Голем 100

Глава 5

И Гретхен Нунн занялась сбором неопр. доков.

Она арендовала на неделю место профессиональной нищенки у входа в Оазис. Дважды в день Шима проходил мимо, но контакта установить не удалось. Она наняла оркестр Армии Оледенения и пела вместе с ними гимны перед Оазисом. Результата никакого, а в Армии жаловались на то, что ее исполнение гимна «Как Ему пчела предстанет, коли Божий Хлад нагрянет?» привело к падению пожертвований на треть.

Ей удалось наконец установить контакт лишь после того, как она подвизалась на роли рассыльной из «Натурального Питомника». Доставив первые три обеда, успеха она не добилась. У Шимы были разные девушки, все отмытые до блеска, светящиеся благодарностью и разомлевшие в непривычном тепле. Но в четвертый раз, когда она принесла обед, он был один и впервые обратил на нее внимание.

— Так-так, — улыбнулся он, — с каких же это пор?

— Что именно, сударь?

— С каких пор «Питомник» посылает девочек вместо мальчиков-рассыльных?

— Я работаю на доставке, сударь, — гордо сказала Гретхен, — с первого числа сего месяца.

— Да брось ты этого «сударя», ладно? Я же не чиновник.

— Благодарю вас, су… доктор Шима.

— Откуда ты знаешь про мою степень?

Это была ошибка: и в списках жильцов, и в «Питомнике» он был обозначен просто как «Б. Шима — Пент-хауз», ей бы следовало это помнить. А реакция у него молниеносная…

Она, как бывало и раньше, заставила свою обмолвку работать на себя:

— Я о вас все знаю, сударь доктор Блэз Шима: Принстон, МТИ, «Дхоу Кэмикл». Главный химик-парфюмер в «ФФФ». Печатные работы: «Ароматические углеводороды», «Эфирные масла», «Химия краси…»

— Имей же совесть, — прервал декламацию Блэз, — это как страничка из «Кто есть кто».

— Оттуда и взяла, доктор Шима.

— Ты искала меня в этом дурацком справочнике? Помилуй Бог, зачем?

— Вы первая знаменитость в моей жизни.

— Кто тебе внушил эту дичь, что я — знаменитость?

Она указала рукой на его апартаменты:

— Так живут только знаменитости.

— Очень лестно, но знаменит лишь мой художник-декоратор. Ты умеешь читать?

— И писать, сударь.

— Нечасто встречается в Гили. Как тебя звать, детка?

— Гретхен, сударь.

— Опять «сударь», Гретхен! А как твоя фамилия, детка?

— У людей моего положения нет фамилий, су… доктор. Это несправедливо, по-моему.

— Ты еще и философ-социолог. Весьма необычно. Будешь завтра мальч… на доставке, Гретхен?

— Завтра — мой выходной, доктор.

— Прекрасно, принеси обед на двоих.

Так начался их роман, и Гретхен Нунн вдруг поняла, к своему крайнему изумлению, что ей все происходящее страшно нравится. Она не впервые использовала страсть в деловых целях, но впервые сама испытывала такое наслаждение. В уме она сделала зарубку на память — как-нибудь потом проанализировать психодинамику своих чувств.

Блэз и вправду оказался блестящим, обаятельным молодым человеком; с ним всегда было интересно, он был неизменно внимательным и щедрым. Из чувства привязанности и благодарности к ней за ту новизну, которую она внесла в его жизнь (вспомните, что он-то считал ее обитательницей самого дна Гили), он подарил ей одну из самых дорогих ему bijoux[4] — бриллиант в пять карат, который он сам сотворил к защите докторской диссертации. Гретхен отблагодарила его должным образом: вставила кабошон себе в пупок и пообещала, что это зрелище — для него одного.

По привычке Блэз настаивал, чтобы цветочек из Гили отскребался у него в ванной каждый раз, что она приходила, и это ей досаждало. При ее доходах она могла позволить себе больше воды с черного рынка, чем даже он — при всей щедрости «ФФФ» к своему любимцу. С другой стороны, немалым удобством было то, что она смогла оставить работу в «Питомнике» и заниматься другими клиентами, не переставая работать над проблемой Шимы.

Обычно Гретхен расставалась с ним около полуночи и сидела в засаде через дорогу от его Оазиса до двух ночи. В эту ночь он вышел через полчаса после нее. Она пошла следом. Изучив отчет Салема Жгуна, она знала, чего ей ждать. Быстро забежав вперед и подражая самой простецкой для Гили непрерывной скороговорке, она загундосила:

— Эймужик амужик погодьдяденька!

Блэз остановился и добродушно взглянул на нее, явно не узнавая. Он и сам был почти неузнаваем: шустрый, игривый умница Шима исчез, а вместо него было остекленелое существо, двигавшееся и говорившее с темпераментом черепахи.

— Да, милочка?

— Мужик если тудавот ыдешь можнояпойду с тобой а мужик ябоюсь дяденька ужепозна дяденька.

— Ну конечно, милочка.

— Спасибо дяденька ядомой иты домой амужик?

— Не совсем.

— Куда пойдешь там впорядке амужик нехочу тебе дяденька плохого ейбо дяденька.

— Ничего и нет плохого, милочка. Не беспокойся.

— Тогдачеготы ваще дяденька делаешь?

Его губы тронула улыбка:

— Выслеживаю кое-что.

— Кого следишь акого?

— Нет, не кого, а что.

— Ну ачто зачто такоедяденька?

— А ты любопытная девочка. Как тебя зовут?

— Грех воткак этовместо Гретхен акак тебя мужик люди кличут?

— Меня что?

— Имя-то есть дяденька?

— Имя? Ну конечно. Можешь звать меня Хоч… да-да, господин Хоч. Так меня и зовут. — Он помолчал, заколебавшись, потом сказал, что ему пора сворачивать налево.

— Тутавот влевато господин Хочхороший ия иду мужик.

Она видела, что за внешним оцепенением все его чувства напряжены до предела, и продолжала молоть языком гораздо тише — только как фон. Не отставала от него, пока он крутил и петлял по улицам, тупичкам и переулкам, и все время бубнила, что этим вот путем она как раз идет домой. У нее были сомнения, замечает ли он вообще ее присутствие, поэтому у какой-то жуткого вида помойки Гретхен была поражена, когда он отечески придержал ее за плечо и велел подождать, пока он сходит и посмотрит, не опасно ли там. Господин Хоч скрылся — и не появился вновь.

— Семь раз я повторяла такие прогулки с доктором Шимой, — докладывала госпожа Нунн правлению «ффф». — Все были по-своему очень важны, потому что каждый раз он невольно чем-нибудь способствовал диагнозу. Жгун совершенно прав — это действительно фуга, просто классический случай.

— И причина?..

— Следы, оставленные феромонами.

— Чем-чем? Феромонами? А что это, будьте любезны?

— Я полагала, что, занимаясь, среди прочего, и химией, вы, господа, знакомы с этим термином.

— Мы не ученые, госпожа Нунн.

— Разумеется. Вижу, что придется объяснять. Это займет некоторое время, поэтому прошу вас, не требуйте от меня изложить вам ход мысли, дедукцию и индукцию, которыми я пришла к своим выводам.

— Хорошо.

— Спасибо, мистер Коупленд. Вы все слышали о гормонах, внутренних выделениях желез, которые побуждают к действию разные части организма. Феромоны — это внешние выделения, побуждающие к действию другие организмы; немая речь химических соединений.

— Нельзя ли поподробнее, госпожа Нунн? Все это для нас трудновато.

— Конечно, прошу. Лучшим примером языка феромонов служит поведение муравьев. Положите неподалеку от муравейника кусочек сахара. Муравей-работник наткнется на него, поест и двинется домой. И часу не пройдет, как весь муравейник будет непрерывной цепочкой сновать к сахару и обратно — в точности по феромоновому пути, проложенному первооткрывателем.

— Сознательно?

— Неизвестно. Возможно, что, как пчелиный танец, рассказывающий о том, где и в каком направлении еда, это делается намеренно, а может, и нет. Но точно известно, что феромон — мощный возбудитель.

— Поразительно! И наш доктор Шима?..

— Вынужден идти по следу притягивающих его человеческих феромонов.

— Что такое? Хотите сказать, что мы их тоже оставляем?

— Ну конечно. Уже доказано, что женщина бессознательно оставляет за собой след феромона, который возбуждает и привлекает мужчин.

— Поразительно!

— Это известно уже довольно давно. Ну так вам теперь, надеюсь, понятно, что ваш доктор Шима впадает в фугу и идет по феромоновым следам.

— Так-так, outre[5] поворот у нашего Носа. В этом что-то есть, госпожа Нунн. Есть смысл. Ну и какие следы так манят его? Женщины?

— Нет. Жажда смерти.

— Что такое?

— Жажда смерти.

— Госпожа Нунн!

— Ну что вы, право, сударь! Неужели вам неизвестно о таком слагаемом человеческой психики? Многие люди страдают от неосознанной, но мощной тяги к саморазрушению. Некоторые психиатры даже считают, что у всех нас это есть. Очевидно, такое желание оставляет феромоновый след, который и чует Шима… полагаю, что лишь в некоторых особых случаях… и он вынужден идти по следу.

— А потом?

— Очевидно, он удовлетворяет желание…

— Невозможно!

— Чудовищно!

— Что там она болтает!

— Наш чувачок удовлетворяет жажду смерти! Кокает тех, кто хочет помереть. Летальный-Один.

— Именно так, господа.

— Очевидно! Очевидно! — бушевал председатель. — Доктор Шима? Убийство? Чушь! Я требую неопровержимых доказательств при таком дичайшем обвинении!

— Очень хорошо, сударь, вы их получите. Мне еще один-два вопроса нужно окончательно прояснить, прежде чем я выполню соглашение, но боюсь, что при этом он испытает глубокое потрясение.

— Это жестокое и непривычное наказание для моих рук, — жаловалась Мери Наобум. — Им в старину что — действительно приходилось проталкивать иголки пальцами?

— Именно так! «Рука чувствительна, пока ее не натрудишь» — «Гамлет», Акт V, сцена 1.

Давайте покончим с этим.

— Я с тобой, Сара. Мне это дело обрыдло.

— И мне, Ента. Голосуем: кто за то, чтобы похерить стегальные посиделки? Прошу поднять руки. Да не ты, Пи. Шесть из восьми. Принято.

Нелл Гвин с усмешкой отметила, что Угадай и Откатай как всегда вносят раскол.

— Не раскол, а разлад.

— Что теперь, Реджина? — спросила Гули.

— Ах ты, Господи, у меня просто иссякает воображение. Что, если снова позвать Люцифера?

— Не возражаю, — буркнула Ента. — Может, его хватит на то, чтобы закончить это паршивое покрывало.

— Реджина, дамы, внимание! Новости — с пылу, с жару! Мой Нудник сказал, что мы вовсе не как надо вызываем Дьявола.

— Да ну? Говори же, Нелл!

— Нудник говорит, что мы живем в двадцать втором веке, поэтому нам не годятся все эти средневековые штуки, а говорить надо на обычном языке.

— Ох, сколько труда зря! Но почему?

— Он сказал, что Люцифер нас, наверное, слышит, но когда он хочет ответить, то попадает в то время.

— Это мысль. Наверное, и демоны могут ошибаться.

— Ясное дело, ведь в них так много человеческого.

— А что он предлагает, Нелл?

— Двоичный код, как в компьютерах. Нудник нам составил программу. Вот, я ее захватила с собой:

— Да что же это! Он над нами смеется, точно.

— Нет, сударыни, это, изволите видеть, самоновейшее волшебство. Компьютер сам переводит десятичные в двоичные и нолики, а уже из них образуется крест — такой зловещий, злокозненный, злопакостный, что ни один черт не устоит, если он себя уважает.

— Как ты, Реджина?

— Стоит попытаться, но и сами мы не будем сидеть, сложа руки. Возьмемся за дело как следует! Принесем кухонный компьютер, поставим его в пентакль, станем вокруг на колени и так захотим, чтобы это случилось! Изо всех сил!.. Пи-девка, неси свечи, вонизмы и компьютер!

— Пречистая сила! Поглядите на эту перфоленту!

— Лучше сказать «нечистая сила», Гули.

— Но там только единички и нули.

— Ну да, это двоичный код, Мери. Хотя погляди, какой из ноликов рисунок получается!

— Ой, это нехороший крест из Соломоновой Печати! Точно как мы пытались сделать на покрывале!

— Вот именно! Мой Нудник — гений!

— И Сатана действительно явится?

— Если уж и компьютер его не вызовет, тогда ничто не поможет.

— Тихо, дамы. Мы должны молиться, а не шептаться. Прошу вас!

— Компьютер нас не слышит, Реджина.

— Но Люцифер, возможно, слышит. Предайтесь молитве, вы, ведьмы! Хотите! Взалкайте! Возжелайте свершения!