Гордимся тобой, пионер!

А. Федотов Трудное счастье

С осени в эту квартиру стали хаживать «божьи люди». Они засиживались допоздна, читали церковные книги и пели длинные скучные молитвы. Таня очень уставала от этих песнопений и часто засыпала прямо на полу у окна, где она обычно сидела. Как-то раз одна из странниц даже пожалела её:

— И зачем ребёнка-то мучить? Уж больно мала она…

— Ничего, за бога и пострадать можно, — сурово оборвала её Анна Андреевна, мать Тани.

Каждую субботу и воскресенье она водила Таню в церковь, а вечерами заставляла повторять за собой непонятные слова молитв. Если дочь ленилась, Анна Андреевна наказывала её: ставила на колени в угол или больно била старым отцовским ремнём.

Таня не любила маминых гостей. Ей хотелось выйти на улицу, где бегали, смеялись и играли такие же ребята, как и она. Но мать приказывала:

— Сиди дома. И в школу не пущу. Церковь — вот твоя школа. А книги — это дьявольское наваждение.

Только вмешательство учителей заставило Анну Андреевну отпустить дочь учиться.

Но в классе Таня ни с кем не дружила. На переменах тихо сидела за своей партой и наблюдала в окно, как девочки прыгали через верёвочку или играли в «салочки». Впрочем, и одноклассники тоже сторонились замкнутой, исподлобья смотревшей на них девочки. Но не знали они, как тяжело переживала всё Таня. «Счастливые… — с завистью думала она, глядя на весёлых подруг. — Им мамы всё разрешают, а мне…» И слёзы сами появлялись на глазах.

Лидия Николаевна, старая заслуженная учительница, видела, что с Таней творится что-то неладное. «Почему она чуждается ребят? — думала Лидия Николаевна. — Конечно, это влияние матери… Что же предпринять?..»

Учительница знала крутой характер Таниной матери и не решалась сразу начать с ней серьёзный, откровенный разговор. Помог случай…

В первый день пасхи Таня не пришла в школу. Ребята видели, как она с матерью направлялась в церковь. Рассказали об этом учительнице.

Вечером Лидия Николаевна и две девочки из класса долго стучали в квартиру, где жила Таня. Вышла соседка.

— Они ушли в церковь. Вы разве не знаете, что Таня поёт в церковном хоре? — удивилась она. — У неё замечательный голос!

На следующий день учительница попросила ребят задержаться после уроков.

— Я слышала, — сказала Лидия Николаевна, — что кое-кто смеётся над Таней. Хорошо ли это? Тане надо помочь. Почему с ней никто не дружит?

— Она сама такая… — послышались голоса.

— Неправда. Просто вы её ещё плохо знаете. Ну, скажите мне, кто из вас слышал, как она поёт?.. Видите, оказывается, никто не слышал…

Таня появилась в классе через несколько дней, На большой перемене к ней подсела Валя Сергеева:

— Ты что, болела?

Таня ничего не ответила.

— А знаешь, у нас скоро будет концерт. Ты, может, споёшь что-нибудь? Понимаешь, не хватает певцов.

— Да я песни петь не умею, — неуверенно произнесла Таня.

— Ты думаешь, мы умеем? Мы тоже не артисты…

Домой они шли вместе. Всю дорогу говорили. Валя впервые за три года услышала, как Таня смеялась. Подумала: «А ведь она может быть и весёлой. Хорошо, что согласилась петь…»

Но назавтра Таня пришла с заплаканными глазами.

— Что с тобой? — забеспокоилась Валя.

— Ничего, — судорожно всхлипнула Таня. — В концерте я участвовать не буду. Мама не велит.

— Как это — не велит? — заволновалась Валя.

Таня молчала.

Лидия Николаевна, слышавшая этот разговор, подошла к девочкам.

— Я думаю, ты выступишь в концерте, Таня. Я поговорю с твоей мамой.

Прошёл год.

Таня крепко подружилась с Валей Сергеевой. Её влекло к этой хрупкой на вид, но очень энергичной девочке. Подруги вместе оставались в школе после занятий или шли к своим подшефным — в детский сад. Так Таня постепенно входила в жизнь коллектива. Но однажды произошёл такой случай.

Как-то Петька Соболев вдруг ни с того ни с сего подскочил после звонка к Тане, садившейся за парту, и, кривляясь, стал дразнить её:

Таня побледнела, плотно сжала губы, а потом тихо сказала:

— Зря ты так. Ведь ничего не знаешь…

В классе наступила неловкая тишина.

— Петька балбес! — вдруг крикнула Валя, и кудряшки лихо подскочили на её голове. — Сам ты дьячок и двоечник, а ещё обзываешься!

Ребята разом заговорили, зашумели, словно потревоженный улей. Однако в общем гаме нетрудно было разобрать, что все защищали Таню. Чтобы скрыть своё волнение, Таня опустила голову и уткнулась в учебник.

Незаметно Таня очень изменилась. Прежде тихая, нерешительная, она теперь вместе со всеми бегала на стадион, занималась в драмкружке, ходила на экскурсии, охотно выполняла общественные поручения. Ребята полюбили её за добрый, приветливый нрав и весёлый характер. Даже Петька Соболев перестал дразнить её «дичком».

Как-то раз председатель совета отряда Володя Беленький сказал на сборе:

— Есть у нас в классе один человек… Догадались, о ком я говорю? Это…

— Конечно, — радостно закричала Валя, — это ты про Таню. Надо принять её в пионеры!

— Чего ты лезешь вперёд? — недовольно отмахнулся Володя. — Я и сам знаю. И не лезь, когда тебя не спрашивают.

Валя была очень рада за подругу и даже не обиделась на Володины слова.

— Помните, ребята, субботний концерт, — мечтательно проговорила она. — Как чудесно Таня пела украинские народные песни. Настоящий соловейчик! Я очень хочу, чтобы она была в нашем отряде.

День, когда Тане повязали красный галстук, вихрем ворвался в её душу. Ей казалось, что она самый счастливый человек на свете. Но, когда она пришла домой, радость её померкла. Мать строго взглянула на сияющее лицо дочери и потребовала:

— Сейчас же сбрось эту тряпку! Красный цвет — сатанинский цвет.

Кровь бросилась в лицо Тани. «Как?! Снять галстук? Опозорить честь пионера? Подвести ребят, Валю?» Но Таня не решилась перечить матери. Она медленно развязала и сняла галстук. А вместо него надела крестик. Анна Андреевна на этот раз одержала победу.

Каждый день Таня приходила в школу в галстуке, а около дома поспешно прятала его на самое дно портфеля и вынимала крестик. Однажды мать нашла Танин галстук и так разгневалась, что выгнала дочь из дому. Вся в слезах, долго бродила Таня по городу. Поздно вечером соседи открыли ей дверь, и она ночевала на кухне.

Девочка не осмеливалась возражать матери и снова стала петь в церковном хоре. Ребята об этом не знали. Её тянуло к ним, но смотреть в глаза друзьям было стыдно. И Таня ошиблась ещё раз: о своих страданиях она не рассказала никому, даже своей лучшей подруге Вале. Не решилась просить помощи в отряде, у вожатой и учителей. Она не была убеждена, что её правильно поймут. А остаться без отряда, без школы ей было страшно.

Анна Андреевна не простила дочери, что та вступила в пионеры и тем самым «согрешила» перед богом. Когда наступили летние каникулы, она сказала:

— Пойдёшь со мной ко святым киевским местам. Молиться будешь, чтобы бог простил твои грехи.

…В жаркий июльский день по пыльной дороге устало брели двое: женщина и девочка. У обеих за плечами были котомки, в руках длинные суковатые палки.

— Мам, я больше не могу, — остановившись, проговорила девочка. — Давай отдохнём.

— А ты молись! Шагай и молись. Проси святого Николая-угодника, чтоб он дал тебе сил.

Девочка снова понуро поплелась за матерью. «Когда всё это кончится? — думала она. — Который день идём, идём, а конца пути не видно… И какие грехи я должна замаливать? С ребятами дружу? Пионеркой стала?»

Тане вдруг вспомнилось, как весь класс собирался пойти посмотреть приезжий цирк. Все ходили возбуждённые, и целый день разговоры были только о цирке. Таня стояла в коридоре и с грустью думала: «Все пойдут сегодня в цирк, а я нет… Эх, были бы у меня деньги!..» Кто-то тронул её за плечо. Таня обернулась и увидела Валю Сергееву:

— Хочешь, пойдём с нами в цирк. У нас есть один лишний билет. Ты что, не веришь? Честное пионерское, есть! Это девочки просили меня сказать тебе…

Вспомнив этот случай, Таня улыбнулась: «Если бог всемогущ, — как говорит мать, — то почему он не уничтожает тех, кто читает книги, ходит в кино, носит красный галстук? Может быть, в самом деле бога нет? Кто его видел?.. Сказать матери — страшно…»

В Киев пришли поздно вечером. Направились прямо к монастырю. Утром вместе с толпой богомольцев пошли прикладываться к «святым мощам». Потом мать показала Тане большую икону, «плачущую настоящими слезами».

«Откуда у неё берётся столько слёз? — удивилась Таня. — Может, их наливают туда?»

— Дедушка, а можно посмотреть, что за иконой? — спросила она у церковного сторожа.

Анна Андреевна дёрнула дочь за руку и, стыдясь укоризненных взглядов богомольцев, потащила её на улицу.

«Как же так, — не могла успокоиться Таня, — если икона плачет настоящими слезами, то почему мне не дали посмотреть, что делается за иконой?»

Когда они вернулись домой, Таня, пересилив страх, заявила матери:

— А бога-то нет!

Анна Андреевна вздрогнула, словно её кто-то неожиданно ударил, потом громко заохала, запричитала и, схватив веник, начала с ожесточением стегать им дочь.

На этот раз Таня не плакала. Она стиснула зубы и молча переносила боль. «Бей, бей, — шептала она про себя, — а бога-то всё равно нет! Если он слышит, что я говорю, то почему не проваливается пол, не обрушивается потолок? Ага! Значит, всё это — враки…»

Это была первая большая победа Тани. Она уже не снимала дома красного галстука и не боялась проклятий странников. Ей было легко и свободно, будто она сбросила с плеч огромную тяжесть. Мать, казалось, перестала замечать её.

Но однажды в субботу Таня пришла домой пораньше. Анна Андреевна, протянув ей деньги, необычно ласково сказала:

— Сходи, доченька, к вечерней молитве. Поставь свечку богу.

«Что это ей вздумалось опять посылать меня в церковь? — недоумевала девочка. — Наверное, «божьи люди» надоумили. Ну да, конечно. Утром снова приходили две старушки. Они с матерью о чём-то пошептались, а потом, как обычно, долго пили чай».

Таня деньги взяла, но в церковь не пошла. Она побродила по улицам родного города, посидела в садике. «Мама меня любит. Она не хочет мне зла, — думала Таня. — Но как убедить её в том, что она заблуждается? Как оградить её от «божьих людей», которые заявляются к нам в дом, когда им вздумается? Нет, мне с ними не по пути».

Задумавшись, Таня не заметила, как очутилась перед домом. Тихо постучала в дверь:

— Мама, открой, это я.

В доме находились богомольцы. Они уже знали, что Таня не ходила в церковь, и решили наказать «богоотступницу». Поставив девочку на колени перед иконой, сунули ей в руки по утюгу…

Очнувшись утром на полу, Таня почувствовала во всём теле острую боль. Взгляд скользнул в угол. Оттуда доносился горячий шёпот:

— Господи, помоги!.. Господи!..

Таня тихо позвала:

— Мама…

Анна Андреевна встрепенулась, поднялась на ноги и подошла к дочери. Размахивая кулаками, заговорила:

— Я тебя, грешницу, в монастырь отправлю! Всю жизнь будешь грехи замаливать! Станешь монашкой, невестой боговой.

— Мамочка, милая, хорошая, — обняв мать за ноги, заплакала Таня. — Ты должна понять меня. Ну зачем ты себя и меня мучаешь? Зачем?

Таня заглянула ей в глаза. Худощавое, морщинистое лицо матери, казалось, окаменело. Вздрагивая от гулких, нервных ударов сердца, девочка с надеждой ждала ответа.

— Нет! Пойдёшь в монастырь, — сухо изрекла Анна Андреевна и отвернулась.

— В монастырь?! Не пойду! Я учиться хочу!

До отхода автобуса «Кривой Рог — Днепропетровск» оставались считанные минуты. Таня с маленьким чемоданчиком в руке стояла чуть поодаль от касс и растерянно оглядывалась по сторонам. «Неужели никто не придёт? Даже Валя?..» Снова вспомнился вчерашний день. Таня опять поссорилась с матерью, которая и слышать не хотела о её учёбе в техникуме.

— Там одни безбожники. В них течёт сатанинская кровь, — упрямо твердила она.

— Ну и что? — возражала Таня. — Я ведь тоже безбожница.

Анна Андреевна промолчала и ничего не ответила. Утром она всё-таки не выдержала и, когда Таня собралась уходить, обняла её и жарким, сухим шёпотом сказала в самое ухо:

— Доченька, не забывай меня. Пиши.

— Да вот же она! — отвлёк Таню от грустных мыслей громкий Валин голос.

Девочки окружили подругу.

— Понимаешь, Тань, — спешила объяснить Валя, — мы за цветами бегали. Вот, возьми.

Таня уткнула радостное лицо в огромный букет свежих астр.

— Спасибо, девочки. Спасибо, дорогие… — растроганно повторяла она.

Автобус тронулся.

— Доброго пути! Пиши нам, Таня…

Подруги ещё долго махали вслед уходящей машине.