Год второго шанса

Глава 22

Иза

Может быть, это довольно мрачные мысли, но иногда я задаюсь вопросом, на что похожа смерть. Когда считала, что моя мама умерла, я часто об этом задумывалась. В своем творческом мышлении я представляла, что это тихое место, полное облаков из сахарной ваты и высоких замков, где все счастливы.

Но либо мое воображение подвело меня, либо я не умерла, потому что все, что я вижу, — это темнота, и все, что чувствую, — это боль.

Бип…

Бип…

Бип…

Мои веки распахиваются, и я вижу покрытый пятнами белый потолок и яркие лампы дневного света. Требуется мгновение, чтобы осознать, где я нахожусь, что лежу на очень неудобной кровати с пластиковой трубкой, через которую воздух попадает мне в нос.

— Ладно, я надеюсь, что это не рай, — бормочу я, поворачивая голову, чтобы оглядеться.

Большое окно, зеленая занавеска, капельница, пищащий кардиомонитор, и спящий Кай на деревянном стуле в самой неудобной позе, какую только можно было себе представить.

Я улыбаюсь при виде этого зрелища. Ладно, если Кай будет в моем раю, со мной все будет в порядке.

Но моя улыбка тут же исчезает, когда я вспоминаю все произошедшее острыми, жестокими фрагментами. Линн. Ее план убить меня. Огонь. Кайлер и Ханна помогали ей.…

Кардиомонитор реагирует на мой страх, усиливая писк. Кай начинает ворочаться, пробуждаясь от сна, и его веки приподнимаются. Увидев меня, он моргает еще и еще раз, прежде чем вскочить на ноги и броситься к моей кровати.

— Ты проснулась. — Его голос звучит хрипло, под глазами залегли темные круги, футболка и джинсы помяты, вся одежда сидит криво. Но на его лице появляется облегчение, когда он садится на край кровати и обхватывает мою щеку ладонью. — Как ты себя чувствуешь?

— Как будто кто-то использовал мои легкие в качестве боксерской груши, — хриплю я, мое горло горит. — Можешь дать мне воды?

Кай быстро наливает мне воды в стакан, и я выпиваю ее за считанные секунды, чувствуя себя так, словно могла бы выпить еще тысячу литров. Как только я выпиваю около трех стаканов, он возвращается на край кровати и берет мои руки в свои.

— Как твои запястья и лодыжки?

Я смотрю вниз на свои забинтованные руки, вспоминая, как сильно поранилась, когда, наконец, смогла снять веревку, буквально за несколько мгновений, как пламя охватило кровать. Еще две секунды, и я бы не смогла выбраться. Вот так. Две секунды. Такая маленькая разница между смертью и жизнью.

— С ними все в порядке, — честно отвечаю я. Потому что, хотя они и причиняют боль, эта боль не так сильна по сравнению с агонией, терзающей мое сердце.

Линн сделала это со мной.

Моя мачеха.

Из-за нее моя мама попала в тюрьму.

Мой отец помогал ей.

На глаза наворачиваются слезы, но я с трудом выдавливаю из себя:

— Линн?

Он крепче сжимает мои руки.

— Она под стражей. Ты в безопасности.

Я сглатываю огромный комок, застрявший у меня в горле.

— А мой отец?

— Он тоже под арестом... — Он проводит по сгибам моих пальцев. — Иза, не знаю, в курсе ли ты, но твой отец помог Линн скрыть убийство Джеймисона и обвинил в этом твою маму. Я не уверен во всех деталях, но знаю, что она во всем призналась полиции, когда они ее задержали… Думаю, что-то в том пожаре вывело ее из себя, и она потеряла те крохи здравомыслия, которые у нее еще оставались. Она призналась во всем, а это значит, что твоя мама будет оправдана.

— Линн, вероятно, сломалась из-за того, что убила своего сына точно так же, как пыталась убить меня, — говорю я, вытирая слезы со щек. Но из меня льется еще больше, и мои плечи вздымаются от рыданий.

Все это — пожар, признание Линн, то, что моя мама сможет выйти из тюрьмы, то, что она жива, — все это так сложно осознать сразу. Я едва могу дышать от боли, печали, ненависти и благодарности, которые бурлят во мне.

Кай обнимает меня.

— Ш-ш-ш… Все будет хорошо. Все закончилось. — Он позволяет мне промочить его рубашку своими слезами, прижимаясь ко мне так, словно я — самое дорогое, что есть на свете.

— Что еще случилось? И как долго я была без сознания? — бормочу я, уткнувшись ему в грудь, как только мои глаза немного высыхают.

— Ты то приходила в сознание, то погружалась в сон и так несколько дней. — Он откидывается на спинку стула и нерешительно смотрит мне в глаза. — Иза, думаю, ты знаешь больше о том, что произошло. Но я не думаю, что это хорошая идея — перегружать тебя сейчас… Ты через многое прошла… Какое-то время мы думали... — Его голос срывается. — Я не могу потерять тебя, ясно? Что бы ни случилось, что бы ты ни услышала, пожалуйста, обещай мне, что я не потеряю тебя.

Я хватаюсь за его руку, чувствуя причину его страха.

— Если все дело в том, что Кайлер помогал Линн, то я хочу, чтобы ты знал: это не твоя вина. Я не буду обвинять тебя в том, что сделал твой брат.

— Но как? — Он заглядывает мне в глаза. — Как ты вообще можешь смотреть на меня после всего этого?

— Потому что все, что ты когда-либо делал, это пытался защитить меня. Черт, ты даже вбежал в горящий дом, чтобы спасти меня. Серьезно, кто так делает?

— Любой на моем месте так бы поступил. — Он разыгрывает свой героизм, как будто это ничего не значит.

Я качаю головой, беря его за руку.

— Не делай этого. Просто признай, что ты крут, ладно?

Он слегка улыбается, но быстро угасает.

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что позабочусь обо всем. Ханна и Кайлер заплатят за то, что они с тобой сделали.

— Кай, я правда не...

Он прижимает палец к моим губам, заставляя замолчать.

— Знаю, ты этого не хочешь, но я настроен решительно. То, что они с тобой сделали… Им это просто так не сойдет с рук. — Он нежно целует меня в губы. — Я люблю тебя, Иза, и я буду защищать тебя, как и обещал.

Мой пульс подскакивает до небес, о чем незамедлительно сообщает кардиомонитор. Но все же я не могу не нервничать. Его слова подталкивают меня к краю, и на этот раз я готова совершить этот прыжок. Я просто молюсь всем звездам, чтобы мой парашют раскрылся — что Кай никогда не причинит мне вреда. Конечно, сейчас, возможно, не самое подходящее время раскрывать свои чувства, учитывая все обстоятельства. Но когда я лежала на той кровати, окруженная пламенем, я пообещала себе, что если выберусь оттуда живой, если у меня будет еще один шанс на жизнь, я скажу, что я чувствую. Не только Каю, но и всем важным людям в моей жизни. И буду делать то, что мне хочется. И перестану так сильно волноваться.

И просто буду счастливой. Потому что разве не в этом смысл жизни?

— Кай… когда я была… Что я хочу сказать... — Боже, Иза, соберись. Аплодисменты в мою честь. — Кай… Я люблю тебя.

Ух ты. Кто бы мог подумать, что, произнеся четыре простых слова, я почувствую себя так, словно только что спрыгнула со скалы.

Улыбка трогает его губы.

— Это правда?

— Ну конечно, я не шучу, глупый. — Я закатываю глаза, но волнуюсь, что, может быть, он передумал. Может быть, он меня больше не любит. — Я не разбрасываюсь словами на букву «Л» только для того, чтобы посмеяться.

— Знаю. — Он пристально смотрит на меня, оценивая. И вдруг он целует меня с такой страстью, что сердцебиение вновь усиливает звук с аппарата.

— О, боже мой, не могли бы вы двое прекратить это, — говорит бабушка Стефи. — Ты же на кислороде, черт возьми.

Мы с Каем отстраняемся, затаив дыхание. Я поворачиваю голову к дверному проему, и счастье переполняет меня.

Все, кого я люблю. Прямо здесь. Это именно то, что мне нужно.

— Извините, — говорит Кай, пятясь от кровати, как будто моя бабушка собирается напасть на него. — Я просто...

— Целовался с моей внучкой в больнице, — перебивает она его, упирая руки в бока. — Вам не удастся выкрутиться, молодой человек.

Он поднимает руки в знак капитуляции и опускается на стул.

— Извините. Я сяду и буду держать свои руки при себе.

— Хороший мальчик. — Она ухмыляется ему, но ее улыбка сменяется беспокойством, когда она поворачивается ко мне. — Как ты себя чувствуешь, милая?

Я пожимаю плечами, глядя на иглу для внутривенного вливания, воткнутую в тыльную сторону моей руки.

— У меня немного болят легкие. И запястья, и лодыжки тоже, но в целом я чувствую себя нормально.

Она садится на край кровати, а Индиго садится с другой стороны.

— Нет, милая, — говорит бабушка. — Я имею в виду, как ты себя чувствуешь эмоционально? Доктор уже проинформировал меня о том, как ты должна чувствовать себя физически. Боль будет еще некоторое время, но ты быстро поправишься. — Она опускает взгляд на мои забинтованные запястья. — Хотя они сказали, что у тебя останется несколько шрамов.

Я думаю обо всем, что произошло. О том, через что прошла, не только за последние несколько недель, но и за всю свою жизнь. Думаю о том, что я потеряла. Но потом вспоминаю, что у меня есть. Я жива. Меня окружают люди, которые любят меня. Мою маму выпустят из тюрьмы. Я с ней познакомлюсь. Я наконец-то узнаю о человеке, который привел меня в этот мир.

— Я думаю, со мной все будет в порядке, — говорю я своей бабушке Стефи.

Точно так же, как ожоги от веревки на моих запястьях со временем заживут, заживут и мои сердце и разум. Останутся ли шрамы? Да, определенно. Но Кай однажды сказал мне, что я сильная, и я действительно начинаю ему верить. Что я намного сильнее, чем мне казалось.

Но моя самая большая сила в том, что я не одна. Шесть месяцев назад я бы не смогла этого сказать. Шесть месяцев назад... Ну, на самом деле я не хочу сейчас думать о прошлом. Только о будущем. О том, чтобы стать лучше. О том, чтобы отпустить все плохое. Воспользоваться своим вторым шансом и убедиться, что я его не упущу.