Город ведьмы (СИ)

Зарисовка четвертая Абрам

На старом кладбище было мрачно и немного ветрено. По ясному небу расплескались темные пятна облаков, то и дело закрывающие неестественно большую луну. Большинство надгробий наполовину вросли в землю, гранит и мрамор крошились и покрывались плющом, которого здесь было неприлично много. Старые заброшенные склепы, украшенные изваяниями ангелов и демонов, в темноте сами напоминали врата преисподней. И только блуждающие огоньки светлячков еще могли напомнить, что тут есть жизнь.

Грузная фигура, до самой головы закутанная в плащ, легко скользила по кривым тропинкам, будто проделывала этот путь не один раз. Среди могил, поросших сорной травой и укрытых давно высохшими цветами, удивительной белизной выделялась одна, почти полностью покрытая свежими лилиями. Надгробие не выглядело новым, но еще не дошло до состояния заброшенности, как остальные. Фигура тяжело опустилась рядом с ним на пожухлую траву и откинула капюшон.

Луна, то и дело мелькающая из-за облаков, осветила лысину в ореоле седых волос, крючковатый крупный нос, тяжелый подбородок, лохматые бакенбарды и проницательные глубоко посаженные глаза. Мужчина долго не мог отдышаться, будто поднимался на крутую гору. Когда он, наконец, восстановил дыхание и поднял глаза к надгробию, лицо его помрачнело.

— Я знаю, что ты здесь, — тихо, но твердо сказал он скрипучим голосом.

Ему никто не отвечал. По кладбищу все также гулял ветер, задевая голые ветки деревьев, растущих за оградой. Черные тени воронов кружились где-то в стороне города, но на них вряд ли кто-то обращал внимание.

Лис, белый как лилии, укрывающие могилу, остановился в паре метров от нее. Он был чуть больше обычной лисы, с пушистым белым хвостом и глазами, мерцающими в темноте, как горящие угли. Лис, больше похожий на призрак, внимательно смотрел на старика, будто хотел ответить ему.

— Я все понимаю, — вздохнул тот. — Но я же не могу вмиг переубедить целый город. Нельзя, чтобы оно повторилось снова…

Раздался жуткий треск.

Клод мигом проснулся и подскочил на своем старом диване. Последнее, что он помнил — это шаги в коридоре и какие-то темные тени, но то, как он попал в свою комнату, напрочь вылетело из головы.

— Марк? — слабо позвал он. И, словно его подслушивали, дверь тут же распахнулась, впуская соседа.

— Проснулся уже? — весело спросил он.

Клод поморгал пару раз, чтобы стряхнуть с себя сонное наваждение и понять, как он оказался вчера в своей комнате.

— Марк! — вдруг осенило его. — Это же ты вчера ходил ночью на первом этаже? — Клод старался говорить весело, словно о какой-то удавшейся проказе. — Ну и напугал ты меня! Спасибо, что отнес наверх…

Но Марк молчал и смотрел на Клода с недоумением.

— Я спал, — ответил он, наконец.

Улыбка мигом сползла с лица Клода.

— Но… Как же…

— Тебе, наверное, просто приснилось? — предположил Марк, снова возвращаясь к своему беззаботному тону. — Такое часто бывает.

— Да, — Клод коротко кивнул. — Часто.

Марк тем временем уже не обращал на него внимания и распахивал шторы. С ткани на пол посыпалось что-то серовато-белое: то ли пепел, то ли залежалая пыль, но ретивому хозяину все было нипочем.

— Давай, собирайся, я нашел тебе работу!

— Где? — удивился Клод.

— Ты же художник, да? Городу как раз не хватало такого. Знаешь, сколько денег наши богатеи готовы выложить за портреты собачек, девушек и любимой бабушки?

— Нет, — протянул Клод, но слово это будто растворилось в ворохе пыли и пепла.

— Давай, давай, — торопил его Марк, подкидывая на диван одежду с пола. — У нас будет куча заказов! Клиенты ждать не будут…

— Но у меня же ничего нет, — пробормотал Клод. — Нужны кисти, краски, мольберт, холст…

— Вот за этим всем мы сейчас и отправимся, — ответил Марк, активно убирающий паутину с окна, впуская внутрь яркое солнце — видимо, было уже около полудня. — Доверься старине Марку.

— А как же деньги? — не унимался Клод, завязывая ботинки. — У меня едва ли хватит…

— Так, — оборвал его Марк. — Я сказал, доверься. Уж кто-кто, а я знаю, как устроить дела в этом городе. Собрался?

Клод кивнул и подошел к окну. Внизу, на подъездной дорожке у крыльца дома гарцевали две вороные лошади.

— Марк, ты где их взял? — ахнул Клод. Жеребцы лоснились на ярком солнце, нетерпеливо били копытом, то и дело норовя пуститься вскачь. У одного из них было белое пятно на лбу, а у другого виднелись белые пряди в хвосте.

— Тебе разве не говорили задавать поменьше вопросов? — парировал Марк и скрылся за дверью.

Что-то в его словах показалось Клоду очень знакомым и настораживающим, но он задвинул эту мысль подальше, в нетерпении спускаясь вниз, чтобы получше рассмотреть двух прекрасных лошадей.

— Какого выберешь себе? — весело спросил Марк, держа обоих под уздцы. Клод наугад ткнул пальцем в того, что был с белым пятном во лбу, и они, не мешкая больше, отправились в город.

Едва они переехали мост, Клод понял, что напрасно накануне пытался запомнить дорогу: Марк повернул лошадь в совершенно противоположную сторону, поскакав вдоль реки. На этот раз Клод видел только неспокойную воду. Он никак не мог выкинуть из головы видения вчерашнего дня и страшную историю Марка, которые будто напоминали, что это тихий город хранит свои секреты. Углубившись в мысли, он не заметил, как Марк резко затормозил у какой-то лачуги, и едва не налетел на него.

— Приехали.

Небольшой одноэтажный дом, затесавшийся между двухэтажными каменными домами, едва ли можно было заметить, если не знать, где искать. Крышу его давно следовало бы заменить, окна закрывали ставни, а старая деревянная дверь дала трещину по всей длине.

— Абрам! — что есть силы заколотил в нее Марк. — Открывай, это я!

Но дверь отворилась не сразу. Лишь после третьего раза что-то за ней стукнуло, заскрипело, и чей-то такой же скрипучий голос недовольно заворчал.

— Да слышу я, еще не такой старый, чтобы по пять раз стучать.

На пороге появился грузный седой старик с проницательным взглядом, и Клод поневоле вздрогнул. Странное чувство дежавю охватило его, руки затряслись, а во рту пересохло. Будь его воля, он бы тут же вскочил на свою лошадь и помчался обратно в поместье. Но Марк с улыбкой приветствовал старика и юркнул в темное нутро дома. Хозяин дома смерил Клода недовольным взглядом.

— Чего стоишь? Давай заходи быстрее, — заворчал он, и Клод послушно зашел внутрь.

Дверь тяжело закрылась за ним. Света здесь явно не хватало из-за плотно закрытых ставней, поэтому сперва пришлось ждать, чтобы глаза привыкли к полумраку. Только спустя пару минут Клод начал различать потухший камин у дальней стены, несколько разных по высоте и ширине кресел, расставленных вокруг, небольшой столик на кривых ножках и нетронутую постель в самом дальнем углу. Все стены были завешены полками с книгами, и только над камином оставалось пустое место. На столике в окружении кресел стояла бутылка с прозрачной жидкостью и пара стаканов. Марк уже сидел в одном из кресел и наливал себе стаканчик, будто делал так каждый день по нескольку раз. И Абрам, судя по всему, не возражал.

— Это он? — только и спросил он, закрывая дверь.

— Да, — кивнул Марк, махом осушая стакан. — Проверь его сам.

Ни слова не говоря, старик откуда-то достал пару угольков и лист бумаги и всучил их Клоду. Клод в замешательстве переводил взгляд с Марка на Абрама.

— Рисуй, — пояснил ему Марк, откинувшись на спинку кресла и ухмыляясь, как объевшийся кот. — А мы пока побеседуем.

— Что рисовать? — не понял Клод. — А как же свет? Тут темно, как в подвале.

Абрам хмыкнул и развел огонь в камине. Клод хотел было сказать, что открыть окна было бы куда проще, но, когда старик опустился в самое потрепанное кресло напротив Марка, его будто осенило. Вся открывшаяся ему картина: два человека в креслах, лица, подсвеченные огнем, камин и маленький столик сложились вдруг, как кусочки мозаики, дыша странной смесью таинственности и уюта. Забыв про все оставшиеся вопросы, Клод бессознательно опустился на как нарочно появившийся тут табурет и начал рисовать. Полностью поглощенный работой, он едва ли различал шепот, которым обменивались люди, сидящие перед ним.

Огонь в камине почти догорел. Измазанный углем Клод недоуменно посмотрел на протянутую пухлую руку.

— Дай посмотреть, — пояснил ему Марк. — Ты ведь уже закончил, да?

Клод кивнул и протянул рисунок. Абрам бросил на него беглый взгляд и сказал:

— Идем.

Клод покорно поднялся и пошел следом. Краем глаза он успел заметить, как Марк поднял брошенный рисунок, присвистнул и спрятал в карман. В комнате, в которую привел его Абрам, было куда светлее, но это волновало Клода в последнюю очередь. Здесь было все, о чем только мог он мечтать: холсты, мольберты, кисти, краски, палитры. В немом восхищении Клод касался тюбиков с краской, высохших акварелей. На столике в центре комнаты стоял этюдник из черного дерева с золотой отделкой. Абрам подошел к нему, осторожно поднял и протянул Клоду.

— Каждый день ты будешь рисовать на площади перед моим магазином, — сказал он. Голос его уже утратил резкую скрипучесть или Клод просто привык к его звучанию. — Заказы крупные обсуждаешь со мной, прибыль делим пополам. Согласен?

— Конечно, — едва выдохнул потрясенный Клод, не сразу сообразив, что его, по сути, никто и не спрашивал.

— Начинаешь сегодня, — сказал Абрам и направился к дальней двери. — С этюдником аккуратнее, фамильная ценность, — добавил он и вышел.

— Молодец, друг! — это уже Марк хлопнул его по спине. — Идем, провожу тебя до площади, а то мне тоже надо бы делами заняться.

Оглушенный Клод только кивнул и на ватных ногах вышел из лачуги. Перед ним проплывали все те дни, когда он сидел в родительском доме над ненавистными учебниками и мечтал, как однажды сможет вот так рисовать портреты на заказ, зарабатывать себе на жизнь талантом, а по вечерам создавать настоящий шедевр, который прославит его в веках. И вот он уже в реальности сидит с этюдником посреди той самой площади, где играет аккордеонист и бегают босые дети, но что-то по-прежнему не дает ему покоя.

— Вы правда рисуете портреты? — склонилась над ним девушка, и Клод вздрогнул, вырванный из своих мыслей. Он посмотрел в темные глаза незнакомки и кивнул.

— Нарисуете меня? — улыбнулась она, опускаясь на стул напротив.

Клод неуверенно улыбнулся, ощущая необыкновенное волнение и дрожь во всем теле. Среди тысячи мыслей, вихрем проносящихся в голове, главной была одна: сколько брать за рисунок? Абрам ничего не говорил по этому поводу.

— Пять су, — сказал Клод первое, что пришло ему на ум и указал на медный стаканчик рядом со стулом. Видимо, ему вспомнился обед у Лукаса накануне. Девушка послушно высыпала туда пригоршню мелочи.

— Но вдруг вам не понравится рисунок? — заволновался Клод, вспомнив еще одно из своих опасений.

— Считайте, что я Вам верю, — по-прежнему не переставая улыбаться, ответила девушка.

Рисовать ее было легко и приятно. Легкий ветер развевал темные волосы, выбившиеся из косы, а глаза смотрели печально и задумчиво, куда-то далеко, вне художника, бегающих детей и всей этой площади, всего города…

— Вы недавно в Тремоле? — вдруг спросила девушка, выдергивая Клода из задумчивости. — Я Вас раньше не видела.

— Да, приехал позавчера, — ответил он, тщательно вырисовывая овал лица, подбородок и скулы.

— Давно у нас не было приезжих, — вздохнула девушка. — В магазине моего отца сплошь запустение и убытки, а все из-за отсутствия новых людей. Процветают только торговцы на рынке, а бедные ремесленники остаются бедняками.

— А чем занимается Ваш отец? — Клод спрашивал из простой вежливости, его куда больше занимал процесс рисования.

— Он гробовщик, — пропела девушка таким нежным голосом, что до художника не сразу дошел смысл сказанного.

— Он… Что?

— Кто-то же должен этим заниматься, — пожала она плечами. — Не такая уж и плохая работа, на самом деле…

— Но почему у вас нет заказов? — изумился Клод, на секунду отрываясь от работы. С губки в его руке вода капала на камни мостовой. — Это же… Это… Естественно.

— Кто знает? — девушка пожала плечами, перекидывая свою длинную косу на другое плечо. Но потом спохватилась, и вернула ее обратно. — С тех пор, как ушла лихорадка, в отцовской конторе не было клиентов. Может, это и хорошо в целом, но не для нас…

Клод не нашелся, что на это ответить. Он решил, что продолжать беседу не стоит и только углубился в рисование. Понимая, что полноценный портрет требует больше суток работы, Клод мысленно благодарил Абрама за то, что этюдник в основном был наполнен акварельными красками, а в углу было специальное углубление для стакана воды и губки, чтобы смачивать лист. Он рисовал, пытаясь уловить ускользающее очарование девушки, подсвечивая ее каштановые волосы жженой охрой, а губы окрасив кармином. Не прошло и часа, как портрет был готов.

— Очень красиво, — восхитилась натурщица. — Будто это и не я вовсе.

Клод лишь скромно улыбнулся в ответ, готовясь снова погрузиться в свои мысли и воспоминания, но сделать это ему не дали. Стоило девушке отойти, как к нему подошел сгорбленный высохший старичок.

— Да ты никак художник, сынок! — удивился и одновременно обрадовался он.

— Он самый, — согласился Клод и сразу же озвучил цену. — Пять су.

Но клиент уже с радостью опустился на стул, ссыпая мелочь в стакан.

— Нарисуй мне портрет, чтобы хоть было что на надгробии оставить, кроме имени, — попросил он, пробуя немного выпрямиться и приосаниться. Но несколько минут спустя спина его снова сгорбилась и округлилась. — Эх, жаль, жена моя не видит меня сейчас… Да ты, видать, не местный, парень? У нас давно художников тут не появлялось.

— Да, недавно приехал, — кивнул Клод, смачивая новый лист и выбирая самые теплые цвета акварели: гуммигут, сепию и излюбленную желтую охру.

— И как же тебя занесло? — удивился старик. — Тихая гавань из Тремолы так себе. Говорят, Черная лихорадка возвращается — недавно опять нашли труп в Мориламе, а это ох какой дурной знак! Да только мне бояться нечего, моя Вера в прошлую эпидемию ушла, а я, видать, сейчас за ней…

— Давно это было? — участливо спросил художник. Рисовать старика оказалось куда сложнее, чем девушку: паутинка морщинок становилась тем больше, чем больше Клод ее разглядывал.

— Да уж давненько, — закивал он. — Помню, страшное время тогда было. Мы жили на левом берегу — там было хорошее место, только для самых знатных семей. Там было родовое поместье семьи Веры — я ведь сам приехал в Тремолу только из-за нее. Да… Моя семья осталась в Марроне, сколько лет я их не видел? Им не по душе была и Вера, и моя женитьба, мол, не ровня. Но ей было все равно, все равно…

— А дети у вас были? — поинтересовался Клод, выводя орлиный профиль старика на фоне лазурного неба.

— Нет, — он немного покачнулся на стуле и закрыл глаза. — На то была божья воля… На все в этом мире его воля.

— И даже на Черную лихорадку?

Старик широко распахнул глаза и уставился на Клода так пристально, что тому стало не по себе.

— Господь насылает нам испытания, чтобы укрепить веру, — быстро забормотал он. — Это кара! Кара всем безбожникам и еретикам! Только те, кто верует искренне, будут спасены, даже пораженные, — они спасутся в объятиях ангелов!

Клод снова застыл с кисточкой в руках, испытав странное дежавю.

— Я не хотел, — сказал он, но слова были похожи на какой-то слабый лепет. — То есть, да, если вера крепка…

— Вот именно! — старика это будто бы удовлетворило. — Только вера… Вера…

Он снова покачнулся на табурете и едва не упал навзничь, в последний момент спохватившись и открыв глаза.

Клоду было не по себе от его разговоров, поэтому новую тему он развивать не стремился. Едва портрет был закончен, он просто молча отдал рисунок в сухие сморщенные руки старика.

— Ты талантливый парень, — сказал он. — Если смог сюда приехать, то и уехать тоже сможешь. Послушай старика, уходи, пока еще терять нечего.

— Ой, да хватит Вам парнишку-то пугать, — оборвала его грузная женщина, одетая в розовое платье, расшитое бисером, и крепко держащая за руку чумазого парнишку лет шести. — Давайте уже, освобождайте место! — свободной рукой она легонько подталкивала старика, пытаясь усадить на стул свое дитя. — А ты, дорогуша, нарисуй мое солнышко, да красиво чтоб, я тебе деньги плачу! — приказала она Клоду, высыпая монеты в кружку.

Но желание матери на мальчугана не распространилось, потому что усидеть на месте он ну никак не мог: то и дело порываясь убежать к друзьям, плещущимся в фонтане, он постоянно ерзал на стуле, ковырялся в носу и дергал мать за юбку, которая тем временем разглагольствовала:

— Вот послушаешь этих стариков, так хоть помирай завтра — так все плохо! Что за чушь иногда несут! Ну какая может быть Черная лихорадка? Кто это придумал? Я вчера беседовала с моей дорогой Люсьеной, а она, ну Вы не поверите, знает абсолютно все! Так вот, она утверждает, что это просто кто-то наверняка увидел дурной сон и теперь селит панику в горожанах. Да пусть даже и увидели ночью лису, а такой скандал устроили, будто война началась. Тьфу! — она смачно сплюнула на мостовую и вытерла рот кружевным платочком. — Кстати, у Люсьены просто очаровательная новая шляпка с павлиньими перьями — говорят, это сейчас новая мода…

От обилия информации и попыток поймать хоть какую-то позу ребенка, Клод весь взмок. Едва ли успевая закончить лицо, он пропускал половину тирады женщины мимо ушей, и к моменту ее вопроса почти закончил большую часть портрета.

— Ну как там портрет, готов уже?

Клод отрицательно покачал головой, но женщина бесцеремонно зашла ему за спину и оценивающе смерила взглядом портрет.

— Чудно! — выкрикнула она, хлопнув в ладоши. — Мой зайчик вышел почти таким же очаровательным, как и в жизни, — восхищалась она, выхватывая лист с этюдника.

— Он ведь еще не закончен! — попытался возразить Клод.

Но женщина просто отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

— Неважно, мне и так все нравится. Я буду Вас советовать подругам. Идем, Жером! — цепкой рукой она схватила сына, собравшегося было сбежать, и потащила его в сторону цветочных магазинов и портных лавок. Клоду показалось, что грусть в глазах мальчонки ничуть не уступает по глубине печали в глазах недавнего старика.

После женщины с ребенком клиентов почти не было, и Клод снова погрузился в раздумья. Он вспоминал Аурелию, как в детстве он нарисовал кучу ее портретов, но ему не нравился ни один, а она хранила их все. Та, первая подошедшая к нему девушка выглядела так, как, наверное, выглядела бы Аурелия сейчас, если бы…

— Ну и как успехи? — спросил Абрам, высыпая на ладонь содержимое стакана и пересчитывая.

Клод встрепенулся и обнаружил, что уже стемнело. Площадь опустела и выглядела теперь одиноко и непривычно. В дальнем конце виднелся человек с лестницей и факелом, зажигающий фонари. Вода в фонтане отражала редкие огоньки, зажигаясь изнутри синхронно со свечами в фонарях.

— Держи, — сказал ему Абрам, высыпая на ладонь семь монет. За эти деньги едва ли можно было купить хлеб да кусок сыра на завтрак. Клод крепко зажал в кулаке деньги и набрался храбрости, чтобы спросить.

— Могу я забрать этюдник?

— Что? — не понял старик.

— Этюдник, — Клод указал на сложенный чемодан. — Я хочу его взять с собой.

— Ну не мне же его за тобой носить, — буркнул в ответ Абрам и направился к своей цветочной лавке.

Площадь постепенно освещалась неровным светом фонарей, на брусчатку ложились темные тени деревьев. В ожидании Марка Клод почувствовал, как внутри него впервые за долгое время поднимается ощущение счастья.