Голубой огонь

ГЛАВА V

Днем Мара заехала и привезла новую служанку — чернокожую девушку по имени Виллимина Кок. Коротко — Вилли, как сказала Мара. У девушки были привлекательные мягкие манеры, ее английский был естествен, как язык, с которым она выросла. Мара быстро объяснила Вилли ее обязанности, словно не рассчитывая на то, что Сюзанна сможет это сделать сама. Девушка тихо проговорила:

— Да, мисс Белман, — и пошла переодеваться в рабочую одежду.

— Она отлично справится, — сказала Мара мимоходом — Образование у нее несколько выше, чем необходимо, но она нуждается в практике. Если вы готовы, мы можем ехать. Ваш отец ожидает вас.

Под напором ее стремительности Сюзанна чуть не сказала: «Да, мисс Белман», но сдержалась. Несомненно, эта красивая светловолосая женщина неплохо получает за свою способность так ловко управляться с делами.

Надев пальто, Сюзанна повесила на плечо фотоаппарат, надеясь, что позже представится возможность его использовать. Когда они сели в автомобиль и поехали по короткой узкой улочке, Сюзанна внимательно взглянула на свою спутницу.

Сегодня Мара, казалось, была менее оживлена, чем накануне, и, хотя она была достаточно вежлива, в ее манерах чувствовались прохлада и, возможно, недовольство. Сюзанне хотелось знать, связано ли это с отношением Никласа Ван Пелта к браку его долго не замечаемой дочери и его подопечного. Во всяком случае, помня хохот Дэрка по поводу хозяйничанья Мары, она не доставит ей сегодня хлопот.

Хотя дом Ван Пелта находился недалеко, на противоположной стороне ущелья, необходимо было въехать по дороге на вершину холма до того места, где находился мост через расщелину, а затем проделать длинный путь в объезд, спускаясь по той стороне. Дом показался Сюзанне более знакомым при подъезде к нему с другой стороны. Он был похож на английскую букву «л» и имел кружевные железные перила вдоль верхней и нижней веранд. Короткая часть буквы «л» тянулась по направлению к лицевой части и была увенчана острой красной кирпичной крышей. Под скатами крыши виднелся старомодный пышный орнамент. Низкая каменная стена, окрашенная в белый цвет и надстроенная более чем причудливой железной решеткой, охранялась с высокой сторожевой будки, позади которой возвышался огромный куст рододендрона.

Мара повернула машину в подъездную аллею и проехала по кругу к гаражу в тыльной части территории.

— Прошу за мной, — коротко сказала она, и Сюзанна, покинув автомобиль, последовала за быстро шагавшей Марой по направлению к фасаду дома.

Там росло несколько цветущих кустарников. Сюзанна заметила их, проходя через двор. Но редкие проти, которые однажды посадил ее отец и которые дали имя дому, больше не встречались.

По мере того как они приближались к лестнице, Сюзанна все больше и больше нервничала. Она внушала себе, что эта внезапная боязливость нелепа. Просто смешно, что ее охватывает беспричинный страх, граничащий с паникой, только потому, что она должна встретиться со старым человеком, которого она, по существу, не знала.

Мара, казалось, не замечала беспокойства Сюзанны. Она шла вверх по парадной лестнице через широкую веранду, не обращая внимания на следовавшую позади спутницу. В каждой створке наружной двери имелись узкие стеклянные окошки до самого пола. Сюзанна вспомнила, как, будучи ребенком, она через эти окошки в дождливый день выглядывала на улицу, когда не могла выйти погулять.

Служанка в обычном белом платке открыла дверь на звонок Мары, и они вошли в широкий холл, по одну сторону которого поднималась лестница наверх. На темном полу лежал маленький коврик в восточном стиле, против стены стоял комод из черного дерева с красивой текстурой, позади него, у лестницы, — кресло. На комоде стояли латунные подсвечники и высокая ваза с розовыми цветами.

— Одну минуту, — сказала Мара — Я сообщу ему, что вы приехали.

Сюзанна была рада подождать в старомодной передней, освещенной тусклым светом, чтобы иметь время взять себя в руки. Обстановка дома вызывала теплые воспоминания. Она узнала переднюю, те самые лестницы, столовую, видневшуюся на заднем плане, с цветами на длинном серванте. Однако, когда пришло время встретиться с человеком, который был ее отцом, она не почувствовала ничего, кроме усиливавшейся паники, причин которой не могла объяснить.

Цветная горничная взяла у нее пальто, но фотоаппарат Сюзанна оставила на плече, как будто именно его присутствие помогало ей удерживать связь с миром, который был ей знаком и которому она принадлежала. Когда горничная ушла, она повернулась к вазе с цветами, которую тоже помнила. Такие весенние проти цвели в Кейптауне. Воскообразные лепестки этой разновидности были толстыми и жесткими, серединки — твердыми и колючими. Цветы поддерживались древесными стеблями, зеленые листья были воскообразные, как и цветы. Она прикоснулась пальцем к листу, зная, что его поверхность слегка клейкая.

Позади нее, в дальнем конце передней, послышалось уверенное щелканье каблуков Мары, и она обернулась.

— Прошу вас, — сказала Мара. Она сняла пальто и осталась в синем вязаном костюме, который был ей очень к лицу.

В своей дальней части холл делал поворот под прямым углом и заканчивался открытой дверью. Когда они достигли двери, из нее вышел Томас Скотт с пачкой конвертов. Сюзанна поздоровалась, и он наклонил голову, пробормотав едва слышный ответ на приветствие. На мгновение она задержала взгляд на его темных сердитых глазах. Мара не обращала на него внимания, и они прошли в кабинет Никласа Ван Пелта.

Теперь Сюзанна стала узнавать те детали дома, которые наполняли ее почти непреодолимым страхом. С этой комнатой у нее ассоциировалось нечто ужасное, хотя это была приятно убранная комната с французскими дверями, раскрытыми на террасу, со светло-серыми и серо-зелеными стенами. Этих цветов комнаты она не помнила, не помнила и картин на стенах. Видимо, это сменилось со времен ее детства. Большой письменный стол из местного дерева стоял на прежнем месте. Теми же самыми были тяжелый темный шкаф и скользкие стулья, на которых трудно было удержаться ребенку. Все это она охватила одним взглядом, также как и человека на заднем плане, сидящего в большом кожаном кресле за письменным столом. Его внешность ей совсем ни о чем не говорила, и именно это помогло ей справиться со страхом.

— Это ваша дочь, мистер Ван Пелт, — сказала Мара. Старик за письменным столом чуть приподнял руку, жестом отпуская Мару, и та мягко вышла, стараясь не щелкать каблуками, беззвучно закрыв за собой дверь.

— Сюзанна? — спросил он. Сильный приятный голос резонировал, но в его звучании не было ни тепла, ни приветливости. Был только вопрос, заданный для того, чтобы убедиться в ее присутствии.

— Да, — ответила она так же холодно. — Я здесь, папа.

Он потянулся к стулу позади письменного стола и отодвинул от него тяжелую трость с серебряной ручкой.

— Садись, пожалуйста, — сказал он.

Она повиновалась, не сводя с него глаз. У него были тонкие черты лица и глубокие впадины на щеках. Нос крючком был мощным и агрессивным, но пронизывающие глаза, которые она помнила, были скрыты темными очками. Его волосы еще больше поседели, но еще не были белыми и все еще густо росли почти от красивых бровей. Она и узнавала, и не узнавала его. Комната вокруг нее жила своим отсчетом времени, хранившимся в ее памяти.

— Я рад, что ты вернулась в Южную Африку, — сказал Никлас официальным тоном. — Хотя для меня сюрприз, что ты возвратилась женой Дэрка Гогенфильда. Я этого не планировал и не предполагал.

— Мне жаль, если вам это неприятно, — сказала она. — Я знаю, что вы любите все планировать сами.

Она не хотела этого говорить. Это вырвалось непроизвольно и прозвучало грубо, Но теперь уже нельзя было ничего поправить.

На его лице на секунду появилось выражение, которое отнюдь не было улыбкой, и исчезло.

— Я вижу, что ты искренна. Ты была ласковым ребенком, однако порой странным образом выражала свои мысли.

— Я не то хотела сказать, — попыталась оправдаться она. — Просто Дэрк долгие годы был для вас как сын, а обо мне вы ничего не знали, поэтому у вас не было оснований быть довольным его женитьбой на мне.

— Твой голос — голос женщины, — сказал он, как будто слушал только интонации, а не слова. — В моей памяти остался образ маленькой девочки с прямыми волосами, светлыми рыжеватыми косами, карими глазами и упрямым подбородком. Я должен заменить этот образ другим.

Впервые она почувствовала, что он мог бы сейчас испытывать, и была тронута этим. По крайней мере, она видела в нем перемены и понимала, что совсем не знает его.

Он протянул руку и коснулся ее плеча. Нащупав ремешок фотоаппарата, он заскользил рукой вниз до его корпуса, и она поняла, что он ищет возможность заменить зрение осязанием.

— Что это? — спросил он.

— Фотоаппарат, папа, — сказала она.

— Да, конечно, Дэрк рассказывал, что ты работала фоторепортером в чикагской газете и что ты хотела бы продолжать этим заниматься.

Он снова коснулся ее плеча, провел пальцами вверх до ее коротких волос и вдруг отдернул руку, как будто почувствовал боль. Слезы обожгли ее ресницы. Слезы жалости к сильному человеку, которому не суждено больше быть полноценным.

Он не предпринимал дальнейшего исследования с помощью пальцев и откинулся на спинку кресла. Его скрытые очками глаза повернулись в ее сторону, выражение лица было безразличным и отсутствующим. У нее появилось ощущение, что он отложил ее в сторону как что-то ему незнакомое. Установилось молчание, как будто он ушел в свою темноту и забыл о ее присутствии.

В ожидании, пока он заговорит, она осматривала комнату и африканские предметы, которые обновились со времени ее детства. На стене позади отца висела маска из темно-коричневого дерева: лицо с толстыми губами и плоскими ноздрями, делающими его почти карикатурным, хотя лицо выражало величие. Ушные мочки были растянуты пронзавшими их трубочками из слоновой кости, глаза терялись во впадинах. Однако в лице чувствовалась жизненная энергия, которая говорила об авторитете и уважении, которым должен был пользоваться такой человек у своих соплеменников. В углу комнаты стояло местное метательное копье с железным наконечником, у одной из стен — высокий цилиндрический барабан, который, казалось, ждал, когда пальцы начнут выбивать ритмы на туго натянутой коже.

Молчание затянулось слишком долго, и Сюзанна неловко пошевелилась, испытывая неудобство. В конце концов, это он пригласил ее сюда, она не напрашивалась. Ему, казалось, не было никакого дела до нее, как будто он ушел и оставил ее одну.

— Почему вы захотели, чтобы я приехала в Южную Африку? — спросила она смело. — Почему вы захотели увидеть меня, если столько лет не вспоминали обо мне?

Он, казалось, вернулся издалека и прикоснулся к бумаге, лежавшей на письменном столе перед ним.

— Твоя мать не говорила тебе, что написала мне? Она не говорила, о чем просила меня перед смертью?

Она была поражена. Ее мать написала Никласу Ван Пелту? И не сказала ей об этом? Она почувствовала шок от подобного предательства.

— Я не знала этого, — сказала она. — О чем она вам написала?

Рука со вздувшимися синими венами подтолкнула к ней письмо через письменный стол.

— Вот оно. Прочти его.

Она с трудом подняла листок почтовой бумаги. Вид почти детского почерка своей матери разбередил не зажившую рану. Письмо начиналось почти на безумных нотах, она почувствовала отчаяние, с которым оно писалось. Доктор считал, что лучше скрыть правду от Клары, и Сюзанна соглашалась с ним. Но теперь было видно, что мать все знала. Письмо начиналось словами, что жить ей осталось недолго, что она никогда раньше ничего не просила у Никласа для своего ребенка, но что она вынуждена попросить теперь. Когда ее не станет, Сюзанна будет совсем одна. В семье Клары все давно умерли. Не будет никого, кто дал бы девочке совет, защитил бы ее, позаботился о ней.

Сюзанна оторвалась от письма и посмотрела на отца. Чистая дымчатая поверхность очков была непроницаема. Он взял со стола сигару и отрезал кончики, затем зажег ее с легкостью человека, привыкшего все простые действия совершать на ощупь. Сюзанна наблюдала за ним, зачарованная, размышляя над словами, которые только что прочла. Забота ее матери была трогательной, но очень наивной.

— Не было необходимости посылать за мной из-за этого, — сказала она. — Я не такая беспомощная, как она описывает.

Он выпустил кольцо дыма и ничего не сказал. Она продолжала читать. Теперь ее мать касалась личных дел со своим мужем. Сюзанна сразу не поняла и перечитала во второй раз:

«Я знаю, ты никогда не верил, что я непричастна к исчезновению Кимберли. Ты думал, что я воровка. Как я могла вынести это, Никлас, когда я не знала, что случилось с камнем? Как я могла оставаться твоей женой, оставаться в Южной Африке, если ты думал, что я способна на такую ложь? Я говорила тебе правду, хотя ты никогда не верил мне».

Сюзанна оторвалась от письма.

— О чем она пишет?

— Ты прочла его до конца? — спросил ее отец.

Она снова вернулась к Клариному письму, склонившись над страницей:

«Одно время я почувствовала, что ребенок что-то знает об алмазе. Возможно, она была чему-то свидетелем или что-то слышала. Она была в очень смятенном состоянии перед нашим отъездом. Когда я пыталась расспросить ее, она только истерически рыдала. Единственным выходом было увезти ее из Южной Африки, где что-то омрачало ее существование.

Я старалась, чтобы она обо всем забыла. Я учила ее не оглядываться назад, как и мне пришлось забыть и не оглядываться. Это был единственный путь. Хотя мне все еще хотелось узнать, что именно спрятано в ее детских воспоминаниях, — что-то, в чем она не отдавала себе отчета. Может быть, тебе удастся добиться этого, если когда-нибудь увидишь ее».

В заключительной части письма не было ничего определенного. Оно завершалось холодно, официально, затем в постскриптуме переходило в мольбу за судьбу Сюзанны, что было похоже на Клару.

Сюзанна протянула письмо и положила на стол, насколько доставала ее рука.

— Я не знаю, что она хотела этим сказать. Я никогда не слышала о пропавшем алмазе.

— Она пишет о Короле Кимберли, — сказал Никлас, — одном из самых знаменитых алмазов Южной Африки. Он исчез много лет назад, и с тех пор о нем ничего не известно.

Его тон был ровный, без эмоций. Он нащупал Кларино письмо и складывал его, пока Сюзанна размышляла над прочитанным. У нее мелькнула мысль, объясняющая содержание письма, и она выразила ее вслух.

— Мне кажется, я поняла, почему мама так написала. Она не могла быть уверенной, что вы заинтересуетесь мной после стольких лет. Поэтому она решилась на хитрую уловку. По крайней мере, ей казалось, что хитрость удастся. Порой она была способна на удивительные выдумки.

— Я не понимаю, — проговорил он.

— Конечно, это звучит глуповато, — сказала Сюзанна, оправдываясь, — но я знала ее очень хорошо. На такого рода выдумки она была способна. Если бы ей удалось убедить вас, что я что-то знаю о пропавшем алмазе, то, возможно, вы заинтересовались бы мной. Вы изменили бы свое отношение и взяли бы меня под защиту. Ведь у нее могли быть такие намерения?

Еще раз между ними установилось длительное молчание. Он не отвечал на ее предположение, не соглашался с ним и не отрицал. Однако чем дольше она думала об этом, тем правдоподобнее оно казалось. Кларе не приходило в голову, что Сюзанна может не захотеть возвратиться в Южную Африку. Или что может оказаться утомительно и неприятно, если отец и другие начнут выпытывать у нее то, чего она не помнила, да и вообще не знача.

Видимо, замысел удался. Никлас Ван Пелт немедленно послал за своей дочерью. Даже Дэрк, который, несомненно, читал это письмо, спросил ее тогда в Чикаго, слышала ли она о Короле Кимберли. Но Дэрк явно не был заинтересован в этом, и она вспоминала об этом с благодарностью. Ему не было до этого дела, и он не вернется к этой теме.

Если отец позвал ее к себе домой только для этого, тогда она желает избавиться от его присутствия и закончить этот бесполезный допрос.

— Возможно, вы не согласитесь с моими доводами, — сказала она. — Но я больше ничего не могу добавить. Мне было бы лучше уйти.

Он услышал, как она встала, и, найдя трость с серебряной ручкой, прислоненную к его креслу, тоже поднялся. Он не пытался ее удержать, только протянул ей руку. Она положила свою руку в его и ощутила его чувствительные пальцы, изучающие ее хрупкую ладонь. Но он не пригласил ее к себе, так же как и она не предложила встретиться еще раз. Из-за Дэрка ей, несомненно, придется бывать в этом доме время от времени, но ничего не осталось, что напоминало бы отношения отца с дочерью. Мара вышла встретить ее, когда она покинула кабинет, и Сюзанна с некоторым сожалением взглянула наверх, куда вела лестница. Многое в доме она помнила лучше, чем своего отца. Ей хотелось побродить по верхнему этажу, по его комнатам и коридорам, которые вернули бы ее в прошлое. Но она не попросила об этом Мару Белман.

— Томас может отвезти вас домой, если хотите, — предложила Мара.

Сюзанна отрицательно покачала головой и похлопала по фотоаппарату, висевшему у нее сбоку.

— Спасибо, но я хочу пройтись пешком. Может быть, мне удастся сделать несколько снимков по дороге.

Мара проводила ее до двери, и Сюзанна была рада оказаться снова на круто поднимающейся улице, взобраться на то высокое место, огибаемое дорогой в форме подковы, и обернуться на дом с более высокого уровня, чем на противолежащем холме.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас побыть одной. Неожиданное чувство боли и разочарования наполнило ее. Несмотря на усилия убедить себя, что отец ничего для нее не значил и что не следовало многого ожидать от этой встречи, не сбылась надежда, порожденная воспоминаниями о глубокой детской привязанности к отцу. То, что уловка ее матери удалась и он послал за ней не из родительского чувства, а только в надежде отыскать благодаря ей огромное богатство, оставило в ней чувство глубокого сожаления.

Там, где улица начала поворачивать, Сюзанна еще раз задержала печальный взгляд на отчетливо видневшейся горе. Поднимающийся ряд домов закончился значительно ниже автострады, горизонтально разрезавшей склон холма с четко видимым следом. Склоны над дорогой были покрыты травой и, поднимаясь к тому месту, где были каменные столбы, становились более крутыми. Каким голубым и ясным было небо над горой этим утром! В других частях Африки небо казалось удивительно белым и тонким. Но небеса Южной Африки могли сиять ярко-голубым светом.

Чтобы отвлечься в этот момент от горького разочарования, она щелкнула затвором фотоаппарата. Вслед за этим она увидела что-то движущееся у края огромного камнепада. Крошечная кабина подвесной дороги покачивалась над утесом, ее опоры не были видны, как будто ничто не поддерживало ее между вершиной горы и землей. Она ясно видела путешествие кабины к маленькому белому блоку, установленному на вершине, где заканчивался трос. Надо будет как-нибудь подняться в этой кабине, она уговорит Дэрка. Почему-то никто не брал ее туда в детстве.

По мере того как она продвигалась в направлении Орлиного Гнезда, она думала о том, какие чистые улицы в Кейптауне и как приятно находиться в этом районе, застроенном домами старого стиля. Дома с белыми фронтонами все еще подражали голландской архитектуре, а сады за белокаменными стенами или заборами из кольев были исключительно живописными и хорошо ухоженными в чисто английской манере. В одном из дворов цвела поинсетта, а в другом — горная мимоза, бледно-желтая и ароматная, разбрасывавшая свои лепестки через стену на тротуар.

Но внимание ее не могло удержаться долго на окружающих предметах, потому что она все еще думала о письме матери. Чтобы той было приятно, она всегда поддерживала ее иллюзию, что она, Сюзанна, зависима и беспомощна, а Клара мудро решит все ее проблемы. Это ничего не стоило Сюзанне, но помогало Кларе самоутвердиться.

В действительности Клара не имела понятия о физических нагрузках Сюзанны на работе или о неприятных ситуациях, в которые иногда попадала ее дочь по долгу службы в своей газете. Для Клары ее репутация всегда была очень важна. Иногда она могла быть нетерпеливой, как ребенок, в Удовлетворении своих желаний и стремлений. Однако все Должно было происходить пристойно и в лучшей манере.

Сюзанна сознавала, что она никогда не могла бы остаться с мужем, запятнавшим себя, а следовательно, и ее. В конце своей жизни Клара искренно была озабочена судьбой своей дочери и пыталась устроить ее будущее. И в этом она добилась успеха. По крайней мере, наживка, связанная с алмазом, была схвачена, о чем с горечью размышляла Сюзанна. Это и заставило Никласа действовать.

Сейчас она жалела, что не задала своему отцу больше вопросов о Короле Кимберли. История казалась невероятной. Действительно ли отец заподозрил, что мать могла взять этот камень, или это была очередная Кларина фантазия? Имело ли тюремное заключение отца какую-то связь с исчезновением алмаза?

У нее не было ответа ни на один из этих вопросов.

Дорога поднималась над Головой Льва, и она взглянула на гору, неясно вырисовывавшуюся на фоне неба. Лев нависал над всей этой частью города с претензией на господство, так же как пик Дьявола в дальней части амфитеатра. Однако оба они должны были чувствовать почтение перед громадной горой, перекрывавшей пространство между ними.

Вечером ей следует рассказать Дэрку о своей встрече с отцом и задать ему вопросы, которые ее волнуют. Мысль о Дэрке вернула ей силы и уверенность. В конце концов, что значат для нее Никлас и его намерения? Она может забыть, подавить в себе ребенка, который когда-то так любил своего отца. Теперь у нее Дэрк. С ним ей ничего больше не нужно.

Она пошла быстрее. Должно быть, он сейчас ужинает. Теплое воспоминание об их утреннем примирений заставило ее ускорить шаги по направлению к дому.