Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка

Изменение границ Восточной Европы, произошедшее во время и после Второй мировой войны, привело и к изменению состава ее населе­ния — выселению прежних жителей и заселению новых. Одним из регионов, население которого полностью сменилось в ходе войны, ока­зались Карельский перешеек и Приладожская Карелия, переданные Финляндией Советскому Союзу: первый раз — в марте 1940 г. и затем, повторно, — осенью 1944 г. Окончательная передача этих территорий была подтверждена Парижским мирным договором 1947 г.

В то время как истории советско-финских отношений накануне Зим­ней войны и самой Зимней войне было посвящено значительное число работ как западных, так и отечественных специалистов, послевоенное освоение новоприобретенных территорий до сих пор остается малоизу­ченным. Единственная попытка обобщить документальные свидетель­ства о развитии «новых районов» была предпринята краеведами Евгени­ем Балашовым и Виктором Степановым. Изучение советской истории бывших финских земель стало одной из основных задач международно­го проекта The Conditions for Constructing New Russia. Interactions of Tradition and Europeanness in the Development of 20th Century Russia[1], возглавляемого финским историком Антти Лайне.

По инициативе Пекки Хакамиеса в рамках проекта была создана не­большая исследовательская группа, которая, как предполагалось, смо­жет собрать устные свидетельства о процессе освоения Приладожской Карелии и Карельского перешейка советскими переселенцами. В ее со­став вошли Пекка Хакамиес, Марина Хаккарайнен, Екатерина Мельни­кова, Вероника Макарова и Оксана Филичева. В наши задачи входило изучение таких вопросов, как адаптация советских переселенцев в но­вом культурном ландшафте и социальном окружении, сохранение допереселенческой устной традиции и создание новой, определение границ собственной общности и отождествление себя с коренными жителями этой территории, отношение к довоенному прошлому края и его пре­жним насельникам. Представление материалов, полученных в ходе этой работы, и является целью настоящего издания[2].

В период с 2001 по 2003 г. наша группа провела три экспедиции в исследуемом регионе. При выборе места работы мы ориентировались, во-первых, на сохранность финских построек на этой территории, посколь­ку нас интересовали механизмы освоения оставленного финнами куль­турного ландшафта, а во-вторых, на освоенность этого ландшафта рус­ским населением. Кроме того, мы хотели сравнить стратегии адаптации на территории Карельского перешейка, вошедшего в состав Ленинградской области, и Карелии, имевшей в составе СССР статус самостоятельной рес­публики. Этим условиям вполне отвечали пос. Мельниково (Приозерс­кий район Ленинградской области) и г. Лахденпохья (центр Лахденпохского района Республики Карелия), ставшие основными пунктами работы экспедиции. Кроме того, мы смогли пообщаться с жителями окрестных поселков и хуторов: Васильево и Студеное, расположенных в нескольких километрах от Мельникова, и Куркиёки, Лумивара, Ихала, а также фер­мы «Труд» — ближайших пригородов Лахденпохья.

За время работы было взято 84 интервью у 95 информантов[3]. Наши собеседники — это в основном люди 1920-х (51 человек) и 1930-х (29 человек) годов рождения. Большинство из них являются собственно переселенцами, т.е. приехали в Карелию в послевоенные годы. В несколь­ких случаях нам также удалось поговорить с их детьми, родившимися уже в «новых районах». Примерно треть опрошенных[4] приехали сюда в возрасте старше 20 лет, многие из них самостоятельно принимали решение о переезде. Гораздо большему числу рассказчиков было в мо­мент первого приезда в Карелию менее 20 лет. Они приезжали в составе семьи, и многие были еще детьми. Среди наших информантов 73 женщи­ны и 22 мужчины. Такое гендерное соотношение является следствием общей демографической картины региона: как, вероятно, и во всей Рос­сии, большинство пожилых жителей Карелии — это женщины.

Особенности миграции на территорию Приладожской Карелии и Карельского перешейка

После нападения гитлеровской Германии на Польшу осенью 1939 г. и начала войны в Европе Советский Союз потребовал от Финляндии пе­редачи территорий на Карельском перешейке и ряда островов в Финском заливе, объясняя это требование необходимостью обезопасить подсту­пы к Ленинграду. Политическое руководство Финляндии отвергло эти притязания, и в конце ноября 1939 г. началась короткая, но кровопро­литная война, известная под названием «Зимней», или «Финской». Ре­зультатом этой войны стал мирный договор, подписанный в Москве 12 марта 1940 г., согласно которому Финляндия обязывалась передать Советскому Союзу весь Карельский перешеек с г. Выборгом (Виипури) и Выборгским заливом с островами, западное и северное побережья Ла­дожского озера с городами Кексгольм, Сортавала, Суоярви, ряд остро­вов в Финском заливе, территорию восточнее Меркярви с г. Куолаярви, часть полуостровов Рыбачьего и Среднего, а также соглашалась предо­ставить в аренду на 30 лет полуостров Ханко и морскую территорию вокруг него для создания советской военно-морской базы[5]. Потеря ка­рельской территории была наиболее значительна для Финляндии, по­скольку ее население составляло тогда свыше 10% всего населения стра­ны, а местные крестьянские хозяйства играли существенную роль в про­довольственном снабжении государства. В марте 1940 г. в течение двух недель более 400 000 финских жителей были эвакуированы в глубь Фин­ляндии. Большинство новоприобретенных финских территорий, за ис­ключением полосы, непосредственно прилегающей к Ленинграду и ото­шедшей к Ленинградской области, вошли в состав Карельской АССР, тогда же преобразованной в Карело-Финскую ССР. После окончания Второй мировой войны территория Карельского перешейка была вклю­чена в состав Ленинградской области.

В 1941 г. Финляндия выступила на стороне Германии и начала наступ­ление на Карельском фронте. После того как земли в Приладожской Каре­лии и на Карельском перешейке были заняты финскими войсками, значи­тельная часть прежнего населения этих территорий вернулась в свои дома. В коммуну Ряйсяля (Мельниково) в период с 1941 по 1944 г. приехали 91% прежних жителей[6].

В 1944 г. в связи с наступлением советской армии и последующим перемирием 19 сентября финское население снова было полностью эваку­ировано. Соглашение о перемирии требовало от финского командования передачи территории «в полной сохранности и в исправном состоянии».

Финские жители дважды покидали свои дома, и дважды в эти же дома приезжали советские переселенцы. Уже весной 1940 г. при Совете Министров СССР был создан специальный Переселенческий отдел, занимавшийся вербовкой населения в «новые районы». В 1940-е гг. осво­ение Приладожской Карелии и Карельского перешейка имело большое значение для советского правительства — здесь размещались гидроэлект­ростанции, с помощью которых предполагалось решить проблему энер­госнабжения в северном регионе, и, в частности, в Ленинграде. Целлюло­за, выпускаемая деревообрабатывающими заводами Карелии, была не­обходима для оборонной промышленности.

Согласно постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 28 мая 1940 г., в «новые районы» намечалось переселить 40 тысяч семей колхозников из Белорусской и Украинской ССР, Мордовской, Татарской, Чувашской ав­тономных республик. Вологодской, Калининской, Кировской, Пензенс­кой, Рязанской, Смоленской и Тульской областей РСФСР. Однако, как отмечают В. Степанов и Е. Балашов, план заселения Карелии в 1940 г. не был выполнен. Большинство крестьян не собирались оставлять свои дома и переезжать на новые места, несмотря на то, что здесь им предлагались оставшиеся финские постройки и целый ряд льгот; продовольственная ссуда сроком на 2 года, семенная ссуда в размерах, отвечающих их посев­ным планам, кредит на приобретение коров сроком на 5 лет и кредит на хозяйственное оборудование в сумме 300 рублей на семью. К концу июля 1940 г на территории Карельского перешейка и Северного Приладожья удалось организовать только 4 совхоза и 7 колхозов. Тем не менее за счет, видимо, принудительного своза хозяйств к весне 1941 г здесь было созда­но уже 15 совхозов и 442 колхоза, а численность населения составила 188 тысяч человек. В 1940 г. начался массовый своз хуторов. Только в Куркиёкском районе КФССР предполагалось перевезти в поселки 1760 хуторских домов и построек. Небольшие земельные участки, использо­вавшиеся финнами, были переделаны в большие колхозные поля.

После 1944 г. переселенческая кампания, которой теперь занима­лось специальное управление при Совете Министров РСФСР, проходи­ла еще более успешно. Многие хозяйства, оказавшиеся в зоне военных действий, были разрушены. По всей стране, и особенно в сельской про­винции, не хватало продовольствия. Значительное число семей после войны оказались без крыши над головой и средств к существованию. В Карелии же им по-прежнему предлагались готовые дома и в некоторых случаях — денежная помощь. Вербовкой колхозников и демобилизо­ванных занимались специальные уполномоченные, направлявшиеся в различные регионы СССР. Из числа завербованных создавались сельхо­зартели, в дальнейшем были преобразованы в колхозы.

Одну часть переселенцев, приехавших в Карелию после Великой Оте­чественной войны, составили те, кто уже проживал здесь в 1940 г , дру­гую часть — совершенно новые люди. Во многих случаях переселялись целые колхозы; они обустраивались на новом месте, сохраняя нередко свое старое название. В результате кампании второй половины 1940 — начала 1950-х гг. в Карелию приехали выходцы из Белорусской и Укра­инской ССР, Чувашской и Мордовской АССР, а также Калининской, Кировской, Ярославской, Владимирской, Псковской, Новгородской, Вологодской и Рязанской областей.

Начиная с 1947 г. финские населенные пункты, находящиеся на Ка­рельском перешейке и вошедшие в состав Ленинградской области, стали переименовывать На территории же Карело-Финской АССР была ос­тавлена старая финская топонимика

История освоения бывших финских земель во многом типична для развития территории, приобретенных во время Второй мировой войны. Наиболее близкие параллели мы находим в истории образования Кали­нинградской области — территории бывшей Восточной Пруссии, ото­шедшей к Советскому Союзу в 1946 г Выселение прежних жителей, заселение в короткие сроки новых завербованных или насильственно перевезенных из разных регионов страны людей, формирование новой административной системы, реорганизация оставшихся на территории инфраструктуры и системы землепользования, массовые переименова­ния — все это характерные черты послевоенного освоения новых зе­мель. Для самих приезжих это освоение означало смену культурного и собственно географического ландшафта, изменение социального окру­жения, а также, по всей видимости, столкновение со специфической иде­ологией приграничных районов, требовавшей от жителей быть постоян­но «на чеку» и, как кажется, во многом определявшей взгляд переселен­цев на собственное место в локальной истории края.

Благодаря изданию «Восточная Пруссия глазами советских пересе­ленцев», подготовленному исследователями из Калининградского университета, у нас есть обширный материал для сравнения. Как показыва­ют включенные в этот сборник интервью, в рассказах «карельских» и «калининградских» переселенцев многие темы оказываются общими. Спустя несколько десятилетий они вспоминают об одних и тех же про­блемах первых лет жизни на новых землях, в устной традиции обоих районов встречаются зачастую дословно повторяющиеся рассказы о на­ходке оставленных прежними жителями вещей, об обнаружении «но­вых» домов. Однако процесс адаптации советских жителей на финских землях имел свои особенности. На территориях, принадлежавших Фин­ляндии, разрушения, связанные с боевыми действиями, были минималь­ны. Жилые и хозяйственные постройки, административные сооружения, церкви достались новым жителям в полной сохранности. Более или ме­нее серьезное строительство началось здесь значительно позднее. В от­личие от людей, переехавших в Калининградскую область, карельские переселенцы не застали здесь никого из прежних жителей. Оказавшись преемниками «мира вещей», они не были преемниками в области мест­ной устной традиции.

Большинству приезжих, судя по их воспоминаниям, было известно о том, что они едут «в Финляндию» Уполномоченные по вербовке, разос­ланные в разные регионы Советского Союза, рассказывали крестьянам и горожанам о красивых землях, показывали фотографии с видами Карелии и, вероятно, сообщали какие-то сведения из истории обретения советским государством этого края. В первые послевоенные годы здесь еще стояли войска, и пограничники играли значительную роль в «просвещении» местных жителей относительно прежних насельников. Таким образом, уже с момента появления здесь первых советских жителей их форми­рующаяся устная традиция имела «финский колорит». Финны, которые были полностью вывезены отсюда после войны, становились постоянны­ми персонажами местных рассказов, а сам факт того, что эта земля при­надлежала Финляндии, до сих пор остается поводом для размышлений местных жителей о законности их прав на эту территорию. Рассказывая о себе, они часто сравнивают свой образ жизни с другим — финским, иногда известным им только по слухам.

Вплоть до начала перестройки территория Карелии и Карельского перешейка была закрыта для иностранных туристов. Нос 1990-х гг. фин­ны, жившие здесь до войны, получили возможность приезжать на роди­ну, чтобы посмотреть свои дома, сходить на кладбище. Общение с финс­кими туристами, поток которых в последние годы несколько уменьшил­ся, стало также постоянной темой разговоров местных жителей. Связи с Финляндией — как на уровне местной администрации и краеведческих объединений, так и в сфере личных отношений — являются сейчас од­ной из доминант в жизни местного сообщества. Финны оказывают спон­сорскую помощь для создания небольших ферм и предприятий, помога­ют восстанавливать церкви и другие разрушенные здания Новые и ста­рые хозяева домов поддерживают приятельские отношения и охотно ез­дят друг к другу в гости.

Сейчас в районах, перешедших после войны к СССР, живут несколько поколений людей. Многие из них родились и выросли здесь, для них этот крой — родина de facto. Рядом со старыми финскими кладбищами разрос­лись советские. В 1990-х гг. здесь появились и новые переселенцы — вы­ходцы из Узбекистана, Закавказья и Северного Кавказа. Понятие «пересе­ленец» в настоящее время уже не вполне применимо к нашим собеседникам. Большинство из них считают себя коренными жителями этих земель

Способы сбора и репрезентации материалов

Начиная работу над проектом, мы планировали собрать информа­цию о различных сферах жизни местных жителей как в прошлом, так и в настоящем. Нас интересовали их воспоминания о переселении, эвакуа­ции и первых годах после переезда иа новые места. Мы старались прово­цировать рассказчиков на монолог — то, что в западной историографии получило название personal experience narrative, т. е. рассказ, движи­мый только логикой самого информанта, в минимальной степени подвер­женный вмешательству интервьюера. С этой целью мы обычно начинали разговор со слов: «Расскажите, пожалуйста, как Вы попали сюда». До­вольно часто в ответ на это предложение собеседник действительно рас­сказывал о войне, эвакуации, переезде. Но далеко не все наши инфор­манты в силу своих личных особенностей хотели и могли рассказы­вать. Для большинства людей гораздо более естественной формой об­щения оставалась беседа, диалог, поддерживаемый заинтересованнос­тью собеседников. Поэтому наши интервью — это прежде всего записи диалогов, разговоров на разные темы.

В первый наш приезд — в Мельниково (Ряйсяля) в 2001 г — мы взяли с собой заранее подготовленный опросник. Тогда он состоял даже не из вопросов, а, скорее, из набора очень широких тем, обсуждение которых могло бы помочь нам понять механизмы формирования мест­ной традиции, ее изменения и бытования. С первых же интервью мы старались не столько получить определенную информацию, сколько обнаружить, какие темы занимают наших собеседников, о чем им инте­ресно говорить и о чем оии привыкли рассказывать. Здесь, как представ­ляется, заключается одно из существенных различий в работе фолькло­риста и историка. Мы ориентировались на получение «типовых» расска­зов — тех, которые обсуждаются людьми и без нас, а потому многим известны. Несмотря на то что эти рассказы меняются от интервью к интервью, они тем не менее сохраняют общую структуру и набор моти­вов. Историки же стремятся узнать устные версии событий, о которых им известно по другим — письменным — источникам. Степень популярности «истории» в таком исследовании приобретает значение только во время процедуры критики источника: чем более стереотипным ка­жется рассказ, тем большему сомнению подвергается его достоверность. В нашей же работе повторяемость сюжета имела принципиальное значе­ние уже во время интервьюирования. Мы старались найти «общие мес­та» того социального дискурса, который объединяет данное сообщество и отличает его от прочих.

Нас, конечно, интересовало прошлое этих людей и этого края. Мы спрашивали о колхозном хозяйстве, о временах переименования, о на­чале строительства и переделе полей, об истории и причинах переезда. Ответы на эти вопросы, как представляется, были только репликой в данном конкретном интервью и, возможно, никогда не были и больше не будут услышаны Именно потому, что эти темы редко обсуждаются, по­добные воспоминания в наименьшей степени подвержены стереотипиза­ции, более индивидуальны. Эта информация, вполне вероятно, будет полезна для профессиональных историков в качестве сравнительного материала для изучения освоения «новых районов». В основном же наши записи состоят из различных вариантов излюбленных в данной местнос­ти рассказов.

Круг этих сюжетов и лег в основу настоящего сборника. После дол­гих и нелегких обсуждений (продолжавшихся вплоть до дня сдачи сбор­ника в издательство) мы решили не публиковать интервью полностью, а разделили их на отрывки и сгруппировали по темам, которые, как мы полагаем, и составляют устный репертуар местных жителей. Структура сборника стала результатом уже проделанного, хотя и только предвари­тельного, анализа полученных материалов. Следуя все той же логике поиска «общих мест», мы стремились показать все их многообразие, с одной стороны, и стереотипность — с другой. Отказываясь от публика­ции целых интервью, мы предпочли включить большее число рассужде­ний на одну тему, вариантов одних и тех же рассказов. В предисловии к каждому разделу мы попытались обосновать выделение той или иной темы, дать краткую характеристику отдельным сюжетам.

Безусловный и, думается, главный недостаток такого способа пуб­ликации связан с тем, что высказывания наших информантов оказыва­ются вырваны из контекста всей беседы. Эту проблему мы постарались решить путем публикации практически всех отрывков таким образом, чтобы они начинались с вопроса собирателя, которым и было иницииро­вано обсуждение той или иной темы. Заканчиваются отрывки там, где, по нашему мнению, рассказчик завершает обсуждение, а следующий вопрос собирателя затрагивает уже другую область. Для того чтобы показать «механику» опроса, которая была общей для всех участников исследовательской группы, в конце сборника мы публикуем практически полностью расшифровки четырех интервью. Одно из них взято в пос. Мельниково, три — в г. Лахденпохья.

Мы постарались свести к минимуму послеполевое вмешательство, полностью сохранив особенности речи как информантов, так и собира­телей, отказавшись от корректуры синтаксиса и орфографии разговор­ной речи. Сокращению подвергались дословно повторяющиеся вопросы собирателя, связанные с плохим слухом информанта, и в редких случа­ях — те отрывки интервью, где рассказчик отвлекается на совершенно посторонние, не связанные с темой беседы проблемы.

Способ представления отрывков интервью

И А не говорили, что есть какие-то тайные финские тропочки?

С1 Нет. Не было. Тропок таких тайных, таких не было.

С2 Да тропочки-то были — ходили возле озера. Дак, это просто тро­почка: идешь и всё, и вроде уж после не боялись.

С1 Ну-ну-ну... Да, да, да.

С2 Лесом прямо — тропочка небольшая. Идешь лесом вдоль озера.

С1 Может, и финны ходили по этой по тропке.

С2 Может, и они ходили тут.

С1 Но факт тот, что и мы ходили. В лес за ягодами ходили или на рыбалку пойдем.

Сводный индекс интервью

Сводный индекс интервью (СИН), помещенный в конце книги, вклю­чает информацию о наших собеседниках. Имена и фамилии информан­тов мы не печатаем, заменяя их шифрами. Все имена собственные, упоми­нающиеся в интервью, изменены при публикации на вымышленные.

Записи в СИН расположены в алфавитном порядке шифров инфор­мантов. Каждая запись включает сведения о поле, годе и месте рождения человека, времени переезда в тех случаях, когда оно известно. В СИН приводятся также номера кассет (цифровых дисков) в архиве Европейс­кого университета в Санкт-Петербурге. В конце каждой записи, в скоб­ках приводятся номера всех отрывков из интервью с данным собеседником, включенные в сборник.

Условные обозначения, принятые в сборнике

И исследователь;

ФИ финский исследователь,

И 1, 2 первый, второй исследователь,

С собеседник,

С 1, 2, 3 первый, второй, третий собеседник;

N собеседник, чье участие в интервью ограничивалось

несколькими репликами.

<...> купюры,

[нрзб.] слово или фраза, которые не удалось расшифровать из-за некачественной записи или плохой дикции рассказчика,

[текст] комментарии исследователя;

[текст] слово или фраза, в точности расшифровки которых исследо­ватель не был уверен;

<текст> слово или фраза, добавленные исследователем для того, чтобы сделать высказывание собеседника более понятным;

ПФ аудиокассета (полевая фонограмма);

МД цифровой мини-диск;

д. деревня

обл. область.

пос. поселок;

р-н район.