Горе побежденным

Глава 18

— Пусть проклинают, господа офицеры, через пятьдесят часов благодарить будут, — пробормотал Фелькерзам, и с нескрываемым удовольствием отхлебнул горячего куриного бульона. И мысленно отметил, что здесь странные врачи — коньяк и папиросы у них не под запретом, а вполне сочетаются с предложенной ими диетой. Впервые за долгие месяцы Дмитрию Густавовичу сильно захотелось поесть от души, но ничего кроме бульона ему не полагалось. Зато последнего было вволю, причем для всех моряков — первой жертвой реформаций стал огромный птичник на крейсере «Владимир Мономах», и вся эскадра слышала последнее отчаянное кукареканье пернатых, которых без всякой жалости пустили под нож.

Допив бульон, Дмитрий Густавович откинулся на мягкую спинку роскошного дивана, прикрыл глаза, ощущая во всем теле свинцовую усталость, но приятную, отнюдь не тягостную. Первые сутки после «воскрешения» уже прошли, в иллюминатор заглядывает восходящее светило нового дня. Да и находился он сейчас не на привычном для него «иноке», и даже не на «Князе Суворове», который сейчас «оккупировал» небольшой штаб контр-адмирала Небогатова, а на быстроходной яхте «Алмаз». Совершенно небронированный корабль, и вооруженный лишь десятком противоминных пушек, но на страх врагам именуемый крейсером 2 ранга.

Именно этот «камешек», но таковым не являющийся в сравнении с «Жемчугом» и «Изумрудом», изначально был построен для адмирала Алексеева, как яхта наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, и вчера стал по его воле штабным кораблем. Сюда переместились все флагманские специалисты, бывшие при вице-адмирале Рожественском, так и его прежний штаб, состоящий из лейтенанта барона Косинского, мичмана «светлейшего» князя Ливена, и подполковника Осипова, которого за доброту матросы «Осляби» именовали «Борода». Специалист знающий, таких штурманов поискать, и многим на эскадре мог дать фору. Так что с полковником КШФ Филипповским он сработался быстро, и вместе начали трудиться, будто молодость вспомнили, не зная ночного отдыха.

— Энквисту готовую прокладку курса надо дать, со всеми расчетами, иначе он транспорта хрен знает куда заведет, хоть на Аляску, и оправданий для себя массу найдет, — пробормотал Фелькерзам, закуривая папиросу. Расположился он на ночь, со всеми удобствами, ранее немыслимыми — спальня выше похвал, совмещена с гальюном и ванной, да еще на корме. В кабинете расположился флаг-капитан Клапье, со старшими флаг-офицерами, там всем места для работы хватило. А вот большой адмиральский салон стал «мозгом» эскадры — роскошная обстановка там исчезла, все за несколько часов пропиталось по-настоящему рабочей атмосферой.

— Надеюсь, теперь все пойдет по-иному. И не придется кровавые сопли утирать и жалобно скулить, — Фелькерзам откинул голову на мягкий валик и принялся размышлять.

Штаб стал вполне нормальным органом управления эскадрой, и теперь занят тем делом, для которого и предназначен. А то, прости господи, в канцелярию превратился, бумажки только подшивать горазды. Все для вящей отчетности, и эта орда из двух десятков офицеров просто заполонила флагманский броненосец «Князь Суворов», так что пришлось распихивать специалистов по одному по другим кораблям.

И в голову Зиновия Петровича мысль простая не пришла — как их для ежедневной и правильной работы задействовать?!

Все же вице-адмирал с его самодурством и нежеланием прислушаться к иному мнению, которое он априори считал ошибочным, а только свое исключительно правильным, потерпел поражение в Цусимском сражении уже в октябре при выходе 1-й Тихоокеанской эскадры из Либавы. И не было ответа на один вопрос — неужели он действительно считал, что в одиночку гораздо умнее, чем десятки командиров и специалистов, которых было можно и нужно привлечь к работе. Скинуть с собственных плеч чудовищную ношу на других, что с радостью бы приняли часть груза ответственности на себя. Но такого не произошло — недаром психологи придумали для таких начальников, буквально одержимых комплексом своей непогрешимости и исключительности, особые термины.

— Нормальная рабочая атмосфера стоит, спорят, доказывают — но решения вырабатывают, а я буду принимать лучшее, — еле слышно сказал Дмитрий Густавович и тяжело поднялся с дивана — все же после затяжной болезни он был еще слабый. И медленно ступая, вышел из спальни, которая при нем превратилась в многофункциональное помещение.

В кабинете оба флаг-штурмана работали над картами и приказами, им помогали три офицера со скромным набором звездочек на погонах. И два писаря, что безостановочно строчили приказы для каждого транспорта — ведь каждый капитан, перефразируя изречение великого Суворова, должен досконально знать свой маневр и цель похода, а не быть вовлеченным в дело, о котором ничего не знает.

Тем более, милый Оскар Адольфович все может напутать, недаром у него есть постоянный вопрос, который он любит задавать своим штабным — «а все ли будет хорошо?»

В салоне кипело «сражение», пока только на больших планшетах, закрепленных на стене, а корабли отмечались воткнутыми в картон булавками. Руководил «баталией» сам начальник штаба, а все артиллерийские офицеры, включая примкнувшего «летописца» капитана 2 ранга Семенова, участника боя в Желтом море. «Война» шла нешуточная — высчитывался правильный курс и дистанция, скорость, причем «синие» булавки выполняли пока еще неизвестную «петлю Того».

Этот маневр русские офицеры посчитали откровенно безумным, но так как у Клапье де Колонга на этот счет имелось собственное мнение, и он его отстаивал в полной уверенности, что так оно и будет, причем яростно, то сейчас отрабатывали и его. Противодействие изображалось уже красными булавками, и схема напоминала вроде «кочерги», наложенной сверху на японскую «удавку». Пять броненосцев Небогатова накидывались сверху, идя контркурсом, а длинная «рукоятка» из девяти вымпелов должна была принимать броненосцы Того.

Но вглядываться в картину будущей баталии Фелькерзам не стал — выработают решение, сразу доложат. Только мимолетно бросил взгляд на другой планшет, с узнаваемыми очертаниями островов Квельпатр и Гото — там на синие булавки, воткнутые друг от друга на большом расстоянии в три шеренги по семь кораблей надвигалась самая натуральная македонская фаланга из полутора десятка красных булавок, перекрывавшая, если судить по масштабу, добрую половину стоверстного прохода.

Вот этот «гребешок» и был тем самым «слоном», о котором он говорил Небогатову, что скоро нанесет визит в «лавку со стеклом», образно выражаясь. Вот тут Дмитрий Густавович решил поступить по-своему — не ждать действий от противника, не пытаться прокрасться мимо дозорных кораблей, а уничтожить их внезапно, безжалостно и грубо. Как всегда боевые корабли нападали на всякие «линии» и «барражи». Расстреливали плотным артиллерийским огнем всяческие вооруженные траулеры, дрифтеры и прочие лихтеры, выставленные «умной головой» в оборонительную цепь, для воспрепятствования действий вражеских легких сил. Но главным образом, для противолодочной борьбы, как она велась в первую мировую войну.

Вице-адмирал Того просто создал на десять лет раньше прообраз «заградительного барьера», который нужно безжалостно разнести по ходу предстоящего ночного дела.

Японские вспомогательные крейсера просто большие пароходы, с парой старых 152 мм или 120 мм орудий — в ночном бою на короткой дистанции даже броненосцы береговой обороны превратят их в «решето», причем в буквальном смысле. Потому что стрельба будет вестись не только фугасными снарядами, которых в погребах не густо, а еще сегментными, картечью своего рода, предназначавшимися для уничтожения не бронированных маленьких миноносцев. Так что в такую большую цель, как «мару», русские артиллеристы вряд ли промахнутся, а заодно получат столь нужный боевой опыт. Да и следующей ночью им станет намного легче отражать атаки вражеских миноносцев, которые неизбежно последуют.

— Работайте, господа, не обращайте на старика внимания, — взмахом руки Фелькерзам остановил своего флаг-капитан, что готовился рапортовать, и, чуть прихрамывая, стал подниматься наверх по трапу, у которого уже поджидал его верный Федор, готовый подхватить, если его адмирал снова оступится, как вчера и произошло в первый раз…

Командир крейсера "Алмаз" капитан 2 ранга И. И. Чагин