Жил когда-то мужик. Копал он погреб и нашел в земле кусок золота.
«Куда мне его деть? – думает мужик. – Себе оставлю – пан отнимет. А не отнимет пан – отнимет управляющий, а не управляющий – так староста. Понесу-ка я лучше это золото царю. Царь меня наградит, а уж царской награды никто не отберет!»
Надел мужик новые лапти и пошел к царю.
Долго ли, коротко ли – дошел до царского дворца. Часовой его спрашивает:
– Ты куда, мужик, идешь?
– Хочу царю свою находку отдать.
– А что это за находка?
– Кусок золота.
Ну часовой и пропустил его. И второй, и третий, и четвертый часовой пропустили.
Дошел мужик до царской палаты. А там у дверей вельможа стоит, толстый, важный.
– Ты куда, мужик, лезешь?
– К царю, паночек.
– К царю? А что ты там забыл?
– А вот копал я погреб, нашел кусок золота и несу царю в подарок.
Загорелись глаза у жадного вельможи:
– Золото? А ну покажи!
Показал мужик золото. Вельможа затрясся весь от жадности и говорит:
– Коли дашь мне половину царской награды, пропущу тебя к царю. А не дашь – ступай прочь!
Что тут делать?
– Хорошо, паночек, дам, – отвечает ему мужик.
Пропустил вельможа мужика к царю.
– Здравствуй, царечек-паночек! – говорит мужик. – Я тебе подарок принес.
И подал ему кусок золота. Царь взял золото и спрашивает:
– Что же тебе дать за этакий подарок?
– Ничего, царечек-паночек, мне не надо. Если милость будет, дай мне чарку горилки да краюшку хлеба, а то я, пока шел к тебе, дюже проголодался!
Царь приказал принести целый графин горилки да каравай белого хлеба.
Мужик глянул на белый хлеб и говорит:
– И отец мой и дед мой такого хлеба никогда не едали и не видали – не стану и я его есть! Нет ли у вас, царечек-паночек, простого ржаного хлебца?
Приказал царь принести ржаного хлеба. Побежали слуги, разыскали у ворот старичка нищего, выпросили у него горбушку хлеба, принесли мужику.
– Вот этот хлеб по мне! – говорит мужик.
Налил он чарку до краев, выпил, закусил хлебцем. Налил другую, выпил, закусил. Налил третью, выпил, закусил. Так весь графин горилки выпил и всю горбушку съел.
– Ну, – говорит, – спасибо вам, царечек-паночек, вот я и наелся и напился вволю!
– Что же теперь тебе, мужичок, дать?
– Теперь, царечек-паночек, поплясать бы мне.
– Музыку сюда! – приказывает царь.
Привели полковых музыкантов.
– Нет, царечек-паночек! – говорит мужик. – Под такую музыку я плясать не умею. Мне под дуду плясать охота!
Царь разослал по всему городу слуг – дударя искать. Нашли его, привели. Заиграл дударь, стал мужик плясать. Плясал, плясал, уморился и говорит:
– Довольно!
Тогда царь спрашивает его:
– Что же теперь тебе еще нужно?
– Теперь, царечек-паночек, мне охота поспать.
Царь приказал приготовить для мужика постель.
Приготовили мужику постель пуховую, а он на перину поглядывает, с ноги на ногу переминается, не желает ложиться.
– Эта постель не по мне, я сроду на пуху не спал. Мне бы гороховой соломки!
Привезли целый воз гороховой соломы. Мужик шапку под голову да и захрапел на весь дворец. Выспался, поднялся да и говорит:
– Спасибо вам, царечек-паночек! Я вам тут нагрубил, насорил – дайте мне за это сто розог!
– Что ты, мужичок, какие розги? Ты же мне золото подарил!
– Э, царечек-паночек! Прошу я вас, будьте ласковы – дайте мне в награду сто розог!
Что тут поделаешь? Принесли розги. Хотели было мужика пороть, а он говорит:
– Погодите, царечек-паночек, у меня есть половинник!
– Какой половинник?
– Как шел я к вам, так меня один важный такой пан не пускал. «Коли дашь, говорит, половину того, что царь тебе даст, то пущу». Я обещал. Так дайте сначала ему пятьдесят розог, а потом мне дадите остальные.
Привели вельможу.
Приказал царь раздеть его, положить на скамью и наградить как должно. Задрожал, затрясся вельможа.
– Ничего, паночек, – говорит мужик, – не бойся, я тебя не обману: как условились, так и получишь.
Уложили вельможу и всыпали ему пятьдесят горячих!
Мужик и говорит:
– Ах, царечек-паночек, он так у вас хорошо служит! Надо его за это наградить – отдайте ему и мою половину!
Дали вельможе еще пятьдесят розог, а всех – сто.
Как рассчитались с вельможей, царь хотел было расспросить мужика, откуда он, хотел наградить его, а мужик – шапку в охапку да за дверь, только его и видели.
«Не то, – думает, – выпадет мне еще такая честь, что нельзя будет ее и снесть!»