Город заблудших

Глава 23

Мне нужно переодеться. А все из-за долбаного карлика, который пытался откусить мне голову. Надо было убить его еще при первой встрече. Впрочем, от крови Неймана все стало еще хуже.

Странно, но мне абсолютно насрать, что я съел дока. Конечно, это не лучший способ избавиться от того, кто тебя бесит, зато оставляет чертовски приятное чувство удовлетворения.

Когда я вырвал Нейману сердце, у меня опять случилось помутнение. Я слетел с катушек. Сожрал не только сердце, как собирался. К тому моменту, как я пришел в себя, крови и костей было больше, чем мяса.

Звонит мой телефон. Он скользкий от крови, открыть его — целый геморрой.

— Да.

— Не знаю, как ты его уговорил, — говорит Габриэла, — но заклинание испарилось. Хотя глаз у Карла остался. Похоже, избавиться от него мне не по плечу. Так что ты сделал, чтобы убедить Неймана?

— Съел его.

Тишина.

— Ну ладно. — Она вешает трубку.

Здесь точно никто случайно не нарисуется, так что я не спеша разбираюсь с беспорядком, который сам устроил. Нейман и не пытался ожить, как другие. Может быть, потому, что в процессе жратвы я оторвал ему башку.

Если есть уйма времени и никто тебе не помешает, можно толково избавиться от трупов. Я разрезаю их электрическим разделочным ножом, который нашел в кухне, на заднем дворе хороню куски.

В ванной нахожу кое-какие шмотки Арчи. Сидят они не так чтобы идеально, зато не покрыты кишками, а это всегда плюс. Залезаю под душ и переодеваюсь.

Дом по-настоящему огромный, поэтому пара часов уходит на то, чтобы обшарить все углы. Дерьмо, которое попадается на глаза, или на фиг мне не нужно, или я не знаю, что с ним делать. В конце концов нахожу несколько документов на фирменных бланках «Империал Энтерпрайзес».

В них подтверждена ставка Неймана на аукционе, дальше указано, что предложение он отозвал. Несколько минут продираюсь через дебри юридических терминов, и наконец до меня доходит, что речь идет о книге, которую он написал, и которую хотел себе вернуть. О той самой подделке, в итоге оказавшейся в руках Джаветти.

Получается, что организатором аукциона была «Империал Энтерпрайзес». Значит, книга все-таки была у Джаветти. Тогда на кой устраивать аукцион? Может, он не знал, чем именно владел, пока книга не стала лотом?

Меня уже охренеть как задолбали вопросы без ответов.

В течение дня я несколько раз созваниваюсь с Габриэлой узнать, не начал ли Карл говорить. Пока нет. Обещаю ей заехать позже и прошу мне позвонить, если что-нибудь изменится. Мне нет необходимости сидеть при Карле нянькой. Дариуса с Габриэлой на эту роль хватит с головой.

У меня появляется несколько свободных часов. Брожу по дому, прибираюсь, навожу порядок после того, как здесь постарался Джаветти. Правда, порядка получается ровно столько, сколько может обеспечить мужская рука.

Забавно, что люди не замечают, сколько уходит времени на привычные дела, до тех пор пока не отпадает необходимость ими заниматься. Например, есть, спать. Ходить в туалет.

Серьезно, я не сидел на толчке с тех самых пор, как со мной случилась вся эта байда. Куда все девается? Вес я не набираю, а видит бог, ем предостаточно. Одного Неймана было куда как больше чизбургера с порцией картошки-фри.

Все время поглядываю в зеркало, проверяю, не начал ли разлагаться. Постоянно кажется, что да, но потом прихожу к выводу, что нет. Еще чуть-чуть, и это станет навязчивой идеей. Заставляю себя прекратить.

Не знаю, будет ли сегодня ночью после Неймана очередной кризис. Надеюсь, что продержусь до завтра.

Пытаюсь поспать. Не потому что устал, а потому что, если бы получилось, я бы закрыл глаза, а когда снова открыл, прошло бы восемь часов.

Вместо этого я листаю триста каналов кабельного. Все то же тупое дерьмо, что и всегда. Неужели это и есть вечность?

Когда до меня доходит, что я смотрю какое-то американское бабское ток-шоу на испанском, мне уже пора выдвигаться.

Еду в клуб. Он еще час не откроется, но я хочу добраться туда раньше Джаветти. Я чуток на измене от мысли сегодня с ним встретиться, особенно после новостей о его чудовищной псине. До сих пор мне конечностей не отрывали. Подозреваю, что они отрастут заново, но наверняка не знаю.

Надеюсь, что присутствие Фрэнка даст Джаветти другие поводы для беспокойства, кроме как натравливать на меня свою собаку.

В клубе готовятся к открытию. Я захожу через черный ход. Похоже, вышибалы в курсе, что я сегодня нарисуюсь. Замечая меня, они машут, но не подходят. По взглядам ясно, что вчерашнюю драку они видели.

В ярком освещении местечко смахивает на готический притон. Черные стены, закрашенные окна. Диджей настраивается на сцене, где в прошлый раз хлестали распятых на крестах барышень в латексе.

Один из знакомых вышибал, большой парень, которого все называют Стероидный Гарри, заканчивает ободряющую речь перед собранием остальных сотрудников. Их трясет. Еще бы, черт возьми. Если они и не видели, как Джаветти из ни хрена сотворил свою псину, то уж точно об этом наслышаны. И о Бруно тоже.

Заметив меня, Гарри завязывает со своей психологической хренотой и идет ко мне.

— Дэнни тебе говорил, что вчера было? — спрашивает он.

— Здоровая псина. Бруно в больнице. Кто-то хочет со мной встретиться.

— Ага, в яблочко.

— Дэнни тут?

— Не видел. Но лучшему бы этому мудаку быть здесь. Ребята напуганы до смерти. Половина сегодня даже не явилась.

Могу их понять. Мне и самому здесь быть не хочется.

— Зачем тогда вообще открываться?

— Из-за Дэнни. Развел гундеж, как это важно. Что никто не заставит его прикрыть лавочку. Думаю, чувак, он вот-вот все просрет. Ей-богу, лучше ему сегодня нарисоваться.

— Нарисуется, — говорю я, зная, что этого не будет.

Вряд ли последние дни были для Дэнни малиной. Каждый хрен в городе дышал ублюдку в затылок, намереваясь подхватить то, что оставил Саймон. Ко мне пока никто не приходил, но это неудивительно. Сто пудов все знают, что Хулио помер, так что в их же интересах оставить меня в покое. Если я влезу в бизнес, самые резвые, само собой, захотят меня убрать. Но они в курсе, что в процессе потеряют своих людей. То есть где-то через неделю мне начнут названивать.

Учитывая все это и Джаветти, ставлю на то, что Дэнни уже нет в городе.

Пускаю корни на баре, вливаю в себя несколько бокалов. Жду, когда приглушат свет и набежит толпа.

К полуночи в клубе уже плюнуть некуда. Сегодня толпа другая. Стробоскоп, светящиеся палочки. Народ вокруг залпом глушит минералку прямо из бутылок.

Черт возьми, чувствую себя охрененно старым.

Проходит еще час, Дэнни нет. В кабинете не горит свет, так что я его не вижу. И по запаху не чую. Но даже в смеси пота и наркоты, которая витает в клубе, улавливаю что-то знакомое.

— Добрый вечер, Джо, — говорит голос у моего локтя.

Я не поворачиваюсь. Кручу в руках бокал и пытаюсь подавить порыв свернуть Джаветти шею у всех на глазах. К тому же сейчас на нас пялятся все до единого клубные вышибалы.

— Джаветти.

— Я тебя искал, сынок, — говорит он и садится на соседний табурет.

— Мне говорили. Ходят слухи, ты фокусы показывал с домашними питомцами.

Он машет барменше, которая тут же бледнеет. Видимо, в деталях помнит прошлую ночь. Не обращая внимания на ее вид, Джаветти заказывает джин с тоником. Она медленно отступает и трясущимися руками наливает пойло в бокал.

— Приходится пользоваться тем, что есть. Но иногда и этого недостаточно.

— Видел вчера твою работу из первых рядов. Мой адрес есть в телефонном справочнике. Ты мог бы заскочить в любое время.

Он качает головой:

— Тогда бы ты успел подготовиться. А так я привлек твое внимание, верно? К тому же твой приятель из отеля был бы в порядке, если бы заговорил.

— А может, он ничего не знает? — говорю я.

— Ага, в конце концов я тоже так подумал. Правда, чтобы это выяснить, ушло немного времени. Так или иначе, дело сделано.

Встаю с табурета, берусь за пушку и останавливаюсь, когда понимаю, что он делает.

Джаветти ржет:

— А знаешь, ты все-таки дурак. Мне только и надо сказать «Прыгай», и ты подпрыгнешь. Ну же. Не станешь ты меня убивать на глазах у всех этих людей. Да и на кой? Я опять в два счета выберусь из морга.

— Я подумывал на этот раз сунуть твою задницу в бетономешалку.

— Не ты первый. Сядь, твою мать. Нам есть, что обсудить.

Сажусь обратно на табурет, заставляю себя остыть.

— Как по мне, камень может быть только у двух людей, — говорит Джаветти, потягивая джин. — У тебя или у твоего приятеля-копа. Но он слишком тупой, чтобы знать, какая вещь этот камень.

Секунду раздумываю. Может ли камень быть у Фрэнка? Давлю эту мысль, как только она возникает. Нет, не куплюсь я на это дерьмо. Джаветти прав. Сейчас Фрэнк — всего лишь сгусток бездумной ярости и недоумения. Никак он не может знать, насколько важен камень. К тому же, будь он у Фрэнка, Фрэнк давно бы уже что-нибудь с ним сделал.

— Без книги Неймана камень тебе не поможет, — говорю я. — Книга все еще у тебя?

Джаветти молча пялится на меня. Достаточно долго, чтобы понять: я задел его за живое.

— Ясно, ты все-таки разнюхивал, что к чему. Значит, в курсе, что фрицу тоже нужен камень.

— Уже нет. Сегодня я его убил.

Повисшую между нами тишину заполняет музыка. Я почти чую в воздухе запах перегревшихся шестеренок в башке у Джаветти. Сколько мне вообще известно? Неужели камень все еще у меня? А если так, могу ли я что-то с ним сделать?

— Что ж, молодец. Мое предложение все еще в силе. Принеси мне камень, и я верну тебе жизнь.

Прикидываюсь, будто размышляю. Делаю глоток скотча. Немного пялюсь на шоу.

Куда, черт побери, запропастился Фрэнк? Уже не знаю, смогу ли еще тянуть время.

— Ну что ж, — говорю я, — все верно, камень у меня. — Показываю ему руку. На ней ни пятнышка. — Не с собой, конечно. Но ты же знаешь, что происходит, когда я долго нахожусь не рядом с камнем? — Смотрю ему в глаза и вижу там удивление. — Ага, так я и думал. А потому придется тебе предложить мне кое-что получше.

— Я не торгуюсь.

— И хрен с тобой. У меня есть еще один покупатель. Не хочешь камень, я пойду к нему. — Вливаю в себя остатки скотча и встаю.

— Погоди. — Джаветти машет на мой табурет, заказывает мне еще скотча. — А знаешь, сынок, ты, наверное, единственный мужик в этом сраном городе, с которым приходится считаться. Хочешь торговаться — будем торговаться. Что тебе предложил твой «покупатель»?

— Мы оба знаем, что сделать меня снова живым тебе не по зубам. Так что кончай пудрить мне мозги. Но, если ты сможешь сделать так, чтобы я больше не гнил, камень твой.

— Ладно, — говорит Джаветти, — это я могу.

— И я знаю, что ты попытаешься меня наколоть. Поэтому камень ты получишь только после того, как исправишь свой косяк.

— Ох уж эти детки! Никакого уважения к старшим. Если бы я хотел тебя наколоть, сынок, то за секунду придумал бы с десяток способов. Видишь ли, у меня было время поднатореть в таких делать. Мне…

— Почти семьсот лет. Я в курсе.

Джаветти смотрит на меня точно так же, как в санатории, где приковал меня наручниками к трубе. Явно не знает, что со мной делать.

— Значит, — говорит он, и от чикагского акцента не остается ни следа, — ты знаешь обо мне больше, чем я думал. Мои поздравления. — Теперь его голос становится глубоким, итальянский акцент — слишком заметным. Понты гангстера из Чикаго испаряются, на их место приходит гладкая культурная речь. Он даже хрипеть перестает. — Не многим людям удавалось это выяснить.

— А я особенный. Как рок-звезда. Знаешь, я ведь видел записи с видеокамер в морге. Ты в курсе, что один из интернов имел тебя, пока ты был в отключке? Серьезно, нанимают на работу всяких дятлов.

— Закончил? Или еще что родишь? — В голосе снова отчетливо слышится чикагский выговор.

Интересно, сможет ли Джаветти когда-нибудь по-настоящему от него избавиться. Сколько личин ему пришлось примерить? Помнит ли он, кто он вообще такой?

Опять прикидываюсь, будто задумался, и говорю:

— Ага, закончил.

— Вот и славненько. Значит, я тебя подремонтирую и получу камень.

— М-мм, нет.

— В смысле «нет», твою мать?

— Я передумал. — Где, черт возьми, Фрэнк?

— Бред собачий. Какого хрена тебе надо, а? Мне что, упасть на колени и отсосать тебе прямо здесь?

— А это мысль.

— Достал ты меня, — говорит Джаветти. — В последний раз спрашиваю: какого хрена тебе надо?

— Наличные. Огромный, мать его, мешок налички. Хочу тонну бабла и начать все с нуля в другом городе. Ты, Нейман, гребаный коп, творящееся вокруг дерьмо — ей-богу, это была худшая неделя в моей жизни. Так что я поднимаю ставки и валю отсюда к чертовой матери.

— О какой сумме речь?

— Четверть лимона. Плюс ты избавляешь меня от необходимости разлагаться, и камень твой.

— Да ты, мать твою, из ума выжил.

— Такие у меня условия.

Джаветти стучит пальцами по стойке — крепко, видать, задумался.

— Мне нужно время, чтобы достать такое количество налички. Сегодня не выйдет. Смогу к завтрашнему вечеру. Я приношу деньги, ты — камень. По рукам? Завтра тебе подходит?

Чую в воздухе запах лосьона после бритья и успокаиваюсь. Пора заканчивать.

— Завтра подходит, — говорю я.

— Подходит для чего? — встревает Фрэнк, стоя позади нас. Не очень эффектно, но сойдет.

— Надо же, — говорит Джаветти, — к нам пожаловал шериф. Добрый вечер, офицер.

— Вы вдвоем, здесь — забавно, — говорит Фрэнк.

Одет он по-простому — гавайская рубаха и слаксы. Но все в нем так и орет о том, что он из полиции. Попросил бы, что ли, совета у нечистых на руку копов, которые тут постоянно трутся.

— Потому что я трупом в морге не валяюсь? — интересуется Джаветти.

— Присаживайся, детектив, — говорю я. — Потрещи с нами.

Джаветти бросает на меня взгляд, в котором ясно читается «Какого хрена ты творишь?», но я не обращаю на него внимания. Меня интересует другое: где долбаные дружки Фрэнка, и почему они не ворвались сюда и не загребли Джаветти. Наверняка Фрэнк мог придумать какую-нибудь чушь, чтобы арестовать старпера. Видит бог, со мной он такое сто раз проделывал.

У Фрэнка в руках желтый конверт. Тот самый, который он показывал мне в закусочной.

— Не думал, что ты меня помнишь, — говорит он.

— Я помню всех мудаков, — отзывается Джаветти. — Особенно тех, которые меня убивают. А ты, похоже, не удивлен.

Фрэнк открывает конверт и вытряхивает документы, фотографии — все, что показывал мне. Подсовывает бумажки Джаветти. Тот копается в них, над чем-то ржет, над чем-то хмурится.

— Ого! Симпатичным я все-таки был ублюдком. Хорошо поработал, сынок. Я впечатлен. Не хочешь рассказать, к чему это все?

Фрэнк достает из конверта последний снимок, кладет перед Джаветти. Тот несколько секунд пялится на фотку, потом смотрит на Фрэнка.

— Ага, помню его. Значит, все дело в мести? Что ж, ты меня уже убил. Поздравляю. — Он отпивает из бокала.

Все идет не так, как я ожидал. Надо было раньше догадаться. Само собой, Фрэнк не собирался действовать как коп. Слишком долго он охотился на этого ублюдка. Наверняка успел придумать какой-нибудь план, который меня в расчет не принимает. Господи, да я просто идиот.

— Я не убивать тебя пришел, — говорит Фрэнк и вручает Джаветти сложенный листок бумаги.

С подозрительным видом Джаветти разворачивает бумажку и читает. Ноль реакции. Я смотрю на все это, как на сцену из фильма.

— Ты что задумал, Фрэнк?

— Заткнись, Джо. Свое ты уже получил.

И что, блин, это значит?

Джаветти смотрит на Фрэнка:

— Я подумаю.

— Подумай, но долго не рассиживайся. Время на исходе. — Фрэнк встает, на меня даже не смотрит. Отворачивается, чтобы уйти. Я хватаю его за руку, но он стряхивает мою ладонь, кипя от злости: — Отвали, — и смешивается с толпой.

Я уже иду за ним, но меня останавливает Джаветти:

— Удивительное совпадение! Вовремя он нарисовался, как будто знал, что я буду здесь.

— На меня не смотри, — неубедительно говорю я. Теперь, когда все пошло псу под хвост, отбрехиваться поздно.

— Ну конечно, — говорит он. — О чем еще я мог подумать? Короче говоря, завтра ты приносишь сюда камень, а я — четверть лимона наличными. Я решаю твою проблему — ты решаешь мою. Все счастливы. Идет?

Ни хрена не идет. Мне крышка. Я смотрю, как Фрэнк растворяется в толпе. Не знаю, что сейчас произошло, но точно ничего хорошего.

— Идет, — отвечаю я, потому что сказать больше нечего.