повторил Саблин.

— Вот-вот, молодец, и запомни их, — сказал дедок. — Ну, езжайте, а я пойду пропью твой пятак, у нас рюмочная работает круглосуточно.

— Спасибо, отец, — сказал ему вслед Саблин.

— Бывайте, сынки, — старик обернулся и перекрестил их лодку.

Прапорщик сел в свою посудину и оттолкнул её от мостушки, а Вася и спрашивает у него:

— Ты ему пятак, что ли, дал?

— Угу, — отвечает Саблин.

— Старый он… Упьётся до смерти на пятак-то, — разумно рассуждает Ряжкин.

— Ну… Если будет пить без закуски, — прикидывает Аким. И тут же спрашивает: — Денис, ну что, дойдём до Горок за двое суток, если будем меняться и спать прямо тут, если останавливаться на ночь не будем?

Луч лампы находит проход среди стен растительности, лодка идёт прямо в узкий коридор из рогоза, мотор тарахтит на самых малых оборотах, и Денис поначалу не отвечает, а лишь качает головой: нет. Но потом поясняет.

— Это вряд ли… Тут глубины сначала будут небольшие. Рогоз плотный пойдёт, проток мало будет, а ряски много. А через сутки, как ближе к Оби подойдём, так ещё и омуты начнутся… Течение начнётся… Сносить на север будет… Там тоже хороших оборотов не удержать… А ночью лучше на земле быть, на твёрдой. Тем более… — тут он замолкает и снова качает головой. — Нет, за двое суток до Оби не поспеем.

— Ладно, найдём островок для ночёвки, — произносит Саблин. — Главное, чтобы выдр не было.

— Найдём, — подтверждает Калмыков. — Найдём без выдр.

«Ладно, пойдём… В болоте нам всем ночевать не впервой… Посмотрим…».

Саблин готов к длинной и тяжкой дороге, да и те казаки, что идут с ним, тоже. Он был в них уверен.