Голем 100

Глава 14

Субадар Индъдни вошел в Первую комнату для допросов. Там было тепло и темно. Доктор Блэз Шима в уютной пластиковой утробе слабо светился в темноте, накачанный успокоительными, голый, свернувшийся в позе зародыша. Играла убаюкивающая музыка, в ритме которой слышалось спокойное биение сердца. Следователи не выкрикивали вопросы ему в уши; напротив того, голоса их, раздававшиеся из темноты, были по-матерински мягкими, вплетались в общую картину уюта и покоя.

— Мы любим тебя, малыш.

— Весь мир тебя любит.

— Так тебе хорошо, так тепло, так безопасно.

— Ты нам можешь все рассказать.

— Скажи мамочке.

— Что тебе сделала Интра-Национальная Картель-Ассоциация?

— Зачем ты искал девственницу?

— Разве какая-нибудь девица может в таком признаться?

— Скажи нам.

— Скажи мамочке.

— Откуда у тебя шутихи?

— Ты их сам сделал?

— Скажи нам, малыш.

— Схватка воздушных змеев — это, наверное, здорово!

— Ты говорил с этими людьми?

— Что ты им сказал?

— Расскажи все мамочке.

— Ты что, не знал, что статую Свободы давным-давно свезли в металлолом?

— И остров Бедлоу тоже продан.

— Что тебе было нужно?

— Скажи мамочке.

— Ты от кожи балдеешь?

— А при чем тут чернила?

— Чего ты добивался?

— Ты ведь знаешь, верно, как выглядит голая девушка?

— Все знают.

— Так чего тебе было нужно от той покойницы?

— Скажи нам.

— Ведь все потому, что ты любишь девушек?

— А зачем их красить в черный цвет?

— И почему ты так ненавидишь свою работу?

— Или ты ненавидишь «ФФФ»?

— А может, тебя воротит от науки? Скажи нам, малыш.

— Может быть, он ненавидит сам себя.

— Ты поэтому собрался в космос, а, малыш?

— Скажи мамочке. Ничего не бойся. Тебя ни за что не накажут.

— Очень занятное музыкальное представление ты устроил.

— Но у тебя не только с цветом не в порядке, тебе еще и медведь на ухо наступил.

— Все равно, мамочка тобой гордится.

— Только расскажи, зачем ты все это проделал.

— Малыш, ведь не положено трахать девок прямо в супермаркете.

— Тебя все любят, но это уже слишком.

— Или это было тайным посланием?

— Скажи нам.

— Ну как мог к тебе в Оазис попасть слон?

— Тем более — к тебе в кровать!

— Глупый малыш!

— Ты же не думал, что сумеешь сам опрокинуть ту цистерну для воды? А? Ведь не сам же по себе!

— Конечно же не думал.

— Тогда чего же ты на самом деле добивался? Может, это был сигнал для ООП?

— Скажи нам, малыш.

— Скажи мамочке.

— Скажи нам.

Шима не откликался. Он плавал в утробе, уткнув голову в колени, обхватив себя руками, совершенно неподвижный.

Субадар Индъдни вздохнул, повернулся и вышел так же тихо, как и вошел. Он отправился во Вторую комнату для допросов. Все в ней было точно таким же, как и в Первой комнате, за исключением того, что тихие голоса звучали по-отечески, а в пластиковой утробе был другой обитатель — Гретхен Нунн.

— Мы любим тебя, детка.

— Весь мир тебя любит.

— Как тебе хорошо, как тепло, как безопасно!

— Вот ты нам все и расскажешь.

— Можешь все рассказать папочке.

— Ты ведь знаешь, мы любим игрушки.

— И они нас любят.

— Так что ты пыталась сделать в той игрушечной лавке?

— Что, тащатся теперь от какой-то новой дури, а мы не знаем?

— Скажи нам, детка.

— Расскажи папочке.

— Ты себя дурно вела в музее.

— Папочка тебе тысячу раз наказывал не трогать то, что не твое.

— Так зачем ты это сделала?

— Малышка, ты знаешь, что у тебя расцветка, которая не годится для татуировки.

— Ну, так что тебе было нужно? Тот мужик — толкач?

— Ты же знаешь, что бесполезно пытаться завести плакат.

— Да ему это и не надо.

— Так зачем стараться?

— А может быть, ты подавала тайный знак неизвестному лицу… или лицам?

— Скажи папочке.

— С чего ты взяла, что способна спеть главную партию в той опере?

— Или у тебя зуб на Армию Оледенения?

— Ты же знаешь наверняка, что нам нужно чем больше духов — тем лучше?

— Так зачем перекрывать их источник?

— Или у тебя зуб на «ффф»? Скажи, почему?

— Какая у нас девочка славная, какая умница — разукрасила к Рождеству всю площадку для запуска ракет!

— Только вот рождественские цвета больше не красное с зеленым.

— Теперь принято черное с белым. Что ты имеешь против черного цвета?

— Ты сама черная? Ты этого стыдишься?

— Почему ты не дала этому чудику нагнать себя в супермаркете?

— Раньше-то ты ему все давала.

— А почему не в этот раз? Скажи нам.

— Скажи папочке.

— Скажи, что ты имеешь против звездных сапфиров?

— Ты что, вообще ненавидишь звезды?

— Или это тайный код?

— А где ты выучила эту похабель на латыни?

— Или это снова код?

— Скажи нам, детка.

— Скажи папочке.

— Скажи нам.

Никакого отклика от Гретхен Нунн.

Субадар Индъдни вздохнул опять, повернулся, вышел и направился в свой кабинет в здании участка.

Нельзя сказать, чтобы для высокопоставленного чиновника это был обычный кабинет. Индъдни удалялся от горячечного безумия Гили в чистоту Японии: натертые полы из тиковых досок, ничем не закрытые; неброские шторы; удобная, не бросающаяся в глаза мебель черного дерева. Никаких столов для заседаний — в центре комнаты выложенное черепицей углубление для жаровни. По краям и рассаживались приглашенные

Индъдни на совещания и он сам — свесив ноги навстречу приветливому теплу. Ничего удивительного, что сотрудники субадара обожали даже разносы в кабинете начальника.

Самым, наверное, примечательным объектом во всей этой японской фиговине был тот, что возвышался на фоне задрапированных окон: полутораметровый ствол кедра, обветренный, сучковатый и узловатый. Его поверхность, гладкая, как слоновая кость, так и притягивала к себе. Даже Индъдни не мог удержаться, чтобы не гладить его, чем он сейчас и занимался.

Наконец он заговорил:

— Итак, будьте любезны? Отзываются или?

В кабинете никого не было, но бесплотный голос ответил:

— Никакого отклика, хозяин.

— Даже обычных отрицаний?

— Нет, хозяин.

— А что есть и есть ли что-то?

— Ничего, хозяин. Полнейший вакуум. Оба, похоже, в отключке.

— Весьма удивительно. Вы придерживались стандартной процедуры при допросе?

— Мы не ограничились только этим, субадар. Мы опробовали все новшества, какие смогли придумать.

— И все тот же провал, отрицательное ничто?

— Мне очень жаль, хозяин.

— Нет, не сожалейте, нет. Весьма интересно, весьма привлекательно — это дополнит головоломную загадку чудовищного Сторукого. Любезно оденьте… Что это? Смех?

— Извините, хозяин. Я просто вспомнил, в каком виде они объявились здесь, в участке.

— А, да. Согласен. Весьма неожиданное и занимательное пришествие. Для некоторых. Так. Любезно оденьте их, приведите в сознание происходящего и доставьте ко мне.

Блэз и Гретхен довольно твердо держались на ногах, входя в кабинет Индъдни, но бодренькими их никто бы не назвал. В них проглядывало смятение людей, пришедших в себя в чужой обстановке без малейшего представления о том, кто, что, когда, где, почему.

— Мои приветствия, — встретил их Индъдни. — Хорошую вы задали гонку злому шерифу по лесам господина Шервуда[56]. Очень мило от вас набраться времени заглянуть ко мне в крайнем конце.

Они тупо уставились на него.

Индъдни указал на углубление с жаровней.

— Не присесть ли нам и пообщаться согретым?

— Послушайте… — начал было Шима.

— Или предпочитаете подкрепиться прежде? У вас был такой вечер, полный хлопот.

— Послушайте… — снова начал Шима, но тут вмешалась Гретхен.

— Хлопотный вечер, субадар? Но ведь еще не вечер? Сейчас не позднее пяти-шести часов, верно?

— Вы так полагаете, мадам?

— Не сомневаюсь.

— Вы так представляете себе положение дел?

— Разумеется.

— Послушайте, — в третий раз начал Шима. — Я хочу знать, какого дьявола мы делаем в участке и как мы сюда угодили из моей лаборатории. Это что, очередные ваши штучки?

— Или зверства полиции, да? — улыбнулся Индъдни. — Весьма любопытное состояние недоумения. Идите сюда, погрейтесь и расскажите мне, почему сейчас не может быть позднее, чем пять или шесть часов пополудни.

— Потому что мы не больше часа, как пришли в лабораторию Блэза.

— О да. В комплексе «ФФФ». Позволяется ли уяснить, где вы обнаружили доктора Шиму, мадам? Вы можете припомнить, что сообщили мне о его исчезновении.

— Ну да. Несколько часов назад. И вы по вашему «секретному» коду НЕМО передали приказ о немедленном задержании — хотя я протестовала.

— А что можно мне было сделать? Однако вы нашли его раньше моих патрульных. Где?

— В моей квартире.

— Невредимого и в здравом рассудке?

— К чему этот вопрос? — Голос Гретхен стал напряженным.

— А разве не таково обычное состояние, в котором мы все надеемся застать разыскиваемых особ? — Медовый голос Индъдни опять источал опасность. — Здравыми и невредимыми, не так ли?

— Здравым и невредимым, именно так.

— Но мне вы не сообщили о своей находке, невзирая на сильное волнение/ прежде. Почему, мадам?

— Потому что… Потому что у нас оказались более срочные дела.

— Уточните природу таковых.

— Полетать с прометием.

— Ах вот. В надежде навестить тот Инфра-мир, который вы так красочно напридумывали.

— Я тоже не поверил ей, — вмешался Шима. — Я соглашался из вежливости. Но это вовсе не выдумка, Индъдни. Его существование — это факт, холодный неприкрытый факт. Или мне стоит сказать, что это — жареный факт, потому что это нечто запредельное! Бред собачий!

— И все это когда?

— Не больше часа назад. — Шиму бросило в жар от возбуждения. — Это открытие станет новой вехой в истории, дайте мне только записать его и опубликовать. Его назовут синдромом Шимы или эффектом Нунн, не знаю. Мы вкатили себе внутривенно по миллиграмму Рт у меня в лаборатории. Выбрали одни и те же вены, чтобы совпал временной интервал погружения, и прометий свалил нас за считанные секунды. Действие потрясающее, субадар! Небывалое! Этот треклятый Фазма-мир — существует! Не знаю, может быть, глубоко под всем внешним живет целая, мать ее, Фазма-цивилизация. Мы были там (где бы это ни было) слишком недолго, чтобы проводить исследования.

— Вы и вправду так полагаете, доктор Шима?

— Полагаю? Черт возьми, субадар, я это знаю\

— Вы были вместе в этом Подмире, о котором говорила мадам?

— Вместе, но не так, как это понимают в нашем Надмире.

— И сколько продолжалось?

— Трудно сказать. У нас исчезло всякое чувство времени и пространства. Но миллиграмм прометия не мог долго нас держать. Я бы сказал, минут двадцать, а, Гретхен?

— Ближе к получасу.

— И все это время, где находились вы… как вы говорили, доктор?., если в нашем Надмире?

— В моей лаборатории в «ФФФ».

— То есть, — пояснила Гретхен, — там находились наши тела, субадар. Я же говорила вам, что мы уйдем из Гили, не уходя, — так и было.

— Нет, так не было, — отчетливо произнес Индъдни.

Гретхен затаила дыхание, потом выпалила:

— По-вашему, мы лжем?

— Нет, — тихо и определенно ответил Индъдни. — Нет. Я думаю, что вы обезумели, оба… Прометий свел вас с ума. Очевидно, это вещество безмерно опасно.

— Что? Как? Почему вы…

— Любезно послушайте. Пять часов пополудни было вчера. Сейчас уже сегодня — седьмой час утра. Ваши полчаса продолжались двенадцать часов.

— Но… нет, это невозможно!

— И я могу представить отчет о том, как вы провели большую часть этого времени. Были разосланы патрули, была тревога по коду НЕМО. Были постовые, и отовсюду поступали рапорты о ваших безумных выходках по всей Гили.

— Но мы же никуда не выходили, — запротестовала Гретхен. — Наши тела не покидали лаборатории Блэза!

— Нет, оба вы выходили.

— Это и в самом деле ваши штучки, Индъдни.

— Честью своей заверяю, доктор, это не так.

Оба они знали, что Индъдни — человек чести. Они ошарашенно замолчали, уставившись на него с немым вопросом в глазах.

— Угодно ли выслушать рассказ о том, как вы провели эти выпавшие двенадцать часов?

Оба не смогли сказать ни слова в ответ.

Тогда Индъдни продолжил. В рассказе его, предупредил он, может нарушаться последовательность времени и места. Возможно, какие-то события оказались вне поля зрения его сотрудников, которые с огромным трудом могли угнаться за непредсказуемыми похождениями двух безумцев.

— Один из сотрудников, шахматный чемпион по участку, сообщил, что ваши перемещения напоминали ходы коня в тороидальных шахматах.

Начинаем в пять часов пополудни вчера. Имело место следующее: мадам ворвалась в помещение игрушечной лавки и попыталась подбить игрушки на бунт против детишек. Слышали, как она уговаривала плюшевого страуса: «Убей же, малыш, убей! Пристукни этих ребятишек!»

В это же время доктор занимался поисками девственницы в комплексе помещений Интра-Национальной Картель-Ассоциации. Сильно озадачившись, я наконец понял, что первые буквы названия компании образуют существительное ИНКА. Доктор Шима, очевидно, намерен был принести жертву ацтекским богам, вырезав сердце у невинной девы. Вместо ритуального ножа он размахивал линейкой с метрическими делениями.

Засим: доктора Шиму обнаруживают в недрах плотины Гудзон-Адовы Врата, провозглашающего свое намерение взорвать всю махину, которая, цитирую, «есть алчное надругательство над экологией побережья». В качестве взрывного устройства он поджег трехметровую змею из китайских шутих и в последовавшем смятении скрылся.

Госпожа Нунн далее объявилась в Художественном музее Гили, где она вызвала потрясение у множества серьезных студентов и ученых, перебегая от статуи к статуе, хватая мужские фигуры за гениталии и жалуясь, что они такие холодные. Она избегла задержания, швырнув фиговый листок в лицо охраннику.

В Центральном парке доктор Шима с помощью змея-убийцы пытался уничтожить других змеев, которых пускали там дети и взрослые. По счастью, хвост его змея был оснащен не опасными лезвиями, как бывает в таких случаях, но механической электробритвой. Далее он появился на острове Бедлоу, полный решимости забраться на макушку несуществующей статуи Свободы и возжечь заново ее факел. Вам известно, полагаю, что остров был продан Лиге защиты животных, и на нем содержат приют для бездомных кошек и собак. Лига дурно восприняла пылающие горючие материалы в руках доктора. Животные отнеслись к этому не лучше.

Затем вы под ручку ввалились в салон модного татуировщика и потребовали, чтобы он сочетал вас браком, утатуировав вас в одно целое. Когда бедняга попытался объяснить, что не имеет права никого и никаким образом поженить, вы свалили его на пол, где пытались нататуировать на его и так полностью покрытом рисунками теле буквы Б-Ы-Д-Л-О, одновременно распевая песенку: «Отведи меня, Уолтер, к алтарю, покажу татуировочку свою!»

Доктор Шима далее был замечен в центральном морге Гили, где он вступил в ожесточенную перепалку из-за девичьего трупа с известным некрофилом. Доктор Шима, кажется, желал произвести вскрытие и осмотр ее внутренних органов: он сокрушался, что никогда не занимался патологоанатомией — ни в Принстоне, ни в МТИ, ни в «Дхоу Кемикл». У другого господина, уже уплатившего за труп, были иные виды. Чрезвычайно неприятная стычка.

Мои сотрудники далее сообщили, что вы, мадам, самым непотребным образом терлись пахом о трехмерный плакат на трех щитах. Плакат рекламировал средство от бессилия «Подъем!», изображая нагого мужчину в состоянии «до» и «после». Ваши ухаживания были направлены целиком на господина в стадии явно «после», с привлекающим внимание живой окраской и заметно больше натурального размера органом.

Доктор Шима тоже в это время поддался любовному пылу. Он носился туда-сюда, срывая одежду с проходящих дам, обрызгивая их черной краской и распевая: «Черных трахать хорошо! Черных трахать хорошо!» Весьма удивительно, поскольку все дамы были черными от природы.

Мне не доложили, как вы, госпожа Нунн, обзавелись гримом, но в помещении «ВГА», принадлежащей Армии Оледенения, вы появились в полной клоунской раскраске и нагло пытались пролезть в их постановку оперы «Паяцы» в обработке Скрябина-Финкеля, утверждающей, что ревность нарушает предопределение Господне. Вы все время рассыпались верхним «до» в подтверждение вашего дарования, что побудило множество бродячих собак поднять вой.

После нового хода коня оперативники разыскали вас обоих в комплексе «ФФФ». Вы подвергли разгрому лабораторию доктора Шимы — целью было смешать все химикаты и реагенты в гигантском цилиндре, похищенном с рекламы земляных орешков. Произведен был крайне дурной запах. На одной стене пальцем в перманганате калия (КМ_п0⁴) было написано: «УБИВОНЬ — ДУХОВИЛОВКА ВОНЮЧЕЛОВЕКА!»[57]

На Стэйтен-Айленде доктор Шима привязал себя к ракете-носителю на Сатурн и упрашивал госпожу Нунн чиркнуть спичкой, поджечь ракету и запустить его в открытый космос. Мадам, однако, была слишком занята — из распылителя украшала бетон стартовой площадки рождественскими призывами в красной и зеленой красках, вслух рассуждая о том, что чуждым обитателям далеких звезд легче будет понять послание, содержащееся у Луки, гл. II, ст. 14, чем Е = Мс[58] или даже 1 + 1=2.

Поисковый патруль далее обнаружил, по их словам, заговорщиков, явившихся непрошенными на официально разрешенное сборище Черного Ку-Клукс-Клана, где вы загасили их священную пылающую мандалу, причем на крайне скатологический манер; далее вы пустились в импровизированное представление классической оперы «Порги и Бесс»². Непредубежденные свидетели охарактеризовали выступление как попросту жалкое.

Все еще вдвоем, в нечестивом единении (моими словами) вы были замечены в маркетоне, где доктор

Шима гонялся с явно плотскими намерениями за визжащей и хохочущей госпожой Нунн. Вы забрасывали даму, доктор, фаллическими символами: спаржей, сельдереем, бананами, шампиньонами и сосисками. Для того чтобы окружающие не обманулись насчет ваших намерений, вы сопровождали метательные снаряды непристойными яркими описаниями.

Здесь наблюдается некий пробел в ходах коней, но вы, похоже, снова расстались. За мадам гонялись по всему Пассажу, где она громила витрины со звездными сапфирами и обличала мерзость общества потребления, возглашая: «Суета сует и все — суета». Доктор Шима вторгся в родильный дом Равных Прав, где воспрепятствовал приему нескольких родов, чем угрожал жизням рожениц. Он вопил, что его обрюхатил слон и ему срочно необходим аборт.

Вы, госпожа Нунн, укрылись в церкви Всех Атеистов, где вам удалось шокировать тех немногих неверных, которые понимают латынь, громогласно распевая следующие стихи: «Otualingula, usque perniciter vibrans et vipera. О tuae mammulae, mammae molliculae, dulciter turgidae, gemina poma»[59]. Постыдились бы, мадам!

А вы, доктор Шима, вскарабкались на крышу Оазиса по соседству с правлением ООП и пытались голыми руками опрокинуть двухтонный дождевой бак на вершину пирамиды ООП. Слышали, как вы завывали: «Она может войти к вам, но не наоборот!» Ну что же это, доктор!

И завершающий акт безумия: вы двое ворвались в наше управление, вытащили меня из кабинета и пытались побить камнями за то — вашими словами, — что я гнусный колдун, своими чарами вызвавший Голема¹⁰⁰. К счастью, на вооружении у вас были только магические жабьи камни, по верованиям древних чародеев, находимые в мозгу у жаб и разрушительные для всякого зла. Убить ими нельзя. Очень неприятно, правда, что вы позабыли добыть камни из жаб.

Субадар Индъдни остановился, улыбнулся, перевел дух и подошел к стволу, где остановился, рассеянно поглаживая его. Воцарилось молчание.

Затем Шима хрипло осведомился:

— Мы творили все это безумие?

— Возможно, и не только это, — тихо подтвердил Индъдни.

— Все двенадцать часов?

— Очень странно действует ваш прометий, доктор. Кстати говоря, могу ли я предложить, чтобы вы и госпожа Нунн согласились в самом ближайшем будущем на медосмотр. Прометий все-таки радиоактивен, хотя в отчете не сообщали, чтобы вы светились в темноте.

— Я знаю, — буркнул Шима. — Это был осознанный риск.

Гретхен сказала:

— Ну что делать? Плакать или смеяться?

— Ни то, ни другое не поможет, мадам. Гораздо важнее узнать, как и почему вы делали то, что делали.

— Так вы верите нам, что мы ничего этого не знали и не помним, господин Индъдни?

— Я следил за выражениями ваших лиц во время своего повествования. Да, я верю. А теперь, согласитесь ли вы вместе со мной поискать выход из тупика? — Индъдни вернулся к жаровне с углями и уселся на краешке. — Прежде чем ответить, позвольте мне заверить вас, что официально я вам ничем не угрожаю. Ваши нелепые поступки были не более чем мелким хулиганством, последствия которого легко устранить, честно заплатив потерпевшим, в чем, я уверен, вы не откажете. Участок не будет рекомендовать Законникам возбудить дело. Все равно вас сейчас не наказать, потому что завтра первый Опсдень недели Опс. Нет, меня волнует только Сторукое чудовище, а я убежден, что вы глубоко и тайно с ним связаны. Вы по-прежнему стоите на том, чтобы хранить свой секрет? У вас есть такое право, но в этом случае мы и заходим в тупик.

Гретхен наконец промолвила:

— Думаю, что пора открыть карты, Блэз.

— Я и раньше хотел, но ты меня остановила.

— Время было неподходящее. А теперь настал момент истины.

— О чем умолчим?

— Ни о чем.

— Твое «секретное оружие»? Господин Хоч?

— Ни о чем.

— Тогда пропали наши карьеры.

— Нет, если можно доверять субадару.

Индъдни тихо осведомился, идет ли запись.

Бесплотный голос ответил утвердительно.

— Прекратите, пожалуйста. Дальнейшее собеседование только для моих ушей — под мою личную ответственность. На этих словах вы прерываете запись.

— Да, хозяин. Десять-четыре[60].

Гретхен поблагодарила Индъдни взглядом.

— Вы так милостивы, субадар!

— Это вы, мадам, оказали мне честь. Итак…

И тут они рассказали ему все, как на духу. Индъдни проявил высшую любезность, отказавшись на это время от своей бесстрастной маски и позволив изумлению, безнадежности, негодованию, сомнению, иногда даже насмешке отражаться на своем лице; единственно сочувствие не промелькнуло ни разу. Напротив того, дождавшись конца затянувшегося пересказа, он обратился к обоим с отеческой суровостью:

— Вы, люди с вашим положением, образованные, высоко профессиональные, принадлежащие к сливкам общества Гили, вели себя как неразумные дети, затеявшие — как это называлось в старину — игру «Сыщик, лови вора».

— Мы всего лишь пытались подобрать нестандартное решение к нестандартной задаче, — пробормотал Шима.

— Нет, не так, — жестко произнес Индъдни. — Вы пытались отразить сильного противника из слабой позиции. Если верить вашему анализу ситуации, мадам, то я…

— Так вы поверили? — перебила его вопросом Гретхен.

— Меня сильно искушает возможность поверить по причине, которую вы непроизвольно мне подсказали. Я, быть может, оглашу ее далее. Согласно вашему анализу, это чудовищное порождение — Голем — не знает логики поведения человека. Им руководят только страсти. Он будто дикарь. Так как можно применить к нему рациональный подход? Возможно ли очеловечивать циклон? А ведь эта эманация зла сокрушает Гиль, подобно циклону. Вы упомянули, что видели это в своем Подмире?

— Да, кажется.

— Опишите виденное. Нет, не сразу. Опишите сначала подспудный материк — как вы увидели его.

— Сначала мы не видели ничего, — пояснил Шима. — Наши чувства только регистрировали эхо.

— Тогда опишите эхо.

— Но это чушь какая-то, это ничего не стоит.

— Вы так полагаете? Но у меня есть причина спрашивать. Вы недооцениваете мои мыслительные возможности, а зря. Прошу вас ответить.

Индъдни внимательно вслушался в описание фантастических чувственных образов, мелькавших перед Гретхен и Блэзом во время действия прометия. Когда рассказ закончился, Индъдни удовлетворенно кивнул.

— Теперь мне понятны все безумства ваших двенадцатичасовых блужданий. Разве вам не очевидны параллели, связывающие реальный мир — Надмир, как говорит доктор Шима, — и ваши Фазма-странствия?

Шиму, казалось раздосадовала проницательность субадара, уловившего нечто, ускользнувшее от него самого.

— Вот вы нас и просветите, — буркнул он.

На лице Индъдни промелькнуло понимание — он заметил раздражение Шимы.

— Не буду останавливаться на всех подробностях, — мягко начал субадар. — Я уверен, что вы сами все потом свяжете для себя, получив от меня небольшую подсказку… указатели в нужных местах. Не представали вы разве, доктор, перед госпожой Нунн в образе ацтекского божества? Тогда вспомните ваши поиски девственницы в ИНКА.

Или вот еще: когда вы пытались увидеть госпожу Нунн, то вам представилась нагая женщина с обозначенными внутренними органами. Разве это не увязывается с эпизодом в городском морге? Мадам же, стараясь разглядеть вас, видела татуированного японского самурая. Вспомните салон татуировщика в нашем мире.

Потом вы представили себя, доктор, в виде монстра со слоновьей головой. Нет ли тут связи с вашим набегом на родильный дом РП, где bJJ заявляли, что вас оплодотворил слон?

Вы же, мадам, видели себя как елочное украшение — в то время, как в своем телесном облике вы покрывали красно-зеленым рождественским орнаментом стартовую площадку на Стэйтен-Дйленде, заявляя, что чужому разуму с далеких звезд будет доступно откровение от Луки, II: «На земле мир, в человецех благоволение». Ну как, достаточно или продолжать?

Шима присвистнул.

— Бог мой! Да он праЫ Все связывается! Когда я увидел тебя в образе прекрасной голой негритянки… как раз тогда я, должно быть, и перекрашивал женщин в черный цвет.

— Нуда. А когда мне представилось, что мы с тобой танцуем, тогда я, наверное, как раз пыталась совратить плакат.

— Но почему мы сами не догадались?

— У вас не было времени подумать, — объяснил Индъдни. — Не огорчайтесь. После вашей финальной выходки уже здесь, в Управлении, вас сразу же подвергли допросу под наркотиками.

— И что мы вам поведали?

— Ничего, доктор, Вы ничего не помните из этих двенадцати часов. Вы полностью выпали из пространства и времени — похоже, что действовала исключительно ваша телесная сущностьвы были как зверьки, расшалившиеся без меры, шкодливые, но не… Да, мадам?

— Я хочу принести свои извинения, субадар. Я и вправду вас недооценивала — не ваш ум, но вашу интуицию. Я пренебрегла вами после того, как вы, казалось, легкомысленно отмахнулись от моего анализа Голема¹⁰⁰. Теперь я поняла. Я упустила из рассмотрения фактор телесности, а вы его учли — чисто инстинктивно. Мои же инстинкты не сработали. Мне очень жаль. Я прошу прощения.

— Вы так любезны и великодушны, мадам, хотя, признаюсь, что сейчас уже я не понимаю.

— Я тоже, — проворчал Шима.

— Я поняла это изнутри. Дело в том, что наши тела могут общаться с нашим рассудком, но не наоборот. Как улица с односторонним движением.

— О чем это ты, Гретхен?

— О своей ошибке, которую почувствовал субадар. Я была настолько одержима идеей исследования Фазма-мира, что забыла о реальности вещественного мира людей. Я предала психодинамику… Давайте оставим весь этот психотехный жаргон и поговорим, как на кухне, ладно?

— С удовольствием, госпожа.

— У нас есть разум и есть тело — они существуют раздельно?

— Нет, они едины.

— Кто главнее?

— Оба.

— Жизнеспособно ли тело без разума?

— Да, как растение.

— А бестелесный рассудок?

— Нет, если только не верить в духов.

— Поэтому разум нуждается в приюте, и сома — физическая оболочка — служит домом рассудку. Тело — меблирашки, а разум — там жилец. Согласны?

— Согласен.

— Что бы ни порождал разум: искусство, музыка, науки, логика, идеи, любовь, ненависть — все равно, в производство этого был вовлечен весь дом.

— Допустим.

— Да уж, пожалуйста. Голем — это псевдожизнь. Стало быть, должен быть дом, породивший его.

— Ты же говорила, что его породили дамы-пчелки.

— Вот именно. Их улей и есть тот дом — родной очаг и пристанище Голема. — Гретхен обернулась к Индъдни. — Я внятно рассуждаю, субадар?

Индъдни с улыбкой ответил:

— Вы опускаете душу, мадам.

— Нет, я опускаю только упоминание о ней. Душа — это живительная сила для сомы. Ее метаболическая музыка.

— Черта с два! — вмешался Шима. — Я не подписываюсь под идеей души, но если таковая существует, то сродство у нее к разуму… к психике. Это наша мыслящая составляющая.

— Для меня, Блэз, это не так. Мне она представляется резонансным всплеском сомы, тем цветком, который породили миллионы лет эволюции, неосознанное окультуривающее воздействие для любого животного.

— Животного! Да еще любого Животного?

— Да, любого, — твердо стояла на своем Гретхен. — Разве, по-твоему, у тигра нет души?

— Многие религии утверждают, что нет.

— А святой Франциск Ассизский думал иначе: что у тигра есть душа. Он не знает математики, не может молиться; тебе не доведется услышать, чтобы тигр шутил. Его сома и психика подчинены только рефлексам, нацелены на выживание и получение удовольствия, но я все равно утверждаю, что у тигра есть душа. Я закончила, господа судьи.

— Разумеется, госпожа советник юстиции, но в чем суть вашего дела? — совершенно серьезно домогался Шима.

— В том, что улей моих дам — это тело и душа Голема, его пристанище. Вы согласны, субадар?

— Весьма необычное построение, госпожа Нунн, вполне в вашем духе. Однако разве не имеет Голем собственного тела… сотни тел? К величайшему несчастью, я не знаком с местопребыванием его души, если таковая имеется. Может быть, мне отдать приказ к розыску и задержанию?

Гретхен рассмеялась.

— Опять код НЕМО?

— Думаю, что код «Кредо» будет здесь более уместен.

— Черт бы вас обоих забрал с вашими шуточками…, — вспылил Шима.

— Остынь, малыш. Мы просто немного расслабились, — ласково сказала Гретхен и добавила, отвечая на вопрос Индъдни: — У него псевдотело, субадар. И оно, и его первобытные побуждения — всего лишь проекция, исходящая из улья. Поэтому он полиморфен. Представьте себе воду в свободном падении — без воздействия тяготения ей можно придать любую форму. У Голема нет подлинного облика — его порождает и произвольно формируют в улье.

— Так что же, — вопросил Шима, — нужно угробить всех дам-пчелок, чтобы прихлопнуть Голема? Ну прямо так и вижу, как наш здесь присутствующий друг отходит в сторонку, чтобы нам не помешать.

— Это вряд ли, — проворчал Индъдни. — Я позволяю вовсе никакого уничтожения.

— Я совсем не имела в виду физическое уничтожение моих дам, — пояснила Гретхен. — Вы поняли, что происходящее — результат их совместных усилий? Разрушьте их кружок, и Голем лишается пристанища.

— Разрушить улей?

— Нуда.

— А как?

— Еще не знаю.

— Почему это?

— Потому что я не уверена, что сходство с ульем заходит так далеко.

— Но допустим, что это так и есть.

— Тогда все равно остается знак вопроса. Жизнь колонии насекомых продолжается и без царицы — матки. Только рой пчел обязательно должен иметь матку.

— Ты об этой… как ее… Уинифрид Эшли?

— Вот тут-то и встает большой вопрос. Действительно ли она царица в пчелином смысле и без нее рой рассыплется? Она ли играет основную роль в сотворении Голема? Черт меня побери, я не знаю и не представляю, как узнать.

— Есть очевидный способ — еще одна «поездка» на Рт.

— Но я боюсь этого, Блэз. Мы не можем доверять нашим чувствам, потому что они начинают бесноваться — в них происходит короткое замыкание. И мы, безусловно не вправе полагаться на нашу сому, когда одушевляющее начало улетучивается.

— Позвольте внести предложение? — подал голос Индъдни от кедрового ствола.

— Просим.

— Следующий прометиевый «полет» можно проводить под жестким контролем. Тела следует удерживать.

— Верно, субадар, но проблему ненадежности наших ощущений это не решает.

— Яне говорю о чувствах доктора Шимы, и, может, ненадежны только ваши, мадам?

— Мои? Только мои?

— Я уже просил оценивать меня по достоинству. Да, мне было известно, что ваше зрение — из вторых рук, еще до вашего признания. Вы — lusus naturae[61]. Вы почувствовали Голема?

— Кажется, да.

— Внешность, попрошу.

— Бесформие.

— Действия?

— Никаких.

— Вы ощущали чудовище самостоятельно или посредством органов чувств доктора Шимы?

Гретхен словно громом поразило.

— ОмойБог! Мне и в голову не… Честное слово, не знаю.

— А не знаете ли вы, может ли поведение Голема в вашем Фазма-мире указать на источник его зарождения?

— Может. Похоже, вы мне наконец поверили?

— А вы не догадываетесь, что именно опосредо-ванность ваших чувств позволяет вам явиться в Фазма-мир с девственно нетронутым восприятием и понять, что происходит на самом деле?

— Господи! — воскликнул Шима.

— Эта отправка может состояться лишь после составления плана и тщательной подготовки. Теперь вы идите отдыхать. Вы оба в этом нуждаетесь. — Индъдни решительно взял дело в свои руки. — Затем, доктор, вы проверите восприятие мадам. Мы знаем относительно зрения, но следует испытать и слух. Это также может оказаться решающим.

— А остальные как? Вкус, обоняние, осязание?

— Но я все уже знаю по вашему признанию о происходивших событиях. Именно это было причиной, мадам, хотя вы и не сознавали, почему я вам поверил. Ее я и обещал поведать вам позднее.

— В чем же она призналась, что вы так хорошо все поняли?

— Осязание, доктор? Разве не почувствовала она холод, когда чудовище забралось к ней?

— Черт возьми, верно!

— Постойте, — вмешалась Гретхен, — а разве я не могла это ощущение получить через чувства Голема?

— Как так, мадам? Разве есть у существа чувства, как мы их понимаем? И разве ощутило бы оно испускаемый им самим холод? Нет, это целиком ваше ощущение.

— Он прав, Гретх. Но, Индъдни, как насчет обоняния и вкуса? Правда, они взаимосвязаны…

— А вот это было связующим звеном, как сказал бы Законник. Госпожа Нунн сама, собственными чувствами восприняла особый запах, исходящий от Сторукого, — bouquet de malades, запах безумия. Я обонял его лично, и это подкрепило мое доверие. Ум человека в синей форме часто обостряется от мелочей.

— Этот долбаный умник меня доконает, Гретхен, — буркнул Шима, снова разъярившись.

На лице Индъдни снова что-то промелькнуло — он принял к сведению оскорбление.

— Прошу не задержаться с обследованием, доктор. Время очень напирает. «Ассириец свирепствует, как волк в овчарне». Вместо «ассириец» подставьте «Сторукий Голем». И разумеется, вы предоставите возмещение жертвам ваших похождений. Мои сотрудники помогут.

— Каким образом? — осведомился Шима. — Деньгами?

— Знаниями. — Индъдни поднялся, чтобы проводить их. — Что такое, доктор? Вы не слышали про скандал с подвесной дорогой на горе Эверест?

— Слышал, конечно. Она обрушилась.

— И пятьдесят несчастных обрели увечья и смерть. Но это — не скандал, о котором я говорю. Когда спасатели прибыли на место катастрофы, то на снегу корчились, взывая о медицинской и юридической помощи, не пятьдесят, а сто пять «жертв». В этом и состоял скандал, какого я вам не желаю.

Индъдни распахнул дверь и выпроводил их с улыбкой и тихим «Благослови вас Опс!», Потом закрыл дверь, нажал на кнопку и распорядился в пустоту:

— Прошу возобновить запись и пришлите господина Нудника Лафферти.