Город заблудших

Глава 16

— Он называет себя Дариусом, — говорит Габриэла, — но это не его настоящее имя.

— Так он серьезно демон? С рогами и хвостом?

— Чувствуешь себя не в своей тарелке?

— Да нет, я в норме, только… — Черт возьми, кому я мозги пудрю? — Ну, в общем, да. Я ведь понятия не имею, что за хрень вокруг творится.

— Что ж, справедливо. Дариус и правда демон. Говорит, он инкуб. Но мне кажется, он просто озабоченный.

Не представляю, что бы это значило, но похоже, что ничего хорошего.

Габриэла с грохотом закрывает дверь лифта, и мы едем вниз.

— Ладно, спрошу еще раз. Каков твой куш в этой ботве? На кой тебе камень?

— Я же говорила, — раздражается она, — больше тысячи бездомных…

— Нет. Ты какая-то суперпуперведьма, которая управляет… хрен знает какой империей, или как ты там это называешь. Так что наверняка есть что-то еще. Так всегда бывает.

Ее губы кривятся, как будто она одним махом откусила пол-лимона. Ясно: не привыкла барышня объясняться. Ей явно это не по вкусу.

— Я купила это место около двух лет назад, когда работала на своих хозяев. Темой моей диссертации было «Влияние гентрификации на население без определенного места жительства». По большому счету, мне хотелось только выкупить это здание и помогать тем, кто, как я знала, ни от кого больше помощи не получит. Другими словами, мне хотелось дать что-то взамен. Понимаешь, о чем я?

— Не очень, — говорю я. — А как ты втянулась в роль невидимой Брухи? Не подумай чего. Лично мне даже нравится, что уличное отребье скачет по первому твоему слову.

— Все не так просто, как ты думаешь. Я такой родилась. Моя семья занималась этим в Мексике из поколения в поколение. Мама пыталась уйти от наследия, поэтому в семидесятых переехала сюда. Но, когда я начала видеть то, чего другие не видят, у нее опустились руки.

— Вернемся к Брухе. Значит, все по-настоящему?

Габриэла кивает:

— Да. Я всего лишь приняла себя такой, какая есть, и пустила это в помощь тому, чего хотела. — Она пожимает плечами. — В глубине души я соцработник. Будет проще, когда я стану старше. Молодую девушку никто всерьез воспринимать не хочет.

— Господи Иисусе, — говорю я. — За последние два дня я всякого сумасшедшего дерьма навидался, но думаю, ты во главе списка.

— И не говори. Только что я бегала по собеседованиям в поисках работы, а теперь занимаюсь всем этим.

Глядя на нее, я тоже не воспринимаю ее всерьез. Но улыбка у нее по-настоящему обезоруживающая. Что-то есть в ней такое, что я понимаю: в покер с ней лучше не играть. Пусть выглядит она мило и невинно, но в ее глазах я вижу стремления и амбиции.

Хоть я и молчу, но на языке так и вертится вопрос: почему она все это мне рассказывает? Я чужак. Не вхожу в круг ее людей, не нуждаюсь в ее спасении. Она говорит, что показывается не каждому. Так почему показалась мне?

И все-таки чего-то она мне недоговаривает. Наверняка. Никто не возьмется за такую грязную работу в таком дерьмовом месте без личных мотивов.

Лифт останавливается, я открываю клетку. На меня пялятся сразу четыре пары глаз.

— Он не сдох, — говорит один.

— Последний тоже не помер, — отвечает другой.

— Верно, зато поседел и постарел лет на тридцать.

Услышав это, я смотрю на Габриэлу. Неужели Карл был здесь? Это она с ним такое сотворила? Но по ее лицу ничего понять нельзя.

Она прижимает к губам палец и беззвучно говорит:

— Меня здесь нет.

Фиг с ней, подыграю.

— Чувак, умираю от любопытства, — говорит пацан с заднего сиденья. — Как она выглядит? Страшная, как и говорят?

— Не то слово. Рожа — как ослиная задница, — отвечаю я, и Габриэла награждает меня неодобрительным взглядом.

— Не смейте непочтительно говорить о Брухе, — злобно шипит на меня вахтер. — Еще раз, и я вас убью. — Он поворачивается к остальным: — Вас это тоже касается. Малейшие сомнения — и сами знаете, что произойдет. Хотите закончить, как и тот, что был тут недавно? Когда он пришел, то был молодым, как и вы. Она вас в землю зароет, и останутся от вас только кожа да кости. — Замолчав, он крестится.

Габриэла закатывает глаза, делает вид, будто прикладывает к уху трубку и набирает номер. Звонит телефон на столе. Вахтер возвращается туда, чтобы ответить, и бледнеет, услышав голос Габриэлы. Понять его можно: она скрежещет, как старая карга.

— Пропусти его в бар. Имей в виду: его нельзя трогать. А если еще раз будешь ему угрожать, я тебя заживо освежую. — Она вешает трубку воображаемого телефона и жестом показывает мне идти вперед.

Мы проходим мимо стола, за которым, как осиновый лист, трясется вахтер. Видать, всерьез задумался, сдерут ли с него шкуру. Я б за такое шоу даже заплатил.

Габриэла ведет меня к темной дубовой двери, обшитой кожей. Все смотрят на меня, но ее не замечают.

Дверь — единственная вещь в этом убогом помещении, которая даже издалека кажется чистой. В упор не помню, чтобы видел ее в тот день, когда пришил армянина. И она явно в неправильном месте. Если не ошибаюсь, за ней должна быть улица.

А ни хрена подобного.

Там, где должна быть Скид-роу, я вижу джаз-бар. Как будто попал в Гарлем пятидесятых годов. В красном освещении плавает дым, официанты и официантки сбиваются с ног, народ пьет, смеется и слушает квартет на сцене.

— Этого здесь быть не должно.

— А его и нет. — Габриэла ведет меня к свободному столику рядом с барной стойкой.

— Забудем об этом на минуту. Что случилось в вестибюле? Почему никто тебя не видел?

— Ой, да ладно тебе, — говорит она. — Только не говори, что ни разу не взглянул на мою грудь. — Она показывает на футболку, на которой почти сияет надпись «ТЫ МЕНЯ НЕ ВИДИШЬ».

— Не думал, что это в буквальном смысле.

— Видел бы ты, что я делаю с наклейками на бампер. То, что нормальные меня не видят, только к лучшему. Они бы не сумели понять.

Нормальные. То есть все остальные. Люди вроде ее желторотых бандюков, вроде вахтера. Люди вроде Карла. Так поэтому она мне о себе рассказывает? Поэтому мне показалась? Потому что я не один из них? Потому что я ненормальный?

— А что там они говорили по поводу парня, который постарел?

— «Ла Эме»[30], — отвечает Габриэла. — Время от времени меня любит доставать мексиканская мафия. По их мнению, мои люди должны толкать на улицах их наркотики, а я должна платить им за «крышу». К угрозам я отношусь серьезно.

Жаль, что Саймон помер. Она бы ему понравилась.

Точно не знаю, верю ли ей, но не вижу никаких признаков, что она лжет. Откладываю эту мысль на потом.

— Где мы? И кто все эти люди?

— Понятия не имею. Мало того, я думаю, что этого места не существует. Скорее это состояние души. Технически оно ненастоящее. По крайней мере не относится к тому, что ты понимаешь под словом «реальность». Что до людей, большинство из них тоже ненастоящие.

У нашего столика останавливается официант в отутюженном смокинге, чтобы принять заказ. Скотч — мне. Ром с колой — Габриэле.

Группа на сцене в клубах дыма играет что-то успокаивающее. Настраивает народ на то, что бар вот-вот закроется. Просто сидеть и слушать музыку приятно. А посетители больше заняты друг другом, чем исполнителями. Флиртуют, смеются над какими-то шутками. Несколько минут мы молча слушаем музыку, пока официант не возвращается с напитками.

Я делаю глоток:

— Как по мне, так настоящий.

— Вполне.

— Ну и где этот демон? Неужто выскочит из-под сцены с рогами и вилами?

— Нет. Он за баром, обслуживает клиентов. — Габриэла машет в сторону огромного чернокожего мужика с аккуратной эспаньолкой и ручищами размером со стволы деревьев. Он трещит с сексапильной блондинкой в красном платье, которая то и дело затягивается сигаретой, и стайкой телочек, у которых на лбу написано «Трахни меня». — Пойдем, познакомлю.

Мы проходим мимо столиков. Я слышу разговоры. Большинство из них не разобрать. Разные языки, всевозможные акценты.

— Дариус, — здоровается Габриэла, плечом отпихивая блондинку, которая дарит ей презрительный взгляд.

— Развлекайся, зайка, — говорит блондинке Дариус глубоким голосом, прямо как у Барри Уайта[31]. — Свидимся позже.

Та недовольно щурится на нас и в облаке гнева уходит.

— Дариус, это Джо Сандей. Джо, это Дариус.

— Покойничек! — Дариус хватает меня за руку и неистово трясет. Рукопожатие у него — как у дробильной установки. — Наблюдал я за тобой, было дело. Любопытный ты тип, покойничек.

— Тоже рад знакомству, — отзываюсь я.

— Еще б ты не был рад. Зайка, — говорит он Габриэле, — ты наконец-то пришла дать мне отведать твоего сладкого-пресладкого медку?

— Ты знаешь правила, Дариус.

Он закатывает глаза:

— Правила для телочек. А как насчет тебя, покойничек? Перепихнуться не изволишь? — Он смотрит на меня так, что любой порноактер бы обзавидовался.

— Сам сказал, я покойник.

— Это вовсе не значит, что твой инструмент в отставке. — Он хватает себя за яйца и похабно виляет задом. — Подумай. Если что, я всегда здесь.

Дариус берет с полок разноцветные бутылки, достает какое-то пойло из-под стойки, заливает все в шейкер со льдом.

— Мне тут барышня нашептала, что у тебя есть для меня кое-какая информация.

— Задешево беру, втридорога продаю. — Он наливает свою смесь в два бокала для мартини. Жидкость в стекле клубится, как мозги Тимоти Лири[32], — яркая и блестящая. Дариус подвигает бокалы к нам. — Напитки за счет заведения, но информация дорогого стоит. Что предложишь взамен?

Габриэла одаривает его мрачным взглядом:

— Запиши на мой счет. Условия все те же.

— У-уух! — говорит Дариус. — А ты ей нравишься, жеребец, — и игриво толкает меня кулаком в плечо. Наклоняется ко мне и смотрит прямо в глаза. — Ну ладненько, те же — так те же. Рассказываю тебе правила, покойничек. Ты задаешь три вопроса — я даю три ответа. Если тебя мои ответы не устраивают, крепись. Comprendé[33]?

— Три вопроса, значит. А откуда мне знать, что ты не соврешь? И вообще, с чего мне думать, что ты знаешь правду?

— А ниоткуда и ни с чего. Однако у нас есть Габриэла, которая может за меня поручиться. Впрочем, как знать, можешь ли ты ей доверять.

— И мне это ничего не будет стоить?

— Счет оплачивает леди.

— Минуточку, — встревает Габриэла, — я оплачу счет, только если он согласится отдать мне камень.

— Ах, — вздыхает Дариус, выпрямляется и складывает на груди руки, — обожаю нюансы. Так как, покойничек? Отдашь камень ей или сам припрячешь? А может, преподнесешь его нацисту на блюдечке и посмотришь, что он с ним сделает? Или, может быть, все-таки оставишь при себе и перестанешь разлагаться?

— Погоди-ка, повтори.

— Сволочь ты, — шипит Габриэла.

Дариус улыбается. У него крупные белые зубы.

— Я всегда считал, что переговоры проходят куда интереснее, если все карты выложены на стол.

— Что, черт тебя дери, ты мне недоговариваешь?

Габриэла трет ладонями глаза.

— Проклятье. Хрен с тобой. Разлагаешься ты только потому, что камня нет рядом. Чем дольше ты вдали от него, тем тоньше между вами связь. Окончательно это тебя, конечно, не убьет, но ты превратишься в натуральную ходячую мумию.

Ну разумеется. И почему я сам не догадался? Хотя кое-что все равно не складывается.

— Тогда почему я перестал гнить, когда… — не могу даже договорить.

— Сожрал проститутку? — заканчивает за меня Дариус.

Судя по виду, Габриэла в шоке.

— Ага, — говорю я, — спасибо.

— Всегда пожалуйста, покойничек.

— Минуточку, а что произошло? — спрашивает Габриэла.

— Наш покойничек знает подход к дамочкам. Точнее к их сердцам. — Дариус царапает скрюченными пальцами воздух. — Всего-то и нужно — забраться под ребра и вытащить. По сердцу в день — и никакого разложения.

— Я слетел с нарезки, — объясняю я. — Убил женщину и съел ее сердце.

— И даже не трахнул на прощанье, — говорит Дариус. — Потому что это очень, очень неправильно! — Он кладет руки на щеки и открывает рот. Ни дать ни взять — маска из «Крика».

— Зато, — говорю я, глядя на обалдевшую Габриэлу, — я хоть мозгами не закусываю.

— Ну, знаешь, они не так уж плохи, — замечает Дариус. — Короче говоря, хочешь ответов, покойничек, говори со мной. Мой кабак — мои правила. А теперь пора выбирать. Принимаешь предложение леди? Или оставишь ее не у дел и расплатишься сам? На случай, если ты вдруг решишь заключить сделку и свалить из города, предупреждаю: очень не люблю должников, которые не хотят платить по счетам. — И опять я вижу его зубы. — Ты ведь не хочешь прослыть грязным должником?

Чего мне уж точно не хочется, так это чтобы он посчитал меня таковым. Мысль узреть эту рожу в темном переулке совсем не кажется мне заманчивой.

Я смотрю на Габриэлу:

— Если мне только и нужно, что держать при себе камень, то на кой мне отдавать его тебе?

Эта маленькая девочка пыталась меня наколоть. Что ж, такое поведение мне понятно. Кажется, из-за этого она мне даже чуть-чуть больше нравится.

— А давай так, — говорит она. — Ты найдешь камень и отдашь его мне, если я сумею выяснить, как тебе не разлагаться без необходимости поедать сердца. Сойдет?

— Ты говорила, что не можешь обратить процесс.

— Не могу, но и предлагаю совсем не это. Если я сумею остановить разложение и не дать тебе превратиться в декорацию к фильмам Джорджа Ромеро[34], то получу камень. Если же ты будешь продолжать есть людей, рано или поздно тебя поймают.

Не люблю лазейки в стиле «если», но это самая честная сделка из всех, которые мне предлагали за последнее время. Габриэла знает, что мне нужны ответы. А еще наверняка знает, что я встану и уйду, если мне не понравятся условия сделки.

— Ладно, — говорю я наконец, — принимаю предложение.

Дариус хлопает в ладоши. Звук такой, будто бабахнул гром.

— Вот видишь? Не так уж все и плохо, да? Теперь пейте, чтобы скрепить сделку. — Он еще ближе подвигает к нам бокалы для мартини.

Габриэла берет свой и осторожно отпивает. Ей явно все это не нравится. Я, мягко говоря, тоже не в восторге.

— Вынуждена признать, — говорит она, — это один из лучших твоих миксов.

— Спасибо, зайка. Я работаю бесплатно, только чтобы порадовать тебя.

Я делаю глоток. Она права. Вкусно. Как весенний дождь и только что сорванные с ветки апельсины.

— Значит, у меня есть три вопроса?

— Ну неужели ты не в состоянии насладиться моментом, покойничек? Вечно тебе вынь да положь.

— Мертвые кота за известные места не тянут, — говорит Габриэла, — так что давай отвечай на его вопросы.

Не знаю, какую цену она за это платит, но быть на ее месте точно не хочу. Поэтому задаю очевидный вопрос:

— Где камень?

Дариус смеется:

— Дорогой ты мой человек! Думаешь, наша Габриэла не спрашивала о том же тысячу раз? И знаешь, что я ей постоянно твержу? «Зайка, он именно там, где ты ищешь», но она не понимает. Вот что я отвечу тебе: он ближе, чем ты думаешь.

— Что это на хрен за ответ?

— Другого не получишь.

— Понятно. Чушь это все. — Я встаю с табурета и иду на выход. Посетители, все как один, пялятся на меня.

— Джо, подожди, — просит Габриэла, — есть причина, почему он не может ответить конкретнее. Ему не позволяет камень.

Останавливаюсь в шаге от двери.

— И что, блин, это значит?

— Это значит, что камень скрыт под заклинанием. Дариус знает, где он, но не может ответить напрямую. Я даже не знала о камне, пока не заметила спад энергии и не спросила его, почему так происходит.

— Супер. Выходит, я зазря просрал вопрос.

— Я так не думаю, — говорит она, берет меня за руку и тянет обратно к стойке. — Просто сядь и задай еще один. Он не станет тебе врать. И обычно не говорит загадками, если его не вынуждают. Существуют правила, которые он должен выполнять.

Я опять сажусь на табурет. Дариус хищно ухмыляется. Опять хлопает в ладоши и качает туда-сюда башкой, как чертов цыган. Прямо-таки шизанутый джин в смокинге.

— Задавай второй вопрос, — говорит он, явно наслаждаясь игрой.

— Что со мной случится, если Джаветти удастся задуманное?

— У-ух, хороший вопрос, — присвистывает Дариус. — Что ж, сынок, ты сгниешь, как лежалая рыба в канализационном люке. Описать в подробностях? — Я открываю рот, чтобы сказать «нет», но тут он выпаливает все как на духу: — С костей оплывет кожа, почернеет, покроется струпьями. Ты начнешь сочиться гноем, а потом из тебя повалится дерьмо. Думаешь, что уже пережил самое страшное? Не-е-ет, будет намного хуже. Ты потеряешь сам себя. Разум тебя покинет, и ты будешь чувствовать, как он тебя покидает. — Он хихикает, как девка. — А еще тебе будет больно. Так больно, как и должно быть. Потому что кожа сползет с тебя, как шкура с цыпленка в кипящей кастрюле. А потом…

— Хорош, — перебиваю я, — понял уже.

Вполне возможно, что он меня попросту разводит. Как я понимаю, у этого чувака уйма тузов в рукаве. Он же демон, так? Что вообще это должно значить? Разве не должны демоны морочить людям голову, чтобы заполучить их души или еще что?

Вот только нутро мне подсказывает, что он не врет. А так уж вышло, что только нутру я и могу доверять.

Дариус поднимает три пальца — прямо бойскаутский салют, елки-палки.

— Третий вопрос, — напоминает он, — и не профукай его.

Твою мать. Где камень, он сказать не может. В мыслях пляшет сразу тысяча вопросов. В конце концов я останавливаюсь на одном:

— Как убить Джаветти? В смысле навсегда?

— Он сам умрет от старости.

— Да ты издеваешься, — выплевываю я.

— Сынок, Джаветти не бессмертный. Просто очень долго живет. Поживет еще век-другой, и время решит эту проблему.

— Пошел ты, — говорю я. — Я задал тебе вопрос, а ты мне в ответ какой-то бред городишь.

Достало, что каждый встречный пытается меня обскакать. Демон, твою дивизию. Достаю «Глок». Понятия не имею зачем. Может быть, мне улыбается сама мысль пустить пару пуль в лоб этому мудаку.

— Притормози, — встревает Габриэла. — Что, черт возьми, на тебя нашло?

— Покойничек желает показать мне, что его хрен все еще в строю, — говорит Дариус. — Вот-вот начнет размахивать им направо и налево, чтобы все видели.

— Ты дашь мне, твою мать, прямой ответ или нет?

— А иначе ты мне задницу отстрелишь? — Он наклоняется ко мне. — Валяй, малыш.

Ну все. Я жму на крючок. За спиной громко матерится Габриэла.

Пуля проходит сквозь Дариуса, как будто он из воды. На полках позади него разбиваются бутылки фантомного алкоголя.

Дариус оглядывается на разгром, снова смотрит на меня. Подается вперед и, не успеваю я даже дернуться, щипает меня за нос:

— Нравишься ты мне, симпатяжка.

— Все, хватит, — говорит Габриэла стальным голосом. — Дай ему нормальный ответ.

— Ну ладненько, — вздыхает Дариус. — Единственный способ его убить — это сделать так, чтобы от него не осталось ни кусочка, иначе он полностью восстановится. Без этого я бы ставил на время. — Он переводит взгляд с Габриэлы на меня и обратно. — Довольны?

Нет, блин, ни капельки.