Город ведьмы (СИ)

Зарисовка седьмая В доме знатного человека

Клод смотрел вслед убегающей Люси, когда его желудок снова дал о себе знать. Больше не обращая ни на что внимания, с этюдником под мышкой художник в два шага оказался рядом с таверной. Сворачивая в нужный переулок, Клод удивился, обнаружив толпу людей, буквально ломившихся в двери. Постояв немного на улице, он решил, что конца собрания не дождется и, расталкивая людей, стал пробираться внутрь здания.

Отовсюду доносились возмущенные выкрики:

— Да этого не может быть! — кричали женщины.

— Откуда ему знать? — мужчины недоуменно переглядывались, пытаясь найти отражение своим сомнениям.

— Разве это вообще возможно?

— Вранье!

Пробираясь через толпу, Клод втиснулся в забитый до отказа зал таверны и замер. В самом центре на импровизированном постаменте из сдвинутых столов стоял невысокий человек с деревяшкой вместо одной ноги. Волосы у него были белые, как снег, правый глаз перечеркнул тонкий шрам, зубов не хватало, а челюсть была как-то неестественно вывернута, из-за чего оратор был немного косноязычен.

«Челюсть не мешало бы вставить, — подумал Клод. — Наверняка в драке вывихнул». И сам испугался своих мыслей, почувствовав в них присутствие чужой воли. А человек кричал, размахивая руками:

— Скоко нам еще терпеть? Едва мы избавиись от Лиса, как к нам приезжает какой-то художник, и все повтояется снова! Разве мы заслужили такое? Разве мы можем позвоить, чтобы наши дети снова умиали?

— Но у тебя нет детей, Винс!

— Да, откуда у тебя дети, Винс?

— Я про вашх детей, идиоты, — отмахнулся Винсент.

— Да замолчите вы! — осадили насмехающихся женщины, стоящие где-то рядом с кухней. Они нервно вытирали руки передниками и постоянно переглядывались. — Дайте послушать!

— И вот, стоило Тъемоле опраиться от лихорадки, — продолжил Винс, — как приезжает человек — и все начинается заново! Тъое, заказавшх у него портъеты, заболели на следущий день! Сегодня днем умерла Нина, и все видели, как этот художник колдовал над ней! Она все твердила, что Лис заберет ее, но бояться надо было Клода! У лихоадки появилось имя!

Узловатый палец Винса метнулся в сторону Клода, безуспешно пытавшегося вжаться в косяк двери. Вся таверна мигом откликнулась на его призыв и уставилась на незадачливого художника. В Клоде мгновенно поднялась буря чувств — страх, стыд, сожаление, будто он и впрямь был причастен к смерти и прямо сейчас согласен понести наказание. Что-то знакомое шевельнулось в нем, но тут же затихло.

— Стойте! — закричал кто-то у стены. Клод поднял голову в надежде увидеть Марка, но с той стороны пробирался к столам доктор Мернье.

— Подождите! — доктор немного запыхался, забираясь на стол, и пытался отдышаться. — Клод… Он не колдун… Он врач.

— Как? — ахнули женщины около кухни.

— Но почему он тогда рисует на площади? — удивились торговцы, кучкой стоявшие около окна. Клод отметил про себя, что все их лица ему знакомы.

— Вранье! — уверенно гаркнул Винс, скривившись. — Разве Нина не умерла из-за него? Ты сам, Густав, провожал ее до дома, скажи нам правду! Как все было?

— Он не убивал, он пытался ее спасти! — ответил Мернье, выпрямившись во весь рост и сжимая в руке свою тяжелую трость. Шляпу он где-то потерял. — У Нины давно болело сердце, она тяжело переживала смерть мужа… Это могло случиться в любой момент.

— Но случилось сеодня! — не сдавался Винс. — Разве это не новая лихоадка? Как нам теперь спать спокойно, если Лис снова ходит по городу в человеческом облике?

— Что?

— Новый Лис? — женщины у кухни снова переглянулись, а одна упала в обморок.

— Лихорадка? Снова?

— О, мои бедные девочки… — женщина в первом ряду воздела руки к небу и заплакала.

— Но он не Лис, говорю вам! — Густав закричал, пытаясь победить шепотки, подобно щупальцам осьминога, расползшиеся по таверне. — Его отец — знаменитый врач! Судьба послала нам спасение, а не чуму!

Люди притихли, прислушиваясь к словам доктора. Даже Винс как-то сник, хотя все еще смотрел подозрительно в сторону бледного, как полотно, Клода.

— Одумайтесь! — взывал Густав. — В наш просвещенный век нельзя верить в колдовство! Эпидемия позади — после того пожара никто не мог выжить. Хватит жить в страхе!

Толпа снова зашелестела, но на этот раз сложно было понять, одобрительно или негодующе. Мернье все еще стоял на столе, тяжело дыша, но Винса уже рядом не было. У Клода было такое чувство, будто он стоял лицом к лицу со страшной бурей, но она обошла его стороной. Люди потянулись к выходу, и таверна постепенно начинала пустеть. Клод хотел пробраться к доктору, поблагодарить за заступничество — ведь разъяренная толпа могла не выпустить его живым из таверны, но тут взгляд его скользнул к дальней стене. Там в тени стояли люди, что-то бурно обсуждавшие. Подойдя ближе, он различил голоса:

— Ты же не поверил этому старому дураку?

— Но если он на самом дее…

Клод спрятался за выступом стены, уткнувшись в старую кирпичную кладку. Известка давно облезла от сырости, кое-где оголяя внутренности. От нее тянуло землей, винными парами и плесенью, но Клода волновали лишь голоса — выглянуть он боялся.

— Он сын его старого друга. Даже если сам дьявол придет под этой личиной, его оправдают. Понимаешь меня?

— Да, но доктор скаал, что лихоадка позади, — Клод различил заплетающийся язык Винса. Но кем был второй? Внезапно он почувствовал, что не хочет этого знать.

— Много этот старик понимает!

— Пока никто не умер, — заикнулся Винс, вмиг растерявший свое косноязычие.

— Так вы ждете смертей, — манерно протянул третий, до этого хранивший молчание. От этой фразы у Клода все внутри сжалось. Говоривший показался из тени: что-то смутно знакомое было в надменном лице и холодных глазах.

— Стой! — окликнули его. — Ты не заплатил нашему доброму другу.

Клода будто поразило молнией: он узнал голос Марка. Человек снова вернулся в тень, повернувшись спиной к Клоду, и тот увидел тонкую черную ленточку в платиновых волосах.

— Господа так великодушны, — подобострастно растекся Винс. Голос его звучал совсем иначе, равно как и исправившаяся речь. — Любое ваше слово…

— Господин, — резко осадил его холодный тон. — Здесь один только господин и он тебе платит, бродяга. Никто не должен знать, что я был в этой дыре…

— Но как же… — Клод жадно ловил каждое слово. Он почти видел, как забегали глаза Винса в замешательстве между двумя высокими фигурами. — Господин Марк…

— Я не господин, ты разве не слышал? — Клод отчётливо различал знакомую насмешку в голосе. — Бери деньги и жди наших указаний.

Тихо зажурчали монеты, перетекавшие в руки Винса.

— Тысяча благодарностей, — с придыханием повторял он, но Клод уже не вслушивался. Он в замешательстве прислонился спиной к стене и обхватил руками голову, переваривая услышанное. Все это просто не укладывалось в голове. Неужели это Марк науськивал горожан против него? Но ведь еще вчера он заступался за Клода и назвал своим другом! И кто был с ним? Почему-то он казался смутно знакомым…

Как только деньги утяжелили карман Винса, тот, воровато оглядываясь по сторонам, скользнул мимо Клода. Хлопок двери вывел того из раздумий, и до ушей донесся шепот, поэтому сложно было различить, кто что говорит.

— Что ты опять затеял? Ты знаешь, как мне не нравятся все эти твои…

— Как и я сам. Не волнуйся, просто решил устроить небольшую встряску.

— Отец и так от тебя натерпелся…

— Кто сказал, что это для отца?

Голоса стихли, а потом раздались быстрые шаги. Клод повернулся, надеясь увидеть Марка, но возле стены уже никого не было: видимо, в таверне был черный ход, через который они ушли. Все еще обескураженный, он снова облокотился на стену и уставился в потолок.

— Эй, может присядешь? — окликнул его Лукас. Люди уже разошлись: в таверне едва ли можно было насчитать пять человек, включая Клода и самого Лукаса.

— А? Да… — отозвался юноша и опустился на ближайшую скамью.

— Может, выпьешь чего? — заботливо предложил хозяин. — Вид у тебя неважный, да оно и понятно…

— Лукас, ты хорошо знаешь Марка? — перебил его Клод.

Повисла пауза. Лукас что-то тщательно обдумывал, нахмурившись и шевеля пшеничными усами. Потом он осмотрел зал, прикидывая, нужно ли еще кого обслужить, и опустился на скамью рядом с Клодом.

— Мутный он человек, — Лукас говорил тихо, и голос его больше походил на шелест. Он старался смотреть на доски пола, нервно теребя передник. — Про него много слухов ходит. Говорили, что он из богатой семьи, да только отец его выгнал.

— А что насчет матери?

— Кто знает? — Лукас пожал плечами и наклонился поближе к собеседнику. — Вроде померла, а может и нет. Ты лучше у Абрама спроси — ему много чего известно, да и дела у него с Марком. Не знаю, какие, даже не спрашивай! — поспешно отпрянул он, увидев любопытство, мелькнувшее в глазах Клода.

— Так значит, у него никого нет… — протянул Клод. Сердце болезненно сжалось в комок. Он подумал о полном одиночестве и почувствовал, что будто видит свое отражение.

— Ну, прям таки и никого, — отмахнулся Лукас. — У него же брат есть, Филипп. Хотя разные они, тот-то весь в отца: высокий, светлый, а взгляд такой, будто заморозить хочет…

— Так вот… — выдохнул юноша, мгновенно узнав в описании недавнего незнакомца. — А они общаются?

Лукас пожал плечами и снова обвел взглядом зал: никто пока еще в нем не нуждался.

— Это же все сплетни да пересуды, лучше у кухарки спроси. А я пойду, если пить не будешь.

— А, нет, спасибо, — рассеянно отозвался юноша и погрузился в свои мысли. Лукас поднялся, отряхнул зачем-то передник и скрылся на кухне, оставив Клода наедине с самим собой.

Рассказы Лукаса, конечно, не стоило принимать за чистую монету, но в сплетнях всегда была доля правды, и Клод не знал, как к этой правде относиться. С одной стороны, он чувствовал в Марке родственную душу, мог понять его чувства и страдания, но с другой стороны в голове никак не укладывалось его предательство. Почему он решил науськивать горожан против него, Клода? И почему там был его брат, с которым он вроде бы не общается? Может, все дело в матери?

— Нина, — догадался Клод. — Неужели из-за нее?

В голове просветлело и даже на сердце стало как-то спокойнее: зная причину, можно было придумать, как разрешить ситуацию. Клод вдруг вспомнил самого себя еще ребенком, когда он стоял и непонимающе смотрел на осунувшегося и как-то очень быстро постаревшего отца, который будто бы хотел сказать больше, чем мог.

— Твоя мама, Клод, — он говорил то и дело запинаясь, вздыхая и закрывая лицо руками. — Она уехала, понимаешь? Уехала очень далеко и больше не вернется к нам.

А Клод стоял и смотрел на него, искренне не понимая, почему он так говорит, будто это что-то страшное — с мамой же все будет хорошо. Только потом, много позже он понял, что хотел сказать ему отец. А вот Марку уже никто не скажет, что его мама просто уехала, но с ней все будет хорошо…

Вмиг все негодование сошло на нет, осталось лишь желание ободрить, поддержать друга, который, видимо, тяжело переживает потерю. Не раздумывая больше ни минуты, он поспешил к выходу, чтобы попытаться быстрее найти Марка. По ходу Клод размышлял, куда вернее пойти: к Абраму или домой, но стоило ему покинуть таверну, как размышления прервал высокий сухопарый человек в камзоле, расшитом золотом. На первый взгляд щуплого телосложения он умудрялся полностью перекрыть дорогу Клоду, заставляя обратить на себя внимание.

— Вам что-то нужно? — первым не выдержал Клод.

— Полагаю, Вы мсье Клод Мангери, — поклонился человек, и Клод увидел его аккуратную круглую лысину среди седых волос, расчесанных на пробор.

— Да, это я, — Клод слегка поклонился в ответ, но смотрел за спину человека, стараясь предугадать направление движения Марка.

— Я служу дому де Монтрев, — продолжал тем временем человек. Он говорил медленно и немного в нос, пытаясь внушить уважение к своей персоне. — Меня послал господин Фернан, чтобы я сопроводил Вас в поместье. Дело касается портрета, Вы должны знать…

Клод половину пропустил мимо и лишь рассеянно кивнул в ответ:

— Да-да, конечно, нарисую, приходите завтра… — он попытался обогнуть человека и пойти дальше, но тот снова каким-то волшебным образом загородил дорогу.

— Видимо, Вы не совсем меня поняли, мсье, — вежливо, но твердо сказал он. — Господин Фернан хочет Вас видеть немедленно.

Что-то в его голосе отрезвило Клода и вернуло к действительности.

— Фернан? Мэр?

Слуга почтительно кивнул.

— Немедленно?

Он кивнул еще раз.

Клод растерянно моргнул и беспомощно посмотрел в направлении площади и цветочного магазина Абрама. Уж тот точно бы решил его дилемму. Тяжело вздохнув, Клод кивнул и отправился следом за слугой к ландо, запряженному парой белых лошадей. По сравнению с ними жеребец, приведенный Марком, был лишь жалкой клячей. Не сводя глаз с прекрасных животных, Клод сел в повозку и отправился по узким улочкам города.

Дорога лежала почти через всю центральную часть Тремолы. Клод отметил про себя, что они с Марком живут в прямо противоположном направлении. Мимо него мелькали невысокие каменные дома, редкие витрины магазинов, небольшие площади с фонтанами, в которых резвились ребятишки. Стены многих зданий были сплошь увиты плющом, на небольших балконах было полно цветов, и казалось, что в домах камня нет и в помине. Солнце постепенно клонилось к горизонту, и где-то на соседних улочках раздавался топот копыт и скрип повозок — торговцы начинали покидать рынок. Сам факт того, что Клод безмятежно катит по мостовым в огромной повозке с кучером, разряженным в золото, казался ему самому вопиющим и неестественным: во всем городе не было и намека на позолоту и роскошь. Тремола разительно отличалась от богатого Анриса если не бедностью, то поголовной, но горделивой скромностью.

Мимо проплывали стрельчатые окна церкви, и вид у них бол довольно запущенный. Клод всматривался в яркие витражи, но ничего не мог разглядеть за ними, а из дверей никто не выходил и не входил. Он вопросительно посмотрел на возницу, но тот лишь хлестнул лошадей по спинам и прибавил хода.

— Осталось немного, — буркнул он в ответ на немой вопрос.

Дом мэра ждал их через пару улиц, но Клоду показалось, что они ехали целую вечность. Кривые улочки будто бы водили их за нос и никак не хотели заканчиваться, а дома стали слишком уж походить друг на друга. Кое-где деревья образовывали плотные глухие арки, и ландо катилось сквозь них как по зеленому тоннелю. После большого зеленого дома колеса застучали по брусчатке, и повозка выкатилась на широкую улицу, в самом конце которой маячил большой белый дом.

Резиденция мэра выглядела почти так же внушительно, как и представлял себе Клод: высокие кованые ворота и каменный забор, подъездная дорожка, обсаженная кипарисами, идеальный газон, испещренный клумбами и сам дом, казалось, вместивший в себя половину из всех виденных Клодом помещений. Он, скорее, был похож на уменьшенную версию замка: над широкими парадными дверьми распростерся балкон с резными перилами, а за главной центральной частью расходились два крыла. Левое вело в покрытую стеклянным куполом оранжерею, а правое выходило к озеру и летнему саду, в который и привезли Клода, минуя главный вход. Там ему предоставили любоваться красотами природы, пока другие слуги не проводят его к хозяину поместья.

Клод опустился на одну из резных скамеек и залюбовался гладью небольшого рукотворного озера. Солнце было еще достаточно высоко, чтобы лучи его бликами рассыпались по прозрачной воде, искрясь и переливаясь, как тысячи маленьких звезд. Недалеко от него чинно плавала пара лебедей, едва покачивая головами на длинных тонких шеях. Все вокруг дышало умиротворением, и Клода сморило в сон.

Во сне он видел такое же тихое озеро, сень ив на берегу и искрящуюся воду. Но тишину то и дело нарушали детские крики: мальчик и девочка, похожие, как две капли воды, играли на берегу, бросая в воду небольшие камни — кто дальше бросит. За ними пристально наблюдал человек в тени деревьев, но Клод не мог разобрать, кто, да и не хотел.

Дети плескались в воде и бросали камни, пока на воду не опустилась небольшая стая уток. Птицы плавали поодаль от людей. И вот, девочка размахнулась и запустила камень в одну из уток, попав ей в голову. Утка накренилась и начала тонуть. Клод отчетливо видел страх в глазах мальчика, жестокую радость на лице девочки и спешащего к ним человека из-под защитной тени…

— Добрый вечер.

Клод вздрогнул и открыл глаза. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, оставляя последние лучи озарять небо в багровые тона. Небо начинало темнеть, а воздух значительно посвежел. Рядом с ним на лавочке сидел тот самый слуга, который и привез его сюда, но теперь уже на нем была золотая ливрея и монокль. Пальцы в белых перчатках крутили длинный серебристый ключ.

— Господин Фернан ждет Вас в большом зале.

— Да, — выдохнул Клод, еще не совсем оправясь от дремоты. Рука его потянулась вниз, нащупывая этюдник, но под ладонью была пустота. — А где мои…

— Все инструменты готовы, — перехватил слуга его вопрос. — Господин ждет.

Клод покорно поднялся и двинулся следом за своим проводником. Они шли через длинную аллею, в которой редкие деревья мешались со скульптурами древнегреческих богов и героев. Клод часто рассматривал их на картинках раньше, а теперь с любопытством крутил головой по сторонам. Темнота быстро наступала, и вскоре вокруг них появились тени, зажигающие небольшие фонарики. Не успели они дойти до входа в крыло, как весь сад наполнился мягким уютным светом.

Дальше была длинная анфилада галерей, переходов, больших и маленьких комнат. В какой-то момент Клод осознал, что не сможет охватить все красоты убранства дома и просто плелся за своим провожатым, изредка бросая взгляды на самые яркие картины или необычные скульптуры. Вскоре слуга остановился возле больших белых дверей, украшенных золотом.

— Большой зал, — пояснил он. — Входите.

Двери распахнулись, и Клод оказался будто бы в доме внутри дома — такой огромной была комната. Стеклянный купол поднимался высоко над головой, а от него серпантином спускалось несколько лестниц, выходящих на круглую площадку, где пол был выложен плиткой с узором в виде огромного орла, расправившего крылья и держащего в когтях рыбину. На этой площадке и стоял мэр, разодетый в свой самый лучший мундир и поблескивая орденами, ослепительно мерцавшими в свете сотен свечей. Напротив мэра высился мольберт с натянутым холстом, а рядом стоял этюдник Клода и стол, заваленный всевозможными красками и кистями.

— Ну сколько можно ждать! — в нетерпении выкрикнул мэр, стоило Клоду шагнуть в зал. — Принимайтесь уже за работу!

— Вдохновение не терпит спешки, — Клод кивнул на мольберт, попутно разглядывая стены, увешанные портретами предков. Здесь были и богатые дамы в кружевах и лентах, мужчины, изображенные верхом на коне посреди поля боя, на приеме у короля, в окружении родных. Где-то предки смотрели вместе с группового портрета, где-то висели небольшие овальные портреты детей-ангелочков, но кое-где в глаза бросались слишком большие пустоты на стенах, будто некоторые картины специально сняли. У каждого портрета был свой художник: они хоть и походили друг на друга, но рука мастера не повторялась ни на одном из них. — А что Вы хотите видеть на этой картине?

— Я должен выглядеть героически, — объяснил мэр. — Можно изобразить поле брани или сражение с чудовищем. Обязательно прорисуйте мундир и все ордена! Еще сверху можно нарисовать кого-нибудь из святых как покровителя моей победы и славы…

— Само собой, — сказал художник с некоторой долей иронии. — В такое темное время всем нам не помешает покровительство света.

— На что вы намекаете? — нахмурился Фернан.

— В городе ходят слухи о новой эпидемии, — Клод тщательно подбирал слова, пытаясь разобраться в вопросах и мыслях, блуждающих в голове. — Вы, случайно, не сведущи в медицине?

Мэр нервно дернулся, но попытался скрыть замешательство, однако звон медалей и орденов выдал его с головой.

— Это… немного не моя сфера, — осторожно ответил он, оглянувшись через плечо, будто за его спиной мог кто-то стоять. — Моя покойная жена, помнится, увлекалась…

— А что насчет охоты на ведьм? — вопрос вырвался быстро и против воли, но едва Клод успел осознать сказанное, слова уже повисли под стеклянным куполом.

Небольшую паузу спустя мэр как-то странно причмокнул и постарался смотреть куда-нибудь в стену:

— Это… Мои предки… Они оказали большую помощь вере и церкви…

«Святой инквизиции в частности», — дополнил Клод про себя.

— Все это давно кануло в Лету, а заслуги моей семьи не ограничиваются… Не сводятся к темному средневековью. Вы должны понимать, что это были страшные времена, ужасные, люди были невежественны и жестоки… — тон его приобрел нотки оправдания, и это показалось Клоду неестественным и жалким. Пытаясь перевести тему разговора, он указал на один из портретов, показавшихся ему знакомым.

— Кто это?

На длинной белой стене рядом с одним из пустых мест висел небольшой портрет в круглой раме. На нем девушка с платиновой косой и печальными зелеными глазами то ли улыбалась, а то ли старалась не расплакаться. Неосознанно Клод подошел к портрету. Ему почему-то захотелось провести рукой по ее нарисованной щеке. Как будто под его ладонью будет теплая, живая плоть. Он потянулся к было к картине, но вовремя остановился.

— Моя дочь, Аурелия, — отозвался мэр глухим голосом. — Она была моей любимицей.

— Была? С ней что-то случилось?

Мэр на секунду умолк, и весь его самодовольный вид куда-то улетучился. Он скорбно кивнул.

— Ее забрала черная лихорадка.