Голубой огонь

ГЛАВА XIII

Через несколько дней утром, имея уйму свободного времени, Сюзанна спустилась к библиотеке в конце авеню, где начиналась Эдерли-стрит, чтобы просмотреть, несколько книг о фотографии. Когда, подобрав нужную, литературу, она выходила из дверей, то почти столкнулась с Томасом Скоттом, стоявшим на ступеньках библиотеки с книгой в руках. Он перелистывал страницы и был так поглощен своим занятием, что не заметил ее, и она была поражена происшедшими в нем переменами.

Он стоял в своей обычной позе, сторонясь каждого, кто поднимался по ступенькам. Он был полностью сосредоточен на книге, которую держал в руках, и ей пришло в голову, что если сфотографировать его здесь, то снимок может оказаться подходящим для планируемой серии.

Если он увидит ее, то снимок будет испорчен, поэтому она поспешно навела на фокус и установила диафрагму. Когда щелкнул затвор, Томас, оторвавшись от страницы, взглянул вверх и увидел ее. Быстрым вороватым движением он захлопнул книгу и спрятал ее у себя под мышкой.

— Я надеюсь, ты не возражаешь? — спросила Сюзанна, несколько запоздало сконфузившись по поводу своего вторжения в его личные дела, — Ты… ты так подходишь для хорошего снимка, так отлично смотришься здесь, на ступенях, и… — Она замолчала, так как Томас и не пытался что-либо ответить.

Через мгновение она увидела враждебный блеск в его глазах Затем его невозмутимость вернулась к нему, и он поднялся к ней по ступенькам.

— Доброе утро, мадам, — проговорил он вежливо, так и не ответив на вопрос о снимке.

— Как мой отец? — спросила она, желая удержать его и, возможно, найти путь загладить свою бестактность, оправдаться, если это будет необходимо.

Томас жестом указал в сторону садов.

— Мистер Ван Пелт сейчас там, если вы хотите его видеть. — Он коснулся рукой своей шапки и ушел, держа книгу все так же под мышкой. При всей его учтивости она чувствовала, что он осуждает ее действия и имеет на то основания. Но перемены в его лице, которые она увидела на короткое время, когда он листал книгу, заинтересовали ее, и ей захотелось узнать, что за книга могла вызвать их.

Она еще немного задержалась на тротуаре, наблюдая за пассажирами и спешившим транспортом. Обычная разношерстная толпа наполняла Эдерли-стрит. Здесь были малайские женщины с покрывалами, проходящими через лоб к подбородку, цветные посыльные мальчики в белых тропических шлемах, «прикрытые аборигены» — босоногие, завернутые в покрывало, что отличало их от тех, кто покинул резервацию давно. Было много белых людей и, конечно, множество цветных Кейпа.

Повернувшись в сторону садов, она не сразу пошла, будучи не вполне уверена, что хочет видеть отца. Ни одна из ее встреч с ним не стала счастливой, и, возможно, он испытывал не больше радости в ее компании, чем она. Однако поскольку Томас может рассказать ему, что видел ее, то учтивость требовала подойти и перемолвиться с ним словом.

Она шла по тропинке в этот не исследованный еще ею угол садов позади мраморной статуи сэра Джорджа Грея, джентльмена в длинном пальто и узких штанах, который когда-то был здесь правителем. Затем обогнула огромный древний дуб, возле которого на скамейке сидели рядом цветные мужчина и женщина, о чем-то горячо споря. Это место было не «только для европейцев»

Тропинка привела ее в тихий уединенный уголок, где она сразу же увидела знак — этот сад был выделен для слепых, на зеленой скамейке под лучами солнца сидел отец, его руки покоились в характерной позе на рукояти трости, и выражение лица было таким мечтательным и добрым, что она с трудом узнала его.

— Доброе утро, папа, — сказала она нерешительно. — Я только что встретила Томаса на ступеньках библиотеки, и он сказал, что вы здесь.

Он воспринял ее появление без удивления и указал на место на скамейке возле себя.

— Не хочешь ли ты присоединиться ко мне? Я сидел здесь и думал о твоей матери.

Прежде всегда, когда он упоминал имя Клары, в его тоне появлялась холодность. Но теперь звучала нежность, которой она раньше не слышала. Она присела рядом с ним молча, боясь нарушить состояние очарованности, снизошедшей на него.

— Помнишь ли ты, как сильно твоя мать любила цветы? — спросил он.

— Помню, — ответила она. — Цветы она любила больше всего в Южной Африке.

Ненадолго воцарилась тишина. Когда он заговорил снова, воспоминания о Кларе все еще владели им.

— Она любила этот маленький сад. Она любила небольшие пахучие цветы — английские цветы, которые очень отличались от ее южноафриканских любимцев. Помнишь ли ты, что она обычно делала, когда мы приходили сюда?

Сюзанна не помнила. Она не помнила ничего, связанного с этим местом, за исключением, возможно, статуи сэра Джорджа Грея, которая была ей смутно знакома. Загадочная детская память что-то удерживала, а что-то отметала.

Отец продолжал:

— В те дни мы оба были зрячие. Однако когда Клара приходила сюда, она любила играть в одну игру — она хваталась за мою руку и притворялась слепой. Я вел ее по кругу, а она наклонялась своей хорошенькой головкой к цветам и ловила их аромат. Затем она угадывала каждый цветок по запаху, и почти всегда оказывалась права.

Сюзанна почувствовала стеснение в горле и не могла говорить.

Отец продолжал рассказывать, вспоминая молодую Клару, какой ее не могла помнить Сюзанна, и нотки любви в его голосе были удивительны. Сюзанна всегда считала, что Клара убежала от человека, который принес ей страдания и не любил ее.

— Почему она покинула Южную Африку? — спросила она — От чего она убегала?

Он не ответил ей прямо.

— Мы должны помнить, что твоя мать была очень хрупкой. Ее легко было ранить, и она никогда не перенесла бы несчастий. Она сломалась от испытаний, которые выпали на мою долю.

— Но вы, должно быть, нуждались в ней тогда, — резко сказала Сюзанна. — Как она могла покинуть вас в такой момент?

Он повернул к ней непроницаемую поверхность своих темных очков, как будто бы ее слова удивили его. Но он ничего не сказал, и она знала, что он ей не ответит. Он начал рисовать тростью неразборчивые знаки на земле возле своих ног, и серебряная рукоять отражала солнечные лучи в глаза Сюзанны.

— Я обратила внимание на вашу трость — заметила она. — Она очень красивая.

Он повернул к ней голову.

— Она была подарена мне друзьями несколько лет назад. Видишь ли ты тиснение на серебре?

Взяв у него трость, она стала изучать символы на рукоятке и увидела, что они представляют собой три флага Южной Африки. Один — государственный флаг Британского Содружества, другой — флаг Оранжевой Республики, а третий — флаг Бурской Республики. Когда она вернула ему трость, он провел по тиснению указательным пальцем.

— Три флага — не один флаг, — сказал он загадочно, и ей захотелось узнать, который из трех он любит больше.

Опершись на трость, он поднялся со скамейки, и она встала вслед за ним.

— Я собираюсь на цветочный рынок, ты не хочешь пройтись со мной? — спросил он.

— Хочу, — ответила она. — Но прежде чем мы пойдем, можно я сфотографирую вас здесь?

Он не возражал, и она попросила его вести себя так, будто он находился здесь один. В первый раз она видела в нем нечто, что вызывало в ней живой отклик и подходило для фотоснимка. Когда снимок был сделан, она пошла рядом с ним в направлении улицы, бережно взяв его под руку.

— Пошли бы вы на рынок один, если бы меня не было здесь? — спросила она.

Он кивнул.

— Я прихожу сюда два или три раза в неделю. Сначала я посещаю магазин, затем Томас оставляет меня ненадолго в саду, если погода хорошая. Когда я достаточно посижу на солнце, то двигаюсь по Эдерли, там мне всегда кто-нибудь помогает перейти улицу. Я всегда предпочитаю передвигаться самостоятельно, насколько это возможно.

Когда они достигли края тротуара, он определил это с помощью своей трости и без колебаний шагнул вперед. Его слух был обострен вследствие потери зрения, и он удивительно чутко улавливал присутствие любого человека и реагировал на малейшее передвижение какого-либо объекта. Когда они перешли на правую сторону и двинулись по улице старого образца с древними строениями, но современным транспортом, Сюзанна спросила о его госте:

— Переехал ли мистер Корниш? Вы уже успели поговорить с ним?

— Переехал, — ответил Никлас — И я рад принимать его у себя, рад, что он рядом. Раньше я боялся, что мы будем препираться и относиться с недоверием друг к другу. Так мы не смогли бы двигаться в направлении, интересующем нас обоих. Но я напомнил ему немного о том далеком времени, когда были живы моя первая жена и твой сводный брат Пауль, который был его другом. Относительно тех времен у нас полное единодушие.

Было непривычно слышать об этих людях, которых она никогда не знала, о Пауле, который, когда она была маленькой, учился в школе в Англии, а затем ушел на войну, чтобы никогда не вернуться домой. Она с интересом слушала, пока они приближались к аркаде, открывающей Эдерли-стрит, где цветочный рынок занимал центр аллеи на протяжении одного квартала.

За аркадой на высоких подставках стояли бочки и контейнеры, образуя почти сплошную массу великолепных цветов. Здесь были ирисы, маки, тюльпаны и жонкилии. Здесь были гвоздики, розы и васильки. И, конечно, экзотические цветы Южной Африки — цветы, названий которых Сюзанна не знала. Вдоль внешних проходов двигались домохозяйки и туристы, пожилые джентльмены и молодые девушки, делавшие покупки. Женщины, темнокожие и цветные, бойко предлагали посетителям свой товар, привлекая внимание каждого к своим, более замечательным цветам.

Никлас Ван Пелт ненадолго задержался при входе, глубоко вдыхая аромат. Стоящая неподалеку цветная женщина назвала его по имени и стала говорить с ним на африкаансе. Он улыбался и кивал головой.

— Мы всегда играем в эту игру, — пояснил он Сюзанне, — Они очень хорошо знают, что я сделаю круг по всему рынку, прежде чем выберу то, что мне нужно. Но они всегда пытаются уговорить меня сделать покупку сразу. Пойдем посмотрим, что они приготовили для меня сегодня.

Когда он двигался вдоль ряда вместе с Сюзанной, полная женщина средних лет обратилась к нему с приветствием и протянула руку к его трости. Как только она прикоснулась к ней, Никлас с готовностью отдал ее. По-видимому, он хотел освободить обе руки и не нуждался больше в трости на этом ограниченном пространстве. Женщина спрятала трость под цветочный прилавок, и когда они двигались дальше вдоль ряда, казалось, сами цветочные ведра ведут отца вперед.

Один раз он, остановившись, вытянул руку и держал ее над большой чашей с ноготками, не касаясь их. Он как будто бы ощущал их целой массой, стараясь прикосновением не причинить вреда хрупким лепесткам. Часто он наклонялся пониже, чтобы вдохнуть индивидуальный аромат данного цветка, и это доставляло ему такое удовольствие, что Сюзанна не упускала случая лишний раз взглянуть на него.

Когда они обошли рынок с приветствовавшими его продавцами цветов, иногда подносившими к его носу букет, Никлас приступил к выбору покупок. Он, казалось, точно помнил, где находятся нужные ему цветы, и покупал их много с видимым удовольствием, часто называя продавщиц по имени.

Сюзанна шагнула назад в сторону улицы и вынула свой экспонометр. Только цветная пленка может верно отразить эту картину, но ее не было в данный момент в фотоаппарате. Тем не менее фигура отца в центре, улыбавшиеся продавцы цветов вокруг, выражение лица толстухи, возвратившей ему трость, представляли колоритный сюжет для снимка. Она отсняла два последних кадра и начала перематывать пленку на катушку. Когда она вновь подняла глаза, то увидела Томаса Скотта, ожидавшего возле входа на рынок.

Никлас поднял палец, как будто точно знал, что Томас находится здесь, и тот подошел, чтобы собрать цветы, которые девушки связали с помощью бумаги и веревок.

Сюзанна купила для себя несколько роз и куст зеленых чинкеричсов. Она еще ребенком любила эти южноафриканские "чинки" с их зелеными почками, которыми был усеял ствол и которые позднее раскроются, превратившись в белые продолговатые цветы.

Когда она возвратилась с отцом к автомобилю, он предложил подвезти ее домой, но она поблагодарила его и отказалась. Автомобиль отъехал, а она вернулась в благоухающий сад для слепых и уселась на скамейку, на которой недавно сидела с отцом. Ей о многом хотелось подумать в этом тихом месте.

Этим утром она узнала об одной вещи, которой никогда не верила раньше: Никлас Ван Пелт очень любил свою жену. Он сохранил к ней нежные чувства, которые успешно скрывал все время. По-видимому, он достиг такой степени понимания, что не винил ее за бегство. Однако, несмотря на это, Клара внушала своей дочери, что Никлас не заботился о них, не желал их знать и каким-то образом предал их. Впервые у Сюзанны зародилось слабое сомнение относительно правдивости матери.

Меньше всего ей хотелось сейчас ворошить прошлое. Что бы она ни обнаружила, это несомненно бросит тень на одного из двух — на ее отца или на ее мать. Однако она понимала, что должна довести до конца обещанное Дэрку. Тем или иным путем она должна найти ответ.