Граф Орлофф

Глава 5

Был превосходный майский вечер, кондиционеры, скрытые за потолочными карнизами, бесшумно охлаждали и очищали воздух в помещениях только что отремонтированного и обставленного мебелью моего особняка. В комнатах поддерживалась воздушная атмосфера, в которой отсутствовал смрад и зловоние, который окутывал Париж простолюдинов и городских рынков. Мне пришлось приложить немалые усилия для того, что свой особняк превратить в некое подобие термоса, внутренние помещения которого были самым тщательным образом и полностью изолированы от внешней среды.

Даже магически мне было трудно достичь такого великолепного результата!

Следуя правилам того времени, мне пришлось для поддержания своего престижа в глазах соседей и знакомых из высшего общества нанять большое количество домашней прислуги, простолюдинов — мужчин и женщин. Этим же парижанам, которые имели одну только извилину в голове, было практически невозможно объяснить, тем более, их заставить каждый раз, когда они входили или выходили из особняка, на пару минут задерживаться в компрессионных тамбурах, где и производилась очистка воздуха. Вот мне и пришлось поломать голову, чтобы придумать, как производить процедуру очистки воздуха, не привлекая внимания своей прислуги. На всех входах магически я создал неприметную пелену из уплотненного воздуха, препятствующую проникновению дурных запахов, поддерживающую прохладу и свежесть во внутренних помещениях особняка.

После только что принятого душа я, будучи одетым в один только махровый халат и, полураспластавшись на софе маленькими глотками из фужера прихлебывал великолепное красное вино. Одновременно я прислушивался к тому, о чем сейчас бубнил Бунга-Бунга, мой мажордом или дворецкий, решившего поделиться со мной последними парижскими новостями. Мажордом важно расхаживал по гостиной и, внимательно наблюдая за тем, как меня обслуживает лакей, сейчас он говорил о том, что мадам Сюзанна де Монморанси несколько раз интересовалась датой моего возвращения из Ла-Рошели. Лейтенант де Сен-Мар прислал слугу с запиской, в которой клялся в верной дружбе до гроба, благодарил меня за проявленное благородство и деяния, совершенные по дороге из Руана в Париж.

В этом месте мой умница мажордом сделал смысловую паузу, надеясь услышать от меня пояснения, каким это образом я вдруг оказался в Руане, когда ездил в Ла-Рошель?! Но я проигнорировал его этот тонкий, словами не высказанный намек, нетерпеливым жестом руки потребовав от Бунга-Бунга продолжение своего рассказа о парижских новостях. Видимо, тот обиделся на меня за непочтительное невнимание, в отместку, Бунга-Бунга тут же поменял тональность всего своего повествования. Он перешел на сухое и скучное изложение, перечисление голых фактов без единого намека на свой комментарий к тому или иному факту.

Я же продолжал его слушать, одновременно размышляя о творимых в этом французском мире делах, когда этот мир запутался в кознях и интригах королевского двора. Перед отъездом в Ла-Рошель я через Конона Зотова, неофициального представителя государя Петра Алексеевича в Париже, отправил Алексею Васильевичу Макарову в Санкт-Петербург небольшую такую цидульку о своих делах, о своих перспективах на будущее. Ну, небольшой такой отчетец, в котором рассказал о своем появлении, становлении в этом французском Париже. Сейчас же ожидал от Бунга-Бунга услышать о том, что тот получил ответ на этот мой отчет. Но этот хитрец лягушатник говорил о чем угодно, о предстоящем замужестве мадемуазель герцогини де Шеврез, о новых выкрутасах маркизы де Ментенон и о том, что король отвратительно себя чувствует, но пока ни единым словом не упомянул о каком-либо письмеце из Московии.

Но рано или поздно Бунга-Бунга должен был перейти к рассказу о поступившей корреспонденции в мой парижский адрес.

Оказывается, не смотря на то, что я все еще оставался незнакомцем для парижского высшего общества. Французы еще в те времена особо не любили иностранцев, в частности русских дворян, прибывавших в их чертову Францию на учебу, на работу, на отдых или попросту для того, чтобы немного полениться. Нечто подобное происходило и со мной, меня парижане, скажем так, не то, чтобы особо невзлюбили, или не хотели допустить в свое общество! Нет, такого не было, лягушатники явно интересовались моими похождениями. Постепенно я становился узнаваемой персоной в этом самом Париже. Может быть, узнаваемость или признание со стороны парижан приходили ко мне благодаря тому, что я в свое время приобрел особняк, модную мебель, потрясая воображение парижан своими непомерными тратами.

Одним словом, чтобы со мной ближе познакомиться на мой парижский адрес все чаще и чаще начали поступать приглашения, чтобы я в качестве иностранного гостя я принял бы участие в дамских салонах, явился бы на бал или прием, которые устраивал средней руки представитель парижской знати. Меня слали приглашения с просьбой нанести визит вежливости той или иной даме или кавалеру, побывать на рождение или на крестинах ребенка. Но представители высшей знати Парижа, наиболее приближенные придворные короля меня пока не замечали, парижский свет явно чего-то выжидал по этому поводу.

Именно в этот момент я услышал, что Бунга-Бунга сообщил о том, что пришло письмо от маркиза Антуана де Монморанси, в котором он информировал меня о том, что не против того, чтобы вместе со мной заняться организацией торговли с Московией, что он готов отправить свой корабль к моим родителям в Архангельск. Эта записка от маркиза де Монморанси меня порадовала, но в этом деле была одна небольшая загвоздочка, которую хотелось бы разрешить, как можно раньше.

Я хорошо знал о том, что мой государь Петр Алексеевич всячески способствовал тому, чтобы развивались торговые отношения своей Московии с Францией. Он в этих целях направил в Париж своего торгового поверенного, сына своего ближайшего, но давно умершего друга, Ивана Лефорта. Так этот молодой человек, став уполномоченным советником государя по торговле в Париже, вместо того, чтобы ставить на ноги торговлю между двумя великими государствами, решил на свои проживание и увеселения в Париже качать бесплатные деньги из нашего государя. К слову сказать, пока это ему успешно удавалось делать. Государь Петр Алексеевич хотел завязать с Францией дружеские, торговые отношения, поэтому денег на это дело не жалел. Но теперь немалая часть этих денег оседала в карманах Ивана Лефорта.

Мне же совершенно не хотелось влезать в это грязное, кляузное и паскудное дело, мог бы и сам сильно испачкаться. Не так уж я был силен своим положением при дворе нашего государя, чтобы Петр Алексеевич прислушивался к моему мнению. Ну, в начале своей карьеры во Франции я был для него каким-то там лейб-гвардии капитанишкой, да и только! Поэтому на Ивана Лефорта я натравил Конона Зотова, приближенного слугу вице-канцлера Петра Шафирова, которому очень хотелось занять место этого самого Ивана Лефорта.

Одним словом, в этом деле я должен был бы поступить так, чтобы в Санкт-Петербурге подумали, что как будто это сама Франция выступает инициатором создания такой компания по торговле между нашими странами, а не я сам пытаюсь свой карман набить государственным золотом. Поэтому сейчас мне требовался француз, который мог бы все это дело взять в свои руки, чтобы начать торговлю с моими родственниками в Архангельске.

Я еще раз внимательно осмотрел Бунга-Бунга, отчего он засуетился, застеснялся, подумав о том, что этот молодой французский парень мог бы заняться непосредственно этим самым делом. На первых порах он мог бы совмещать обе должности, моего мажордома и главы торговой компании, которую мы с маркизом Антуаном де Монморанси учредим в ближайшее время. Я тяжело вздохнул, поставил фужер с вином на стол, хотел было подняться с софы, как вдруг услышал слова Бунга-Бунга о том, что к нам поступило очень странное письмо.

— Чем же это письмо показалось тебе, уважаемый Бунга-Бунга, странным? — Поинтересовался я, оставаясь полулежать на софе.

— Монсеньор, оно адресовано тебе, но в нем такая тарабарщина, что ничего не понятно, о чем в нем идет речь? Кто это письмо вам вообще написал?

— Хочу на него взглянуть, может быть, я сам в нем разберусь!

— Одну минуточку, монсеньор! — Сказал Бунга-Бунга и, повернувшись лицом к лакею, застывшему у двери, попросил. — Жак, не могли бы вы подняться в мои покои, чтобы принести конверт с письмом. Этот конверт лежит под ножницами на моем письменном бюро.

Лакей моментально исчез за дверьми.

Я уже давно высоко оценил совет, который мне в свое время дал мой знакомый медик, мосье Слюсар, порекомендовав Бунга-Бунга на должность мажордома. Этот парень быстро нашел общий язык с прислугой, он оказался требовательным, но справедливым мажордомом, от слуг и служанок требовал реальной работы, ни с кем не панибратствовал. Если и возникал какой-либо трудовой конфликт, то в нем Бунга-Бунга старался сам разобраться, только в исключительных случаях прибегая к моему совету или вмешательству. В свою очередь шестьдесят человек прислуги не то, чтобы воспылали любовью к Бунга-Бунга, но они сильно его зауважали, беспрекословно ему подчиняясь.

Мы еще с ним еще не стали закадычными друзьями, но в нас обоих было столько общего, что уже сейчас мы понимали друг друга с полуслова или полувзгляда. Бунга-Бунга был честен, открыт и, главное, умен, не лебезил передо мной. В иных случаях даже оспаривал мое решение, когда считал его несвоевременным и несправедливым. Он с пониманием относился к моим слабостям в области магии, делая вид, что ни о чем не догадывается. Но даже к тех случаях, когда мне приходилось непосредственно перед ним щелкать пальцами, творить немыслимые для него вещи, и тогда Бунга-Бунга не кричал дурным голосом о моих связях с дьяволом. Он не был канальей или пробивным парнем, идущим на риск только ради того, чтобы всем окружающим доказать, что может все достать, любой ценой выполнить указания своего работодателя. К сожалению, из богатства или недвижимости за душой у него ничего не было, но я лично полагал, что это дело временное. Сейчас Бунга-Бунга был молодым парнем без какой-либо профессии, но со временем обещал стать доверенным мажордомом, тогда бы, наверняка, стал бы одним из выдающихся и уважаемых людей своего столетия.

Мне пришлось вернуться к мысли о том, почему бы мне сейчас не предоставить этому парню возможности стать крупным международным торговцем, сделав его главой фирмы, которую мы совместно с маркизом Антуаном де Монморанси собираемся создать в самое ближайшее время?!

В этот момент в гостиную вернулся лакей Жак, он протянул Бунга-Бунга желтый конверт, а тот в свою очередь этот самый конверт передал мне в руки. Приняв сидячее положение на софе, я вскрыл уже разрезанный конверт, достал и перед своими глазами развернул вложенный в него лист бумаги, весь покрытый какими-то каракулями. Поднял голову, чтобы внимательно посмотреть на своего мажордома. Бунга-Бунга моментально понял, правильно оценил значение этого моего пристального взгляда. Он повернулся к лакею Жаку, чтобы тому посоветовать:

— Жак, мне с хозяином нужно кое о чем переговорить тет-а-тет. Вы свободны, когда нужно, то я вас снова приглашу!

Как только за лакеем прикрылась дверь, я поднялся на ноги, подошел к столу и аккуратно разложил письмо на столе. Затем взял солонку и густо посыпал солью бумагу, взмахнул обеими руками. Последовал очень короткая вспышка пламени, которая, словно корова языком, слизала старый текст письма и восстановила тот, который под ним скрывался. Не обращая внимания на Бунга-Бунга, я поднял письмо со стола, чтобы тут же углубиться в его чтение. У меня было всего две минуты для того, чтобы успеть его прочитать.

В тот момент, когда содержание текста шифрованного письма окончательно закрепилось в моей памяти, то конверт и лист бумаги я сжег в стеклянной вазе для фруктов, которая стояла на столе. Затем я подошел к окну, через окно второго этажа начал рассматривать панораму французского Парижа. В тот момент этот город был накрыт вечерним туманом и, кроме своей улицы, проглядывающей сквозь деревья, я ничего не смог рассмотреть.

В этот момент моя голова работала над анализом, была крайне занята мыслями по поводу того, что я только что прочитал в шифрованном письме, полученным из самого Санкт-Петербурга.

В своем письме Алексей Васильевич Макаров дал мне ясно понять, что доволен результатами проделанной мной за месяц работы в Париже. Он также сообщал мне о том, что с этого месяца выделяет на постоянную мысленную связь со мной одного из своих дьяков писцов с тем, чтобы тот вовремя получал и доносил о поступающих сообщений из Парижа. Такие контакты в мысленном диапазоне должны осуществляться один раз в месяц, в последнюю субботу каждого месяца. В конце письма государев личный секретарь и помощник по внешней разведке интересовался, буду ли я иметь свободное время для того, чтобы в ближайшее время посетить какой-либо германский город на побережье Балтийского моря, где мы могли бы встретиться, переговорить без свидетелей?! Время такой встречи Алексей Васильевич пообещал сообщить дополнительно!

Я развернулся, медленно побрел в свою спальню комнату, где хранил носимую повседневную одежду. Мне нужно было переодеться и отправляться на очередную встречу с Антуаном де Монморанси. Спиной я почувствовал внимательный взгляд Бунга-Бунга и, развернувшись к нему лицом, я вдруг понял, что этот парень явно ожидал продолжения нашего разговора. Но только что прочитанное письмо из Санкт-Петербурга прямо-таки выбило меня из седла, я забыл, на чем конкретно мы в нашей беседе остановились.

Поэтому решил, не откладывая в долгий ящик, уже сейчас сделать деловое предложение своему мажордому Бунга-Бунга:

— Э, Бунга-Бунга, а что ты думаешь по отношению того, чтобы стать международным торговцем, начать торговлю Франции с Московией?

Этот вопрос для Бунга-Бунга оказался совершенно неожиданным, он выбивался из русла нашего предыдущего разговора. Поэтому мажордом резко притормозил с ответом, замерев на месте с широко раскрытым ртом. Мажордом Бунга-Бунга явно такого не ожидал! Ведь, сейчас он решил сыграть роль добропорядочного слуги, попросту хотел мне помочь, раскрыв дверь в спальню.

— Но монсеньор, вы мне ничего подобного не предлагали! Я нанялся к вам с тем, чтобы блюсти ваш распорядок дня, руководить прислугой. Сейчас покидать вас и Париж мне совершенно не хотелось бы! А в Московии, там же страшно холодно!

— Не спеши со своими глупыми выводами о Московии, Бунга-Бунга. Я же тебе не предлагаю меня покидать, наоборот организовывать эту торговлю мы будем вместе. Только ты, помимо того, чтобы быть моим мажордомом, станешь еще главой фирмы, которая займется торговлей между нашими двумя государствами. Помимо шестидесяти человек прислуги, ты будешь распоряжаться еще одним десятком клерков торговой компании. Причем, можешь не искать людей на стороне, а работу фирмы организовать так, чтобы наши слуги составили бы ее персонал. Так что сейчас все в твоих руках, у тебя имеется достаточно времени для того, чтобы хорошенько обдумать это мое предложение. Когда вечером я вернусь домой, тогда ты мне сообщишь свое окончательное решение по этому вопросу!

И, не дав Бунга-Бунга возможности мне снова возразить, я ловко проскользнул за дверь своей спальни. Мой мажордом прекрасно знал о моей привычке в том, что я ненавидел присутствие и помощь своих слуг и лакеев, когда облачаюсь в верхнюю одежду. Поэтому сейчас он вряд ли решится на то, чтобы нарушить этот мой распорядок дня, это мое одиночество в спальне.

Маркиз Антуан де Монморанси с видимым удовольствием воспринял мое предложение относительно того, чтобы с ним в одной упряжке занялись бы организацией торговли Франции с моей любимой, обожаемой Московией.

Он позвонил в колокольчик, чтобы тотчас же появившемуся слуге приказать, позвать к нему некого мосье де ля Рунге. Через пару минут я имел удовольствие собственными очами лицезреть этого мосье, который, как две капли воды, походил на моего Бунга-Бунга. Только этот германо-французский моряк был лет на тридцать старше моего мажордома, имел седую голову, но черные, лихо закрученные к носу усы запорожского казака. Он по кабинету прошелся легкой, слегка раскачивающейся походкой бывалого моряка. Его лицо бывалого мореплавателя было изборождено глубокими морщинами, оно было загорелым до черноты, словно этот германо-французский моряк появился в этом кабинете, сойдя прямо с трапа своего корабля.

Меня же до глубины души поразили глаза этого мосье де ля Рунге. Когда-то они были ярко голубыми, но морское солнце и ветра вымыли всю эту голубизну, сделав их совершенно бесцветными. Если у кого-либо возникает такая возможность, он может посмотреть в такие бесцветные глаза, то этот человек тут же, наверняка, отвратит свои глаза в сторону. Так как очень трудно смотреть в глаза человека-убийцы, который может с тобой навсегда покончить только из-за одной своей скуки! Перед любым судьей я мог бы поклясться в том, что мосье де ля Рунге имел глаза настоящего и профессионального убийцы, да и сам он был убийцей!

Мосье де ля Рунге, видимо, знал об этой своей, скажем, странности, скрывавшейся в его глазах. Он перед маркизом де Монморанси встал именно таким образом, чтобы иметь возможность время от времени своими глазами контактировать с моими глазами. В какой-то момент моего разговора с маркизом наши глаза с этим мосье снова встретились. Честно говоря, мне совершенно не нравилась театральный антураж этой всей ситуации, чтобы какой-то там германский лягушатник так пожирал бы меня своими глазами убийцы! Не каждому русскому это могло бы понравиться! Но я не стал громко кричать, возмущаться и протестовать! Этого мосье следовало бы раз и навсегда поставить на свое место, чтобы он знал, что ко мне в дальнейшем следует относиться с большим уважением и почтением. В данной ситуации мне оставалось прибегнуть к помощи своей магии, чтобы этого германо-французского корсара-убийцу заставить плакать, умолять о пощаде.

В самую последнюю минуту я посчитал, что такое мое поведение было бы не к лицу, достойным настоящего мужчины и воина!

Поэтому медленно поднялся на ноги и, подойдя к мосье де ля Рунге, без особого размаха кулаком двинул его по зубам. Это мое поведение оказалось настолько неожиданным для обоих моих собеседников, что никто из них не успел этому удивиться. Только мосье де ля Рунге, словно пантера в джунглях, резко и грациозно развернулся на каблуках и, выхватив шпагу из ножен, ее острие приставил к моему кадыку. Я молчал, не защищался и не двигался, ожидая продолжения действий со стороны германо-французского корсара. Я рассчитывал на то, что этот мосье поостережется меня прикончить с первого же раза, что станет его большой ошибкой, так как второй такой возможности я уже ему не представлю.

Так оно на деле и произошло!

Корсар де ля Рунге, встретившись с таким резким и решительным отпором с моей стороны, так и не решился сделать решительного выпада вперед, чтобы своей шпагой пронзить мое незащищенное горло. До самого последнего момента этот убийца все еще продолжал играться, как дите, как не раз он такое делал и при встречах с другими людьми, которые делали в штаны от одного только его этого беспощадного взгляда. Сейчас оскорбляя меня этим своим взглядом, он не предполагал, что я пойду на столь решительный ему отпор, поставив на кон свою жизнь.

Приставив шпагу к моему горлу, он не убил меня, теперь я мог поступать с ним так, как захочу!

Я продолжал смотреть ему в глаза, а он уже отводил свой взгляд в сторону. Теперь и он сам хорошо понимал, кто стал хозяином положения, а кто превратился в простого слугу в этом нашем личностном споре! Жаль только то, что этот мосье мог бы, как и Бунга-Бунга, стать моим близким другом, если бы не приставлял своей шпаги к моему горлу!

— Честно говоря, граф, не ожидал, что вы так легко и просто поставите на место моего опытнейшего капитана, морского бродягу, Себастиана! — Вдруг заговорил маркиз Антуан де Монморанси, с еще большим любопытством меня разглядывая.

Вот тебе и на, капитан Себастиан?! Я много слышал об этом капитане корсаре, который в свое время немало потрепал и ограбил испанские галеоны, английские торговые суда в южных морях у берегов Ямайки и Гаити. Значит, вот откуда пошло богатство рода де Монморанси, когда такие знаменитые капитаны корсары состояли у них на службе простыми слугами. А что касается самого этого капитана Себастиана, то его фрегат тут же покинул те южные моря, как только английские линейные суда стали бороздить воды тех морей, своими пушками уничтожая само пиратство.

— Капитан Себастиан под именем мосье де ля Рунге станет капитаном нашего первого судна, которое уже готово отплыть в Архангельск. Тем более что мосье де ля Рунге там уже один раз побывал, поэтому он хорошо запомнил дорогу, знает, как в тот русский город добираться.

— Маркиз, это очень приятная для меня новость! Я вам за нее чрезвычайно благодарен! В свою очередь хочу вас проинформировать о том, что нашел человека, который может встать во главе нашей торговой компании.

— Граф, в свою очередь благодарю вас за предоставленную информацию, но я полагаю, что вы согласитесь со мной, что свою торговую компанию мы зарегистрируем, как только капитан де ля Рунге вернется из Московии!

Интересная вырисовывается ситуация, а кто же тогда будет оплачивать эту экспедицию? На какие такие шишы будет приобретаться товар для продажи в Архангельске? Мои родители богатые люди, но вряд ли они будут готовы к тому, чтобы за одно простое спасибо до краев загрузить корабельные трюмы своим собственным товаром, стоящим больших денег?!

— Хорошо, маркиз, я полагаю, что в таком случае мы оба в равной доле покроем расходы по организации этой торговой экспедиции!

По наступившему молчанию французской переговаривающейся стороны, я догадался о том, что это мое неожиданное предложение вошло в некоторое противоречие с первоначальными планами лягушатников. Видимо, они подумали, что русские являются такими олухами царя небесного, что согласятся на ситуацию, в которой французская сторона получит с русской стороны все необходимые средства на организацию этой экспедиции. На свои же деньги закупит полные трюмы товаров в Архангельске, потом эти товары продаст, ведь русские товары охотно берут как в германских княжествах, так в Датском королевстве, на английских островах. А потом уже, ничего не возвращая из вырученных денег русской стороне, можно было бы с теми же русскими и на их деньги зарегистрировать торговую компанию для организации совместной русско-французской торговли.

В этом случае мне ничего не оставалось, как выйти на парижские улицы, и на каждом углу громко вопить о том, что меня догола раздевают братья-партнеры, что меня грабят прямо среди белого дня!

— Послушайте, граф, но ведь царь Петр крайне заинтересован в организации торговли своей Московии с нашей Францией. Об этом мне говорил барон Иван Лефорт, который обедал у меня позавчера.

— И вы полагаете, что он оплатит все ваши расходы, маркиз. Да, такое может случиться, но к вашему сведению, наш государь Петр Алексеевич является так же и человеком, который, давая деньги в долг, обязательно будет ждать их возврата, но уже несколько в большем количестве. Я не хочу терять своей головы под государевым топором из-за неправедных обещаний какого-то там барона! В нашем же случае я распоряжаюсь своими собственными средствами. Поэтому, естественно, хочу знать, какую прибыль может принести лично мне наше совместное предприятие? Сколько я в конечном итоге буду иметь от вложенных мною денег?!

— Я не ожидал, граф, что вы будете так жестко придерживаться своей позиции?

— Деньги счет любят, маркиз! Я бы все же хотел бы знать ваше последнее слово, да или нет? Или я ухожу к другому!

— Не спешите, граф! Мне нужно еще немного времени для того, чтобы подумать, а затем принять окончательное решение. Чем вы, граф, будете заняться сегодня вечером?

— Еще не решил, Антуан! Я так спешил к вам, что не принял окончательного решения по тому, чем буду заниматься сегодня вечером.

Не мог же я маркизу Антуану де Монморанси прямо заявить о том, что сегодняшний вечер собирался провести в объятиях маркизы де Монморанси. Ей так понравились моя ванная комната и джакузи, что эта сумасшедшая дама мне заявила о том, что она не будет больше со мной любовью заниматься в какой-то там простой постели. Что, по ее мнению, это не очень-то удобное место для подобных дел, что с этого момента нашим совместным полем боя станет джакузи. Мне с большим трудом удалось этой прекрасной, но сумасшедшей француженке доказать, что такие райские места, как ванная и туалетная комнаты, наш Господь бог разрешил иметь только в одном единственном особняке Парижа, а именно в моем особняке. Что нам придется все больше и больше времени проводить в моем особняке!

Видимо, я слишком углубился в свои сладкие мысли о предстоящем сегодняшнем вечере, что маркизу Антуану де Монморанси пришлось меня приводить в сознание своим повторяющимся кхеканьем.

— Послушайте, мой дорогой граф, давайте поужинаем где-нибудь в злачном местечке нашего Парижа, где можно было бы полюбоваться бесплатными драками наших простолюдинов! Туда нас может сопроводить капитан де ля Рунге, который также сможет обнажить свою шпагу, чтобы нам продемонстрировать свое мастерство фехтования. Или, может быть, мы посетим театр Андре Кампра, послушаем и посмотрим его «Венецианские празднества»?

Таким образом, мои планы на встречу с маркизой Сюзанн де Монморанси автоматически переносились на завтрашний вечер. Сегодня же мне придется развлекать самого маркиза де Монморанси, но почему бы мне тогда не объединить навязанное развлечение с делом, как говорится, настала пора устраивать знакомство с влиятельными людьми при самом дворе короля-Солнышка, Людовиком XIV де Бурбон. Меня в тот момент интересовал некий маршал Франции Никола Шалон дю Бле, маркиз д'Юксель и Корматен, у которого я мог бы выяснить, почему это меня так полюбил военный министр маркиз Франсуа-Мишель де Лувуа, что он не позволяет мне и шага лишнего сделать в сторону от Парижа!

— Маркиз, краем уха я слышал о том, что у вас имеется близкий друг, которого вы посещаете без предварительного оповещения о своем визите! Это некий маршал Франции…

— Вы имеете в виду маркиза де Юкселя, Николу Шалон де Бле! Он действительно мой лучший друг, в свое время мы с ним немало повеселилась. Он пошел по военной линии делать карьеру, а я занялся торговлей и, похоже, что мы оба с ним весьма преуспели, но, к сожалению, несколько постарели. Вы, верно, хотите с ним познакомиться по той причине, что с давних пор он ходит в близком окружении маркизы де Ментенон, имеет на маркизу особое влияние? Ну, что ж, молодой человек, я помогу вам с ним познакомиться, но тогда мыс вами должны сегодня поужинать в простой таверне, которую мой друг почему-то очень любит. Мы с вами прямо сейчас отправимся в эту таверну, а слугу пошлем к де Бле и его попросим, чтобы он к нам присоединился в той таверне.

Любимой таверной маркиза де Юкселя оказалась харчевня мосье Буланже. Я в этот момент сразу же подумал о том, что не зря в народе говорят, что «наш мир тесен»! Горбун Буланже моментально меня признал, но, разумеется, и виду не подал, что со мной уже встречался и знаком. Капитан Себастиан, или мосье де ля Рунге успел-таки заметить, перехватить и расшифровать взгляд горбуна на меня, чтобы догадаться о том, что мы знакомы! Он моментально насторожился и, с этого момента до самого окончания ужина сидел, словно на гвоздях, постоянно оглядываясь по сторонам.

Маркиз Антуан де Монморанси полагал, что таким образом наш бывший корсар выполнял свои новые охранные обязанности. Мне же было на него наплевать, в тот момент я подумывал о том, как бы мне так подружиться с Николой де Бле, маркизом де Юксель, чтобы с ним стать закадычными друзьями. Я очень нуждался в своем доверенном агенте при дворе самого французского короля, при военном министре!

Боже мой, я-то ломал голову над тем, как стать закадычным другом с маркизом де Юксель! Сейчас ответ на этот вопрос стоял передо мной. К слову сказать, этот «ответ» едва держался на ногах. Его так широко размахивало из стороны в сторону, что оба слуги, которые стояли по его бокам, едва успевали перехватывать маркиза де Юксель. Со стороны это смотрелось, как будто бы оба слуги перекидывались друг с другом этим пьяным стариком, словно мячом в баскетболе, только этот баскетбол во Франции того времени пока еще не придумали.

Маршал Франции Никола Шалон де Бле, маркиз де Юксель был в стельку пьян, но этот удивительный человек еще сохранял способность ворочать языком, произнося различные слова, узнавать своих старых друзей. Маркиз сразу же полез обниматься со своим другом и собутыльником, с маркизом Антуаном де Монморанси. Но, разумеется, несколько промахнулся, старика подвела слишком широкая амплитуда колебаний его тела. Тогда он попытался залезть на меня со своими выражениями счастья встречи со старым другом, но снова промахнулся, и пришлось неудачному старику пообниматься с капитаном де ля Рунге.

Нежно и профессионально, видимо, в прошлом маркизу де Юксель приходилось иметь дело в постели и с мужчинами, облапив бывшего корсара южных морей, маршал Франции поддерживал светский разговор с Антуаном де Монморанси:

— Спасибо дружище за то, что вытащил меня из этой чертовой берлоги, где моя старая карга пропилила мне все кости своим постоянным причитанием «не пей, да не пей». А я разве пью, каких-то две бутылки бренди за весь вечер, конца которого ждешь и дождаться не можешь, он так медленно тянется, что так и хочется сойти с ума!

— Да, ладно тебе, старикан, столько внимания уделять каким-то там тоскливым вечерам! Заведи себе молоденькую девчонку и залезай с ней пораньше вечерком в постель, она ж тебя своими ласками в момент успокоит, ты спокойно проспишь до утра. — Посоветовал маркиз де Монморанси с чувством профессионального знания того, как другу следует решать проблему алкоголизма.

— Пробовал, не получилось! Сначала я с этой жрицей любви сел за стол поужинать, выпил для аппетита стопочку бренди, а дальше ничего помню, что со мной происходило. Правда, после этого вечера жена мне говорила о том, что девчонка в постели оказалась совсем неплохой, но я, как ни старался, так и ничего вспомнить не смог.

— Да, трудное у тебя положение, мой друг! Но мы встретились не для того, чтобы поговорить о том, сколько ты стопочек бренди выпил вчера или сегодня. — Решил взять быка за рога маркиз де Монморанси. — Позволь мне представить тебе моего нового друга. Правда, он из Московии, где с медведями сожительствовал, и нашей Франции совсем не знает. Вот и приехал к нам на французский лад образовываться. Одним словом, позволь мне представить графа Ивана де Орлоффа.

С этими словами я ловко выскочил из-за стола и, протанцевав пару низких поклонов и сняв с головы шляпу, я поприветствовал маршала Франции Николу Шалона Бле, маркиза де Юксель. В этом месте мне следует упомянуть о том, что харчевня мосье Буланже была битком забита различным парижским отребьем, которые по своему веселились, проводя вечерок в компании таких же, как и они сами, ублюдков. Они плотными рядами сидели за столами, попивая прокисшее винцо, заедая его серым комковатым хлебом с луком, отчего зловоние в обеденном зале таверны только еще более усиливалось. Весь этот парижский сброд с интересом наблюдал за нашим столиком, за пьяным маршалом и за моими танцевальными па.

Может быть, это произошло случайно, а может быть, кто-то из этих клошаров подставил мне ножку, одним словом, во время последнего па я своим задом задел плечо верзилы, который сидел за соседним столом. Тот ни слова не говоря, вероятно, из-за того, чтобы меня вовремя не предупредить о своем нападении, схватил литровую глиняную кружку из-под вина и хотел ею снести мне голову. Но я же не был французским дураком, а родился, рос и воспитывался в родной Московии, где для того, чтобы бедному дворянину выжить, надо было хорошо драться на кулаках и на ножах, почему я никогда не полагался на французскую боевую шпагу. Вот и в этом случае, я ловко ушел от удара в очередной раз, ловко склонив обнаженную голому перед маркизом де Юксель, удар же кружкой пришелся по плечу несчастного корсара южных морей, капитана де ля Рунге.

На этот раз капитан корсар не спасовал, а одним только выпадом своей шпаги отправил на тот свет этого несчастного верзилу, позволившего себе коснуться кружкой его плеча. Он стоял, широко расставив ноги в ботфортах, перед столиком, за которым только что ужинал кружкой вина тот несчастный верзила, и стеклянным взглядом профессионального киллера всматривался в лица едоков этого стола. Ему явно хотелось продолжения драки, стариковские разговоры, шедшие за нашим столом, этого лихого корсара совсем не интересовали.

Я же в этот момент лихорадочно решал, продолжать ли мне или не продолжать эту драку, не будучи уверенным в том, что для меня было бы предпочтительней в данный момент. Этот же парижский сброд, собравшийся за столом моего несостоявшегося убийцы, был готов продолжать эту драку, не смотря на потерю своего лучшего драчуна. Я же давно копался в их мозгах, пытаясь выяснить их замыслы, разыскивая имя заказчика моего убийства, но на мою беду, замыслы этой уличной шантрапы были не совсем ясны, а заказ на мое устранение в эту шайку прошелся по длинной бандитской цепочке, конца и края у которой не было.

Тяжело вздохнув по поводу того, что Париж всегда остается Парижем даже в такие времена, я вернулся на свое местно за столом, чтобы продолжить знакомство с маркизом де Юксель, этим старым алкоголиком и маразматиком. Именно этот маркиз мог бы меня представить маркизе де Ментенон, официальной фаворитки французского короля и его неофициальной жены. Занимая такое высокое положение в постели короля, эта странная французская мадам в окружающем ее мире никому ни на грош не доверяла, боясь, что когда-нибудь французский король навсегда покинет ее постель.

В этот момент прямо перед моими глазами разворачивалось грандиозное зрелище — забавная пьяная драка во французской таверне.

Оба мои старика, маркиз де Монморанси и маркиз де Юксель, со своих мест могли прекрасно наблюдать за этим побоищем, но сейчас оно их совершенно не интересовало. Давно прошли те времена, когда они сами принимали активное участие в подобных развлечениях в тавернах! К этому моменту оба маркиза были глубоко увлечены воспоминаниями о добрых старых временах, когда они были молоды, и на стороне искали приключения. Время от времени они оба практически одновременно прикладывались к лафитникам с бренди, которое из-под полы им с кухни принес горбун Буланже. Подавая бренди, хозяин таверны с большой опаской оглядывался по сторонам. Это прекрасное питие только-только начало распространяться в Париже, но пока оно распространялось одним только контрабандным путем. Оно еще не получило официального королевского дозволения! Поэтому горбуну сильно бы не поздоровилось, если бы парижская полиция поймала его на контрабандной продаже своим посетителям этого незаконного бренди.

К этому времени капитан де ля Рунге уже успел прикончить двоих представителей злачного парижского чрева, ранил четверых, сам же получил два ножевых пореза, один в плечо, а второй — в грудь, но драка все еще продолжалась. Сейчас он со шпагой в одной руке и кинжалом в другой отбивал яростную контратаку только что вступившего в бой новых представителей парижского дна. Должен откровенно вам признаться в том, что капитан корсар неплохо дрался, был подвижен и технично уходил из-под ножевых выпадов и, пользуясь преимуществом своего оружия, длиной боевой французской шпаги, смело шел в атаку на превосходящие силы врага. Когда он этой шпагой наколол еще одного своего противника, отправив того к праотцам, то не очень грациозно начал уходить из-под ножей двух других противников. В результате ножевой порез появился и на его щеке. Но мне было заметно, что этот мужик со шпагой в руке явно начал уставать. Чтобы ему помочь в принятии нужного мне решения, то я посредством мысленного зонда начал поднимать для входа в драку едоков со второго стола таверны.

Вовремя обратив внимание на этот убийственный факт, капитан де ля Рунге умоляюще посмотрел на своего хозяина, маркиза Де Монморанси, явно прося о помощи в прекращении этой бесконечной драки. И он правильно это сделал, а то я бы ему не помог, просто не обратил бы внимание на эту его мольбу. Маркиз же Антуан де Монморанси сделал именно, что в данный момент я так желал. Он, разумеется, обратил внимание эту мольбу своего верного слуги и обратился ко мне со следующими словами:

— Граф, не были бы вы столь любезны! Мой слуга нуждается в помощи, против него поднялось столько бойцов, что со всеми он просто не сумеет справиться!

— Разумеется, маркиз, с большим удовольствием я помогу вашему капитану!

Я вскочил на ноги и с диким медвежьим ревом, со шпагой руке устремился в атаку на эту ораву парижских пропойц и попрошаек. Видимо, этот парижский сброд никогда еще не слышал настоящего медвежьего рева, при первых же его звуках он начал разбегаться, покидать таверну. Наша же пара клинков завершила разгром противника, чтобы с полной победой вернуться за свой стол, где к этому времени горбун Буланже поставил на стол большую супницу с жульеном.

Мне было как-то неприлично и одновременно неудобно, находясь в компании таких высоких придворных персон, как маркиз де Монморанси и маркиз де Юксель, с ними одновременно, но по очереди хлебать ложкой суп из этой супницы. Поэтому пальчиком я поманил к себе своего друга горбуна и тихим шепотом попросил его принести из кухни глубокую глиняную тарелку и еще одну ложку в этой тарелке.

— Ты чего задумал, шевалье? — Прошептал горбун Буланже.

— Мне нужна еще одна тарелка, большая ложка для того, чтобы налить супа в свою тарелку, и ложку, чтобы ею есть суп из своей тарелки, не мешая другим! — Пояснил я горбуну Буланже.

Как бы горбун не противился этому нововведению, у него, мол, якобы, не было лишней прислуги для того, чтобы мыть дополнительную посуду?! В чем возникали реальные сомнения по поводу того, разумеется, мыл ли он когда-либо свою использованную посуду вообще?! Но горбун не мог устоять перед золотым пистолем, который я незаметно сунул в карман его порванного и грязного камзола. Через минуту я отлил часть супа в свою тарелку и, не торопясь, наслаждаясь изумительным вкусом жульена, принялся его хлебать своей ложкой.

— Да, ты у нас, русский граф, настоящий законодатель парижской моды! Уже завтра весь бомонд Парижа будет первое блюдо, дневные супы, поедать из отдельных тарелок и отдельными ложками. — Вдруг совершенно трезвым голосом произнес Никола Шалон де Бле, маршал Франции. — Понаблюдав за твоим поведением, я почему-то воспылал к тебе дружескими чувствами. Поэтому решил тебе помочь тебе, познакомить тебя с мадам де Ментенон. Но имей в виду, дорогой граф, если ты этой вредной старухе не понравишься, то при жизни Луи XIV тебя при его дворе его королевского величества никогда не примут.