Голубой огонь

ГЛАВА VII

Поскольку Дэрк предпочитал избегать общественной огласки своего брака, так же как и Никлас Ван Пелт, в газетах не было дано объявления. Новость разрешено было постепенно распространять только среди друзей Дэрка.

Сюзанна была вполне счастлива и не имела ничего против того, чтобы отдалить день, когда ей придется играть в обществе роль жены Дэрка. Праздная жизнь, включающая в себя участие в клубе, занятия теннисом, наблюдение за играми в крикет, не совсем соответствовала ее вкусам. По ее разумению, она все еще была трудовым человеком, стремящимся завоевывать репутацию своими работами в области фотографии. Дэрк относился к ее позиции терпимо и поощрял ее, но она знала, что он не воспринимал этого всерьез.

Но пока что она не предпринимала действенных конструктивных шагов, чтобы продолжить свои занятия. У нее была темная комната, но она не сделала ничего, кроме нескольких случайных снимков достопримечательностей. Она понимала, что надо составить определенный план, чтобы сделать свои фотографии пригодными для продажи. Торговля была больше заинтересована в сериях снимков, чем в отдельно взятых. Поэтому она должна придумать тему для такой серии. В Кейптауне, должно быть, много возможностей для этого.

Однажды утром, примерно через десять дней после приезда, она проснулась с сильным желанием покинуть дом и побродить в окрестностях в поисках подходящей темы. Она решила, что пойдет в направлении Паблик-Гарденз, о котором с любовью вспоминала со времен детства.

Изучить маршрут по Кейптауну было нетрудно. Улицы нижнего города были прямыми и пересекались как на шахматной доске. Эдерли-стрит — главная улица — спускаясь к бухте, где пересекалась со Стрэнд. Сюзанна раньше уже спускалась к нижнему городу для осмотра магазинов и знала маршруты автобусов и троллейбусов.

Но этим утром она хотела пройтись пешком. Когда вскоре после завтрака она вышла из дома, подул свежий ветер, и она была рада, что накинула на себя просторное пальто. На плече у нее висели фотоаппарат и большая кожаная сумка, в которой лежали экспонометр и запасные рулоны пленки.

Она не раз останавливалась для фотографирования: фруктовой палатки на тротуаре, двухколесной овощной повозки с запряженным пони, нагруженной высокой пирамидой светло-оранжевой морковки и зеленой капустой, домика с красивой железной кружевной решеткой, напоминавшей ей о Новом Орлеане. Она остановилась посмотреть на мальчиков, идущих в школу, одетых в форменные короткие брюки или шорты, и сфотографировала их, увлеченных игрой в лошадки. Цветные дети также шли в школу с независимым видом, поскольку заботы взрослых еще не легли на их плечи. Они тоже были одеты в аккуратную униформу. Однако было заметно, что обе группы детей игнорируют одна другую, как бы не замечая друг друга.

Улицы выглядели спокойными под лучами утреннего солнца, и, хотя это была Южная Африка, кричащие заголовки газет, казалось, не имели к этому отношения. Но она знала, что, несмотря на видимое благополучие, режим апартеида действует. Первые наметки искомой темы зашевелились у нее в мозгу, и она продолжала шагать, наблюдая за окружающим с нараставшим интересом.

Она добралась до верхней части того, что в Кейптауне называли «авеню». Гавмент-авеню вела свою историю от самого зарождения Кейптауна, когда Яном Ван Рибеком были разбиты первые огороды на месте нынешних.

Широкая тропа на красноватой земле была закрыта для автотранспорта, и на протяжении всего дня пешеходы использовали ее как приятную и оживленную улицу, ведущую прямо к Эдерли-стрит. По сторонам были высажены дубы, и когда-нибудь их ветви обещали образовать длинную аркаду, но пока еще это были молодые деревья, не способные соперничать с гигантами Паблик-Гарденз. Этим утром вылетели два десятка благородных голубей с полоской вокруг шеи, и их воркование слышалось повсюду Если какой-то звук и был действительно типичен для Кейптауна весной и летом, так это повсеместное воркование голубей, когда они прохаживались или перелетали с места на место в скверах и на авеню.

Пройдя шумный птичий базар, Сюзанна остановилась среди ярких цветочных клумб, на которых можно было найти все, начиная с обычных английских и американских цветов и кончая ослепительными экзотическими цветами Южной Африки. Тропинки пролегали под громадными деревьями, привезенными сюда из разных отдаленных частей света. Она обратила внимание на беломбрабум с огромными, выступавшими из земли корнями и на отдельно стоявшую группу папируса. Повсюду расхаживали голуби, внимательно следя своими яркими глазами, не бросит ли им кто-нибудь земляной орех. Время от времени с деревьев спускались белки, чтобы получить угощение из рук маленьких ребятишек, вышедших на раннюю прогулку со своими английскими нянями. Все это радовало глаз Сюзанны еще с детства, и она целенаправленно фотографировала тихие, мирные сцены.

Продвигаясь дальше и миновав фонтан с фигурой мальчика, обнимавшего дельфина, она подошла к памятнику Джону Сесиль Роудзу. Его поднятая рука указывала в направлении бухты, и на каменной дощечке были выгравированы слова: «Там находятся твои внутренние территории».

Это было для нее загадкой. Бухта выходила к океану, и там, на западе, не могли находиться внутренние территории Южной Африки. Она, размышляя, дважды обошла вокруг памятника, когда заметила человека, наблюдавшего за ней. Она видела его краем глаза, но поскольку он продолжал смотреть в ее сторону, то бросила на него быстрый взгляд и узнала Джона Корниша.

Первым ее подспудным желанием было быстро уйти прочь. Этот человек уже доставил ей достаточно неприятностей, и разумнее было бы вообще не разговаривать с ним. Но он направился к ней, и ей некуда было деться.

— Доброе утро, миссис Гогенфильд, — приветствовал он ее.

Она ответила на его приветствие и повернулась, чтобы продолжать прогулку, но он, видимо, не для того появился здесь, чтобы только наблюдать за ней.

— Я надеюсь что не очень обременил вас на днях, — продолжал он. — Боюсь, ваш муж был огорчен, застав меня у вас.

Она не имела намерения обсуждать эту тему, но, несмотря на очевидное неодобрение Дэрка, она испытывала некое любопытство по отношению к этому человеку. Недолгий, из вежливости, разговор не мог принести большого вреда. Она взглянула вверх на Сесиля Родза, как бы ища поддержки.

— Почему он показывает на океан? — спросила она — Ведь там нет внутренних территорий.

Корниш подарил ей мрачную неспешную улыбку, в которой почти не было тепла.

— Как и многие уитлендеры, вы повернулись кругом. Впервые прибывшие сюда забывают, что Кейптаун, так же как и гора, смотрит на север. Атлантический океан на самом деле в другой стороне, слева от вас, за Головой Льва. За бухтой к северу лежит Африка.

Ей захотелось объяснить ему, что она не уитлендер, но она вовремя вспомнила, что он не знает о ее происхождении. Любопытство по отношению к этому человеку все еще удерживало ее от того, чтобы уйти.

— Удалось ли вам повидать Никласа Ван Пелта? — спросила она напрямик.

Он отрицательно покачал головой:

— Нет еще. Но я не оставил своего намерения. Случай еще подвернется.

Позволив себе зайти так далеко, она продолжала развивать эту тему:

— Но почему это так важно для вас? Почему вы не можете написать о нем, пользуясь доступным материалом и тем, что вам известно о нем?

— Возможно, потому, что прошлое — это такая вещь, которую я хочу знать из первых уст, — сказал он.

Она поняла, что представляется хорошая возможность узнать то, о чем отец запретил Дэрку ей рассказывать, в то время как ее желание знать это все возрастало.

— Вы не объясните мне, что произошло? — спросила она. — Есть вещи, которые Дэрк отказывается обсуждать. Несомненно, из-за того, что он работает у мистера Ван Пелта. Но я действительно хочу их знать.

Он изучал ее из-под крутых бровей, как будто проводя измерения. Она ощущала в нем глубокую силу, находившуюся под надежным контролем. Он жестом пригласил ее присесть на ближайшей скамейке, освещенной прорывавшимися сквозь листву солнечными лучами.

— Присядем ненадолго? Мне хотелось бы поговорить с вами. Возможно, если вы услышите эту историю, вы не будете думать обо мне как о подлеце, в чем так убежден ваш муж.

Она присела на согретый солнцем край скамейки. Голуби с надеждой топтались у ее ног, а белка негодующе заверещала, когда обнаружила, что у Сюзанны ничего для нее не припасено. Скалистый склон был спрятан за деревьями этих чистых садов, и она нашла, что временами постоянное присутствие горы действует несколько угнетающе.

Джон Корниш сложил костлявые ладони, тесно переплетая пальцы и глядя вдаль на внутренние территории Роудза. Сюзанна ожидала, когда он начнет.

— Все сводится к алмазам, — проговорил он наконец. — К алмазам и их власти над человеком. Никлас Ван Пелт попал в тюрьму потому, что был осужден за кражу алмазов.

Это противоречило тому, что говорил ей Дэрк, и она Нахмурилась.

— Вы имеете в виду крупный алмаз, который пропал? Тот, который называется Королем Кимберли?

— Приносящий несчастье камень? — спросил он. — Нет, не Король Кимберли. Это другая история, хотя у меня есть собственная версия того, что могло случиться с этим необычным камнем. В тайнике, найденном в доме Ван Пелта в Йоханнесбурге, были обычные драгоценные камни — намного мельче.

— Найденном в доме Ван Пелта? — повторила Сюзанна, не вполне понимая.

— Это правда. На войне меня вывели из строя, — похлопал он по своей вытянутой правой ноге, — И мне пришлось работать в йоханнесбургской газете. Мне поручили подготовить материал об алмазной контрабанде — всегда популярной теме в Южной Африке. Я взялся за это серьезно и хотел написать хороший очерк. В процессе своих поисков я напал на горячий след, по которому шел довольно долго, опровергая авторитеты. Детали этого дела не важны, но след привел к Никласу Ван Пелту.

Мускулы напряглись на неровной линии его подбородка, и она почувствовала, каким безжалостным может быть этот человек, если станет врагом. Наступила пауза, и она с испугом ждала, когда он продолжит.

— Мой отец умер за несколько лет до того. Возможно, вы не знаете, что Никлас Ван Пелт был близким другом моего отца. Моя мать была американкой, и она вернулась домой, как только закончилась война. Я поехал с ней, когда пришло время, и некоторое время оставался в Штатах. В те времена я был довольно близок мистеру Ван Пелту. Его сын Пауль был моим хорошим другом, и я действительно был очень огорчен его смертью. Видите ли, я не взялся бы за этот ящик Пандоры, зная, что Ван Пелт замешан. Прежде чем я понял, что произошло, поднялся шум, и я уже не мог контролировать ситуацию.

— Они действительно доказали, что мистер Ван Пелт взял камни? — спросила Сюзанна, все больше волнуясь, слушая эту историю.

— В этом не было необходимости, — сказал Корниш. — Когда он понял, что все пропало, он сознался. Он был в конечном звене цепочки, но не назвал своих сообщников. Поэтому остальные остались на свободе. Ему дали три года, но я не открыл эту историю для моей газеты.

— А знает ли Никлас Ван Пелт, что вы не могли ему помочь? — спросила она — Почему он все еще ненавидит вас и отказывается от встречи с вами после стольких лет?

— Я мог бы прекратить эту работу, но решил не делать этого. Я ни в чем не виноват перед ним.

— Однако вы не верите, что он также взял алмаз Кимберли? Почему?

— Хотя я не верю, что он взял его, все же очень хорошо, что исчезновение камня не вызвало шума в то время и что его друг, доверивший ему камень, сохранил все в тайне. Его доверие оправдалось: когда Никлас Ван Пелт вышел из тюрьмы, он разорился, но выплатил каждый цент рыночной стоимости этого камня. Ему пришлось начинать новую жизнь и занимать деньги.

Сюзанна слушала с возрастающим чувством смятения.

— Но как мог человек, выплативший весь долг за этот большой камень, быть виновным в краже других алмазов? Эти вещи не стыкуются.

— Это, — сказал Джон Корниш, — именно то, что не давало мне покоя все эти годы, что толкнуло меня на написание этой книги, привело меня обратно в Южную Африку. Но я не смогу ничего прояснить, если старый Никлас не захочет теперь рассказать эту историю.

Она начинала понимать, и та враждебность, которую она испытывала по отношению к Джону Корнишу, таяла. Наверняка Дэрк не знал всех этих вещей. Он заблуждался, ревностно охраняя ее отца от Корниша.

— Должно быть, нужно большое мужество, чтобы начать все сначала, — сказала она. — Мистер Ван Пелт, наверное, потерял доверие многих людей.

— Но не всех, — уточнил Корниш. — Есть кое-что любопытное в делах с алмазами в Южной Африке. Вспомните, что эта страна не очень старая. Не старше, чем Манхеттан, в котором голландцы обосновались в то же время, когда двинулись в Кейп. Последние три столетия имеют больше отношения к Кейптауну, чем к Йоханнесбургу или Кимберли Йоханнесбург был завалящим шахтерским городком только семьдесят лет назад, а Кимберли всего на несколько лет старше. В те давние дни многие время от времени занимались контрабандой. Даже сейчас находятся такие, кто относится к ней как к небольшому греху, не сопоставимому с таким, например, преступлением, как кража быков. Я подозреваю, что на этом лежит налет романтики, немного сходной с представлениями об американском беззаконии в ковбойские времена. Люди, связанные с алмазами, естественно, вряд ли понимают, что большая утечка алмазов от монополиста приводит к падению мировых цен. Однако приговоры судов сейчас не такие суровые, как раньше, и человек может их пережить. Никласу Ван Пелту это до некоторой степени удалось. Хотя печать позора все еще лежит на нем, то высокое положение, которое он занимал, никто не может игнорировать.

— Но как же объяснить то несоответствие, что он был идеально честен, когда дело коснулось большого камня, но имел тайник с маленькими камнями у себя дома? Есть ли у вас какие-нибудь мысли по этому поводу?

Мужчина рядом с ней наклонился, поднял с дорожки камешек и легко подбросил его на своей ладони, как будто принимая решение, высказать свои мысли или нет. Затем он отбросил камень и повернулся к ней.

— В данном деле роль сыграла женщина. Хорошенькая легкомысленная американская женщина.

Сюзанна напряглась. Она обхватила руками ремешки фотоаппарата и сумки, чтобы унять дрожь. Она не могла ничего сказать и ничего сделать, чтобы остановить его в этот момент, хотя что-то тревожило и пугало ее в его словах.

— Продолжайте, — сказала она глухо.

— Эта женщина была намного моложе Никласа, она была его второй женой. Думаю, что она осталась без средств здесь посте того, как не удались концертные гастроли, поэтому пошла работать к де Бирзу.

— Де Бирзу? — Сюзанна не могла сдержать восклицания. Клара рассказывала, что она работала некоторое время в Южной Африке, но она никогда не уточняла, что у де Бирза.

— Да, там Никлас и познакомился с ней. В тот момент он все еще был связан с этой компанией, но несколько позднее отошел от них, полностью переключившись на правительственные дела. Он хотел попасть в парламент и после женитьбы стал активно работать в правительстве. Женщина — ее звали Клара — нашла себе богатого и неординарного мужа. С этого времени она и повела его к табели.

— Что вы имеете в виду? — спросила его Сюзанна более резко, чем хотела. —

Джон Корниш медленно поднял на нее изучающий взгляд.

— Может быть, я рассказываю слишком много? Насколько я знаю, ваш муж, наверное, довольно высокого мнения об этой жене Никласа.

— Я хочу знать все, — настаивала Сюзанна, крепко сжимая кожаные ремешки.

— Я больше ничего не могу сказать. Я подозреваю, что это Клара занималась контрабандой и тайник принадлежал ей. Возможно, алмазов было гораздо больше, чем она реализовывала в то время. Ко времени ее замужества, наверное, осталась меньшая часть.

— Если это так, то почему она не призналась, когда Никласа арестовали? Почему она не сказала правду, чтобы спасти своего мужа от тюрьмы?

— Чтобы пойти в тюрьму вместо него? — Корниш насмешливо поднял темную бровь. — Мне представляется, она не принадлежала к данной породе женщин. К тому же Никлас — джентльмен и не мог предать ее.

Сюзанна оторвала руки от фотоаппарата и сумки и гневно посмотрела на него.

— Я не верю ни единому вашему слову! Это дичайшая гипотеза! Это ужасно — после стольких лет предавать гласности эту историю и позорить того, кто теперь уже не может ничего сказать в свою защиту.

Вид у Корниша был спокойный при вспышке ее негодования, хотя и немного озадаченный.

— О, я намеревался дать ей возможность сказать. Как только я добуду достаточно информации у Никласа, я вернусь в Штаты и найду ее. Я думаю, она все еще живет в Чикаго. В данное время ей, конечно, не грозит судебное преследование, даже если она виновата.

Сюзанна держалась изо всех сил.

— По крайней мере, ей не грозит этот визит! — закричала она. — Вы теперь не можете ей повредить — она вне вашей досягаемости.

Когда она обрушила на него этот поток непонятных слов, он только изумленно посмотрел на нее.

— Вы должны знать правду! Клара Ван Пелт — моя мать. Она недавно умерла. И я не позволю вам порочить ее память вашими мелкими надуманными подозрениями!

Она была в ярости и готова была расплакаться. Секунду он с любопытством наблюдал за ее смятением. Затем ослабленное было внимание, казалось, вернулось к нему.

— Я прошу прощения, что расстроил вас рассказом о том, чего вы не знали. Но вы ответили мне. После всего этого едва ли имеет смысл скрываться, как тогда, когда вы расспрашивали меня.

Ей не было дела до его выводов.

— Теперь я вижу, почему ни отец, ни Дэрк не хотели, чтобы я знала об этом. Они не хотели меня огорчать этой ложью. Лучше бы было для меня не знать об этом.

Он отвечал ей спокойно и бесстрастно:

— Если ваша мать была не виновата, то имелись все возможности, чтобы защитить ее. Ей не было необходимости бежать. Во всяком случае, для вас лучше знать правду. Этого нельзя скрыть, и от этого нельзя оградиться навсегда.

Она постаралась вернуть свой гнев, как могла. Необходимо доказать ему, что он заблуждается, жестоко заблуждается.

— Моя мать никогда не была воровкой. Она любила быть в центре внимания, и это немного испортило ее, потому что каждый любил ее и дарил ей все, что она пожелает. И потом, что она могла делать с нелегальными алмазами, оказавшимися в ее распоряжении? Как она могла реализовать их?

— Вы как-нибудь попросите вашего мужа рассказать вам о НПА, — сказал Корниш.

Она знала, что переубедить его невозможно. Только не сейчас. И она не могла выносить больше. Она резко поднялась, спугнув стайку голубей. Но прежде, чем она отвернулась, он встал и схватил ее за локоть, твердо, но аккуратно.

— Подождите, — сказал он. В его голосе прозвучала властная нотка, и это остановило ее, несмотря на сильное желание уйти. — Вы правы в одном. Я пока что еще не знаю всей правды об этом. Я только размышляю. Но и вы также не можете быть уверенной во всем. Любой исход будет болезнен. Но для мертвых менее болезнен, чем для живущих.

Сквозь навернувшиеся слезы она видела его лицо, суровое и безжалостное.

— Мне нет дела до живущих! — закричала сна, злясь на слабость собственного голоса. — Отец для меня ничего не значит. Но я все еще люблю мою мать. Я была ближе к ней, чем кто-либо еще, и я знаю, на что она была способна, а на что — нет.

— Тем не менее, — сказал он неумолимо, — правда объективна и не зависит от чьего-либо эмоционального состояния и от того, верят ли чему-нибудь или не верят. Если я ошибаюсь, почему бы мне это не доказать?

Она выдернула свой локоть из его руки, как если бы нашла его прикосновение омерзительным.

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, вы очень хорошо понимаете, что я имею в виду, — ответил он, пристально глядя на нее, хотя он больше не прикасался к ней.

Этот человек никогда не отстанет. Теперь она поняла это отчетливо и почувствовала легкий страх.

— Что вы хотите от меня? — спросила ока. — Чего вы от меня ждете?

Улыбка коснулась его рта, в ней засветилась неожиданная доброта.

— Я оставляю вас. Всего хорошего, миссис Гогенфильд. — Он коснулся полей своей шляпы и зашагал через посадки.

Она наблюдала за тем, как он удалялся, за его легкой хромотой и напряженной осанкой в плечах. И возненавидела его всем сердцем. Его резкий уход был отвратителен. Это ей, Сюзанне Гогенфильд, следовало развернуться и уйти прочь от него, презрев его нелепую историю. Все еще шокированная, она повернулась и пошла в противоположном направлении, в сторону дома.