Голубой молоточек

Глава 37

Высокий серый дом был погружен в темноту. Он нависал надо мною, закрывая звезды, будто темное слоистое прошлое, каждый слой которого означал поколение. Я постучал во входную дверь, не дождавшись ответа, постучал снова.

Мне хотелось заорать на этот дом, как это делал Джерард Джонсон. Не начинаю ли я, как и он, понемногу свихиваться? Прислонившись к стене, я оглядел спокойную улицу, она была абсолютно пуста, так как свою машину я оставил за углом. Над кронами оливковых деревьев забрезжил бледный свет, постепенно разливающийся по небу.

Утренний холод пробрал меня до костей. Пробудившись от летаргии, я принялся так колотить в дверь, что содрал кожу на пальцах и стоял в темноте посасывая ссадины.

Из-за двери раздался голос Джерарда Джонсона:

— Кто там?

— Арчер. Откройте.

— Я не могу. Она ушла и заперла меня на ключ! — хрипло заскулил он.

— Куда она ушла?

— Наверное, в «Ла Палома»... в этот приют. У нее ночное дежурство.

— Я только что оттуда. Миссис Джонсон уже во второй раз оставила свою работу.

— Она не должна делать этого, потеряет и это место! Мы по миру пойдем! Что с нами будет?!

— Где Фред?

— Не знаю.

Мне хотелось задать ему еще много вопросов касаемо его жены и пропавшей картины, но идиотские ответы отбили у меня охоту спрашивать. Я пожелал ему через дверь спокойной ночи и отправился в полицейский участок. Маккендрик был у себя и выглядел точно так же, как семь или восемь часов назад. Под глазами у него набрякли синяки, но взгляд был внимательным и острым, а щеки свежевыбриты.

— Кажется, вы не выспались, — заявил он.

— Я вовсе не ложился, пытался найти Бетти Сиддон.

Маккендрик так глубоко вздохнул, что даже кресло под ним жалобно заскрипело.

— Ну что вы так волнуетесь из-за этого? Не можем же мы двадцать четыре часа в сутки следить за каждым шагом каждого репортера в городе!

— Я знаю, но это особый случай. Мне кажется, стоит обыскать дом Джонсонов. — У вас есть какие-то основания утверждать, что мисс Сиддон находится там?

— Ничего конкретного. Но есть вероятность, даже подозрение, что именно там находится украденная картина. Она уже бывала в руках миссис Джонсон и в руках ее сына Фреда.

Я напомнил Маккендрику все, что было нам известно: что Фред Джонсон украл или взял картину из дома Баймееров и что она была украдена из музея или, если верить более ранней версии Фреда, — из дома Джонсонов. К этому я прибавил информацию Джесси Гейбл, что изначально Витмор купил эту картину у миссис Джонсон.

— Все это весьма интересно, — равнодушно протянул Маккендрик, — но сейчас у меня нет времени на поиски мисс Сиддон. И нет времени заниматься поисками пропавшей украденной или потерянной картины, к тому же, скорей всего, не имеющей особой цены.

— Но девушка того стоит! А картина — ключ ко всей этой треклятой загадке!

Маккендрик тяжело облокотился о стол.

— Это ваша девушка, не так ли?

— В этом я еще не уверен.

— Но вы интересуетесь ею?

— Очень, — ответил я.

— А пропавший портрет — это та самая картина, найти которую поручили вам, не так ли?

— Ну, так.

— И поэтому вы считаете, что она — ключ к загадке?

— Этого я не говорил, капитан. Думаю, и девушка, и картина, играют немаловажную роль, независимо от моего личного к ним отношения.

— Это вы так думаете. Мне бы хотелось, чтобы вы сходили в ванную и внимательно глянули на себя в зеркало. Кстати, можете воспользоваться моей электробритвой, она в шкафчике за зеркалом. Свет зажигается внутри, слева. Я отправился в крошечную ванную кабинку и всмотрелся в свое лицо. Оно было бледным и измученным. Я скорчил гримасу для оживления зрелища, но выражение глаз осталось неизменным — стеклянным и мутным одновременно.

Я умылся и побрился, что несколько улучшило мой вид, но не прогнало тревогу и усталость, волнами бродившие в моем теле.

Когда я вернулся в кабинет, Маккендрик присмотрелся ко мне повнимательней.

— Вам лучше?

— Немного лучше.

— Сколько времени вы не ели?

Я глянул на часы, было без десяти семь.

— Часов девять-десять.

— И не сомкнули глаз?

— Нет.

— Ладно, пошли завтракать. Джой открывает в семь.

Джой содержал рабочую столовую, у стойки и за столиками было уже достаточно много клиентов. В прокуренном зале царила атмосфера легкой шутки, словно наступающий день мог оказаться не самым скверным. Мы сели за столик визави. За кофе в ожидании завтрака мы обговорили весь ход следствия и я огорченно припомнил, что не рассказал ему о своем разговоре с миссис Хантри. А рассказать следовало прежде, чем он узнает это сам, если еще не узнал. Я намеревался сделать это в ближайшее время, но отложил объяснение до момента насыщения.

Мы оба съели яичницу с ветчиной и гренки с сыром. Я заказал на закуску шарлотку и порцию ванильного мороженого. Покончив с завтраком, мы заказали еще по чашке кофе.

— Вчера вечером я навестил миссис Хантри, — выложил я.

Его лицо застыло, а в уголках губ и глаз прорезались морщинки.

— Я же просил вас не делать этого!

— Мне это казалось неизбежным. Каждый из нас, капитан, действует в соответствии со своими полномочиями.

— Несомненно.

Я имел в виду, что свобода его движений была связана различными политическими соображениями. Он был железной рукой этого города, сконцентрировавшей в себе всю его мощь и силу, но эту силу он мог использовать лишь в соответствии с пожеланиями обывателей. Даже сейчас он, казалось, вслушивался в нестройный хор его голосов, словно заполнявший длинный зал столовой, где мы сидели.

Постепенно мышцы его лица смягчились, оно больше не напоминало глыбу цемента, глаза оставались холодными.

— И что же вы узнали от миссис Хантри?

Я достаточно подробно рассказал ему обо всем, особо подчеркнув роль мужчины в коричневом, останки которого выкопали Рико и миссис Хантри. Он даже покраснел от потрясения.

— Она вам сказала, откуда взялся этот тип?

— Скорей всего, до того он находился в госпитале для инвалидов. Маккендрик стукнул кулаком по столу, посуда со звоном подпрыгнула. Все, кто сидел по близости должны были слышать этот шум, но никто даже не обернулся.

— Какого черта вы раньше не сказали мне об этом?! Ведь если он когда-нибудь находился в госпитале, мы сможем провести идентификацию этих костей!

Он бросил на стол три доллара, встал с кресла и быстро вышел из зала. Я также расплатился и вышел на улицу. Шел девятый час, город просыпался. Я шел по главной улице, надеясь проснуться вместе с ним, — пока не оказался перед зданием редакции.

Никто ее не видел и ничего о ней не слышал.

Вернувшись на стоянку, я взял машину и поехал в сторону побережья. Меня вела тайная мечта: если вернусь в номер, где началось мое приключение с Бетти, то застану ее там.

Ее не было. Я рухнул на кровать и попытался забыть обо всем.

Но меня преследовали сны о злобных покойниках.

Я проснулся отдохнувшим в ярком свете дня. Мои часы показывали почти двенадцать. В окно был виден залив, расчерченный закрытыми жалюзи на длинные, светлые, поблескивающие полосы. Несколько яхт, пользуясь легким полуденным ветерком, выходили в море. Внезапно память подсунула мне некую существенную подробность.

Шериф Бротертон рассказывал мне в Аризоне о солдате по имени «Вильсон или Джексон», который был другом Вильяма, убитого сына Милдред Мид. Шериф говорил, что после войны получил от него открытку из госпиталя для инвалидов в Калифорнии.

Сняв трубку, я заказал разговор с конторой шерифа Бротертона в Копер-Сити и после недолгого ожидания услышал его голос.

— Вы очень удачно поймали меня, Арчер, я как раз собирался на ленч. Как поживает дочурка Баймееров? Надеюсь, она в безопасности в кругу своей семьи?

— Она дома. А в безопасности ли, — не знаю.

— Как?! В собственной семье?! — видимо, Бротертон был уверен, что спасая Дорис, мы подарили ей счастье и райское блаженство.

— Она не слишком уравновешена и находится в сложных отношениях с отцом. И уже если мы заговорили о нем, мне хотелось бы задать вам один вопрос. Заранее прошу прощения, если повторяюсь. Но не был ли Баймеер каким-либо образом причастен к закрытию дела об убийстве Вильяма Мида?

— Да, вы уже спрашивали об этом. Я сказал вам, что не знаю.

— Но это возможно?

— У Баймеера не было ни малейшего повода для этого! Тогда он был близко связан с матерью Вильяма. Я не говорю вам ничего такого, что близко связан с матерью Вильяма. Я не говорю вам ничего такого, что бы не было широко известно.

— А Милдред Мид настаивала на продолжении следствия?

— Мне не известно ее мнение, об этом она не говорила на более высоком уровне, — голос его становился все слабее, словно готов был вот-вот умолкнуть.

— Милдред Мид не настаивала на этом, чтобы Ричарда Хантри вызвали из Калифорнии для дачи показаний?

— Я не помню, чтобы она этого требовала. Что вы ищете, Арчер?

— Не знаю, пока не найду. Но одно ваше сообщение относительно дела Мида может оказаться весьма важным. Вы вспоминали, что сослуживец Вильяма приезжал в Аризону и говорил с вами о его смерти...

— Да, это так. Я даже недавно подумал о нем. Знаете, он со мной связался уже после войны, прислал открытку из Лос-Анджелеса, из госпиталя для инвалидов. Спрашивал, нет ли новых сведений по делу Вильяма Мида. Я ответил ему, что нет.

— Вы не помните, как он подписывался в этой открытке?

— Кажется, Джексон... — поколебавшись с минуту, сказал шериф. — Джерри Джексон... У него был очень плохой почерк...

— А может, Джерри Джонсон?

Шериф снова умолк. Я слышал треск и неясные отголоски чужих разговоров — полузабытые тени, снова призванные в жизнь.

— Кажется, да, — наконец, отозвался он. — Кажется, эта открытка сохранилась среди моих бумаг. Я надеялся, что смогу когда-нибудь послать этому бедняге какой-то конкретный ответ. Но этого так и не случилось...

— Возможно, вы еще сделаете это когда-нибудь, мистер.

— Во всяком случае, я не теряю надежды.

— Вы кого-нибудь подозревали, шериф?

— А вы?

— Нет. Но я не вел следствия по этому делу.

Видимо, эта тема была для Бротертона весьма болезненной. — Я тоже, — с горечью сказал он, — у меня это дело отобрали. — Кто?

— Люди, обладавшие достаточной властью, чтобы это сделать. Я не намерен называть фамилии.

— Ричарда Хантри подозревали в убийстве брата?

— Это не секрет. Я говорил вам, что его спешно вывезли за границу штата. Насколько мне известно, больше он сюда не возвращался.

— Значит, между ними был конфликт?

— Не знаю, можно ли это назвать конфликтом. Скорее здоровое соперничество, конкуренция. Оба хотели быть художниками. Оба хотели жениться на одной девушке. Можно сказать, что Ричард выиграл оба раунда. А в придачу заграбастал все фамильное достояние.

— Но его счастье длилось лишь семь лет...

— Да, я слышал об этом.

— Вы не думали о том, что могло с ним случиться?

— Нет, не думал. Это не моя территория. Кроме того, у меня договорена встреча, и я вынужден прервать разговор, потому что опоздаю. До свидания. Он резко бросил трубку. А я вышел в коридор и постучал к Паоле, за дверью раздались ее тихие шаги.

— Кто там?

Я назвался, дверь открылась. Девушка выглядела так, словно ее, как и меня, преследовали кошмары, и она еще не проснулась окончательно.

— Что случилось?

— Мне нужно еще кое-что узнать.

— Я вам уже все рассказала.

— В этом я не уверен.

Она попыталась закрыть дверь, но я ее придержал. Это противостояние длилось некоторое время.

— Разве ты не хочешь знать, кто убил твоего отца, Паола?

Она внимательно присмотрелась ко мне, но в ее темных глазах я не увидел надежды.

— А ты точно это знаешь?

— Буду знать. Но мне необходима твоя помощь. Можно мне войти?

— Я выйду к тебе.

Мы устроились в плетеных креслах у окна в конце коридора, причем Паола отодвинула свое кресло так, чтобы ее не было видно в окно.

— Чего ты боишься, Паола?

— Глупый вопрос! Позавчера убили моего отца, а я до сих пор сижу в этом паршивом городишке!

— Кого ты боишься?

— Ричарда Хантри. Это наверняка он. Здесь его считают великим героем, потому что никто не знает каким сукиным сыном он был!

— Ты его знала?

— Да нет, я слишком поздно родилась. Но отец и мама знали его очень хорошо. В Копер-Сити о нем рассказывали удивительные истории, о нем и его сводном брате, которого звали Вильям Мид.

— Какие истории?

Между ее черными бровями пролегли две глубокие морщины.

— Я слыхала, что Ричард Хантри Украл картины брата. Они оба были способными художниками, но настоящий талант был у Вильяма. Ричард копировал его стиль, а когда Вильяма призвали в армию, зацапал рисунки и картины и выдал их за свои. И его девушку увел.

— Нынешнюю миссис Хантри?

— Ну да.

Она склонилась в сторону окна, будто светолюбивое растение, но глаза ее оставались хмурыми и испуганными. Потом она вдруг отшатнулась, словно увидела на улице пришедших за ней убийц.

Когда я направился к себе в комнату, девушка пошла за мной и стояла в дверях, пока я говорил с Маккендриком по телефону. Я сообщил ему две вещи, казавшиеся мне весьма важными: что Ричард Хантри украл картины своего брата и выдал их за свои, а также что после смерти Вильяма в Аризоне появился его сослуживец по имени Джерри Джонсон.

— Фамилия Джонсон весьма распространена, — прервал меня Маккендрик, — но я бы не удивился, если бы это оказался наш Джерард Джонсон с Олив-Стрит.

— Я тоже. Если Джерард был ранен на войне и какое-то время находился в госпитале, его чудачества легко объяснимы.

— Хотя бы некоторые из них. Мы можем допросить его по этому делу. Но сперва мне бы хотелось передать эти дополнительные сведения в госпиталь для инвалидов войны.

— Дополнительные сведения?

— Вот именно. Ваш приятель Пурвис осмотрел те кости, которые вы нам вчера вечером принесли. На них сохранились следы, напоминающие шрапнельное поражение, скорей всего лечили его специалисты. Так что за свой счет связался с госпиталями для инвалидов. — А что с делом Бетти Сиддон?

— Она еще не нашлась?