Граф Орлофф

Глава 10

На третий день пребывания в Гамбурге какая-то беспокойная мысль разбудила меня среди ночи и не давала заснуть до утра. Я долго ворочался в постели, ну, вы же понимаете, что постель в лачужном номере постоялого дворе была не совсем такой, которую я имел в своем парижском особняке, поэтому и приходилось ворочаться в поисках наиболее подходящей позы для сна. К тому же мне все время под руки попадало какое-то тело, пристроившееся на самом краю моего лежбища, прятавшее под подушку свою голову. По рельефу этого тела было не трудно догадаться о том, что ее владелец женщина. Но, как бы я ни пытался вспомнить, что это за женщина, каким она образом попала ко мне в постель, так и смог ничего вспомнить.

Давненько у меня не было такой пустой головы, вероятно, еще со времен моей службы в лейб-гвардейском полку его величества, государя Петра Алексеевича. Последний раз мы, офицеры лейб-гвардейского полка, собрались, чтобы отпраздновать мою отвальную, это когда я собрался отваливать в Париж. На нашу офицерскую пирушку в узком кругу заявился сам государь Петр Алексеевич, который имел веселое настроение, с гостями, близкими ему людьми и еще на входе государь поинтересовался:

— Кого хороните мужики с такими скучными, мрачными и постными лицами? Мало анисовки что ли, господа лейб-гвардии офицеры, так это мы быстро исправим? Эй, Петька Толстой, сбегай за анисовкой, будем праздновать отправление Ваньки шпионом в Париж?! Да ты уж, Петька, заодно бы своих баб шпионских на вечеринку бы пригласил, а то они у тебя совсем уж придворными дамами стали, такими коварными! Напоят хорошего мужика и тут же от него требуют, чтобы он их замуж брал! Ну, Ванька, пока Петька за анисовкой бегает, давай выпьем «Кубок Великого Орла[19]» на брудершафт?!

Ну, я и выпил, а далее в моей голове поселилась одна тьма тьмущая!

Тогда, на следующее утро я тоже проснулся среди самой ночи и попервоначалу сообразить не мог, где я нахожусь и чего тут делаю?! Правда, тогда я от бабы воздержался, в постели у меня никого не было. Катька, только что объявленная женой государя Петра Алексеевича, весь вечер ко мне липла, то одним бедром коснется, то так наклонится, что все ее богатство на плечи мне вываливалось. Она и зевать нарочно начала, притворялась…, этим намекая мне, что нам, мол, баиньки пора отправляться. Но я-то уже хорошо знал, чем эти баиньки могут для меня закончиться, государь в этом вопросе был суров и непримирим, палач с топором и твоя голова долой с плеч. Поэтому я предпринял неимоверные усилия для того, чтобы в стельку напиться и, как мужик, в тот вечер не действенным оказаться.

Вот и сейчас голова-то у меня не болела, но сейчас в ней было трудно что-либо разумное разыскать, хотя бы одну стоящую мыслишку. Знал только одно, что я в данный момент нахожусь в немецком Гамбурге, а сейчас сплю, нет, не сплю, а мучаюсь в одном из номеров трактира и постоялого двора одновременно «У трех медведей». Дальше ничего не помню, одна только тьма тьмущая?!

— Дорогой, ты долго еще будешь еще по постели елозить? Если хочешь, то я могу тебе помочь от этой чесотки избавиться?! — Послышался нежный женский голос.

Я повернул голову в направлении этого голоса и остолбенел на минутку от увиденной красоты великой, явившейся перед моими глазами. У моей постели стояла девчонка лет двадцати — двадцати двух, она была обнажена и сложена так же, как греческая богиня Афродита. Видимо, в тот момент я выглядел не очень-то галантным кавалером, поэтому девчонка заговорила первой:

— Ты призвал меня, я, как покорная слуга, пришла на твой зов и в надежде на то, что ты достойно встретишь меня, что мы вместе провели бы прекрасную ночь божественной любви. Но ты оказался таким пьяным, что ни на что не был способен, а меня называл то Лешкой, то Алексей Васильевичем. Я была до глубины души возмущена этим твоим хамским поведением. Миллионы мужчин видят меня в своих снах, при этом страстно желая мною обладать, а ты гаденыш повернулся ко мне своим голым задом и захрапел на всю ивановскую. Храпел так, что мне пришлось подушку на голову накинуть, чтобы хоть бы немного поспать и не слышать твоего ужасного храпа, Ванька?!

В этот момент что-то сдвинулось в моих мозгах, шарики зацепились за ролики, пошло и поехало, я вдруг вспомнил, как в юношестве, просматривая греческие книги, нашел иллюстрацию божественной Афродиты и полюбил ее всем своим юношеским сердцем. Дни и ночи напролет я проводил в молитвах и мольбах, чтобы эта греческая богиня явилась бы ко мне наяву и меня бы полюбила. Я похудел и превратился в настоящую щепку, изучил азы магии, но ничего мне не помогало в том, чтобы преодолеть или познать свою первую любовь. Возможно, еще в те времена юношества я отдал бы душу господу богу, если бы не мой лакей Филипп. Тот, узнав про мои страдания и безнадежную любовь, призвал молодую служанку Прасковью и приказал ей при мне раздеться, а сам спешно покинул мои покои в родительском доме.

Афродита все еще стояла перед моей постелью и явно чего-то ожидала!

Снова произошел сдвиг в моих мозгах, сопровождаемый громким щелчком, от которого Афродита вздрогнула и начала протягивать ко мне руки. А сдвиг в мозгах позволил мне сообразить, что эта божественная Афродита не моя любовь, а любовь того дурака лейб-гвардии лейтенанта, чье тело я занял без спроса пару лет назад. Моей настоящей любовью была москвичка Ленка Ельчанинова, которая дала не мне, а моему товарищу, как же я тогда пережевал, вы и представить себе не можете?! Изображение богини Афродиты дернулось и начало таять в предрассветной темноте. А в ответ на исчезновение богини в комнате возник здоровый женский храп.

Я повернулся к соседке по постели и слегка хлопнул ее по широкому заду. Подушка тотчас же слетела с головы девахи, тут же послышался ее хрипловатый, но очень приятный голос:

— Чего изволите, барин! Сей момент, я сейчас более удобно развернусь!

Деваха оказалась вполне ничего, по крайней мене, немало способствовала возвращению моей памяти. Такое обычно происходит, когда ты выполняешь привычную работу, а у тебя появляется время для раздумий и воспоминаний. Выпроваживая деваху из номера, я сунул ей в руку горсть талеров и сказал:

— Возьми себе эти деньги и бросай свою работу в этом трактире. Отправляйся в свою деревню, выходи замуж за нормального немца и нарожай ему детей, а своего первенца…

— Твоего сына! — Поправила меня немка, работавшая прислугой у герра Франца Бермана.

— А своего первенца назови Иваном! — Строгим голосом я завершил свою мысль.

Оставшись один в комнатушке, я подошел к окну и распахнул его створки, морской свежий ветер стремительно ворвался в мою комнату и тут же выветрил из нее все посторонние запахи. Это и было основное отличие портового города Гамбург от столичного града французского государства Париж, отсутствие городского смрада и зловония. По улицам Гамбурга так же, как по парижским улицам, протекали канализационные ручьи и реки, но гамбуржцы в отличие от парижан весьма ответственно относились к чистоте на своих улицах. Морской воды и барж было в достаточном количестве, чтобы дочиста смывать появившиеся за ночь нечистоты в эти ручьи. А немцы свои помои аккуратно выносили из домов, также аккуратно сливали в канализацию.

В обеденном зале харчевни послышались голоса первых постояльцев, решивших позавтракать до рассвета, а с рассветом заняться своим делами, ради которых и появились в Гамбурге. Вот и мне сегодня завтракать придется с маркизом Антуаном де Монморанси, который еще вчера вечером заявился в Гамбург, разместился в одном из номеров нашего постоялого двора. Вчера я не мог с ним встретиться по случаю того, что завершал свои контакты с его превосходительством Макаровым, личным секретарем государя Петра Алексеевича. Три дня мы вели переговоры, обсуждая различные аспекты внутренней и внешней политики Московии и Франции, в результате пришли к твердому убеждению в том, что союз между этими великими странами возможен. Алексей Васильевич занялся вопросами подготовки поездки во Францию нашего государя, а мне было поручено заняться вопросами, связанными с подготовкой французских правительственных верхов к такому союзу с Московией. Должен честно признаться в том, что я все-таки просчитался с количеством выпитых бутылок коньяка. Хорошо, что Алексей Васильевич вовремя остановился в его питие, оставив пару бутылок на дегустацию самому нашему государю, а сам перешел на паршивый немецкий шнапс.

Три этих дня я жил душа в душу со своим приятелем Лешкой, а по нынешним временам с его превосходительство государственным секретарем Макаровым. Мы много ели, а еще больше пили, после выпитого запаса французского бренди мне пришлось перейти на родную анисовку, а ему, как я уже упоминал, на дрянной немецкий шнапс.

Память ко мне вернулась, но всего я пока не помню!

Правда, по прежнему опыту своему знаю, что ничего важного из разговора со своим начальником я не забыл. Единственное о чем я действительно сожалею, так это о том, что мы с ним анисовки и шнапса нажрались настолько тяжко, что по-людски обняться и поцеловаться на прощание так и не смогли. Промахнулись, когда пытались это проделать. Лешки поволокли какие-то мрачные людишки в папахах и с кинжалами за поясами.

Незадолго до расставания с Алексеем Васильевичем, насколько я помню, мы с госсекретарем наблюдали рыцарский турнир, на котором мой мафиози Джакомо сражался один с целой бандой этих людей. Я сдуру назвал Джакомо своим мафиози, а Лешка моментально заинтересовался этим Джакомо, нагло заявив, что настоящий разведчик смотрит и бдит в будущее. Я это его высказывание понял, что русская внешняя разведка теперь попытается немалые силы бросить на установление контакта и дружественных связей с итальянскими мафиози для дальнейшего их последующего использования в разведывательных целях. Ведь ни Сикрет Интеллидженс Сервис, ни Генеральное управление внешней безопасности[20] еще не обратили своего внимания на это сицилийское братство. От одной только мысли о том, что своим длинным языком, я теперь вынужден лишится своего друга, которого нашел, поднял из грязи и возвысил до подданного московского государства, у меня сильно защемило сердце.

Послышался громкий и требовательный стук в дверь и, простым маховым движением руки, я восстановил прежнюю бедную обстановку в своем номера и в белоснежном белом махровом халате, небрежно накинутом на плечи, отправился открывать дверь. В тот момент я даже не подумал о том, что на простом французском кучере не может быть белого махрового халата, который пока еще не изобрели в Европе. Поэтому вы можете представить себе удивление простой французской женщины, когда открылась дверь моего номера, и на пороге она увидела божественного кучера Коломбино, то есть меня. «Коломбино» в переводе на русский означает «Орлик», она была кличкой моего верхового скакуна и моим официальным псевдонимом в разведывательном сообществе зарождающейся русской империи.

Черт подери, да я совсем забыл о том, что Лешка передал мне во временное подчинение какую-то там полячку, которая должна была соблазнить и стать официальной любовницей будущего Регента Франции, герцога Филиппа Орлеанского. При этом Алексей Васильевич мельком упомянул, что это не его затея, а очень не любимого мною старого боярина Петьки Толстого, который находил бедных, но очень красивых баб и делал из постельных шпионок.

Маркиз Антуан де Монморанси был не просто удивлен, он взбесился, когда меня увидел, подходящим к столу в обеденной зале харчевни в сопровождении прекрасной дамы. Его лицо перекосила жесткая гримаса крайнего неудовольствия, а глаза налились гневом. В какой-то момент он стал похож на демона Марбаса, моего личного секретаря, перешедшего на службу к мадам де Ментенон.

Я, конечно, сделал вид, что ничего не заметил, а продолжал вести свою благородную даму на завтрак с другом. На мне был белый костюм французского кавалера, но, правда, без особых там финтифлюшек, сборок и лишних кусков и лент разноцветной материи. А дама была одета в строгое иезуитское платье с глухим декольте, синего цвета, высоким воротником и высоко приподнятой прической из собственных волос. Яна, это так по легенде звали мою разведчицу, была ошеломлена, когда простым щелчком пальцем я к себе в комнатушку вызвал парижских портных и парикмахеров, и они рьяно принялись нас одевать и причесывать, чтобы мы могли бы позавтракать с маркизом де Монморанси в надлежащей одежде и прическе.

Сначала я совсем не понял, почему Антуан так взбесился при виде моей дамы, ведь я заранее принял меры, чтобы эта дама за столом вела себя, подобно кукле-неваляшке. Будет улыбаться, бессмысленно похлопывать веками своих красивых глаз, а главное — молчать и ничего не слышать, когда я буду вести с маркизом серьезный разговор о деньгах. Чтобы достичь такого эффекта, я очень постарался, прочитал не менее трех заклинаний на молчание женщин. Подумал даже о временном кляпе и белушах для Яны, но во всем следовало знать меру, я же не хотел делать себе врага из этой женщины, да и нельзя же ее было так позорить у всех на виду. Мы же собирались завтракать в обще зале, а не в отдельном кабинете, в те времена немцы еще не знали о существовании отдельных кабинетов.

Но Антуан продолжал дуться и даже не отреагировал должным образом на наши вежливые приветствия. Только, когда мы уже сидели за столом и герр Берман начал на нем расставлять три яйца, сваренных всмятку, нож, вилку и маленькую ложечку, то только тогда я понял, что послужило причиной треволнений своего торгового партнера. Этой причиной, разумеется, стала красота моей новой подчиненной секс разведчицы Яны. Полячка была настолько красива, что, видимо, чем-то затмила красоту маркизы Сюзанну де Монморанси. Антуан, как ее официальный супруг, от понимания ситуация и от того, что я ухаживаю за этой дамой на его глазах, прямо-таки взбеленился. Ну, как это возможно, чтобы любовник супруги и отец их общего ребенка, крутит роман с другой женщиной, да еще на глазах супруга своей любовницы! Такое поведение нарушает этикет светского общества Парижа!

Мои мозги не выдержали напряжения в разбирательстве такой сложной ситуации, я снова начал погружаться в состояние беспамятства, слишком уж было сложным разобраться в своем любовном треугольнике. Но в данный момент я знал главное, на маркиза Антуана де Монморанси я буду терпеть только в качестве товарища, но близко дружить с ним не буду! Слишком он уж нервный кавалер и нетерпимый к правилам общепринятого общественного поведения. Но, чтобы его успокоить и в нормальном ритме провести наши переговоры, я сделал небольшое заявление:

— Дорогой маркиз, прошу вас не обращать внимания на эту даму, как на женщину. Как вы уже, вероятно, проинформированы о том, что мосье Слюсар, мой секретарь, был вынужден покинуть меня и перейти на службу к мадам де Ментенон, но уже в качестве ее личного секретаря. По этой причине мне пришлось нанять себе нового секретаря.

Разумеется, маркиз Антуан де Монморанси ничего не знал в отношении служебных перемещений моих друзей и слуг. После этой моей информации, у маркиза почему-то начала отвисать его нижняя челюсть, Антуану пришлось ее удерживать на месте обеими своими руками. Ведь, не каждый день ты встречаешь человека, чей слуга перешел на работу ко второму могущественному правителю своей страны. Да, в содружестве с ним, открываются такие широкие возможности, что теперь в согласии с ним можно делать практически все то, что душе удобно.

А я продолжил свою застольную речь, чтобы уже, наверняка, успокоить маркиза де Монморанси.

— Таким образом, я был вынужден на освободившуюся вакансию искать другого добровольца. Таким добровольцем и стала мадам Яна…, — тут я вспомнил, что не знаю фамилии этой полячки, и мне пришлось вьюном выкручиваться из неловкого положения, — перед вами, она мой новый секретарь!

Теперь уже у полячки Яны начала отвисать нижняя челюсть, но такого не должно было бы случиться, эта женщина ничего не должна была слышать из всего того, о чем мы говорили с Антуаном де Монморанси. Внутри меня зашевелился червячок тревоги, я же собственными глазами мог видеть, что Яна реагировала и чрезвычайно удивилась моим словам о ее добровольческом порыве.

В этот момент в обеденной зале харчевни появился Бунга-Бунга, он не спал всю ночь, все готовился, читал деловые бумаги к этим переговорам. Сейчас этот парень больше походил на английское привидение, чем на французского мажордома или на управляющего французско-московской торговой фирмой. Я помахал ему рукой, чтобы привлечь внимание парня. Бунга-Бунга подошел к нашему столу и долго смотрел на Яну, явно не понимая того, откуда такая небесная красота вдруг объявилась за нашим столом. Но я не спешил к нему на помощь со своими разъяснениями, в тот момент я был занят тем, что разгадывал, как можно было бы съесть это аристократическое яйцо всмятку, которое стояло передо мной со специальной стопочке, да и к тому же оно было все в скорлупе.

На мой мысленный вопрос о яйце и о том, как его можно было бы съесть, ответила полячка и разведчица Яна. Она, молча, взяла в руки нож и маленькую ложку, затем сильным параллельным столу ударом ножа снесла верхушка яйца вместе со скорлупой. Образовавшийся срез в верхней части яйца получился аккуратным и чистым, через этот срез полячка маленькой ложечкой дама перемешала белок и желток, а затем так эдак аккуратненько стала поедать эту вкусную смесь. Яна проделала эту операцию так красиво, элегантно и непринужденно, словно подобным способом могла бы съесть все крестьянские яйца. По выпяченным от удивления глазам Антуана я понял, что и мой маркиз только что на деле познакомился с таким способом поедания яиц.

Снова распахнулась дверь гамбургской харчевни и на ее пороге появилась плотная фигура капитана де ла Рунге, который был в дождевике, в сапогах до бедер и в капитанской шляпе с белым плюмажем. По этой одежде можно было предположить, что этот капитан заявился в харчевню прямо с капитанского мостика своего судна. Сейчас де ла Рунге совершенно не походил на корсара из южных морей, а чем-то напоминал мне одного знакомого немца, да и к тому же пруссака. Ни один мускул не дернулся на моем лице, когда де ла Рунге поприветствовал меня дружеским хлопком по плечу. Но почему-то сильно задергался маркиз Антуан де Монморанси, когда капитан протянул ему руку для дружеского рукопожатия. Капитан де ла Рунге приветливо кивнул головой полячке Яне, он явно был знаком с моей подручной, из-за чего, разумеется, и моя нижняя челюсть медленно поползла к полу.

Слава богу, что в этот момент внимание капитана де ла Рунге было отвлечено этими тремя дохлыми яичками, которые заказал на наш завтрак маркиз Антуан де Монморанси. Насладившись видом французского завтрака, капитан де ла Рунге хрипло расхохотался и немного простуженным голосом произнес:

— Господа, неужели вы собираетесь завтракать одними только этими проклятыми яйцами?! Я никогда с подобным варварством не соглашусь, столько времени мне пришлось провести в открытом море, питаясь прогорклой солониной и запивая ее давно уже протухшей водой. За две экспедиции в Московию я заработал вам столько золота, а взамен вы предлагаете мне какое-то несчастное яйцо?! Эй, хозяин, давай, давай тащи на стол, все блюда, которые у тебя имеются на завтрак настоящим мужчинам, только что сошедшим с борта корабля на берег.

И что вы думаете, герр Бергман притащил к нам на стол такие блюда, что у меня само собой потекли слюнки от всех этих деликатесов. Яна моментально сориентировалась и, нисколько не стесняясь, подтащила к себе блюдо с индейкой и принялась ее уплетать за обе щеки. Капитан де ла Рунге тут же полностью оккупировал блюдо с айнсбайн и с таким удовольствием пожирал свиную рульку с гарниром, что на него было приятно смотреть. Бунга-Бунга тоже не опростоволосился, видимо, он был далеко не дурак поесть, он отхватил себе айнстопф, мясную солянку с мясом и овощами. Даже Антуан не прогадал, в самую последнюю минуту, он у меня из-под носа увел курицу на гриле, а я же остался один на один с яйцом.

Теперь, когда все переговорщики собрались за столом, каждый из нас, за моим исключением, был занят поеданием деликатесных немецких блюд. Тогда я, полностью отчаявшись, решился на то, чтобы самому решать проблему утоления утреннего голода. Я просто поднял руку вверх и из сгустившегося над головой воздуха достал блюдо с поросенком, которым я три дня назад начал встречу со своим русским начальством, а затем в середину стола шмякнул бутылку французского бренди. Слегка приоткрыв рот, из которого торчал еще непрожеванный кусок курицы, маркиз Антуан де Монморанси с громадным любопытством наблюдал за тем, как из этой бутылки сама собой начала выворачиваться пробка. Под рукой едоков появились хрустальные фужеры, которые на треть наполнились янтарной жидкостью.

И в этот самый критический момент за столом прозвучал нежный женский голос.

— Итак, господа, мы все здесь собрались для того, чтобы обговорить условия нашего торгового сотрудничества.

Сейчас этот голосок полячки стал почему-то мне напоминать голос греческой богини Афродиты, с которой я мне пришлось пообщаться сегодня утром. Но ведь еще утром я же сумел догадаться о том, что греческая богиня была плодом моего больного воображения?! Но, тем не менее, сейчас за нашим столом говорила, обращаясь ко всем присутствующим, полячка Яна. Правда, рот женщины оставался плотно прикрытым, а губы не шевелились, видимо, пока еще действовали мои заклинания. Но этот ее голосок в моей черепушке был прекрасно слышан, да и мои друзья за столом прекратили еду и начали вести себя так, что, словно и они в своих головах услышали голос моей полячки. Все разом прекратили жевать, отложили в сторону ножи и вилки и, сделав умные лица, стали внимательно вслушиваться в то, что им сейчас вдалбливала в головы эта полчка.

— Граф Иван де Орлофф поручил мне, как его персональному секретарю, председательствовать на этом собрании акционеров торговой компании…, — девушка повернулась к Бунга-Бунга и спросила, — как вы, мосье, назвали свою компанию?

— «Французо-московская торговая компания»! — Поспешно ответил Бунга-Бунга.

— Итак, хорошо! Тогда позвольте мне объявить об открытии собрания акционеров «Французо-московской торговой компании». Первым делом мы должны избрать совет директоров компании, затем председателей совета директоров. Проверить наличие уставного капитала…

Одним словом это заседание акционеров нашей компании получилось весьма интересным и поучительным мероприятием. Время от времени я многозначительно посматривал на своего Бунга-Бунга, словно хотел ему сказать, мол, бери пример с этой полячки, учись, как нужно управляться с этой компанией. Капитан де ла Рунге посерьезнел и стал внимательно вслушиваться во все то, что говорила Яна.

В ходе заседания неожиданно для меня и для всех этот капитан отказался от вакансии «капитана корабля по найму», у него случайно оказалось достаточное количество денег для того, чтобы стать одним из акционеров нашей компании. Таким образом, я получил тридцать шесть процентов акций этой компании, маркиз Антуан де Монморанси — тридцать пять процентов, капитан де ла Рунге — девять процентов, а по десять процентов отошли на откуп нашим монархам.

Антуану де Монморанси очень понравилось мое предложения касательно того, чтобы работников компании не искать нам на стороне для этой компании, а находить их среди нашей прислуги. Наиболее умным и не очень-то ленивым слугам мы могли бы предложить поработать на нас и в компании, за дополнительную плату, разумеется. В свою очередь Антуан де Монморанси выступил с предложением, деньги, вырученные от двух торговых экспедиций, оставить в кассе компании и потратить их на развитие компании. Я поддержал это предложение, эта накопленная сумма составляла не много ни мало, а около двухсот тысяч луидоров.

По нашим временам это была действительно большая сумма денег.

Яна начала задолго собираться в дорогу!

Когда я однажды всем объявил, что завтра мы покидаем Гамбург и отправляемся в Париж, то полячка надула губки и заявила о том, что с нами она не поедет. Столь категорический отказ польской женщины оказался столь для меня неожиданным, что я немного смещался и, вместо того, чтобы просто настоять на своем, у пани галантно поинтересовался причиной такого отказа. Должен признать, что моя новая подчиненная была такой красивой и хрупкой девушкой, что у меня возникало естественное желание провести с ней ночь и не одну. Но мысль о том, что эта гордая полячка мне подчинена и обязана выполнять все мои указания, сводила на нет любую форму выполнения этого моего желания. Ну, как можно любить женщину, которая обязана тебе подчиняться, такая любовь больше похожа на насилие над ней!

Из-за этой паршивой мысли каждый вечер мне приходилось обходиться той самой девахой из харчевни, которая на нашу совместную седьмую ночь неожиданно заявила, что она очень любит меня, но замуж выходить не будет. Что она вернется в свою родную деревушку, там родит и на деньги, полученные от меня, будет в одиночестве воспитывать моего сына. Такое честно откровенное заявление этой девчонки подвигло меня на новый подвиг, я дал ей столько луидоров, чтобы на них она могла бы еще приобрести постоялый двор в этой своей деревушке. Этот постоялый двор, по моему мнение, мог бы принести ей и ее мужу, достаточное количество луидоров на безбедное существование и воспитание моего сына. Что касается ее мужа, то я никогда не верил женщинам, которые с честными глазами говорили о своем нежелании выходить замуж или жить без мужа. По моему мнению, любая добропорядочная женщина обязана иметь законного мужа и нескольких любовников для счастливой жизни и небольших семейных скандалов. После седьмой ночи я с этой девахой больше уже не встречался.

Я стоял перед полячкой и судорожно копался в своих мозгах, пытаясь сформулировать свой жесткий ответ на столь неожиданный ультиматум этой дамы. Но не успел, в глазах Яны вдруг сверкнула одна слезинка, которая так медленно и одновременно нежно покатилась по персиковым девичьим щекам, что у меня аж защемило сердце. Затем в глазах пани показалась вторая слезинка, третья…, четвертая, из прекрасных девичьих глаз начал извергаться бурный поток слез. Сопротивляться судьбе, а тем более этим слезам беззащитной и слабой женщины я оказался не в состоянии, но в попытке хотя бы слегка оправдать свое отступление, с большим трудом ворочая языком, я прохрипел:

— Почему?

Полячка Яна моментально сообразила, что мужчина полностью повержен к ее прекрасным ножкам, сейчас он бездыханным трупов валяется перед ней, она красной туфелькой небрежно коснулась моего тела и, нехотя, произнесла:

— Вань, ты только представь себе, как это я могу такой голой и неопрятной появиться в Париже?!

Я представил себе Яну обнаженной женщиной, и от такого удовольствия в восхищении замотал головой.

— Да, ты не том подумал, чучело мое гороховое?! Под словом «голой» я имела в виду не себя, а то, что я сейчас даже походного гардероба не имею. Мне не в чем, понимаешь, истукан стоеросовый, что у меня нет ни единого платья, в котором можно было бы показаться на людях. Тем более, как я могу появиться в Париже прилично неодетой дамой, а о Париже я столько мечтала!

— Так, пойди и сегодня купи все необходимые платья, а завтра мы может отправляться в путь в дорогу! — Предложил я простейшее решение этого никчемного вопроса.

— Да, ты что, Вань, умом совсем тронулся? Да, откуда мне знать, какая такая сейчас в Париже мода на женские платья. Для этого мне нужно найти местного портного, модельера и советника, которые должны всю эту работу проделать, а на меня пошить около двух десятков платьев, которые можно было одеть в самом Париже. Так что, Ваня, прекрати спорить, все равно проспоришь. Давай, лучше беги, доставай свое золото, и поедем искать нужных нам людей.

Из этого тяжкого положения меня выручил Бунга-Бунга, который случайно зашел ко мне в комнатушку, чтобы немного потрепаться. Но, увидев Яну, хитрый француз тут же попытался развернуться и исчезнуть из моего поля зрения. Бунга-Бунга так быстро проделал этот свой маневр, что мне пришлось применить магию, чтобы его задержать в проеме дверей. Мажордом все еще находился в некоторой прострации из-за магического действия, а я уже указывал на него перстом и говорил Янечке:

— Сегодня я занят, но Бунга-Бунга свободен и к тому же он лягушатник, поэтому неплохо разбирается в парижской моде. Он будет тебя повсюду сопровождать и оплачивать твои расходы. Так, что отправляйтесь, а мне пора заняться срочным делом.

Дождавшись, когда за ними закроется дверь, я подошел к окну и распахнул его створки. Долго стоял и вдыхал свежий морской воздух, одновременно начал размышлять над тем, кого же мне напоминал капитан де ла Рунге, когда вчера заходил в таверну и мельком мазнул по моей физии своим дальнозорким капитанским взглядом. Незаметно от таких мыслей я задремал, успев перед тем, как совсем провалиться в сон, магически вызвать приличную для себя кровать. Так и проспал беспробудно до самого позднего вечера, когда в мою комнату без стука и с громкими криками ворвались и Яна, и Бунга-Бунга.

— Я ж тебе говорила, Николя, что наш Ванька сейчас дрыхнет без задних ног и в ус себе не дует! Он кроме шпионства ни на что не способен, не может даже со слабой девушкой справиться! — Прощебетала полячка, пока я кулаками протирал глаза. — Пойдем для начала поужинаем, а после разберемся со всем тем, что накупили.

— Вы, что все закупили, а завтра мы можем отправляться в Париж? — Я поинтересовался с какой-то детской наивностью.

Но ответа на свой глупый вопрос так и не получил, а эта парочка так и не успела меня покинуть, так как послушался громкий стук кулаком в дверь моей комнатушки. Она тут же вновь распахнулась, в мою комнатушку вошли мой Джакомо и какой-то вахмистр[21] в форме русской кавалерии. При виде меня вахмистр вытянулся в струнку и громко на русском языке отрапортовал:

— Ваш благородь, вахмистр Епифаненко с плутонгом кавалерии прибыл для вашего сопровождения в город Париж. Будем служить вам до тех пор, пока вы в Париже не найдете нам замену.

Кивнув утвердительно головой вахмистру, подтверждая, что его рапорт принят, я посмотрел в глаза своему мафиози, а тот в ответ мне только грустно кивнул своей красивой головой. Все становилось ясным и понятным! Его превосходительство Алексей Васильевич Макаров сдержал свое слово, он забирал у меня Джакомо для использования в разведывательных целях на другом участке незримого фронта внешнеполитической борьбы. А взамен итальянца и его команды наемников я получил вахмистра Епифаненко с плутонгом русских кавалеристов.

Но в этой связи у меня тут же возникала небольшая загвоздочка, но, прежде чем заняться ее разрешением, я подошел к Джакомо и крепко, по-мужски пожал его руку. Парень теперь пойдет по своему собственному жизненному пути, дай ему бог, настоящей удачи и долгой жизни! Одновременно я молодому итальянцу передал небольшую записочку, на которой было нацарапано десять цифр, это был счет на предъявителя в одном из швейцарских банков. Теперь Джакомо и его парни становились обеспеченными людьми, они всегда могли воспользоваться этим счетом, регулярно пополняемым русской политической разведкой.

Поручик русской армии Джакомо Пицелли коротко козырнул мне в ответ, четко развернулся через левое плечо и навсегда меня покинул, отправившись на новую русскую службу.

Я же, вытерев скупую мужскую слезу кулаком, повернулся в полячке и коротко ей приказал, словно врага рубанул шашкой:

— Приказываю вам, завтра повсюду брать с собой вахмистра Епифаненко. Первое, срочно, желательно за ночь, обучить его французскому языку! Второе, вахмистру и рядовым его плутонга закупить приличную гражданскую одежду! Третье, — разучить рядовых его плутонга повсюду ходить походным и парадным строем, четвертое, плутонг разместить на конюшне вместе с лошадьми, а Епифаненко пригласить к нашему столу.

— Яволь, герр капитан фон Орлофф! — Заявила девчонка, вытянувшись по стойке смирно, а затем моментом спустя с некоторой хитрецой поинтересовалась. — Что касается обучения французскому языку, герр капитан, вы желаете, чтобы этот курс я провела в постели?

Все бабы язвы и заразы, простого мужского языка не понимают! Я же ясно говорил, что было бы желательно Епифаненко обучить французскому языку за ночь, но ни слова не говорил о постели. Почему женщины не могут просто щелкнуть пальцами и хорошего мужика обучить иностранному языку, а им обязательно нужно этого мужика затащить в постель, и уж там щелкать пальцами!

Так и не найдя ответа на этот сложный вопрос, я сам щелкнул пальцами и Епифаненко свободно заговорил на французском языке. Правда, вскоре выяснилось, что этот мужик, магически выучив французский язык, тут же забывал о своем родном русском матерном языке. Тогда я снова щелкнул пальцами, и Епифаненко заговорил на русском языке, но забыл, как балакать на французском языке. Я тут же оказался в центре всеобщего внимания, но, сколько бы я не щелкал пальцами, вахмистр Епифаненко говорил или на французском, или на русском матерном языке, среднего ему было не дано. В конце концов, я устал щелкать своими пальцами, решив дождаться утра и посмотреть, как магия будет работать утром, или свой провал в этом искусстве мне придется отнести к нашей русской специфике.

Ужинали мы поздно, но плотно! Янечка за один присест слопала целую индейку, но от переедания у нее не хватило сил на то, чтобы самой подняться из-за стола! Пришлось мне эту польскую девчонку левитировать в ее номер! Когда эта гордая полчка увидели, что нечистая сила несет ее не ко мне в номер, то она плюнула через левое плечо. От полной неожиданности этого плевка я растерялся, и Яна с полуметровой высоты шлепнулась на грязный пол харчевни. Пани грязно и в мой адрес выругалась по-польски, поднялась на ноги и скрылась за дверью своего номера. И такие действия повторялось три ночи подряд, у меня едва хватило сил на то, чтобы это все выдерживать.

А на четвертое утро мы покинули Гамбург. Рыдван оказался настолько забит всяким женским тряпьем, что мы с величайшим трудом утрамбовали его в карету и еще с большим трудом в этой же карете нашли место для владелицы всего этого шмотья, Яны. Нам же мужикам пришлось срочно обзаводиться верховыми лошадьми, составлять мужской эскорт этой нашей польской паненке, имя которой я знал, но вот ее фамилию мне почему-то не сообщили.