Город ведьмы (СИ)

Зарисовка девятнадцатая Старые истории

Безумие на площади подходило к своей кульминации. Толпа улюлюкала и бесновалась, и чем сильнее разгоралось пламя, тем больше было неистовство. Густав носился взад-вперед, подначивая народ, но люди уже не нуждались в поддержке. Исступленные, они кричали все как один:

— Горите в аду!

Какая-то женщина подняла камень с земли и запустила им в пленников. Другие с радостью последовали ее примеру, и на Клода обрушился целый град. Несколько из них рассекли щеку и бровь, другие попадали в руки. Он попытался повернуться вокруг столба так, чтобы заслонить девочку.

— Гори, ведьма! Умри за наших детей! — кричала женщина, крепко державшая за руку мальчугана, который все пытался вырваться или спрятаться в ее юбках. Но мать крепко держала его, то и дело заставляя повернуться лицом к костру. — Смотри, как они будут умирать! Смотри!

Смог убежать мальчик или нет, Клод уже не увидел — кровь из рассеченной брови заливала глаза. Дым словно облепил все тело, а ноги нестерпимо пекло. Огонь еще только занимался где-то у самого подножия, но стремительно подбирался к людям.

«Вот и все», — обреченно подумал Клод, хотя какая-то его часть отчаянно не хотела умирать. Она металась внутри него, как раненая птица, отчаянно ища способ освободиться и спастись.

— Умри за тех, кого забрало твое колдовство! — кричали тем временем люди.

Пламя подбиралось все ближе к ногам. Еще немного — и огонь робко лизнул ботинки Клода, превращая их в лохмотья. Ступням стало нестерпимо жарко, будто их с размаху сунули в кипяток. Жар поднимался все выше и выше, охватывая голень, колени, бедра. Ступни тем временем буквально плавились вместе с ботинками, кожа лопалась, и Клоду казалось, что он слышит, как кипит кровь и трещат кости. От боли рядом очнулась Люси и закричала. Его голос присоединился к ней:

— Помогите!

— Пожалуйста, кто-нибудь!

— Горите, дети дьявола! — отвечала им толпа.

— Спасите!!! — истошно закричал Клод, чувствуя, как срывается голос в тщетной попытке перекричать толпу, а глаза застилают слезы боли и отчаяния. Глотка забилась дымом и гарью, тело обессилело.

И тут небо будто разверзлось под грохотом сильного мужского голоса:

— Хватит! — пророкотал он, и будто бы камни посыпались с неба. Все крики смолкли, и даже огонь словно остановился. — Стойте!

Откуда-то сверху разнесся пронзительный скрип, а по брусчатке — цокот копыт. Замершая толпа смотрела на своих пленников, но теперь со смесью удивления и ужаса, люди стояли в тех позах, в которых их настиг голос, и не могли пошевелиться, лишь переглядываться в поисках помощи. Клод поднял голову и встретился взглядом с насмешливым черным глазом, горящим над головами людей как всевидящее око.

— Сколько зим! — весело крикнул ему Дик Одноглазый. — Не так представлял себе я нашу встречу.

Клод попытался что-то ответить, но из горла вырывался лишь какой-то хрип.

— Говорил я тебе, не ходи в мертвый город, — продолжал Дик, без тени удивления, будто спасает людей от публичной казни на костре каждый вторник. — Хорошо хоть додумался меня позвать.

Он не спеша слез с лошади и проковылял к пятачку около башни, на котором застыли Густав, пара парней, связавших Клода, и сам Клод с Люси в объятиях застывшего огня. Дик спокойно и в полном молчании развязал Клода и девочку, аккуратно усадил их спиной к башне и связал той же самой веревкой Густава с помощниками. Затем опустился рядом со спасенными пленниками и вытянул ноги.

— Ну, рассказывай, — кивнул он Клоду.

— Что? — не понял тот.

— Говори, как ты докатился до жизни такой, — хохотнул Дик. — Ты же вроде бы прятаться собирался. Если ты вдруг не знаешь, то лечь на дно означает не привлекать к себе внимание, а не быть принесенным в жертву древним предрассудкам. Хотя такой путь тоже в какой-то мере решает проблему…

— Это не смешно, — буркнул Клод, растирая горло, чувствуя, как к нему вместе с голосом возвращается жизнь. Ноги еще саднило, но глоток свежего воздуха пьянил и обнадеживал.

— Ну, не знаю, — возразил Дик, все еще широко улыбаясь. — Меня еще ни разу не сжигали на костре. Хотя я давал для этого поводов куда больше.

— Не сомневаюсь, — все также мрачно отозвался Клод. Отдышавшись, он начал осматриваться по сторонам, пока, наконец не заметил странного оцепенения, охватившее все вокруг кроме них самих. — А что это с ними? — спросил он, указывая на горожан.

— Считай, что они просто спят, — отмахнулся собеседник. — Нам нужно обсудить гораздо более важные вещи.

Он расположился напротив Клода, сложив ноги по-турецки, поерзал, усаживаясь поудобнее, и внимательно посмотрел в глаза юноше. Того немного передернуло.

— Клод Мангери, — сказал Дик серьезным тоном, совсем не похожим на прежнюю шутливую манеру. — Как тебе Тремола?

— Что? — опешил Клод.

— Как тебе город, спрашиваю. Нравится, нет? Люди какие? Погода, не знаю, достопримечательности?

— Ты сейчас серьезно? — парень пытался подавить улыбку. — Это и есть твои важные вещи?

— Более чем, — кивнул Дик. — Ты бы лучше не смеялся, а отвечал.

— Ну, — Клод немного замялся. — Город как город. В меру приятный, ухоженный, и люди тут неплохие…

— Неплохие, — эхом отозвался Дик, кивнув в сторону застывших горожан. — Ну-ну…

— Я не это имел в виду, — смешался Клод. — Я…

— Что — ты? Понимаешь, в чем проблема, Клод? — наседал Дик. — Кто ты и что ты? Почему ты выбрал Тремолу, хотя я предлагал тебе другой город тогда, в таверне? Почему ты бежишь спасать всех и вся, всецело доверяя какому-то призраку, а сам не очень-то спешишь разобраться и подумать, в чем дело? Что ты тут делаешь, Клод?

— Я… — начал тот и задумался. Дик был прав, как и всегда, впрочем. Все, с самого начала, проходило перед мысленным взором Клода в замедленной съемке. Будто озвучивая все эти события, он заговорил. — Я очень боялся. Всю свою жизнь, сколько себя помню, за мной всегда следовал страх. Тогда в таверне, на дне твоего сундука была кульминация: я понял, что больше всего на свете не хочу бояться. Я думал, что в заброшенном городе только руины и воспоминания, а этого не стоит бояться.

Дик хмыкнул, но Клод не обратил на него внимания.

— Здесь все оказалось не так, как я ожидал… И меня это обрадовало. Я мог не бояться быть собой, даже более того: впервые в жизни я делал то, что люблю и был счастлив. Меня ценили и знали, и это было приятно, знаешь ли. И девочки…

— Ты так к ним привязался?

Клод кивнул.

— Я не хочу думать, что будет с ними, если… — он запнулся и умолк, пытаясь отогнать от себя страшную мысль.

— Тогда скажи мне, — спросил немного погодя Дик. — Ты бы хотел спасти Тремолу?

— И ты туда же?! — подскочил Клод, но от резкого перепада высоты голова закружилась, и ему пришлось вернуться на место. — Почему вы все меня об этом спрашиваете? Спасти, спасти… Но никто не говорит, что делать.

— А, так значит, я не первый, — Дик задумчиво почесал подбородок. — Интересно…

— Что интересного? Лучше бы объяснил, что тут происходит.

— Объяснить тебе? А сам как считаешь?

Клод задумался. Все слова, фразы, воспоминания и видения кружились в голове, как кусочки мозаики, которая никак не хотела собираться воедино. Ведьма, лилии, душа девочки, Лис и погибшая Аурелия, которая как-то связана с его подругой детства — причем тут он, Клод? Что в нем такого, способного разрушить целое проклятие? Ведь он слабый, ничем не примечательный…

— Вот тут ты ошибаешься, — флегматично заметил Дик, но уловив озадаченный взгляд Клода, добавил. — Извини, я не хотел лезть, просто ты думал слишком громко.

— Что значит, громко? Как вообще можно громко или тихо думать?

— Ну, понимаешь… Разница все-таки есть, хоть и небольшая. Я просто их слышу, твои мысли. Вообще, не только твои, но больше тут никто думать не способен.

— А как же люди? — указал Клод в сторону горожан.

— А ты уверен, что они настоящие?

— Что? Чушь какая-то, — пробормотал Клод, потирая ноги и горло. Ощущение жара в ступнях вновь вернулось к нему и прошибло холодным потом. Разве призраки могут сотворить такое?

— А ты проверь, — шепнул ему Дик. — Они все равно заморожены. Они не смогут навредить тебе.

Недоверчиво покосившись на него, Клод все же поднялся и подошел к людям, смотревшим на него напряженно и враждебно. Но Дик говорил правду — никто из них и дернуться не мог, как бы ни был настроен. Клод подошел наугад к полной даме с непоседливым ребенком и дотронулся до сплетения их рук — бах! — и вместо теплой кожи под ладонью оказалась лишь пыль, оседающая на камни. В недоумении он подошел к немолодой паре, яростно потрясающих кулаками и коснулся их плеч — пфф! — оба рассыпались у его ног. Одного за другим Клод обходил людей, и все они рассыпались под его руками, таяли, как миражи.

— Что происходит? — спросил Клод, превращая в небытие кухарку, похожую на ту, что он встречал у Лукаса. — Кто они?

— Вы называете их призраками, — лениво отозвался Дик, ковыряясь в зубах ногтем мизинца. — Но тут все немного запутаннее.

— Куда уж больше, — хмыкнул парень. На площади оставалось уже не больше десяти человек.

— У каждого города есть свои воспоминания, если это можно так назвать, — Дик будто не слышал его. — Все, что происходило здесь, оставило отпечаток на этих камнях, зданиях, крышах домов. В этой самой башне, — он ласково провел рукой по белой стене, — воспоминаний больше, чем у любого живущего человека. А при желании любое воспоминание можно оживить.

— Оживить, — заметил Клод. — Значит, сами они этого сделать не могут.

— Тут ты прав. Для этого нужен маг и достаточно умелый, чтобы случайно не вывести наружу все, что хранят эти камни.

— Это дело рук ведьмы? Она оживила этих людей, чтобы заполучить Люси?

— Вполне может быть, — улыбнулся Дик. — Кстати, у тебя тоже есть воспоминания, которые не мешало бы оживить.

— Если ты про мои видения, то…

— Не совсем, — Дик порылся в карманах, потом запустил руку куда-то за подкладку своего необъятного плаща. — Ты кое-что забыл в гостинице. Я подумал, что тебе важна эта вещь.

С этими словами он, наконец, выудил из внутреннего кармана что-то небольшое и круглое, размером меньше ладони, и протянул Клоду. Тот пару раз недоуменно моргнул и осторожно протянул руку. Только ощутив знакомую тяжесть он понял — это был тот самый потерянный портрет.

— Это же… Я ведь…

— Да, я знаю, — Дик улыбался во весь рот. — Я сразу понял, что тебе дорога память о сестре.

— О ком? Аурелия мне не сестра.

Дик посмотрел на него с мягкой укоризной, как на непослушного ребенка.

— Разве ты так и не узнал ее? Посмотри внимательно на портрет.

Клод поднес картинку к самым глазам, уставившись в лицо девушки, на которое смотрел сотни, тысячи раз. Лицо, которое снилось ему, приходило на ум по первому зову, которому он исповедовался и доверял. Немного надменное, с высокими скулами и острым подбородком, так похожее на его собственное. Своими большими ореховыми глазами на него смотрела Клаудия, только совсем еще девочка.

— Что? — Клод непонимающе заморгал, едва ли не уткнувшись в портрет носом. Затем вытянул руку подальше, потом снова поднес к самому лицу. — Как это возможно? Это не может быть она!

— Почему нет?

— Потому что… Потому…

«Она странная, нелюдимая и, возможно, та самая ведьма, терроризирующая город, — подумал Клод, но тут же понял, что это не аргумент. — Она ненавидит меня».

— Ты так считаешь?

Клод перевел взгляд на Дика.

— Знаешь, это немного пугает, — заметил он.

— Ничего не могу с собой поделать, — развел руками Дик. — Кстати, да, она и есть ведьма.

— Что? — задохнулся Клод.

— Видимо, надо рассказать все с самого начала, — Дик вздохнул и поднялся на ноги. Жестом он указал Клоду на свое место, приглашая сесть, и тот послушался. Сам же Дик принялся расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину. — Давай начнем со знакомства, пожалуй.

— Но мы ведь уже знакомы, — возразил Клод.

— Не перебивай.

— Извини.

— Итак, меня зовут Дик, и я маг. Не знаю, потомственный ли, не знаю, самый ли сильный, но мои фокусы ты видел, и они пришлись тебе по душе. Много лет назад твой отец, Жан Мангери, спас мне жизнь, забрав взамен мой глаз и услугу его семье. Услугой этой были лилии, которые так смущали твой ум. Да, те самые лилии, — закивал он в ответ на удивление Клода. — Сначала для тебя, а потом для твоей сестры Клаудии и дочери любимой сестры Жана Мангери, которую назвали Аурелия.

— Так она моя двоюродная сестра, — пораженно выдохнул Клод. — А значит, Филипп тоже мне брат…

— Истинно так, — подтвердил Дик. — Поэтому он так хотел избавиться от тебя — думал, что ты угрожаешь его положению и статусу. Но это еще не все.

По-моему, тогда была очень холодная и суровая зима. Ночью ударили морозы, и все в доме Мангери знали, что хозяйка не доживет до утра, как бы ни топили камины. Хрупкая и болезненная, она вмещала в себе столько упрямства, сколько не снилось всем мулам в этой стране. Несмотря на все уговоры мужа, она решила во что бы то ни стало родить сама, но не учла, что после рождения первого ребенка прошел только год, и организм еще не успел восстановиться. Жан сам принимал роды. На свет вполне благополучно появилась девочка. И спустя два часа мать умерла на руках у мужа.

После похорон Жан места себе не находил. Он разыскал меня и попросил хоть как-нибудь защитить своих детей. Думаю, им двигал страх потерять вас, чем какая-нибудь прозорливость. В тот же день от его сестры пришла горничная и принесла новорожденную девочку: она не могла дышать. Жан спас ее и попросил меня защитить и ее тоже. Конечно, я согласился. Я наложил заклинание, а один мой друг вырастил в своем саду лилии — он всегда был ужасно сентиментален — для каждого из вас.

Как Жан ни старался, но с детьми ладить он не умел. Это знали все, кроме, к сожалению, самих детей. Все усложнилось тем, что маленькая Клаудия оказалась одной из нас — одаренной. Но Жан не хотел об этом слышать и пытался растить девочку такой, как все. Вы с ней были очень дружны в детстве: постоянно придумывали свои игры, пропадали где-нибудь около озера или лазили в сад к Абраму. Вы были как две половинки одного целого — это не мои слова, это Жан так рассказывал о вас. Примерно до трех лет вы были самыми обычными братом и сестрой, но потом все стало резко портиться. Из-за Клаудии.

Случилось то, чего мы боялись, о чем предупреждали твоего отца: девочка оказалась слишком сильна, чтобы рядить ее в простое платье. Сначала передох весь скот, потом начали болеть люди, которые ей не нравились. В доме постоянно что-то разбивалось и рушилось, слуги были напуганы, впрочем, как и сам Жан. Только ты, Клод, будто ничего не замечал, и по-прежнему всюду таскался за сестрой. Но скоро отец решил ее изолировать, чтобы она не повлияла на тебя, и запер дома в одной из спален. Однако сердобольные слуги помогли девочке сбежать. Ты помнишь этот день, Клод? Помнишь, как вы вызвали дух из зеркала?

Клаудия сорвала в тот день цветок — ту самую лилию, которая защищала ее жизнь. Довольно глупая затея, согласись, связать такую хрупкую жизнь с такой хрупкой вещью, как цветок. Я всегда считал это пустой тратой времени и сил, но разве меня кто-то спрашивал?

Итак, цветок был сорван, хотя тогда я бы вряд ли посчитал это трагедией. Но затем оказалось, что лилия была и своеобразным заземлением для силы Клаи — без цветка она стала угрозой и для семьи, и для себя самой. Не знаю, лукавил ли Жан, когда говорил, что не хотел отпускать дочь, но ей требовался постоянный контроль, которого он дать не мог. Клаудию увезли в Тремолу, которая еще не стала городом мертвых, в надежде обуздать под присмотром Абрама — моего друга. Никто не мог знать, что в нее может вселиться дух ведьмы и положить начало эпидемии. По стечении обстоятельств та девочка, Аурелия, тоже оказалась в Тремоле и стала одной из жертв лихорадки из-за связи с семейством де Монтрев. И вот так круг замкнулся, в котором осталось последнее звено — ты.

— Но почему я не помню всего этого? — ужаснулся Клод. — Я словно жил в другом мире все это время.

— Твоя память немного изменена, Клод, для твоего же блага. Дело в том, что Клаудия хотела тебя убить.