Зарисовка шестая Портрет

В таверне «Три лилии» было не продохнуть. Клод помнил, как в первый его визит тоже почти все столы были заняты, а зал полнился смехом и разговорами. Но пару минут спустя, он понял, что смеха в зале нет и в помине, атмосфера гнетущая и тревожная. Все люди будто оккупировали три стола в самом центре, за которым шло какое-то обсуждение, а сам Лукас имел вид озабоченный и осунувшийся, и казался еще более тощим, чем обычно. Свет был приглушен: только несколько свечей слабо мерцали в самых темных углах. От грубых каменных стен тянуло сыростью, окна закрывали кое-как сбитые доски, будто внутрь мог кто-то заглянуть. Клод осмотрелся и увидел за одним из центральных столов ярко-рыжую голову в окружении трех человек. Марк что-то рассказывал и активно жестикулировал.

— Когда я пришел туда, дом почти весь выгорел, осталась одна крыша да пара стен. Всех детей спрятали в сарае, а на пепелище сидел Эмиль с ружьем в руках и почти без сознания…

— Это все он сделал? — ужаснулся один из слушателей.

— Кто он?

— Ну, Лис!

— Никто не знает, — вкрадчиво сказал Марк и понизил голос. — Когда я спросил у Манон, видела ли она хоть что-нибудь, она ответила, что ночью по улице пробегал Белый Лис и останавливался у домов Фортебло, Ликарде и их собственного.

— Неужели он вернулся? — всплеснула руками кухарка, тихонько ускользнувшая из кухни, чтобы послушать.

— У Фортебло трое детей! — сказал невысокий мужичок с длинной седой бородой. — Что если Лис заберет их всех?

— А коли пожар? — подхватил низким голосом человек покрупнее с повязкой на одном глазу. Клод видел его днем на рынке — он продавал детям леденцы и булочки. — Дома там ветхие, если огонь разгорится, сожрет всю улицу.

Марк, прищурившись, немного откинулся на спинку стула и смотрел на собравшихся людей. Люди теснились вокруг его стола, активно обсуждая новости и стараясь получше расслышать, что говорит Марк и остальные.

— Быть не может, что это снова лихорадка! — скептически заявил высокий господин с тростью, сидевший у окна.

— Но говорят, что трое уже заразились, — возразила кухарка. — Все симптомы такие же: волдыри, рвота и помутнение рассудка. Это точно черная лихорадка! Как только начнут темнеть руки — все, болезнь придет в каждый дом!

— Угомонись, женщина! — осадил ее торговец сладостями. — Все знают, что Лис и квартал зараженных сгорели. Откуда взяться заразе?

— А если не все сгорели? — буркнул проходящий мимо Лукас. Он в беседе старался не участвовать и выглядел мрачнее тучи.

За столом ненадолго повисла тишина. Клод всматривался в напряженные лица людей — все они были озабочены тем, как не пустить смерть на порог собственного дома.

— А кто эти трое больных? — хрипло спросил Марк, сверля взглядом кухарку. — Почему ты так уверена, что это лихорадка?

— Я слышала про Ирэн с Пятой улицы, — ответила та, тщательно вытирая руки о передник и косясь на мрачное лицо хозяина. — Еще Альберт из Слепого переулка и какая-то девчушка, не помню уже ее имени. Люсьен рассказывала мне, что еще вчера они вполне хорошо себя чувствовали, а потом…

— Их осматривал врач? — перебил Марк. У Клода внутри все заледенело — эти трое вполне могли быть теми, кого он вчера рисовал на площади.

Кухарка покачала головой, а из глубины таверны прозвучал голос с нотками обиды:

— Ни в коем случае! Мне ничего не сообщали!

— Разве это не ваше упущение, господин Густав? — хитро сощурился Марк. — Если эпидемия начнется, этих троих Вам тут же припомнят.

— Ерунда, — отозвался голос Густава. — Пока неизвестно, больны ли эти трое на самом деле…

— Но Лис же появился снова, — возразил мужичок с бородой, голова его мелко тряслась. — А значит, произойти может все что угодно…

— Это всего лишь домыслы и бабские сплетни, — мрачно отозвался Лукас. — Пока ничего не доказано, это просто слова.

Люди притихли, как будто Лукас на них накричал. Кое-кто хмуро переглядывался, пытаясь снова завести разговор, но слова будто застревали в горле. Молчание затягивалось, и Клод попытался привлечь внимание друга. Тот весело подмигнул и указал на место рядом с собой. Протиснувшись через толпу, Клод скользнул за общий стол и уселся рядом с Марком.

— Я видел Клаудию, — шепнул он другу, принимаясь за аппетитного поросенка. — С ней будто бы что-то стряслось. Она очень странно себя вела.

Марк встрепенулся и подскочил на ноги.

— Где она?

— Не знаю, — пожал плечами Клод, не отрываясь от еды. — Домой пошла, наверное.

Марк, расталкивая людей, начал пробираться в сторону выхода.

— Я оставлю тебе лошадь, домой доберешься без меня, — бросил он напоследок и скрылся за дверью.

— Что это с ним? — удивился Лукас, поднося Клоду кружку пива.

— Никак заразился кто, — покачала головой кухарка и едва не попала под удар хозяина.

— А ну, хватит лясы точить! — прикрикнул на нее Лукас. — Ступай уже на кухню!

Она повиновалась, а вслед за ней начали расходиться и остальные. В итоге у стола Клода остался только представительный господин с тростью, задумчиво жевавший нижнюю губу. Он стоял, опираясь на свою массивную трость, и будто бы мучительно что-то обдумывал.

— А каковы симптомы черной лихорадки? — неожиданно для себя вдруг спросил Клод. На подсознательном уровне он понимал, что это говорит скорее привитое ему отцом любопытство медика, отчего был крайне раздосадован.

Господин тоже удивился такому вопросу.

— Не думал, что мы знакомы, мсье, — слегка поклонился он.

— Извините, — спохватился Клод и поднялся. — Меня зовут Клод Мангери, я недавно в городе.

— О, Мангери — довольно известная фамилия, — протянул господин. — Ваш отец весьма знаменит, его имя на слуху даже в таком месте как Тремола. Мое имя Густав Мернье, я местный врач.

— Очень приятно, — натянуто улыбнулся Клод, ощутив острую боль от нахлынувших воспоминаний. Он уже пожалел, что задал свой вопрос.

А доктор же, напротив, будто получив ожидаемое, опустился на скамью напротив Клода и поставил справа рядом свою трость. Шляпу он положил слева, аккуратно поправив поля.

— Итак, черная лихорадка, — начал Мернье.

— Черной лихорадкой, помнится мне, называли чуму, — перебил его Клод.

— Да, — согласился доктор. — Но неужели Вы считаете, что я не сумел бы узнать ее симптомы? Без ложной скромности должен заметить, что я работаю уже более тридцати лет и всякое успел повидать, но еще ни разу не встречал подобного. Кожа больного покрывается волдырями, начинается жар и рвота. А через пару дней постепенно темнеют конечности, начинаются судороги, а стоит черноте добраться до лица — человек умирает, — доктор покачал головой и прикрыл глаза. — Все мои знания и микстуры оказались бессильны — я не смог спасти ни одного больного.

Доктор на ощупь потянулся к кружке Клода и отпил из нее глоток.

— Дети умирали на руках у матерей, целые семьи в муках сгорали всего за пару дней, — доктор все еще не открывал глаза, то ли боясь встретиться с осуждением в глазах Клода, то ли воскрешая в памяти ужасные сцены минувшей эпидемии. — В какой-то момент я просто сдался — я ничем не мог помочь умирающим, я хотел только спастись сам. Но на выезде из города я увидел разоренные дома, брошенные вещи и трупы, бесконечное число трупов больных, сброшенных в Морилам и вынесенных рекой на берег. Они громоздились друг на друга, словно еще одна крепостная стена. Я развернул повозку и вернулся в город.

— Почему? — только и спросил Клод, забывший о еде.

— Мое место здесь, — ответил Мернье, открывая глаза и внимательно всматриваясь в лицо собеседника, но будто не видя его. — Пока могу называть себя врачом, я не имею права покинуть город.

С этими словами доктор резко поднялся, взял шляпу и трость и вышел из таверны. Клод только проводил его взглядом и подумал, что ему тоже пора отправляться домой. Ища глазами Лукаса, он наткнулся на белеющий прямоугольник на одной из стен. Присмотревшись, Клод узнал один из своих портретов, который нарисовал в первый день — это был тот самый сморщенный старик, скорбящий о погибшей жене.

— Лукас, — позвал хозяина Клод и указал ему на портрет. — Давно это здесь?

— Нет, Альберт вчера принес, — отозвался хозяин. — А сегодня слег с простудой. Да это ерунда, не заболевают же люди от того, что их рисуют.

Больше Клод ни с кем не говорил в тот вечер. По спине то и дело бежали мурашки. Что если есть в происходящем и его вина? Ведь это с его приездом появился призрак и новые больные. Во власти мрачных мыслей Клод сам не заметил, как покинул таверну, добрался до дома и без сил упал на постель.

Во сне он шел по узким улочкам какого-то города — то ли Анрис, то ли Тремола, не разобрать. Улицы все время петляли, пересекались, уходили в кривые тупики или появлялись из ниоткуда. Клод будто блуждал по лабиринту, в котором не было выхода. Но что-то ему подсказывало, что останавливаться нельзя, нужно бежать, нужно бежать, иначе тьма поглотит его.

Вдруг в глубине одного из переходов перед ним мелькнула фигура. Клод бросился за ней, но она лишь дразнила его, то подпуская, то удаляясь. Фигура определенно была женская — Клод отчетливо различал складки на платье и длинные волосы.

— Стой! — в отчаянии закричал Клод. Ему казалось, что она сможет вывести его из лабиринта. — Подожди!

Но она все ускользала, а Клоду удалось лишь коснуться подола ее белого струящегося платья.

— Стой! — задыхался он. — Кто ты?

Девушка обернулась, но вместо лица у нее была лисья морда.

Клод вскрикнул и проснулся.

Солнце постепенно прокрадывалось в спальню, полосуя стены. Клод лениво следил за ползающими лучами, пока взгляд его не уперся в одну из пыльных книжных полок. Среди темных книг, заросших пылью и плесенью, выделялась одна с ярко-красным корешком, потрепанная, но явно носящая следы прикосновений человеческих рук. Сонно щурясь, Клод пытался разобрать название, но не мог. В итоге, разозлившись на самого себя, он резко поднялся с дивана и подошел к книжным полкам.

Пораженный Клод перебирал пальцами по пыльным обложкам книг, порой едва различая названия: почти все книги оказались медицинскими. На минуту ему даже почудилось, что он снова ребенок, стоит в кабинете отца и с удивлением смотрит на огромный книжный шкаф, пестреющий обложками и тиснеными буквами. Но наваждение быстро рассеялось: скромная полка была не чета гигантской отцовской библиотеке в Анрисе. Наконец, Клод дошел до той самой книги, что так привлекла его внимание. На темно-красной обложке крупными буквами было написано на латыни: «Malleus Maleficarum».

— «Молот ведьм», — прошептал Клод. От корешка книги будто повеяло холодом и страхом. Тело пробила мелкая дрожь, а рука сама собой отпрянула от книг. Пошатнувшись, Клод отошел от полки и опустился на разоренную постель. Взгляд его не отрывался от одной-единственной книги, а в голове лихорадочно проносились мысли. Само присутствие этой книги здесь казалось странным: Клод хоть и был ребенком, но помнил, как священник рассказывал всякие ужасы про времена Инквизиции на утренних проповедях. И такое странное соседство с трудами по медицине, которые вполне могли быть частью домашнего образования в графской семье…

Дверь протяжно скрипнула. Клод повернул голову и наткнулся на растрепанные черные волосы и перепачканное лицо какого-то мальчишки.

— Г-господин М-М-Марк, — заикаясь, произнес он, — ж-ждет Вас в-в таверне.

Клод вздохнул и опустил голову на скрещенные руки.

— Да, — лениво махнул он рукой мальчишке. — Спасибо.

Вопросов становилось все больше. Зачем Марк ушел так рано? И приходил ли он вообще домой? Почему он ждет в таверне? Как мальчишка так быстро нашел дорогу сюда, ведь даже на лошадях путь из оживленной части города был неблизкий? Клод ждал, пока шаги на лестнице стихнут, затем подошел к окну и увидел, как мальчишка запрыгнул в повозку и поехал обратно в город. Возница была смутно знаком Клоду, как и сама повозка, груженая большими бочками, но из-за расстояния он никак не мог их узнать.

Вскоре поднялся сильный ветер. Небо постепенно заволакивало тучами, и в скором времени ожидалась гроза. Желание ехать в город становиля все меньше, тем более что в дождь очень сложно найти клиентов, однако этюдник он все равно прихватил с собой и привязал к седлу. На всякий случай.

По мере приближения к городу тучи все больше сгущались, небо темнело, и, когда Клод проезжал мост, на камни упали первые крупные капли. Клод только пришпорил лошадь, но стоило ступить на камни набережной, как дождь внезапно прекратился, небо просветлело, а высоко над головой засияло солнце. В недоумении Клод ослабил поводья, предоставив лошади самой выбирать дорогу.

Вокруг него суетились люди, равно как и накануне. Неторопливое тиканье старых часов отмеряло дыхание города. Вот он снова видит тяжелые повозки, что тянутся к рынку по самой широкой дороге, вот бегут мальчишки, кидаясь камнями в ленивых голубей, вот в цветочном магазине на крыльце стоит вазон с букетом свежих лилий… Тут в мозгу Клода что-то щелкнуло и из вороха мыслей выплыло воспоминание: девушка в убогой лачуге, держащая в руках точь-в-точь такой же букет. Не поверив своим глазам, Клод спрыгнул с лошади, подошел ближе к огромным вазонам и опустился коленями на ступеньки.

Цветы и впрямь были такими, как он помнил: один лист надорван посередине, а лепестки крайнего слева цветка примяты. В замешательстве юноша не сразу понял, что его зовут:

— Ты Клод, да? Друг Марка? — спросила девушка, выходя из магазина, но парень не отреагировал. — Эй! Клод!

Он встрепенулся и посмотрел наверх. В дверном проеме стояла Клаудия.

— Добрый день, — вежливо поклонился он.

— Извини за ту сцену, — девушка смущенно улыбнулась. — Тогда, с Марком… С ним иногда просто невозможно нормально разговаривать.

— Да, я знаю, — Клод улыбнулся в ответ, вспоминая наигранные интонации друга в беседах о Клаудии.

— Вечно он шутит, а даже когда серьезен, я думаю, что это снова его фокусы, — вздохнула она. — Он говорил, что будет поддерживать меня, а на самом деле только болтает о делах Абрама или свадьбе.

— Ты и правда учишься? — оживился Клод. — И изучаешь анатомический атлас?

Клаудия кивнула удивленно и немного испуганно.

— Да, я очень хочу стать врачом. Отец говорит, что я сама могу выучить все, что необходимо, а с остальным поможет Густав Мернье, но я очень хочу поехать в Анрис — говорят, там лучшие школы и доктора на юге. Но отец никогда не согласится отпустить меня: он уже немолод, и в магазине нужна моя помощь…

Тон, с которым Клаудия сказала про отца и медицину, заставил Клода занервничать. Невольно он сравнил ее с собой, всю жизнь ненавидевшим все эти анатомические атласы, сложные медицинские трактаты и постоянное давление отца, пытавшегося слепить из него, Клода, свое подобие. Кто бы мог подумать, что в маленьком городке есть девушка, мечтающая о такой жизни?

— Марк говорил, что ты приехал из Анриса, — продолжала меж тем она. — Расскажи, как там? Он больше Тремолы? Наверное, очень красивый! А много там известных врачей? И берут ли они учеников? Ой, извини, ты же художник, зачем тебе такое знать… Да и мне все равно это ни к чему…

Клод кивал и пораженно наблюдал, как жадно заблестели ее глаза и тут же угасли, стоило вспомнить о действительности. Щемящее чувство жалости охватило его вместе с безумной мыслью поменяться с ней жизнями. Отец бы боготворил такую дочь и с радостью обменял бы на бестолкового сына.

— Думаю, у тебя есть шанс, — попытался приободрить он Клаудию. — Еще месяц назад я даже не знал о Тремоле, но вот я здесь, как видишь.

Девушка благодарно улыбнулась и подняла с земли вазон с лилиями.

— Может, зайдешь? — пригласила она и сама вошла внутрь, оставляя дверь открытой. Клод послушно поднялся по ступенькам и вошел.

В магазине было тесновато, но очень уютно. Повсюду были цветы и зелень: окна сплошь уставлены горшками в несколько ярусов, по стенам развешаны кашпо, полные диковинных растений с длинными побегами, похожими на лианы. У прилавка же было просто какое-то буйство цвета: ярко-красные розы мешались с солнечными нарциссами и скромными ромашками, а где-то в стороне скромно выглядывали фиалки. Неподалеку стояла большая охапка гвоздик и хризантем, а на самом видном месте синел небольшой букет незабудок. На полу размытыми пятнами лежали солнечные следы. Клод поднял голову и увидел стеклянную крышу, увитую изнутри плющом, оставляющим небольшие проплешины для солнца.

— Не хватает экзотических птиц, — заметил он.

— Я за них, — улыбнулась девушка и встала за прилавок.

Среди всего разнообразия цветов она в своем простом коричневом платье была как темный контрастный образ, который сразу притягивал к себе внимание. Клод завороженно смотрел на нее пару минут, а потом, ни слова не говоря, выбежал из магазина.

Вернулся он уже с этюдником. Мгновенно развернув все свои принадлежности, он бросил Клаудии короткое «Пожалуйста, не двигайся» и начал рисовать.

Работа заняла едва ли больше получаса. Клод ощущал тот редкий прилив вдохновения, когда казалось, будто душа отъединяется от тела и начинает творить сама, как ей заблагорассудится. Ему казалось, что вот он, весь мир, на кончике его кисти, которой он творит свою реальность, совершенно особенную и неповторимую. Едва последний мазок лег на бумагу, он, явно довольный собой, тут же показал работу натурщице, ожидая восторженных возгласов.

Но Клаудия молчала.

Повисла тягостная тишина, и Клод недоуменно уставился на девушку, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но она будто остолбенела. Лицо ее едва побледнело, а губы плотно сжались. В ней будто бы шла внутренняя борьба, которая встревожила и напугала Клода. Он осторожно тронул ее за плечо:

— Что с тобой?

Клаудия протянула ему портрет и ответила, даже не подняв взгляда.

— Пожалуйста, уходи, — голос ее звучал механически и безжизненно, будто принадлежал кукле, а не человеку.

Клод не стал спорить. Собрав все обратно в этюдник, он взял из ее руки портрет и вышел на крыльцо. Солнце светило все также приветливо, прогоняя слегка сонливое наваждение магазина. Вороной жеребец нетерпеливо царапал копытом мостовую, ожидая хозяина. Рядом с ним, переваливаясь с пятки на носок и протирая лысину платком, стоял Абрам.

— Клод? — отрывисто бросил он не то с удивлением, не то с пренебрежением.

Клод спустился со ступенек и отвесил вежливый поклон.

— Что это? — кивнул Абрам на портрет в руках Клода. — Можно взглянуть?

Клод протянул ему лист бумаги. Старик долго вглядывался в рисунок, затем поднял глаза и посмотрел на дверь магазина. Клоду уже становилось не о себе от подобной реакции. Наконец, пожевав нижнюю губу, Абрам обронил только одно слово:

— Почему?

— Я так увидел, — пожал плечами художник.

Старик снова посмотрел на рисунок в руке. С листа на него доверчиво смотрела маленькая темноглазая девочка в окружении диковинных цветов.

— Можно я оставлю себе его? — Абрам попросил так тихо, что Клод не сразу разобрал слова.

— К-конечно, — ответил немного озадаченный Клод. Еще пару минут назад он был настолько уверен, что нарисовал нечто потрясающее, а теперь терялся в догадках, что же такого видят люди в простом портрете.

Не обращая внимания на художника, Абрам медленно пошел к лавке, поднялся на крыльцо и только у самой двери, наконец, посмотрел Клоду в глаза.

— Ступай на рынок. Сегодня там много народа, — сухо бросил он и скрылся за дверью.

Оседлав лошадь, Клод пустил ее шагом через площадь. Большие причудливые часы на башне в центре отбивали полдень: из едва заметного окошка над самым циферблатом вылетала маленькая птичка, а лиса, рыба и орел с раскрытыми ртами поднимались друг за другом, будто пытаясь эту птичку поймать. Однако было в часах что-то странное: часовая и минутная стрелки мирно замерли в самой верхней точке, а секундная странно дергалась у цифры два, издавая едва различимый, но малоприятный скрип. Мальчишки плескались в фонтане, какая-то дородная женщина ругалась со стариком-аккордеонистом. Присмотревшись, Клод различил розовое платье с бисером, что было на одной из его клиенток. В одной руке она держала кружевной зонт, а в другой — непоседливого сына. Клод не отказался бы снова рисовать мальчугана — он был уверен, что сегодня любая работа получилась бы лучше, но путь к рынку лежал через арку и еще два поворота в кварталах.

На рынке Клод встретил уже привычную суету. Со вчерашнего дня практически ничего не изменилось: все будто заняли свои места и разыгрывали заученные роли. Телеги с провизией едва не наехали на одинокого всадника. Лошадь Клода метнулась в сторону и едва не угодила под колеса другой телеги, везущей сыр и бочки.

— Смотри, куда едешь! — крикнул круглолицый человек на козлах, показавшийся Клоду знакомым. — Из-за тебя чуть молоко не разлил.

— И-извините, — пробормотал Клод, отъезжая к краю дороги. Телеги, скрипя и покачиваясь, поехали дальше.

Клод посмотрел туда, откуда должны были ехать эти телеги, но видел лишь скопище кривых переулков и дорогу, уходящую к мосту через Морилам. Никаких деревенских домов и ферм вдоль до самой реки Клод не мог припомнить, а за мостом начиналось пепелище. Откуда же каждый день везли сыр, молоко, зерно и овощи?

— Эй, не стой на пути! — окрикнул его жандарм в высокой каске, неестественно прямо восседающий на пегой кобыле. От одного его вида Клода передернуло, а в животе замутило. — Ты кто таков?

— К-клод, — промямлил он. — Художник.

— Это тот, что от Абрама? — прищурился жандарм. Его седые окладистые усы, переходящие в бакенбарды были испачканы яичницей и застрявшими хлебными крошками. Утерев рот рукавом, жандарм махнул рукой. — Ну, давай, езжай уже. Старик предупреждал меня о тебе.

— Спасибо, — Клод поклонился и поспешил к своему месту под фонарем. Сердце его все еще бешено колотилось, по спине пробежал холодок. Ночь побега из таверны на перекрестке живо нарисовалась перед глазами. Какое счастье, что Тремола — забытый всеми уголок!

Стоило Клоду привязать жеребца, которого он уже всерьез думал назвать Бусинкой в память о верной подруге его побега и разложить этюдник, как к нему тотчас засеменили люди, будто ждавшие его прихода. В основном это были пожилые люди, желавшие оставить о себе память детям и внукам. Из них образовалась целая очередь, и Клод очень торопился нарисовать всех, пока солнце не войдет в зенит, и не наступит солнцепек.

К обеду людей значительно поубавилось: кто отправился бродить по рынку, кто решил прийти на следующий день, а кто уже получил небольшие портреты и отправился восвояси. Перед Клодом осталась сидеть немолодая женщина с лучистыми морщинками в уголках глаз и доброй улыбкой. Она какое-то время сидела молча, а потом внезапно произнесла.

— Вы такой бледный, похожи на призрака. Словно у Вас в жизни случилось что-то страшное, и Вы теперь носите это за собой.

Клод вздрогнул и едва не выронил кисть. Он оторвался от работы и поднял удивленный взгляд на клиентку. Она улыбалась так, будто могла принять и простить любое преступление. Яркий солнечный свет подсвечивал ее волосы, превращая их в подобие нимба, и на короткое мгновение впечатлительному Клоду показалось, что он видит ангела.

— И эти длинные волосы, которые будто специально закрывают лицо, — продолжала женщина. — От кого же Вы прячетесь?

Клод внимательно смотрел на нее, взвешивая: стоит ли сказать или нет? Что-то внутри него отчаянно рвалось наружу, больше не в силах держать свои тайны при себе, но другая его часть заходилась в панике от ужаса быть раскрытым. А женщина будто и не замечала его метания и продолжала, глядя куда-то в сторону.

— Любая судьба тяжела, — она немного растягивала слова, будто читала их в книге. — Но не будет дано нам той ноши, которую мы не сможем вынести, — здесь она ненадолго замолчала, но потом продолжила. — Лис увел за собой моего мужа, и у меня не осталось никого на этом свете. Я бы очень хотела отправиться за ним, но пока небо не зовет меня, я останусь на своем месте.

— А Вы верите? — спросил, наконец, Клод. — Верите, что эпидемия вернулась?

— Не все ли равно? Мы все рано или поздно уйдем, — она опустила голову и будто задумалась.

Рисовать ее было легко — Клод давно уже не чувствовал такой уверенности в руках. Они словно сами знали, куда и как должны ложиться мазки, где тень, а где полутень, каким цветом выделить глаза, а каким — волосы. С головой уйдя в работу, он не сразу заметил, что женщина очень долго сидит в одной позе, не шевелясь. Вдруг ее лицо исказилось, и она тяжело упала с табурета на мостовую.

— Что с Вами? — подскочил Клод. На камни полетели кисти и краски. — Вы меня слышите?

Женщина только хрипела, запрокинув голову.

— Помогите! — закричал Клод мимо проходящим людям. — Кто-нибудь, помогите!

Но люди вокруг спешили по своим делам, бросая на них косые взгляды. «Думают, что она заражена», — понял Клод.

Вдруг в голове его вспыхнуло воспоминание: ему шесть и отец впервые показывает на одном из слуг как делать искусственное дыхание.

— Уложи его на пол и положи ладонь на нижнюю часть грудины, — он уложил дворецкого и надавил чуть выше живота. — Затем вторую руку сверху и прямыми руками дави всем телом, — он сложил прямые руки и надавил всем телом. — Считай до десяти: раз — толчок, два — толчок, — с этими словами на каждый счет он надавливал на грудь дворецкого, а тот глубоко задышал в такт его действиям. — Затем запрокинь голову, — голова слуги была откинута назад. — Одну руку под шею, второй зажми нос и дуй ему в рот изо всех сил, — отец достал свой батистовый платок, положил на рот дворецкому, зажал ему нос и что есть силы дунул в рот.

— Ну и мерзость! — поморщился маленький Клод от отвращения, за что получил подзатыльник от отца и вечер без ужина.

Но сейчас он словно наяву видел четкие отцовские движения и повторял за ними. Нащупав место, где грудина переходит в живот, он положил руку на руку и надавил всем телом.

— Раз! Два! Три! — считал он в такт движениям. Изо рта женщины вырвался хрип. — Четыре! Пять! — продолжал Клод, вспоминая, есть ли у него платок, чтобы сделать дыхание рот-в-рот. Но тут женщина издала протяжный стон, открыла глаза и закашлялась.

— Что тут происходит?

Клод поднял глаза и увидел перед собой доктора Мернье, растрепанного и в домашних туфлях. Видимо, кто-то все-таки позвал на помощь. Чуть поодаль, старательно разглаживая усы, стоял жандарм. Вокруг уже успели столпиться зеваки.

— Ей стало плохо, — Клод помог женщине сесть. — Она вдруг упала и…

Доктор склонился над женщиной, прикоснулся к шее, считая пульс, посмотрел в глаза.

— Помогите мне, — попросил он жандарма. — Ее нужно поднять и отвести домой. Как Вы, дорогая Нина?

— Спасибо, доктор, — едва слышно прошелестела она. — Все хорошо. Я почти увидела Пьера… Почти… Ах, зачем Вы спасли меня…

— Не волнуйтесь, милая, — сказал ей Мернье. — Он Вас обязательно дождется, обязательно.

— Я знаю, — выдохнула Нина.

Доктор обернулся к Клоду:

— Ее «спасибо» принадлежит Вам, коллега, — улыбнулся он и слегка поклонился.

Клод стоял ошарашенный и онемевший. Призраки прошлого отступили от осознания, что он едва не соприкоснулся со смертью. Краем глаза он видел перешептывающихся людей и любопытные взгляды, но не замечал. Он смотрел вслед удаляющейся Нине в сопровождении доктора и жандарма и впервые в жизни был немного благодарен отцу.

Желудок предательски заурчал, возвращая Клода к действительности. На этюднике лежал портрет Нины, который так и не забрали, а ветер катил по мостовой упавшие кисти. Клод бросился подбирать добро, рискуя снова угодить под чьи-то колеса, но его уже не окрикивали сердитые возницы. Его старались аккуратно объехать или затормозить. Когда все в зоне видимости было собрано, Клод решил, что можно устроить перерыв и пойти пообедать к Лукасу. Но только этюдник был собран, перед художником выросла знакомая приземистая фигура вчерашнего офицера с моноклем.

— Я пришел обсудить с Вами заказ, — начал он.

— Вы уже поговорили с Абрамом? — удивился Клод, пытаясь его обойти, но тот ловко перекрывал все попытки сбежать.

— Нет, но я не думаю, что старик мне откажет, — настаивал господин. — Я пришел договориться о цене.

— Это Вам тоже следует обсуждать не со мной, — Клоду отчего-то был малоприятен этот человек равно как и его манера слышать только самого себя. Не теряя надежды уйти пообедать, Клод решил обойти торговый ряд, но и заказчик не отставал.

— Вы должны быть польщены, — с укоризной продолжал он. — Вместо того, чтобы послать за Вами, я сам, лично пришел сюда…

— Дяденька! — прервал его высокий детский голос. — Дяденька, подождите!

Клод оглянулся, но никого не увидел.

— Дяденька! — раздалось где-то совсем рядом. Клод ступил пару шагов назад и едва не налетел на маленькую девочку.

Она была очень мала и очень худа, судя по всему, от недоедания. Большие глаза выделялись на остроскулом лице, отчего Клоду она напомнила стрекозу. Темные волосы собраны в два хвоста, платье старое, застиранное, но опрятное и без дыр, а на ногах грубые ботинки на пару размеров больше. В тонкой руке девочка сжимала кисть с зазубринами на гладкой черной рукоятке — самую любимую кисточку Клода, которую он всегда носил при себе.

— Дяденька, Вы уронили, — сказала девочка и протянула Клоду свою находку.

— И вообще, что Вы себе позволяете! — все еще не унимался господин с моноклем, преследовавший Клода. — Вы хоть знаете…

И тут он наткнулся на девочку и замер, как ищейка, учуявшая дичь. Клод с удивлением смотрел, как меняется его лицо: вместо покровительственного выражение сменилось брезгливым и презрительным, будто он увидел что-то крайне неприятное. Смерив взглядом щуплое тельце и потрепанную одежду, он протянул:

— А разве такой замарашке можно ходить по центру города в разгар дня?

Девочка вздрогнула, как от удара, и покраснела.

— Нет, месье, я… Я увидела кисть и хотела вернуть…

— Она просто вернула мне мою кисточку, — сказал Клод куда резче, чем ему бы хотелось. — Разве это преступление?

— Нет, что Вы! — замахал руками господин, возвращая на лицо улыбку. — Разумеется, нет.

Девочка молчала и смотрела на Клода глазами, полными слез. Он присел перед ней на корточки и постарался искренне улыбнуться, глядя ей в глаза.

— Спасибо тебе большое, — сказал он и положил руку ей на плечо. Под ладонью чувствовалась грубая ткань и тонкая хрупкая кость, обтянутая кожей. — Это самая дорогая мне вещь, поэтому в благодарность я выполню любую твою просьбу. Чего ты хочешь?

Девочка, казалось, не верила своим ушам. Она переводила удивленный взгляд с Клода на офицера и молчала.

— Ну же, не бойся, — приободрил ее Клод. — Я могу тебя нарисовать, если ты захочешь.

— Но… — протянула она. — Господин мэр же…

Клод обернулся к своему преследователю.

— Так Вы — мэр?!

— Имею честь, — он приосанился и выпятил грудь. На солнце монокль поблескивал и пускал солнечных зайчиков. — Я Фернан де Монтрев, полковник в отставке и мэр этого славного города.

Клод вытаращил на него глаза и на время забыл о девочке.

— Как Вы сказали? Де Монтрев?

— Именно, — кивнул тот.

Где-то с минуту Клод раздумывал. В нем боролись неприязнь к человеку и отчаянное желание узнать тайны заброшенного особняка. Наконец, он ответил:

— Знаете, я согласен на Ваш заказ. Завтра утром я приду рисовать Ваш портрет.

— Чудно! — довольно ухмыльнулся мэр. — Я пришлю за Вами.

— Но я… — начал было Клод, но мэр уже его не слушал. Получив согласие, он тотчас развернулся и стремительным чеканным шагом отправился прочь.

Клод снова повернулся к девочке. С уходом мэра она посветлела и перестала дрожать, но все также смотрела на художника глазами, полными восхищения. Облизнув пересохшие губы, она робко произнесла:

— Дяденька художник… А Вы правда нарисуете меня?

— Правда, — Клод торжественно кивнул, ободряюще улыбаясь ей. — Как тебя зовут, милая?

— Люси, — девочка потупилась, уставившись на свои тонкие ноги в безобразных ботинках. — А Вы можете нарисовать не меня, а мою сестру?

— У тебя есть сестра? Младшая?

— Нет, — Люси отрицательно помотала головой. — Она на четыре года старше меня, ее зовут Мари. Но… Она не может к Вам прийти, — последние слова Люси постаралась сказать как можно тише, буквально выдыхая их.

— И что же не так с Мари?

— Она больна, — призналась Люси и заплакала. — Я так боюсь, что это лихорадка, очень боюсь! У меня никого нет, кроме Мари. Дяденька, Вы же нарисуете ее, правда?

— Конечно, — Клод легонько сжал худенькое плечико девочки. Он хотел было сказать, что портрет не вылечит ее сестру, что если лихорадка на самом деле пришла в их дом, то никакие слезы не могут им помочь, но ком подкатил к его горлу, и он промолчал.

— Правда? — Люси подняла на него сияющие глаза. — Честное слово?

— Самое честное, — ответил Клод, и девочка со всех ног помчалась домой, рассказывать сестре такую замечательную весть.

Загрузка...