Город заблудших

Глава 1

Бросив куртку на барную стойку, я сажусь на красный виниловый табурет рядом с Хулио. Он пьет уже шестую рюмку, а еще даже не полдень. Пустые как попало стоят перед ним. Хулио любитель текилы. Предпочитает «Патрон», а если такой нет, заливается «Куэрво»[1]. Я больше по шотландскому виски. Потому и заказываю черный «Джонни Уокер», чистый.

— Какого ты приперся, Джо? — спрашивает Хулио, покосившись на меня мутными глазами.

Кроме нас и бармена, здесь никого нет. «Гриль-бар Генри» на Магнолия-авеню не самая страшная забегаловка в городе, а лучше в Северном Голливуде все равно не найти. Здесь все из красного кожзама с медными нашлепками. Смахивает на ад, будь Сатана лабухом в кабаке. Хулио завсегдатай. Если не работает со мной и не сидит с женой, Мариэль, дома, то приходит сюда пропустить стаканчик-другой.

— Хотел спросить тебя о том же, — говорю я. — Вчера ты должен был зайти к Саймону. С итальянцем поговорил? Камень у тебя?

Саймон Паттерсон — наш босс. Та еще британская сволочь. По его указке мы ломаем ноги, суем в миксер пальцы и другие части тела, если нужно. Мы знаем свое дело, а он хорошо нам платит.

— Ага, поговорил, — отвечает Хулио.

— А камень? Нашел?

Он качает головой. Супер. Камня нет, а он уже накидался в хлам. Хулио смотрит куда-то вдаль, потом снова на меня с неясной мольбой во взгляде:

— Я так не могу, старик.

— Как так?

— Вот так, — он снова качает головой и смотрит на свои руки. Хватает меня за шиворот и подтягивает к себе. — Это навсегда, мужик. На гребаные веки вечные. А я так навсегда не могу. Не могу, твою мать, и точка.

Лады, не время тыкать в бешеного медведя палкой. Я отдираю от себя руки Хулио. Осматриваю его с ног до головы. Выглядит он дерьмово. Налитые кровью глаза. Руки трясутся. Явно не спал. Весь какой-то нервный. Напуган до смерти, а это и меня выбивает на хрен из колеи.

Хулио — самый здоровый филиппинец из всех, кого я знаю. Метр восемьдесят восемь. Крутой до мозга костей. От груди запросто жмет сто шестьдесят кило. Полинезийцев лупит забавы ради. Как-то я совершил ошибку и встал с ним в спарринг. Закончил на лопатках с сотрясением и выбитым зубом. Если уж Хулио боится, то причина должна быть чертовски веской.

Вчера вечером Саймон поручил ему прижать Сандро Джаветти. Это итальянец из Чикаго. Хулио должен был найти его в отеле.

— Господи, мужик, что с тобой случилось? — спрашиваю я.

Неделю назад Джаветти пришел к Саймону. Собирался купить то, что не продается. Подкинул работенку: надо было вломиться в дом и спереть какой-то драгоценный камень.

Саймон дал ему трех ребят, знающих толк в проникновениях со взломом, и получил свой нехилый куш за посредничество. Беда в том, что двое из них пропали без вести, а третий помер — позавчера разнес себе башку. Гильз нашли тьму, а пулю только одну — ту самую, с помощью которой он украсил своими мозгами стену.

Как правило, Саймону на такие дела глубоко наплевать. Однако поползли слухи, что он, мол, как-то замешан в случившемся дерьме. Люди вроде Саймона дорожат своей репутацией. В нашем мире она на вес золота. Саймон решил, что это Джаветти распускает язык, поэтому хочет показать ублюдку, что говно не летает.

Хулио наливает еще и опрокидывает в себя, как будто это не текила, а материнское молоко. Опять смотрит на руки.

— Только посмотри, что он со мной сделал.

Я вытягиваю шею, смотрю на его руки и ничего такого не вижу.

— Руки как руки, Хулио.

— Нет, старик. Ничего подобного. Это не мои руки, а его. Его чертовы руки.

Я отвешиваю ему подзатыльник:

— Кончай уже.

Итак, Саймон посылает Хулио в отель к Джаветти. Задача — прижать ублюдка, уйти с камнем. Хрен знает, на кой Саймону камень. Наверное, дело принципа. Неважно. Суть в том, что вчера вечером Хулио должен был отчитаться боссу, но так и не явился.

В кармане куртки пиликает мой телефон. Это Саймон.

— Джо, старый мой приятель, — говорит он с акцентом кокни, будто и не жил пятнадцать лет в Штатах. — Ты его нашел?

— Ага, — отзываюсь я. — Он сам не свой. Что-то случилось, но он пока не рассказывает.

— А выглядит как?

— Как кусок дерьма. Думаю, он даже не спал. Пьет с утра.

Мало того, Хулио выглядит даже паршивее, чем минуту назад. Я опять его разглядываю. И точно — щеки ввалились. В общем, далеко не фонтан.

Хулио закрывает глаза, складывает руки, что-то бормочет на тагальском[2].

— С Джаветти он потолковал?

— Похоже на то. Сейчас он ведет себя стремно.

Тон Саймона становится резким:

— Камень у него?

Я кошусь на Хулио. Господи, кажется, он молится.

— Нет, — отвечаю я. — Он говорит, что нет. В общем, сдается мне, надо его отсюда уводить.

Бармен бросает на нас презрительный взгляд. Что ж, если Хулио полегчает, лучше ему бежать, да порезвее.

— Мне нужен этот камень, Джо. Чертовски нужен, приятель. Выясни, где он. Если Хулио видел Джаветти, то видел и камень. А значит, знает, где он. — У Саймона такой голос, будто он марафон пробежал.

— Да угомонись ты, — говорю я. — Я все узнаю.

Иногда Саймон ведет себя, как образцовая скотина.

Я поворачиваюсь к Хулио:

— Слушай, Саймон хочет, чтобы… — и подскакиваю от звона стекла.

Хулио хватает свою бутылку «Куэрво» и делает из нее «розочку» о стойку. Инстинкты орут мне валить, да поживее, но я не верю, что он нападет на меня с этой фигней. Тем не менее, я на всякий случай уворачиваюсь, приложившись о стойку левым коленом.

Оказывается, зря волновался.

Хулио хватает бармена за рубаху, рывком подтягивает к себе и замахивается бутылкой. Бармен орет и извивается, но вырваться не может. Хулио подтаскивает его еще ближе, клацает зубами, как будто хочет разодрать парню грудину и сожрать его к чертям.

Не обращая внимания на боль в колене, я прыгаю на Хулио. Беру его в двойной нельсон и оттаскиваю. Кто бы сомневался — бармен тут же линяет в подсобку.

— Какого хрена ты творишь? — ору я на Хулио.

В ответ он только рычит, брызжет слюной и размахивает своей гребаной «розочкой» направо и налево.

Я пытаюсь его развернуть, чтобы скинуть на пол, но не успеваю — Хулио делает рывок вперед и бросает меня через барную стойку. Я врезаюсь в стену разношерстного бурбона. С полок валятся и разбиваются бутылки.

Я падаю на пол больным коленом, режусь об осколки. По ту сторону стойки туда-сюда, как пантера на героине, расхаживает Хулио, крутит в руке разбитую бутылку, рычит и бормочет себе под нос. Как будто полностью из ума выжил. На чем, мать его, он сидит?

Хватаю со стойки нож для фруктов. Лезвие у него — сантиметров семь, но это лучше, чем ничего. Хромая, выхожу из-за стойки, свободной рукой беру табурет, но держусь на расстоянии.

Хулио оборачивается, видит меня. Тихое бормотание превращается в полноценный рев, и Хулио бросается вперед, только мне кажется, что теперь он размахивает бутылкой не как оружием, а будто не знает, что еще с ней делать.

Держа табурет в одной руке и фруктовый нож в другой, я чувствую себя беспросветно тупым дрессировщиком.

И в тот момент, когда Хулио должен был врезаться в меня, он останавливается.

В его взгляде что-то меняется. Никогда раньше такого не видел. Там отчаянная мольба. На долю секунды возвращается прежний Хулио. Как будто только для того, чтобы попрощаться.

А потом вспарывает себе горло «розочкой» от кадыка до яремной вены, проворачивает бутылку и всаживает ее глубже, в самую глотку.

Кровь бьет фонтаном, как нефть из скважины. Обалдев, я роняю нож и табурет. Пытаюсь остановить кровотечение. Слышу из трубки на полу плоский голос Саймона. Он орет «Что там? Что?» снова и снова. Сгребаю со стойки полотенца, свою куртку и все, что только может пригодиться, чтобы зажать рану.

Но все без толку. У Хулио закатываются глаза. Жизнь вытекает из него, пузырясь и пропитывая футболку алыми пятнами.

Фрэнк Танака выдыхает дым мне в лицо.

Он сидит передо мной в одной из комнат для допросов и курит третий «Кул»[3]. Мы в полицейском участке на проспекте Бербанк. Со звукоизоляцией здесь хреново, поэтому я слышу гул машин на автостраде-170 в квартале отсюда.

Смотрю на плакат «Не курить!», приклеенный к стене. Фрэнк ловит мой взгляд. Опять выдыхает струю дыма мне в лицо.

— Тоже, наверное, хочешь, — говорит он.

Хочу, но мы оба знаем, что он не предложит, а я не возьму.

— Ментоловые для телочек.

Фрэнк Танака из тех мелких японцев, о которых предупреждают учеников в школах боевых искусств. Компактный и резвый. Но я не сомневаюсь, что он легко надерет мне зад, и плевать, сколько он выкуривает за день.

Он нажимает кнопку на маленьком диктофоне, который лежит между нами, называет дату и время.

— Итак, Сандей, почему ты убил Хулио?

— Поговори с барменом, — говорю я уже в пятый или шестой раз. — Он тебе то же самое скажет. Хулио сам себя прикончил.

К тому времени, как копы порешали свои дела и очередь дошла до меня, было уже четыре пополудни. Мне удалось немного отмыться, но руки все еще липкие, как я их ни отскребал. Футболка заскорузла от крови Хулио, колено опухло и пульсирует как черт знает что. Тут впору поржать над моим везением: коленную чашечку мне выбили в драке в старших классах. А эти черти из участка могли бы и таблетку адвила предложить.

Ну хоть лейкопластырь не зажлобили, чтобы я заклеил порезы от осколков на руках.

— Не пудри мне мозги, Сандей. — Фрэнк злобно смотрит на меня. Рукава его рубахи закатаны по локти. Усы в духе мистера Мияги[4]дергаются. — Хулио Геррера не из тех, кто накладывает на себя руки.

Тут он прав. Четыре часа назад я бы согласился с ним не глядя. Да черт с ним, я и сейчас так думаю. Хулио и самоубийство — несовместимые понятия.

— Ну, не знаю. Может, кому проспорил?

Фрэнк в курсе, что я чего-то не договариваю. Он знал Хулио не хуже, чем я. Видит бог, он арестовывал нас обоих уйму раз: по подозрению в убийстве, причинению тяжких телесных и т. д. и т. п. Однажды даже пытался загрести меня за переход улицы в неположенном месте, только чтобы затащить в участок. Но до сих пор ему нечего было мне пришить.

Какое-то время мы топчемся на месте. Видимо, он считает, что если задавать мне одни и те же вопросы снова и снова, то мои ответы как-то изменятся. Наконец он бросает в беседу бомбу:

— Сандро Джаветти. Что об этом скажешь?

Я чуть не подпрыгиваю, слыша это имя, но я бывал в таких комнатах еще тогда, когда отмывал бабло в Венеции. Лет двадцать назад. И сейчас меня голыми руками не возьмешь.

— Сандра? Впервые слышу, — говорю я. — Жене Хулио это не понравится.

— Я знаю, что вчера вечером Хулио был с Джаветти.

— Понятия не имею, о чем ты.

Фрэнк молчит и смотрит на меня. Ага, это тот самый взгляд. Все копы так умеют. Тяжелый взгляд, ни слова в ответ. Большинство под таким взглядом душу выложат, лишь бы продолжить разговор. Я точно не из их числа. На мне этот взгляд Фрэнк сто раз испытывал.

Минуту спустя кто-то стучит. Дверь приоткрывается, в проеме маячит голова барышни в полицейской форме.

— Приехал его адвокат.

Они с Фрэнком обмениваются взглядами. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: расстались они не друзьями. Надо же, какая удача. Фрэнк не успевает и рта раскрыть, как барышня сопровождает в комнату одного из безликих законников Саймона.

На нем серый костюм от Армани, с руки орут «ролексы», а стрижка наверняка стоит больше, чем мои ботинки.

— Детектив, — здоровается он и смотрит на Фрэнка, как монахиня, заставшая мальчишку в женском туалете. — Рад снова с вами повидаться.

— Советник, — в тон отвечает Фрэнк. Он знает, что на меня у него ничего нет.

Допрос окончен. Он встает, вытаскивает из кармана визитку, пишет на ней свой номер и сует мне:

— Увидишь что-нибудь странное — звони.

Он выходит из комнаты и с треском закрывает за собой дверь.

— А вы знаете, как заводить друзей, мистер Сандей, — говорит адвокат, садится напротив, кладет кожаный портфель на стол и открывает его. — Соболезную по поводу вашего напарника. — Таким же тоном он наверняка бургеры заказывает.

— Ага, — говорю я. — Паршиво вышло.

Из всей сегодняшней кутерьмы больше всего меня беспокоит то, что Фрэнк дал мне свой номер. Арестовывает и тут же дает номер? Прямо как фиговое свидание. Я сую визитку в карман, только чтобы убрать с глаз долой.

— Вы его убили?

— Господи, и вы туда же.

Законник показывает мне руки ладонями вверх:

— Я должен был спросить. Значит, нет. Бармен рассказал то же самое. Конечно, после того, как его напичкали седативами, чтобы он перестал рыдать. По его словам, мистер Геррера пытался его съесть. Мы вытащим вас отсюда в мгновение ока, потому что против вас официальных обвинений никто не выдвигал.

— А «в мгновение ока» — это когда конкретно? — спрашиваю я.

Адвокат оглядывается на дверь:

— Надо только заполнить бумажки. Но будет лучше, если мы пока посидим здесь. Наш детектив серьезно не в духе.