Голубой молоточек

Глава 4

Дом Джонсонов стоял в ряду однотипных деревянных четырехэтажных зданий, построенных, видимо, в начале века. Оливковые деревья, давшие название улице, были еще старше. Их листва отливала матовым серебром в свете полуденного солнца.

Это был район второразрядных гостиниц, частных домов, врачебных кабинетов и зданий, частично перестроенных под конторы. Мне показалось, что возведенная посреди района огромная современная клиника с окнами, напоминавшими гигантские соты, высосала из окружающего все соки.

Дом Джонсонов выглядел более заброшенным, чем соседние здания. Некоторые доски потрескались, со стен давно сошла краска. Он стоял, словно старый, вытянутый дух строения, за палисадником, поросшим порыжелой травой и сочными сорняками.

Я постучал в дверь, снабженную ржавой москитной сеткой. Казалось, дом медленно и неохотно пробуждается к жизни. Было слышно, как кто-то тяжело плетется вниз по лестнице.

Плотный старик отворил дверь и уставился на меня сквозь сетку. У него были седые волосы и короткая неряшливая бородка с густой проседью.

— В чем дело? — раздраженно спросил он.

— Я хотел бы повидать Фреда.

— Не знаю, дома ли он. Я вздремнул, — он наклонился ко мне, приблизив к сетке лицо, и я почувствовал явственный запах вина. — А что вам нужно от Фреда, мистер?

— Я хочу поговорить с ним.

Он смерил меня с головы до ног своими маленькими красноватыми глазками.

— И о чем же вы, мистер, хотите с ним поговорить?

— Я предпочел бы сам сказать ему об этом.

— Лучше скажите мне. Мой сын — очень занятой молодой человек, его время стоит денег. Он — эксперт, — это слово он произнес почти с восхищением. — А это стоит еще дороже.

Я сделал вывод, что у старика закончился запас вина и поэтому он вознамерился выпотрошить меня. Из-за лестницы показалась какая-то женщина в одежде сестры милосердия. Во всех ее движениях сквозила важность, однако, заговорила она тонким девчоночьим голоском:

— Я поговорю с этим господином, Джерард. Не забивай свою бедную голову делами Фреда.

Она коснулась рукой его волосатого плеча, пристально, словно врач, ставящий диагноз, посмотрела ему в глаза и, слегка потрепав, отослала его. Не вступая в спор, он двинулся в сторону лестницы.

— Мое имя Сара Джонсон, — сказала она. — Я мать Фреда.

Темные с сединой волосы оттеняли ее лицо, былые формы и выражение которого, как и у ее мужа, скрывались под маской жира. Однако, белый халат, обтягивающий ее массивную фигуру, был чистым и крахмальным.

— Фред дома?

— Кажется, нет, — она глянула над моим плечом в направлении улицы. — Я не вижу его машины.

— Когда можно ждать его возвращения?

— Трудно сказать. Фред учится в университете, — она сообщила об этом таким тоном, словно этот факт был единственной гордостью ее жизни. — У него все время меняются часы занятий. Кроме того, он работает в музее, и его туда часто приглашают. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— Возможно. Нельзя ли мне войти?

— Лучше я выйду к вам, — решительно заявила она. — У нас ужасный беспорядок. С тех пор, как я возобновила работу, у меня совсем не остается времени на дом.

Она вытащила массивный ключ, торчавший в двери изнутри, и, выйдя, повернула его за собой. Я начал подозревать, что в периоды запоя она запирает своего мужа в доме.

Вместе со мной она спустилась с крыльца и подняла глаза на облезлый фасад.

— Снаружи на него тоже не стоит смотреть. Но я ничего не могу с этим поделать. Это собственность клиники, как и остальные дома, — в будущем году его должны снести. Всю эту сторону улицы собираются превратить в автомобильную стоянку, — она вздохнула. — Понятия не имею, куда мы денемся. Цены растут, а мой муж — инвалид...

— Мне очень жаль...

— Вы о Джерри? Да-а... мне тоже жаль... Когда-то он был сильным деловым человеком. Но некоторое время назад он пережил нервное потрясение — еще во время войны — и так и не смог прийти в себя. Ну, и пьет он слишком много. Впрочем, не он один... — задумчиво добавила она.

Мне нравилась откровенность этой женщины, хотя она производила впечатление особы достаточно суровой. Я невольно подумал о том, что, по странному стечению обстоятельств, именно мужья медсестер часто становятся инвалидами...

— Ну, ладно. Не расскажете ли вы мне, зачем вы приехали?

— Собственно, я просто хотел бы поговорить с Фредом.

— О чем?

— Об одной картине.

— Да, это его специальность. Фред может вам рассказать о картинах все, что вы хотите знать... — неожиданно она оставила эту тему, словно та ее пугала, и произнесла уже другим, тихим и неуверенным, голосом: — У Фреда какие-то неприятности?

— Надеюсь, что нет, миссис.

— Я тоже надеюсь. Фред — приличный мальчик, он всегда был таким. Я хорошо его знаю, ведь я его мать, — она бросила на меня долгий подозрительный взгляд. — Вы не из полиции, сэр?

— Я журналист. Собираюсь писать статью о художнике по имени Ричард Хантри.

Она вдруг вся сжалась, словно почувствовав угрозу.

— Понимаю...

— Кажется, ваш сын специалист по его творчеству?

— Я в этом не разбираюсь, — ответила она. — Фред интересуется многими художниками. Он намерен зарабатывать этим на жизнь.

— В качестве хозяина галереи?

— Он хотел бы дорасти до этого. Но для этого необходим капитал. А мы даже не хозяева дома, в котором живем...

Она подняла глаза на старый высокий дом, словно он был источником всех ее тревог. Из окошка вверху, под самой крышей, словно узник из башни, за нами наблюдал ее муж. Она махнула ему рукой, словно метнув ядро, Джонсон исчез в темноте за стеклом.

— Меня преследует мысль, что в один прекрасный день он выпадет из какого-то из этих окон... Бедняга, он до сих пор страдает от последствий войны. Иногда просто валится без сил на пол. Я порой думаю, не должна ли я вернуть его снова в клинику для инвалидов войны, но духу не хватает. Он намного счастливее здесь, с нами. Фред и я очень тосковали по нему, а Фред из тех молодых людей, которым нужен отец...

Ее слова были необычайно откровенны и трогательны, но произносила она их абсолютно равнодушным тоном и при этом вглядывалась мне в глаза, будто стараясь прочитать, какое впечатление производит на меня сказанное. Я пришел к выводу, что она тревожится о судьбе своего сына и старательно создает видимость теплого семейного гнезда.

— Вы не знаете, миссис, где бы я мог найти Фреда?

— Понятия не имею. Он может быть в университете, в музее и в любой другой точке города. Он очень активный человек и постоянно в бегах. Если все будет хорошо, то весной будущего года он должен защищать диплом. Я уверена, что ему это удастся!

Она несколько раз кивнула головой, но повторяла этот жест понуро и тупо, словно женщина, бьющаяся головой о стену.

Как будто в ответ на ее слова, со стороны клиники показался старый голубой «Форд». Приблизившись к нам, он замедлил ход и свернул в сторону тротуара, чтобы остановиться сразу за моей машиной. У сидевшего за рулем молодого человека были длинные светло-рыжие волосы и усы того же цвета. Краем глаза я заметил, что миссис Джонсон произвела головой отрицательный жест, настолько незначительный, что практически незаметный. Молодой человек нервно заморгал. Внезапным поворотом руля он направил еще движущуюся машину вновь на проезжую часть улицы, чуть не задев при этом мою левую заднюю фару. Машина натужно набирала скорость, оставляя за собой черный шлейф выхлопа.

— Это был Фред?

— Да, это он, — ответила женщина, слегка поколебавшись. — Интересно, куда это он?

— Вы дали ему знак, чтобы он не задерживался, миссис.

— Я?! Наверное, вам показалось, сэр!

Я оставил ее перед домом и помчался за голубым «Фордом». Он вылетел на автостраду под желтый свет и свернул вправо, в сторону университета. Сидя перед красным сигналом, я следил, как черный след выхлопных газов постепенно исчезает, вплетаясь в висящую над городом дымную пелену.

Когда светофор сменил огни, я двинулся в сторону университетского городка, где проживала подружка Фреда, Дорис Баймеер.