Глубокий рейд

Глава 27–41

Глава 27

Горки. Название соответствовало месту. Болото и река не смогли выжить отсюда людей из-за десятка возвышенностей, которые тянулись вдоль русла реки и на которых и располагались здания. Облепленные панелями и ветряками дома ютились, теснились, жались один к другому, дорастая до трёх этажей. Кажется, и жить тут особо негде, но, прикинув, Аким понял, что народу здесь проживает больше, чем в Болотной. Намного больше.

Между возвышенностями иногда были проложены мостки, но чаще между ними нужно было плавать. Посему вокруг были лодки. Десятки самых разнообразных лодок. Саблину понравилось то, что рогоз везде вокруг островков был срезан. Из воды торчали лишь обрубки. Значит, кто-то тут следил за этим, а значит, тут должен был быть какой-то порядок. И, словно уловив его мысли, Ряжкин говорит:

— Рогоз вырубили… Молодцы.

— Это у них тут дело обязательное, — объяснил Калмыков. — Когда в прошлом годе я тут был, тоже рогоз был порублен. У них Свуль за тем следит.

— Кто следит? — сразу не понял Ряжкин.

— Свуль… Это у них так зовут главаря местного, — объясняет Денис. — Он у них тут выборный.

— Типа нашего станичного кошевого?

— Ага. А ещё он судья тутошний.

— Свуль, — хмыкнул Ряжкин. Он всё ещё не понимает. — Свуль… Это что, должность такая или имя?

Но Калмыков ему этого разъяснить не смог:

— Да хрен их тут поймёшь. Я ж не видел его никогда, этого Свуля.

Почти сразу от реки, на одном длинном островке, возвышалось двухэтажное здание. А рядом с ним, у мостушек с двумя десятками лодок, стоял кривенький сарай, а над ним — большой пластиковый щит, тоже покосившийся, а на щите — надпись кривыми буквами: «Масло». Туда на малых оборотах и повёл свою лодку Саблин. Оглядывая всё вокруг, он то и дело менял зум камер, чтобы разглядеть всё получше, а сам говорил товарищам:

— Купим две канистры и сразу пойдём дальше.

— А тут котлеты из саранчи хорошие дают, тыкву распаренную, — заметил со вздохом Калмыков.

Саблину и самому, конечно, надоел кукурузный крахмал и семечки из тыквы, что ели они последние два дня.

— Да, опять же нужник нормальный нужен, и помыться хочется, — заметил Ряжкин.

— Да где это всё искать, — сомневался Аким. — Проваландаемся тут дотемна, потом ночевать придётся.

— Нет, всё тут, в этом доме, — сказал Денис. — Тут у них и главный, и столовка тут, и умывальни. За час управимся.

— Ладно, — согласился прапорщик, оглядывая самое большое здание островка и направляя лодку к свободному месту у мостушки, — но лодку без присмотра не бросаем.

— Есть лодку без присмотра не бросать, — оживился Денис.

А по мосткам, увидав их, уже бежал к лодке паренёк лет тринадцати-четырнадцати и, подбежав, прокричал:

— Кидай фал, привяжу вас!

Одежда на нём была плохонькой, респиратор — старым, а очков, перчаток и ботинок не было вообще.

— Мы сами, — через внешний динамик ответил ему Калмыков, но было поздно. Василий уже кинул парню верёвку: привязывай, раз ты такой проворный.

— Зря ты ему дал, — бубнит Денис, — теперь он денег просить будет.

И тот схватил её, подтянул лодку поближе и стал привязывать хитрым узлом, а сам смотрел, что там есть в приплывшей лодке, и болтал при этом:

— Здравы будьте, господа казаки, а не нужно ли вам вещи из лодки до комнат вынести?

— Нет, не нужно, — говорит Аким, выставляя на мостки две пустые канистры и вылезая из лодки. — Сходи со мной лучше за маслом. Канистры бери, — он оборачивается к Ряжкину. — Вась, Денис, вы помыться хотели, поесть — идите. Только недолго, я тут вас жду. Ехать нужно.

Парень тут же схватил канистры и пошёл за Саблиным. А Аким у него и спрашивает, поглядев на потрескавшиеся, грязные и страшные ступни ног:

— А что же ты без ботинок?

— Нет их у меня, украли, когда пьяный был, — беззаботно отвечает парень. — Ну так то ничего. Скоро Увар будет собирать ватагу, он мне купит, я с ним на Камень пойду за добром.

— Значит, у вас тут воруют? — уточняет Саблин.

— А как же… — босоногий, кажется, смеётся. — Место-то воровское, — Ии тут же говорит прапорщику. — А ты, казак, лучше мне денег дай, я тебе масла дешевле куплю.

— Нет.

— Ну и ладно, — не расстроился босоногий. — Слышь, казак, а как записаться в пластуны?

— Так нет ничего проще, — отвечает Саблин. — Езжай до любой казацкой станицы, записывайся в полк и иди в призыв, послужишь полгодика, покажешь себя, и общество решит, брать тебя к себе или не брать. Если поймут, что ты хороший воин, так сразу зачислят в реестр, а не поймут, так ещё в один призыв пойдёшь. А если запишут в полк, сразу надел земли получишь, подъёмных какую копейку, на лодку да на снасти.

— А броню сразу дадут? — интересуется паренёк.

— Первым делом, как в призыв начнёшь собираться, так тебе вахмистр из оружейки и выдаст, — и тут Аким усмехается: — Только ты не думай, что броню тебе спереть удастся.

— Думаешь, не получится? — честно интересуется парень.

На это Аким ничего ему не говорит, лишь ухмыляется; удальцы типа этого мальчишки тоже думали, что броню можно украсть. Пытались, Саблин о том слыхал. Он идёт дальше, перехватив дробовик поудобнее. Они наконец зашли в кривой сарайчик с надписью, а там противный, грубый такой дедок заправляет. Борода тощая, три волоска, седая, глаза раскосые и злые.

Кажется, Саблин ему сразу не приглянулся, и дед попросил с него денег почти в полтора раза больше, чем Аким отдал бы за топливо в той же Ягельной.

— Нескромно просишь, — заметил ему Аким, но так — беззлобно.

— Не нравится, — зло запыхтел дед, — езжай на юг, там, в станицах, у дружков своих казаков купишь себе дешевле.

— Казак, — шептал Акиму парень, — ты лучше заплати, больше у нас тут никто маслом не торгует.

Аким подумал пару секунд и его послушал, выложил требуемые деньги. А когда босоногий взял канистры и они вышли на улицу, Саблин у него и спросил:

— А чего это дед — казаков, что ли, не жалует?

— Не жалует, эт точно… Он же из ульминских татар, что из Когалыма; он говорил, что в молодости был богат, и его род был богат, а вы у них отбили угодья саранчёвые. А ещё сынка у него убили недавно. В прошлом годе, как раз в осенние дожди.

— Что-то ты, братец, брешешь, — отвечает ему Саблин. — Как могли болотные казаки отбить у когалымских татар барханы с саранчой. Где болота и где Когалым?

— Ну, может, не вы, может, это степные у него отбили угодья, — тут же находит, что сказать, парень, — видно, для него, что вы, что степные — всё одно. Да и было то лет сто назад, кто же теперь, кроме него, про то вспомнит?

Они вернулись к лодке, Саблин в неё спустился и, принимая канистры от босоногого, спросил:

— А кто же сына у него убил?

— А вот это точно ваши, болотные, — заверил его парень. — Тут в прошлом годе большой рейд наши устроили, за раз пять контролеров на Камне разобрали, ну и, когда уходили, стали через Обь переправляться как раз напротив станицы Обнинской… А за ними шли переделанные… Много их шло…

— То в сентябре было? — вспомнил Аким. Событие было громким. Тогда по всем болотным станицам прошёл слух, что большой отряд переделанных напал на станицу Обнинскую. Атаман Болотной даже начал было собирать охотников братам в помощь, но всё улеглось.

— Точно, в сентябре, — подтверждает босоногий. — Тогда из Салехарда к обнинским пришли военные, только тогда все переделанные отошли. А обнинские казаки с тех пор воспрещают мимо их станицы нашим ходить. А кто идёт вдоль их берега, тех беспощадно топят. Вот и Джамбулатку его так потопили, вот он и злобствует на казаков.

— Ясно, — говорит Аким и ждёт, а паренёк не уходит. — Ты никак денег хочешь?

— Да уж за труды… — говорит босоногий и протягивает руку.

— И сколько же тебе дать за труды? — Саблин лезет в внутренний карман пыльника.

— Да хоть пятачок!

— Хоть? — прапорщик замер от такого пожелания. — Это что же… Пять копеек за пятнадцать минут? Это двадцать копеек за час? — он, командир взвода, даже в зоне боевого соприкосновения с противником такого жалования не получал. — А не жирно?

— Эх, казаки, болотные, — качает босоногий головой с сожалением, но протянутую руку не убирает. — Прижимистый вы народ. Ну, дай хоть три копейки, не зря же я старался.

— Двух хватит, — говорит Аким и ссыпает из своей бронированной перчатки в маленькую грязную ладонь босоногого две небольшие железные монетки.

А солнце уже было в зените, пекло яростно; хорошо, что броня и кольчуга закрывали его от пекла. Он добавил себе хладогена в кольчугу и с удовольствием полез в мотор. Снял крышку, проверил масло, открыл карбюратор, потом снял крышку с блока зажигания, посмотрел свечи, на стартере протёр контакты, залил бак до краёв.

Он любил заниматься своим мотором, да и лодкой в целом, вот только теперь он немного торопился, им ещё нужно было сегодня пересечь Обь и до темноты пройти километров двадцать-тридцать. А эти двое, вот молодцы… Ушли мыться — и с концами.

Наконец появился Денис, пришёл, залез в лодку и говорит:

— Пост принял. Иди, господин прапорщик, выпей хоть чаю с хлебцем. А я покараулю.

В этой его речи Саблину послышались новые, игривые нотки, и тогда он спросил:

— А Вася где?

— Так это… он, как войсковой атаман, болотом, значится, брезгует, занял тамошний нужник и отказывается его покидать, — Калмыков явно посмеивался там у себя в шлеме. — Хоть его уже и просят.

— Ладно, схожу, — говорит Аким и вылазит из лодки. Он боялся, что в свете последних событий, местных людей с казаками станицы Обнинской, у Васи мог выйти какой конфликт. Но его опасения оказались напрасными. Когда он зашёл в большое здание, то первым делом увидал Ряжкина у прилавка, за которым разливала водку по рюмкам грудастая женщина с синими опухолями на лице. Ряжкин же привольно опирался на прилавок, прислонив к нему и винтовку. Шлем он откинул на затылок и о чём-то болтал с грудастой. Болтал весьма беззаботно. А ещё Саблин быстро окинул взглядом присутствующих. Окинул и поразился их разнообразию.

«Ишь ты! Каков тут народец».

И вправду, ему было чему удивляться. Люди, выпивавшие, евшие, болтавшие и спавшие тут, и вправду отличались от тех, что жили в станицах; даже меж собой они заметно различались. Многие из них были раздеты до пояса, некоторые босые, как мальчишка на пристани. Были среди них жилистые, как крепкий капроновый канат, были и просто мощные, а были рыхлые, почти жирные. Лица, волосы, головы, и те были у них разные. Саблин даже увеличил зум камер, чтобы рассмотреть глаза одного из выпивавших. Уж больно они были необычные, вернее, один-то глаз был такой же, как и у всех других, а второй глаз был чёрный, без зрачка. Ещё у одного типа с угловатой головой прямо из-за уха выходили два проводка, красный и жёлтый, и уходили куда-то под его жилет. Были у Акима в станице старики, которым вставляли всякие синтетические органы, из этих стариков тоже торчали провода питания, но чтобы вот так, прямо из черепа… А у ещё одного типа вместо правого глаза была — ну, Аким так подумал — инфракрасная камера, она была закреплена у него на лице при помощи металлической пластины, которая закрывала часть лба и скулу под глазом. Были тут и женщины. В основном немолодые, сильно крашеные, тронутые проказой. Они курили, смеялись громко. А ноги у всех голые. Саблин подумал, что в их Болотной даже девки кабацкие, даже они не такие, как здешние. В общем, всё тут было не так и все тут были другие. А ещё Аким думал, что в те времена, когда он ходил с Савченко на промысел, ничего подобного в этих местах ещё не было. И местный люд был тут… попроще, что ли…

Прапорщик подошёл к Василию и сказал беззлобно:

— Я вас жду, а вы тут водку выпиваете.

И Василий сразу ответил, но при этом говорил он не Акиму, а женщине:

— Ну вот… Что я говорил?

После этого радист взял рюмку и сразу выпил.

А буфетчица… Она смерила Акима взглядом человека опытного и, душевно улыбнувшись ему опухшей от проказы нижней губой, прошепелявила:

— Так вы тоже выпейте, господин прапорщик, — и пододвинула к нему наполненную рюмку.

Глава 28

Аким шлем-то откинул, но водку пить не стал, отодвинул рюмку:

— Благодарствую, но некогда, нам ещё ехать.

— Это вам до Мужей, что ли? — сразу сообразила баба. — Так вы ещё дотемна успеете. Времени у вас полно. Тут три часа хода всего.

«До Мужей⁈ Откуда она узнала⁈».

И тут Саблин делает глупость, он поворачивается к Василию, ничего не говорит ему, но этого и не нужно, взгляд прапорщика и так красноречив: вы, что ли, ей сболтнули?

А Вася ведёт себя ещё глупее, он удивлён и трясёт головой: я ни сном ни духом… Понятия не имею, откуда она знает.

— Ладно, пошли, — говорит Саблин, поворачивается и чуть не сталкивается с человеком… человеком странного вида.

— Здравы будьте, господа казаки, — совсем по-станичному здоровается с ними человек, и ни по голосу, ни по виду Саблин не может распознать, кто перед ним, мужчина или женщина.

Комбинезон у него простой, на поясе армейский пистолет, а на лацкане прикреплена рация. Респиратор стянут вниз, болтается ниже подбородка, а на голове что-то типа обтягивающего капюшона. На человеке хорошие очки и наушники. Щетина на лице отсутствует, как будто не росла никогда. Но голос у человека заметно ниже женского, да и лицо тяжёлое. А глаза внимательные, карие. Он делает вид, что улыбается прапорщику, но на самом деле изучает его.

— И вам здравым быть, — машинально отвечает Саблин и, не желая продолжать разговор, хочет обойти человека.

Вот только тот прощаться не спешит и говорит Акиму:

— Меня зовут Свуль. Странное для этих мест имя, не правда ли?

«Значит, это не должность?».

— Нормальное… — буркнул Саблин. Он не нашёл ничего, что мог бы сказать ещё.

А Свуль продолжал… или продолжала, Саблин не мог точно сказать, с кем разговаривает:

— Казаки теперь у нас гости редкие. Не балуют нас.

А Акиму послышалось в словах этого человека что-то похожее на угрозу, что ли. Или на упрёк… На всякий случай он ещё раз быстрым взглядом обвёл столовую. Он уже прикинул, что делать, случись что… Первым делом надеть шлем, а там… У него на поясе в специальных креплениях то, что и всегда при пластунах. Гранаты. На сей раз осколочные — это «ФО-400». Крупная граната, гарантированно выдающая четыре сотни осколков. Против китайцев в броне малоэффективная, но в этих местах, против переделанных и людей без брони, как раз то, что надо. Он знал, куда ехал и специально взял с собой, помимо стандартных гранат, ещё и эти. Пары таких хватило бы с лишком, чтобы в этой столовой находящиеся тут были или убиты, или ранены, или контужены. А им с Васей в их шлемах вреда от «фэошек» не было бы никакого. Впрочем, этого им не понадобилось делать, так как собеседник продолжил, разглядев опознавательные знаки на его пыльнике:

— Второй полк? Вы, видно, издалека, господин прапорщик?

— Да, — говорит Аким. Он всё ещё хочет побыстрее уйти отсюда.

Но Свуль не даёт ему уйти своими вопросами:

— Видно, из-за Станции… Просто у нас казаки из Второго полка… Я и не помню, бывали ли… От самого Енисея приехали?

— Бывали, бывали, — уверяет его Аким. Всяко с Савченко кто-то из его станицы бывал здесь, просто Олег был умный и всегда просил убрать опознавательные знаки. — А от Енисея мы тоже не близко.

— Да, а может присядем и поговорим?.. — продолжает собеседник. — Я угощу вас, расскажу, какое у меня к вам дельце есть.

Саблин снова бросает взгляд мимо Свуля, на сей раз на Ряжкина, и тот это понимает абсолютно правильно и говорит, одним кивком головы накидывая шлем:

— Господин прапорщик, пора нам.

— Да, едем, — отвечает Аким; он тоже закрывает голову шлемом, но даже теперь его непонятный собеседник пытается его задержать, он говорит быстро:

— Господа казаки… Не торопитесь, прошу вас… У меня к вам дело. Хорошее дело, выгодное… Тут один очень опытный человек затевает одно предприятие, и два таких воина, как вы, могли бы очень ему помочь. Дело для вас плёвое, а деньги неплохие. Сто рублей на двоих. Может, вы захотите узнать, что за дело?

— Ты извини, мил человек, — отвечал ему Аким, он даже не хотел знать сути предлагаемого, — но у нас своё дело есть. Пора нам, прощай.

И пошёл к двери, а Вася, подхватив винтовку, загромыхал бронированными ботами за ним. Открывая дверь, он, не поворачиваясь, а через камеры заднего обзора взглянул назад, на этого Свуля. А тот так и стоял у прилавка, а грудастая тётка, навалившись на прилавок и глядя вслед казакам, что-то втолковывала ему. Или ей. И этот Свуль слушал её внимательно и тоже смотрел им вслед. Ну, или смотрела.

«Никак о нас говорят».

Они вышли на улицу, и Ряжкин спросил:

— Интересно, а что за дело она нам хотела предложить?

— «Она»? — удивился Саблин. — А я думал, это мужик.

— Может, и мужик, — не стал спорить Ряжкин. — Но за что она… он нам сто целковых предлагал? Хочу узнать, за какое дело тут такие деньги платят.

— В болото его дело, нам своё надо сделать, — отвечал ему Саблин, идя к пристани.

— Нет, ну это — оно понятно, просто интересно, — говорил радист.

— А вы других-то людей там видели? — интересуется прапорщик.

— Да, людишки там занятные, — тут же откликнулся Ряжкин. — По станицам я таких не видал. Да и здесь раньше таких не было. Или мало было. Не то что сегодня.

— А что за люди-то? — поинтересовался Калмыков, он явно не понимал, о чём говорят пришедшие товарищи.

— Э-эх, Денис-Денис… — Василий смеётся. — Ты как до водки дорвёшься, так вокруг себя никого и не видишь! Там даже если бы голые бабы или, к примеру, переделанные сидели, ты бы и не разглядел их…

— Да не-е… Баб бы я разглядел, — бурчит Денис.

А Саблин с Ряжкиным идут, посмеиваются.

Так они доходят до лодки, усаживаются в неё, а Калмыков тут же двигатель заводит. Но на сей раз Саблин ему говорит:

— Денис, дай-ка я поведу.

Им сейчас нужно было пересечь Обь, дело непростое, и прапорщик подумал, что он знает свою лодку и свой мотор, так что сделает это сам.

— Ну, поехали, — он стал выводить лодку по протокам между островов, с которых на них глазели разные люди. И тогда Аким добавил: — Дурное это место.

— А чего? — спросил у него Ряжкин. Он всё ещё был весел после посещения столовой, но уже сидел за своим оборудованием, включил его и что-то настраивал. — Место как место. Люди только странные малость, а так… Нормально…

— Водка дорогая, — сразу заметил ему Денис.

— А топливо? — добавил Саблин. — За две канистры отдал как за три.

— Да ты что⁈ — изумился такой дороговизне Ряжкин. — Вот паскудники, что творят!

— Да уж так, — заверил его Аким.

— Не нужно было такую цену давать, — сказал Калмыков. — Нужно было в другую лавку ехать.

— Да куда же ехать, если она тут одна у них, — отвечал прапорщик.

— Да как же одна? — теперь Денис удивлялся. — Тут ведь при каждой мостушке своя лавка, почитай, — и он указал перчаткой на проплывающую мимо них землю со зданиями. — Вон, Аким, глянь…

Саблин взглянул и… расстроился. Там действительно прямо в нескольких метрах от берега стоял хороший бетонный куб с железной дверью, и на нём была надпись: «Масло».

— Вот заразы, сопляк со стариком, объегорили, — прапорщик думал, что сказал это беззвучно, прошептал одними губами. Но он ошибся, произнес он это прямо в микрофон шлема, и его товарищи всё, конечно, расслышали. И Ряжкин теперь тихо давился от смеха, стараясь не рассмеяться в голос, да и Калмыков похихикивал тоже.

И Акиму было немного обидно.

«Хихикают, дураки!».

Тогда он прибавил оборотов, проскочил под мостками и, миновав целое поле срубленного до воды рогоза, вышел на чистую воду.

И тут солнце ударило ему в камеры, так било, что компьютер понизил яркость экранов. И немудрено, солнце висело уже на западе, прямо перед ними, и бликовало на огромном пространстве открытой воды.

И тут уже нужно было выжимать из мотора обороты. Он так и сделал. Реку лучше пересечь побыстрее, тем не менее выворачивать акселератор до упора Саблин не стал. Это Денис жал по полной. Мотор аж звенел в тот раз. Оно и понятно, мотор-то не его. А вот Аким свой мотор берёг: один из лучших двигателей, жалко его было так напрягать. Он, может, ещё Олегу послужит.

Но всё равно лодка шла по волнам так скоро, что аж брызги летели на выцветшие пыльники казаков. А то, что её сносило течением, так то ничего. Сносило её как раз к северу, а Мужи были за Обью именно там. Вернее, на северо-северо-западе.

Три, четыре, пять минут они летят по реке, и вот первое поле тины, а за нею берег, начинается рогоз; ещё немного, и Аким снижает обороты — всё, большая вода позади. Шесть минут — и они на правом берегу Оби. Тут ещё и ряски, и рогоза было немного, но на пути стали попадаться камни. Саблин не хотел на скорости налететь на тот, который из воды не видно. Он, не спеша маневрируя, стараясь не влезать в тину, повёл лодку на север.

И тут вдруг Василий, копавшийся в своём оборудовании, и говорит:

— Слышь, прапорщик, кажись, о нас говорили…

— О нас? Кто? — сразу насторожился Саблин.

— Хрен его знает кто, — отзывается радист. — Бродил по волнам и услышал последнее: «Всё, они на вашем берегу», а ему ответили: «Принял».

— А ещё что? — интересуется Аким.

— Всё. На этой волне тишина.

— Думаешь, это кто-то про нас говорил? — спросил Калмыков.

— Ничего я не думаю, — отвечает ему Ряжкин. И добавляет поучительно: — Радисту думать не положено, ему положено командиру доложить. И всё. Дальше пусть начальство думает.

А сам командир молчит. Уж больно всё это похоже на правду, а ещё его волнует то, что болото на этой стороне реки не совсем такое, как на той стороне, с которой они приехали. И он этого болота совсем не знает. С каких глубин тут вытягивается рогоз, насколько близко к нему можно подходить, прежде чем зацепишь винтом грунт. Он глядит за борт, а там в не такой, как в его болоте, воде шевелится течением не такая, как в его болоте, тина. И протоки тут занесены плотным слоем ряски. И не поймёшь, заплывая в неё, чем она закончится — выходом на открытую воду или заросшим тупиком. А Калмыков ещё говорит:

— Дерево впереди.

Дерево. И вправду, на какой-то кочке вытянулось хоть и тонкое, хлипкое, с вялой листвой, но настоящее дерево. И на нём, словно крупные капли крови, висят редкие ярко-красные ягоды.

Чудо чудное. В их местах, в болотах, все деревья — это… ну, кривая и корявая ива, мелкий дуб с ядовитыми листьями и плодами, верный признак ос, да колючая акация. Все они не более двух метров в высоту, а тут вон вытянулось — метров пять.

В общем, состояние прапорщика было насторожённое. И лодку он теперь уже не гнал. Нет, он не сомневался, что доберётся до Мужей, только теперь не был уверен, что поспеет туда до темноты.

И снова их с Денисом тревожит Василий, РЭБ-станция на приёме обнаружила присутствие.

— Импульс! Одиночный! Постоянный. Тысяча четыреста метров на северо-восток.

— Мотор? — сразу спрашивает Саблин.

— Мотор, — отвечает радист.

И тут уже Калмыков интересуется:

— К нам идёт?

Ряжкин не сразу откликается; замерев перед своими аппаратами, он ждёт пять секунд, шесть, и ещё через пару секунд наконец произносит:

— Да, идёт к нам.

Аким слышит, как Денис тяжело вздыхает, тут же подтягивает к себе винтовку и щёлкает предохранителем. Аким не раз замечал за другими казаками, как в минуты перед серьёзным делом они начинают дёргать предохранитель на оружии. Щёлк-щёлк. Гоняют его туда-сюда. Так и есть, Денис новым щелчком блокирует оружие. Это прапорщика немного раздражало в сослуживцах: ну какого хрена ты его дёргаешь? Но вспоминая, как он сам ведёт себя перед боем, как сжимает и разжимает раз сто свою руку в бронированной перчатке, старается товарищей не осуждать. Но сейчас Саблин себя контролирует. А тут снова заговорил радист:

— Импульс постоянный. Тысяча метров. Идёт встречным курсом, — и, погодя ещё несколько секунд, добавляет: — Аким, возьми к реке поближе — посмотрим, будут ли они менять курс.

Саблин так и делает. По большому счёту, он спокоен: у этих всяких, с проводами из головы и разными глазами, что ходят в набеги на технику пришлых, шансов против тяжёлых пехотинцев, заматеревших в бесконечной войне, мало. Броня есть броня, для обычного стрелкового оружия казаки почти неуязвимы. Может быть, конечно, что у тех, кто идёт к ним навстречу, есть двенадцатимиллиметровые винтовки или пулемёт… Но и тогда Саблин и его товарищи лёгкими целями не будут, им просто будет нужна суша. Да и воды их армированный пеноалюминий не боится. И в костюмах есть небольшой запас кислорода. Так что, даже окажись они все в воде, это ещё концом для них не станет. Тем более, что глубины здесь небольшие, несмотря на относительную близость огромной реки.

И снова пошли секунды. И снова Денис спрашивает Ряжкина:

— Вась? Ну что там?

— Сейчас… Погодь малость, Денис, — отвечает тот, не отрываясь от монитора станции.

Проходит ещё время, и только тогда Василий говорит:

— Импульс слева от нас. Двести пятьдесят метров на запад… Кажись, расходимся.

«Кажись».

Саблин молчит, всё так же не спеша ведёт лодку, не прибавляя газа. Но он ещё не расслабляется. Вдруг «импульс» сменит курс.

А Денис же отставляет винтовку, судя по всему, переводит дух.

Прапорщику даже кажется, что левым внешним микрофоном он улавливает звук проходящей мимо лодки, он выкручивает микрофон на максимум и, убедившись, что так оно и есть, успокаивается. Теперь он знает, что эта лодка для них не опасна, у неё неровный ход, и чтобы мотор не глох, хозяин всё время прибавляет газа, но тут же убавляет его, чтобы сильно не разгоняться в узких и мелких протоках. Нет, на таком моторе серьёзные люди на серьёзное дело не пойдут. Это точно.

— А моторчик-то троит у них! — Денис тоже слышит.

— Ага, — отвечает ему Василий. — Карбюратор накрутил, а на малых оборотах всё одно — глохнет. Вот и газует всё время. И ты глянь, на таком моторе он в болото пошёл, вот чудак!

Товарищи смеются. Лодка эта точно не опасна. Теперь уже у всех отлегло. И Саблин улыбается тоже.

«И вправду, чудак человек».

Глава 29

Деревья. Чем дальше отходили они от берега, тем чаще они появлялись. Едва где-то находился клочок твёрдого грунта, на нём росло дерево, или два, или несколько.

— Гляньте, а деревья-то тут разные, — говорил Калмыков, глядя по сторонам. — Листья у всех разные.

И вправду. Для людей болотных, которых в болоте растительное разнообразие не баловало, это было как минимум интересно.

— Может, тут и персики растут, — предположил Ряжкин. — Я бы персиков поел, а то пробовал их только из банки.

— А вдруг их и есть нельзя неконсервированные, — предположил Калмыков.

Саблин слушал их краем уха, сам же следил за тем, как меняется болото вокруг. Деревья, их и вправду становилось всё больше, а ещё становилось больше ряски. Чистой воды почти не осталось. Повсюду был этот ненадёжный зелёный ковёр, скрывающий воду, прячущий подводные опасности.

— Радиомаяк, двадцать семь километров, — доложил Ряжкин.

— То, наверное, и есть Мужи, — предположил Калмыков.

— Кажись, так, — согласился с ним Саблин, — ещё глубины тут маленькие.

Поэтому он и шёл на небольших оборотах. Дважды Ряжкин засекал электромагнитные импульсы, оба раза это были моторы, и оба раза они проходили мимо них где-то на западе. В общем, место здесь оживлённое. А через два часа езды они вошли в тень. Тут привычное им болото заканчивалось от слова «совсем». Здесь было всё иное. Деревья росли повсюду, даже грунт им был уже не нужен, тянулись иной раз прямо из воды, а всё, что не было покрыто тенью, что они отбрасывали, всё покрывала ряска. А по веткам деревьев ловко прыгали какие-то твари… Какие-то крупные насекомые…

Денис, используя камеры шлема, разглядывал всю эту живность и комментировал:

— Ишь ты, какой усатый! Ох, и крупный какой, мясистый, видно… О! Да они тут жрут друг друга! Интересно, они ядовитые?

— А то как же, — рассуждал радист. — Не будь они ядовиты, в той столовке, где ты нынче водку пил, тебе бы их жареными подавали.

А у Акима и времени поглядеть на живность не было, он искал для лодки проходы, коридорчики. И находил их с трудом.

Коридорчики эти были узкие и мелкие, и что хуже всего, их иной раз перегораживало упавшее дерево. Не до тараканов ему было.

«Дотемна, наверное, не успеем».

Снова на западе мимо прошёл мотор. Прошёл весьма бодро.

— Может, нам туда? Может, западнее взять? — предложил Калмыков. — Может, там вода без деревьев? Вон как они там гоняют.

— Эх… надо было у кого-то про дорогу спросить, — сокрушался Ряжкин. — Чую, мы малость не там идём.

Аким и сам уже об этом думал, он потихоньку брал западнее, надеясь выйти из этого «леса» на «хорошую» воду.

Ещё не было восьми вечера, когда Ряжкин доложил:

— Рация. Северо-северо-запад, километров восемь… Сигнал устойчивый. Это Мужи.

— А о чём говорят-то? — поинтересовался Денис.

— Канал кодированный, — отвечал ему радист. — Но работает всё время. Болтают…

Да, было похоже, что эта рация работает именно в Мужах. И Саблин, забирая и забирая западнее, потихоньку выбирался из тараканьего леса.

Уже стемнело, теперь прапорщик точно знал, куда вести лодку, цель была близка. Где-то высоко, выше деревьев, в ночной темноте белел фонарь. Ночь пришла. Темнота наполнилась шуршанием насекомых. То и дело в камерах мелькали гадкие крылья и лапы, что-то падало на броню и шуршало, приземлившись прямо на внешний микрофон. Кто-то скрипел на деревьях, кто-то мелькал огоньками. Живности тут было намного больше, чем в их болоте. Это точно. То и дело слышались всплески. Аким сам видел, как упавшее на воду насекомое, едва коснулось поверхности, как тут же скрылось в таком всплеске.

— А рыба здесь есть! — заметил Ряжкин и тут же поинтересовался: — Слышь, Денис, а тут ты не рыбачил?

— Не-е, я на этот берег не суюсь. Мне налима и на том берегу хватает. Это берег опасный.

— Интересно, а рыба тут как наша? — продолжал оглядываться Василий. — Караси, стекляшки тут водятся?

На это ему никто не ответил. И как раз… Большой всплеск! А за ним — целое бурление. Что-то сильное билось в тине буквально в десяти метрах от лодки. Ряжкин даже винтовку схватил, все повернули свои шлемы в сторону звука, но фонари ничего не выхватили из темноты, кроме бурлящей воды. А через пару секунд всё успокоилось. Снова только насекомые нарушали тишину ночи.

— Денис! — ожил Василий. — Это что было? Налим?

— Может, налим, может, щука крупная, — предполагал Калмыков. — Для бегемота тут мелко.

— Да, может, и щука, — согласился Василий.

А Аким, давно молчавший, заявил:

— То выдра крупная была. Охотится тут.

— Выдра? — засомневался радист. — Видно, немаленькая.

— Немаленькая, — согласился Саблин.

Тут Василий и Денис начали обсуждать, насколько крупными могут быть выдры, и вдруг на лодку прямо напротив Ряжкина, на его технику, с треском упала какая-то крупная тварь, забилась, засучила длинными сучковатыми лапами, сама страшная, непонятная…

— Ах ты! — заорал радист, стряхнул с себя тварь, стал топтать её башмаком, но не попадал, тварь билась среди вещей и брезента и норовила убраться под банку, и тогда Василий схватился за винтовку.

— Вася, не стреляй! — рявкнул Саблин.

После чего радист одумался, схватил тварь перчаткой и выбросил за борт. Та звучно плюхнулась в воду и осталась позади. Вроде всё утихло, и тогда Денис едко, с усмешечкой, поинтересовался:

— Вась, никак напужался?

— Едрёный ёрш, едва сердце не встало! Да ты её видел? В ней два кило веса. А лапы у неё… во! — признался Ряжкин, показав, какие огромные у гадины были лапы.

— Денис, — говорит Аким. — ты забери у него винтовку. А то он ещё лодку пробьет.

— Да, нет… Не надо… — Василий сам смеётся. — Я ж не малахольный. Просто свалилась такая паскудная шутка на голову. Да ещё и шебуршит своими лапами, да всё перед камерами, а ещё по микрофонам бьёт, зараза…

Дольше они шли почти без приключений и на частые всплески воды и на страшных насекомых внимания уже почти не обращали.

И дошли до первых домов. У первого дома, что стоял на берегу, кто-то крикнул им из темноты:

— Эй, кто идёт⁈

Саблин, давно переключивший камеры в режим тепловизора, так и не нашёл, откуда это кричат, видно, кричавший был в укрытии; и, выкрутив громкость, Аким сообщил:

— Мы к Юрасику.

Этого, кажется, было достаточно, больше у местных вопросов не было, зато у прапорщика был:

— Не скажете, где его отыскать?

— В башню плыви, — ответили с берега. — На антенне там фонарь горит, отсюда видно.

— Да, нам туда, — добавил Вася, указав на здание этажа в четыре, не меньше, на котором сверху ещё горел большой фонарь на мачте. — Оттуда передача идёт всё время.

И они потихонечку пошли дальше вдоль берега. Саблин опять заметил, что весь рогоз вдоль берега срублен.

«Насчёт этого они, конечно, молодцы».

Камеры в режиме НВ давали ему только общую картину, чёрно-белую, но даже и через них ему было интересно, как тут живут люди. Какие у них дома. Сколько панелей на домах — первый признак зажиточности местных людей. Какие лодки. Кстати, лодки тоже многое говорят.

— А вы видали, что многие лодки без моторов? — сказал немного озадаченный Калмыков.

— Может, воруют, — предположил Ряжкин.

— А может, тут он не всем нужен, может, тут рыбы валом, на вёслах или на шесте отплыл сто метров — и тягай стекляшку с ершами и карасями, — догадывался Денис.

Саблин подумал, что оба варианта могут быть верными… Но тут же стал думать о том, как можно у соседа украсть двигатель… Ну, украл ты, а потом как? Если только поехать и продать его в другом посёлке? Или это воруют приезжие?

— Вот у нас в станице что угодно можно в лодке оставить — никто не возьмёт, — размышлял вслух Василий. — А тут видишь как…

— У нас в станице — да, — согласился с ним Денис, — это потому, что у нас все друг друга знают, а вот в Преображенской, так у меня хорошие снасти увели из лодки.

— Да неужто? — удивился Василий.

— Да, особенно гарпуны жалко было… — продолжал Денис. — На заказ мне их Тимоша ковал.

— Так ты небось пил там в Преображенской! — догадался радист.

— Отдыхал малость, — признался Калмыков. — Пару дней. Я тогда хороших налимов добыл… Возвращался, не утерпел… До дома не доехал, завернул в Преображенскую, там в госпиталь сдал добытое и решил посидеть чуть-чуть…

— Вот и посидел, балда… — назидательно произносит Вася. И тут же сочувствует: — А гарпунов-то сколько было?

— Четыре, — вздыхает Денис.

Гарпун — вещь дорогая; входя в большую рыбину, он раскрывается на возвратном движении, чтобы рыба не сорвалась. Вес у рыбы может пары центнеров достигать, сила неимоверная, обычный гарпун без «лепестков» хороший налим, да и щука тоже, вырвет с куском мяса и уйдёт, поэтому для больших рыб куют гарпуны специальные. Из железа хорошего, но не закалённого.

— Четыре⁈ — сокрушается радист. — Олух ты, Денис! Не мог до дома дотерпеть? Дома чего тебе не пьётся?

— Дома приличных заведений нет! Чайная одна. А она вечно битком, неуютно там… — признаётся Калмыков. — А мне нравится, чтобы красиво было, я в болоте неделями, и один, а тут сядешь… стул мягкий, кондиционер, девки пляшут, я люблю, чтобы девки плясали. А в Преображенской таких заведений навалом…

— Вон оно что, — восхищается товарищем Ряжкин. — Стулья, значит, мягкие любишь! Девок с ногами голыми. Уют ему дай… У тебя запросы, Дениска, как у полковника.

Но Саблин догадывается, что дело немного в другом:

— Просто в Болотной жена у Дениса все деньги заберёт, вот он в Преображенской и отдыхает, пока нет её.

— А-ха-ха, — смеётся Вася. — Точно. Так оно и есть. Ну, давай, признавайся, Денис.

— Да, — Денис тоже посмеивается. — Бабе моей деньги лучше не показывать, — и добавляет: — Всё, кажись, приехали.

Да, они добрались до высокого здания, на котором горит большой фонарь. Строение спускалось к самой воде.

— Вон два фонаря, может, это ворота? — указывает рукой Денис.

Так и есть, ворота уходят в воду.

— Может, туда прямо в ворота заплыть можно? — предполагает Ряжкин. — Аким, видишь?

Да, прапорщик всё видит и ведёт лодку не к мостушке, что уходит в воду рядом с воротами, а направляет её прямо к ним. И на самых тихих оборотах подходит прямо к железному листу.

До ворот было ещё метра два, и тут в них откуда-то сверху ударил яркий луч белого света, осветив всё и всех в лодке, и тут же послышался щелчок, и голос из явно старых динамиков прошуршал:

— Чего надо?

Саблин, не зная, откуда идёт звук, поднял шлем и, подкрутив громкость, ответил:

— Мы к Юрасику.

— А что вам от него нужно? — всё так же хрипели динамики.

— Мне, что, это на всю округу сообщить? — поинтересовался Саблин.

— Вас тут никто не знает. Никто не ждёт.

— Меня прислал человек, которого вы знаете. У меня есть от него кое-что, — уверенно произнёс прапорщик.

— Что у тебя есть?

Аким полез во внутренний карман пыльника, расстегнул его и вытащил то, что дала ему Мурашкина. Он, держа предмет за шнурок, поднял его повыше.

«У них тут должна быть камера, а значит, они рассмотрят вещицу».

Дальше несколько секунд длилась тишина, а потом внутри здания с вибрацией и гулом, набирая обороты, заработал большой электромотор. Ворота дёрнулись, вытолкнув волну, на которой качнулась лодка казаков, и потихоньку поползли вверх, а динамики прохрипели, не очень-то гостеприимно:

— Заходите.

Глава 30

Тут были не мостушки из пластиковых труб и досок, тут к воде выходил настоящий бетонный пирс. Со специальными скобами для швартовки и удобного выхода из лодок. Несколько прожекторов освещали этот пирс так, что на нём было видно всё до песчинок. Ворота начали опускаться, а Аким стал поглядывать по сторонам, ища людей… Ну, или камеры. Камер было несколько, а человека они увидали всего одного. Это был очень сильный человек, просто гора мышц, он был коренаст, не носил рубашки и башмаков. Он стоял у пульта, который управлял воротами. На его голове не было волос, а его взгляд не выражал ничего хорошего; кажется, этот крепыш не был рад гостям. Когда Саблин и Калмыков вылезли из лодки, он сказал им сухо, указав на проход без двери:

— Юрасик там.

— Будь на связи, — сказал по СПВ Саблин Ряжкину, а сам с Денисом пошёл туда, куда указывал лысый. При этом он думал о том, что стены здесь толстые и связь с Васей может оборваться за первым поворотом. Но делать было нечего. По сути, это было похоже на боевое задание, просто в необычных условиях, и он собирался его выполнить.

В проходе стояли бочки с маслом, ящики с провиантом, а ещё стеллажи с деталями и узлами от разных агрегатов, несколько раций в коробках и портативных станций РЭБ, а ещё на одном специальном блоке висели уже собранные лодочные моторы. И моторы были неплохие, тяжёлые, даже на вид мощные. Саблин, взглянув на всё это богатство, сразу подумал о том, что здесь где-то есть и оружейная комната с хорошим арсеналом и большим количеством боеприпасов.

В конце этого склада начинались ступеньки, и казаки начали подниматься на второй этаж здания по длинным пролётам; лестница шла дальше вверх, но тут, на этаже, была толстая железная дверь с двумя буквами «КП», но без ручки.

Для любого военного человека эти две буквы были почти магическими. «КП» — то место, где объясняется всё необъяснимое и где непонятное тут же становится понятным.

— Может, нам сюда? — предположил Калмыков.

Саблин нажал кнопку, что была возле двери. И почти сразу за металлом что-то механически щёлкнуло, и дверь чуть приоткрылась, всего на пару сантиметров, но этого было достаточно, чтобы прапорщик просунул в щель пальцы бронированной перчатки.

За дверью узкий коридор, света в нем мало, Саблин и Калмыков, выкрутив микрофоны и включив фонари, проходят по коридору в большой зал. И ещё до входа в него слышат неприятный, какой-то дерганый и даже странный голос, который отрывисто и резко скрипел из зала:

— Ты… Жёлтый… Не… Покидай… Зону… Ретранслятора… Пусть… Матвей… Сам… Дойдёт… До… Тебя… И… Там… Ты… Его… Заправишь… Ты… Всё… Время… Должен… Быть… В… Зоне… Приёма… Только… Так… Держи… Со… Мной… Связь…

Аким и вставший за ним Денис увидали в большом зале, прямо посредине него, на высоте метра над полом, переливающийся огнями стол или, вернее, пульт со множеством огоньков. Свет в зале в основном исходил от светодиодов на пульте. А за самим пультом восседал человек… Человек тот был настолько необычный, что Денис, не очень-то вежливо направив на него луч своего фонаря, увеличил его мощность. Казак хотел разглядеть, кто это там за пультом… Или что это. Саблин сам едва успел рассмотреть лицо этого человека и был, признаться, удивлён тем, что увидел. Лицо того… Нет, это была не проказа. Это лицо было покрыто чем-то коричневым и шершавым, как кора болотной акации, или как будто его покрывал слой струпьев, и лишь глаза на нём имели естественный, человеческий вид. Человек прищурился от направленного на него луча фонаря, тут же склонился к микрофону, торчащему из пульта. И его тихий скрежещущий голос снова разнёсся по помещению, долетая до казаков откуда-то сверху:

— Свет… Убрать… Немедленно…

— Денис! — произнёс Саблин, но ещё до этого Калмыков отвёл фонарь в сторону.

И теперь этот с корой на лице разглядывал их, но длилось это секунд десять.

— От… Кого… Ты… Пришёл? — засипел в микрофон человек. Он говорил так, словно выдыхал воздух через какую-то щель и это давалось ему не без труда.

— Я от Савченко, — произнёс Аким. — А вы кто? Вы Юрасик?

— Я… Юрасик… — сказал собеседник с коричневой, грубой кожей.

— Олег просил меня забрать у вас его вещи…

— Олег… Просил… Просил… — как-то странно произнёс собеседник за пультом. У Акима даже появилось сомнение, что ему тут эти вещи отдадут. И прежде, чем Саблин решил уточнить, есть ли с этим какие-то проблемы, Юрасик продолжил:

— У Олега… Здесь… Ничего… Нет. Чьи… Вещи… Ты Хочешь… Забрать?

Саблин растерялся на секунду, но тут же вспомнил:

— Меня прислала Лена Мурашкина.

У… Тебя… Для… Получения… Вещей… Должен… Быть… Ключ…

— Ключ? — прапорщик снова не понял, о чём говорит его собеседник.

«Ключ? Какой ещё ключ? От чего?».

Но сообразил и достал флэшку:

— Этот?

И тут же увидел, как тянется к нему через пульт необыкновенно длинная рука собеседника, худая, без локтя и очень длинная. А когда протянулась поближе, то Аким рассмотрел, что на руке у него всего три пальца, и… у них нет фаланг, они гибкие, словно живые проволоки сечением в десять миллиметров. И одной из этих проволок человек цепляет за шнурок флэшку, выданную ему Еленой Мурашкиной.

«Ну ладно. Елена просила его не убивать… Но нужно было всё-таки предупредить, что он… такой».

Проходит пара секунд, и скрипение из динамиков возобновляется, Юрасик объявляет:

— Ключ… Подошёл…

— Значит, я могу забрать вещи? — догадывается Саблин.

И тут снова его странный собеседник зависает, как перегруженный компьютер. Он покачивается за своим пультом, опускает, потом опять поднимает глаза на казака, прапорщик видит, как одна из его необыкновенных рук принимает просто нечеловеческие, округлые формы, а потом он наконец снова склоняется к микрофону и начинает сипеть и шуршать в колонках так, что Аким не без труда разбирает сказанное им:

— Савченко… Он… Мёртв…

«Мёртв? Что он там ещё просипел? Какой мёртв? — Саблин не поверил в эту ерунду. — Он ошибается».

— Я разговаривал с ним неделю назад. Потом врачи запустили процесс регенерации.

— Неделю… — повторил за прапорщиком Юрасик. И снова стал произносить слова. — Твои… Сведения… Устарели… Мне… Сообщили… О… Его… Смерти… Двое… Суток… Назад… Уже… Больше… Двух… Суток… Назад…

«Не убивайте Юрасика, — прапорщик почему-то тут же вспомнил весёлую просьбу Мурашкиной. — Чего он мутит воду? Какие двое суток, какая смерть Савченко? Олег в отличном госпитале. Видно, этот пень не хочет мне отдать вещи Савченко и Мурашкиной».

Но тут его странный собеседник снова зашуршал в динамиках:

— Хозяин… Вещей… Мёртв… Но… Ты… Принёс… Ключ… И… Значит… По… Нашим… Законам… Ты… Получишь… Эти… Вещи…

«Ишь ты! У них тут и законы есть!».

Впрочем, у Саблина отлегло от сердца. Теперь ему не придётся из этого человека вытрясать то, за чем он тащился по болоту целую неделю.

— Можешь… Вернуться… На… Пирс… Товар… Получишь… Там… — кажется, Юрасик закончил разговор, он отвернулся от казаков.

А Саблин и Калмыков повернулись и вышли из зала, а потом и выбрались на лестницу, и уже здесь Калмыков произнёс:

— Ох и чучело. А говорит как противно. Словно поучает…

Это было сказано по СПВ, но Саблин подумал, что оборудование тут у Юрасика серьёзное и он может это услышать.

— Денис, ты это… Потише болтай-то…

— Думаешь, этот… услыхать мог? Думаешь, может осерчать?

— Хрен его знает. Разве ж такого поймёшь?

— Слушай, Аким, так что, Савченко помер, что ли? Чего этот из коры там про него буробил?

— Не знаю я, — отвечал Аким не очень-то довольно. Ему и самому это вопрос был не ясен. Как мог умереть человек в ванне регенерации? Под круглосуточным присмотром врачей. И даже думать о том прапорщику не хотелось. Ведь он нанял людей, и Васе с Денисом нужно будет заплатить деньги за этот рейд, а где те деньги взять, если Савченко не стало? Аванса, что дала ему Елена, покрыть затраты не хватит. Тем более что часть аванса он потратил на Юнь в Преображенской. В общем, прапорщику теперь было о чем подумать.

Они спустились вниз к пирсу, а там, кроме Васи Ряжкина, который, как было приказано, не покидал лодку, никого не было.

— А что, вещи не принесли? — сразу спросил у него Калмыков.

— Ну, как видишь, — отвечал радист.

И тут что-то загремело в стене совсем недалеко от пирса, грохот был металлический, потом появился лысый и босой здоровяк, он подошёл к стене и… открыл в ней дверь, а затем один за другим вытащил из ниши два ящика. Казаки уже видели такие ящики, в них с севера приходило в станицу сложное и дорогое оборудование. Они были из очень крепкого пластика и отличались полной герметичностью. Лысый здоровяк, достав ящики из ниши, поставил их один на другой и произнёс:

— Ваше.

Саблин подошёл и поднял верхний ящик. Он оказался вовсе не тяжёлый, и сначала ему показалось, даже пустой, но что-то внутри громыхнуло. А вот второй ящик оказался заметно тяжелее, это было слышно, как сразу натужно зажужжали сервомоторы на броне Дениса, когда он его оторвал от бетона. Они отнесли груз к лодке, и Василий забрал его у них, а Саблин, повернувшись к лысому, уточнил:

— Это всё?

— Всё, — сказал, как отрезал, тот.

Савченко ничего ему не сказал про товар, ничего толком не объяснил, а сам Аким в тот день был так занят своими мыслями, что не додумался спросить у него это. И у Мурашкиной не спросил. Может, ящиков должно быть больше. Но теперь об этом говорить уже смысла не было. Но был смысл поговорить кое о чём другом. До рассвета пять часов, и выходить в темноту, в неизвестное место, ему не хотелось, тем более что местное болото с его отвратительными обитателями ему казалось… немного опасным. Чуть более опасным, чем их собственное болото. И поэтому, несмотря на то что лысый здоровяк был с ними не очень-то радушен, Саблин всё-таки обратился к нему:

— Слушай, друг, до рассвета тут у вас перекантоваться можно?

— Здесь, на Вышке, могут оставаться только представители «Коллектива». Вы, — на это слово он сделал ударение, — к «Коллективу» отношения не имеете.

— Видал, как он заковыристо балакает! — восхитился Василий; он уже уложил ящики в лодку и накрыл их брезентом. — «Представители 'Коллектива». Как учёный…

— А сам ворота открывает да ящики таскает, — заметил Денис, усаживаясь на нос лодки.

— Хватит. Чего вы? — осадил их Саблин. — Чего болтаете? — он боялся, что тут, в этом помещении, есть блок СПВ и все их разговоры кто-нибудь да услышит. И тут же через динамики обратился к лысому:

— А Савченко был представителем этого вашего «Коллектива»?

— Был, — отвечает здоровяк. — Но теперь-то его нет.

— Ну ясно, — заканчивает Саблин и начинает спускаться в лодку. — Ладно, удачи тебе.

— И ботинки купи, — замечает из лодки Ряжкин в СПВ. Конечно, лысый его не услышит. Но всё равно.

«Вот не может он без своих шуточек».

А здоровяк тут вдруг и окликает:

— Эй, казак!

Аким уже в лодке, он оборачивается к нему:

— Ну?

— Товар твой стоит денег серьёзных. Имей в виду.

— Он не мой, — замечает Саблин. — Я его только доставить должен.

— Теперь твой, — настаивает лысый. — Раньше, когда хозяин был жив, не всякий отважился бы на вас напасть, а теперь, когда Олега нет, теперь товар, считай, ничейный… Так что… Вы в Горки не ходите. Обойдите их, пока ночь. И никому не говорите, что везёте.

— Да мы даже и не знаем, что везём, — ответил Аким.

— Тогда продайте эти ящики нам, — предлагает лысый.

— Нет, я отвезу их хозяину, — твёрдо ответил прапорщик.

— Как знаешь, — закончил здоровяк и добавил: — Запомни, Юрасик даст за этот товар настоящую цену, без обмана.

Он отвернулся от казаков к пульту, и сразу мощный двигатель заурчал, заурчал, тяжёлый железный лист ворот вздрогнул, заскрипел и потянулся кверху. Аким завёл мотор, присел на банку у руля и малым ходом пошёл кормой вперёд, выбираясь из башни.

Глава 31

Они вышли в темноту на чёрную воду, и Саблин выставил передачу на холостой ход, мотора почти не было слышно, лодка застыла на воде, и какое-то течение едва-едва влекло её в сторону севера. А на юге горели огнями Мужи.

Ну и что делать? Рвануть на восток, к реке, в самую чащу? Протиснуться по темноте сквозь деревья до открытой воды, до реки, перейти её ночью или дождаться рассвета? Выскочить на свой восточный берег к «своим» болотам? А там уже… Или, может, двинуть в сторону Горок? Не останавливаться там, пройти мимо, проскользнуть по реке, по краюшку, по бережку на юг, на юг, в сторону казачьих станиц, где они будет чувствовать себя в относительной безопасности, и уже вдоль берега от станицы к станице дойти до Болотной. Можно даже вытащить ящики на берег и по Енисейскому тракту дней за пять доставить их домой на грузовике какого-нибудь казачьего полка. А лодку оставить? И потом за ней вернуться? Или доверить ящики Ряжкину, а с Денисом пойти по болоту на моторе? Оставить ящики на кого-то? Нет, к этому он готов не был. Вася человек, конечно, надёжный, но и он может заснуть в дороге, к примеру, отвлечься.

И тут именно радист отвлёк Акима от этих мыслей.

— А что этот босоногий про ящики говорил, что теперь нет у них хозяина; а как же Савченко?

— Так нам этот… тот, что наверху, сказал, что Савченко помер, — вместо Акима отвечал Денис.

— Как помер? — удивился радист.

— А вот так, — продолжал Калмыков, — говорит, два дня назад преставился, царствие ему небесное.

— Так вот почему лысый сказал, что ящики теперь бесхозные, — теперь в голосе Василия удивления ещё прибавилось.

И тут уже прапорщик вмешался:

— Ничего не бесхозные, и про Савченко ничего ещё не известно, может, врал нам этот… Врали оба… Может, выкупить хотели вещи Савченко, вот и брехали.

— До первой станицы дойдём, так нужно будет об том справиться, помер он или нет, — разумно предложил Ряжкин.

— Ну, это когда до станиц дойдём… — говорит Аким. — А сейчас-то что делать будем?

Ночь, воздух гудит от множества насекомых, рыба плещется, ловя их, едва слышно тарахтит мотор на холостых оборотах, огни поселения медленно плывут мимо, лодку тянет лёгкое течение, а в лодке — два ценных ящика и три казака. И казаки молчат. Думают.

— Ну так что? — Аким всё-таки хочет услышать от них хоть что-то. — Идём на свой берег сейчас, ждём рассвета или идём на юг по реке к берегу болота, к станицам?

— По реке долго, — замечает Денис, — пойдём против течения, до Обнинской два дня тащиться будем. И масла нам не хватит, я за две канистры доходил, но мой-то мотор твоему не чета, твоему и трёх мало будет. Либо тут придётся покупать, либо в Горки заходить — или остановимся рыбу ловить.

— Да ну… — произносит Ряжкин с сомнением, — ну какая рыба, этак мы две недели домой ехать будем.

— Тогда… нужно ещё топлива купить, — предлагает Денис. — Либо дождёмся утра и тут купим, либо идём в Горки, как раз к утру придём и купим там, а уже оттуда можем и на Ягельную пойти. Или на Радужную.

Нет, определённо все эти варианты Акиму не нравились, и тогда он сказал:

— Господа казаки, тут нам ждать нельзя, и в Горки заходить нельзя, уж больно мне тамошние люди не пришлись, опасный там люд, а здесь, мне думается, ещё похлеще будет, так что нужно уходить отсюда побыстрее. Уж не знаю я, что в этих ящиках, но, кажется, и вправду цены они немалой, и многим, кто про них узнает, захочется эти ящики себе прибрать. Лысый не зря их у нас выторговывал…

— Эх… Надо было хоть цену у него спросить, — задумчиво и с сожалением произнёс радист.

— Не надо, мы не торговать сюда приехали, — отрезал прапорщик.

— Да это я так… Интересно просто, — пояснил Ряжкин и тут же спросил: — И что же делать будем, господин прапорщик?

И тогда Саблин спрашивает у Калмыкова:

— А ты, Денис, как считаешь?

— Дождёмся утра где-нибудь в болоте, чтобы с дорогой определиться, отдохнём опять же, а с рассветом уйдём к реке, и сразу на свой берег, а уж в своём болоте оно как-нибудь… — предлагает тот.

— До утра ждать? А если местные соберутся и решат ящики забрать? — сомневается Василий.

— Так мы же в броне, — удивляется такому вопросу Денис. — Отобьёмся.

— Отобьёмся, конечно, — соглашается Ряжкин. — Если нам лодку не пробьют или мотор не разобьют.

Да, это вопрос, что называется, ребром. На это Денису ответить нечего, и приходит время говорить Акиму:

— Думаю, отсюда до чистой воды, если на восток идти, километров пять, не больше.

— Где-то так, — соглашается с ним Ряжкин.

— Там деревья и ряска, — напоминает товарищам Калмыков. — Не езда, а мученье. Мы там еле тащились, а мимо нас лодки по хорошей воде на юг шли на скорости.

— На юг пойдём — как раз к рассвету выйдем к реке напротив Горок. А мне в Горки идти не хочется что-то, — произнёс Саблин и принял наконец решение. — Нет, пойдём на восток. Сейчас.

Прапорщик надеялся, что эти пять километров до Оби они пройдут за час, за полтора, но он ошибался. Деревья начались, едва они обошли Мужи. Деревья и мелководье. Носовой фонарь вырывал из кромешной темноты болотного леса яркие пятна, он освещал дорогу метров на пятьдесят, не больше. И поэтому шли они медленнее, чем рассчитывал Аким. Иной раз, пройдя пару сотен метров, он выходил на целую цепь непроходимых мелей, на островки, на заросли из деревьев или на упавшее дерево, и тогда ему приходилось пятиться задним ходом, искать новое направление, новую протоку. А ещё та тварь, что упала на Ряжкина, когда они шли в Мужи, была в этих местах не одинока, и время от времени её родственнички кидались на носовой фонарь лодки с гудением и бились об него с треском.

— Как бы не поломали, — волновался Денис. Он теперь, сидя на носу, старался прикрывать фонарь от атак этих страшных насекомых…

Саблин подключил садящуюся батарею своего костюма к генератору мотора, потом он собирался подзарядить и батареи товарищей. Также к генератору было подключено оборудование Василия, так что обороты мотор держал достаточно высокие, несмотря на очень маленькую скорость движения лодки: топливо расходовалось быстрее, чем он предполагал. Но его успокаивали две вещи: во-первых, они всё-таки шли к реке, медленно, но продвигались, а во-вторых, кроме устойчивого радиосигнала из башни в Мужах, вокруг них не было никакой человеческой активности. Других раций слышно не было, а РЭБ, работая на приём как пассивный радар, не находил вокруг них ни одного электромагнитного импульса.

«Значит, никому мы не нужны, — надеялся Саблин, отмечая время. — И то слава Богу!».

Но кое-кому они всё-таки понадобились. Идти ещё было непросто, глубина увеличилась, протоки стали пошире, но ряски ещё было много… И тут через борт лодки перехлестнули две длинные шипастые лапы, они словно ухватились за лодку, вцепились в неё, а потом над бортом появились две длинных антенны: усы.

— Выдра! — крикнул Саблин и, не выпуская руля, потянул свой дробовик, но едва двойные жвала и чёрные полусферы глаз заглянули на людей, как два раза подряд хлопнула винтовка:

Тах… Тах…

Стрелял Денис. Стрелял точно, от головы опасного насекомого отлетели какие-то ошмётки и заметный кусок хитина, выдра тут же отцепилась от лодки, и Аким, чуть наклонившись к воде, успел осветить фонарём и разглядеть в черноте её длинное и узкое сегментированное брюхо. Оно скрылось в тине.

— Ушла? — интересуется Вася.

— Ушла, — отвечает Аким.

— Живучие они всё-таки, сволочи!

Это да. Выдра — очень крепкое существо. И то, что Денис разнёс ей половину головы, вовсе не прикончило её.

В общем, шли они эти пять километров долго, и только за два часа до рассвета стали подбираться к берегу Оби. Открытой воды стало больше, ряски меньше, а деревья носовой фонарь уже почти не находил. Вместо них потянулись из воды пучки рогоза. До большой воды, до течения оставалось метров сто, как вдруг раздался сильный всплеск; он случился там, на открытой реке, совсем не близко от них, но все его услышали. И Аким тут же сбавил обороты.

— Бегемот, что ли? — сразу спросил Ряжкин.

— Он, — без всяких сомнений ответил Калмыков.

И тут же послышался ещё всплеск. Почти на том же месте, где был первый. И Саблин сразу убавил обороты. Лодка почти остановилась.

— И не один. — продолжает Василий. — Выясняют, где чей омут.

Да, так оно и было, наступало время как раз для их игр, бегемоты к дождям должны найти себе место, где спокойно смогут улечься на дно и перейти в стадию деления. Место должно быть глубокое и тёмное, где их в беззащитном состоянии не отыщут щуки или налимы и не начнут отрывать от них куски.

И снова послышался всплеск, правда, был он дальше, но даже его они прекрасно расслышали.

— Их тут много, — произнёс Калмыков, выключая носовой фонарь. Они хоть и находились на мелководье, но лучше бегемотов светом не привлекать, — до утра будут играть.

Нет, Саблин не хотел рисковать; и выгонять сейчас лодку на глубокую, открытую воду, пока в ней беснуются свирепые твари, раздражающиеся от всего, что находилось от них поблизости, он не собирался.

— Денис, брось якорь, поспим пару часов, пока они не угомонятся.

— Верно, — поддержал его Ряжкин. — Поспим малость, покурим, поедим, аккумуляторы зарядим.

— Да, к рассвету они уймутся, — Денис бросил якорь в воду и сообщил. — Полтора метра под нами.

— Я на карауле первый, — говорит Саблин, — через сорок минут Денис, последний караул — Вася. Отдыхаем.

— Есть отдыхать, — отозвался Калмыков, и они оба с Ряжкиным полезли под брезент. Курить первым делом.

В лодке на ходу лучше забрало не открывать, пыльца — она, конечно, на рогозе живёт в первую очередь, но и на других растениях вполне себе бывает. В воздухе после порыва ветра может висеть. И со встречным потоком её очень даже легко вдохнуть. В общем, нужно быть осторожным с красным грибком. А тут, когда лодка стоит, под брезентом можно спокойно открыть забрало и с удовольствием, ничего не опасаясь, выкурить сигарету.

Казаки сразу и закурили. Фильтры шлема отсекают пыль, но запах из воздуха они убрать не могут. Ему тоже хочется курить, но открывать забрало он не будет. Потерпит. Он-то знает, что такое красный грибок. Осталось тридцать девять минут до смены, вот и покурит.

Мотор едва слышно тарахтит, генератор работает, поэтому он его и не глушит, чтобы батареи в их бронекостюмах зарядились «до упора», да и оборудование Ряжкина питается от генератора. Снова слышатся всплески от реки, на сей раз там в воде бьётся что-то огромное. Что-то вышло из воды и с размаху грохнулось обратно в воду.

«На тонну зверь, не меньше».

Аким смотрит в сторону реки. И думает о топливе. В принципе, снасти у него в лодке есть, он без них в болото не ходит, и компрессор для изъятия из стекляшек масла у него имеется. Можно было бы и закинуть раз-другой крюк. Он перчаткой зачерпывает воду из-за борта. Камеры на максимум, смотрит, но разобраться с водой у него не получается. Ночь, перчатка, ПНВ (прибор ночного видения) — разве так определишь количество амёбы в этом месте болота? Нет, скорее всего, амёбы тут мало — течение её выносит в реку. А значит, и стекляшки мало. Но с другой стороны выдры здесь водятся, они что-то должны жрать, а одним ершом и карасём такая тварь не прокормится. В принципе, место неплохое, полтора метра, тина… Здесь может быть рыба, хотя как опытный рыбак он поискал бы другое место. И тут брезент, под которым прятались товарищи, приподнимается, оттуда показывается шлем, Саблин слышит голос Ряжкина:

— Слышь, Аким, а в ящиках-то в этих что-то шебуршит.

— Чего? — не понял Саблин.

— Шевелится кто-то в ящике, говорю, — сказал Василий. — Я думал, мне одному слышится, а вон и Денис тоже слыхал.

— Ага, есть там что-то. — Калмыков тоже показался из-под брезента.

Аким перелез банку и присел рядом с брезентом, он на максимум выкрутил микрофон и приблизил шлем к верхнему ящику, замер. Чувствительный микрофон с удивительной точностью выдал ему, как жужжит какой-то мелкий гад у него над шлемом, но из ящика не уловил ни звука. Но это ничего не значило, если товарищи, оба, говорят, что в ящике движение, так, скорее всего, оно и есть.

— Ладно, — наконец произносит прапорщик. — Отдыхайте пока.

— Ну да, теперь-то отдохнёшь тут, — отвечает ему радист. — Теперь буду лежать, гадать, кто там спрятан. Давай-ка лучше, Денис, позавтракаем.

— Давай, Вася, — откликнулся Калмыков.

Саблин остался на карауле, а товарищи снова спрятались под брезент, снова закурили и стали доставать из пакетов съестное и обсуждать звуки из ящика.

Глава 32

В Мужи через реку шли — солнце катилось к горизонту, к закату, бликовало в воде. Пересекали реку в обратную сторону — солнце вставало и опять бликовало, било в глаза. Вернее, в камеры. Вся река блестела. Когда они подняли якорь и пошли к отрытой воде, бегемоты уже угомонились, и Аким быстро вывел лодку на стремнину и, чуть забирая против течения, пошёл на хороших оборотах. Все — даже радист Ряжкин оторвался от своего оборудования — смотрели вперёд и немного по сторонам. Мало ли какой бегемот ещё не улёгся в свой омут. Но нет, хозяева большой воды, кажется, наигрались, и поверхность реки будоражили разбуженные светом чудные и отвратные речные рыбы. В общем, Обь пересекли быстро и без происшествий. А за нею снова пошли лиманы, но на сей раз свои, без деревьев. И камней тут было заметно меньше. Пошёл густой рогоз — ну это ничего, к рогозу люди болотные давно привыкли.

— Может, броню снимем? — Ряжкин произносит это скорее мечтательно, чем серьёзно.

Конечно, без брони оно легче, но у Акима на сей счёт твёрдая уверенность:

— Нет, поедем в броне. Пока.

К семи часам утра широкие лиманы стали заканчиваться, всё — река и её пойма остались позади. Как-то даже полегчало всем. Берег свой, всё привычное. Саблин долил в мотор топлива и спрятал пустую канистру под банку; полный бак и ещё одна целая канистра. До Ягельной должно было хватить, если и не хватит, они могли зайти на третью заставу, она поближе будет, и попросить масла там. В общем, о топливе казаки не волновались.

— Денис, сядешь? — предложил Аким Калмыкову место у руля.

Тот, конечно, сразу согласился, а сам прапорщик пошёл отдохнуть на нос лодки. Поехали потихоньку, шли на юго-восток. Прапорщик, признаться, едва ли не дремал, вымотал его тот берег, а Ряжкин, сидящий в центре лодки, ему и говорит:

— Верь-не верь, а всё-таки шебуршит что-то в ящике, Аким.

— Да разве я говорил, что не верю? — Саблину сейчас лень даже болтать.

— Вот, — продолжает радист. — есть там кто-то. Пытается ящик растолкать.

— И что? — отвечает Саблин. — Пусть пытается.

— Неужто тебе не интересно поглядеть, что там?

— Мне интересно груз в целости до Болотной довезти, — резонно замечает прапорщик. А сам при этом думает: «А если Савченко умер, что я с этими ящиками буду делать? Как с казаками буду рассчитываться?».

Пока на эти вопросы ответа у него нет: «Ладно, доедем, а там видно будет».

— Вот ты какой человек, Аким, интересный, — говорит Ряжкин то ли с удивлением, то ли с восхищением. — И ведь даже не поинтересуется… Другой бы уже взглянул… Ящики-то без замков. Одни защёлки — и всё. Денис, вот ты бы взглянул?

— Мне очень интересно, что там шевелится, — признался Калмыков.

— Ничего вам не интересно, — заканчивает этот разговор Саблин. Он тут подумал, что Савченко просил об этом деле именно его скорее всего потому, что знал — Аким не будет совать нос не в свои ящики. — Откроете, а оно и сбежит, что тогда будете делать? Ловить его по болоту?

Он ещё не успел закончить, а Ряжкин сообщил товарищам:

— Передача. Двадцать четыре километра, северо-восток. Кодированный сигнал.

И никто больше ничего у него не спросил. А что тут спрашивать? Рыбаки с собой редко берут рации на рыбалку. Рация — вещь дорогая, мало ли что… Иногда берут для безопасности, когда идут далеко. Но никто не будет использовать при этом кодированную передачу для обмана данными, кодировщик и декодер — вещи сугубо военные. Такой вид связи используется в бою. Его можно принять и без рации, например на офицерский планшет. Хотя такой вид связи будет односторонним. Здесь, в спокойном болоте, вдалеке от фронта, люди меж собой будут просто разговаривать в эфире открытым текстом, на открытых волнах. Чего им тут шифроваться?

«А Вася… Он молодец… Болтает вроде, а за приборами-то следит».

Саблин решает, что лучше держаться от людей, что в болоте используют кодированные сигналы, подальше, тем более что это могут быть… и не совсем люди. И поэтому говорит:

— Слышь, Денис, знаешь что… Бери-ка южнее.

— На Казым? — уточняет Калмыков.

— Держи на Сосновку, — решает прапорщик.

У товарищей на этот счёт вопросов нет, они согласны с Акимом, лучше в болоте избегать всего непонятного. Лучше изменить курс, уйти. Но не проходит и пяти минут после смены направления, как Ряжкин снова говорит:

— Передача. Семнадцать с половиной километров, северо-запад.

— Вот первым и ответили, — комментирует Калмыков.

— Работают на предельных возможностях раций, — заметил Ряжкин.

«Если только это рации человеческие», — думает Саблин, но вслух этого, конечно, не говорит, а лишь просит:

— Денис, прибавь-ка оборотов.

Теперь, после того как они изменили направление, экономить топливо Саблин уже не собирался; и до Казыма, и до Сосновки им должно было хватить масла с лихвой.

Лодка пошла заметно быстрее. А казаки молчали. Денис и Аким ждут: не скажет-ли чего ещё их радист. Но Василий замер возле своей техники. Минуты шли за минутами, одна протока сменяла другую, а он всё молчал и молчал. И только минут через десять снова выдал:

— Передача! Двадцать два километра. Север ровно. Кодированный сигнал.

— Кажись, первые за нами пошли, — комментирует Денис. То же самое думают и Аким с Василием, только не говорят об этом, а ещё они не говорят о том, что те, кто увязался за их лодкой, быстро сократили расстояние на два километра.

«Хороший у них мотор».

Саблин не просит его, Денис сам добавляет оборотов, теперь лодка летит между пучков рогоза и островков суши, влетает, не сбавляя скорости, в узкие протоки, в коридоры между стен рогоза, и прапорщику кажется, что двигаются они не совсем безопасно. Впрочем, может, Калмыков знает эти места, раз так разогнался. Тем не менее он хочет просить Дениса уменьшить обороты, но не успевает, Ряжкин даёт новые данные:

— Устойчивый сигнал, девять километров. Юго-запад, — и тут же добавляет: — Два сигнала. Два. Оба устойчивые… И расходятся.

— Дрон запустили, — снова Калмыков озвучил то, о чём Саблин и Ряжкин только подумали. Дрон и его контролёр — это всегда два источника сигнала.

И Василий говорит:

— Включу-ка я РЭБ, а то найдут нас быстро.

Да, с дроном в болоте найти не так уж и сложно, как может показаться поначалу, ведь после прохода лодки ещё несколько минут на воде остаётся след: муть, разодранная в клочья винтом тина всплывает, разошедшаяся в стороны ряска сразу обратно не собирается. Так что те, кто ищет, кто знает, как искать, — те найдут. И тут Саблин удивляет своих товарищей:

— Вась, не включай РЭБ.

Аким уже понял, что вся эта суета вокруг неспроста. Три лодки, три — это как минимум, сложная связь, дроны… Нет, это всё не просто так.

— Что? — не понимает радист. Первое дело против всех видов дронов — это хорошая станция РЭБ. Как же её не включать?

— Пусть найдут, пусть поймут, где мы, — продолжает Саблин. Он не видит лиц своих товарищей, но знает, что в эту секунду на них должна быть печать немалого удивления. Казаки ждут от него разъяснений. И прапорщик поясняет:

— Эта лодка от нас в девяти километрах, близко, две другие далеко. Так давайте посмотрим, кто тут дроны запускает и зачем. Пока две дальние не подошли. Так что РЭБ не включаем, может, они не знают, что у нас есть станция, — до сих пор, если они где-то останавливались, рацию и станцию РЭБ они прятали под брезент. Минимальные правила секретности для людей военных — дело обычное. — В общем, Вася, РЭБ не включай, рацию так и держи на приёме и следи за ситуацией, Денис обороты убавь, пусть они нас догонят.

— Значит, драться будем, — резюмировал Калмыков.

— Сначала мы будем смотреть, — ответил ему Аким.

Через пять минут Ряжкин сообщает:

— Два устойчивых сигнала, кодированные, один на высоте тысяча двести метров, шесть километров южнее нас, второй семь восемьсот от нас на запад.

— Наперерез идёт, — снова комментирует Калмыков.

— Да он не успеет нас перехватить, Денис, убирай-ка ещё обороты.

Теперь лодка шла почти в обычном «рыбацком» режиме, режиме экономии топлива.

— Дрон кружит южнее нас в пяти километрах, лодка уже в шести с половиной километрах на западе. Сигналы устойчивые.

— Ищут, ищут… — говорит Денис и ведёт лодку дальше.

Ему никто не отвечает, все собраны, Вася уткнулся в свои приборы, Аким развернулся на носу, «глядит» в правую сторону, но увидеть там, кроме рогоза да акации на островках, ничего, конечно, не может, но надеется услышать. Микрофоны выкручены на максимум, и он пытается разобрать в окружающих звуках хоть что-то напоминающее работу мотора. Есть у него одна мысль. И мысль эта неприятная. О своих догадках он не хочет сейчас говорить товарищам. Но пока он не слышит ничего, кроме работы своего мотора. Саблин ждёт.

— Кодированный сигнал, — докладывает Ряжкин, — семнадцать километров. Север ровно, — и добавляет: — Точно за нами тащатся.

Это хорошо… Саблин доволен: семнадцать километров — это немало, и он спрашивает:

— А до той, что идёт с запада? Сколько?

— Четыре восемьсот, — отвечает Ряжкин и тут же поправляется: — Четыре четыреста…

— РЭБ её мотор ещё не видит?

— Рогоз кругом плотный, — поясняет радист. — Тут не раньше, чем на двух-трёх тысячах РЭБ мотор заметить сможет.

— Как появится на РЭБ — скажи.

— Есть, — обещает Ряжкин.

А тут Калмыков интересуется:

— А дрон-то где? — Денис задирает шлем вверх. Смотрит, смотрит.

— Он уже восточнее нас, четыре километра на юго-восток. Ещё далеко, нас не видит пока.

Да, дрон их пока не видит, тут, в рогозе, лодку найти непросто. Но четыре километра… Скоро те, кто запустил дрон, наткутся на след от неё.

Аким чувствует, что товарищи его напряжены. Он и сам по своей привычке сжимает и разжимает бронированную перчатку. Саблин ждёт. А казаки молчат.

Глава 33

— Три двести, — сообщает Василий через несколько минут, — северо-запад, идут к нам.

— А дрон? — снова спрашивает Калмыков.

— Три тысячи метров, восток от нас.

— Сейчас он нас найдёт, — констатирует Денис. Кажется, дрон его волнует больше приближающейся лодки с непонятным экипажем. Он машинально чуть прибавляет оборотов, это понятно, всякий нормальный человек захочет побыстрее уйти из поля видимости непонятного дрона, это рефлекс, но Саблин его тут же осаживает:

— Вася, убери обороты. Иди как шёл раньше.

Калмыков снижает скорость лодки и спрашивает:

— Слышь, Аким, а чего мы не уходим-то?

— Я же говорю вам: дождемся их, посмотрим, кто это, но встретим их так, чтобы они не знали, что мы их встречаем, пусть думают, что мы про них не знаем.

Ряжкин выдаёт новые данные:

— Две восемьсот, запад, сигнал устойчивый.

— РЭБ их мотор видит? — этот вопрос сейчас для Акима главный.

— Нет ещё, — сообщает радист.

— Значит, идём как шли.

Прапорщик глубоко вздыхает, вздыхает прямо в микрофон связи и боится, что этот вздох его товарищи могут услышать, услышать и неправильно понять. Подумать, что старший волнуется. Но через секунду он забывает про это. Внешние микрофоны… Теперь всё внимание он концентрирует на них. Саблин слышит едва-едва различимый, усиленный и очищенный звук. Звук звонкий, хоть и отдалённый, настойчивый, сильный и неприятный. И Саблин уже знает, что это за звук. Прапорщик слушает и слушает его, примерно десять секунд, и понимает, что звук усиливается. И он оказался не один, кто его слышал.

— Переделанные! — почти выдыхает Денис.

— Что? — не понимает Ряжкин; он не отрывался от своей техники и, видно, не настроил внешние микрофоны.

— Мотор переделанных.

Да, Денис был прав, это Саблин понял сразу, как только услышал его. Их мощные моторы всегда выдавал визг высоких оборотов. Их было слышно издалека.

— Справа орёт. Наперерез нам идут! — добавил Калмыков.

А тут и Ряжкин вставил:

— РЭБ фиксирует импульс, две тысячи двести, мотор. Запад.

Саблин буквально физически почувствовал, что товарищи ждут от него приказа: ну, господин прапорщик, что нам делать? И он спокойно ответил:

— Идём дальше.

— Слышь, Аким, — заговорил Ряжкин, — они наш мотор тоже уже должны видеть у себя.

— И пусть, идём дальше. Денис, обороты не убирай, иди как идём, а как скажу, так сразу заглушишь мотор. Жди.

— Есть ждать, — откликается Калмыков.

— Вась, а ты будь готов включить РЭБ. А пока давай цифры.

— Есть, — отвечает Ряжкин, и тут же интересуется: — Слышь, Аким, а кто это за нами идёт? Как ты думаешь? Может, ловцы?

— Может, и ловцы, хотя откуда им тут, в этой глуши, взяться, им люди нужны, а кого они тут, кроме рыб, поймать могут, — сомневается Саблин. — Денис, ты слыхал, чтобы тут ловцы орудовали?

— Да откуда они тут? — отозвался Калмыков. — Тут переделанных не было никогда, они возле Станции обычно шныряют, так казаки с застав сразу об том предупреждают всех. Да и то… Такое на моей памяти было пару раз. А тут-то им что делать?

— Аким, — снова говорит Ряжкин, — значит, они тут по наши души.

Саблин молчит; он наверняка этого не знает, но уж больно похоже, что Вася прав. И чтобы как-то уйти от этого разговора, он спрашивает:

— Где их дрон, где лодка?

Хотя про лодку переделанных мог бы и не спрашивать, её вполне отчётливо слышно.

— Дрон две тысячи метров на север от нас, кажись уже нашёл наш след, сейчас и нас самих ухватит, а лодка тысяча четыреста метров, запад, — докладывает Ряжкин. — Близко уже, Аким.

— Близко, — соглашается Саблин. — Готовьте оружие, господа казаки. Вася, как будет шестьсот метров до лодки, так скажешь. Потом включишь РЭБ.

— Так их дрон нас раньше найдёт, чем мы включим РЭБ, — напоминает ему радист.

— Ничего, пусть.

Время пошло. Одна секунда за другой. Он уже отлично слышит, как где-то за стенами рогоза и зарослями акации с ивой ревёт на бешеных оборотах мощный и совсем не экономичный мотор переделанных. Саблин всё ещё сжимает и разжимает перчатку, как перед атакой. Ещё секунда, ещё…

— До их лодки тысяча метров, а дрон… тоже рядом, — сообщает Вася.

— Идём дальше, — говорит Саблин и сам тут же щёлкает предохранителем на дробовике.

Рёв оборотистого двигателя их врага теперь уже совсем близко, вот он слышится буквально в конце соседней протоки.

— Восемьсот метров, Аким, — в голосе Ряжкина напряжение сменяется упрёком: ну, делать-то будем хоть что-нибудь?

— Понял, — Саблин вкладывает в голос всё своё природное спокойствие. — Денис, потихоньку вставай вон у той стены, — он указывает рукой на близкую стену рогоза. — Вот туда.

— Есть, — откликается Калмыков. А у самого винтовка уже к колену прислонена.

— Шестьсот метров! — Ряжкин говорит это уже зло.

Но Саблин словно не слышит его:

— Денис, к рогозу ставать правом бортом, ближе к выходу из протоки. Чтобы у нас был хороший угол.

Денис выполняет его приказ, он просит снова:

— Ещё немного пройди к протоке.

— Пятьсот метров, — сообщает Ряжкин и берёт винтовку в руки.

— Вот так, Денис, глуши мотор, — теперь Саблин удовлетворён и продолжает: — Вася, включай РЭБ. Всё казаки, радиомолчание.

Блок «Астра», портативная станция радиоэлектронной борьбы, надёжная и эффективная, в пассивном положении обнаруживает электромагнитные импульсы на небольшом расстоянии, в активном — глушит все радиосигналы, кроме сигналов СПВ, в радиусе полутора тысяч метров гарантированно и значительно ухудшает прием и передачу в радиусе пяти. Немного, конечно, но она может прикрыть взвод в атаке или на марше от атакующих дронов и ухудшить возможность поиска дроном наблюдательным.

Теперь, когда они заглушили двигатель и включили РЭБ, они должны были стать невидимыми для тех, кто шёл к ним. Ну, во всяком случае, Саблин на это очень сильно рассчитывал. Но и те, кто шли к нему, тоже были не дураки. Едва казаки затаились, так визжащий мотор пришлых сразу поутих. Но не замолчал. Лодка пришлых приближалась, хотя теперь и не так быстро.

«Лишь бы не останавливались».

Потом звук мотора изменил направление.

«Взяли севернее… Дрон, может, нас и видит, но сигнал оператору не выдает. Ищут, не понимают, куда мы делись».

Так и было, лодка пришлых была совсем недалеко, тащилась на малых оборотах, но не к ним, а немного мимо, в двух сотнях метров, за рогозом.

И тут Ряжкин машет рукой, показывает на рацию, потом открывает забрало и говорит:

— Эти, — он указывает рукой в сторону звука мотора, — дали по рации сигнал, наверное, сообщают, что потеряли нас.

Саблин ему показывает: понял. И радист закрывает шлем. А Аким всё так же внимательно следит за звуком мотора пришлых, он поворачивает за ним голову, чтобы микрофоны передавали ему все изменения местоположения пришлых. Иной раз ему кажется, что преследовавшая их лодка совсем рядом, буквально в соседней протоке, за стеной рогоза. И тут радист снова ему машет, привлекая его внимание, и как только Саблин глядит в его сторону, опять открывает забрало:

— Кодированный сигнал, тринадцать километров, север. Это, наверное, этим, — он снова показывает рукой в сторону звука мотора, — ответ пришёл.

«Тринадцать километров?».

Это для Аким большая неожиданность. И неожиданность неприятная. Он никак не рассчитывал, что лодки, идущие с севера и северо-запада, приблизятся к ним так быстро. Нужно было что-то делать, и торопиться с этим.

«Ну, раз они нас найти не могут, значит, нам нужно им помочь».

Он уже хотел было открыть шлем и отдать приказания, но тут вдруг мотор пришлых, до сих пор ноющий почти в холостом режиме где-то недалеко, набрал хороших оборотов и пошёл… Пошёл, судя по звуку, прямо к ним. Пошёл, пошёл уверенно, Акиму даже показалось, что он слышит, как встречная вода слегка бьётся в нос их лодки.

«Только бы не останавливались».

И Проведение словно услышало его, оборотистый мотор подвывал всё ближе и ближе.

«Пятьдесят метров!».

Они были за стеной рогоза, Саблин знал это наверняка, он включил тепловизор, и хоть было очень жарко, тем не менее различал лодку, горячий мотор и неясные контуры на ней. Один из которых, очень высокий, стоял на самом носу посудины.

«Точно не люди… Шестеро! — казаки, в принципе, уже могли открыть огонь, но он всё еще просил Бога. — Двадцать метров. Пусть пройдут ещё двадцать метров».

Пришлые приближались, шли прямо под их стволы, Саблин на секунду обернулся к товарищам и быстро указал им рукою секторы ведения огня: Вася, ты правый борт, Денис, как они пройдут, бей через левый. Казаки, которых он взял с собой, — люди опытные, воины матёрые, своим огнём впереди сидящего товарища не зацепят, но и они должны знать, что кому делать.

Сам же он, находясь на носу, уже поднял дробовик. Палец на спуске. А микрофоны доносили до него каждый такт их визгливого двигателя.

Офицер. Длинноногий, худой, почти без мышц. На коричневом теле ничего, кроме коротковатых штанов. Этим тварям ни пыльца, ни солнце не страшны. Они вообще мало чего боятся. Он появился из-за последних стеблей рогоза первым. Стоял на самом носу лодки у легких перил.

Саблин не успел его толком рассмотреть, он увидел лишь, что из его небольшой головы выходит недлинная антенна.

«Точно офицер!».

И на лице у него плотно прилегали к глазам очки управления дроном. Офицер был первым, кого увидали казаки. И это было везение. Аким знал, что только на вид старший среди пришлых худой и хрупкий. Саблин понимал, что одной порцией картечи его не убить. Ни в голову, ни в корпус. Поэтому он прицелился чуть выше длинной и худой голени.

— Огонь! — произносит прапорщик громко и чётко и нажимает на спусковой крючок.

Пах…

Картечь разбивает офицеру колено, почти сразу за этим затарахтела винтовка Ряжкина. Вася человек опытный, он понимает, что с первым пришлым покончит Саблин, и сразу, через рогоз, начинает работать по лодке. Не прицеливаясь, просто утопив спуск, он выпускает весь магазин.

Та-та-та-та-та-та-та-та…

Через болотную растительность. По контурам из тепловизора. И пока Аким передёрнул затвор и снова прицелился, Ряжкин выпустил все двадцать патронов за раз…

Офицер пошатнулся, левая нога его, почти оторванная картечью, подвернулась, но в воду он не упал, схватился за поручни на носу своей лодки, и тогда второй заряд картечи Саблин укладывает ему прямо в левый локоть…

Пах…

А Ряжкин в это время перезаряжает свою «тэшку», пустой пластиковый магазин падает на дно лодки, а радист выхватывает из подсумка новый. Но пока он не вставил его и не взвёл, Калмыков начинает работать. Чтобы не задеть сидящих в лодке товарищей, он встаёт и через их головы, как и Ряжкин, прямо через рогоз, особо не выбирая, разряжает в лодку пришлых свой магазин.

Та-та-та-та-та-та-та-та…

И садится на свою банку к мотору перезаряжаться.

Глава 34

Третий патрон в дробовике у Акима не картечь, а хороший стальной жакан. Офицер пришлых уже почти лежит на носу лодки, он не убит, мало того, он подтягивается, чтобы подняться, а на его месте лучше было бы сползти в воду; его голова чуть приподнимается…

Саблин замирает. Прицеливается.

Паххх…

Звук у жакана немного не такой, как у картечи, более длинный, что ли, и тяжёлый стальной снаряд бьёт офицера точно в темя. С его лица слетают очки управления дроном и отваливается кусок самого лица. Очки по дуге летят в воду к рогозу, а лодка пришлых, почти продвинувшись вперед, теперь полностью на виду у казаков. Тут уже и Вася, и Денис не мешкают, теперь Аким им не мешает и рогоз им не мешает, теперь они видят, куда бьют, и заливают лодку огнём и железом. Очереди их винтовок длинные, патроны они не экономят, но теперь большая часть пуль укладывается в цель точно, в лодке корчатся пять тел, два из которых — огромные боты-солдаты. На руле один бот-техник, а ещё один переделанный, которому повезло и которому железа досталось меньше, чем другим, боком вываливается с лодки в воду, пытается уплыть в рогоз, дальше за ним большая стена, он туда и плывёт.

Саблин оставшиеся в дробовике патроны расходует на двухсоткилограммовую тушу солдата, предпоследний патрон картечи вбивает ему в брюхо, а последний в грудину. Грудины у солдат очень прочные, а за ними — часть мозга и два сердца, если не разрушить оба, сильный организм солдат тут же начнёт процесс регенерации, а жира у него достаточно, чтобы восстановить мозг; а потом, через сутки, этот ком мяса снова начнёт шевелиться. Поэтому жаканом Саблин бьёт в центр корпуса великана.

Денис, расстреляв второй магазин, одним движением заводит мотор, и пока Вася с Акимом снаряжают своё оружие, он ведет лодку к той стене рогоза, в которой копошится нюхач, он ранен и не очень проворен. Денис, сделав небольшой манёвр, подводит лодку как раз к нужному месту, и Василий снова поднимает винтовку:

Та-та-та-та-та-та-та…

Острые и плоские стебли опасного растения разлетаются в стороны, красная пыль столбом, гильзы веером летят в лодку и в воду. А там, внизу, куда летят пули, в воде и тине что-то большое шевелится, барахтается…

Та-та-та-та-та-та…

Ряжкин бьёт и бьёт в рогоз, пока полный магазин не пустеет. Всякий человек, что бывал на войне, знает, что после воды и еды патроны — третья ценность, они даже поценнее хладогена будут. И, казалось бы, вот так расходовать их целыми магазинами — не дело. Но это не тот случай, чтобы беречь патроны. Тварь не должна уйти, пусть даже на то потратится две обоймы — не должна. Ни Аким, ни Денис Василию ничего не говорят, и тот стреляет до железки, пока на дно лодки не падает очередной пустой магазин, и только вставив новый и дёрнув затвор, Вася, вглядываясь в порубленный пулями рогоз, удовлетворённо произносит:

— Ну, вот так вот… Кажись, теперь всё.

В стоячем воздухе болота висит сизый пороховой дым, вся лодка завалена гильзами, лёгкие пластиковые стаканчики плавают в воде отверстиями вверх.

Денис уже снарядил свою винтовку, спрашивает:

— Аким, противника осматривать будем?

— Да, — отвечает тот. Он понимает, что времени у них мало, но надеется найти одну из самых ценных вещей, что может быть у переделанных. — Надо планшет посмотреть.

Офицерский планшет. Кладезь информации, а ещё и куча уникальных деталей, пришлые снабжают переделанных таким оборудованием с такими процессорами и точными контроллерами, о которых люди могут только мечтать.

Денис подводит их лодку к тонущей лодке пришлых, Вася первым делом поддевает на ствол винтовки плавающие в ряске очки управления дроном, закидывает их в лодку — пригодятся, и тут Акиму показалось, что офицер пошевелился.

«Не-ет, дорогой… Так не пойдёт! Дело мы доделаем обязательно».

Он, почти приставив ствол дробовика к голове переделанного, ещё раз стреляет, разнося её на куски. И только после этого он поднимается на посудину пришлых, а там, скрытая бортом, на дне, рядом с двумя исковерканными пулями разведчиками — ещё одна туша солдата, ей досталось меньше всех, пяток пуль, не больше, и хотя солдат лежит неподвижно, Аким стреляет ему в хребет, чуть ниже лопаток. Вот, теперь он точно спокоен. Прапорщик начинает осматривать лодку, а там по дну перекатывается вода, её ему уже по щиколотку, но он сразу находит то, что им сейчас действительно нужно. Возле скособочившегося, нашпигованного пулями техника в нише под двигателем стояли две полные канистры топлива! Саблин брезгливо оттягивает труп техника за больше похожую на канат руку и вытаскивает топливо. Неплохо! Это не людские канистры по двадцать литров, округлые канистры пришлых… судя по весу, литров на двадцать семь каждая. Теперь им нет нужды останавливаться. В лодке он собирает ещё какие-то вещи, что-то лазерное с хорошей батареей, Саблин не знает, что это. Ещё что-то наподобие рации, Аким никогда не видел таких приборов, всё это он кидает Денису… Ещё тут есть оружие пришлых… Какие-то их винтовки, старые и ржавые — хлам. И огромные, тяжёлые двадцатимиллиметровые ружья солдат, их ещё называют картечницами. Такое казакам тоже не нужно. В общем, почти всё остальное в лодке пришлых — барахло. Конечно, он мог ещё покопаться, но тут Василий говорит ему:

— Аким, передача, кодированный импульс, запад-запад-север, девять и восемь километров.

Жаль, планшета он не нашёл, может, в воду упал, хотя они не тонут, плавал бы где-то рядом, а может, он под грязными от поганой крови тушами лежит на дне лодки. В общем, искать времени уже не было. Он перескакивает в свою лодку и, пока она не набрала скорость, срывает с пояса гранату «ТББ» — безоболочную, безосколочную, по сути, кусок тротила со взрывателем в пластиковом корпусе — выдергивает чеку и кидает её в посудину пришлых. Жрите, твари.

Лодка пришлых и так тонет, Денис с Васей превратили её в хорошее решето, но нужно, чтобы и всё оборудование, и мотор в ней были разрушены. Сама лодка — пластиковая дрянь, а на таком прожорливом моторе из болотных людей никто ходить не захочет, но и оставлять всё это нельзя, техники тварей найдут, отволокут лодку на базу, восстановят и снова начнут шляться на ней по болоту. Нет, так не пойдёт. Они едва успевают отойти на двадцать метров, как граната хлопает, Саблин оборачивается и видит, как полыхнул мотор пришлых и в клубах белого дыма стал хорошо разгораться. Видно, масла в нём было ещё достаточно.

«Вот и славно».

Кажется, Денис смеётся:

— А хорошо их уработали, быстро, — да, он смеётся там за забралом, — Вася первой же очередью их нашпиговал, даже за оружие никто не схватился.

— Ну, в упор-то бить дело нехитрое, — скромничает радист. — Я ж их видел в тепловизоре.

У казаков хорошее настроение, так всегда бывает: после удачного боя, после того напряжения, что сковывает людей до дела, приходит расслабляющая эйфория: ну, мы всё сделали и все при том живы. Мы хороши. Вот только командиров это, как правило, не касается, и Саблин уже думал, что делать дальше: лодок-то с пришлыми ещё две. Как минимум две. И мотор у них помощнее, чем мотор Акима. Если на одной лодке был дрон, то и на других будет.

— Денис, — начал Аким. — а пойдём-ка на Сорум.

— На Сорум? — уточняет Калмыков.

— Он ближе всего к нам будет. Притопи немного.

— За двадцать часов дойдём до него? — спрашивает Василий.

— Не-е… За двадцать не дойдём, — сомневается Калмыков, сразу увеличивая обороты. Лодка полетела по болоту. — Если не спать и меняться, часа за двадцать два, за двадцать три доберёмся.

«Это долго. Очень долго». Прапорщику не нравится этот вариант.

Переделанные скоро, в худшем случае уже через полчаса, найдут разбитую лодку со своими… И у них есть дроны, найдут след от мотора, в стоячей воде болота он может быть виден целый час, и кинутся по следу. И будут догонять, а до ближайшего населённого пункта двадцать три часа.

«Нет, это не дело!».

Калмыков сидит на руле, он уверенно ведёт лодку, но Акиму кажется, что он шёл бы быстрее. Впрочем, ему лучше сидеть на носу и думать, что делать. Саблин медлит несколько секунд и всё-таки говорит:

— Денис, бери на восток.

— На Ягельную идём? — спрашивает Калмыков.

— Нет, совсем на восток, — пояснил свой замысел Саблин. — Идём на Надым, выйдем на русло, а там посмотрим, может, уйдём на тот берег, а может, прямо по руслу пойдём на максимальных оборотах прямо до второй заставы. Быстрее дойдём.

— Быстрее дойдём? Против течения? — сомневается Ряжкин.

— Раньше нам топливо нужно было экономить, — продолжает Саблин, — теперь его хватает, а на открытой воде экономить не будем, возьмём высокие обороты — и на юг, да и след на реке быстро тает. Главное нам — уйти от коптеров.

— Да и не сильное течение сейчас на Надыме. Дожди-то давно были. До второй заставы по реке, даже против течения, долетим часов за пятнадцать.

«Пятнадцать… Хорошо бы… Вот только ещё до самой реки нужно добраться».

Больше Вася не спорит, и Денис разворачивает лодку на восток.

«Восемь-десять часов на восток до русла Надыма и часов десять на юг, вверх, до второй заставы. Топлива хватит, мотор сдюжит».

В общем, этот план был вполне рабочим, и Аким предполагал, что если они дотянут до реки, то второй встречи с переделанными им избежать всё-таки удастся.

Вот только не было у них времени, не прошло и десяти минут с тех пор, как они пошли к Надыму, Ряжкин доложил:

— Радиопередача. Кодированный сигнал, — уже по его тону Саблин понял, что всё идёт не так хорошо, как он надеялся, и оказался прав, так как Василий продолжил: — Семь километров на запад от нас.

«Семь километров?».

— Это они где? Они, что, уже нашли ту лодку? — уточняет Калмыков.

— Угу, — коротко бурчит радист, он сосредоточен на своей технике.

— Всё-таки хорошие у них моторы, — замечает Денис.

— Денис, давай ещё прибавь, — просит Саблин.

И тот прибавляет, теперь лодка идёт на той скорости, которую уже нельзя назвать безопасной. Но выбирать им не приходится. Надо оторваться от этих…

— Новая передача, кодированная, девять километров на восток, — продолжает радист.

— Переговариваются, — констатирует Калмыков. — Сейчас разберутся, что почём, и за нами кинутся.

Сейчас Денис немного раздражает Саблина, все тут и так всё понимают, чего болтать-то. Но Аким лишь вздыхает и молчит. В принципе, Денис неплохо ведёт лодку. Уверенно, грамотно, ещё ни разу не завёл её в узкую протоку или в тупик, видит мели не хуже самого Саблина. В общем, казак он неплохой, болото понимает. Болтать, правда, любит…

А Ряжкин снова их «радует»:

— Два передатчика. Сигналы постоянные. Девять километров на запад, — и, чуть подождав, добавил; — Сигналы расходятся.

«Ну вот… Значит, и на этой лодке у переделанных дрон был!».

И теперь даже Денис уже ничего не комментировал. А лучше сказал бы, так как прапорщику говорить было больше нечего, не было у него новых идей; признаться, не ожидал он, что переделанные найдут сожжённую лодку так быстро. Думал Аким, что успеет уйти хотя бы на пару десятков километров. Двадцать километров. Да, это была бы приемлемая фора.

— Оба сигнала пошли за нами на восток, — продолжает радист. Чуть помолчав, он добавляет: — Думаю, и вторая лодка с ними.

Да, Аким тоже так думает, но ничего не говорит. Теперь нужно ждать дрона. Хотя он уже и не особо нужен переделанным, они просто пойдут по следу лодки. И через какое-то время догонят казаков. И теперь казакам не удастся провернуть тот же фокус, что и с первой лодкой, теперь-то уж твари будут настороже.

А Денис на всяком открытом пространстве, едва появлялось пятьдесят метров без рогоза, выкручивал газ до упора, выжимая из мотора всё, что можно. И так как никаких других команд не было, так и вёл лодку на восток, к Надыму. А прапорщик тем временем ломал голову и не находил решения, он уже начал приходить к выводу, что бой неизбежен.

Бой в болоте! На лодках! С переделанными, не знающими ни страха, ни усталости! И почти в трёх сотнях километров от ближайших людей, до которых их рация просто не «докричится», у передатчика мощности не хватит. Одна пуля в мотор… И всё…

И новое сообщение от Ряжкина:

— Пеленг. Радиомаяк второй заставы. Сигнал устойчивый.

Ряжкин замолкает, чтобы разобраться с цифрами, Саблин и Калмыков тоже молчат, ждут главной информации, впрочем, ни тот, ни другой в чудеса не верят, и чуда не происходит:

— Восток-восток-юг, триста два километра.

«Триста два километра! Что до Второй заставы, что до Сорума… В любую сторону почти сутки хода».

Глава 35

Дрон пришлых на этот раз не болтался вокруг, нагнал их довольно быстро. И даже без сообщения Ряжкина Саблин смог его рассмотреть. Камеры дрон прекрасно «видели», шёл он рядом, на высоте метров восемьсот.

— Аким, что делать будем? — интересуется Василий.

Ну а что тут можно сделать? Саблин думает, а Денис предлагает:

— Может, РЭБ включим?

— Нет, — сразу отвечает прапорщик.

— Да это без толку, отлетит на три тысячи метров и всё равно видеть нас будет и «передавать» нас контроллеру. В прошлый раз они к нам просто близко подошли, вот потому всё и вышло…

Саблин всё ещё думает, что делать в сложившейся ситуации, и эта болтовня товарищей его немного злит. Они словно не чувствуют опасности. Или надеются на него. И он спрашивает:

— А лодка их где?

— Шесть двести, восток от нас, сигнал устойчивый.

«Шесть двести уже! Вот зараза… Они над рогозом летят, что ли?».

Это было неожиданно, в голове у него не укладывалась эта скорость:

«Лодки у них здоровенные, как они умудряются маневрировать на этих посудинах в болоте, непонятно… — Саблин продолжал удивляться. — Моторы у них хорошие, так ещё и техники умелые».

Прапорщик, да вообще все, кто сталкивался с переделанными, всё чаще убеждались в том, что с каждым годом те становятся всё более опасными. Более умными, живучими, умелыми.

Лодка Акима с ним и его товарищами летела по воде, и снова казаки молчали, Аким молчал — думал, что делать, Василий молчал, потому что на экранах его оборудования не было никаких изменений, ну а Денис… Он просто вёл лодку по болоту на большой скорости, ему было не до разговоров. В их молчании чувствовалось напряжение, но никто из товарищей Саблина даже и не думал что-то выговорить, что-то типа: «Вот ввязался я в эту историю на свою шею». Или: «А говорил: просто съездить за вещами!». Нет, вместо всего этого Василий вдруг произнёс:

— Слышь, казаки, надо бы земельку искать пригодную, — и Саблин, и Денис сразу поняли, куда он клонит. А Ряжкин продолжал: — Разберёмся с ними на сухом. В лодке нам тяжко придётся. Хоть и на сухом будет непросто.

— Мин у нас нет, гранат мало, — сразу отозвался Калмыков. — Как мы без мин пошли?.. Пластуны называется… Да и щитов у нас нет. И на суше нам тяжко будет.

— Щит у меня есть, — замечает Саблин. Штурмовик свой щит никогда не бросает. С тех пор как Аким получил под команду взвод, он его из ящика не доставал. Но никуда его из него и не выкладывал. — Да, мин мы не взяли, это оплошность, но у нас есть брикет взрывчатки и взрыватели.

— Аким, а сколько в их лодке было солдат? — интересуется Василий.

— Два, — вспоминает прапорщик. — Два солдата, два разведчика, нюхач, техник и офицер.

— Значит, в двух лодках будет… — прикидывает Ряжкин. — Четыре солдата, четыре разведчика и два офицера? — он многозначительно замолкает.

Четыре солдата, четыре разведчика и два офицера. Это немало для троих казаков, даже упакованных в отличную броню.

— Значит, будем искать хорошую сушу? — уточняет Денис. И тут же говорит, поднимая руку: — Дрон.

И Аким, и Василий сразу поворачивают головы туда, куда указывает Калмыков, фокусируют камеры. Так и есть, примерно в тысяче метров над землей прямо по курсу летает дрон переделанных.

— Вась, рация его фиксирует? — интересуется Саблин.

— И рация передачу фиксирует, и на РЭБ его импульс виден, — отвечает радист.

Это очень неприятное ощущение, когда за тобой вот так, без всякого стеснения, наблюдают твои враги. Лютые враги. И, видно, эти ощущения посетили не только Саблина, так как Денис повторил, но уже без вопроса:

— Аким, надо бы приглядывать хорошую сушу для боя.

Саблин встаёт, проходится по лодке, собирает пустые винтовочные магазины, берёт коробку с патронами и возвращается на переднюю банку, усаживается и, лишь начав быстро снаряжать магазины, отвечает товарищу:

— Надо бы… Но пока идём, — Аким надеялся пройти как можно больше до того места, где им придётся принять бой, чтобы быть поближе к населённым пунктам людей. — Держи обороты, Денис.

— Есть держать обороты, — отвечает Калмыков.

Найти хороший кусок земли.

И пока они идут, Саблин вспоминает ночной разговор со старым казаком и говорит радисту:

— Вася, прикинь там у себя, где у нас будет шестьдесят четыре, семьсот четыре, шестьдесят семь, семьсот четыре…

Ряжкин быстро забивает координаты, сверяет угол солнца, вводит время, потом молчит пару секунд и отвечает:

— Это точно нам не по пути, от нас на юго-западе, нам примерно час до неё, если решим идти туда, будем разворачиваться, эти сократят расстояние.

«Эти сократят расстояние, то есть приблизятся».

— Аким, а что там? — интересуется Денис.

— Помните, дед нас провожал в Ягельной? Сказал, что там земля хорошая, а на ней застава.

— Думаешь, дед не врал? — сомневался Денис.

— Почём же мне знать-то, — раздосадовано отвечал ему Саблин. — Дед мог и сбрехнуть за пятак.

— В общем, пока не доедем — не узнаем, — резюмировал Денис.

— Уж ежели решили туда идти, так надо поворачивать сейчас, — вставляет Василий, — нам чуть не в обратную сторону придётся тащиться.

— Надо решать, Аким, — Калмыков готов менять курс, в который уже раз за сегодня.

Оба товарища замолчали, ждали его решения, а решение-то непростое. Как-то он ходил уже с казаками из станицы в рейд, а вернулся один, почти один, дружка своего еле живого привёз, но тогда он решений не принимал, а теперь две души от него зависят. Одно дело в бою, на войне, туда казаки не по желанию идут, а по долгу. А тут пошли за ним. На его обещания денег нетрудных. А оно вон как повернулось. Вот и боязно прапорщику, враг-то нешуточный. Боится он погубить своих товарищей. Вот только делать нечего, дрон едва не над головой висит, лодки переделанных скоро слышно будет. В общем, времени думать нет, и он, закончив укладывать патроны в магазины, кладёт их рядом с собой на банку и после этого произносит:

— Ладно, Денис, бери на юго-запад.

И Калмыков, ждавший этих его слов, не убавляя оборотов, над небольшим омутом закладывает такой вираж, что Василий хватается за борт лодки.

И лодка, только что летевшая на восток, разворачивается едва ли не в обратную сторону и устремляется на юго-запад.

Акиму и гадать не пришлось, что будет дальше, так как не прошло и пяти минут со смены курса, а радист и говорит:

— Импульс. Мотор. Две шестьсот на север от нас.

— РЭБ засёк? — зачем-то спрашивает Денис. Как будто не знает, что рация электромагнитный импульс мотора распознать не может, на такое способна только станция РЭБ, работающая в пассивном режиме.

Тем не менее Вася отвечает Денису на этот дурацкий вопрос вполне спокойно, и даже с некоторой насмешкой:

— Так точно, казак Калмыков, станция РЭБ зафиксировала постоянный электромагнитный сигнал, схожий с сигналом тактовых частот работы лодочных двигателей.

— Близко они, паскуды, — констатирует Денис, а сам посмеивается над таким официальным ответом радиста.

«Они шутят и смеются… Это хорошо… Плохо, что лодка переделанных уже близко».

Саблин не смеётся, какой тут смех; он, задрав шлем вверх, ищет дрон пришлых: засёк ли он их манёвр или потерял их на несколько секунд и теперь снова пытается найти?

Нет, дрона в небе он не увидел, а опустив голову, увидел в десяти метрах справа от себя розовое в солнечном свете облако оседающей пыльцы. А ещё вертящиеся в воздухе полосы рогоза, падающие на ряску. Саблин даже поначалу не понял, что происходит. И тут он увидал, как что-то просекло в стене рогоза полосу на уровне его головы… Новая порция пыльцы в воздухе, новые плоские, длинные листья подают в воду.

— Никак бьют по нам! — восклицает Денис.

— Чего? — не понимает Ряжкин. Он отрывается от приборов. — Кто бьёт? — и тут ещё одна просека прорезается в рогозе прямо перед его камерами и он восклицает: — Ядрёный ёрш! Пулемёт у них…

А Саблин сразу интересуется:

— Вася, сколько до них?

— Две тысячи метров, — сообщает Ряжкин.

Пулемётную пулю с двух тысяч метров бронекостюм — ну, согласно «Рекомендациям по эксплуатации…» — должен держать, во всяком случае, шлем и кираса должны… А вот борта лодки — нет. Лодка — это же пеноалюминий без армирования плюс немного пластика. Так что пуля такого калибра пробьёт все борта навылет. А если эти двенадцать миллиметров стали угодят в мотор! То разлетится тот просто на узлы по всему окружающему болоту. А ещё…

— Дрон рядом, — замечает радист. — Висит справа.

«Всё, теперь уж точно шутки закончились».

Саблин встаёт и идёт к своему ящику, открывает его и достаёт оттуда свой штурмовой щит. Перелезает через Василия и идёт к Денису: закидывает щит так, чтобы он прикрывал и рулевого, и по возможности мотор, потом верхней петлёй закрепляет его на плечах Калмыкова. Денису так со щитом сидеть неудобно, но сейчас уже не до удобств.

— Ты маневрируй помаленьку, — говорит товарищу прапорщик, — чтобы им целиться было посложнее.

Лодка летит дальше, и снова вокруг неё сбивают пыльцу с рогоза тяжёлые пули. А Ряжкин словно усугубляет:

— Второй мотор, две четыреста северо-восток. Идёт параллельным с нами курсом.

«Хорошо если только две у них лодки осталось!».

Теперь, когда понятно, что на одной из лодок есть пулемёт, ситуация осложняется. Теперь он уже не уверен, что они дойдут до того омута, про который рассказывал дедок в Ягельной, а если даже и дойдут…Попробуй ещё пободайся с пулемётом, если он мобилен, а ты на ограниченном куске земли. Будут хлестать из пулемёта через рогоз метров с трёхсот, тогда уже никакая броня не спасёт. Хорошо, если там есть бетонная застава, хотя не всякий бетон защитит от двенадцати миллиметров стали, летящей со скоростью тысяча метров в секунду.

Они пролетали мимо маленького островка, он был слева от них, и очередная пуля, прорезав стену рогоза, так хлопнула в крепкую иву, прямо в ствол деревца, что срубила его, только щепа и мягкая кора в стороны разлетелись.

— Тысяча восемьсот, — докладывает радист.

«Уже тысяча восемьсот».

Пока пуля летит долго, теряет силу и скорость в рогозе, но чем ближе будут переделанные подходить, тем точнее будет работать их пулемёт, а Денису ещё приходится маневрировать, менять курс и на этом терять скорость, а значит, позволять преследователям быстрее их догонять.

— Вася, — говорит Саблин, — а до того омута…

Радисту не нужно объяснять, до какого, он не даёт Акиму договорить:

— Минут сорок ещё…

«Сорок минут».

Саблин вздыхает, это очень много, он снова встаёт, забирает снаряжённые магазины, проходя мимо Ряжкина, прихватывает его винтовку, садится рядом с Денисом на колено.

— Вась, сколько до них?

— Тысяча пятьсот!

В принципе, уже можно вести огонь, даже на такой дистанции винтовочная пуля ударит в плоть так, что даже мощному солдату не понравится. А уж разбить какой-нибудь прибор на лодке, так это и вообще просто, вот только попасть на такой дистанции, наугад, да ещё через рогоз, было сложно. А у Саблина в лодке, кроме уже снаряжённых магазинов, оставалось меньше чем полкоробки патронов. Нужно было беречь их на тот случай, если придётся работать на берегу.

Он так и замер, стоя рядом с Калмыковым на колене. А рядом снова резали рогоз опасные пули. Теперь и вправду опасные, так как расстояние заметно уменьшилось. Теперь такая пуля может и кирасу проломить.

— Тысяча четыреста! — сообщает Ряжкин и тут же добавляет: — До второй лодки тысяча девятьсот.

— А до точки?

— Ещё минут тридцать, — прикидывает Василий. Но на сей раз он, кажется, не уверен. — Денис, держи чуть западнее, а то можем промахнуться.

Калмыков берёт правее, и тут прилетает три пули подряд, первые две рубят рогоз правее лодки, а вот третья… Третья попадает в цель. Негромкий, почти заглушённый работой мотора щелчок, тем не менее, обратил на себя внимание всех казаков. Пуля сорвала плоскую пластиковую накладку-парапет с левого борта, а затем пошла прямо по стенке, собирая алюминий в гармошку, дошла до сварного шва и надорвала его. Нет, разрыв до ватерлинии не достал, и вода не хлынула в лодку, но всем стало понятно, что будет с ней, если в неё начнут прилетать пулемётные пули. В общем, все и так об этом догадывались, но теперь результат был нагляден. Что называется, налицо.

— Подлюки, они огонь с дрона корректируют, — со злостью говорит радист. — Вот и кладут так точно с полутора тысяч.

Ни прапорщик, ни рулевой в этом не сомневались.

Глава 36

Вроде и спокойный Аким был человек, но, увидав изуродованный борт своей лодки, которой он небезосновательно гордился, он захлебнулся злостью. Едва он удержался, чтобы не расстрелять в «обратку» один магазин. Он даже обернулся и рявкнул:

— Вася, где они?

— Ровно север, прямо у нас за кормой, тысяча сто… — быстро ответил Ряжкин.

«Тысяча сто! Да ещё и через рогоз! Разлёт будет огромный, даже и одной пулей не попасть. Только трата патронов…». И тогда он спрашивает снова, словно малый ребенок, который не может чего-то дождаться:

— Вася, а до точки?

— Да столько же… Две минуты назад спрашивал же…

А тут две пули, едва не цепляя правый борт лодки, бьют воду прямо по курсу лодки, длинные фонтаны желтой воды поднимаются в небо. Вода и ряска залетают в лодку.

«Разнесут лодку! Разнесут…».

А тут ещё Денис его подзуживает:

— Врежь им, Аким. А то они угробят нас.

Хотелось бы ему, но нужно подождать, пока переделанные подойдут поближе. Подойдут поближе. И разнесут всю их лодку на куски. Десяток попаданий по лодке — и все… Нет никакого значения, будут ли попадания в людей, выдержит ли их броня, лодка просто начнёт разваливаться и набирать воду, а потом остановится совсем и утонет. А они, конечно, попадут в лапы этих… Возможно, они уже будут мёртвыми; переделанным — как их называют, ловцам, — конечно, желательно хватать живых, но и свежие трупы им тоже подходят… А может быть, этим просто нужен тот груз, что везут казаки…

Как бы там ни было… что-то нужно было делать. Но что он мог? По сути — ничего, и от этого минутного бессилия у него аж челюсти сводило. Он был пластуном, его военная профессия — штурмы и глухая оборона. А основным оружием были взрывные вещества и их производные.

Взрывчатка.

Ну конечно же… Саблин оставляет винтовку рядом с ногой Калмыкова, а сам перебирается вперёд и достаёт из носового рундука ящик с ремнабором, а оттуда вытаскивает большой рулон отличной клейкой ленты. Он знает, что товарищи следят за его действиями, знает, что положение серьёзное, он видит на правом боковом мониторе, что пули снова режут рогоз в пяти метрах от правого борта, что ещё одна пуля выбивает высокий фонтан из воды и ряски перед носом лодки, и поэтому старается всё делать быстро.

Из оружейного ящика, что они взяли с собой, достаёт брикет взрывчатки, разрывает его и высыпает на дно лодки все двухсотграммовые пачки тротила. Потом быстро вытряхивает из рундука две пустые двухлитровые баклажки из-под воды, этого мало, он берет ещё одну канистру из-под топлива, а потом начинает вязать пачки тротила к баклажкам клейкой лентой.

— А это мысля, — одобряет его действия Ряжкин. — Умно, Аким, умно…

Да и Денис видит, что делает прапорщик. И тоже соглашается:

— Ух, молодец ты, Аким…

Раз нельзя установить мины в грунт, значит он поставит их на воде. Ну а как иначе, они ж пластуны…

— Вася, сколько до первой лодки? — вот что интересует Акима в первую очередь.

— Меньше тысячи… — отвечает тот.

Как раз он должен успеть.

Саблин старается работать быстро, ну, насколько ему позволяют это делать бронеперчатки, по две пачки тротила он приматывает к баклажкам, а оставшиеся четыре — к канистре. Из коробочки достаёт три взрывателя. И тут ему уже приходится снять перчатки, он настраивает взрыватели. Это хорошие взрыватели, такие же стоят на простых противопехотных минах, их чувствительности хватает, чтобы среагировать даже на лёгкого механического «краба», а уж на ревущий мотор, проходящий рядом, они точно среагируют, главное, чтобы лодка прошла рядом. Он взводит детонаторы, а потом загоняет их во взрывчатку. Готово.

— Вася, сколько?

— Восемьсот… Чуть больше, кажись…

Саблин с этими своими самодельными минами перебирается на корму лодки к Денису, присаживается на колено рядом с товарищем, он хотел что-то сказать, но тут две пули одна за другой снова попадают…

Первая ударила в щит, что прикрывал мотор и Калмыкова, ударила в самый его верх, без труда пробила и чуть не сорвала щит со спины казака, но больше вреда не причинила, зато вторая…

— Вот… ёрш его мать… — прапорщик слышит в наушниках шлема отборный мат из уст Дениса Калмыкова.

— Ранен? — первое, что сразу спрашивает Ряжкин, отрываясь от приборов.

— Хрен его знает… Нога… Онемела…

— Денис… давай сяду на руль, — сразу предлагает Саблин.

— Нет, не надо, цела нога… Кажется… Чуть не вывернуло её, — и снова Калмыков матерится, — Подлюки… Привод на левой голени разворотило, оторвал всё… Ты работай, Аким, я тут управлюсь…

Вторая тяжёлая двенадцатимиллиметровая пуля пробила заднюю стенку лодки, ту, на которой крепился мотор, пробила прямо под ним, разворотила привод «голени» бронекостюма Калмыкова и…

— Вода в лодке! — кричит Ряжкин.

…и, прошив пустой ящик из-под брони Ряжкина, продырявила дно лодки в передней её части.

— Давай, Аким, а то потопят они нас к хренам, — сквозь зубы выговаривает Денис. Кажется, это от боли.

А Саблин ещё на секунду представил, что такая вот пуля возьмёт, да и вмажет в один из тех ящиков, что они забрали в Мужах. Ящики те, хоть и крепкие, но… Двенадцать миллиметров только что прошили насквозь три сантиметра пеноалюминиевого, армированного карбидотитаном щита, а уж пластика, какой бы он крепкий ни был, такая пуля вообще не заметит. А что там в этих ящиках… Бог их знает… И будет ли содержимое ещё представлять ценность после того, как познакомится с пулей переделанных?

В общем, всё было непросто…

Да, надо торопиться, но в то же время нельзя просто так раскидать его мины по воде, нужно всё устроить так, чтобы лодка переделанных прошла близко к минам. Нет, во взрывателях он не сомневался, эти сработают, но вот взрывчатка… Она будет работать в воде; какова будет её сила, на каком расстоянии от проплывающей лодки она взорвётся, сможет ли взрыв повредить лодку тварей?

— Вася, сколько?

— Семьсот… Чуть больше, — и добавляет: — До второй лодки тысяча четыреста.

И снова пули летят, сбивая пыльцу с длинных стеблей, пули проходят так близко, что куски рогоза, вертясь, залетают в лодку.

— Давай, Аким… Попадут же опять! — говорит Денис, на сей раз уже спокойно.

Саблин озирается и находит то, что нужно.

— Денис! Вон протока… Справа…

— Аким, больно узко там…

— Давай, говорю… Туда… Скорость убавь…

Убавь скорость! А это значит, что враг подойдёт ещё ближе, и разлёт пулемётных пуль уменьшится. И жди новых попаданий. Но по-другому никак…

Денис с виража влетает в протоку; да, тут места не много, протока узкая, три, четыре, пять метров в некоторых местах, на большой скорости тут идти опасно, у любой стенки рогоза может таиться мель, и Калмыков сбрасывает обороты.

Но это как раз то, что нужно Саблину: в таком узком месте переделанным с минами просто не разминуться. А пули летят и летят за ними, ему кажется, что он даже слышит шелест, когда они прорубают себе просеки в рогозе рядом с лодкой. Враг близко, реально близко…

— Вася, сколько?

— Шесть сотен… Меньше…

И тут уже виден выход из узкого коридора, прапорщик приподнимается, смотрит вперёд и видит за протокой открытое место — разлив. Вот теперь пора. Аким взводит взрыватель, и первая баклажка летит в ряску. Он специально не поставил мину на середину протоки, чтобы она не бросалась в глаза. Потом кинул и вторую баклажку, а на самом выходе из протоки оставил в ряске и канистру, самую мощную из своих мин.

Снова рядом с ним прошуршала пуля, стряхнула пыльцу и срубила новый пучок длинных, жёстких листьев самого распространённого в болоте растения, и тут же ему показалось, что из лодки что-то взлетело вверх и улетело куда-то в рогоз. И он не ошибся, так как Ряжкин сообщил с удивительным спокойствием:

— Аким, рации у нас больше нет.

Саблин и Калмыков смотрят на радиста и ничего не спрашивают у него. Ну а что тут спрашивать, когда перед Ряжкиным на банке торчат обломки нижней части дорогостоящего оборудования, остались стоять лишь потому, что прикреплены к банке.

Денис, сбрасывавший скорость в протоке, как только вышел на хорошую воду, так сразу прибавил оборотов, нос лодки приподнялся, и по дну её покатилась волна грязной, с пыльцой, воды, а в ней плавают стреляные гильзы, куски рогоза, мусор, ряска, воды уже немало.

И Ряжкин ему говорит:

— Аким, вода хлещет, мне заняться?

— Сиди, Вася, за приборами следи, — отвечает прапорщик; он хочет заняться ремонтом лодки сам, но и хочет услышать, как сработают его мины. И спрашивает у радиста: — Вась, скоро они до мин дойдут?

И тут, даже через рёв своего мотора, доносится до микрофонов на шлеме Саблина знакомый, знакомый звук.

Сработала!

Саблин ждёт звука взрыва следующей мины, но вместо этого вокруг них начинается что-то невообразимое, всё пространство за пять-шесть секунд становится красным от пыльцы, а в разные стороны разлетается рогоз…

Пули, пули, пули…

— Пригнитесь, казаки… Аким, чего ты встал⁈ — орёт Ряжкин, сам он уже почти лежит на дне лодки.

Саблин присаживается так, чтобы быть поближе к Денису и щиту, одна из пуль звонко щёлкает куда-то в правый борт, а Калмыков, найдя щель между кусочком суши и рогозом, сразу ныряет туда, уложив лодку почти в девяностоградусный вираж. И идёт вперёд, не меняя курса, теперь им будет полегче, между ними и пулемётом будет кусочек земли…

«А Дениска-то ничего… Соображает».

И тут ещё одна пуля, пройдя меж всеми ими, бьёт в лодку, в нос… Кажется, без особого вреда…

И всё стихает. Пули больше не летят, рогоз стоит целёхонек, весь в красной грибковой пыли.

— Хе-хе-хе… — это смеётся Ряжкин: — Достали мы их, вишь, как пулемётчик у них психанул, веером резал. До последнего стрелял.

— Ага, точно, — отвечает ему Калмыков. Он, судя по голосу, тоже смеётся. — До железки машинку выжал, паскуда…

Вот только Саблину не смешно:

— Вась, они идут за нами?

— Да где там… Первая лодка встала… Как раз где ты мины кидал.

— А вторая где?

— К первой идёт.

— Хоть бы и вторая подорвалась, — мечтает Денис.

«Хрен там, не такие уж они и дураки, чтобы на один фокус попасться дважды. Интересно, у них есть пулемёт на второй лодке — на той лодке, что мы расстреляли, не было, — или они с подорванной его смогут снять? Он у них стационарный? Или съёмный?».

— Аким, — снова напоминает ему Ряжкин. — Вода хлещет, может, мне все-таки заняться?

— Я сам, — говорит Саблин и перебирается на нос, но перед тем спрашивает: — Вась, так что с их лодками?

— Первый мотор РЭБ не отображает, заглушили двигатель, второй мотор импульс чёткий, идёт к месту минирования, тысяча сто метров на северо-восток от нас, — отвечает радист.

— Эх, хорошо бы их лодчонке взрывом борт проломило! — мечтает Калмыков. — Или мотор сорвало.

— Главное, чтобы пулемёт они переставить не смогли, — разумно замечает Ряжкин.

Аким не хочет гадать, он берёт свой ящик для ремонта и присаживается перед носовым рундуком. Вода хлещет из-под него. В рундуке тоже воды хватает, пуля задела и его. Прапорщик видит, как струя расходится по лодке, но не видит самой пробоины. Он снимает перчатку и пытается нащупать её под ящиком. Достаёт её кончиками пальцев.

— Ну, что там, Аким? — интересуется радист.

— Рундук снимать придётся, — констатирует Саблин. — А что с лодками переделанных?

— Всё, пропали… — отвечает Ряжкин. А раз РЭБ не улавливает импульса мотора, значит, расстояние до него более трёх километров.

— Оторвались немного, — замечает Калмыков, и в его голосе звучит что-то типа облечения.

— Ага, оторвались, — комментирует Ряжкин. — Только вон дрон над нами так никуда и не делся.

Саблин поднимает голову, и в небе на востоке сразу находит чёрную точку… И так ясно, что, кроме дрона, там быть ничего не может, но он выкручивает фокус камер, чтобы убедиться в этом наверняка. И, убедившись, понимает, что ничего ещё не кончено, поэтому зовёт Ряжкина:

— Вася, иди, рундук подвинем.

Глава 37

Убрать рундук как следует у них не получилось, больно много всего было в лодке, некуда было сдвинуть, поэтому Ряжкин держал ящик приподнятым, а Саблин, набрав замазки, просунул руку под рундук и пытался залепить дыру; первый раз не вышло, тогда он быстротвердеющей пасты взял побольше и, залепив пробоину, ещё некоторое время удерживал под рундуком руку. Ждал, пока замазка схватится, держал, пока руку не начало жечь. Даже после того он ещё раз ощупал ком замазки на месте пробоины. Кажется, он держался.

— Вроде не течёт, — заметил Василий, опуская тяжёлый ящик.

— Халтура, — отвечал ему Саблин. — Не знаю, сколько продержится. Нужно выйти на берег, запаять всё как следует, — он оглядел свою лодку, которая ещё утром была отличной.

«Ладно, не ранили никого и в мотор не попали, и то слава Богу».

— Ну, тогда так и идём на тот омут, куда шли, дед говорил, там есть место, где можно отдохнуть, — сказал Василий и вернулся к оставшейся целой станции РЭБ.

— Да, так и пойдём, не мог же дед брехать, — согласился с ним прапорщик. — Вась, тогда уточни курс.

— Есть уточнить курс.

Сам он нашёл баклажку с водой и помыл руку, которая соприкасалась с болотной водой, это должно было помочь. После взял совок и начал вычерпывать из лодки воду. Аким не надевал перчатку на обожжённую амёбами руку, зная, что в ней будет ещё хуже.

— Денис, — тем временем говорит Василий, — возьми-ка западнее… Градусов десять.

Калмыков выполняет приказ и тут же спрашивает:

— Вот интересно, они от нас отстали?

— Ишь ты, умный какой… Отстали! — едко отвечает ему радист. — Вон, слева от тебя висит…

Калмыков, да и Саблин с ним, смотрят налево и видят дрон примерно в тысяче метров над землёй; он закладывает виражи в воздухе, но, судя по всему, никуда улетать не собирается.

— Вот подлюки! — ругается Денис и тут же спрашивает: — Аким, а взрывчатки там у нас ни кусочка не осталось?

— Ни кусочка, — бурчит Саблин. Он и сам сожалеет о том, что не оставил ни одной пачки тротила. Всё потратил на одну лодку. Но уж больно опасна она была со своим пулемётом, Аким хотел убрать её, убрать наверняка, вот и не думал о том, что будет дальше… А командир всегда должен думать.

Он наконец вычерпал воду, ещё раз помыл руку и только теперь достал из аптечки мазь, чтобы смазать горящую кожу. И только потом надел перчатку и уселся на своё место на носу за рундуком.

Но не успокоился, начал вертеть шлемом из стороны в сторону, искать камерами дрон. Нашёл, конечно, дрон никуда не делся.

Нет, твари не собирались их отпускать. Саблин вдохнул и заглянул в коробку с патронами, что стояла на мокром брезенте. Она была наполовину пуста. У него были две коробки с патронами для дробовика, двадцать четыре штуки, а ещё двенадцать патронов для его ружья, которое он брал на рыбалку. Десятый калибр. Он специально брал такое мощное оружие в болото, чтобы с одного патрона можно было угомонить выдру. Или наглого баклана. И выдра, и баклан были опасны, могли нанести серьёзные раны одним ударом, уколом, укусом, особенно если тело не защищено. А ведь никто из рыбаков броню на рыбалку не брал. Поэтому этих опасных зверей желательно было валить одним выстрелом. Да и теперь десятый калибр ему очень даже может пригодиться, дуплет из двух стволов даже двухсоткилограммовому солдату не понравится. От такого гостинца монстр не отмахнётся, как от винтовочной пули. А уж про разведчиков, офицеров, нюхачей или техников и говорить не приходится. Два недостатка было у его ружьишка: два ствола — два патрона, а потом перезаряжайся, да и прицельность у него так себе, в общем, это оружие средней и ближней дистанции. А, как известно всем, солдата переделанных близко подпускать нельзя, даже если ты в броне.

Ещё у них на троих было… одну Аким уже использовал… а значит, одиннадцать гранат. Ну и его офицерский пистолет. Слабенький заряд, десять миллиметров, но шесть патронов, автомат и всегда под рукой тоже не помешают.

— Денис!

— Чего? — отзывается тот.

— Как нога?

— Нога? Да нормально вроде.

— Не болит?

— Да нет… Терпеть можно, но вот привод оторвало и саму «голень» повело малость… Ходить быстро не смогу, а так нормально…

Хотелось Саблину сказать: ну ничего, зато жив-здоров. Но он опять видит висящий вдалеке дрон переделанных и думает, что такое пока говорить рано.

«Скажешь такое, так непременно что-то потом случится».

Нет, как и все люди военные, Саблин тоже суеверен. Он был уверен, что о таком можно будет говорить, только когда они уже рассядутся за столом в чайной, там, у себя в Болотной.

А пока он смотрит на дно лодки и снова видит воду. Её ещё немного, но она несомненно свежая…

«Течёт пробоина!».

— Вася, сколько нам до места?

Ряжкин отвечает не сразу, высчитывает, бормочет что-то тихо; теперь, когда у него нет рации и он не может запеленговать ни одного радиомаяка на болоте, высчитывать местоположение ему стало сложнее, но наконец он произносит:

— Тем же курсом минут пятнадцать… двадцать… Не больше. Скоро будем, если, конечно, дед не сбрехнул…

«Да, если дед не сбрехнул…».

Акиму даже думать не хочется, что будет, если всё это окажется ерундой и если нет никакой заставы в болоте. Что придётся вытаскивать лодку на какой-нибудь остров. А ведь её придётся для этого сначала выгрузить. Потом перевернуть и заварить днище. Задача плёвая даже для одного рыбака. Всякий справится. Два часа на всё. Многие из рыбаков налетали в болоте на острые камни, пробивали дно. И ничего, справлялись, нужно только в ремнаборе держать паяльную лампу да пару пластин пеноалюминия.

Плёвая задача… Но только в том случае, если у тебя над головой не висит дрон, а за тобой не летит лодка, набитая нелюдью, которой ты очень нужен, желательно живым, но и мёртвым сойдёшь. Трупы их тоже устроят.

— Вася, ты их не видишь ещё? — спрашивает прапорщик через пять минут хода и десяток новых литров воды в лодке.

— Нет, только дрон.

Дрон Аким и сам видит, а если РЭБ не засекает импульс вражеского мотора, значит, их разделяет два с половиной-три километра.

И всё-таки Ряжкин неплохо знает своё дело, ещё через десять минут он корректирует курс:

— Денис, десять градусов на юг возьми.

— Есть юг десять градусов, — отзывается рулевой, и буквально ещё через три минуты хода резко, без предупреждения кончается рогоз.

Их камерам и глазам открывается огромное открытое пространство, ряска и чистая вода, тут можно выдать хорошие обороты, нужно только следить, чтобы не налететь на нечастые чёрные брёвна болотной лилии. Но эти серые, большие, неопрятные цветы видно издалека. Так что Калмыков набирает скорость, а сам почти кричит:

— А не обманул нас дедок! Добрый омут. И, видно, налим тут хороший ходит.

— Бегемотов тут куча, — замечает Ряжкин.

— Это да, — соглашается рулевой. — Так на то он и омут!

— Денис, ты левого восточного края его держись, застава должна быть там. Вася, ты тоже смотри, а то проскочим ещё.

Проскочить здание, в котором можно было отсидеться… Этого Аким уж точно допускать не хотел.

— Есть искать заставу!

— Смотрите иву, или акацию, или высокий рогоз, который растёт по берегам островков, — говорил он, но это так, на всякий случай, казаки, что были с ним в лодке, и так понимали, что бетонная застава может стоять только на твёрдом грунте.

А сам он опять оглядывает небо: вдруг дрон исчез… Нет, болтается где-то на западе. Далеко, но камеры у него прекрасно различают лодку. А значит, переделанные их видят и идут за ними.

— Вон! — Калмыков замечает заставу. — Вон ивы и вон рогоз высокий, а вон угол торчит… Видите? — Денис указывает рукой. — Вон.

Да, теперь Саблин увидал: тёмно-серый, почти чёрный от потёков и болотной плесени бетон выглядывал из-за рогоза. Поднимался над ним.

— Денис, нам туда, — говорит Саблин, привставая с места, чтобы лучше рассмотреть заставу.

Но Денис и без него всё понимает, он уже взял курс на остров, на здание.

Казалось, можно было хоть немного порадоваться, нашли всё-таки, да Ряжкин не дал им:

— Постоянный импульс. Мотор. Север. Два километра пятьсот метров.

В общем, им ещё повезло, Аким думал, что враг настигнет его раньше. Но, видно, лодка у него была сильно перегружена, вот и получалась такая фора.

— Денис, притопи, нам ещё вход найти нужно, — командует Саблин. Потом глядит на дно лодки и видит, что воды снова прибавилось. И добавляет: — До того, как эти приедут.

У заставы, что стоит на воде, должен быть вход для транспорта. Как ни крути, а застава — это небольшая крепость, а если ты сам спрячешься, а свой транспорт оставишь снаружи… Какой тогда смысл прятаться вообще? Вот поэтому заставы оборудованы воротами, в которые запросто войдут даже самые большие лодки.

— Денис, налево клади, — продолжает командовать прапорщик. — Вон они… Видишь?

— Вижу, вижу, — заверяет его Калмыков. Он ведёт лодку уже с юга от острова и тоже видит среди рогоза открытое место, где ничего не растёт, а за ним — большие и ржавые листы ворот в небольшой заводи.

— Ни ручек, ни замков, — констатирует Ряжкин. — Как отпирать-то их будем?

— Изнутри, — отвечает Аким и встаёт, перелазит рундук и останавливается на самом носу лодки. — Давай, Денис, к воротам на малых.

Денис подводит лодку на самых малых оборотах к воротам так близко, что Саблин может дотянуться до ржавого железа стволом дробовика. Но смотрит он не на ворота, а в воду… А что там можно разглядеть? Обычная болотная вода, чёрная, непроглядная, сверху немного ряски. Саблин смотрит на датчик: «герметично».

«Ну ладно, раскачиваться времени нет».

И он делает шаг в воду. Микрофоны доносят до него шум воды, сразу вспыхивает надпись на левом мониторе:

«Кислород 100%».

Умолкают нагнетатели воздуха в маске. И становится темно. Это камеры видят муть, что поднялась со дна. Света мало. Он только вверху. Прапорщик включает фонари на шлеме. Сразу стало получше, хотя тут было неглубоко и, если смотреть вверх, отлично виден контур лодки, к нему можно прикоснуться… Что-то быстро метнулось мимо него, задело его пыльник, прибавив в воде ещё мути…

«Щучка! Небольшая! Кило на двадцать».

Плохо видно… Пузыри проносятся вверх — и всё. Но у него времени нет ждать, пока осядет муть. Он направляет лучи фонарей в самую темноту и шагает туда. Делает шаг, ещё шаг, и вот уже светлое над головой пропадает, и он оказывается в полной темноте… Ещё шаг, ещё… И тут он спотыкается обо что-то, замирает на пару секунд, осматривается. Нужно понять, куда двигаться, и тут лучи фонарей вырывают из чёрной мути что-то чёткое, с прямыми линиями…

И он движется к нему, туда…

Это лестница с перилами, ведущая наверх.

Глава 38

Протёр камеры, снова заработали нагнетатели под забралом, в маску пошёл воздух. Свет в это большое помещение попадал через открытую дверь из соседнего, света было мало, и фонари он не выключал — и порадовался. Почти сразу от больших ворот поднимался из воды наклонный стапель с роликами. Наверху, на пирсе, была лебёдка с тросом, тут любую лодку можно было вытащить наверх. Он не стал всё разглядывать — это потом, поспешил к воротам. Надо было загнать лодку и начать быстрее её ремонтировать…

Всё тут было продумано, и засовы, и рычаг, чтобы двери открыть, и цепи, чтобы подтянуть створки ворот обратно. Делали заставу умные люди, только не предполагали, что всё это забросят, а железо станет ржаветь. В общем, ему пришлось побегать и приложить усилия, прежде чем он смог отворить всего одну часть ворот.

Но ничего, лодка легко вошла и в то, что отворилось.

— Стапель! — сразу обрадовался Ряжкин. — Вот повезло.

— Вась… Эти когда подойдут? — первым делом спросил Аким.

— Тысяча двести метров до нас было, — сообщил радист. — В общем, нужно готовиться, идут.

И пока Саблин закрывал створку ворот и запирал их, Василий уже вылез на пирс и взобрался на лебёдку, чем-то там погремел, и потом сказал:

— Мотор вроде цел. Проводка… Хрен её знает… Надо генератор поискать, но тут есть и ручной ключ. Денис, лезь сюда, трос размотаем, а потом затянем лодку…

У них было чем заняться, а Саблин, заперев ворота, пошёл в соседнее помещение. Нужно было найти генератор, да и осмотреться.

Дед говорил, что тут можно «отдышаться», поспать без брони или КХЗ и под кондиционером. Но это было раньше. Да, когда-то это было надёжным и комфортным местом, тут и окна были закрытые, с надёжными бронеставнями с прорезями, ещё удобные бойницы по периметру. Свет пробивался из многих щелей. Бойницы и окна были герметичны… когда-то… Уплотнители давно высохли, а одно окно было просто разбито, теперь красная пыль лежала здесь на всём, а он так надеялся покурить… Нет, не получится. В КХЗ, чуть отодвигая респиратор, можно курить, затянулся и снова под маску спрятался, но в броне для этого нужно полностью открыть забрало. Нет, он потерпит, рисковать с пыльцой нельзя. В конце большой комнаты нашёл мощную дверь на север, и тут же находился распредщит и под ним генератор. Генератор был хороший… Когда-то. Теперь же Аким даже не стал пытаться его заводить. Потянул слегка за шнур стартера… И просто сказал товарищам:

— Лодку вручную тащите. Генератор… его перебирать нужно.

— Да мы уже поняли, — сообщил ему Василий, — тянем.

Старый генератор… Таких сейчас не делают, в нём кило пять чистой меди. Снять, так денег получить можно немало. Но курочить общественное добро, Саблин, конечно, не стал бы, может, найдётся ещё кто и починит его. Он пошёл поглядеть второе помещение. Это была комната отдыха. Двухъярусные кровати, кухонька… Целый склад канистр. Канистры для воды, для топлива. Все пустые. Зато есть компрессор, из рыбы масло давить, набор снастей, простенький опреснитель. И старинный, по консистенции больше похожий на кусок бетона, брикет кукурузного крахмала на пару килограммов в плотной, герметичной упаковке. В общем, попади сюда человек болотный, с голода и жажды не помер бы. Недельку бы точно продержался.

Оружейка в углу… Патронов нет. Тут же была ещё одна дверь на выход. Аким подвёл камеру шлема к бойнице — за дверью начинались заросли акации, тут она была крепкая, чёрные шипы по пять сантиметров. А справа от акации уже вода, из неё тянется рогоз. Место было неуютное, но чтобы принять бой, подходило.

«Как сказал дедок — отдышаться».

И тут он слышит голос Ряжкина:

— Аким, слышишь?

— Чего?

— У тебя там лучше должно быть слышно; едут, кажись.

Прапорщик подходит к тому окну, что разбито, и внешние микрофоны «выкручивает» на максимум: так и есть… Мотор. Это агрегат пришлых, только он не визжит, как другие, этот натужно ревёт. Мотор держат на максимальных оборотах, не берегут его, а лодка перегружена, вот и звук такой.

«Лишь бы пулемёта на ней не было». Прапорщик ещё раз поглядывает на бетонные стены их убежища. Не очень-то они и толстые для пулемётной пули.

— Да, едут, — говорит Саблин. — Вы лодку вытащили?

— Почти, ещё малость подтянем, и под неё подлезть будет можно, — рапортует Калмыков.

У него повреждена «голень», он малоподвижен, и поэтому Саблин спрашивает:

— Денис, с ремнабром разберёшься?

— Да уж как-нибудь, — заверяет Акима товарищ. — Авось не впервой.

— Занимайся; а ты, Вась, как лодку дотащите, давай сюда.

— Есть, — отвечает радист.

Конечно, любой болотный человек знает, как паять пробоину в лодке, но лодка не Калмыкова, лодка другая, поэтому он уточняет:

— Аким?

— Ну?

— Я просто зачищаю, прямлю вмятину, кладу пластину и паяю с внешней стороны? Или положить платку изнутри?

— Нет, запаивай с внешней, изнутри не подлезть, рундук вытаскивать нужно и все вещи… — говорит Аким, а сам ходит от одной бойницы к другой и проверяет, как они открываются. Заодно выглядывает в них и осматривается.

— Есть запаивать с внешней…

Видно, товарищи закончили вытаскивать лодку на стапель, и появляется Вася, он оглядывается:

— О, а тут неплохо… Генератор мощный. В нём меди, наверное, куча. Бойницы… Всё как положено…

— Эти рядом уже, — напоминает ему Аким.

— Да знаю, ты только нырнул в воду, а их дрон прямо над нами повис, как на ладони мы были, — говорит Ряжкин, а сам, открыв бойницу, пробует прицелиться через неё. — Слушай, а удобно всё придумано.

Саблин тоже приоткрывает одну из бойниц, смотрит наружу.

— Эх, знать бы, где они решат пристать, да встретить бы их неожиданно.

— Хорошо было бы… Да поздно уже, — разумно замечает радист. — Слышишь мотор… Рядом уже. Да и не получилось бы их встретить неожиданно. Дрон у них есть, у подлюк…

— Да, хуже дрона… — Саблин делает паузу, — только пулемёт.

— Пулемёт… — повторяет Василий и бронированной перчаткой, кулаком бьёт в бетон стены, проверяя его, что ли, — храни нас Господь.

А натужный рёв уже совсем близко, он накатывается с запада, от чистой воды. Вскоре он замолкает. Большой минус микрофонов, что расположены на шлеме, — это то, что, манипулируя их чувствительностью, человек теряет возможность чётко устанавливать дистанцию до источника звука. Но по опыту Аким прикинул и понял, что лодка переделанных подошла к берегу где-то совсем рядом. Пятьдесят, шестьдесят, может быть, семьдесят метров до здания заставы, за прибрежной стеной рогоза, там мотор и был заглушен.

— А чё вы там притихли-то? — интересуется Калмыков, он уже разогрел металл и выпрямляет его, стучит молотком.

— Гости приехали… — отвечает ему Василий.

— Много их?

— Пока не посчитать…

И прапорщик, и радист замерли у бойниц, и оба видели, как из сплошной стены болотной травы метнулось в сторону зарослей акации продолговатое, коричневое с серым тело на необыкновенно длинных ногах с вывернутыми назад коленками. Шаги у него были размашистые, он словно скользил над землёй.

Разведчик. Тварь очень неприятная, необыкновенно быстрая и ловкая, которую очень трудно было разглядеть в зарослях. Даже в тепловизор её не было видно, эта дрянь, кажется, могла принимать температуру окружающей среды. В верхних лапах оружие… Плохое, нечищеное, неухоженное, но всё равно опасное из-за большой мощности боеприпаса.

Саблин машинально положил палец на спусковой крючок, но он знал, что не успеет… И поэтому стрелять не стал. А тут и ещё один разведчик выскакивает из рогоза. Быстро выпрыгнул, Саблин снова не успел среагировать. А вот Василий и с Денисом успевал болтать, и за разведчиками переделанных следить, он нажимает на спуск.

Та-та-та-та…

Одна пуля бьёт в песок, все остальные уходят в стену зарослей.

— Эх… — с сожалением говорит радист. — Убежал.

— Вы там начали уже? — интересуется Калмыков.

— Да, — отвечает Ряжкин.

Аким же идёт к северной стене, он хочет поглядеть, куда бегут разведчики переделанных, а радист замечает:

— Ещё один пробежал…

И в эту же секунду что-то очень мощное бьёт в западную стену рядом с бойницей, в которую глядел Василий. Кажется, весь тяжёлый дом вздрогнул.

Ряжкин отпрянул и засмеялся:

— Ты глянь, сволочь какая.

И тут же ещё один удар, громкий, с каким-то шипением, помещение наполняется пылью, по нему с шумом разлетается бетонное крошево, а в стене образуется пятисантиметровая дыра с неровными краями, и в неё, заливая висящую пыль, проникает яркое солнце.

— Пробил стену! — восклицает Ряжкин.

— Картечница? — интересуется Калмыков спокойно из своего помещения.

— Ну а что ещё?.. Чуть не задел… — радист снова открывает крышку бойницы…

Та-та-та-та-та-та-та-та…

…по кустам, как раз туда, откуда должен быть прилететь снаряд, пробивший стену; и тут же Василий отпрянул от стены, присел в углу, ожидая ответного огня. Но теперь по зданию никто не стреляет. Враг затих. Офицеры думают, что делать; то, что стены в некоторых местах можно пробить, они уже поняли, теперь хотят осмотреться.

— Вась, ты патроны побереги, — говорит Саблин, а сам идёт, чуть пригнувшись, в смежную комнату.

— У меня четыре магазина, у Дениса четыре, — прикидывает Ряжкин. — И ещё полкоробки. Должно хватить.

Так и есть, у небольшой восточной двери, что вела из комнаты отдыха на улицы, бродила какая-то сволочь, Саблин слышал, как она даже дверь тихонько чем-то поскребла. Аким приготовил оружие… Он даже уже положил руку на засов двери… А за дверью всё стихло…

«Убежал, что ли? Жаль!».

Как было бы неплохо открыть дверь и влепить ловкой, притаившейся у двери твари пару порций картечи, но… Он решил не открывать дверь… С той стороны в дверь ударила очередь…

Та-ра-ра-ра-рам… Та-ра-рам…

Но ни одна из пуль дверь не пробила. Только вмятины появились на толстом листе стали.

«Хорошо, что не стал дверь открывать!».

— Аким? Что там у вас? — интересуется Ряжкин.

— Знакомимся, — отвечает Саблин. В принципе, он доволен, маленькая дверь крепкая.

И снова Василий стреляет:

Та-та… Та-та… Та-та…

Саблин возвращается в большое помещение, и едва входит, как его оглушает грохот, видно, пуля из картечницы бьёт в бронеставень на окне и пробивает его; сильный удар не роняет ставень на землю, но вырывает его замок, и теперь ставень приоткрывается, и в помещение заливается яркий дневной свет.

— Ну что, — интересуется Ряжкин, — патроны всё ещё экономим?

— Откуда бьют? — Саблин присаживается возле западной стены в двух метрах от товарища.

— Да оттуда же и бьют, — говорит Василий, — из-за рогоза, разведчики оттуда выскакивали, лодка их там причалила…

— Давай-ка, Вася… — Саблин привстаёт к бойнице, — прочешем этот рогоз немного.

Ряжкину два раза повторять не нужно:

Та-та-та-та-та-та-та-та… И так до железки… Пока магазин совсем не опустел. Саблин тоже стреляет:

Пах… Перезарядка… Пах… Перезарядка… Пах…

Прапорщик старается, чтобы картечь шла чуть под углом вниз, он не особо надеется ранить кого-то из врагов, тех, кто стреляет из рогоза, у него немного иная цель. А если зацепит кого, так это будет приятный плюс. Пах… Перезарядка… Пахх…

Глава 39

Он захлопнул дверцу, тут же отпрянул от бойницы, присел и стал заряжать дробовик, а в стену с внешней стороны что-то звучно шмякнуло.

— О, — заметил Ряжкин, он уже поменял магазины в винтовке и передёрнул затвор. — На этот раз не пробило.

И тут Саблину послышалось, что кто-то идёт тихонечко вдоль дома, звук доносился от разбитого окна, где раскрылся бронеставень, и он не ошибся…

— Кажись, за окном кто-то, — произносит Аким.

— Я тоже слыхал, — отвечает Ряжкин… И не успевает он закончить, тут же кричит: — Граната!

Пуффф…

Система защиты снижает уровень звука в наушниках, чуть заметно «поплыло» изображение на двух правых мониторах. Но, в общем-то, гранатка слабенькая, осколочная, тяжёлой пехотной броне такая граната не страшна, осколки слишком маленькие, они только щёлкают по бетонным стенам. Но сам факт…

— Твою мать, — выругался Ряжкин…

— Казаки, что там? — сразу интересуется Калмыков.

— Работай, Денис, работай, — откликается радист. — Всё нормально… Камеру мне сбило.

Прослушали, подпустили врага. Это разведчик… Такая сволочь, вот так они всегда… Подбираются незаметно… Саблин сразу вытаскивает гранату, выдёргивает чеку, он надеется, что разведчик ещё за стеной, у окна…

Так оно и оказывается, в помещение влетает ещё одна граната, Аким видит, как она катится к противоположной стене, почти круглая… И там, у железного стола…

Пуффф…

Он не ждёт, пока компьютер восстановит звук и работу мониторов, исключительно на интуиции он выкидывает гранату за окно, не очень сильно…

Баххх…

Вот это уже совсем другое дело, дым и пыль врываются в помещение, а бронированный ставень взрывной волной с силой бьёт об стену, едва не отрывает его. А Ряжкин тут же, пригнувшись, бросается к северной стене и, откинув крышку бойницы…

Та-та-та… Та-та-та… Та-та…

Саблин, заряжая свой дробовик, спрашивает:

— Попал?

— Пару раз, но упрыгал, гад, в акацию… Хотя и хромал…

А над шлемом радиста тяжёлая пуля бьёт в ставень, пробивает его, разбивает стекло. И тут же прилетает ещё одна, опять пробивает сталь и немного гнёт ставень, но снова сорвать замок не может.

— Аким, Вася… — зовёт Денис.

— Ну, — отзывается Аким.

— Слышите? По крыше ходят…

— Нет, — отзывается Ряжкин. — Не слышим…

— Ворота им не открыть, — уверенно заявляет Саблин. Он их изнутри-то с трудом отворил. — Денис, ты поглядывай, чтобы они…

Ещё одна пуля с неприятным сильным звуком бьёт в ставень, но снова не может распахнуть его…

— … чтобы они из воды не вылезли.

— Есть поглядывать, — отвечает Калмыков.

А Василий, переместившись к генератору и тихонечко пытаясь из-за ставня разглядеть, что происходит снаружи, интересуется:

— Денис, а как там у тебя? Работа идёт?

— Уже паять собираюсь… — отвечает Калмыков и спрашивает в свою очередь: — Аким, может, борт немного заделать, а то пойдём на больших оборотах, а шов и разойдется.

Ну, это вряд ли, лодка сварена хорошо.

— Нет, Денис, побыстрее заканчивай, — говорит Аким.

— Просто тут трещина… Прямо вдоль сварки потянулась, параллельно пошла, может, ты не видел, — продолжает Калмыков.

«Трещина?».

— Иду.

Аким, всё так же пригнувшись, уходит в транспортное помещение, оставив в главном одного Василия.

Там у затянутой на стапель лодки его ждёт Калмыков. Воздух тут спёртый, даже через компрессор и фильтры Саблин чувствует запах паяльной лампы.

— Вот, — Денис проводит пальцем по шву на левом борту, который лопнул после попадания пулемётной пули, а рядом с ним едва заметная трещина идёт ещё ниже. Сантиметров на десять вниз.

А из главного помещения доносится очередной хлопок.

Саблин отрывается от разглядывания борта своей лодки:

— Вася, что там?

— Да хотели гранату ещё одну нам закинуть, — отвечает Ряжкин. — Но в окно не попали, наверно, из рогоза кидали, на улице взорвалась.

Та-та-та-та… Та-та-та-та…

Радист прочёсывает близлежащий рогоз в отместку.

А Денис, махнув перчаткой перед камерами Саблина, поднимает палец вверх: слышишь?

Прапорщик поначалу не может понять, к чему это он, но потом понимает:

— На крыше кто-то?

— Ага, топчется. Слышишь?

— Ты за водой главное следи, — говорит Аким, высвечивая нашлемными фонарями потолок и не находя там ничего опасного.

Вверху бетон, перекрытия без трещин и отверстий.

— Я слежу, — Денис хлопает по винтовке, что висит у него на плече. — Так с трещиной что делать?

На самом деле трещина не так уж и безобидна; не приведи Господь, если на ходу, на больших оборотах, перегруженная лодка возьмёт да развалится. Ну, даже и не развалится, а просто доползёт трещина до ватерлинии… И начнёт хлестать в лодку вода на ходу. Придётся её пастой замазывать. Ещё хватит ли пасты.

— Надо запаивать, — наконец произносит Аким. — Только делай всё побыстрее, а то эта сволочь начинает тут осваиваться.

Сам же он присаживается и осматривает дно лодки, там Денис уже закончил. В принципе нормально… Кусок алюминия лёг плотно, лампой дно нигде не «перегрето», лист нигде не повело. Но Аким сделал бы, конечно, по-другому. Вернее, сделает, когда вернётся в Болотную.

— А тут, — говорит Калмыков, указывая на трещину. — Просто положу пластину сверху и начну её «размазывать». Некрасиво будет, но сделаю быстро.

— Так и делай. Давай…

Саблин не договорил, из главного помещения снова доносится хлопок, на сей раз мощный.

— Вася, что там у тебя? — прапорщик идёт к товарищу, который в одиночку ведёт бой.

— Да это я их шуганул, — отвечает радист буднично, — снова под окно подобрались. Топтались тут рядом…

Саблин присаживается на колено, замирает, ждёт, когда осядет пыль, протирает камеры. Снова работает винтовка.

Та-та-та… Та-та-та…

И тогда он спрашивает:

— Вась? Убил кого-нибудь?

— Да хрен их знает, — отвечает Ряжкин. — вроде опять убежали. Не разглядел в пыли. И у той стены, — радист указывает на северную стену, — кто-то шоркается, мне его не достать. Не видно…

Саблин идёт к той стене и замирает, прислушивается, но ему снова мешает Василий:

Та-та-та… Та-таа…

Тем не менее он добирается до большой двери в северной стене, и отсюда уже отчётливо разбирает тихий скрежет, он идёт от окна.

От того самого окна, что уже разбито выстрелами и чей ставень серьёзно искорёжен. Аким снова слышит скрежет и заглядывает сверху в проём окна. Выглядывает из-за угла и видит…

Огромные подушки пальцев, они толще, чем у Саблина, раза в два, не меньше… Гигантская рука зацепила снизу погнутый ставень и пытается его отогнуть ещё больше — или вообще оторвать. Тянет с большим усилием, толстый броневой лист не поддаётся, но рука словно сама из стали… Вот откуда этот тихий скрежет был…

Достать пальцы из дробовика невозможно, и тогда Аким быстро выхватывает из кобуры на ремне армейский пистолет, дёргает затвор и сразу сверху вниз, в самые пальцы:

Пам… Пам… Пам… Пам…

Он удивляется тому, как ещё долго после первого его выстрела пальцы не исчезали из-под броневого листа; он успел расстрелять четыре патрона, прежде чем они убрались, и тут же прямо за стеной раздался низкий утробный длинный рык и сразу:

Бамс-с… Бамс-с…

Две тяжеленные пули пробивают бронеставень. И одна за другой бьют в противоположную стену помещения, выбивая крошки из бетона. Саблин кидается в сторону двери и за неё, к генератору, прячет пистолет, а следующая пуля из картечницы бьёт рядом с окном в стену, а за ней ещё одна, и на этот раз она с шумом пробивает бетон — ещё одна дыра в стене.

— Ишь, как они осерчали, — Вася Ряжкин от греха подальше укладывается на пол у западной стены.

А Аким, чуть продвинувшись к углу помещения, добирается до бойницы и выглядывает в неё, подведя правую камеру к прорези в крышке.

Бамс-с… Ещё одна пуля пробивает ставень. Бамс-с…

И становится еще светлее, несмотря на клубы пыли в помещении, — это значит, с ещё одного окна сбита защита. И в него сразу залетает очередная граната.

Пуфф…

Ещё больше пыли и дыма, но Аким разглядел через щель…

Это разведчик, он у акации маячит туда-сюда, болтается, на месте не стоит. Одной лапой он придерживает свой уродливый автомат, а другими… Двумя передними папами управляется с очередной гранатой, срывает с неё чеку… Саблин торопится, чтобы враг не выскочил из зоны видимости… Открывает бронещиток на бойнице, приклад к плечу, и, почти не целясь, стреляет…

Пах… Перезарядка… Пах…

Второй патрон он потратил зря… Кажется, первая порция картечи задела разведчика, и он тут же скрылся из зоны видимости, но гранатка его в окошко к казакам всё-таки влетела.

Пуфф…

Аким чувствует, как один осколок щёлкает ему прямо в забрало.

Ещё больше дыма и пыли в помещении, в окнах уже нет ни одного стекла, вся старая мебель, что была тут, ножки от стульев, какая-то посуда — всё разбросано по полу, перевёрнуто. И сколько ни убеждай себя, что эти гранаты рассчитаны лишь на незащищённые цели, что тяжёлой броне они серьёзного урона нанести не могут, всё равно он ловит себя на чувстве, что хочется ему убраться туда, в тёмный проём к Денису, или хотя бы в смежную комнатёнку с кухней и кроватями. Вот только делать этого ну никак нельзя, окна — это незащищённые проёмы; может быть, солдат в них и не пролезет, но вот разведчик запрыгнет играючи и сразу попытается отпереть засов на большой двери и впустить сюда тяжеловесов… А там уже будет совсем непросто, ведь вести бой с огромным солдатом переделанных на малой дистанции — ещё то удовольствие, так как с одного или двух выстрелов его не остановить, даже из дробовика… А уж винтовочных пуль в него можно напихать десяток, а он и не заметит их. А у самого солдата двадцатимиллиметровая картечница, которая вон в бетонных стенах делает пятисантиметровые дыры. Кирасу такая пуля с десяти метров проломит запросто, и шлем на куски разнесёт.

Нет, сдавать эту комнату нельзя. Там, на стапеле, лодку только подлатали, и ей осколки гранат, и тем более картечь из страшного оружия переделанных противопоказаны. Так что…

Та-та-та-та-та…

Опять Вася привстал на колено к бойнице и работает. Пылища висит, как он там что может разглядеть? Саблин не успевает протирать камеры, а этот находит, куда стрельнуть.

— Перезаряжаюсь… — говорит Ряжкин и добавляет: — Это хорошо, что они пулемёт с второй лодки не сняли.

— Да, — соглашается Саблин. А сам, пробравшись к левой от двери бойнице, снова пытается найти себе цель.

Та-та-та-та-та…

Снова работает винтовка радиста.

Прапорщик всё переживает за патроны и поэтому интересуется:

— Вася, куда всё лупишь?

— Да вон, в рогозе… офицерик ихний, паскуда, прячется, — отвечает Ряжкин, — его чуток через тепловизор видно, я ему уже одну пульку влепил, а он не уходит, сволочь, залёг там, прижался… И я его теперь достать не могу, руководит своими из рогоза… Оттуда, где лодка их.

Перед Акимом промелькнуло почти чёрное, сухое тело разведчика, промелькнуло быстро, он не успел нажать на спуск, и Ряжкин почти сразу произнёс:

— Граната!

Две секунды, три…

Пуфф….

— Ах ты паскудная тварь, мотыль ты трупный, — радист сыплет ругательствами.

Саблин сам получил несколько осколочков в броню, но с ним всё в порядке. Он смахивает пыль с камер.

— Вася, ты как?

— Правый микрофон… Всё, по беде пошёл…

Это внешний микрофон, что крепится на шлеме с правой стороны, он даёт бойцу представление о звуках вне шлема. Это важная вещь.

— У меня есть запасной, — сразу сообщает Денис.

— Да у меня тоже, — расстроено говорит Ряжкин, у каждого тяжёлого пехотинца должны быть запасные камеры, микрофоны и фонари, это, по сути, расходники. Но тут ситуация и вправду неприятная. И Василий поясняет: — Осколок, мать его, ещё и разъём раскурочил.

Глава 40

Саблин понимал: страшного ещё ничего не случилось, но и хорошего было мало. Сидеть тут долго было опасно, рано или поздно переделанные могут что-то предпринять, что будет похлеще их лёгких гранат. Тем более, что твари принялись за последнее, третье окно, которое находилось справа от двери. Они делали всё правильно, три окна Саблину и Ряжкину контролировать было бы уже непросто. Два серьёзных удара приходятся в третий ставень, одна из больших пуль его пробивает, но ставень ещё держится.

— Денис, ну что там у тебя? — спрашивает прапорщик.

— Я почти закончил, — отвечает тот.

И едва он договорил, как очередная граната влетает к казакам в помещение…

Пуфф…

— Да как же задрали уже…- ругается Ряжкин; и вправду его положение у западной стены более уязвимо. — Они мне компьютер сожгут, сволочи… Он перезагружается после каждой гранаты…

Это обычное дело, после каждого серьёзного воздействия на броню компьютер перезагружается, производя первичный тест всех систем, чтобы выявить повреждения. И пока пыль от взрыва не улеглась, через окно, рядом с которым сидит прапорщик, начинает бить картечница… Бьёт почти над «ухом».

Звук резкий, резкий, но низкий… Ёмкий и внушительный.

Тупп… Тупп…

Переделанный стреляет картечью, окно расположено высоко, и он не видит, куда стреляет, иначе Василию не поздоровилось бы, но даже так пригоршни стальных шариков звонко хлещут в бетон, рикошетят от пола, от стен, круша остатки того, что ещё не разнесли гранаты… То есть враг тут, сразу за стеной… И это не ловкий и быстрый разведчик. Аким сразу срывает гранату с пояса, вырывает чеку, держит её в перчатке пару секунд и легко, играючи, выкидывает в окно.

У казаков гранаты намного серьёзнее, чем у переделанных, ударная волна ворвалась к ним в помещение, добавив гари и пыли, а Саблин, не дожидаясь, пока всё уляжется, откидывает крышку бойницы и, подняв дробовик, замирает у неё, ждёт, пока в зоне его огня появится хоть что-то, кроме оседающей пыли; и он замечает движение… Точно, что-то большое заслонило проём…

Пах… Перезарядка… Пах… Перезарядка… Пах… Перезарядка… Пах…

Перезарядка… Пах…

Первые четыре патрона он гарантированно укладывает в колышущуюся тень, только последний жакан улетает в заросли акации. Саблин отваливается от бойницы, не закрыв крышку, прижимается к стене на всякий случай и начинает быстро снаряжать своё оружие…

— Заряжаю!

И тут же начинает работать винтовка Ряжкина…

Та-та-та-та-та-та-та-та… Василий не останавливается, не экономит патроны… Та-та-та-та-та-та… И потом говорит победно:

— Вот так вот, твари! Будете знать, как связываться со Вторым полком!

— Убили кого? — интересуется Денис с надеждой.

— Да нет, но насовали им немало, — отвечает Ряжкин, — солдат ушёл весь в кровище, картечницу бросил свою, а вот разведчик, так тот до рогоза еле добрался, я им хорошо вслед поднасыпал обоим…

— Будут помнить Второй полк, — говорит Калмыков и добавляет: — Казаки, я всё, собираю вещи, спускаю лодку на воду.

Это хорошо, а то на поясе у прапорщика осталась одна граната.

— Молодец, Денис, — говорит Ряжкин. И тут же интересуется: — Аким, а как выбираться будем?

Да, это должен знать Саблин. Он сейчас за офицера. Так что вопрос по адресу. Вот только ответить он не успевает: им разбивают последний ставень на окне. Одна за другой две пули бьют в крепкое железо.

И тут Денис зовёт его:

— Аким, можешь подойти?

— А что там у тебя?

— Да тут один пухлый таится у ворот. Видно, ждёт нас… пока выйдем, — сообщает Калмыков.

— Вася, отойди в случае чего, туда, — Саблин указывает товарищу на дверь в соседнее помещение, а сам идёт к пирсам и стапелю.

— Есть, — отвечает радист. Он присел у одной из бойниц и аккуратно выглядывает через неё за стену.

Лодка уже спущена Калмыковым на воду, но ещё не развёрнута носом к воротам. Сам же он со стороны левой створки светит фонарями. Аким быстро идёт к нему.

— Вон, видишь, у рогоза сидит, — говорит Калмыков, приглашая прапорщика к бойнице, — вон он… справа…

— А-а, да, вижу… — Аким прикидывает и понимает, что большого солдата с отвисшим животом из этой бойницы не достать. — Пузо и рука торчат. Вот зараза, притаился…

И тут из соседнего помещения доносится винтовочный огонь:

Та-та-та-та… Та-та…

— Вася, что там у тебя? — сразу интересуется Саблин.

— Нормально всё, — по-деловому сообщает Ряжкин. — Перезаряжаюсь. Денис, если есть магазины — дай парочку…

— Сейчас, — обещает Калмыков и вытаскивает из разгрузки на груди два полных магазина, протягивает их Акиму: передай ему. И когда Саблин забирает патроны, продолжает:

— Вот… Только мы высунемся из ворот, он нам врежет картечью по борту, одного заряда хватит, и опять паяться придётся… Не уплывём мы так.

Мог бы и не говорить, прапорщик глядел через бойницу и всё сам понимал. Офицер сюда солдата не зря посадил.

— А ещё один по крыше шаркает сейчас… — Денис замолкает…

Та-та-та-та-та…

…доносится из смежного помещения, и он продолжает: — Сейчас не слышно, но как становится тихо, я его слышу, он на крыше, — всё и так понятно, но Калмыков, словно маленькому, ему разъясняет: — Будем выходить, полоснёт из своего автомата сверху.

— Будете выходить, — вдруг говорит Саблин, — так закинете сначала ему на крышу гранату. Или пару.

— Будете? — удивляется Денис. — А ты?

— Я с вами, — говорит прапорщик, а сам через бойницу всё выглядывает сидящего в рогозе солдата переделанных.

«Лишь бы он один там был». И потом, не глядя на Дениса, спрашивает:

— Граната, тесёмка есть?

— Растяжку поставить? — сразу догадывается товарищ.

— Да. В проходе. Только лодку сначала носом к воротам разверни.

— Понял, — отвечает Денис.

Саблин же идёт на свет, он возвращается туда, где Василий держит комнату в одиночку.

— Вася!

— Чего? Уходим уже? — Ряжкин весь серый от бетонной пыли.

— Да, Денис лодку запаял, — отвечает Саблин; ему кажется, что кто-то стоит за стеной у окна, но у него осталась всего одна граната, — Вася, иди в комнату отдыха, на восточную дверь поставь растяжку, как скажу, ты дверь приоткроешь и дашь в кусты пару очередей… Отвлечёшь того, что на крыше…

— А потом? — спрашивает Ряжкин и встаёт; он, пригнувшись, идёт в комнату, где стоят кровати.

— Потом дверь не закрываешь, пусть заходят, а сам бежишь к Денису, садишься в лодку. Встанешь на нос лодки, и Денис тихим ходом носом лодки ворота приоткроет, а ты закинешь пару гранат на крышу. А то там на крыше…

— Да, я слыхал, — отвечает радист.

— И смотри, там Денис вход к стапелю тоже минирует…

— И про то слыхал, — отзывается Василий.

Саблин присаживается у большой двери, за генератор, там хорошее место, осколки не так секут, и теперь всё-таки враг сбивает ставень с последнего окна. И почти сразу за ним в окно влетает ещё одна граната…

Пуфф…

Хорошо, что сел за генератор, его не достают осколки, но за этой маленькой гранатой в помещение закидывают большую, на литр примерно, чёрную пластиковую банку, из которой, плотный, как зубная паста из тюбика, начинает струиться белый дым. Первые секунды дым просто выходит из банки, а потом начинает бить, вырываться с силой и шипением…

— Токсин! — объявляет Саблин и сразу выключает систему вентиляции. Входные прорези для воздуха на маске тут же закрываются створками, а на мониторе появляется надпись:

«Кислород 97%».

— Травят нас? — спрашивает Ряжкин из комнаты отдыха.

— Да, вот… — отвечает Саблин, только он не верит, что офицеры у переделанных такие дураки, что не понимают они, что броня рассчитана на противодействие ОВ.

А дыма от этой одной банки столько, что в помещении уже ничего не видно, сплошная белая пелена. Аким увеличивает чувствительность микрофонов, и делает это не зря. Тут же он слышит, как тот, кто топтался за стеной, забегает за угол и начинает шуршать у окна, выходящего на запад.

Саблин выскакивает из своего укрытия и оказывается рядом с тем окном… Проемы на заставе узкие, огромному солдату в такое влезть будет непросто, но вот разведчик… Прапорщик различает через дым его угловатые плечи и плоскую маленькую голову, всё это уже здесь, его сегментированная грудь уже приподнялась над подоконником, а неприятные хитиново-гладкие руки в длинных редких волосках уже цепляются за стены…

Он вскидывает дробовик…

Пахх… Перезарядка…

Он хотел выстрелить ещё раз, но первый выстрел вымел гада из окна, и прапорщик сразу отпрянул от проёма, когда на улице что-то мелькнуло. Картечница… Один громкий выстрел, второй, а за ними… Что-то влетело и покатилось по полу…

— Граната! — объявляет он, хотя никого тут, кроме него, нет. И прикрывает камеры на шлеме перчаткой.

Пуфф…

На сей раз его обдало градом осколочков, два ударили в перчатку, один из осколков был крупный. И Саблин почувствовал боль в руке. Поднёс перчатку к камере… Вмятина была солидной.

«Неужели кость сломал⁉».

Он пробует сжимать пальцы… Да, пальцы слушаются, но боль в кисти руки весьма ощутима.

— Я всё! — рапортует Ряжкин. — Дверь заминировал. Аким, скажи, когда открывать её и когда стрелять.

— Денис, а у тебя как? — спрашивает Аким.

— Я тоже всё! Вход минировал, лодку развернул, жду приказаний, — отвечает Калмыков.

Глава 41

Саблин, загоняя патрон в дробовик, чтобы был снаряжён полностью, встаёт; за стеной кто-то есть, это точно, но у него осталась всего одна граната, и он быстро идёт к Калмыкову, в проходе останавливается: тут висит дым, нужно быть осторожным, чтобы не зацепить растяжку; он находит нитку и переступает её, подходит к пирсу, возле которого на чёрной воде едва заметно покачивается лодка.

— Денис, дай-ка ружьишко моё и пару патронов к нему, они в рундуке.

— Аким, ты объясни задачу-то! — из комнаты отдыха просит радист.

Да, пора уже объяснить товарищам задачу, и он, забирая своё ружьё десятого калибра у Дениса и проверяя его, начинает:

— Вась, откроешь восточную дверь, дашь пару очередей по кустам, отвлечёшь на себя того, что на крыше сидит, потом бегом бежишь к Денису, он уже отопрёт ворота. Вася, встань на нос лодки и приготовь гранаты; заводите мотор и ждёте сигнала; как я вам скажу, так вы чуть-чуть приоткроете носом ворота, и ты, Вася, закинешь на крышу две гранаты…

— Уж больно мудрёный план! — Ряжкин, кажется, сомневается. — Получится ли?

— Ты, Вася, делай, а я выйду наружу и вас прикрою, — говорит ему прапорщик, сам же подходит к бойнице, которая слева от ворот, и через неё выглядывает наружу.

Солдат переделанных так и сидит в рогозе. Аким видит его мощное плечо и часть пуза с ляжкой.

«Это повезло, что Денис его заметил».

— Выйдешь? — удивляется Калмыков и напоминает Саблину: — Там же пухлый с картечницей сидит.

— А это, по-твоему, для кого? — Саблин возвращается к лодке. — Патроны давай.

Берёт у товарища патроны, идёт к лестнице, спускающейся в воду, и не спеша, но в то же время и не мешкая особо, начинает спускаться по ней в зыбкую черноту воды, кинув на ходу:

— Я вам скажу, когда начинать.

«Кислород 87%».

Компрессоры тихо урчат, гоняя воздух по замкнутому циклу, в воде сразу становится прохладнее. Фонари снова высвечивают муть, и он делает первый шаг, он уже знает, куда идти, там впереди, вверху, светлое пятно.

Он проходит под воротами, и сразу становится светлее. Над головой плавает ряска, до неё прапорщик может дотянуться рукой; он понимает, что она покрывает не всю поверхность воды, а значит, лучи его фонарей можно разглядеть с суши, и Саблин фонари выключает. И идёт не спеша дальше.

На самом деле очень непросто определять расстояние в воде, а ещё сложнее соотносить его с расстоянием на суше. Солдат сидел в рогозе метрах в тридцати от ворот… А он прошёл под водой сколько? Метров десять?

«Кислород 81%».

А ещё у него болит левая кисть, когда ею шевелишь, боль короткая, но острая, кажется, рука начинает опухать, но он старается о ней не думать, это всё потом… потом… Сейчас постепенно глубина начинает падать, если при спуске в воду она была два метра, не меньше, то теперь… Он уже начал пригибаться, чтобы, не дай Бог, на потревожить ряску шлемом. Наконец он прошёл ещё десять метров и, присев на колено и подняв ещё мути со дна, остановился.

— Денис! Слышишь? Вася?

— Слышу я, — откликается Ряжкин.

— Я тоже, — говорит Калмыков.

— Я на месте, ты, Денис отпирай ворота, только тихонько постарайся.

— Я засовы смазал уже! — отвечает Денис. — Открою тихо.

— Молодец, правильно… Как отопрёшь, так заводи двигатель и жди Васю, а ты, Василий… начинай.

— Есть, — отзывается Ряжкин.

Сам Аким замирает, ждёт. Он надеется услышать выстрелы, но ничего не слышит, в воде тихо, муть уже осела, прохладно, всё словно замерло, только ряска над головой ходит, гоняемая ветром.

— Ну, Вась! Как там у тебя? — наконец спрашивает он.

— Так я уже в лодке! Ждём, когда ты скажешь выходить!

Ну вот, и его время пришло.

Саблин взводит на своём большом ружье курки, начинает медленно привставать, чтобы не привлечь к себе внимания солдата, сторожившего ворота. Вот уже и свет… Аким прищуривается. Это камеры поднялись над водой, вот только ряска немного мешает, налипает на шлем, но одной фронтальной левой камеры ему хватило, чтобы увидеть врага. Аким рассчитал всё верно, вышел на него правильно. До жирняка в рогозе было не больше пятнадцати метров. Саблин разгибает ноги, воды ему по грудь, он вскидывает ружьё; и теперь видит лицо двухсоткилограммового монстра и понимает, что тот тоже его заметил. Нет, физиономия от этого у солдата никак не изменилась, он оставался всё так же бесстрастным, холодные глаза, маленькие для вросшей в плечи лысой головы, были спокойными, но вот его пальцы… Пальцы солдата тут же сжались на картечнице, что лежала у него на жирной ляжке…

Саблин уже мог стрелять, но ему ещё нужно было вылить воду из стволов, на это ушла секунда, за которую переделанный, не меняя ни позы, ни выражения лица, успел поднять своё страшное оружие…

Но прапорщик всё равно успел выстрелить первым…

Ба-бахх…

…разнеслось над болотом. Уж если десятый калибр бьёт, так его слышно очень далеко. Отдача у ружья дикая, Акима даже в броне заметно откидывает назад. Хорошая горсть картечи бьёт солдата в лапищу, чуть выше локтя. И едва не отрывает её.

— Вася, выходи, кидай гранаты, — приказывает Саблин, а сам жмёт на спуск снова…

Ба-бахх…

Вторая порция картечи ударяет солдата в его огромное брюхо и разрывает его… Аким уже думает вытянуть висящий на плече дробовик и доработать солдата из него…

И у него меркнет свет в глазах. Нет, это не мониторы перезагрузились, и не в наушниках стоит этот звон, преходящий в шипение. Голова стала тяжелой.

Он не чувствует в руках ружья. Его нет.

«Выронил, что ли?».

А возвращающееся изображение на мониторах ему показывает, как огромный солдат, измазав вокруг себя весь рогоз своею чёрной кровью, несмотря на разорванное брюхо, пытается левой, неповреждённой рукой поднять с земли картечницу…

«Какие же они всё-таки живучие!».

Саблин срывает с пояса последнюю гранату, выдёргивает чеку и кидает её в монстра! А сам подгибает колени и опускается под воду. Ружьё должно быть где-то здесь, но он не может его найти, зато слышит, как урчит мотор, где-то совсем рядом, прямо над головой, и слова какие-то… Это, кажется, Вася…

— Аким… Аким… Руку давай… Слышишь… Руку!

«Хрен с ним, с ружьём!».

Саблин выныривает из воды, и его почти сразу цепляет за левую перчатку крепкая рука товарища. Правая у прапорщика занята, она придерживает дробовик. Визжат сервомоторы, выкручиваются с натугой приводы… Его с усилием тянут наверх… Боль в кисти сильная, но Саблин только тяжко дышит, когда его затягивают в лодку, и тут же мотор переходит на визг…

Он несколько секунд приходит в себя, ждёт, пока боль в руке утихнет хоть немного, и слышит, как Ряжкин говорит ему:

— Ух ты! Шлем тебе серьёзно помяло… Голова как?

Голова у прапорщика всё ещё гудит, а Денис ему поясняет:

— Это разведчик с крыши успел тебя раз полоснуть, пока Вася ему гранату туда не закинул.

«Немножко я всё-таки не рассчитал».

Саблин потихоньку приходит в себя, рука болит, но голова, кажется, светлеет, он оглядывается и вдруг говорит:

— Денис, бери-ка вправо, на север.

— Как же на север, — удивляется Калмыков, — нам же на юг надо — или на восток.

— Лодка, — поясняет Саблин, — у них там в рогозе должна быть лодка… Последняя… Нужно с нею решить… А то опять увяжутся…

И Денис, не говоря ни слова, ложится на север. Радист Ряжкин берёт свою винтовку, а прапорщик Саблин — винтовку казака Калмыкова, и они оба усаживаются на носу у рундука. Денис ведёт лодку по открытой воде, по краю огромного омута, и уже через несколько секунд радист поднимает руку:

— Вот она!

Да, теперь и Саблин её видит, корма торчит из рогоза. До цели метров двести, не так уж и много тем более что они настраивают камеры и оба, как по команде, вскидывают оружие:

Та-та-та-та-та…

Та-та-та-та-та-та-та…

Пули выбивают фонтаны рядом с кормой вражеской лодки, режут рогоз, но находят и свою цель…

Та-та-та-та-та…

Та-та-та-та…

От большого мотора и от самой лодки отлетают куски, но они не останавливаются, пока не пустеют магазины. И тогда Денис без приказа снова берёт курс на юг и, прибавив оборотов, уходит с большой, открытой воды в заросли. И при этом спрашивает:

— Слышь, Аким, а это были ловцы, или вот эти вот за нашими ящиками охотились?

У прапорщика болит рука, болит голова, справа на затылке, кажется, уже образовался отёк, облизывая губы, он чувствует привкус крови, немного крови и в носу, Аким устал и ужасно хочет курить, но ответить товарищу силы в себе находит:

— Да, бродяги, охотники за людьми.

— А с чего ты взял-то? — не очень верит в эту версию Ряжкин.

— Шли бы за ящиками — знали бы, что нас тут трое, и знали бы точно, что мы из Второго полка, — объясняет Саблин. — Пулемётов бы больше взяли. Гранат серьёзных, а не той ерунды…

— Лодок бы взяли больше! — теперь Денис смеётся, он согласен с таким объяснением. — Народу больше.

Тут уже и Ряжкин хмыкает удовлетворённо:

— Хех… Да, наверное, всё-таки то блудные были, не думали, что наскочат на Второй полк.

— Второй полк — это да… — соглашается с ним Денис и тоже посмеивается.

А Аким Саблин приваливается к рундуку, закрывает глаза. Он думает малость поспать, пока рука болит, заспать боль, если, конечно, получится.А потом проснуться и покурить.

Продолжение следует.

10.04.24 Санкт-Петербург.