Голем 100

Глава 10

— Тебе придется взять ее на себя, Гретх. Я не могу ее видеть. Не хватит духу.

Они шли по Пассажу — надежно охраняемому полицией длинному бульвару в Гили, с шикарными магазинами по сторонам. Здесь разрешалось передвижение только пешеходам. Допускались только покупатели с удостоверениями класса А.

Шима был очень расстроен. Гретхен пыталась успокоить его и удовлетворить свое любопытство.

— Ну что такое, малыш? У тебя что-то было с Ильдефонсой Лафферти? Да?

— Два года назад. Девушка из Ипанемы.

— Ипанема — это должно что-то мне говорить?

— Сотни лет назад был очень популярный шлягер о девушке на пляже, которая не смотрит на влюбленного в нее парня. Чудесная песенка.

— Ильдефонса тоже чудесная?

— Мне так казалось.

— Тогда почему этот crise de nerfs[25]? У тебя была куча баб.

— Все — до встречи с тобой, и не так уж и много.

— Ты и на других так же реагируешь? Не можешь, духу не хватит?

— Я их даже по именам не вспомню.

— Так что такого особенного в мадам Лафферти?

— Она меня убила.

— Это была любовь?

— Для меня — да.

— Так и осталось?

— Если я все еще умираю — это любовь?

— Любовь не должна убивать.

Некоторое время они шли молча, неторопливо пробираясь в толпе спешащих за покупками. Вдруг Шима заговорил — быстрым шепотом, отводя глаза, словно признаваясь в чем-то постыдном:

— В сороковых годах в Джонстауне… я был тогда ребенком…

— Джонстаун в сороковых? Тогда был пятый потоп?

— Ну да, но я о другом. Мой дед — я его звал Дедул — вдруг решил, что не доживет до того времени, когда я вырасту, и решил довольно зверским методом узнать мое будущее.

— Как?

— Он дал мне пятидесятифранковик. Золотой.

— Франки?

— Ну да, Дедул у меня был по французской линии. В те годы на золотой в пятьдесят франков можно было купить как… ну как на сто компьютерных кредитов сейчас. Для мальчика — целое состояние.

— А в чем же зверство?

— Монета была фальшивкой.

— Боже! А он знал?

— Ну ясно, знал. Он это сделал нарочно, чтобы посмотреть, как я поведу себя, когда обнаружу подделку: попытаюсь всучить ее, продать, обменять, стану просить у него настоящую монету, стукну на него куда следует, ну не знаю, что еще.

— И что ты?

— Ничего. Когда я понял, что его подарок — фальшивка, мне стало больно, я был разочарован, но так ничего с этим и не сделал. Я засунул монету в ящик и ничего о ней не говорил. Дедул очень расстроился. Он сказал: «Ah, le pauvre petit[26] никогда не сможет отражать удары судьбы».

Шима замолк. Подождав, Гретхен спросила:

— К чему это ты?

— Я размышлял. Я очень хотел, я верил, что Ильдефонса дарит мне настоящее золото, а в ответ я дарил ей все, что мог.

— Ну да, включая любимый бриллиант! — с ревнивой резкостью бросила Гретхен.

— Я стараюсь дать тебе больше, чем бриллиант. Я старался и ей дать больше, но она была как та фальшивая монета. Подделкой. Я ее тоже засунул поглубже в ящик. Я не могу достать ее снова.

— Так что, за этим блестящим, гениальным, остроумным фасадом — всего лишь бедный романтик, schnook[27]?

— Я не держу удар — потому и прячусь всю жизнь за стенами лаборатории. Есть только одна достоверная вещь в мире — Третий закон Ньютона о юморе. Для каждой шутки есть равная по величине и противоположно направленная боль.

Гретхен поцеловала его в щеку.

— Обещаю, что буду с тобой очень-очень добра и ласкова. Я беру на себя эту сучку Ильдефонсу.

— Она жесткая баба из Ипанемы, Гретх. Ее так просто не расколешь. Чувств у нее нет никаких, я-то знаю.

— Не мытьем, так катаньем я получу то, что нам нужно. А ты держи тот ящик запертым, ладно? Еще лучше — выброси ключ.

Ильдефонса Лафферти была готовой мишенью для атаки. Гретхен все поняла и спокойно поместила ее на полочку за один молниеносный взгляд, которым она ее царапнула — так, как могут только женщины. Крашеные ярко-рыжие волосы, хотя совершенно явно она была натуральной рыжей — об этом свидетельствовали и молочно-белая кожа, и брови, и ресницы] и холмик Венеры, просвечивавший сквозь прозрачное белое одеяние. («Выставилась напоказ! Дешевка!») Среднего роста. Аппетитная. Выпяченные сочные груди. («Ей бы сбросить пяток килограммов».) Самоуверенная. Вызывающая. Так и сияет — чем? («ChutzpahИ Отвратительная. Как Блэз только мог?..»)

— Ну? Что ты увидела? — с вызовом спросила Ильдефонса.

Гретхен приняла брошенную перчатку:

— Что ты — открытое приглашение насильнику.

— Спасибо, но лесть тебе не поможет. Заходи. Гретхен Бунн, не так ли? (О приходе Гретхен точно и внятно сообщила снизу охрана Оазиса.) Заходи же, Гретхен Бунн.

«Блэз прав — с этой штучкой будет нелегко».

Ильдефонса провела Гретхен из зеркальной прихожей в громадную гостиную странного и увлекательного вида. Повсюду были расставлены подсвеченные витрины, набитые удивительными собраниями солнечных часов, слуховых рожков, тростей, спичечных коробков с порнухой на этикетках, презервативов, посмертных масок, собачьих ошейников. Однако детали выглядели смазанными в присутствии самой обольстительницы. Ее полыхание затмевало все вокруг, о чем она сама знала очень хорошо. Гретхен, однако, получила удовольствие, видя, что, несмотря на ошеломляюще богатые природные дары этой fata Morgana[28], ей недоставало изящества движений. «Плохая координация, но, вероятно, не в постели».

Отвечая на предыдущее замечание Гретхен о насильнике, Ильдефонса сказала:

— Я их сначала заманиваю в лежачее положение, а обвинения откладываю на потом — если выступление не оправдает ожиданий.

— Вполне верю.

— Да уж, можешь поверить.

— И я уверена, что ты используешь самые высокие мерки.

— Почему бы и нет? Я это заслужила. — Ильдефонса равнодушно созерцала Гретхен. — А вот о тебе я бы сказала, что ты — открытое приглашение вьющемуся растению.

— Да, мне нравится, когда меня окутывают.

— Чем? Мужчиной? Женщиной? Бобами? Лозой?

— Мне никогда не удавалось словить кайф на хлорофилле. Только мужчины.

— Ну что ж, хорошо, что множественное число. Ты не безнадежна, госпожа Фунн.

— Нунн, Гретхен Нунн. Небезнадежна? По-твоему, я нуждаюсь в расширении кругозора?

— Твой кругозор необходимо разъянить[29].

— А, так ты знакома с жаргоном Гили.

— Достаточно, чтобы понимать, что к чему.

«Эти сексуальные потягушки ничего мне не дадут; она в таких делах собаку съела. Попытаемся подласт итъся».

— Это так справедливо, госпожаЛафферти, что я…

— Зови меня по имени, детка.

— Благодарю вас, Ильдефонса. Я пришла, чтобы разъянить мой кругозор.

— Ко мне? Извини, детка, но я не кайфую от лесбийских штучек.

— Нет, не в этом смысле. Я пришла к Венере-Ловушке за советом.

— Ловушке? Ну и нахалка! Да ты знаешь, что у этой рыжей красотки есть настоящие МОЗГИ!

«Ох/ Да она и по темпераменту настоящая рыжая! Берегись!»

Гретхен улыбнулась.

— Рыжее — это действительно красиво. Мне-то, хочешь не хочешь, приходится ставить на черное.

— Да уж. — Ильдефонса механически улыбнулась и вдруг запела — пронзительным, как свистулька из стручка, голосом: — «Только длинная, стройная, черная красотка для проповедника с Библией верная заводка…»

Гретхен с жаром захлопала в ладоши.

— Боженьки! Где ты подцепила это сокровище?

— От длинного стройного черного жеребца.

— Как это подходит мне! Спасибо. Знаешь, сегодня и вправду мой счастливый день. Я почувствовала, что так и будет, когда прямо с утра подряд выиграла трижды по шесть, ставя на черное.

— Трижды шесть — восемнадцать. Неплохой счет.

— А если шесть сотен и шестьдесят шесть?

Ильдефонса помотала головой.

— И не мечтай. Не родился еще жеребец, который пройдет такую дистанцию.

— Если кто и сможет, то только с тобой.

— Не ревнуй к более опытным, детка.

«Проехало. Я у нее не связалась с домом 666 в Адовых Вратах. Я сдержала обещание прикрыть Жгуна. Ну за дело — получим от нее, что собирались!»

— Нет, Ильдефонса, я не ревную. Просто завидую.

— Имеешь право.

— Мне не везет с мужчинами так, как тебе.

Ильдефонса фыркнула:

— При чем тут везение!

— Вот я и пошла за своим заветным числом в Гнойный тупик, номер восемнадцать, в аптеку Рубора Тубора.

— Какую аптеку? Рубор Тумор? Никогда не слышала — что за шкодное имя!

— Как так Не слышала, Ильдефонса?

— Я что тебе, деточка, вру?

— Нет-нет, погоди. Я попросила средство для воспламенения мужчин.

— Ты не шутишь?

— Нисколько. Рубор Тумор сказал, что такое средство они готовили для тебя.

— А уж это вранье! Я в таком не нуждаюсь. — Ильдефонса наморщила белоснежный лоб. — Какая-то дурацкая ошибка. Или они тебя просто поддели. Я никогда там не была. Я и не знала об этой аптеке, пока ты мне вот сейчас о ней не сказала. Над тобой подшутили, точно.

— Рубор Тумор уверял, что они состряпали для тебя сексуальное курение, от которого мужчины возбуждаются.

— Что такое? Какое сексуальное курение?

— Так они сказали, и поэтому я к тебе пришла… спросить, что это и как этим пользоваться… Мне любая помощь пригодится.

— Никогда в жизни я… — Ильдефонса замолчала на полуслове, задумалась и вдруг расхохоталась. — Ну конечно. Наверняка так и было — он сказал им, что курения для меня. — Она тепло улыбнулась Гретхен. — Спасибо тебе, я тысячу лет так не смеялась.

— Он? Кто, Ильдефонса? Я ничего не понимаю!

Рыжая красавица смягчилась настолько, что в ее чувствах произошел полный переворот и она сделалась почти ласковой:

— Не важно, кто, душка. Моя тайна. Но я могу сказать, что не собиралась приманивать этим курением мужчин. Требовалось средство для приманки… Нет, ты мне все равно так просто не поверишь. Я тебе лучше покажу. Сегодня слет в улье, и я тебя возьму с собой. Нас развлечет новое лицо, и, кто знает, ты, может быть, захочешь к нам присоединиться. У меня такое чувство, что ты как раз нам подходишь.

— Погоди, не так быстро. Что все это значит? Слет? Улей? Какое развлечение? Кому?

— Ты скоро все узнаешь, Гретхен, включая «сексуальные» в кавычках курения, — хихикнула Ильдефонса, — но пока никаких вопросов. Мы позавтракаем вместе и двинемся в улей.

Квартира была стильно и ностальгически обставлена в авангардистском коммунистическом духе, присущем Старому Нью-Йорку 1930-х годов. Целого состояния потребовала переделка под коммунальную квартиру с обшарпанным линолеумом на полу, фруктовыми ящиками и старыми бочонками вместо мебели — проект и исполнение фирмы «Антик-Пластик». Занавеси из дерюги на окнах, керосиновые лампы на подставках из стопок книг, дребезжащее пианино, старые кухонные столы из настоящего дерева, застеленные передовицами из «Дэйли Уоркер»[30]. На стенах кнопками приколоты плакаты с Марксом, Лениным., Кремлем и Московским университетом. Эта подделка под левацкий нищий быт стоила сумасшедших денег — не совсем улей, верно?

Дамы-пчелки уже собрались, когда Ильдефонса Лафферти провела Гретхен в гостиную. Их появление было встречено радостным изумлением.

— Нелли, душенька, ты привела новенькую! Просто чудно! Она будет с нами?

— Если захочет, Реджина. Это — Гретхен Нунн. Гретхен, это Реджина, наша Царица пчел (напротив номера квартиры внизу в холле значилось «Уинифрид Эшли»).

— Добрый день и прошу быть как дома, ЧК, — прозвучал дивный мелодичный голос Реджины. Это была крупная дама, аристократически изящная в своем просторном одеянии.

— ЧК? — удивилась Гретхен.

— Ах, простите меня, дорогая! Вы такая обворожительная Черная Красавица, что прозвище само вырвалось у меня. Позвольте представить вас новым подругам. С Нелл Гвин вы уже знакомы, разумеется. Эта дама — Мери Наобум, — Реджина указала на тоненькую девушку, светлые волосы которой были подстрижены как шлем, а фигура и ноги выдавали танцовщицу.

— Привет, ЧК, очень рада познакомиться, — отозвалась Мери.

К ним подошла маленькая плотная женщина с живыми голубыми глазами и аффектированными манерами.

— Я просто НЕ ДОЖДУСЬ, когда меня представят, ЧК! Я ДОЛЖНА пожать вам руку и поприветствовать вас! АХ! Ах! Ах! КАК, о как я по-РЫВ-иста!

— Сара Душерыжка, — усмехнулась Реджина, — наша несомненная дива. А вот эта дама — наша совесть.

Барышня Гули показалась Гретхен сошедшей со страниц «Алисы». Ее ну-такой-девичий лепет был очень мил и, похоже, помогал скрыть заикание.

— Как хорошо, что нас формально представляют, ЧК. Надеюсь, вы к нам присоединитесь. Новый человек заставит их вести себя прилично. У них ужасные манеры! А как они сквернословят!

— Да я и сама иногда прибегаю к жаргону улиц Гили, — с улыбкой отвечала Гретхен.

— ЧК, где вы раздобыли эту клевую tuta[31]? — властно вмешалась здоровенная мужеподобная тетка. — Моя гораздо хуже, а взяли за нее кучу денег. И уж в паху я ею все стерла!

— Прошу тебя, Ента, — взмолилась Гули. — Обойдемся без таких слов в нашей компании!

— Ты слышишь вполуха, — заметила Нелл Гвин.

Мери Наобум засомневалась:

— Вполуха или впахуя?

— Да, ты права, Нелл, звучит почти одинаково.

Реджина захихикала.

— Та, у которой непорядок с tuta, — Ента Калента. Она может попытаться тебя надуть. А это — наши близнецы, Угадай и Откатай.

Два одинаковых экземпляра одной женщины: жгуче-черные волосы, белая-пребелая кожа, точь-в-точь прекрасная рабыня-гречанка в «Монте-Кристо», — улыбнулись и кивнули Гретхен.

— Привет, ЧК. Я — Угадай.

— Вовсе нет, ты — Откатай. В эту неделю моя очередь быть Угадай. Привет, ЧК.

— Они меняются местами, — пояснила Нелл. — Я поспорила с Ентой, что мужья заметят подмену. Эти двое — идентичные близнецы, но они не могут оставаться идентичными в постели, верно?

— Разумеется, Нелл. Все женщины разные.

— Так я проиграла пари?

— Нет, пари отменяется.

— Почему?

— Психодинамика человеческого поведения. Мужья, наверное, уже заметили подмену, но им тоже это понравилось, поэтому они и держат язык за зубами. Гораздо более занятный вопрос, поделились ли мужья тем, что знают о подмене, друг с другом, но тут я пас.

Нелл Гвин с ужасом взглянула на Гретхен:

— Реджина, на помощь! Я привела в улей интеллектуалку!

— Но это же прелестно! Располагайся уютнее, ЧК. Познакомимся поближе. Пи-девка, где кофе! — И вновь повернувшись к Гретхен: — Очень удачно, что появился кто-то со свежими мозгами, потому что мы уже выдохлись — нам не придумать, чем развлечь себя.

— Она из-за этого и пришла, Реджина, — чтобы разузнать об одной из наших игр.

— Вот как? О какой же?

— Она еще не знает — я привела ее, чтобы все ей показать.

— Что-то сложновато, — усмехнулась Реджина. — ЧК, наверное, будет лучше, если ты сама пояснишь.

Гретхен заколебалась: продолжать легенду, которую она преподнесла рыжей, или сказать правду. Победила ложь.

— В Гнойном тупике есть аптека «Рубор Тумор».

— Это опять грязные слова? — осведомилась барышня Гули.

— Почему вдруг? — опешила Нелл.

— Мне кажется.

— Ты не так уж не права, Гули, — засмеялась Гретхен. — Рубор и тумор ассоциируются с чем-то упругим или тугим — «тургор», другим словом.

— Какой ум! Потрясающе!

— Кто-нибудь знает слова, которые употребляет

ЧК?

— Не имеет значения, — улыбнулась Гретхен. — У меня слова иногда просто сами выскакивают — непонятно как, и я их тоже не понимаю. Может быть, у меня есть неведомый близнец, и, как только я отвлекусь, она начинает действовать.

— Ах, она мне нравится! ОЧЕНЬ! У нее душа настоящего художника!

— А ТЫ говоришь ЕМУ такие слова за моей спиной? — выпалила Угадай (или Откатай) в лицо Откатай (или Угадай).

— А вот и кофе, — тактично прервала их Реджина, когда служанка Пи-рожа вкатила столик на колесах. — Сначала гостье, Пи.

Столик подкатили к Гретхен. Она взглянула и замерла от восторга — центр стола украшала глыба чистого льда с заточенной внутри розой. Когда она получила свой кофе, столик подвезли к Реджине, которая изящно коснулась ладонями поверхности льда, а потом обсушила руки салфеткой. Лишь после этого она приняла чашку с кофе.

Гретхен с трудом удержалась от восклицания. «Так это полоскательница! Фантастическая роскошь! — подумала она. — Хорошо, что Блэза здесь нет — он бы просто с ума сошел!»

— Ну а теперь, милая ЧК, что там за таинственная и сложная история с аптеками и забавами?

— Пустяки, Реджина. У Рубора Тумора делали экзотическое курение для вашей Нелл Гвин. Я поспешно заключила, что экзотическое — значит, эротическое, и пришла ее расспросить об этом сегодня утром.

— Но зачем тебе, ЧК?

— Ей кажется, что у нее с этим трудности, Реджина.

— С чем? С сексом, Нелл?

— Так она думает.

— Такая Черная Красотка, как ты, ЧК? — вмешалась Ента. — Да я бы махнулась…

— Нет, Ента, не сейчас, милая, — прервала ее Реджина. — У всех нас есть свои личные проблемы, и не надо вмешиваться. Что случилось дальше, ЧК?

— Нелл засмеялась и сказала, что курение было не для привораживания мужчин, а совсем для другого, но не сказала — чего. Потом она накормила меня чудесным завтраком и привела сюда, чтобы я узнала обо всем сама.

Реджина тихо засмеялась.

— Ну конечно, для призывания Дьявола.

— Как? Дьявола?

— Я же говорила, что ты мне ни за что не поверишь, — сказала Нелл.

— Мы так развлекались, ЧК. Пытались вызвать Дьявола всякими сатанинскими песнопениями и обрядами. Мы прочитали все злокозненные книги и выучили наизусть разные чудовищные заклинания. Нелл добыла нам все зловония — среди них и то курение, — и [мы снова и снова пытались…

Барышня Гули скривила личико.

— Хуже всего была эта мерзкая Десница Славы, ЧК. Грязь! Непристойность! Рука казненного преступника, в которой зажата свеча из жира дэ-йе-вэ-и-це-ы. Фу!

— Это все, Реджина? Просто вы развлекались, пытаясь вызвать Дьявола?

— Все, ЧК.

— А курением вы хотели его привлечь?

— Да, наряду с другими сценическими эффектами. — Реджина шутливо надула губки. — Сколько труда — и все зря!

— И вас было только восемь?

— Да, если не считать Пи. Она отказалась участвовать. Перепугалась, наверное. — Реджина снисходительно улыбнулась. — Люди ее класса все еще подвержены старинным предрассудкам.

— И у вас никого не было в гостях?

— Нет, никого — мы не зовем посторонних на наши игры.

Гретхен приветливо улыбнулась.

— Ну и как результат? Был ли явлен вам Сатана?

— Нет, ЧК, ни малейшего признака чего-то такого. Сара, правда, утверждает, что ей стало не по себе при чтении заклинания-Призыва.

— НЕ «не по себе», а «сама НЕ СВОЯ»!!! Огромный и туманный знак высокой страсти, как у Джона Китса.

Гретхен заколебалась, но решила рискнуть. Дамы-пчелки так открыто выказывали свое дружелюбие… Она поджала губы и сурово покачала головой.

— Знаете что, — веско уронила она, — мне что-то не верится.

— Что не верится, душенька? — спросила Реджина.

— Что все ваши усилия ничем не кончились — экзотически или эротически. В составе курения столько затейливого и дорогого, что уж кого-то вы должны были вызвать, пусть даже не Сатану.

— Если она говорит то, что я думаю, — начала Нелл Гвин, — то мы раздели бы мужика догола и…

— И все, Нелл, — твердо сказала Реджина. Она снова повернулась к Гретхен: — Хорошо бы, ЧК, но ничего у нас не вышло. Ничегошеньки.

— УВЫ! Ах! Горе нам!

— Вы уверены, Реджина?

— Совершенно уверена.

— И мы все подтвердим.

— Угадай и Откатай не в расколе.

Неясные конструкции и образы зароились в сознании Гретхен — заявил о себе архитектонический инстинкт… Восемь дам были такими миленькими, занятными, любезными, но что за этим скрыто? «Третий закон Ньютона, любезно предоставленный нам Блэзом Шимой, — подумала она. — На любое очарование есть равное по величине и противоположно направленное — что?»

Вслух же она сказала:

— А знаете, Реджина, я бы хотела это увидеть своими глазами.

— Наш нечестивый обряд?

— Да, понаблюдать за вами.

— Но это же просто развлечение, ЧК.

Гретхен сказала с ударением:

— Это, видите ли, может оказаться гораздо серьезнее, нежели просто забава.

— Ну что за ерунда!

— Нет-нет, послушайте, все послушайте! Может быть, что-то и происходит, но вы этого не замечаете, потому что слишком увлечены самим ритуалом. Как говорится, помните, что за деревьями не видишь леса. Ну дайте же мне посмотреть со стороны!

Барышня Гули начала заикаться от смущения:

— Р-реджина, м-мы же не хотим, ч-чтобы нас видели п-п-посторонние!

— ЧК не совсем посторонняя, Гули. Она наша новая подруга… очень simpatico[32]…

— Нам она всем очень нравится и мы принимаем ее как свою.

— Д-да, конечно. Л-ладно. Н-но она н-новенькая, и м-мы все б-б-будем стесняться.

— КТО? Я? С-А-Р-А будет стесняться?! НИКОГДА!

— Но, Сара, может быть, Гули и права! — примирительно сказала Реджина. — Тем не менее, возможно, ЧК тоже права. Мы слишком были поглощены самим ритуалом, чтобы обратить внимание на результат.

Нелли Гвин усомнилась:

— Вот уж не думала, что Дьявол проскользнет тишком, как сопляк, засидевшийся у подружки. Мне казалось, что он появится с помпой, будто щеголь эпохи Регентства, с циничным смехом на устах, в дыму и пламени.

Гретхен ответила с улыбкой, чтс Сатана, наверное, сам выбирает, как ему являться.

— ЧК права, п-р-а-в-а, ПРАВА! Незаметное появление — очень СЦЕНИЧНО!

Ента проворчала, что от еврейских слов сзаду наперед точно можно оглохнуть и ослепнуть.

Двойняшки снова присоединились к большинству:

— ЧК права, Реджина. Мы так захлопотались, что ничего не замечали вокруг. Голосуем за назначение ее наблюдателем.

— Так не получится, Угадай.

— Я Откатай!

— Ну разумеется. Извини, милочка. ЧК должна принять участие в обряде, чтобы нам не было неловко. Но все роли уже распределены.

В напряженном молчании слышно было, как у всех завертелись шестеренки. Внезапно Сара Душерыжка величественно выпрямилась во весь рост, как статуя Правосудия (правда, без повязки на глазах и весов). Гретхен с трудом удержалась от смеха, и Реджина подмигнула ей.

— Дамы, внемлите! ВНЕМЛИТЕ ВСЕ!

— Осторожно с лампой, Сара.

— Я! нашла реш-ше-ени-и-е нашей П!РЮ!Б!Л!Е!М!ЫП

— Не заставляй же нас ждать.

— А ЧЕМ, я вас умоляю, будет Т-Е-А-Т-Р без напряженного 0!Ж!И!Д!А!Н!И!Я? Вот в чем божественная пытка! Но — в сторону. Вот мое решение. Пусть ЧК держит эту (Бр-р!) «Десницу Славы» (Тьфу!) Ну, mesdames, что вы на ЭТО скажете?

Дамы разразились аплодисментами.

— Браво, Сара, — рассмеялась Реджина, — ты нашла ответ. А теперь все — мы должны серьезно и сосредоточенно предаться злу. Пи-девка! Убери со стола. Достань пентакль, свечи и вонизмы. Мы опять станем призывать Дьявола.