Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка

Предлагаемые ниже четыре интервью были отобраны для полной публикации по разным причинам. Два из них — это беседы с краеведами пос. Мельниково и г. Лахденпохья Юрием Петровичем Свинаревым и Леопольдом Леонидовичем Нейкеным. Их рассказы об истории и жизни переселенцев в «новых районах» значительно отличаются от рассказов других наших информантов и по содержанию, и по стилю.

Юрий Петрович долгое время возглавлял администрацию пос. Мель­никове и хорошо известен в округе. При его участии здесь налаживались отношения с финнами, восстанавливались кирха и памятники, началось строительство православной церкви. Он многократно участвовал в кра­еведческих конференциях и сейчас, уже на пенсии, продолжает соби­рать архивные материалы об истории послевоенного освоения края. Леопольд Леонидович также активно занимался краеведением, был пре­подавателем русского языка и литературы и возглавлял среднюю школу № 1 г. Лахденпохья. Юрий Петрович в Мельникове и Леопольд Леони­дович в Лахденпохья являются как раз теми людьми, которых наши ин­форманты считают знатоками местной истории, чье мнение по вопросам освоения края имеет здесь безусловный авторитет.

Несмотря на сходство социального положения двух рассказчиков, интервью с ними оказались совершенно разными. Воспоминания Юрия Петровича, переехавшего вместе с семьей из Пензы в пос. Карисальми еще в 1939 г. и затем вернувшегося туда после эвакуации, оказываются очень близки рассказам других переселенцев. Первый приезде Карелию ассоциируется для него с чистыми лесами и красивыми финскими пост­ройками. Ему знакомы слухи о финнах, которые переходят границу и «вырезают семьи». Слышанные когда-то истории он пытается соотнести с теми материалами, которые находит в архивах и публикациях. Детские воспоминания перемежаются в ходе интервью с пересказами докумен­тальных свидетельств. В этом, пожалуй, заключается главное отличие его воспоминаний от историй других жителей Мельникова.

Леопольд Леонидович оказался в Карелии, будучи уже взрослым человеком. В 1952 г. после окончания педагогического института он по распределению приехал работать учителем в Хухтерву, а уже с 1964 г. был директором школы в Лахденпохья. Основное место в его воспоми­наниях занимают рассказы об административно-хозяйственном разви­тии района, и его взгляд на историю края — это прежде всего взгляд человека, от которого зависит и отношение местного населения к этой истории, и современное состояние хозяйства в городе и его окрестнос­тях.

Два других интервью взяты у непосредственных участников пересе­ления 1940-х годов. Обе рассказчицы переехали в «новые районы» из Вологодской области. Лидия Алексеевна Бокунова родилась в Черепо­вецком районе Вологодской области. Ее семья уехала оттуда «по затоп­лению» — в связи со строительством Рыбинского водохранилища. Ва­лентина Александровна Комиссарова также родилась в Вологодской об­ласти, но подчеркивает, что всю жизнь живет в Карелии. Впервые она попала сюда еще до войны, потому что отца перевели на новое место работы. Затем, после долгих переездов и военной эвакуации, она при­ехала в 1945 г. в Лахденпохья и осталась здесь навсегда.

Оба интервью можно назвать типичными для всех записанных нами воспоминаний о переезде. Здесь затрагиваются все вопросы, которые, как нам представляется, оказываются актуальны в связи с разговором о послевоенной жизни в Карелии и на Карельском перешейке. Однако, именно представительность обсуждаемых тем придает этим интервью исключительный характер: всем трем собеседницам свойственна живая манера повествования, склонность к иллюстрации любых утверждений примерами из собственной жизни, способность «живописать», создавая яркую картину своего прошлого. Только в ответ на некоторые вопросы мы слышали: «Не помню» или «Не знаю». В большинстве же случаев наши вопросы вызывали в памяти женщин многочисленные ассоциации с теми или иными событиями, становясь поводом для развернутых рас­сказов.

Интервью 1

ФИ Ну вот, Юрий Петрович, фамилия Свинарев. Вы какого года рож­дения?

С Я — тысяча девятьсот тридцать пятого. Пенза, город Пенза, где мои родители родили меня. Потом, так как отца... в тридцать седьмом году преследование КГБ было большое, ну... для того, чтобы изба­виться, после Зимней войны, семья переехала в Выборг, Карисальми[148]. Это под ropo... четырнадцать километров от Выборга. Ну, я очень мало помню. Там этот... ситуацию там. Я помню, что мы жили в прекрасном доме, и помню, что там была б[аня]... сауна и, вот, мосток в речк[у]... в озеро. И станция была на той стороне озера. Помню — еще мама нашла там очки, вот, в такой... в золоченой оправе. Я их до сих пор храню и хочу бы... хотел бы подарить, вот, тому, кто... прадеду... тому, кто в этом доме жил. Потому что, наверное, в этом... от этого дома.

И А Вы сказали: «Карисалми». Это Вы потом узнали или это так называлось тогда?

С Я помнил его всегда как Карисальми. Ведь после Финской войны не пере... переименований не было. Эта территория была присое­динена к Карело-Финской республике. Карельский переш... вернее, финская территория была отнесена к Карело-Финской республи­ке. Поэтому никакого переименования не было. Я всегда знал, что Карисальми. А уже потом, вот, когда мы переехали после этой вой­ны и, там, через несколько лет — это... станция Гвардейская сей­час называется почему-то. Ну, там, видимо, бои были в сорок чет­вертом году большие. Гвардейское. Но кроме хорошего... Я помню, что там, вот, бегал по... по берегу реки и восхищение было краси­выми домиками такими разноцветными — белые, зеленые, краснень­кие. И много лодок было. Больше я ничего не помню. И помню, как начи... началась война, как мама плакала и папа немножко пла­кал. И потом... он работал на железной дороге. И уже после вой­ны, после блокады его в армию не брали, так как на железной дороге, как... называлось... в армию не брали таких людей, нужных. Ну, он рассказывал, как они выходили из Выборга. С такой он... с расстройством, с... большой неудовлетворенностью говорил, что взорвали вокзал, театр в Выборге взорвали в сорок первом году и взорвали самую красивую кирху. В центре Выборга, около по­чты была. Я еще после войны помню остатки стен — огромные, из красного кирпича — была кирха. Вот. В общем-то он был не сторонник особый сталинизма и всего прочего. Моя семья была настроена против политики, вот, которая велась. Потому что... ви­димо, потому... поляки вообще-то были против царизма. Они были... делали революцию. Мой папа воевал в Гражданскую войну. Дядя расстрелян был. Он строил, как, второй Кронштадт. Это — Курголовский полуост[ров]. Там еще до сих пор доты и все прочее. Он был комендантом — его расстреляли. И Сталин преследовал всех ино... ну, иностранцев. Вот, и папа в то... Ну, папа был, конечно, против них очень мелкая сошка, но все равно его начали трепать. И вот, поэтому все время как-то были настроены мы у нас в се­мье. Поэтому, может быть, мне по наследству хоть... одно дело — Россия, а другое дело — вот, этот, вот, сталинизм. Я его до сих пор не переношу. Вот, так вот. <...>

ФИ А вот, когда вы жили там, вы говорили... Когда еще мир было... был, то не трудно ли было, вот... произносить все финских имен, там, в местности и...

С Названия? Вы знаете что... Несколько раз, вот, я тоже, вот — Ап­пель... пель... несколько раз повторишь, и потом ничего. Я многие фамилии финские не мог — Роухиайнен — я никак не мог. Я мучил[ся]. А потом... вот, сейчас легко произношу. Также и Карисальми стало... как бы родная... я помню... это слово родным стало. И мама, и папа, так, вот, его хорошо произносили. И это действительно ка­кой-то... светлое... кусочек нашей, вот, семейной жизни. Там, вот, был... брата, меня и моих родителей, вот, в Карисальми. Ну, а по­том — эвакуация, Ярославская область. Нас отправили в колхоз. Папа остался на железной дороге, в блокаду попал. А мы работа­ли. Мама работала в Ярославской области под... Брат старший тоже уже, мальчишкой, но все равно работал там на... в колхозе. Ну, уже совсем впечатление... как-то другое впечатление. Хоть я, как, там — четыре года — все-таки маленький был, как-то... что-то осталось в сердце. Но хорошего ничего не помню про, вот, это... Какие-то унылые деревни... нет, не то уже все это, не то. А потом папа жив остался, за нами приехал. Мы вернулись уже в Выборг.

ФИ Как... когда?

С В сорок шестом году. В сорок шестом году вернулись в Выборг. Немного жили в самом городе. А потом — поселок Южный — потом Ленино, потом опять, говорят, он называется «Южный». Но город сейчас расстроился, уже поселка нет. Там уже большие дома. Конечно... и, вот, до сих пор это что-то... как мы приехали в дру­гое... ну, не страну, но, наверное, на другую планету. Вот, такое чув­ство. Честное слово! Потому что такие чистые д[ома]... улицы. Хоть они... город разбит был... чистые улицы. Как-то... все... такое удоб­ство, все и... и... и, вот, до сих пор у меня чувство, как мы приехали в какой-то... не знаю... в другую цивилизацию, это точно. Хоть я был маленьким. Но потом город стал осваиваться по... по русско­му обычаю и все... Помню, меня... А я ходил в седьмую школу... я не знаю, как по-фински. Это тут, вот, пожарное депо было, городс­кое, в городе пожарное депо, и рядом — школа. Но это — финс­кая школа была. И там — по фасаду — ученые[149]. Я не помню их фамилии. На третьем, на втором этаже, ну, в таких, вот... ученые. И помню, что там были, в школе — парты для одного, вот, ученика, чтоб один сидел. Это для меня... удивляло очень. И в некоторых классах по... потолки были деревянные, поли... лакированные де­коративные доски, так вот, были — я не знаю, почему. Видимо, и у финнов была привилегированная школа. И широченные коридоры. Там... я, там, не знаю... не меньше, чем класс. С этой стороны — класс и с этой. Были» огромные коридоры широкие. И на третьем этаже был спортивный зал. И чего удивляло: там, правда, не ра... там было отделение для девочек душевое, отделение для мальчи­ков. Но души уже, конечно, не работали. Это... Ну, всякие снаря­ды были, чего-то все было уже... уже ломалось все. И помню: ту­алеты. Внизу были туалеты. И все блестело хромированным этим... всякими, там [Нрзб.]. Все было хромированное, все блестело. Ну, потом уже, когда я... Я семь классов закончил. Ну, у меня боле­ло... в больнице я долго, два года лежал, в больнице. Вот, и уже потом, когда заканчивал школу, там все было уже разрушено, раз­бито и... и, не знаю... все... вот. Ну, как мы мальчишки — мы мно­го очень бродили по... остолопы... бродили по окрестностям, соби­рали патроны, собирали снаряды, собирали, там, всякую, вот... Игра­ли в войну. И почему-то я до сих... но не до сих, конечно, уже до последнего]... ну, лет, может быть, двадцать-пятнадцать... я понял... Мы считали, что здесь были немцы. Мы не принимали, что даже финнов это близко... что мы воевали с немцами, и все это фаши­сты, значит... здесь, вот, на Карельском перешейке были немцы. Мы не знали, что такое существовало: финская армия. И видимо, и взрос­лые, по-моему, не знали. Потому что папа, несмотря на то что по­том воевал, он мне ничего не рассказывал, что здесь немцев прак­тически не было, вот, на Карельском перешейке.

ФИ А вот, вам в школе или, вот, так, вообще, местная админист­рация или руководство никак не объясняла, что это за место и почему все так выглядит?

С Видите, очень много было и тогда таких разговоров, что финны... как, ну, назывались — белофинны — захватили как бы у России, отняли эту территорию. Это было исконно русские земли. Это... с незапамятных времен это русские здесь... государственность была русская. А финны, белофинны вое... вот, когда-то там, значит, под­говорили буржуи и захватили эту территорию. Потом мы вернули, и все на том закончено. И очень много... вот, я рассказывал Мари­не[150]... Очень много нам говорили, что финны, которых... которые убежали, так называе... отсюда, через границу, переходят некоторые и вырезают семьи. Вот, колхозные семьи. В лесу, если финна встре­тишь, он сразу тебе перережет горло, и разговор... И почему-то я сам считал, вот... Ну, когда стал разбираться, когда стали докумен­ты... что и во время войны, вот, маленькие группы финнов... они без автоматов, без всего, с ножами только ходили — я не знаю, во рту держали или нет — и вырезали госпитали, раненых, санитаров. Ну, я понял, что это — нет. Вот, я понял, что... знал, что финны с ножами бегают и на деревьях кукушки сидят. Но, вот, сейчас про­читал, что кукушек таких не было и что финны ножи носили, но это — национальная принадлежность. Как у... этого кавказца, там, вот, эти кинжалы, так у финна — обязательно ножик. И даже до сих пор — маленький, большой, там. Очень красивый... Мне этот обычай нравится, но только не разрешают ножи носить. Вот, так. Но все равно, я говорю, в моей семье, вот, было такое отношение, что финны очень... Мы считали их... ну как... высокое благосостояние. Потом, когда я уже стал... закончил техникум сельскохозяйственный, работал в Выборгском районе, мне приходилось ез­дить по всей территории Выборгского района по совхозам по пле­менному делу животноводства — вел я. Вот... Я понял, что очень много финнов... Тоже было разделение на богатых и на бедных. Потому что, вот, я был в таких еще домиках, в которых, видимо, жили, вот, батраки или как их называют... очень-очень бедные. Были дома очень бедные. Но были и богатые. Вот, это, вот, как-то... ну удивило меня, с одной стороны. Потому что в семье и я считал, что все финны богатые. Ну, такого, видимо, не бывает. Потому что и среди них есть... <...>

И Юрий Петрович, немножко назад если возвратиться...

С Пожалуйста...

И А вот, Вы говорили, что финны бегают с ножами. А не было таких рассказов, что некоторые переходят тайно границу. А... ну, как крестьяне знают тропинки, и есть подземные ходы под границей. Вот, Вы не слышали этого?

С О, этого был... этого было [достаточно]... Я считаю это... и даже я откровенно говорю, что это распространяло КГБ, специально эти слухи распространяло КГБ. Потому что не могли придумать... Вот, в пионерском лагере — станция Пруды. Я не знаю, как по-фински. Это недалеко от Калинингра... от Каменогорска. Я был там. И нам пионервожатая, вот, начинает рассказывать, что финны, они, значит, пе... как-то границу перебегут, потом возьмут соломинку и в озе­ре лежат и через соломинку дышат. Ну, чтоб их собаки... А ночью выходят... значит, зарежут кого-то... там, семью, которая в лесу где-то, и убегают обратно. Вот, это, вот, рассказывали. Что они очень злые такие, я не знаю... Мы в общем-то в какой-то мере и вери­ли. Потому что мы как кого увидим, мы — мальчишки — бежим выяснить, чтоб его выяснить: не шпион ли это финский. Ну, в общем, вот, такое мнение. И очень удивляло еще, вот... как мы разговари­вали про колья, на которых сушат сено. Мы... от поселка километ­ров пять ходили за грибами. Там было большое поле. Трава была... ну ее не убирали. Трава было. И были огромные кучи, вот, этих кольев, но только полированные. Они были шлифованные, прямо, вот, как... шлифованные, и еловые сучки так. Я у кого не спраши­вал, зачем это у финнов, вот, эти штуки... И только, вот, уже недав­но я понял, что это очень хорошая для... Они — заостренные кон­цы с обоих сторон, и... или ломиком делают дырку, или самим вбивают и потом на них — сено. И прекрасно... Сено они убирали до зимы. И потом на санях приезжали к этим кольям, и сено уби­рали, и везли хорошо, чтобы не мучить... Весной напряженная ра­бота... это хорошо. И уже, когда я работал, станция Лужайка. Я... ну, последняя советская станция перед самой границей... Там мне пришлось работать. Там было... я запомнил, вот, еще о финнах, о работниках сельского хозяйства. Там было большое болото, вер­ховое болото. На болоте тоже наподобие... вот, такие же колья. Только на сучьях вырубали они для подстилки, вырубали такие куски хорошего торфа. Ну, не топить, а, вот, именно... много-много­-много. И они остались, вот, до... наверное, до пятьдесят восьмого года все еще, вот, такие. И когда колхоз попробовал стелить коро­вам, вот, эти... он же очень гидроскопичен, он... он антибактерио... коровы не заболевают, вымя. Это очень-очень хорошо. Ну, и по­том кому-то в голову пришло: давайте мы заготавливать. Я по­мню, наставили палок. Но ничего... Ничего не получилось. Это, вот, болото — Яшино. Колхоз был — деревня Яшино. По-фински можно посмотреть, как это местечко было. Тоже было. Уже оно выгляде­ло очень нехорошо. Вот, мне колхозники, с которыми разговари­вал... они все очень ругались тоже, что... Они приехали туда по вер­бовое... ну, их сюда. Каждому дали финский дом. Ну, на большом расстоянии друг от друга. И потом перед... наверное, в сорок девя­том, в сорок восьмом начали дома... Дали деньги, значит, ссуду — не насовсем государство дало деньги — заставило разобрать эти дома и свезти в один... в одну деревню, вот, и поставить рядом. Но финские дома... Видимо, финны очень экономично строили. То есть построили — его уже нельзя разобрать, потому что он, который даже из кусочков... так собрано, потом это все так сделано... Ну, по... по уму сделано, очень экономно все сделано. Ну, разбирали — уже дома получились очень... ну, не... неудобные и посреди, вот, ули­цы — шла — дома здесь. И только на тракторе можно было про­ехать. На улице грязь, вот, была такая. А у финнов, у каждого же был хороший подъезд. Я помню, там бригадир был, он в финском доме, ну, там на месте. И к его дому вела аллея, ну, из берез таких. У него кончились дрова — он аллею спилил и истопил. Вот, пред­ставляете, какая была, вот, разница между людьми, которые землю старались от... оставить красивой и своим детям, и своим близким, и... Чувство... у русских переселенцев — чувство вокзала. Пони­маете, что это не... не постоянная их земля. Вот, может быть, э... финнам, которые приезжают сюда, непонятно, почему, вот, такое бе­зобразие, грязь. А это не потому, что мы, вот, именно как-то, вот, такие люди. А это чувство — нет еще родины. Здесь, вот, не роди­на, потому что... Мне, вот... ну, когда я работал в сельском сове­те... пишут, вот, заявления: «Вот, моя родина, вот...» Понимаете, они чувствуют, что они... вот, родина их где-то в Ярославской, такая-то, такая-то... И ездят отдыхать они туда, на родину. А это — еще не своя, это все — чужое, это все, может... И вот, эти разговоры еще, что, вот, может быть, отдадут Карельский перешеек — не отдадут. Это тоже среди...

ФИ А как вы, разговор вели, вот, среди населения?

С Есть, есть такие разговоры — очень много идет. Вот, они сейчас, вот, даже меня ругают: «Вот, ты их, значит, привечаешь. Они тут, вот, посмотрят, а потом нас пинком выгонят». Я говорю: «Да ну, да вы что, ребята. Такого, ну, не может быть». Вот. Но среди населения разговор такой... среди старшего, молодежи. По-моему, это уже политика.

ФИ А вот, тогда, в прошлое десятилетие, когда финнов здесь не было, то такие... и тогда...

С Тоже. Даже в газете было. Вот, я помню, что как-то пл... «Напрасные надежды» — вот, такая статейка маленькая, что кто-то там обращается. Но этого никогда не будет. Я не знаю, чем это вызвано. Но разговоры все время. <...> Но постепенно кончится тем, что действительно будем мы работать рука об руку. Как я гово­рил, мы научим финнов пить хорошо водку, а финны нас работать научат. Ну, вот, и будет симбиоз хороший. Мы не... тысячу лет славяне жили в общем с угро-финскими племенами в контакте. И думаю, и в дальнейшем не будет никаких... никаких разладов у нас не будет.

И Юрий Петрович, вот, Вы сказали, что там, где станция Лужайка, там Яшино колхоз, да, был? Это уже было переименовано тогда?

С Да, Яшино уже наименование поселка. А колхоз был «Борец». «Борец» совх... колхоз был, маленький колхозик.

И А это в какое время было?

С Это было в пятьдесят седьмом. Я кончил техникум в пятьдесят седьмом. И в пятьдесят седьмом я там уже стал работать. И мест­ное население — вот, я жил пока на квартире — молодежь, он очень тоже, вот... Я как сейчас помню, он — мой ровесник, может быть, на год старше меня был. Очень возмущался, что варварски... варварс­кое отношение, вот, к финнам. Там было кладбище, там была кирха. Тоже чего-то все это стало делаться... Ну, так в разговоре. А в общем-то... Но люди чувствовали. Сами колхозники — они хоть... хоть... не обманешь. Он, может быть, политики... не совсем разби­рается в политике, но видит, что было, что зе... какая земля была, какие урожаи, какие травы были, какие были поля, вот, эти вот, как я рассказывал — поля узкие. Потому что была такая технология. На лошади было очень хорошо работать. И финны, имея участок, до­пустим, за десять километров... может быть, за пять километров зе­мельный участок — он его обрабатывал. Он никогда сено не вывозил летом. Он оставлял там. У него сарайчик был. Эти сараи по­том сжигали. Вот... оставлял там сено и в лесу... на своем лесу заготавливал дрова, которые вывозили все зимой. На санях легко было вывозить. А потом, когда уже, вот, я работал в Лужайке, — там много... я хоть работал недолго, но много наслышался, что значит... вы поднять на этих раб... узких загонах... посеяли зерновые. А зерно­вые надо... ну, не серпами ж убирать. А прислали МТС комбайн и в... на комба... Переехать через канаву комбайн не может. <...>

И Юрий Петрович, вот, Вы все время пользуетесь финскими наз­ваниями. А почему?

С Вот, почему. А потому, что это виноваты финны, виноваты. Вот, это общество Ряйсяля Саатио[151]. Они когда приехали... Ну, я просто заинтересовался историей, историей собственного края, собствен­ных... взаимоотношениях. Я понимал, что не может быть, что действительно здесь, вот, финны — варвары в восемнадцатом году, значит, буржуи пришли, красных всех уничтожили, сделали, вот, го­сударство. Так, так, вот, было, такое представление, что ли... да, кстати. И еще мне очень врезалось, что, вот, у нас в России везде такое, что Ленин дал свободу. Когда я начал разбираться немножко с до­кументами... что свободу Ленин не дал, а финны сами ее взяли. И меня это так, вот, возмутило, что обман, нас обманывают до сих пор. [У] некоторых в голове, что действительно финны... финнам дали свободу. Да никто им не дал. Они взяли и объявили седьмо­го декабря, в правительстве объявили, что мы независимое госу­дарство, и все. И потом Ленин тридцать первого декабря напис... это, дал... решение там ЦИК, дал решение. А в январе — я число сейчас не помню — в январе написал... подписали Ленин первый, подпись Ленина о присоединении Финляндской демократической республики к РСФСР... <...> Ну, вот, я говорю, это... заинтересо­вался взаимоотн... вообще историей земли, на которой мне бог судьбу дал жить. В общем-то все... практически всю сознательную жизнь. Только, вот, десять лет... меня направляли — работал в Кингисеп­пском районе. Но там тоже очень много местного населения, очень близкого к финнам. Ве... Эти... ижоры. Вот...

ФИ В какие годы Вы там были?

С Я там был... работал в Кингисеппе с шестьдесят четвертого по семьдесят четвертый год. А потом меня направили... Здесь органи­зовалась новая структура, эта, фирма «Первомайская». И меня глав­ным экономистом направили. Вот, шесть совхозов у нас было. Направили сюда. Ну, там... ну, обычно там немножко другие. Там действительно население испокон веков живет несмотря на то, что в Кингисеппском районе, там есть, которые делали... и в Граждан­ку, и помнят своих дедов. Вот... но там — другое дело. А здесь население не имеет прошлого, вот что страшно. Нет прошлого. Прошлое — это, вот, почему-то... ну, вот, опять об населении стал говорить с названий. Ну, ладно, потом вы, это самое... Что мы при­ехали, понимаете... Когда мне приходилось работать экономистом, ну, вот, собрания. Тогда было действительно более активно, там, это понятно. Собрание проводить... Люди приехали — мы осваивали эту землю. Вот, это как-то интересно. Осваивали эту землю: мы с лопатами! Но ведь фактически они приехали на благо... ну, в страну благоденствия, где было вспахано, где было... было все. И, вот, такое впечатление, что мы осваивали... ну, как будто в дикий край, приехали осваивать, вот, этот край. Ну, действительно, не было у людей... не было ни лошадей, не было ни... ни техники, на какой... под картошку копали лопатами. Ну вот, поэтому у людей сложилось такое... да и тем более их все время... Хоть говорят, что рань­ше лучше, но все время их из-под палки, из-под палки. Люди... ис­торией совершенно не интересовались. Или интересовались, но так враждебно было все это, вот. Мы относились, правда, видимо, как дикое племя относится к завоеванному. Как гунны относились к Риму. Вот... мы с... значит, это все наше, все это, вот, это... А с на званиями, я говорю, меня очень заинтересовало и, вот, сейчас... Правда, я периодами, когда найдет, вот... пытаюсь все названия — Ряйсяля, населенных пунктов, хуторов — кальку сделать на русский язык. И так мне понравилось. Ну, просто я не могу. Вот, действи... по-человечески как... Киски... ну Кошья го... Кошачья гора, там, Овечье поле, Пьяное поле почему-то — не знаю, называется с финского, очень... Потом ведь эта топономика даже, она говорит об истории края. Вот, здесь, вот, есть название Лохи... кал... Лохикаллио, каллио — это что, как по-фински?

И Камень или скала...

С A-а, да-да-да. Значит, видите, этот... Лососевая скала или Девичья скала, все. И все связано каким-то образом с историей. Но, а по чему название... чем... что говорит нам название «Второй участок»? Но это... это просто... или «Путь социализма». Ну, что это? Ни-ни, ни с историей не связано, ни с чем, ни с событиями ни с какими. Поэтому... И само Мельниково. Мне часто задают вопросы — я выступаю иногда в городской библиотеке, вот, об истории нашей кирхи... Все спрашивают: «Мельниково в честь...» — я не знаю, н честь... Стал рыться в документах м... я думал, может быть, погиб­ший. Была такая мода: кто-то погиб... Мельников погиб на территории. Нет. И докопался до того, в конце концов, что это какой-то воин погиб в Карпатах. Ну, странно — Карпаты и с... Север России. Но дело в том, видимо, что в комиссии Леноблисполкома заседал., заседала комиссия по переименованию. И видимо, кто-то... у кого-то близкий, действительно Мельников, по... погиб в Карпатах. Он сказал: «Давай Мельников». Ну, все — Мельников, Мельников — назвали Мельниково. Ну, я понимаю, этот, вот, Васильево — назван в честь Васильева. Кто-то погиб, ну, здесь на фронтах. Ну, а, вот, на званий много, глупых названий, до того, что тошно делается, правда...

ФИ А расскажите, пожалуйста, более подробно о процессе переименований. Как это все произошло и когда?

С Это было в сорок восьмом году. В тысяча девятьсот сорок восьмом году. Переименование было только населенных пунктов, которые были отнесены к Ленинградской области. Вот, как граница пошла тут — Хийтола, Куркиёки — это уже к Карелии относят. Там уже ничего не переименовано. Там оставлены все... все финские. А в сорок восьмом году, ну... это один из элементов борьбы с буржу­азией и прочей. Никто ни у кого не спрашивал. Взяли и переиме­новали, и все, и... И поэтому накладки произошли. Вот, вы смотре­ли в карте — Мельниково, вот, сам центр, и потом Мельниково — за двадцать... не за два... ну, километров за десять — тоже Мель­никово. Вот, такая путаница произошла. Это очень некрасиво, не... совсем. А есть населенные пункты... особенно сейчас, когда дачни­ки живут. Вообще названий нет, вот, там. Вот, там живут — Май­оров остров. Почему Майоров остров, когда-то там жил один Ма... фамилия Майоров была его. Вот, так, вот, — Майоров, Майоров, ну, Майоров. К майору, военному не отно... отношения нет. Или там, вот, какая-то горка, там, такого... то есть жил какой-то. Ну, может быть, и у финнов то же происходило, но, вот, у русских... то... Сей­час идет вопрос... особенно в Ленинграде есть общество «Карелия». Они поставили, что надо вместе с русским делать финское назва­ние. Но... это еще рано. <...>

И Вот, у вас кирха стоит, кирха — это же... Ну, можете расска­зать о кирхе немножко и о кладбище, которое тут есть?

С Вот, когда я пришел — в семьдесят четвертом году меня направи­ли — кладбище в Мельникове было еще целое. Ну, понимаете, дело в том, что вся территория, всё, вся, вот, эта местность в любом, она принадлежала не народу, не сель... не сельскому совету. Она при­надлежала совхозу. Вот, это — великая, великая ошибка, что сов­хоз или колхоз был хозяином не только территории и не только населения, но и все... всего, что на этой территории находится. По­этому ничего не придумали лучшего, как сделать из кирхи склад. Хотя здесь, вот, где у нас сейчас ма... э... мастерские, гараж, — был хороший финский клуб двухэтажный. Там были и скамейки, были... видимо, были там и представления какие-то, самодеятельность была. На втором этаже тоже зал был, кинозал. Но потом почему-то он сгорел и... не... Бог спас этим кирху. Вот... зерно, значит, там были, вот, крысы такие, все было разрушено. Все было растащено. Я долго выяснял эту... орган был, орган был в Германии сделан. Орган растащили тоже — часть на трубы, часть на... на... блёсны. Хоро­шие, говорят... кто-то мне рассказал. Ну... трубы медные-то. Из них сделать и, вот, бросать там. Свинец, наверное, переплавили. Но я не знаю, при мне этого уже ничего не было. Сделали там Дом Куль­туры. Когда я пришел, стал в сельском совете... ну, провалился — там деревянный пол был финский — пол провалился. И вот, тогда мы вместе с... был очень разумный директор совхоза... мы сдела­ли хоро... застелили сначала... не застелили, насыпали... убрали дерево все, насыпали песка. И там были чугунные такие решетки, из которых шел горячий воздух снизу. А... значит, хотели вытащить и утащить куда-то. Я говорю: «Нет, нет. Заливайте». Их залили бетоном. Ничего не вытащили. Они красивые, чтобы их куда то, их... пусть они... Они там под полом. И сейчас пол, мозаичный пол, ну, специально, там, крошкой, отполирован... и хороший ремонт. Финны очень, которые приезжают, там службу проводят, очень... в хорошем состоянии хоть внутри там. Это так нормально. Танцы там происходят когда. <...> [ПФ-18]

И А не кажется ли Вам, что это была борьба с религией или что?..

С Нет. Нет. Ни в коем случае. Нет-нет. Видите, я вам скажу, что... борьбы с религией не было никакой. Не было. Она уже была побеждена, религия была побеждена до нас. Единственно, была борьба — вот, если коммунист... окрестить ребенка в це[ркви|... да у нас и крестить-то негде было. Во всем районе не было ни одной церкви никакой. Может быть, были, знаете, эти, вот, подпольные какие-то там... Но это... кто читает, допустим, Евангелие. Но это какая бы... Не было ре... борьбы с религией не было. Борьба с религией — вот, когда я бы... работал в Кингисеппе, я там же был членом горкома партии, вот... Там начали вдруг восстанавливать православный храм. Ну, он историческое значение имеет Ну и вот, там крики: «Давайте его с... бульдозером спихнем». Все такое. Вот, я как сейчас помню. Ну, чего-то мне, вот, это было так. вот... ну, вот, не спихнули. Восстановлен. При Кингисеппе восстановлен храм.

И А вот, Вы говорите, что была побеждена религия. Неужели тут не было совсем религиозных людей? И икон не было в доме?

С Может быть, были. Но роли они никакой... но, может быть... нет. нет, не было, религии как таковой не было. Может быть, икона была, но это как... как у меня, вот, допустим... или крестик. Были, может быть, у кого-то... крестик носили. Но борьбы не было, потому что не было религии. Чего бороться? Не было такого.

И А Вы про кладбище стали говорить...

С А, и кладбище, когда я работал... я не знаю, почему, вдруг его в одночасье... а, здесь был парторг Р-ов. Я ему другой раз напоминаю это. Был парторг Р-ов, и, вот, он боролся. Я не знаю, против чего он боролся. Против покойников, видимо. Вот, при его... при нем... Мне еще, когда я пришел, директор С-ов, вот, он говорит: «Давай сделаем Парк Победы». Я говорю: «Ты чего, очумел что ли? Парк Победы». Я говорю: «Давай, если уж снесли, там» ... и я тоже... эти., плиты, которые там оставались, ну, развороченные канавы, там. просил — работали у меня рабочие. И засыпали их, чтобы не растаскивали, глумления такого не было. Я говорю: «Пусть это останется просто такой зоной». Может быть, будут потом... может быть, люди поумнеют. <...>

И А Вы сказали, чтоб не растаскивали эти камни. А что, растас­кивали люди камни с надписями?

С Растаскивали. Конечно, растаскивали. Ко мне приходили: «Юрий Петрович, можно возьму, вот, столбик». Я говорю: «Да ничего, нельзя с кладбища ничего брать. Потом бог тебя накажет». Это... это правда у меня есть в голове. Может быть, это не так. Я — материалист в то же время, хотя немножко помогаю церкви. Нельзя ничего брать от покойника. Это такая примета есть. Может быть, в Финляндии, я не знаю... У православных есть примета — от покойника ничего не... <...>

И А тут не хоронили, на этом кладбище? Вот, вы... при советс­кой власти?

С Вот, здесь? Да, хоронили. Здесь много. Здесь несколько поколений лежит. И коммунисты здесь, и все. Ну просто могилы уничтоже­ны. Не... несколько могил, когда кладбище там стали делать, несколько останков перенесено. Ну, кто имел близких своих и близкие о...

И А куда перенесено?

С А вот, вы вчера ездили в этот, в Студёное. И там кладбище видно. Ну, отсюда километра два, наверное.

И Это новое кладбище?

С Новое. До сих пор еще не утверждено оно, не...

И А сколько тут всего кладбищ? <...>

С Одно. <...>

И Это — старое. Потом еще...

С Выборгское... на Выборгской, называется, «на Выборгской». Вот, это кладбище. Но здесь, действительно, уже и места не было хоронить. Поэтому было... Но надо было его оста[вить]... но надо было, да. Бы — кабы... вот. А история о церкви нашей очень интересная. Здесь было много кирх. До прихода протестантов шведы, которые переселяли... видимо, здесь была и православная какая-то... может быть, молельный дом, часовня, что-то было. А они пришли... Пер­вая церковь, может быть, даже переделана была из православной, может быть. Они сами не знают. У них были... смутные только воспоминания устные есть. Вот, она развалилась. Потом построи­ли в тысяча семь... шестьсот или семьсот? Ну, когда пришли... Смутное время когда было?

И Тысяча шестьсот.

ФИ Тысяча шестьсот.

С Тысяча шестьсот, да. А то на пальцах считаю. Тысяча шестьсот пятьдесят девятом, по-моему, построена первая кирха. Но она от ста­рости, значит, за... уже пришла в негодность. Построили, вот, па­мятник[152] — вы видели. У Л-ых где... построили деревянную кир­ху. Она просуществовала сто лет, ей сделали капитальный ремонт большой. Сделали крышу металлическую, там оббили все... и... ну, не знаю, почему... она сгорела от удара молнии. Вот, они поставили памятник этот... ой, молодцы, и стали строить по проекту Стенбека, вот, эту церковь. У него все одинаковые. Камень для этой церкви добывали в Раутакорпи. Это — километров двенадцать отсюда. Там до сих пор стена такая гранитная сохранились. Они, види­мо, летом рубили, а зимой на лошадях привозили. Обрабатывали здесь камень и, вот, эту, вот, церковь сделали. И последний — вот, про священника, самый старый — он жив еще. Самый старый свя­щенник Финляндии — он жив еще. Он здесь отслужил, последний имел... Эвакуация ведь была тут... несколько времени длилась, эва­куация населения. Не сразу они ушли. Он имел еще какой-то до­кумент, что он имел право и туда и сюда ходить, комендант его до­пускал туда-сюда. Это, священник отслужил последнюю... не помню фамилию... вот, последнюю. Вот, я у него был. Когда я прихожу, он обычно... ну, слезы навертываются немножко. Мы с ним очень дружим. Я ему варенье... как-то с женой мы послали. Уж он как-то... для него это было, вот, с родной земли. Но он здесь всю жизнь провел, у него много детей родилось здесь. Вот, Поповка, вот, его име... не имени его, а, вот, что он поп — Поповка, вот, называют.

И Откуда люди знают, что там священник жил?

С А вот, этого я... наверное, остались какие-то, какие-то воспомина­ния остались наверняка у него. Может быть, книги, может быть, что-нибудь такое. Но, вот, знали, что именно там жил поп. Вот, больни­ца у нас — тоже называют, что жил поп. Но тут... видите, я вам рассказывал, что там, вот, это как приходское... собственность была прихода. Но там священник не жил, а... а жил, вот, он там именно.

И Кстати о священниках. А вот, был какой-то, который бежал... отсюда уехал, он сжег...

С A-а, это — Пюхяярви. Это нет. Это — Пюхяярви. Там деревянная кирха была. Они, вот, недавно поставили гранитный полированный камень, и там силуэт этой часовни. Вот, говорит, эта, Л-на, хоть... В общем, очень хорошая... тесные, вернее, отношения с общинами Фин­ляндии — Пюхяярви и, вот, Ряйсяля. Остальные как-то... Но, види­мо, там был умный директор в Пюхяярви. А здесь, я не могу сказать, что я очень умный был. Вот... вот. Но как-то так получилось. Этим инициатором, кстати, нашей дружбы был хороший горком комсомола. Горком Приозерского комсомола. Ну, они... ну, люди молодые. Все-таки надоело, видимо, в такой, вот, вращаться. Связь у них появилась в Финляндии. Немножко они стали принимать как тури­стов. Ну, и потом мне из горкома, вот, сказали: «Ты можешь, вот, так, вот, принять...» А видимо, Ряйсяля саатио очень душе... тоже такие, переживали за свою родину. — «Можешь принять группу?» А я говорю: «А почему не могу? Конечно, могу». Ну, правда, я, когда пер­вых финнов, это... официально финнов встречал, у меня тряслись ноги, руки, голова и очень, я очень... Это для меня было такое пережива­ние, что я не знаю... Ну, вот, они всех... мы поселили их по домам. Ну, моей... в нашей с женой квартире, вот, был бывший... буду... бывший председатель этого Общества — Юхани Каатанен. Вот, у нас дружба до сих пор. Мы очень хорошо их приняли. Была пере... начало перестройки. Вот, интересный эпизод. Начало перестройки, но люди еще не были, вот, такими, как... как сейчас. И... а у меня очень знакомых в Ленинграде было... ну, я такой коммуникабельный. Мы им подарили и расписную... эти самые, какие-то чайники электри­ческие, чего только... это такая... сейчас это немыслимо — дарить такие ценные вещи. И картины написали, и камни, там, и я не знаю, чего... и потом обед там — жареные... позвонил — там ферма — жареного поросенка. Там рыба, там... я не знаю... А они нам... они-то знают, что у нас голод начался, карточки и все прочее. Привезли нам мыло, но такое, как соль, там, вот, кофе, там, ну, это... а мы... Ска­жут: «Ну... вот, русские интересные». Скажут: «Голод у них, а они нас так принимают». Вот. И танцы, и все. Ну, короче, подружились очень хорошо. Конечно, им было грустно смотреть на этот развал. Ну, и мне тоже. Потом они привезли своих детей. Детей мы тоже по кварти... по домам разместили. Потом наши дети туда ездили. Но тогда легко было. Попросил, вот, тот же горком — у них уже был автобус большой, Икарус. Они на своем... денег то есть не бра­ли совсем. Просто так, вот, гуманитарно — наших детей отвезли туда. Вот. А паспорта тогда стоили копейки. И на... ну... заграничные паспорта. Вот. И так, вот, у нас повелось. Но сначала, первые ког­да... приехало очень много. Для финнов было внове это. Они при­ехали, и население было очень много такие, ну... воспринимало... То ли зависть тут роль играла... ну, много факторов играло. «А, вот, заполонили всю территорию финны. Вот, потом они приедут тут и нас вышвырнут», и, вот, и все прочее. Но... ну, а сейчас многие пере­знакомились, многие переписываются, ко многим они приезжают даже... Я когда работал в сельском совете, они многие дома... хозя­ева приезжают. Я не знаю... но это нормально, ничего не... А первые, я говорю... ко мне прибегут эти, как шестерки, ну... докладывают: «Вон, там финны ходят». Ну... мне нельзя было не откликнуться на... на этот самый... на зов народа. Вот, бы... иду. Но они посмотрели на меня. Я к шоферу подхожу: «Ты финнов привез? Я знаю, что фин­нов». Он говорит: «Да нет, говорит, из Петрозаводска. Поэтому раз­говаривают они...» Я говорю: «Ну ладно тогда». Я и своим говорю:

«Это из Петрозаводска, не волнуйся». Хотя я знаю, что... что это фин­ны. И Юхани часто смеется, Каатанен. Он очень много... ведь по-русски он совершенно... вот, только жена помогает через английский как-то разговаривать. И несколько раз приезжал. Приедет в Ленинград, возьмет билет на электричку, не зная совершенно русского языка. Доезжает до Мюллюпельто. Там как-то договаривается. Его довозят до Кротово. И вот, он там то... неск... ну, несколько раз только побудет, так, часик всплакнет, слезу уронит и опять едет обра... А потом, говорит, ночевал. И его все-таки прихвати... прихватили. Вот. И в милицию, в Приозерск. Ну, этот, кто его схватил, говорит: «Бан­дит, бандит. Он — это, точно, — говорит, — бандит. Диверсант. Хо­чет подложить чего-то». Вот. Но начальник милиции посмеялся и говорит: «Ну, какой бандит». И отпустил, все. Говорит: «Вон, в элек­тричку, и его в Ленинград отправьте». До сих пор ему смешно, и он благодарен, что, вот, так, вот, в милиции к нему отнеслись. Ну, пони­мали, что это просто так.

ФИ А это тоже было, вот, уже ближе к концу восьмидесятых?..

С Это было уже, наверное, восемьдесят шестой, восемьдесят седьмой. Если бы было это раньше, его бы посадили. Это даже без... однозначно, его бы посадили. Или, во всяком случае, отпустили, но че­рез правительство бы... нет. Ну, тогда... вы что! Тогда виз не дава­ли, это... нет. Если визу дадут, то должен, вот, только не свернуть ни на метр. Могли бы посадить раньше бы. Ну, а тут уже началась такая, более или менее... уже и русские понимали, и... но относи­лись очень... не настороженно, а как сказать... Русские... ну, нас учили как-то — бдительные, во, очень бдительные. Это, вот, русское сло­во хорошее. Быть бдительным, врага... и вообще не допустить ни­кого. Я когда работал в Лужайке, зоотехником еще работал по животново... там периодически учения проводились. Но и посы­лали этих пограничников. Его оденут или с местным... переоденут в гражданскую одежду, дадут поддельный паспорт, и, мол, «ты, вот, иди, вот, в эту деревню и в эту и спрашивай у населения, там, как пройти, где железная дорога». Но... типа, игра. Ну, и, вот, где-то... это не слышали? Не-е-т, это учение такое. И вот, он идет.

И Проверка населения на лояльность...

С На бдительность... не-ет...

И А, на бдительность...

С На бдительность, а не на лояльность. И мне, помню... мы смеялись долго. Этот переодетый спрашивал, долго разговаривал с председателем сельского совета и ему паспорт показал: «Вон, я оттуда, вот еду. Вот, смотри». Специально паспорт, ну... поддельный паспорт. Тот ему все рассказал, дорогу объяснил. И его потом все ругали: «Ну, как же ты, председатель сельсовета, врага пропустил. Нет бди­тельности у тебя».

ФИ А поддельные паспорта вроде бы финские что ли?

С Нет, русский паспорт. Ну, там подотрут специально, вот. Фотокар­точку другую приклеят. Ну, вот, такое. Нет, не финский, нет. Вот, как будто это диверсант из Финляндии бежит куда-то и... Вагоны так проверяли, там это... тыкали всякими острыми. И я там рабо­тал. Ведь, у нас, ну, скот был, так, далеко. Часто приходилось вер­хом на лошади ездить. И несколько раз меня забирали, несмотря на то что... наряды, там, едут. Но то, что у меня документы есть. Я говорю: «Да я здесь работаю». — «Пойдем к начальнику». Все равно ведет, там, потом меня.

И А у меня такой вопрос — а диверсант был обязательно финс­кий или просто западный диверсант? Потому что вроде мы с Финляндией дружили в то время.

С Вы видите, в основном говорили, что это — из Финляндии. Ну, Финляндия была подручная Соединенным Штатам, Германии, там, и всем пр... тут ведь буржуазия. Ну, и все. Поэтому хоть дружба дружбой, но, там, они готовят для нас, вот, большой кулак. Вот... Поэтому всю жизнь, вот... когда я был маленький, я говорю, вот... и пограничные отряды были большие, и проверяли в самом Выбор­ге — Выборг же был закрытый. Я не знаю, эта излишняя бдитель­ность ну... тут я бессилен что-либо объяснить. Или чисто, вот, та­кой человеческой... мно... многие поддерживают, что так надо было.

И А вот, в школе вы не играли в эту игру «Зар»... «Зарница»...

С Ой, что вы, в это время не было «Зарницы».

И Не было никаких таких игр? Детских — следопыт юный, сле­допыты по следам боевой славы...

С Нет. Не было...

И Вот, этого не было, да?

С Не было, ничего не было. Никаких военизированных... а... Я же кон­чил только семь классов. А девятый... восьмой-девятый — уже вин­товку выдавали, уже надо было учиться, там, наводить и все про­чее. Там уже было военное дело. У нас не было военного дела. Потом, когда в техникуме, там давали нам. А так — нет, я этого не вкусил.

ФИ А вот, как Вам вначале казалось, когда люди сюда приехали, они приехали с твердым намерением здесь остаться и жить или про­сто на некоторое время, [нрзб.] а потом обратно туда?..

С Ну, видите... Вот что надо сказать. Сюда приехали по... вербовке, но самые неблагополучные. Потому что, если там устроено, допу­стим, во Владимирской, Ярославской области: есть дом, ну, сложи­лось хорошее хозяйство, муж или, там, братья вернулись с фронта живые, все складывается нормально. Такие не уезжали. Уезжали обычно... ну, у которых погиб, допустим, и муж, и, там, и все про­чее... и... и... или, там... ну, какой-то, там... Или дом сгорел, или что-то произошло. Те приезжали. Поэтому надеялись, что действите...

И при этом, вот, если взять постановление Леноблисполкома, вот, этих заселяемых на... там, очень было много обещаний: дать корову, дать валенки, дать, там, столько-то мыла, ткани сколько-то. Очень много-много такого, что... дров обеспечить, отремонтировать дома. Это постановление было. Я сам его читал — о переселении. Но в результате, вот, как рассказывала вчера эта[153]... что, там, только фу файка, вот, была и, вот, нары, и все практически. Поэтому... прима нили тем, что... вот, вы приезжаете... А потом, ведь в колхозе нс было паспортов, уехать было невозможно. Но люди, вот, сколько я знаю — я здесь практически, я говорю, всю жизнь проработал, — все семьи старались любыми путями, чтобы дети не остались в этой местности. Чтобы уехали в Ленинград, в город. Чтобы любыми путями, чтоб только... не остаться в колхозе.

И А тут тоже не было паспортов, да, у колхозников?

С Ну, в колхозе нигде не было паспортов.

И Потом же стал совхоз.

С Ну, потом совхоз уже... уже бесполезно стало... Но мы подошли к такой границе, когда, ну, весь мир на нас смотрел... нельзя было иметь... крепостное право, когда весь мир уже шагнул в... когда отменили? Сейчас я скажу. Отменили паспорта... выдали, вернее, паспорта где то в начале, наверное, в конце пятидесятых — в начале шестидеся­тых. Видите, тут нельзя было уже держать людей так... ну, как стадо, что ли. Вот, выдали паспорта, и смотрите, что произошло. Что Мель­никово из себя представляет? У нас нет коренных крестьян. Очень-очень мало, которые, которые отец был крестьянином и он остался крест... но это рабочие стали. Рабочие, которые работают не на сво­ей земле, работают за зарплату. И поэтому... очень трудно в общем-то, вот, такое, как создать такую... я не знаю, как назвать... Россию, которая была до революции в общем-то. Попробовали, но видите, вот, тут ничего не получилось. Поэтому... и нет... нет обычаев, которые вы, вот, все хотите, там... как хоронят, как... Пекка[154] спрашивал, как хоронят умерших. Вы знаете, что я вам скажу. Вот, мне пришлось хоронить некоторых, ну, таких, которые более та... и все обычаи... вот, я... Я прочитаю все, вот, там, вот, в книге, как надо хоронить. И вот, приходилось мне даже говорить окружающим: вот, так, и так, и так. Но, когда cсвященник... но священника здесь на похоронах прак­тически не бывает. Поэтому нет никаких... даже не знает, как по­ставить крест, куда ногами — на север или на юг положить...

И А как надо?

С ... Усопшего. Ну как, чтобы он это... встречал солнце, вот. И крест надо ставить. Потом он... Ну, не знают. Потеряно, к сожалению, по­теряно. Не знают, как поставить правильно наш восьмиконечный крест. Надо, чтоб левая сторона была — вот, которая нижняя, ниж­няя эта перекладинка такая, — чтобы левый посмотрел в небо, а правый смотрел в землю.

И А в ноги или в голову ставят?

С Ставят в ноги. Чтобы, ну, как бы он как... во... когда Бог его призо­вет, он встал и первый увидел крест. Но это... видите, все потеряно...

И Это Вы в книжке прочитали или... или Вам кто-то сказал?

С Нет, это я прочитал большинство в книжках и общался с людьми. Когда мы ставили крест, православный крест в [Унонкоски] на ста­ром кладбище, я специально поехал, созвонился с настоятелем в При­озерске всех... церковь Всех Святых. Встретился с отцом Фотием, вот, он мне го... А он мне сказал. Говорит: «Ты возьми рулетку и замерь. Вот, там правильный крест стоит. Вот, замерь. Ну, и пропор­ционально, там, вот, все». Я замерил рулеткой крест и сделали это.

И То есть Вы со священником об этом специально разговаривали, как это надо делать?

С Да, да. Потому что сейчас... Но, кстати, можно крест и поставить и двух... с двумя перекладинами. Это не является грубым наруше­нием. Но вообще-то, традиционно крест православный — восьми­конечный. Маленькая, вот, эта большая и, вот, это... как сказать... вот, наклонная часть. Символика эта, вот, что Христос опирался, вот, на нижнюю ногами. Это — ну, как распятие было. И наверху над­пись, там, было, что, вот, такой-то такой-то, когда его распяли. Ну, и одна часть смотрит в небо — левая — на... что душа... и не за­будь о грехах своих на земле.

ФИ А вот, Ваши родители были верующими?

С Ну, как вам сказать. В общем мама моя была, конечно. В душе была верующая, но она не ходила в церковь, ничего, как-то, вот, так. Но она, конечно, верующая была. Царство ей небесное. Папа... Мама моя рассказывала, что в тридцатые годы был опрос, вот, такой, вот, — большевики проводили. Прямо придут к тебе: «Ты верую­щий или нет?» Вот, чтоб в анкете: «да» или «нет». А мой папа сказал: «Я не знаю». Ему... ему поставили, что, вот, сомневающий­ся. То есть ни так, ни так. Потому что, если он скажет, что он... скажет, что верующий, его, значит, будут трепать. Скажет — не верующий — перед Богом боялся все-таки согрешить. Он сказал: «Я, вот, так, вот, не знаю». А мама, конечно, в душе была верующая. Потому что... старалась соблюдать какие-то, вот, такие основы.

ФИ А родители Вас вере не обучали?

С Нет. Я родился в тридцать пятом, и так, вот, стало... преследования. Меня даже не крестили. Я крестился уже... был здесь, взрослым, уже мне пятьдесят девять лет — я попросил, меня окрестили, вот, здесь, в Ряйсяля. Священник и благочинный оттуда приехали, и все.

И Прямо в Ряйсяля тут или?..

С Прямо в Ряйсяля, в кирхе.

И В кирхе?

С В кирхе.

И Как так?

С Ну, там же у нас была молельная комнатка для справления правосла... — это нет греха. Про... ну, где... правое... для православных. Там, он приезжает, собираются православные. Но я говорю: «Не надо меня при всех. Но окрестите меня, чтобы по... по православному об­ряду, но без всех». Остались два священника, меня, там, помазали этой водой холод... из... горели свечи, все. Повесили этот самый крестик.

И То есть Вы хотите сказать, что кирха, которая в Ряйсяля на­ходится, там есть какое-то место, где собираются?..

С На втором этаже есть, до тех пор, пока делаем мы церковь эту[155]. Ну, комнатка для справления этих, вот... она освящена. Ну... конеч­но, немножко есть какое-то нарушение от традиций, но современ­ные... я думаю, это небольшой отход от ортодоксальных, вот, что-то, вот... Я сам, кстати, не приветствую ортодок... называется, орто­доксия, наша церковь. Но я не приветствую ортодоксальность. И многие священники сейчас тоже не на пути ортодоксальности. Надо немножко упрощать, потому что мир меняется и... Мень, вот, Александр Мень — вы слышали, да? Он переводит... перевел, вер­нее, Царство ему тоже небесное, он перевел на современный язык молитвы. Ну, Евангелие, оно считается для современных... язык... православных этих канонов... он <язык> трудный и непонятен. Ну, а постепенно, наверное, я... <...>

ФИ А вот, Вы нам уже рассказали, что здесь находятся какие-то старые, вот, каменные такие строения, остатки...

С А-а...

ФИ Расскажите о них.

С Значит, здесь много... Видимо, они спо... тут я не могу предпо... это мое предположение, что когда были здесь карелы — еще до при­хода финнов, — у них было много языческих мест, ну, священных, так сказать — в кавычках. Вот, где они поклонения... и почему-то. когда карелы ушли, финны — пришедшие финны — соблюдали, вот, эти священные камни, источники и все прочее. Я не знаю, как произошел такой контакт. Вот, у них религия-то разная была, и такая... так они сопротивлялись в общем-то друг другу, но финны почитали, вот, эти священные камни. Вот, они до сих пор приезжают. Один камень, наверное, самый значительный камень, священный, в Хвойное... карты нет.

И Ну, знаем...

ФИ Ну, так, приблизительно знаем.

С Недалеко, вот, Хвойное. Они до сих пор... даже целая группа при­езжает. Видимо, старые жители Хвойного. Там, расчищают, по мере сил, там. Видимо, вспоминают, ну, молятся, я не знаю. Вообще-то, мне говорят, что религия в... Финляндии не особо. Она роль свою как-то уже теряет. Но там, видимо, вспоминают каким-то образом. Но это там, в Хвойном. Источник, вот, где девочки были... правда, я не знаю... жена туда... жену возили финны. Источник воды. Пру... этот, родничок. Испокон веков финны лечили этой водой животных... глаза животным. И люди тоже там пили и промывали... когда, видимо, сельхозработы, ну, попадает этот... пыль и ость, как она, там, назы­вается. Вот, этой водой промывали глаза. Или детям промывали глаза. Этим источником. Это — в Студёном. Ездили со всей ок­руги туда за водой в случае нужды.

И Скажите...

ФИ А Вы откуда знаете это? Это финны рассказали?..

С Это финны рассказали. Я... это... Они рассказали <...> жене, а потом уже, я, вот, вам повторяю, что они были... вода была очень ценная. Чуть не в Выборг даже кто-то возил. Вот. Ну, а сейчас его, к сожалению, запустили. Там скот, натоптал он.

И Туда русские не ходят, да?

С Нет, ру... вот, почему-то, понимаете, между карелами и финнами произошла преемственность, а между русскими и финнами — шиш. Ничего. Все, все потеряли. Сейчас только финны нам показывают, где действительно есть что-то для... такое для...

И То есть, русские, даже те, которые узнали, что там есть, вот, — финны рассказали, — они туда все равно не ходят?

С Ну, рассказали. Они ж не собирали всю округу. Но все равно, там, понимаете, настолько, вот, эта... как, утилитарность, что, вот, это, вот... Скот пьет, и пусть он пьет, ничего не надо переделывать. Вот, так вот. Потом, вот, в Тиури[156] тоже есть священный камень. Там боль­шой камень, вот, как шкаф. Туда не забраться. Ну, мне уже. Молодые-то могут как-то, там, по сучьям забраться. Камень такой боль­шой. Тоже предположение, что он был, этот... ну, святой... не свя­той... вот, этот, языческий камень. И там наверху, говорит, выбиты такие ступ... ну, как встать ногам. Эти, вот, для ступней выбиты такие ямки. Вот, туда при языческих временах на этот камень забирался вождь или, ну, глава рода. Вот, вставал, вот, на эти... в эти следы и приносил, ну, свое вот...

И Там прямо следы есть?

С Я не мог забраться. А кто-то забирался из археологов. Ну, может быть, есть, может быть, я не знаю... Может, естественные, там, углуб­ления. Вот. И произносил свое постановление. И там, значит, это что «то-то», «то-то» — не знаю, вот, для рода, говорит. Вот. А потом, когда пришло христианство, тринадцатый век... Они, видимо, знали, что тут камень этот языческий, что ему поклон... Да, там, говорит, тоже коней приносили в жертву. Иногда, но не часто. И зерно, молоко туда, мясо могли положить, мя... крови забитых животных. Вот, ког­да пришло христианство, на этом камне выбили такой, вот, крестик и в овале его, вот, так вот. И якобы для... ну, это не якобы, а точно, что оттуда нечистая сила, вот, эта, которая служила язычникам, ушла. И вот, этот камень до сих пор стоит и... и видно, этот крестик виден, и в округе[157]. И кроме того, — я, вот, не принес книгу — только я, вот, недавно разглядывая увеличенный, вот, снимок всего поселения, которое... а... опять не произнесу — Альпергейм... Альпер...

ФИ Аппельгрен[158].

С Аппельгрен, съемка. Ученик этого нашего ученого-археолога съем­ку сделал. И там виден на северной части... явно виден крест, ко­торый выложен из камней. Был виден. Это съемка была в тысяча восемьсот восемьдесят девятом, по-моему, году.

И А это Вы в книжке читали, да? Или это Вам. рассказали?

С Это я видел своими глазами.

И А вот, про вождя, вот...

С Нет, про вождя мне рассказали эти... ученые. Я не знаю, нет, это я... не вычитал я в книжке. Нет, к сожалению, вся литература — на финском языке, ее много. Вот, газета издается. Я, правда, пере­даю в этот, в музей. Но к сожалению, переводов практически фин­ских... переводов с финского нет. Появляются, вот, книжки, кото­рые, вы говорите, красненькие, вот, этого....

ФИ Балашова...

С Балашова, да вот. Общества «Карелия»[159]. Но они настолько коро­тенькие, настолько уже как-то... мне первая. Я прямо ее схватил, задрожал, а потом уже немножко... очень краткая, очень так на­броском. Ну, если кто найдется, такой человек, который станет пе­реводить, вот, финские... не все подряд, а, вот, это... Это будет спро­сом пользоваться огромным. Ну, спросом ограниченным, потому что не будут в России... а здесь, вот, спрос будет, а так... ну, это...

И Здесь многие хотят об этом узнать?

Это, рвут эти книжки красные, рвут прямо... вы что! Несмотря на це... ну, цена, конечно... Сейчас, вы знаете, что интеллигенция, к сожалению, самая такая нищая. Я и сам подумаю прежде, чем затратить, допус­тим, пятьдесят рублей. Десять раз подумаешь. Но рвут их. Я, вот, свою так прямо никому не даю уже. И вот, он... спасибо, дали тоже мно­го... Вот, вы подарили «Встречай нас, Суоми-красавица»[160]. Много го­ворят. . Вот, был на конференции с карел... ученые из Карелии, архе­ологи, историки Они тоже очень интересуются. И они... Кстати, я уди­вился, что, вот, та зона — Лахденпохья... а там гораздо меньше кон­тактов с Финляндией и, вот, такого научного контакта, чем... чем у нас. Вот, это я не... я думал, что у них вообще все.. Они удивляются. Я говорю: «Вот, у нас есть карты, вот, книги, вот... вот, то-то, вот, то-то есть». Они прямо завидуют, говорят. «Ой, пришли нам, пришли нам, вот, то-то, то-то». И я удивился, что там совсем... видимо, там контакт по производству, по лесу, но там жулик с жуликами. Жулик из Финлян­дии приезжает договаривается по вывозке леса, я это не знаю. Но это слышал, такое есть. В Финляндии тоже жуликов хватает, как и у нас. Вот... а по науке чего-то там похуже...

И А вот, еще, если вернуться к камням здесь. Местное населе­ние обращало внимание на них?

Понимаете., обращает только, вот, сейчас, благодаря тому, что, вот, я... Просят меня — с удовольствием выслушивают — вот, расска­зать что-нибудь. Историю совершенно не знают. То есть, вот, я вам говорю... как-то плохо выражаюсь. Приехали на пустое место. Я, вот.. как вам сказать... как... ну, пустое, вот, совершенно. Мы привезли другую идеолог... как правильно сказал — лучшее выра­жение — знаете, кто по этому сделал: Маннергейм в приказе по окончании Финской войны. У него приказ есть хороший. Я его пе­речитываю, ну, в русском переводе, конечно, десять раз. Что он... «Придет другая идеология, придет другая культура, люди, которые совершенно...» Но он в России-то всю жизнь прослужил до это­го. Он, видимо, знал, что получится. То придется всем... ну, совсем другое. Как татары приходили, допустим, на Киевскую... даже хуже, может быть, им... Или, как гунны пришли... я не хочу сказать, что русские — дикари. Мы — не дикари, но мы другое... другой куль­туры, другой... другие, другие люди...

И Юрий Петрович, у меня такой вопрос: а не рассказывали ли Вам, что тут есть какие-то места... ну, конечно, Вы — начальник, может быть, Вам не очень рассказывали. Но все-таки — где водит? Ну, какие-то места, где можно заблудиться легко, и как то, вот, так... непонятные такие.

С Вы знаете, что. Вот, я... и много так общаюсь, я коммуникабель­ный. Меня начальником, ну, считают в кабинете, какие вопросы ре­шить. Вы знаете, что. Нет таких мест.

И Нет таких, да?

С Нет таких мест. Нет. Вот, где на родине, там, вот, есть колдун — водит. Это, там, болото, там...

И Где на родине?

С Ну, где-то, вот, допустим, в Ярославской...

И Они рассказывают, да, что на родине...

С Да, бывает, вот, такие. Что там болота такие, пропадают люди там А здесь, вы верите, вот почему-то такого, водил леший — нет такого. И были случаи — да, заблудится человек — но все равно он чисто. как вам сказать... с материалистической точки зрения «Что устал, вот, я, блудил, но...» . Никогда не говорит, что, вот, кто-то меня завел.

И А вот, еще у меня такой вопрос: а если человек заболел, а врачи не могут вылечить, куда он едет лечиться? К знахарю?

С Вы знаете, такие есть. Какие-то знахари есть, есть. Я, правда, вам не назову, но обычно это, вот, детские болезни, вот. Но это прие… прибывшие оттуда, с России, с внутренних частей. Не здесь.

И Они тут живут, или они где-то живут в округе?

С В округе живут и тут может быть есть. Но они большинство умерли, уже умерли.

И А в Карелии, вот, тут... далеко, не ездят в Карелию?

С Нет, они ездят обычно под Ленинград. Но сейчас, видите, сейчас вместо, вот, этих знахарей, действительно народных умельцев, появи­лось столько, вот, этих лживых всяких, вот, этих экстрасенсов, что сейчас... сейчас время такое. А были какие-то бабки, которые, по-моему, даже в этом была кто-то... в Студёном какая-то женщина. Ну, вот, такие детские там и...

И А какие?

С Ну... то чего-то с животом, чего-то с брюшком, там, чего-то, вот, кто то не спит, кричит. Вот, такие.

И А никак не называют эти болезни?

С Нет. Нет. Нет. Был тут... вот, вспомнил я. Мне рассказывали очень много: был тут... из Ленинграда приезжал такой знахарь, говорит. Мне главный инженер совхоза приходит и говорит... чего-то сказал, Ну, я... он... «Он выпивал, этот знахарь, чего-то водку, а я, — гово­рит, — пришел, ну: «Посиди немножко». Я, — говорит, — потом при­хожу, а мне знахарь все рассказал, что у меня болит, все. А сам, — говорит, — пьяный знахарь, не может слова сказать. А все расска­зал». Но это — приезжий. К нему, кстати, масса людей ходила. Жил он там, вот, около речки, где мы были. Вот, там, где-то у кого-то жил. Но это всё приезжие. Местных таких знаменитостей не было. Это я вам точно скажу, не было. Но во всяком случае, здесь.

ФИ А вот, еще относительно, вот, родины и родных мест. Как Вам кажется, местное население сегодня считает, что в основ­ном. что эти, именно, Ряйсяля и.. Мельникова, — это их родина, так, с маленькой буквы? Их родные места здесь? Или они го­ворят о родине, то они все еще имеют в виду, вот, которые.

С Они имеют в виду Россию. Россию. Вы знаете...

ФИ Россию в каком смысле?

С Ну, вот, откуда они сюда приехали — вот, ту, ту Россию. Ярославс­кую... я говорю, даже ездят в отпуск, как вырвутся. Вот, я поехал... Он не говорит, что «я поехал в Яро...» Он го<ворит> «Я поехал на родину» . Для молодежи — труднее сказать. Я тут не могу... но все-таки тоже как-то относится не...

И А Вы сказали — едут в Россию, а это что?

С Ну, нет Я условно так.

И А, понятно.

С Я сказал — Россия. Ну, потому что, хоть убей меня, все равно это в душе чего-то...

И Понятно, ага. А скажите, пожалуйста, а для Вас, вот, это мес­то... где у Вас родина? Есть?

С А для меня родина — Карельский перешеек. Это я без всяких... умру я... ни на что не променяю Точно. Родина для меня — Ка­рельский перешеек. Я настолько влюблен в нее... ну, нет у меня слов, нет выра... это без... без дураков все. Я... это для меня, вот, это — родина. Может быть, не Мельниково, не только Мельнико­ве. но вообще, вот, Карельский пе... Карельский перешеек вместе со строе... вместе с бывшей культурой, вместе с настоящей. Выборг, конечно... это безусловно. Я даже дочке говорю: «Умру, похорони меня в этом... тьфу... Кякисалми... Приозерск... путаются у меня. Она там работает как раз по... инженер по благоус... Ну, она... в ее долю входят, вот, эти кладбища, парки, там, всё. Вот, инженер по этим... по благоустройству. Вот, я говорю: «Похорони меня...». «Ну, — говорит, — ладно. Я тебя похороню».

И А скажите, пожалуйста, вот, тут наверняка все-таки есть местные и неместн... и приезжие. Вот, я приехала — говорят: «А, эти неместные. Они дачники». Эти... А вот, кто — свой, кто — местный? Есть такие люди?

С Ну, местные все... кто прожил... ну, долго живет здесь. У кого здесь родились дети, кто похоронил близких. Они как-то автоматически ст... даже если они переехали... семья переехала в Ленинград, вот Многие переехали в Ленинград, и у них там кто-то умер. И они многие... вот, когда я работал, просят: «Можно раз... дайте разрешение похоронить, вот, на мельниковском кладбище». Значит, кто-то все-таки, вот, постепенно-постепенно все-таки они чувствуют, ну. как бы сказать... это уже своим. Вот, такой обычай есть. Многие ну, многие из-за денег — здесь подешевле похоронить, чем полу­чить место там, в Петербурге. Но многие хоронят... и тех... несмотря на то, что они годами живут в Ленинграде — вот, этот обычай интересный, — в Ленинграде, но считаются местными. Потому что они приехали, вот, допустим, в пятидесятые годы. Потом почему-то уехали, и все равно они считаются как... как местные. Ну, а приезжие... вот, это уже приехали, наверное, в восьмидесятые, в семидесятые, как специалисты приезжали. Но постепенно они, дети вырастут и уже тоже станут местные. А дачники, ну, это — дачни­ки, ну, это на лето кто приезжает. Но это тут... это особенно в последнее время, когда стали участки раздавать.

И А у вас есть, вот, такие переселенцы, которые приехали в связи с развалом Советского Союза из республик?

С А, есть. Есть. Есть.

И А как к ним относятся?

С Вы знаете, что. Относятся в общем-то... хорошо относятся, с одной стороны. Но, с другой стороны, я.. я столько тут перенес. Приехал тут один вынужденный переселенец или беглец, я не знаю... ну, с Кав­каза, оттуда. Ну, я ему выделил участок. Вот, сказал: «Вот, здесь, вот, можешь построить дом». Но соседи так вою... ну, это немножко сосед такая... «O-о, тут будут разные приезжать!» — вот, в таком духе. Сейчас смотрю — уже дом стоит. Всё, помирились как-то. Ну, на, надо находить постепенно... я не сторонник того, что, вот, пришел и, значит, по голове законом или чем там. Но постепенно находят об­щий язык. Смотря... переселенцы ведь тоже разные люди. Некото­рые — идет, вот... вот, я хороший такой, я... а вы тут сволочи все. Некоторые понимают, если с ним по-хорошему говорить, ему даешь квартиру, все...

И А много тут таких?

С Да нет. Наверное, семей пять-шесть.

И Ага... а Вы сказали «вынужденные переселенцы». Это что, у него такой статус есть или просто так называют?

С Да есть... назы... я называю всех, кто убежал от войны. Есть вынужденный переселенец или как там на... я называю всех вынуж­денными переселе... По добру — никто оттуда. Они мне объясняют: «Вот, я, допустим... в Казахстане пришлось дом продать за бесценок, там меня-то, вот...». Он — вынужденный, хоть он и не считается, может быть, беглецом. Там, вынужденный переселенец... он не пользуется особыми благами...

И А у меня тогда такой каверзный вопрос: а те люди, которые приехали сюда после войны сразу, они вынужденные переселен­цы, по-вашему, или нет?

С Ну, вы вопрос задали! Да... ну. в общем кто после войны приехал... ну, с одной стороны, можно назвать вынужденные переселенцы...

И Но Вы бы так не назвали?

С А?

И А Вы бы так не назвали? Или назвали?

С Ну, смотря в каких обстоятельства... ну, и в какой, в какой.

И Ну, хорошо...

С Нет, в какой интерпретации... правильно. С одной стороны, они — вынужденные. Потому что стра.. коллективизация, война, Гражданс­кая война, все прочее. Людей... искалечили судьбу. Конечно, они — вынужденные переселенцы. А с другой — их насильно никто не гнал. Их судьба пригнала. Поэтому, с одной стороны, они — вы­нужденные переселенцы, с другой стороны, конечно... мы все ис­калечены. Судьба такая. Но свою семью я никак не могу сказать, что вынужденные переселенцы. Но все в тридцать седьмом году, вернее, в тридцать де... в сороковом мы приехали. Ну, папе там жизни не давали. В то время через... раз в неделю на ночь на доп­росы вызывали, и, вот... то ли вернется, то ли нет. А ему это надо­ело. Хотя он за... никто, был никто и звать никак. Он был на же­лезной дороге, работал там сцепщиком, смазчиком или... <...>

ФИ А вот, Вы когда-нибудь слышали какие-нибудь рассказы о том... среди, вот, населения... что произошло потом с теми финнами, которые здесь до... сегодняш... до теперешних жителей жили? Зачем они ушли и, вот... как они ушли?

С Вы знаете, что. Я этого не слышал. В нашей печа... я в общем-то интересуюсь этим вопро... и интересовался раньше, очень. Я что о финнах найду — какую-то книжечку — я читаю... прямо ее захле­бываясь читал. Нигде в нашей литературе не было...

ФИ А вот, среди народа, вот, такие как бы народные рассказы?

С И среди народа ничего. Они просто не могли сказать, потому что они ничего не знают...

И Юрий Петрович, тогда у меня вопрос напрямую. Прямой воп­рос. Люди... говорят, что эти люди или провалились сквозь землю, или утонули?

С Нет, они знают, что они убе...

И Они знают, что они ушли, да?

С Убежали. Называют «убежали». Вот, так. Убежали и все.

И Но никаких таких, чтобы... легенд о том, что... [Нрзб.]

С Нет-нет, ниче... нет. Ничего.

И Этого Вы не слышали?

С Нет, они прекрасно знают... Люди, вот, которые переселенные, знают, что была война и что финны были настолько враги, что они их не хотели... наказания и поэтому... как будто они грешники... ну что-то сделали против власти...

И А не было, кстати, таких рассказов, что, вот, некоторые не ус­пели убежать с эвакуацией во время войны и какие-нибудь там. и остались тут?..

С Был один рассказ. Но я не знаю, то ли легенда, то ли нет. Это было, знаете, в ... в сороковом году. Правда, он уже пожилой человек, врать не будет. Что... они жили, вот... где Первомайское, там где-то до вой э... после финской Зимней войны жили. И что там осталась семья финна Вот. И говорит: «Он к нам приходил за молоком». У него у него дети, семья осталась... за молоком приходил. «Мы, — гово­рит, — ему молоко давали, все, — говорит и... Он, — говорит, — плохо говорил по-русски. Но говорил, что «я остался, вот, и...» . И... ничего с ним не... его не забрали. Ничего. Правда, во время войны я... он не знает, что с ним произошло. Вот, во время сорок первого года. А так семья осталась, говорит, и все. И это несколько, несколько я слышал несколько разных... Мне даже в Первомайском показы­вали: «Вот, здесь, — говорит, — финн жил в сороковом году, остал­ся до сорок первого. Вот, здесь семья их жила». Но нигде никто не говорит, что с ними... применяли репрессии. Эти семьи, значит, так благополучно жили до сорок первого, а потом уже тут... [нрзб] многие... не многие, но несколько... я слышал таких...

И А когда сюда пришли финны, вот, после сорокового года... сорок первого, да? Русские тут не оставались, или всех эвакуировали?

С Вот, в Ряйсяля не осталось русских. Но, когда я написал большую статью в газету, там про... вот... ну, про гибель, вот, людей. Вдруг — отзыв, и в газете... я потом ему звонил. Со... с... такой, Матросов такой, к сожалению, он умер. Вот, его семья была в Ка-а... Каукола. Ну, это в... Севастьяново сейчас там, Севастьяново. Немножко се­вернее они были туда. И их колхоз не эвакуировался. Остался под... полностью под... ну, финны пришли. И у него там отзыв называл­ся: «Они нас не обижали». Он сказал, что финские солдаты, когда пришли, колхоз был... ну, мужчин они, собирали и посылали на захоронения наших красноармейцев. Вот... собирали. А потом че­рез месяца два, видимо, стали приходить, гражданское население. Их интернировали в лагеря. Вывезли в Финляндию эти семьи. «Но так, как, — говорит, — я был мальчиком», — сколько, четырнадцать лет что ли было... Он быстро овладел финским языком и стал служить как переводчик. Его возили. Поэтому ему... мне, говорит, было очень хорошо в Финляндии. Я ездил по всей Финляндии, по лагерям. Но, видимо, как переводчик. Вот... так что о финнах в общем-то отзы­вы... Вот, понимаете, у русских людей как-то два... два мнения о фин­нах. С одной стороны, это — страшные солдаты с финками там, с автоматами и все прочее. Один, может... и женщины стреляют там... вообще ужас. А с другой стороны, какое-то преклонение перед фин­нами. Вот, когда я работал в Лужайке, вот, мы там в колхозе... Там даже председатель колхоза — это, вот, запишите, интересный такой обычай или как... легенда. Не-не. Это — правда. У пограничников у наших большие вышки, высокие. Ну, они смотрят там... на фин­нов. Вот... и председатель колхоза приходит туда, ну весной, к на­чальнику заставы. «Там, — говорит, — ты заставь этого... погранич­ника, который сидит там, смотрит... Начали ли они пахать». Нет, че­стное слово. Если они пахать начали, значит, нам. мы тоже начнем, там. Сено они начали косить? Значит, мы начнем косить. Уборку начали, значит, и мы. Это, честное слово, это я... это я не вру. Это, вот, такой, вот, обычай был. Смотрели всё. Потому что, вот, прекло­нение такое было, что лучше хозяйства, чем у... финны хозяйству­ют... не научиться. Поэтому, вот, такое, обычай. Пограничники обязательно говорили: «Да, начали пахать». Значит, надо пахать. Вот, и даже были... но это слухи, это, может быть... ну, там, надо бригади­ру было ходить по полям, что... Вот, одна женщина-бригадир ходи­ла-ходила, вот, по... по... ну, это было, может, в сорок седьмом году. Ну, смотреть. И случайно... смотрит — заблудилась она. Смотрит — дом стоит. Она пошла в дом. Заходит — там сидит семья, обедает. Она по-русски там сказала: «Здравствуйте, где я?» А там ей по-фин­ски отвечают: «Эн юммере, эн юммере». Она якобы зашла на терри­торию Финляндии, вот. Ну, ей чего-то дали там попить. Она, может быть, не ела, не знаю... и потом скорее показали: вон, туда. И убе­жала к своим. Вот, это я слышал. А что финны заблудились — я не...

И Такого не было, да?

С Я даже... не рассказывали.

И И <чтобы> на старые места приходили... этого тоже нет? Вот, хозяин что приходил...

С Легенды... легенды были. Что, вот, финны вроде пришли, вот, смот­ри тут... вот, яма. Тут не было ничего. Кстати, когда финны уходи­ли, они вещи некоторые закапывали. Это я знаю. Потому что мама моя даже как-то там раз нашла чего-то закопано. Но, правда, все-все это самое, как сказать, разры... сгнило. Вещи. Вот... но чтобы... И вот, некоторые го<ворят>... «Вот, смотри, финны прибежали куда-то. Вот, раскопали, там, фундамент раскопали. Значит, там золото, там чего-то». Но я в это... не знаю. Конкретно я ничего этого не видел. Кстати, я кино... как-то у меня хорошо показывает финское телевидение. Я случайно один раз смотрел кино, как трое финнов пришло раскапывать — я понял — церковное... эти, всякие, там. штуки. Как они раскопали, потом убегали там, их приключения разные. И вот, через Выборг они все-таки убежали. Слава богу, их не успели убить, и я очень рад за них, что они убежали и унесли, это, серебряные чашки, чайники, какие-то штуки...

Интервью 2

[Начало записи, к сожалению, очень плохого качества и не поддается расшифровке].

С И с тех пор заболел краеведением. Сперва у меня было литературное краеведение. Вот последний пример. Вот, сейчас... вчера выш­ла газета — там я рассказываю о пребывании в нашем районе Леонида Андреева и Николая Рериха. Факт здесь у нас абсолютно неизвестный. Я год копал этот факт, искал подтверждения Веб найдено, и вот сейчас в двух номерах это напечатано. Сейчас я жду подтверждения из этого самого... из Финляндии, вот. Попросил своего товарища, попросил взять в русской библиотеке в Хель­синки — у него там ученица работает — ксерокс газеты «Русский листок» за восемнадцатый год. Значит, я докопался уже до этих вещей. Потом события войны меня заинтересовали. А потом пошла вся история. Мне предложили написать книгу. Потом я обзавелся литературой. Когда-то я финский язык учил в институте. Вот. Но финского языка не знаю. Читаю со словарем. В именительном падеже. Потом довожу до ума. Но имею... библиотечка книг о на­шем районе у меня, наверно, больше, чем в Публичной... Нацио­нальной библиотеке в Петрозаводске. Вот. Это, книжка... Первое издание было прорецензировано крупным специалистом по финско... русско-финским и шведским отношениям Шескольским Ива­ном Павловичем, ныне покойным. Вот, эта вышла книжка в восемьдесят девятом году. [Показывает книгу]. Она сохранилась в нескольких еще экземплярах, вот, где-то еще затерялся, вот, здесь., второй экземпляр был.

И1 Скажите, пожалуйста, а зачем Вы учили финский язык?

С А вы знаете... где-то в пятидесятые году начался бум — возврат к финскому языку. И у нас в институте ввели изучение финского языка. В педучилище, в институте. В педучилище у меня ничего не получалось. А вот, в институте преподаватель у нас очень интересный был. [Нрзб] «Учи, дурак, финский язык, учи. У тебя чисто финское произношение. Учи!» . Пятерка в дипломе стоит. А я ему. «Семен Адамыч, в гробу я видал этот финский язык». Что, мне было тогда двадцать два года, дак... в гробу я его видел.

И1 Так, а что, люди не хотели учить... вот, студенты?

С Ну, я... я... меня обязали. Там ведь не выбираешь, обязали. Вот. Ну и что. А вот, когда я сюда-то приехал... уже вернулся из армии, стал здесь жить, когда у меня стали появляться... эти самые... фин­ские тут эти газеты, там еще что-то, вот, тут я уже начал кусать [локти]. Когда начал книжку писать, вот, мне книжку выписал при­ятель из библиотеки финского консульства в Ленинграде. Выпи­сал. «Дай мне домой!» — «Ни-ни-ни! Только, вот, здесь. Вот, тебе один день, здесь сиди и читай». А что я! Считай, книжка — тысяча, там, страниц. Что я прочту за один день! Вот. По друзьям похо­дил, там, кто знает, кто что-то подсказали, где-то что-то. Сейчас эта книжка у меня, я ее... она вся в закладках. Я время от времени к ней обращаюсь. Потом мне, вот, товарищ, вот, этот [нрзб.] два сло­варя привез. И я во всеоружии.

И1 То есть, Вы, выходит, сейчас учите финский язык?

С Нет, я не учу его. Я просто читаю с помощью словаря. На ученье финского языка я что-то трудно поддаюсь. Хотя надо было бы. Вот. Ну, понимаю по-фински. Беседовали, скажем, вот, с [Вейковеннамаа]... Беседовали. Я... Вот, что-то он говорит, медленно говорит, до меня доходит. Но ответить я ему не могу. Но я понял, что ему очень хочется побывать на родине. Мы беседовали на парламентской даче у него. Очень хочется побывать на родине, но., что, значит, вот, по­содействовать где-то, вот, подшуметь тут с товарищами. Ну, когда он официальный запрос сделал, его сюда допустили. Вот.

ФИ Это в каком году?

С Это был девяностый год. Вот, и самое интересное отзыв его, зна­чит. Мы проехали по шхерам, он нашел свою дачу. Подарил свою дачу нашему мэру тогдашнему, хотя от дачи остался камень и часть фундамента. Распили бутылку... две бутылки шампанского — там народу нас много было. Распили эти две бутылки шампанского. Потом вернулись еще, значит. У меня сидели дома, вот, до позднего вечера. А потом, когда он вернулся на родину... там наш один товарищ жил у родственников, ну, пенсионеров, участник войны, в годах уже това­рищ... Собственно, его жена заболела, так там лечение было. [нрзб.] Приехал и сказал: «Ты знаешь, — говорит, — [Вейковеннамма] вы­ступал». В Финляндии есть такая передача «Что произвело... ка­кое впечатление...» или что-то, вот, типа «Самое сильное впечатле­ние текущего года». Самое сильное впечатление было — посеще­ние родных мест. Ну и как? А дальше всё было сказано не в нашу пользу. «Надо же испортить всё, что нами было налажено! Так ис­портить всё, что нами было...» . Ну, примерно дословно, вот, этот его ответ.

И1 Вам было неприятно?

С Конечно, неприятно. Конечно, не[приятно]. Что тут приятного-то! Ну а что! Что правда, то правда. На правду что обижаться!

И2 А здесь не встречались с таким суждением, вот, от местных, что, вот, «мы пришли, всё испортили»?..

С Видите, они не допонимают, они не видели то, что здесь было, они не знают.

И1А что здесь было?

С Где?

И1Вот, Вы сказали, они не видели, что здесь было. А что здесь было?

С Нет, ну, как было... Как здесь жили люди до тридцать девятого года, собственно, до сорокового года. Войны здесь не было. Они этого не видели. Вот.

ФИ Но они видели следы и, вот...

С Они видели следы уже наши. То, что у нас осталось от того, что в прошлом. И всё. К сожалению. Здесь прошла коллективизация. Сороковой год, всё это... коллективное хозяйство. После войны — то же самое. Дальше, значит, снос, свод хуторов, сселение с хуто­ров, создание больших, крупных поселков, центров, которые тоже не получились по-настоящему. Так. Дальше, значит, реструктури­зацию — нынешний термин, когда колхозы все закрыли, ликвидировали, всё передали в совхозы. Вместо пятидесяти колхозов здесь остались, значит, у нас шесть совхозов крупных, вот. Потом, зна­чит, дожили до того, что... дожили до высот. В семидесятом году наш район давал примерно, ну, четверть всей сельскохозяйственной продукции Карелии. А потом всё пошло на спад. И наконец, сегод­ня всё практически разрушилось. И даже то, что с помощью сосе­дей сделано, так и то уже разворовывается и продается. Вот, тако­ва судьба зерносушилки в бывшем совхозе «Застава». Ее продали куда-то в Центральную Россию. Чтобы деньги выплатить куркиёкским. Потому что присоединили к Куркиёкам. А не заставским рабочим, не получавшим заработную плату годами. А сейчас по­шли, значит, частные АО, ООО, ЗАО, и все они прогорели. Был крупный хороший колхоз «Заря», теперь там это бригада Куркиёки. Был крупный сильный колхоз «Куркиёки», вот, а этот самый... теперь уже едва дышит, едва стоит на ногах. Был молокозавод, оставленный еще с финских времен, хороший молокозавод, вот. Его в девяностые годы вообще загубили. Задумали там спирто-водочное производство делать, вот. Кстати, можно вам — запишите телефон — можно позвонить. Бывший директор совхоза «Куркиёки»... здесь... сейчас я скажу вам... [Называет имя и телефон.] Отец у него — зас­луженный агроном — работал, восстанавливал совхоз «Застава». Сам он был директором совхоза «Куркиёки» долгие годы. Очень хорошо знает тот край. [Называет имя.]

ФИ И где он... в Куркиёки живет?

С Нет, вот здесь, вот здесь живет[161]. В этом доме, напротив школы. Так что, вот, в одном с вами дворе. Вот. Вот... соображаю, кто-то там... [вспоминает точный адрес], нет, там не помню. Вот. Так что... Вот такова наша жизнь.

И1 А скажите, пожалуйста, всё-таки что же тут люди увидели? Вот, Вы нам так и не сказали. Люди, когда сюда приехали... что тут было? Всё разрушено, или как вообще?..

С Нет, тут разрушенного не было ничего. Потому что люди уходили отсюда организованно. Вот. Там, ну... [Нрзб] Там ведь государ­ство поддержку обеспечило в этом случае. Вот. И предоставле­ны военные грузовики были, предоставлены даже в некоторых ме­стах... местах, значит. Где была возможность, отпускали военно­служащих — офицеров в основном, с этих мест — чтобы вывез­ти. Поэтому отсюда всё... здесь практически всё осталось. За ис­ключением комбината. Скот не могли, значит, вывезти — его за­бивали и бросали здесь. Были такие случаи. Но у нас очень, почему я говорю, что надо осторожно. Вот, я читаю воспоминания одной женщины. Она пишет, что «вот, мы когда приехали сюда, то дома стояли раскрытые. Что, значит... это самое... скотина лежала, зна­чит, чуть ли, там, не [нрзб] да мертвая кругом». Этого не могло быть! Потому что люди здесь появились. Официально люди здесь появились, значит, не раньше десятого апреля. Пятого апреля по­граничники… а... воинские части передали охрану границы погра­ничному отряду. Временное управление здесь было назначено где-то, значит, уже... где-то, наверно, в конце апреля. Временное управ­ление. До этого управляли всё военные здесь. Вот. А власть уже как таковая в июле была утверждена здесь. Опять же временная. Выборы-то состоялись в декабре сорокового года. Власти. <… > Народ приехал — я говорю, что, когда они сюда приехали, здесь было свободно всё. Люди приезжали, в сороковом году приезжали по­тихонечку. Направляли партиями. Потом уже, когда... время-то шло, уже учителей направляли сюда. Есть у меня некоторые докумен­ты по этому вопросу, там, материалы районного комитета партии. Там есть данные, сколько [нрзб] народу здесь было. Партийные конференции, где подводились итоги, первые итоги... всё это у меня есть. Вот. В архиве я смотрел в Петрозаводске эти материалы. Ну, а в сорок четвертом году практически город наш... двести семьде­сят вторая дивизия от Сортавала, значит, принимала... финское ко­мандование. Это было где-то двадцать шестого октября... сентяб­ря... город освобожден, передан был. Кстати, пытался найти доку­мент, так и не удалось. Ни в наших архивах... нет точной даты. Я так подсчитываю, что должно быть так. Ни в военном архиве в Хельсинки. Ответили, что у них нет. Я запрос сделал, ответили, что у них нет такого документа. А интересный все-таки документ — кто? Знаю, что в Приозерске известно, кто [нрзб] сдавал в соро­ковом году и кто принимал. Для истории это не так уж и просто. Такие вещи, вот. Ну и здесь... ведь нашу территорию в свое время отдали Ленинградской области. Недавно, не так давно, умер това­рищ... ну, года два тому назад... Кокшуров, который был назначен сюда военным комиссаром. Он из строевых был назначен сюда. Из Ленинграда до Приозерска они ехали пять дней. Вот. Сюда доб­рался, до Куркиёк... обосновался, всё. Получил отпуск, поехал за семьей. Привез семью уже в Карело-Финскую АССР. О том, что наша территория, вот, наш район... наши сортавальские переданы Ленинградской области, документы мне найти не удалось. Но то, что они возвращены Карелии, такая информация есть. Вот. Но и здесь, конечно, первое время воинская часть была. Вот. Сейчас не­приглядно там всё, что... в городке у нас. Разорение. Ну, к сожале­нию, это так. Когда уходят, то всё разгромят. Вот. И где-то... зна­чит, он уже остался здесь. Город... районный центр перевели в январе месяце сорок пятого года. Здесь всё было пусто — выби­рай квартиры.

ФИ А те, кто приехали, они свободно могли выбирать себе квартиру?

С Да, да. А прямо... Вот, приехал сюда, ну, ему сказали: «Ну, иди, смот­ри квартиру». Военкоматы... [Сторона В].

С Первым, одним из первых, сюда приехал... вместе с оперативной группой приехал сюда ветврач. Надо было, значит, скот и прочее гнали, все мероприятия карантинные. И у него здесь родился сын первого января сорок пятого года. Да. Так что... а потом приез­жали управленцы. Приезжали, значит, эти самые, рабочие. Фанер­ный комбинат начал. Привезли заключенных сюда, на восстанов­ление фанерного комбината. Разместили их в кирке. Яккимский памятник архитектуры девятнадцатого века, вот. А потом потихо­нечку воинские части... другая пришла воинская часть сюда... И так потихонечку... Ну, есть тут еще одна семья... Но она просто не пом­нит всего. Они вернулись после пребывания в этом самом... в месте принудительного содержания в Ладве. Вот. Где детей... ребенком. Она приехала сюда, ей было четырнадцать лет. Мать работала там в воинской части прачкой. Ну, на таких работах. Но она сама тут с матерью крутилась, там, помогала, тоже начала работать в эти же годы. Ну, не любит она вспоминать эти годы. Кроме того, у нас получилось так, что не считают Лахденпохский район, значит, рай­оном, где было принудительное содержание. Собственно говоря, здесь у нас никого наших не осталось. Остались две женщины, на сколько я знаю, в Хийтоле. И когда по моей просьбе директор школы начала с ними разговаривать: «Как тут во время войны что было, как?», они — в слезы, ну... никаких разговоров. Вот.

А она отсюда уехала в сорок первом году. Скот гнали, колхозный скот гнали. Добрались до Петрозаводска, там на вокзале мать с пятью детьми, когда финские войска вошли в Петрозаводск, их там с другими на вокзале посадили в машину и отвезли в Ладву. Дом определили, на две семьи дом. Ну всё. Прочитали молитву. За пределы не сметь, туда не сметь, день на устройство, завтра на рабо­ту матери. А у нее груд[ной]… ребенок, значит. Где-то там три или четыре года было младшему. Вот, так всю войну. Их старш... ее и сестру тоже время от времени сажали и увозили на работу. А те­перь доказать, что узник малолетний, никак не получается. Я уже три года бьюсь за это дело. И архив военный подтвердил, что было так. Что они привлекались к принудительному труду. Но жить-то надо, значит, должны были работать. Одно дело, если бы она, вот, здесь, в Лахденпохья работала бы. Понятно, жить-то надо, надо куда-то идти, вот. Но ведь их заставляли там работать. Она покинула свое место жительства. Ну а остальное...

[Исследователи выясняют имя и координаты женщины, о которой рассказывал Леопольд Леонидович].

С Вот, пожалуй, так вот, потихонечку люди стали приезжать. Приез­жали и... вагонами, эшелонами приезжали. Приезжали колхозы, при­езжали опять со своим инвентарем. Кстати, если бы вам удалось в Петербурге найти книжечку Степанова и Балашова... забыл уже, называется как «Новые районы».

ФИ Я знаю эту книжку

С Знаете эту книжку?

ФИ Да, да, да.

С Вот. Знаком я с этим товарищем заочно. Мы так поддерживаем отношения. Вот. Там о нашем районе очень немного. Там, в-основном, Ленинградская область. Вот. Ну, а потом пошло. Началось с того, что надо заменить по примеру Ленинградской области все фин­ские наименования на русские. И даже было принято решение, назвать город[ом] Красноармейск[ом] Лахденпохья. В архиве пять экземпляров идентичного содержания до сих пор хранятся. Ну, наше руководство не пошло на это. Вполне естественно, потому что на территории Карелии сохранялись все финские названия. Ну, это все правильно, вот. Дальше стали колхозы потихонечку оперять­ся. Трудно. Трудно было. Потому что в этот раз уже население уходило во вторую эвакуацию. Уже кое-что портили. Хотя всё было организовано. Всё тут... вот, и газета «Куркиёкнлайне[н]», и «Яккимские новости», они.. много материалов было напечатано в них. Потихоньку начали осваиваться. Школы начали работать. Шесть­десят учеников было во всем районе. Четыре человека не закон­чили учебный год. А в сорок первом году наша школа сдала пер­вый выпуск. Полный, полного среднего образования. Три школы в Приладожье. Питкярантская средняя, Сортавальская средняя и наша. Делали выпуск. Со всего района дети были у нас, в интернате здесь жили. Вот. Учились в десятом, одиннадцатом... в девя­том, десятом... в восьмом, девятом и в десятом классе. Полная средняя школа была только здесь. Потихонечку всё становилось на свои места. Вот. Руководство как-то оперялось уже. Трудно было. Связь... телефонной связи практически не было. Автобус­ного движения не было. На лошадке. А больше всё пешком. Из райцентра пешком. Командировка длилась два, три дня. Надо было, значит... решить вопрос можно было в два часа, два дня он туда добирается — всё-таки сорок километров... Вот. Много. Многие из тех, вот, жителей, которые, вот, первые годы войны здесь... после войны здесь были — их уже нет. Но я пользовался их рассказа­ми. Поэтому обстановку я так... Потом в пятидесятые годы но­вая волна, значит. После ареста Куприянова стали, значит, здесь по­тихонечку выселять с приграничных районов финское население Меня на работу принимала зав. РОНО Хильда Адамовна Тайвокайнен. Когда я вернулся после службы в армии через два года восемь месяцев, значит, Хильда Адамовна уже была в Медозерском[162] районе. Вот.

ФИ А финны именно хотели сюда попасть или?

С Нет, они здесь жили. Они сюда приехали после войны-то. Их на­правили сюда. А это, пошла волна. Когда ингерманландцев стали изгонять из Ленинградской области... то же самое... [Разговаривает по телефону]. Вот, я приехал в Хухтерскую школу, там был учитель, директором школы был финн. Забыл его фамилию. Эвакуировали, его отправили отсюда. Он даже [мел] увез. [Нрзб]. Школа была. Он и сейчас живой там. Значит, недавно было сооб­щение в печати, что старейший учитель... Вот. И вот, Зинаида Ва­сильевна Лукьянова, она сама... у ней кончена гимназия в двадца­тые годы, она биологию вела и стала работать директором школы. Это мой первый директор школы здесь был. Вот. И так много народу отсюда... пришлось... многим пришлось уехать. Ну, а потом уже всё тут, вся история творилась на моих глазах. Советских ра­ботников в пятидесятые годы, учителей, стали отправлять в кол­хозы, председателями колхозов. Вот. Работал здесь в этом самом... тогда НКВД, товарищ, учитель бывший, значит. Его отправили пред­седателем колхоза. Одно сказали, что, значит, терпи, скоро кончит­ся. Прокурора района отправили председателем колхоза в Лумивары, колхоз имени Молотова. Вот.

ФИ А что это означало «терпи, скоро кончится»?

С Ну, предупредили, что, наверно, это не... колхозы... колхозы в ус­ловиях нашего района... ну, сложно. Ведь у нас нет такого, как, ска­жем, положения, как в этом самом... в средней полосе. Деревни небольшие. Колхозы... деревня — колхоз. Молодежь в колхозе не оставалась, старалась уйти. Хозяйство было слабое. Ведь это мы долгие годы с ребятами ездили на уборку урожая. Помогали собирать урожай. Вот и сейчас уже издано постановление адми­нистрации, направить школьников на уборку урожая. Так что... [смеется! так жили мы. А потом, вот, где-то в шестидесятых го­дах, значит, у нас колхозы были все рас... на общем собрании они, значит, делили свои паи, кто хотел, тот переходил в совхоз. Тем, кто ушел в совхоз, им сохраняли колхозный стаж. И тогда они получили право на государственную пенсию. Не на колхозную, а на государственную пенсию. Ну, это, образовалось четыре совхоза: «Яккимский», «Дружба», «Куркиёки», «Застава» и зверосовхоз [«Тунанский»] Хозяйства окрепли потихонечку. Вот, к семидесятым го­дам уже довольно-таки... мы находились, когда в Сортавальском районе территориально, довольно-таки прочно стояли на ногах. Ну, а девяностые годы нас, конечно... То есть, вот, жизнь наша здесь — это отражение всей общей экономической политики государства. Всё, как Горбачёв начал с перестройки, так он и перестроился. Теперь он открыто заявил уже, что все его старания были направ­лены на ликвидацию коммунистической партии и социалистичес­кого государства, за что ему и дали Нобелевскую премию мира. Ну, а Ельцин закончил... разгром. Вот, такая, вот... Но более подробно, я говорю, что вот это с Л-им... я потом перезвоню ему, вот, а вы позвоните, там. [Перерыв в записи]

ФИ Некоторые такие личные данные... Где и когда Вы родились и когда сюда и каким путем [приехали]?

С Секрета нет. Родился я в Калининской области. Есть там такой маленький городок Торупец. А потом меня вывезли сюда.

ФИ А в каком году родились?

С А в каком, думаете? Хитрый вопрос.

ФИ Год рождения Ваш?

С Да. Сколько? На сколько я тяну? [Смеется.]

И1 Не в этом смысле мы спрашиваем. Просто нам надо записать.

C Я понимаю, что... я понимаю. Я просто задаю вот такой полукриминальный вопрос: Сколько дадите? [Смеется] [Пауза.]

ФИ Нет..

С Боитесь обидеть? Не бойтесь.

И2 Мы не любим гадать просто.

С А?

И2 Не любим гадать.

С Не любите? Зря Такие вещи надо иногда.

ФИ И так многое приходится гадать. Что если мы хоть какие точ­ные данные получить [можем], то благодарны...

С Я — тридцатого года. Поэтому мне еще говорят, что я прекрасно сохранился. [Смеется.] Как комплимент уже несколько человек мне сказали об этом. Вот. И мы жили в Петрозаводске. В Петро­заводске я с матерью, значит... вдвоем жили. Вот. Отец у нас, у меня оказался тоже немножко под, этим самым... под прессом времени. Вот. Закончил педучилище петрозаводское. Закончил учительский институт. И после учительского двухгодичного института я при­ехал сюда на работу учителем русского языка, литературы. В Хухтерву.

ФИ А Вас направили, или сами выбрали?

С У нас же была система. Это была правильная система. Это сейчас уже Ельцин всё это отменил. Была система. Человек... Кончает че­ловек вуз, он едет работать по направлению, куда его пошлют. И он мог, конечно, выбирать, там, но обязательно надо ехать по на­правлению. Вот, я попал сюда В Хухтерву. На себе испытал все прелести хухтерской жизни. Четыре месяца. Потом пошел в ар­мию. Отслужил, своё государству отдал. Вернулся сюда, в Лахден­похья, снова, женился. И вот, пятьдесят... без учета армии, значит, я пятьдесят первый год сегодня живу на территории района

ФИ А в каком году тогда туда, в Хухтерву попали?

С Пятьдесят второй год. Пятьдесят второй год. Единственная маши­на в районе была, которая в колхозе, которая меня и привезла на работу. Вот. А в пятьдесят пятом году я начал работать во вто­рой средней школе. Учителем. Потом ее сделали восьмилетней шко­лой. Я стал директором там. Потом перешел... в шестьдесят чет­вертом году директором этой школы. Вот, с шестьдесят четверто­го года, с февраля месяца, я директор этой школы. Перерыв неболь­шой был на работу... вот, [на| четыре с половиной года, вот, в рай­онном комитете партии. Так. Вот. Школа в этом году выдала две… три тысячи двести пятьдесят пятый аттестат. Две тысячи с лиш­ним аттестатов подписаны мною. Так что каждый второй житель, третий — либо мой ученик, либо [нрзб] родители. Либо то и дру­гое вместе.

И2 Вы преподаете в школе историю?

С Русский язык и литературу. История — это так. Это — хобби. Человек должен иметь какое-то хобби. Если у него есть хобби, значит, он живет полноценной жизнью. А если нет, то тогда либо пьянка, либо наркотики, либо разгульная жизнь какая другая. Вот.

ИЗ А Вас никогда не называли финном?

С Ну, а всё время меня называют финном.

ИЗ А кто Вы по национальности?

С А я по национальности русский.

ИЗ А почему Вас называют финном? <...>

С Не знаю. Фамилия у меня такая немножко. Смахивает на финскую — Нейкен. Она вообще-то... латышская фамилия. Это мой... фамилия моего деда. Еще... как говорят, прадеда моего, который был один из организаторов латышских праздников песни. Пастор в Латвии был. В Латвии даже есть остановочный пункт под моей фамили­ей. Я даже там побывал в порядке интереса. (Смеется] Вот.

Интервью 3

С Родилась я в Вологодской, но я всю жизнь живу в Карелии.

И1 А родились Вы где?

С Вологодская область. Кодуйский район

И1 Кодуйский?

С Да.

И1 А деревня там какая?

С Деревня Тимохино. Но живу я все время в Карелии.

И2 Так, а во сколько лет Вы оттуда уехали?

С Так. Оттуда мы уехали...там, сейчас скажу. Я еще в школу не ходила, мне было шесть лет. Мы жили в деревне Ковда. Но наверно... теперь такой деревни нет, наверно. Но у нас отец работал по лесу. Он в лесу был этим... раньше были, забыла, как они назывались., вроде диспетчеров такие, вот, были. Ну, он, в общем, по лесу был. Мастер. И его направили туда работать. В Ковду. В Ковде, значит, там было всего три дома. Там ни дорог, ничего еще не было. Ни­чего не было, абсолютно ничего не было. Только что рубили лес. Рубили лес, вывозили. Там была речка. Проходила речка. И мы в этой речке ловили сёмгу и зубатку. Прямо руками. Вот так. Сколь­ко там рыбы. Потому что не было людей. А вода была еще чистая, потому что лес еще был не рублен.

И2 Это уже Карелия, да?

С Да, это уже Карелия, Карелия. Да, да, да. Это уже Карелия. Вот, и мы, вот, там и жили. Теперь, значит, так... в каком году... теперь его <отца> перевели на станцию Амбарный, Лоухский район. Вот, это тоже Карелия. Но уже... <...> Лоухский район. Да, Лоухи. Стан­ция Лоухи тоже есть. И мы там, значит, в этом Лоухском райо­не... тоже отец работал по лесу. Ну, там тоже... сейчас-то уже там всё расстроилось, конечно. А тогда тоже ничего не было. Ничего не было. Работали. Они заготавливали лес, потом пилили доски. Вот. И мы там жили до какого года... Мы там жили... до... в тридцать седьмом году у нас там забрали дядю. Как сейчас помню. Эта приехала... машинка зелененькая. Дрезина. Потому что мы у самой линии жили. Вот. И его забрали. И с концами. Вот так.

И2 Так, а кто это забрал?

С Это... Берия.

И2 А, понятно.

С Вот. Ну вот. Теперь, значит...

И2 А за что забрали-то его?

С А тогда не... ничего не сказано было. Ничего не сказали. Ну, вот, и мы там жили. Теперь мы... до какого мы там года жили... Я там в школу пошла. Мы там жили до тридцать девятого года. В трид­цать девятом году отец был на Финской. Вот. Пришел оттуда. Он попал там в плен. И очень там над ним издевались. Вот. И при­шел — у него, так, на теле, вот здесь звезда вырезана. Вот. И вооб­ще он, вот... В сорок первом году началась война, он, значит, был на брони даже. Вот, так он себя плохо чувствовал, что он был на брони в сорок первом году. Ну, вот. До тридцать девятого года мы там жили. Отец пришел, вот, с войны. Так. И мы переехали в Чупу. <...> Станция. Чупа. Станция Чупа. Тоже Лоухского райо­на. Вот, так. Но сюда ближе, южнее. Лоухи севернее. Вот, там у нас, значит... Там меня... да, нет в сороковом году мы сюда, отца направили. Сюда мы... в сороковом году приехали сюда. Ой, дев­чонки, как здесь было красиво! Это был рай. Ой! Какая была кра­сота. Кругом была сирень. И мы в сороковом году — у меня сестры старшие были. [Имя нрзб] и Мария были уже взрослые, и мы ездили на Вала<а>м. Это было что-то! Это было... даже, вот... я даже сказать не могу. Я даже не могу, вот, это... еще какое-ни­будь несчастье, дак, я бы еще хоть и поплакала бы, сказала... а, вот, радость, вот, такую, вот, красу я не могу никак описать. Вот, не могу даже... Вот, так. Вот, знаете, там так было сделано!

И1 Это Вы про Валаам рассказываете?

С Да, да. Там, вот, так было сделано на Вала<а>ме, что у них даже арбузы росли. Вот, у них... вот, как-то было сделано, что, вот, у них стенка... вот, так стенки, вот так стенки, да, и в стенках было паро­вое... И тут, вот, росли арбузы. Самые настоящие арбузы! Потому что мы летом были. А как мы туда пробирались? В сороковом году туда был мост сделан. Наверно, даже никто и не помнит, что там был мост, потому что тогда мало кто был здесь в сороковом году. Здесь мало было русских. Мост знаете какой был. Как... как вам сказать-то... Ну вот... вот, такой, вот, ширины. <...>

И1 Метра два что ли, два с половиной?

С Да, да. Вот такой был мост, да. И знаете он какой был. Вот, какие... как эти, железные. Весь был из железа. Но такие, вот, пластины. Раз пластина, потом, вот, так пластина, потом, вот, так... Вот, по такому мосту, по такому мосту мы с сестрой прошли до Вала<а>ма.

И1 А откуда... где? С берега?

С Здесь, вот, с берега. Тут, с Лахденпохья, вот, здесь.

С Что в Лахденпохья прямо мост был?

С Нет. Это самое... Мы не с Лахденпохья, мы с Сальми. Но всё равно. <...> Мы дошли до Валаама. Вдвоем дошли туда, до Вала<а>ма. Но там, значит, еще по... посредине был остров. Вот, мы на этот остров зашли. Там было... значит, хутор, видимо, был. Там стоял дом. От­менный, красивый дом. Добротный такой дом стоял. И мы зашли в этот дом. И там, знаете, что было? Там в этом... вот, они, финны, как они ушли... вот, зайдешь в какой-нибудь дом, и, вот, стоит суп. Вот, собран стол, обедать, да. И вот, так суп налит и, вот, так в тарелках и стоит. Вот, почему они так уходили, я даже не знаю. Я не...

И2 А что люди говорили, почему так уходили, что даже, вот, всё осталось?

С Вот, так, видимо, видимо... вот, так их напугали русскими, видимо, их так напугали. Так и напугали, видимо, русскими. Но больше при­чины никакой, во всяком случае, не было. Хоть я и — мне и мало лет было. Но, во всяком случае, я такая была вредная, такая... Вез­де свой нос совала, то я прислушивалась всегда. Дак, это самое, я слышала бы, если бы что-нибудь говорили. Но другой причины не было, конечно. Вот. И вот, так вот, вот, такие... И там знаете, что было в этом доме?

И2 Что?

С Вот, такие вот... эти, как назвать-то... ну, вот... ну, вот, материалы-то, вот, наматывают такие вот... рулоны шелка! Такие, вот, были, да. И вот, они с одной стенки... Вот, тут, например, рулон, и он, вот, так туда откачен, вот, так, до следующей стенки, и, вот, так весь истыкан штыками.

И2 Зачем?

С Понятия не имею.

И1 А что это такое?

С Не знаю. Это, ну... это, конечно, сделали наши солдаты, конечно. Это не финны, конечно, сделали. Это — наши солдаты. Это... голубой шелк, как сейчас помню, голубой шелк. Мы так потрогали. Всё го­лубой шелк, желтый шелк и белый шелк. Вот, три сорта было. Вот, как сейчас помню. И вот, так всё истыкано этими. Нельзя было даже... вот, мы бы кусочек бы, мы бы отрезали — тогда же разде­тые все были. Ничего нельзя было. Весь он, даже сам весь, какой, который остался не размотан, он весь был, так, истыкан. Ну, в об­щем, вредители. Ну, вот. И так мы, значит...

И2 А что еще в домах-то находили?

С В домах мы находили... В домах всё было оставлено у них ведь всё было оставлено.

И2 А что, например?

С Ну, весь обиход, вот. Был обиход весь. Кастрюли. Bov, вся эта по­суда, вот, эта. Теперь, значит, были, вот, скотные дворы были. Но скота уже не было, конечно. Скота не было. Скота не видели никого. Не видели. А вот, это самое... зерно лежало. Зерно лежа­ло. Так всё было у них... Картофельные ямы, вот, были. Мы при­ехали летом... да, уже приехали в июне мы, картошка лежала как будто бы сейчас выкопана. Ямы все открыты, погреб! И она чем-то белым посыпана. Отец у нас... поскольку он был Старшим, его направили — он был старшим тут, десятником — он, значит, всем сказал: «Никто ничего не трогайте. Я сейчас сварю той картош­ки и поем сам. Вот, тогда будет видно, значит». Потому что она белым порошком таким посыпана. Ну, вот. Мы набрали этой картошки. Вот. Потому что есть-то ж нечего было Bсё же разру­шено было, магазинов-то не было. Мы набрали этой картошки, сва­рили. Стали все есть. Нормальная картошка. Ничего. Все остались живы. Вот, тогда стали, значит, вот, эту картошку брать. Ну, в домах, вот, всё было, конечно. Ну, видно, что так... хорошее, вот, вещи, вот... видимо. Но финны они ведь... за границей, ведь... это сейчас за границей тоже везде эти, барахольщики стали. А раньше — особенно финны — они вообще были скупые. У них выгодное... вы­ходное платье у них что-нибудь было одно. У них не было, вот, как у нас: все шкафы завалены, всё выкинуть жалко, с местa на место перебираем, перекладываем. У них это не было. Ну, видимо, хоро­шие вещи всё-таки какие-то были. Потому что что-то взято. А вот, такое всё-всё оставлено. Даже эти, вот... где мы в дом зашли — мы жили, — там даже вязальная машина была. Большая вязаль­ная машина. Хорошая была. Ну, в общем, вот, всё, вот, так, вот, было.

И2 А это уже в Лахденпохья Вы застали такое?

С Нет, это мы в Сальми.

И2 В Сальми? <...>

С Да. А Сальми — мы там жили.

И1 Подождите, я сейчас уточню...

И2 А в Лахденпохья в каком году Вы приехали?

С А в Лахденпохья... в Лахденпохья мы приехали в сорок пятом.

И1 А в Сальми в сороковом?

С В Сальми в сороковом.

И1 А до этого в Чупе этой жили?

С Да в Чупе. В Чупе я даже войны застала немножко. Нам там давал этот самый... как его назвать. Гитлер-то. Адольф нам давал ума там.

И2 Там военные действия были, да?

С Ой, там что делалось, вообще! Я уже., мне... сколько мне, четыр­надцать лет было. Но меня взяли в банк работать. И надо было... дом наш стоял... на горке. Такой... скала такая, и дом стоял на скале. Так мы с сестрой... Так бомбили, что мы с сестрой однажды выле­тели вместе с рамой, а я вместе с этим... с этим, как его... с этим, с пружинным матрацем вылетела под... туда, с обрыва туда слетела.

И1 Это в Чупе?

С Да.

И1 Не поняла тогда. Если вы жили в Сальми в сороковом году...

С В Чупе в сорок первом году. Я говорю, что сорок первый год за­стал нас в Чупе.

И1 А, то есть вы сначала жили в Сальми...

С Да.

И1 А потом в Чупе?

С Да, да, да И... и мы стали из этой, из Чупы мы стали эвакуировать­ся Мы в Сальми заехали. Мы заехали в Сальми. Ой, девчонки, что там делалось! Ой, что там делалось. Там весь кругом Сальми... весь взяли целиком. Немцы. Там никто не ушел. Из Сальми. Они весь, весь город виселицами обстроили, весь город. И весь город кругом подожгли. И вот, мы когда ехали... ну, мы... мимо ехали мы, немцев уже не видели. Но войска мы все, конечно, видели. И финские вой­ска видели, и все мы видели. Но немцев мы пока в сорок первом году, пока мы не видели немцев. Но что там делалось — это во­обще! Вот, это в Сальми было. Теперь, значит... Мы приехали... так, мы поехали... отцу, значит, дали приказ за три часа эвакуироваться. Эвакуировать поселок. Он один, значит, поскольку десятник один остался, старший, никого больше не было... Дали., нам всего дали три часа. И вот... а было две машины всего, две полуторки в лес­промхозе. Сразу как начала война, сразу полуторки забрали в ар­мию. На чем ехать? Десять лошадей было в леспромхозе. Ну, вот, отец у нас... он тогда — тогда коммунисты другие были — он ска­зал: «Все уезжайте. Все забирайте лошадей, уезжайте. Я остаюсь».

И2 А зачем он так сказал?

С Не хватило лошадей. Не хватает лошадей. Вот, мы остались, и еще две семьи остались. Вот. Остальных он всех отправил.

И2 Это в Чупе?

С Нет, это было в этой...

И2 В Сальми?

С В Сальми, да, да, да, да. Вот, остальных он, значит, всех мы отправи­ли. Отправили. Он сказал, куда ехать. И они уехали. Он сказал: «Выгрузитесь там в лесу и пришлите нам сюда лошадей, чтобы нам можно было уехать. Но учтите, что карательный отряд уже за тридцать километров». Финский карательный отряд. Вот, тоже давал ума всем! Нужно... срочно нужно уезжать. Ну, лошадей, конечно, нам быстро прислали. Они, видимо, километров за десять, видимо, только отъехали и нам прислали лошадей. И мы быстрень­ко... уже собираться некогда было. А когда уезжали, в магазине, в этом — в поселке открыли магазин, открыли базу — сказали: «Берите кому чего, кто, кому чего нужно, берите, потому что, Бог знает, куда мы поедем или как мы поедем, вот. Так что продукты берите бесплатно». Всё было. Так было и сказано. Мы ничего не взяли. У нас было, нас было пятеро детей. И я была старшая. Эти сестры, вот, две у нас старшие — эти уже были, жили уже у нас отдельно, вот. И у нас пятеро было маленьких.

И1 Семеро всего?

С Семь. Да, у нас семеро детей было. Да, да, да. Ну вот. Так что мы ничего не взяли. Вот, мы погрузили на лошадь этих ребятишек ма­леньких, отец посадил. А мне сказал, пешком <идти>. Еще брат был чуть меня помоложе — вот, тоже пешком иди. И он такую, вот, сде­лал над телегой... вот, так материал, что дождь, дак, чтобы хоть не замочило. И мы поехали. Приехали мы, значит, никого своих мы не нашли. Этих, эвакуированных. Видимо, все они уехали уже. И вот, в лесу, значит, отец мне говорит.... Вот, я говорю, что я была вредная и хулиганистая была. Он меня за собой везде таскал. Не брата, а меня таскал. Говорит: «Валька, поедем, мы вернемся в магазин. Что мы поехали без продуктов! Чего мы есть, вот, будем сейчас? Поедем, в деревню вернемся и наберем в магазине, и всё. А мать здесь с ребя­тами подождет». Сели мы на эту... на лошадь и поехали. Приезжа­ем обратно мы в эту свою, свой поселок. Приезжаем. Вот, вот, на­сколько финны, вот, люди, вот, какие — финны или немцы, не знаю, кто там был. Но уже наши повешенные висят. Видимо, для этой... для этой работы были оставлены. Видимо. Ну, видимо, комсомоль­цы. Оставили для... этого... для подпольной работы, видимо, были оставлены. Вот, как сейчас вижу. Кассир была. Вот, такое платье, значит, у ней это... трикотажное платье. Вот, такая, вот, ленточка, зна­чит, поперечная такая висит. А рядом с ней висит этот... инженер. Черный костюм у него был и зеленоватая такая рубашка. Вот, ви­сит. Ой, не могу я, девки, рассказывать это. Вот, вот, они висят уже. И в магазин... ну, как обычно у русских, — там помойка, там все эти доски свалены в кучу, разломаны, если мешают, ногами отодви­нут — они уже к магазину сделали дорогу. Положены новые дос­ки, доски сколочены. Всё культурненько. Й магазин не тронут. Ни­чего в магазине не тронуто, и магазин так оставлен открытый.

И1 Вы в тот же день вернулись?

С Нет. Нет, мы вернулись на третий день. На третий или даже на четвертый.

И2 Так вы застали там. финнов?

С Нет, нет. Мы никого...

И2 Уже никого не было?

С Нет, нет, мы никого не видели. Только, вот, видели этих своих пове­шенных. Никого не видели. Ну, мы там взяли. Сахару взяли, ман­ной крупы мы взяли, помню. Макарон взяли, печенья. И поехали. Поехали. Немножко отъехали. Нам попадаются навстречу мото­циклисты. Ой, тьма тьмущая! Первый сказал: «Здравствуйте». Ос­тальные все головами так покачали и проехали. Мы стоим на обо­чине. Какой-то шум. Отец говорит: «Подожди, какой-то шум». Танки идут. Не танки, а такие закрытые бронемашины идут. Вот, первая машина остановилась. Оттуда вылез такой — аксельбанты крутом висят, тут фашистский знак. Немец. Отец мне говорит: «Если только меня сейчас будут брать, не ори и за меня не цепляйся. Вот, побе­жишь туда, перебежишь, вот, эту, эту... эти, ямы выкопано, траншеи вдоль дороги, траншею перебежишь, вправо всё время беги, там долж­на быть мать с ребятами. Чтоб ни звука не было!» Он же видит — немец. Ну, вот. Немец подошел. «Здравствуйте» — «Здравствуйте». Хорошо, по-русски. «Куда вы поехали?» Отец у нас такой прямой был. Говорит: «Дак, от вас бежим». Он говорит: «Дак, куда вы бе­жите! Деревня ваша...», он спросил: «Откуда вы?» Он[163]сказал, дак... Он говорит, что... «У вас там всё свободно. Езжайте и живите, вас никто не тронет». А отец говорит: «Да нет уж, лучше уедем, дак, поспокойнее будет». Он говорит: «Ну, смотрите, ваше дело, но только с дороги сейчас уходите. Сейчас пойдут танки. Они пойдут в че­тыре ряда, вот, так. И вас задавят. Они сворачивать никуда не бу­дут. Им дано приказ никуда не сворачивать. Так что, вот, куда хо­тите». Ой, мы давай лошадь распрягать, да через эту траншею всё таскать! Туда в лес. А лес был — сосенки небольшие такие были, лошадь у нас белая. Отец говорит: «Ой... — <собирателям:> дев­ки, уж вы извините, — ой, ебит твою мать, убьют лошадь, с лоша­дью нас вместе!» Ну, лошадь туда подальше в лес, и это всё пере­таскали туда. Ну, ладно. Проехали, всё нормально, уехали. Сели. Маму мы, конечно, нашли сразу. Сели, поехали. Выехали на дорогу, проехали мы, наверно... Сутки мы, наверно, ехали. Останавливаться не дают. Спереди войска и сзади войска. Мы едем по лесным до­рогам. Войска идут лесной дорогой. Не дают останавливаться. Меняйте лошадей. А в лесу! Ой! Такие поросята бегают, телята бегают, курицы бегают, все кричат. Полный лес животных! Ужас! Ой-ёй-ёй. И все за нами увязались! Конечно, люди, дак, они же, живот... животины они бегут следом. И, вот, все за нами. Все за телегой бегут. Не смейтесь, одна корова даже, так, пришла. Мы в Вологодскую эвакуировались. В Вологодскую приехали, и она пришла. Да. При­шла. И вот значит... А лошадей... как лошади — всё время стреля­ют, да, другой раз подъедем после катюши, ногой не ступить нику­да... Вот, такой слой — горячая зола. И ничего нету. Всё сожгёно. Ой. Ужас, воды нету. Ну, вот. И мы, значит, лошадей... как лоша­дей... пойдем в лес. Отец говорит: «Пошли». Ой, никак ни к какой лошади не подойти. Они уже одичали. Ну, мы с ним ловили. Ло­вили. Даже в Вологодскую область две лошади привезли. Приве­ли. Такие красивые лошади! Ну, у русских — дак, их сразу волки съели.

И2 Почему?

С Потому что дураки пастухи. Ноги связали и пустили на эту... па­стись пустили ночью и связали ноги. Лошади же это...

И2 Чтоб не убежали?

С Чтоб не убежали, да. Ума — во! Волки, конечно, съели. Ну, и вот. И мы, значит, сели опять и поехали. Поехали, подъезжаем — вот, так две дороги. Часовой стоит и говорит: «Вы куда?» Нет, мы еще до этого. Подъе... такая сумятица началась, самолеты налетели, зна­чит! Ужас! Ничего не разобрать, ой! Вдруг подъезжает полуторка, останавливается, вот... какие всё-таки люди были, еще и хорошие люди были. Шофер останавливается и говорит: «Отец, ну, куда ты с этим табором поедешь. Давай, кидай всех в машину. Я сейчас их подкину в Лодейное Поле, а ты туда приедешь на лошади». Отец говорит: «Да, и правда! Давай, мать, садись с ребятами в машину». А меня он опять с собой оставил. Я у его вместо пулемета. Ну вот. Мы с ним поехали на лошади. Подъезжаем — вот, так две дороги. Часовой стоит: «Вам куда?». Отец говорит: «На Лодейное Поле». — «Уже занято». Отец говорит: «Да ты что, дорогой, у меня семья там» — «Никак не могу пустить. Всё уже закрыто. Лодей­ное Поле занято». Отец не стал спорить, поехали. «Давайте, вот, на Олонец дорога, давайте туда». Мы заехали в лес, проехали кило­метров... пять, ну, может быть, побольше. «Давай сворачивать. Да­вай, Валька, иди в лес, ищи дорогу на Лодейное. Где можно лесом проехать и свернуть на Лодейное. Черт с ним, погибать — так бу­дем вместе все». Ну, я прошла. Там такой бор сухой. Я говорю: «Вот, тут можно проехать». Точно, мы проехали. Приехали на реку Свирь. Приехали на Свирь. На Свири все мосты взорваны. И пе­реехать, чтобы попасть в Россию в матушку, — на пароме. А на паром человек пятьсот очередь. Лошади, машины. Вот, такая, вот, кутерьма. И он через каждые два часа бомбит. Можно по нему часы проверять. Через каждые два часа. Мы приехали вот, например, вот, отсюда мы приехали, на этот берег. А на том берегу, у того берега стояли три баржи с эвакуированными, с детьми. Ну, видать, что люди. Три баржи стояло. Я... я до сих пор не понимаю, почему они не были выгружены. Не понимаю даже, почему они не были выгру­жены. Он ведь ничего не оставил от этих барж. Мы три дня не могли в этой Свири не могли воды взять — сплошная кровь текла. Никого не оставил. Ничего вообще не оставил. И настолько он низко летал, что я бы даже его на улице... вот, сейчас встретила — я бы его узнала. Вот, настолько близко они летали над нами. Ну что. Между этими всеми... переправляться надо все равно. И вот, наша очередь подошла. Он меня поставил с лошадью — у нас две лошади было. Два, две эти повозки. Он сам остался с повозкой, отец, на берегу, а меня поставил — жеребец такой здоровый был, сумас­шедший — он меня с ним поставил на паром. И поставил на па­ром. И как раз только на средину реку заехали — и самолеты. И они в паром-то не попали, но брызги-то эти! Как начала у меня эта лошадь-то пятиться. А мне с берега кричат: «Кидайся в воду!» Да где кидайся в воду, я плавать не умею. Ну. Я не знаю, чего де­лать. Отец потом мне крикнул: «Валька, схватись за повод, бросись ему на шею, повисни на шее у него. Попробуй так». Ну, я и правда. Лошадь-то высокая, мне не достать. Но я повисла на шее. Он, зна­чит, успокоился. Доехала я. Ну, ладно, переехали, значит. Маму нашли, всё нормально. Поехали дальше. Поехали. Как-то где-то ос­тановились, я даже не помню места, где мы остановились. У нас была своя корова. Большая такая ярославская корова была. И она у нас не привязана была, отец говорит: «Пусть она так идет. Большая. Если устанет, отстанет она, дак, отстанет. А если будет за нами идти, дак, пускай идет. Потому что что это — мы ж не на машине едем, все равно же тихо идет, не бегом же лошади бегут. Ну, вот. Легли мы спать. Утром просыпаемся. Коровы нашей нет. Эта, малень­кая, есть коровка, которая пристала, чужая. А этой нету. Отец вы­шел на дорогу, посмотрел — вроде всё спокойно, нигде не стреля­ют. Ничего нету. Я походила, походила, я пошла подальше. Взад. Не вперед пошла, куда нам ехать надо, а взад туда пошла. Дядька идет. Я говорю: «Дяденька, вы не видели здесь стадо коров?» А он говорит: «А вон немцы погнали стадо». А я говорю: «А там была большая такая корова, красными пятнами?» А он говорит: «А она самая первая идет». Я — ой, девки, какая я дура всё-таки была. Я рванула по обочине туда. Догонять. Я догнала. Догнала, я подбе­жала к корове, она, конечно... Я подбежала, она остановилась, замы­чала, всё стадо сгрудилось, и разброд получился. Ух, как немцы! «Ля-­ля-ля». Я ничего не понимаю, они, видать, что на меня, значит, руга­ются, толкают меня, отрывают, значит, от коровы. А я ни в какую. Я тоже, как этой лошади, кинулась, вот, такая, на эту, на шею, и вишу у коровы, да. Она никуда не идет. Она стоит. Вот. Теперь, значит... ой, этот немец меня спас. Не знаю, чё бы они тут со мной сделали, эти немцы, эти постовые, эти, которые сопровождали стадо. Оста­навливается легковая машина. Вышел оттуда... к ним. Ну, и там по-своему, видимо, спрашивает, что в чем дело, что такое. Они, значит, на меня показывают и показывают, значит, на корову. А я, а я ему и говорю, что моя корова. Моя, значит, наша корова — ему говорю, этому офицеру-то говорю. Наша корова. А он, значит, это понял, значит, что наша корова. И, знаете, вот, снял перчатки, вот, этому, который сопровождал, этому — как щелкнул ему по щеке, вот, этими перчатками! И чё-то такое сказал ему, и тот быстро мне «Шнель, шнель, шнель!» И корову эту толкает за эту, за дорогу, и меня вместе с коровой туда, значит. Ну, в общем, вытолкали нас Я корову пригнала. Отцу, отец говорит: «Где ты ее взяла?» А я го­ворю: «Она уже... немцы гнали стадо, она уже в стаде была». Он говорит: «Фу, еб твою мать, дура! Ты что, — говорит, — совсем уже что ли? Ну!» А мама говорит: «Господи, Валька, когда у тебя ум будет?» Нет, это верно, девчонки. Это правда. И вот, еще. И вер­нусь... и я еще... да, нет, нет, не вернусь. Это уже потом я, вот, была на этих... приехали мы... в эту... в Вологодскую, и меня сразу по­слали на оборонные работы. Это тринадцать-то лет. И мы поеха­ли. Меня не одну послали, там много было молодежи. Это, мы ко­пали окопы под Тихвином. Выкопали... ну, это... ну, до самого, до ночи копали, значит. Днем жарко, а мы вечером, так, покопали и, вот, так на бровку, значит, все легли. Кто чего там подостлали — у кого чего было. И спим. На окопе на этом. Вот. Я сплю, и все равно, вот, я чувствую, что кто-то смотрит. Я открываю, вот, так, немножко, чуть-чуть глаза открыла — три немца стоят. На той стороне око­па. Я лежу и думаю, чего же делать. Не шевельнусь. Не шевель­нусь, тихонько лежу. Думаю, чего же делать? Если растолкать всех остальных, это получится как «А зори здесь тихие».[164] Кто заорет, кто чего. Думаю, чего ж делать. Я лежу тихонько. И не выдержала, открыла глаза. Открыла глаза и смотрю так на них. Ребята молодые Я смотрю, вот, так на них и ни даже пальцем не пошевелила. Они ведь постояли и ушли. И два раза, вот, так у меня. Два раза я была под автоматом. Вот, всё-таки умные люди тоже, вот, там были. Скажут, дети копают окопы — ну и что, вот, толку... ну, другие бы были, вот, тоже бы... конечно, ведь и наши всякие тоже были. Ой.

И2 А Вы, вот, не расскажете, когда Вы уже сюда приехали в Лах­денпохья, не говорили здесь, не боялись, что финны вернутся?

С Боялись.

И2 А что говорили? Были такие слухи?

С Боялись. Боялись. Вот, знаете, мы, вот... когда, вот, мы еще там жили... Не сюда еще приехали, а, вот, в сороковом году, вот, там, в Сальми жили — мы жили на хуторе. Очень боялись. Ой, как у нас мама плакала! Ой, она, бедная, и в сорок втором году и не выдержала, у нее как воспаление легких стало, у ней сразу... она и не выдержа­ла, сразу умерла. Вот, настолько она переживала. Очень боялись. И боялись, и даже... и, по-моему, даже, вот... Не знаю, может быть, и нам-то не говорили, потому что мы-то... за... В школу надо было далеко ходить, дак, может быть, думали, что мы бояться будем. Дак, нам не говорили. А между собой мужики говорили, что, по-моему, финны ходили. Ходили, вот, это самое. Только, видимо, такие фин­ны ходили, что вот... Например, к нашему дому придут — дак, это не его дом — вот, так они, видимо, не трогали. Вот. А народ-то они, видишь ли, не такой, как мы. Они народ справедливый. Вот. Они не трогали, поскольку это не его дом. А где-то, вот, случались это самое, пожары, вот, были. Были в деревнях пожарах. Ну, тогда ник­то не разбирался, в чем пожар. Не разбирались, правда не разби­рались. Ну, вот, вот... вот, это, вот, мужики, вот... Я, вот, слышала, на­пример, что мужики говорили, что финны ходили. А чё там было ходить-то? Границы-то какие были. Мы, вот, сюда приехали, дак, мы за грибами пойдем и там переговариваемся.

И2 С кем?

С С финнами. Они там на той стороне сидят, рыбу удят.

И2 Это сейчас-то?

С Да. Вот, в сорок пятом году приехали. Мы же везде ходили за грибами.

И2 Так, а вы не боялись с ними разговаривать?

С Нет. Нет. Мы...

И1 В сорок пятом году уже их не боялись?

С Нет, не боялись мы. Нет.

И2 В сороковом только боялись?

С Да. В сороковом как-то непривычно было. А в сорок пятом-то году уже как-то... уже война уже прошла, и... как-то уже было, да. Нет, мы не боялись.

И2 Так, а бывали такие случаи, что финны приходили и убивали кого-то?

С Нет. Вот, убивать... вот, что-то не слышно было. Нет, я не слыша­ла. Может, где и было, я не... не знаю, но у нас я не слышала, что­бы убивали. Нет. А вот, пожары были.

И2 А не говорили, что финны куда-то свое имущество прячут?

С Нет. Нет.

И2 И не искали никогда?

С Нет. Вот, никогда, никогда не искали. Если бы они вот, вот, допус­тим... ну я же говорю, что мы жили в таком добротном доме. Он даже еще почти не достроен был. Такой большой дом был, такой... так был поставлен хорошо, по-хозяйски, да. Ну, естественно, что там что-то бы должно быть, если бы они, вот, например, закопали бы. Там такой хороший подвал был. Они бы же пришли бы. Нет.

Ш Это в Сальми или здесь?

С Да.

И2 В Сальми?

С Да. Они, они не искали, нет.

И2 А здесь не говорили?

С Здесь нет. Здесь нет, нет, здесь нет.

И2 А свои не искали кладов каких-то?

С Нет! Ой! Кто тут будет искать? Мы в сорок пятом году приеха­ли... Мы: начальник милиции, старшина милиции и детский... это, женский врач — его жена была. И больше никого не было. Мы ходили. Нам так и сказала: «Там приедете, дак выбирайте дома, кто где жить будет».

И2 А здесь никого больше не было?

С Никого не было. <...> Совсем никого не было. Мы с Яккима шли пешком. Вещей у нас никаких, шмоток никаких не было, посколь­ку у нас ни хрена не было. Вот. Два этих фанерных чемоданчика было. Мы там остановились у этой, у церкви там, вот. Она еще... всё нормально было. Там стояла хорошая церковь. Мы останови­лись, как раз приехали в июне месяце. Пешочком. Знаете, какая, вот, звенящая, гнетущая тишина была. Даже птиц ведь не было. Всё было нарушено. Всё отсюда. Здесь ни животины никакой не было. Ничего! Все отсюда ушли, убежали. Вот, мы стали на горе на этой. А сирень как раз цвела — июнь месяц. Ой, весь город в сирени! С горы всё видать оттуда. Домов... домов не много было здесь. Дома маленькие такие были, аккуратненькие. И поэтому всё вид­но. Сплошная сирень. И вот, мы встали — ай! [Показывает, как вдыхает воздух.] Красотища! И вот, такая — как сейчас, вот, пом­ню — такая, вот, гнетущая тишина. Вот, даже... даже неприятно от такой тишины. Вот, даже неприятно. Вот, мы сюда приехали. А по­том уже, вот, стали, стали, вот, прибывать уже.

И2 А говорят же, что вернулись еще те, кто в сороковом году здесь тоже жил? Русские.

С Вот. Да, вот, мы в сороковом году, вот, сюда вернулись. И еще бы­ли — забыла я, как фамилия — еще были две или три семьи, да. Были.

И2 Так вы-то здесь в сороковом ведь не жили?

С Нет. Мы в сороковом в Сальми жили. Но всё равно. Это же Фин­ляндия всё равно.

И1 А Сальми далеко отсюда?

С Сальми — тридцать километров. Вот.

И1 А как же вы решились сюда вернуться-то?

С Дак, отца опять отправили работать!

И2 Просто по командировке? Ну, как бы...

С Да, да. Его отправили сюда работать. А сестру Марию отправили сюда работать — она работала помощником прокурора.

И1 Так вас трое сюда приехало?

С Конечно, все приехали сюда... Кроме мамы. Она умерла уже. Мама уже умерла. Да, кроме мамы, все приехали сюда, да. Вот.

И2 А потом кто приехал?

С Ой. Потом приехали... вот... раньше, конечно, мы всех, вот, так поэтапно всех помнили. Кто за кем приехал. Потому что приез­жали... приезжали не то, что, вот, таким эшелоном, а приезжали по одному, по две семьи, поэтому мы всех помнили. А вот, сейчас уже не помню. Вот. Приехал — такой был высокий милиционер. За­была, как его фамилия. Вот, они приехали. Так. Потом приехала еврейка, врач была. <...> Вот, она приехала. Потом муж ее при­ехал, академию кончал. Вот, она очень хорошо с нами была. По­том приехали... кто приехал. Потом приехал М-ов, директор тор­га. Директором торга работал. Вот. Вот, так. Потом, значит, при­ехал муж моей сестры Марии. Федор. Начальник пожарной ко­манды был. Вот. Он тоже...

И2 А когда, вот, вологодские приехали?

С [длительная пауза]. А вологодских... вологодские приехали, по-моему, в пятьдесят пятом или в пятьдесят шестом даже только.

И2 И их сразу много приехало?

С Нет. Вологодских немного приехало. А вот, с Белоруссии много приехало. С Белоруссии приехали очень много. А как их, это, на­зывали тогда... ну, вот... это, заключали, вот, договоры — как это? Вот, как? Забыла, как это называется. Ну, вот... вот, их сюда про­сто... вербовали! Во, вербовка! Вот. Вот, по вербовке. Белорус много приехало. Очень много здесь было. Вот, фанерный комбинат ста­ли восстанавливать, восстанавливали почти все белорусы. В сорок седьмом году. По единому кирпичику носили. А до этого, это са­мое, там на фанерном работали заключенные. Вот, эту трубу ста­вили. Вот, на фанерном трубу ставили два заключенных. Им было по двадцать пять лет дано. Они поставили трубу, и их освободили.

И1 Русские заключенные, да?

С Русские.

И2 А белорусы приезжали как бы по многу людей?

С По многу, да, да. Они даже... эшелоном, даже их на... на товарняке. Тогда... тогда же не... этих, вербованных на товарняках возили. Они так же, вот, на товарняке даже приехали. Очень много было.

И2 А селили их тоже в финские домики, или уже какое-то другое жилье было?

С А, нет, нет, нет. Когда они приехали, финских домиков не было. Было, всё уже было заселено. А стали ставить, вот, эти восьмиквартир­ные. Вот, эти, вот, стали строить. Вот, эти, вот, два дома — вот, этот, напротив нашего дома через дорогу — вот, эти два дома ставили тоже заключенные. Вот, на том дому убили заключенного одного. Напополам разрубили. Такой топор был острый, что один бро­сил — разругались и он бросил в него топором — и прямо напо­полам. Вот, я поэтому и запомнила эти дома. Вот, эти два дома ста­вили заключенные. И на той стороне... вот... а нет, там, там уже строили белорусы. А вот, там вот, около поликлиники, — там тоже дом ставили заключенные. Восьмиквартирный.

И1 А сами-то они где жили?

С Заключенные жили... так, сейчас, сейчас скажу... сейчас скажу… подожди ж, где ж они жили? Вот, было общежитие сделано — у финнов это была конюшня. Да русским-то сойдет. Вот, ну... конюшни же у них приличные были. Это, вот, около... около, вот, фанерного баня там, вот, была, вот, там, там вот. Вот, там. Вот, такое длинное, такое, вот, [сиреневое] это здание такое было. Вот, там они жили.

И2 Так, а конюшня была финская. А коней уже не было?

С Нет, нет. Лошадей уже не было. Там всё прибрали, всё, значит. Ну, конюшни хорошие у них же были. Вот, всё прибрали, всё убрали. И там нормально было. <...>

И2 А чуваши когда приехали?

С Какие наши?

И2 Чуваши.

С Чуваши?

И2 Да

С Ой, я чувашей чего-то., и не знаю даже. Не знаю. Какие тут чува­ши были?

И2 Говорят, были. Колхоз, говорят, был.

С А, дак, это не здесь. Это в Лумивара. В Лумивара, да, в Лумивара Да-да-да-да-да-да-да.

И2 А здесь их не было?

С Здесь не было. Нет. А в Лумивара, да, да. Они неплохо работу вели, хорошо справлялись. У них хороший совхоз был, да. Хорошо было.

И2 А они отличались как-то от остальных? Ну так, на вид.

С Нет! Они... большую часть они сейчас здесь живут, эти чуваши. Правильно. Они на фанерный уже перешли, работали — правиль­но. Я же, Господи, забыла этих, наших-то чувашей, за рекой-то. Они уже сюда приехали, на фанерном стали работать. Нет, ничем они не отличались. Ничем они... Народ спокойный. <...>

И1 А скажите... давайте вернемся обратно в сорок пятый год.

С Давайте лучше в сорок пятый, да.

И1 Вот, вы стояли около церкви, там, на холме, и всё было пусто и тихо. А как вы домик-то себе выбирали?

С Вот, мы домик... мы пошли, все посмотрели. <...> А мы жили у стадиона. Этот белый дом угловой. Да. <...>

И2 А почему вы именно его выбрали?

С А понятия не имею. Даже не знаю.

И2 Ну как? Он был почему-то удобнее, чем остальные?

С Да нет. У них все дома удобные были. У них все дома покрашены были. Все ухожены были. Вот.

И2 А чем отличались от тех, вот, как в Вологодской области вы видели?

С Ну что ты, милая моя, нет. У них... у них вообще у них... всё... Я говорю, что у них ухожено всё было, во-первых. Во-первых, здесь было четыре комнаты в этом доме, и вверху две. Вот, мы и заня­ли его. И тут и жили.

И2 А переделывали что-нибудь?

С Нет, нет. Ничего не переделывали, ничего. Даже плиты не переде­лывали, плиты. Настолько сделано всё хорошо, ничего не переде­лывали. Ничего. Так и жили.

И2 А двор для скотинки тоже был?

С Двор был. Двор был, баня была, колодец был, всё было отменное. В бане даже в полу была сделана... пол цементированный был, та­кая, вот, решетка была — даже вода туда уходила. Всё было отмен­но сделано.

И2 А были какие-нибудь такие вещи, которые вы не знали, для чего нужно?

С Послушай, чего-то я даже и не помню чё-то такого. Может быть, и было. Но чё-то забылось. Ведь столько уже лет. Может, и забы­лось уже. Конечно, было. А чего не было-то! У них же... они уже... тогда уже жили лучше нас. Ну. Может, и было чего.

И2 А поля, вот, у них другие были?

С Поля у них ухожены все были.

И2 Но они годились для вас?

С Конечно. А чего не годились? Конечно.

И2 Но они же как-то по-другому были распаханы.

С Нет, ничего подобного. У них, у них только... как было. У них эти полоски, вот. У них поля все были почти по низинам. По низинам были. Поэтому у них широких таких полей, как у нас, вот... как у нас в Вологодской области поля по десять гектар — у них не было таких. Потому что у них площадей таких здесь нет. А у них поло­са, канава, полоса, канава — вот, так у них. Ну, у нас это, этого уже ничего нету. У нас уже ольхой всё заросло. Вот.

И2 А вы переделывали эти поля?

С Нет. Нет, вот, так приехали, вот, так и садили. А потом уже. Потом уже, когда шобла-ёбла вся собралась сюда, вот, тут уже начали. Колхозы начали. Ванька с Петькой. Тут они всё уже по-своему А так, так и садили. Мы приехали, пошли, это самое... а куда мы пошли? А в лес пошли. Идем мимо, вот, — и морковка. «Фу, — мы говорим, — морковка? Морковка!» Давай таскать. А нам не выта­щить ее. Не вытащить! [Пришел сын собеседницы, и собиратели с ним здороваются) И мы, это самое, взяли, сходили, не поленились, сходили за лопатами, принесли лопаты, стали копать эту морковку. Представляете, вот, такая морковка! [Показывает, что очень крупная была морковка] <...>

И2 А не боялись по лесу-то ходить тогда?

С Боялись. Мы с сестрой раз за мину задели ногой. За ниточку за­дели. Хорошо, что сестра увидела. У меня на ноге была ниточка серебристая такая. Но потом не стали ходить.

И2 А финнов не боялись, что, вот, они выскочат?

С Нет. А вот, чего-то не боялись.

И1 А что кукушки сидят, финны, на деревьях, не говорили?

С Ну, дак, тогда уже какие кукушки в сорок пятом году! Нет, конеч­но. Нет, конечно, нет.

И1 А когда они?

С В сороковом. В тридцать девятом году. Вот, тогда — да. Они давали нашим. Эти кукушки. Да, они очень сильные были.

И2 А что это такое — кукушка?

С Вот, на дереве сидит, его не видно. И он всех снимает по порядку

И1 Снайпер?

С Да.

И2 Убивает?

С Да. Вот, этих боялись наши. В тридцать девятом году у финнов был даже... женский лыжный батальон. Эсэсовцы женщины, эсэ­совцы женщины были. Вот, они — отец рассказывал, — вот, они, говорит, давали. Ой! Бедный, говорит, кто попадал. Вот, такие вот, как отец, вот, попали. Вот, они давали. Вот, так.

И2 А вы когда приехали, поселились в Лахденпохья... не ходили на хутора, может быть, что-нибудь искать?

С Ходили. Ходили.

И2 А зачем?

С Мы и на лодках ездили. Лодку сделали. Старую лодку нашли, се­стра нашла. Отремонтировали ее и на лодке ездили.

И2 А зачем?

С Как зачем! За яблоками. За ягодами, за грибами, рыбу ловили.

И2 А не перевозили какие-то кусты, может быть, вот, с хуторов?

С Нет, нет, нет. Кусты, нет, <не> перевозили. Кустов и здесь полно было. Чего их было перевозить? У каждого дома... у них у каждо­го дома был... может быть, там такого... такого, что необычного не было, а, эта, смородина у них, яблони у них у каждого дома были.

И2 А вещи не искали по хуторам?

С А вещей, вот, мы чего-то ходили здесь, да, то вещей чего-то мы уже не находили. Но в домах был порядок. Пока наши сюда не стали ездить. Наши все сожгли.

И1 Кто сжег?

С А рыбаки поедут. Посреди... напьются, а холодно. Они посреди пола разложат костер в доме. Господи... Россия-матушка.

И2 А дома эти не свозили с хуторов сюда?

С Свозили. Свозили.

И2 Уже в то время или позднее?

С Нет-нет, позднее, позднее, позднее. В то время никто еще не дога­дывался до этого. А вот, когда уже все эти, вот, эти... такие белору­сы приехали, все эти — вот, уже стали уже кумекать. Вот, они уже начали. А так до этого никто не додумывался у нас. Чтобы сво­зить оттуда дом, сюда тащить! Нет. Нет.

И1 Это было проще, чем построить новый? Свезти-то?

С Нет. Проще новый построить, вот именно.

И2 А зачем свозили тогда?

С Понятия не имею, зачем свозили. Ну, наверно, боялись... я не знаю, порядка-то я не знаю. Но может быть... наверно, не давали лес рубить. Не разрешали здесь.

И2 Да?

С Да. Лес здесь ухоженный был. Ой! Как зайдешь, девки, в бор — ох! Вон, там сидит белый гриб. Одно удовольствие было. В сорок пятом году их было! Ой! Хоть косой коси. Финны берегли. Они не так брали грибы, как мы.

И1 А как?

С Они брали столько, сколько им надо на зиму. А не столько, сколь­ко попадется. Вот, так.

И2 А разве вы берете не так — сколько на зиму надо?

С Конечно, мне сколько попадется, я столько и беру. Жадность люд­ская. <.»> [ПФ-8]

И1 А вот, Вы не расскажете, как восстанавливали фанерный завод?

С Ну как. Восстанавливали, да и восстанавливали. Работали, конечно, работали. Работали.

И1 Так, а как там внутри было, когда?..

С Внутри... Вот, в сороковом году был этот фанерный — как огур­чик стоял.

И1 Вы-то откуда знаете?

С Я знаю.

И1 Ну, откуда Вы знаете? Вы ж тут не были.

С Знаю. Как огурчик стоял. Этот, вот... этот, директор, вот, этот рас­сказывал: «Мы, — говорит, — его не тронули. Оставили вам». А в сорок пятом году он был весь разбит. Это уже... россияне — золо­тые рученьки — всё разбили. И восстанавливали, конечно, его — по кирпичику таскали. Вот как его восстанавливали. Ну, как... Был Д-ов, директор. Директор был хороший, толковый. Вот. Тогда ра­ботники хорошие были. Потом Д-ов. Вот, почти уже заканчивал все эти, вот, цеха — этот, вот, клеевой, обрезной, сортировочный — вот, эти все цеха. Это уже всё, тут уже всё дорабатывал Д-ов.

И1 В каком году заработал фанерный-то завод?

С Фанерный завод заработал — в сорок седьмом году дали первую <...> Фанеру, первую фанеру дали.

И2 А оборудование откуда брали? <…> Своё, русское?

С Оборудование большинство стояло финское. Вот, это, они дали нам этого, слесаря, прислали. И он тут немножко посмотрел, тут чего подремонтировал, ну, оно всё было нормально, работало. И вот, мно­го лет, между прочим, финское оборудование работало. Ну, а потом уже Д-ов стал... дак, уже кое-какие станки, там, подкупили уже. Пресса стали уже по... не то, что они худые стали, а уже они не стали... не совремённые, они не стали соответствовать ГОСТу. Вот, пресса уже купили новые. Вот. А так на финском оборудовании работали.

И2 А как учились на нем работать? Или это было понятно в общем?

С Дак, вот, этот приехал, этот, финн-то. Ну и там кое-чего показал.

И2 А, это слесарь — финн?

С Да. Да, да, да. И кой-чего показал там. Рассказал всё.

И2 Так, а откуда этого финна выписали?

С Попросили с Финляндии. Ну, чего... хорошие же отношения, а чего? И сейчас же хорошие отношения с ними. Они приедут, что...

И2 В сорок пятом хорошие отношения были?

С Конечно, конечно. Конечно.

И2 Дак, а разрешали финнам приезжать сюда, вот, там, в сорок пятом году?

С Ну, видимо, разрешили, раз приехали. Эти-то приезжали позже директор-то этого завода, да, вот, этот... директор этой вот... санатории-то. Эти-то позже приезжали. Ну, а этим, видимо, разрешили, раз приехали.

И2 А вот, разрешали, там, финнам на кладбище на свое приехать?

С На кладбище они... они сразу не ходили на кладбище. Они на клад­бище... подождите-ка, в каком же они году пришлем на кладбище? Они пришли... наверно, в шестьдесят каком-то году они пришли на кладбище. Как они глянули на свои могилы... У нас всё разру­шено. Нехорошо сделали. Все памятники финские выброшены. Вот. Они, вот, там, в этой... это, как ее назвать-то... церковь-то, вот, эта, там... кирка-то. Там у кирки, там был у них в этой церкви, у них был... вроде монастыря. Там несколько, немного монашек жило у них. Там, в этой, в церкви. Не в самой церкви, а там такая была пристроечка, и они этим... монашки там были, жили. И они эту церковь, вот, обслуживали. Эту церковь. И почему, вот, я не спро­сила — меня как-то не заинтересовало — почему-то я не спроси­ла, почему все монашки похоронены у этой церкви. Я не спроси­ла. То ли они в одно время умерли. То ли их во время войны убили их всех тут. И я, вот.. вот, этого я... не поинтересовалась я. Но они все там похоронены. И вот, они приехали — и вот, можете схо­дить туда посмотреть — у них такая, вот, изгородь сделана кругом, это у них все загорожено. У финнов.

И1 Там, где могилки были, они это загородили?

С Да. Да, да, да, всё это место загорожено у них. [Разговор прерван вопросами сына информантки].

И1 Их не было видно?

С Нет. Нет, нет, нет, нет. Не. Там не было ничего, там ровная земля была. Ровная земля там была. Ничего там не было. Вот, я и говорю, что, вот, я не поинтересовалась, откуда узнали ну. чего... ну, финны-то знали. Вот, финны-то приехали, дак, вот, они... А мы не знали. Там даже, там даже дом жилой был. Люди жили там. Они б там с ума сошли — рядом кладбище целое Да, там же дом жилой.

И2 Так, а там же кладбище тоже недалеко? Или далеко от кирхи? Финское кладбище.

С Нет, далековато туда. Да, да, далековато туда.

И1 Подождите, так дом — это уже русские поставили, или он у финнов там был?

С Нет, русские поставили. Длинный дом такой поставлен там. Это жить некому было на фанерном. Вот, эти... все эти приехали, дак, вот, это там комнатков таких там наделали. Вот, они там жили: чуваши, да эти, вот, белорусы, да... Вот, они там и жили. Вот.

И2 А на финское кладбище вы ходили, когда приехали только?

С Ходили.

И2 Просто посмотреть?

С Посмотреть ходили.

И2 Или в какой-то определенный день?

С Нет, нет, мы ходили просто. У нас... я говорю, что у нас, у меня Мария была — она была очень такая... любопытная такая была, она люби­ла, вот, это всё. Везде сходить, посмотреть всё. Ну. И мы с ней ходили. Ходили мы на кладбище. Вот. Оно, оно — сверху посмот­реть, вот, это кладбище... я видела фотографию... вот, эти елки поса­жены, вот, так, как крест этот идет православный, вот, так, вот, крест. Вот, так... [рнсует в воздухе крест с несколькими перекладинами] вот, так, вот, эти елки посажены. Сверху, вот, так вот... то есть, вот, так.

И2 Да?

С Ага. Сверху, вот, точно так эти елки видно.

И2 А вы не приходили, вот, на эти могилки финские, не приносили с собой что-нибудь из еды, может быть?

С Нет, мы чего-то... не знаю даже, мы чего-то... то ли побаивались, то ли мы не смели. Нет, нет. Я не могу похвастаться, что мы ходи­ли, носили. Мы так, вот, ходили, смотрели, что везде так аккурат­ненько было. Все везде так, все сделано хорошо было. Оградки, прав­да, у них невысокие были. Они не любят высокие оградки. У них такие... маленькие такие оградочки такие были.

И1 А Вы не помните, как первого русского похоронили там?

С Ой, девки, подождите, кого же первого русского похоронили? [длительная пауза]. По-моему, первого русского похоронили погра­ничника. Он подорвался на мине. Вот кого.

И1 Так это как бы... просто решили, что нужно похоронить на этом кладбище? Других вариантов не было?

С Я не знаю, вот, чего. То ли у него не было родных, то ли решили действительно, вот, здесь так похоронить или... вот, не знаю. Но, вот. по-моему, пограничника. Да, он подорвался на мине.

И2 А никто не предлагал в каком-то другом месте отдельное клад­бище сделать?

С Неа. И даже не дотуркались. Ведь, вот, до сих пор хоронили тут. Там столько набито! Что там даже не столько земли, сколько по­койников. И никто даже и не додумался. Только сейчас, вот, сдела­ли в Гортопе там. Всё здесь хоронили. Даже с Ихала сюда даже привозили.

И2 А никто не был против того, что рядом с финскими могилами хоронят?

С Никто. Никто. Не, никто. А кто? Если только финны сами. Дак, а кто их будет слушать, ну! Кто им слова давал?

И2 А в какие дни Вы на кладбище ходите?

С Ой, я это лето, дак, ведь, не ходила. Мы с Мишей ремонт делали, дак, некогда было. А так в Родительскую субботу.

И2 Когда это?

С А Родительская суббота, она же бывает, это, в разные дни. Она не совпадает, она не...

И2 Ну а как? Как считать?

С В июне месяце.

И2 В июне месяце?

С Да. В июне месяце. Но она как-то по Паске.

И2 Она перед каким-то праздником?

С Она... сейчас, минутку, минутку, так-так-так... перед Паской. Перед Паской, перед. Суббота. А потом Паска. Так что она не совпада­ет. Не то, что она в одно число всё время. Как и Паска — она же не в одно число всё время. Так что и Родительская суббота не в одно число.

И2 А в Троицу Вы ходили?

С В Троицу тоже ходила. Ходим.

И2 А в Пасху?

С В Паску — нет.

И2 А здесь все как-то в один день ходят на кладбище?

С Да не сказала бы, что в один день.

И2 Ну, вот, например, в Родительскую субботу много народу?

С Много. Вот, первые годы мы здесь жили... Все приехали — ста­рых тут не было, конечно, еще пока старых, все молодые — никого не хоронили, да. И на кладбище так спокойно. Так, придешь, похо­дишь. Так, как-то... Ну, хорошо, во всяком случае. Как-то., уми­ротворяюще как-то было. А теперь там... ой, теперь там базар. С угла на угол кричат: «Митька, иди сюда!»

И2 А когда приехали, вообще только молодые были?

С Молодые, да.

И2 А родителей никто с собой <не привозил>?

С Нет, нет, родителей... были, но родители тоже не старые были. Ста­рых таких не было. Это ж потом уж, вот уже... какие... пятидеся­тые годы уже начали только тут у нас умирать, начали, вот, ста­ренькие родители... Хоронить стали. А так же нет. Не было пока.

И2 А вот, когда Вы приходите в Родительскую субботу на клад­бище, Вы что с собой приносите?

С А... не знаю, кто чего носит. А я, например, ничего не ношу. Я ношу только конфеты и печенье.

И2 И куда Вы кладете?

С Дак, на могилу кладу.

И2 А другие тоже так делают?

С Нет, другие носят закуску, водку. Я не люблю этого. Я не ношу никогда. Это дома всё надо.

И2 А вы как-то обсуждаете это друг с другом, что один — так, другой — так?

С Неа. Нет, нет, нет, нет, нет. У меня, например, этой привычки нет. Кто как.

И2 А вот, заметно так, что, например, там, белорусы по-своему де­лают, вы по-своему?

С Вы знаете, даже белорусы приехали, и всё равно они, по-моему, де­лали, как мы. Не было у нас такого, вот. Различия у нас не было. У них так же, вот, было сорок дней, девять дней. Вот, точно так же. Не, я не помню, чтобы, вот, какое-нибудь, вот... Например, вот, у меня сестра уже в шестьдесят пятом году умерла. Сорок лет ей было. Все белорусы так же, вот. Она работала на фанерном. Фанерный весь на три часа был остановлен во время похорон. Ее на руках несли до... до большой дороги, и белорусы точно так же. На по­минки все пришли. На девять дней пришли, на сорок дней пришли. Точно так же.

И2 А кто-то по-другому делает?

С Я не знаю, я чё-то не замечала, чтоб кто-то по-другому делал. Не замечала.

И1 А чуваши?

С А чуваши... вот, я даже не знаю. Во всяком случае, которые, вот, сейчас здесь живут, они точно так же делают, как мы.

И1 А поначалу не было заметно?..

С А поначалу... вот, их не было здесь поначалу. Не было. А когда они стали с нами на фанерном работать, вот, тогда только.

И1 А вологодских не отличали как-то по говору?

С Почему нет. Вологодскую-то область я не отличу по говору! Да я за семь верст узнаю. Почему не отличали? Отличали.

И1 А никак не дразнили?

С Нет. Зачем же дразнить?

И1 Ну, не то, чтобы со зла...

С Нет, нет, нет. Конечно, я понимаю, что не со зла. Да нет! Понимаете, вот... как вам сказать... Вот, сейчас какой-то народ... не знаю, то ли это от жизни, то ли от чего — вот, какой-то злой. Не было у нас, вот, этого. Не было в сорок пятом году этого. Понимаете? Мы бы здесь пропали. Даже мы бы в сороковом году здесь пропали, если б, вот, так жили, как сейчас живут. Мы бы пропали. Нас бы всех по­убивали. Вот, просто... как-то, какой-то народ был... какой-то спаян­ный какой-то был, какой-то дружный был. То ли мы жили все оди­наково — бедно. Может быть, поэтому. Не знаю, не могу сказать.

И2 А вот, если, например, свадьба была в Лахденпохья, то на свадьбу приходили все: и вологодские, и чуваши, и белорусы?

С Все. Конечно, кого приглашают, тот и приходил.

И2 Так, а кого приглашали-то?

С Дак... кого приглашают! Друзей, знакомых. Ну, я, например, вот кого знаю, дак, я и приглашу ведь. Я ж ведь не буду весь город собирать. Так и другие.

И2 А не было так, что, вот, вологодские с вологодскими дружили?

С Не-не-не-не.

И2 Белорусы с белорусами?

С Нет, нет, нет, нет. Не-не-не. Девки-белорусы всё время на танцы ходили вместе с нами. Так что...

И2 А не говорили, что среди белорусов, вот, есть, были лекари, кто лечил?

С Вот этого... не слыхала этого. Не слыхала даже, вот, этого.

И1 Не было здесь таких?

С Нет, нет, нет, нет, нет. Неа. Колдуньи у нас здесь были.

И1 Были?

С Были.

И2 А расскажите.

С А нету уже, бабка умерла.

И2 Ну, расскажите, что она делала?

С Одна-то еще жива бабка, а... она уже... бабуля жила давно. Это — хорошая моя знакомая. Но она уже ничего не может сделать. Она не видит, и у нее зубов нет.

И2 А это надо?

С Это надо обязательно. Она уже ничего не может сделать, но бабка хорошая была. А вот, та бабка была, сестра ее, та делала. <...>

И2 А вот, когда вы сюда ехали, вообще, не говорили, что, вот, тут карелы, что они... что они могут... они все колдуны?

С Нет, карелы не колдуны. У карелов колдунов нету. Нет.

И1 А почему Вы так уверенно говорите?

С Нет... Дак, я жила... с карелами всю жизнь живу! Я же в Карелии всю жизнь живу! Ну! Лоухи, Чупа, Амбарный — там все же каре­лы жили!

И1 Так, а среди кого нужно искать колдунов-то тогда?

С Колдунов надо искать... Рязанская область, Курская область...

И2 А откуда Вы знаете, что там колдуны?

С Только у южных.

И2 У южных?

С Да, да. На севере колдунов нету. Нет, нет, нет. У северных наро­дов нет колдунов. Вот так. Вот, уж у карела не найдешь колдуна.

И2 Так, а это плохо, что колдуны есть?

С Плохо, конечно. Плохо.

И2 А откуда у колдунов, вот, это умение? Откуда они берут-то его?

С Дак, наверно, тоже... наверно, передают. Ну, откуда. Не сама же бабка, вот, эта научилась! Ну! Есть же, наверно, кто-то из родни или кто-то из...

И2 А может, это от Бога?

С От Бога колдовство!?

И2 Да.

С Да что это тогда за Бог! Ну! Нет, это не от Бога. Колдовство — это от черта.

И2 А не было у вас таких случаев, чтобы женщина?..

С Мне сделали! Было! Было. Да. <...> Она... жила одна. Баба она красивая такая. Видная. Но она почему-то... вот, все бабы ходи­ли — здесь же три городка было — все бабы ходили, гуляли, она никуда не ходила. Она не ходила никуда. Но всё время завидовала. Вот, что это у нее такое было, я не знаю даже. Она всё время зави­довала. Ну, и, вот, когда... мы с Тимофеем стали жить — муж у меня моряк был — вот, мы в том доме жили, вот, напротив деревянный дом. Они... мы в этом подъезде, они в том жили. Мы привезли дрова. Карандаш. Ну, и... между этими сарайками распилил Тимо­фей карандаш — сложили. Ну, и ладно. Сложили и ладно. Вот, какое-то время, я смотрю, думаю: «Чего же там навешано, на сарай забралась? Там сарайка не ихняя». Думаю: «Чего она там стоит наверху?» На сарайке. Мне чего-то... мне хоть бабы и говорили до этого, но я... до меня не касалось, я не верила. Думаю: «Инте­ресно». А чего-то меня стукнуло. Думаю: «Интересно!» Ну, и лад­но. Вроде бы и забылось. Это дело было летом. Зимой двадцать первого декабря, умер Тимофей. Тимофей умер. На третий день развалились эти дрова. И в дровах я нашла свежий, вот, такой лист белый и, вот, такая, вот... вот, такой жучок.

И2 На листе?

С Нет. Сделанный. Вот, я не знаю даже, из чего он сделан. Такой, вот... такой, вот, кружочек, такой... и он весь такой пушистый-пушистый, вот, такой, вот, весь такой. И вот, в этом листе зажатый и в этих дровах. Она как раз против этих дров стояла. Думаю: «А-а-а! Вот ты чего, золотая моя, стояла!» Я этот листок взяла... Надо было, конечно, в печку бросить, но я в порыве такой... немножко я... позлилась немножко. Я бросила ей в сарай и говорю: «Чтоб у тебя руки отсохли за такие дела!» У ней ведь парализовало. У ней рука отнялась. Она уехала, она поняла свою ошибку, поняла, что я дога­далась, и уехала. И потом приехала, уже рука у ей уже... рука уже у ей не работала. Вот, так можно сделать.

И2 А были у вас такие случаи, когда женщина вдруг кричать начинала?

С Нет.

И2 Не своим голосом. Как кликала.

С Нет, нет. Еще вот, хорошая знакомая у меня была — Зоя П-ва. Вместе мы работали. Вот, ей тоже сделали. Она умерла. Мигом умерла. Вот так.

Интервью 4

ФИ Пожалуйста, сначала расскажите немножко о самой себе. Имя-отчество, фамилия, год рождения, где родились и... вот, такие...

И И как тут оказались...

ФИ Ну да, тоже. Да... Да, пожалуйста, да.

С Ну, вот, <И.Ф.О.> С тысяча девятьсот двадцать восьмого года рож­дения. Родилась в Вологодской области...

И Какого года рождения?

С Двадцать восьмого. Родилась в Вологодской области Череповец­кого района. Приехали... жили мы там, но приехали сюда... в со­роковом году. По расширению Мариинской системы водоканалов нашу... в общем местность затопили. Наши дома затопили. И мы приехали в сороковом году сюда. И вот, нам предложили после, вот, этой, вот, Северной[165] войны, вот, этой Северной войны, да? Нам предложили сюда приехать. Эта территория освободилась. А там, дома, вот, на родине, там на родине нам как бы... по сути дела, не дали места... выехать. И вот, мы оказались здесь. Я приехала — ходила в пятый класс. В Куркиёкскую среднюю школу — вот, здесь школа была, где сейчас на этом месте была... финское старое зда­ние. Вот. Есть книга... книги памяти в Куркиёках, вот... я видела. Там наша школа, вот, в которой я училася здесь. Она была... еще не сгорела тогда, до войны. Вот, я эту школу очень хорошо помню. Деревянное здание такое было, красивое здание было. И вот, уча­сток — вот, тут живая изгородь и всё это было. Мы, вот... в сорок первом году мы ж... во-первых, мы жили в «Маяке»... то есть в Ласанен мы жили. Реккола... Риеккола . Вот...

ФИ А что... это тоже «Маяк» назывался?..

С Это... нет. Это уже позже стали называть «Маяк». А это Реккола. Реккола. Я... почему-то всё Ласанен. Там родители у нас работа­ли в сельском хозяйстве. Они жили... а я, вот, оттуда ходила сюда в школу. Так что я здесь в Куркиёках тогда не жила.

ФИ Вы переехали целый... целый колхоз или?..

С Да, целый колхоз. Мы переехали — целый колхоз. У нас пере­ехал целый колхоз, и мы переехали полностью. В сорок первом году начиналась Великая Отечественная война, вот... война началась. Мы отсюда эвакуировались. Пешком... гнали, во-первых, скот. Нас, детей, заставили гнать скот. Коров, свиней, всех. Мы гнали это всё. Шли мы до... Дубровки. На Дубровке нас грузили на баржи И там — я помню — на эти баржи, вот. Там столько много было народу! Нас бомбили, кругом, это... дороги все... ой, что было там! Дороги все, это, обстреляны, везде, это... запах этот гниющий, вот, этих, трупов. Было. Война уже... когда мы уезжали в сорок первом году отсюда, нас отвезли за восемьдесят километров вначале — колхоз. Говорят: «Обратно вернетесь». А потом уже опять говорят: «Надо вернуться, сено заготовлять». В колхозах сено. Мы вернулись сено заготовлять, и... в Элисенваара шли жестокие уже бои. Все время горело. Элисенваара горела. Везде стреляли, вот. Самолеты лета­ли, война шла вовсю. И... бомбили даже, вот, Реккола — там бомбили уже. И... мы все равно... работали. А потом уже нам сказали: «Всё, можете уезжать». И вот, мы уехали. Тогда на транс­порте — лошади были, на лошадях. Транспорт... и нам дали одну телегу дали на три семьи. Ну, что можно взять? Только первые не­обходимые вещи взяли. На три семьи, вот. А маленькие дети сиде­ли на этом... на телеге еще, маленькие дети. Ну, вот, так вот Отсю­да уе<хали>... а потом, мы приехали когда в Дубровку, нас погру­зили на баржу. Многие баржи были разбомблены, потоплены. Наша, к счастью, осталась целой. И мы приехали в Череповец. И вот, там во время эвакуации мы жили около Череповца — станция Сэда. Жили там, работали. Я училась в школе. Закончила во время вой­ны девять классов, закончила. И окончилась когда война, снова нас стали возвращать на эту территорию. И вот, мы приехали после войны, снова приехали сюда. Кое-что из своих старых вещей узна­ли в других квартирах. Но это уже не наше все. Кончено, когда мы приехали, вот... в сороковом году. Финны уезжали отсюда,.. Нужно сказать, что они спешили. Финны уезжали. И вот, мы жили... вот, в Ласанен жили, там... у них остался... Вот, я тогда посмотрела, вот, тогда амбары были. У них, вот, строения, вот, эти... хлев... было гороху много, вот, было загружено, рожь было... была. Но они уехали — у них было в сороковом году... они не всё ско... сжали. Не всё было сжато. И... поэтому мы, когда приехали, мы жали пшени­цу. Я знаю, что, вот та пшеница, которая... но это уже была осень, сентябрь. Это уже время ушло. Часть урожая пропала. А вот, в сорок пятом году, когда мы сюда снова вернулись, в сорок пятом году, когда снова вернулись, вот, в этот период — в сорок пятом году... Финны уехали, значит, в сорок четвертом, в сорок четвер­том они уехали — у них урожай был вообще не снят. Потому что, когда мы вернулись, время было очень голодное, не хватало еды, ничего. Мы выдергивали старую брюкву, которая была посажена еще у финнов, была посажена. Мы питались брюквой. Осталась не выкопана картофель. Мы эту картофель копали, вот. Приехали в мае, мы копали эту картофель. Кстати, она шла на посадку, вот, эта картофель. Она как стала уже, как семенной фонд, эта картофель. Так что, вот, в сорок пятом году мы пережили, вот, такой бум, тоже, вот, голодный бум — приехали. А в одном доме — я пошла — в одном доме нашла, девятилитровая бутыль, вот, такая, вот, бутыль. И там... закрыта. Ну, я не знаю... что-то типа ягоды. Я прибегаю, говорю. «Мама, там что-то есть из еды». А она говорит: «Дай я попробую. Если, — говорит, — э... умру, то — я. А потом будем есть», — говорит. А оказалось, черника. И черника поставлена была под пол, поставлена. Она просто была закрыта и без сахарного песку, безо всего эта черника была. И вот, так жили, вот, восстанавливали, вот, это всё. Ну, вот, с этого времени я живу.

И А почему, вот, мама сказала, что если умру, то я. Боялась?

С А ведь испорчены могут быть продукты. Вы знаете... а кто знает? А может быть, порчена. Продукты могут быть порченые. «Вдруг я умру», — говорит. «Они, может, испортились, э... Ботулизм или там.. что-нибудь. «Нельзя, — говорит, — есть это. Давай, — говорит, — я, — говорит, — попробую, потом...» — говорит. А у нас тогда было всего две коровы на колхоз. Приехали после войны. Две коровы на колхоз! Так, вот, молока иногда давали пол-литровую банку. А по­том я училась. Я потом училась уже. Ездила в этот... в институт ездили. Пешком всё ходили — тогда не было транспорта. Вот, пер­вое время, вы знаете, приехали в сорок пятом году, вот, так посмот­ришь на дорогу, выйдешь — если пройдет машина какая-то или че­ловек, повернешься и смотришь: идет человек — радуешься челове­ку. Потому что так было одиноко. Тогда еще не было, вот, так вот. А сейчас эти... сейчас всё загрузили транспортом. Ну, в общем так, помаленьку... я закончила институт. Поехала на работу, была направ­лена на работу не сюда. А потом уже здесь оказалась. Вот... рабо­тала, вот, в школе в этой. И сейчас еще работаю в этой школе. Так что, вот, таким образом [Угощает исследователей кофе].

ФИ А Вы давно уже живете в этом доме?

С С шестидесятого года я живу в этом доме. Так что большой срок. Правда? Вот... но сюда, в этот дом... мы думали, что есть... кто-то, есть хозяин этого дома. Но мы хозяина дома... Вот, в другие дома еще приезжали, а к нам нет. Не было хозяина дома. Я думала, что, может быть, есть. А когда-то приезжали к нам., редактор газеты «Куркиёкилайнен» приезжал. Был у нас. Но он умер. Это первый был, который... и... Вилхо... ой, как же Вилхо фамилия-то? Забыла, как Вилхо фамилия. Он живет в «Труде»... он живет в другой... [Угощает исследователей рыбниками и печеньем.) <...>

И А вот, Вы, когда сюда приехали, какое первое впечатление у Вас было?

С Я вам хочу сказать... у меня до сих пор остался о Куркиёках вос­торг [первозданный], который... я видела Куркиёки в таком виде. Са­мое начало. Это настолько красивый поселок был. Во-первых, сей­час нет таких красивых домов — уже часть исчезла, да. Вот, исчез­ла, вот, церковь. Это в первую очередь... это что-то... Я говорю на­столько, так невозможно... [тоска] по ней. Я говорю, вот до сих пор. Вот у Антонины Витальевны был сделан снимок, вот, этот, зимней церкви. А потом он нарисовал уже картину когда. Вот, снимок сде­лан, вот, гостиницы. И тут стояла, вот, эта береза. Она такая некраси­вая. А так она красиво получилась, эта береза. И вот, этот... мне так нравится этот пейзаж. Вот, в эту церковь., мы когда приехали, у нас тогда был клуб в ней. Тогда был клуб. И там еще стояли, вот, эти, вот, все скамейки, вот для того, чтобы, вот, положить на спинки-то вот, такая специально, да, подставочки. Такая красивая. Там орган был в этой церкви. Она же с органом, эта церковь [была] Поселок, здания, конечно, были все красивые. Во-первых, краска не выцвела, всё кра.. да даже наша аптека, и то она была другим совершенно.. это... поселок. Вот, там, где «Меркурий»[166], вот, там, где почта, вот, на­против были посажены, вдоль дороги были посажены розы. Вот, такие шапки — красные розы. Вот, такие шапки! И очень много было вообще здесь много было очень зелени. Очень было красиво. Шко­ла сама изумительно красивая, школа была, вот. Деревянное здание, которое сгорело во время войны, это здание. В котором я училась, оно изумительно красивое было. Школа. И впечатление о поселке: он чистенький, ухоженный, такой хороший. Но тогда не было такой загруженности поселка ни техникой, ни людей. Тогда было мало лю­дей. Тогда было мало людей. И мы когда уезжали отсюда — вот, война началась — эти многие здания вдоль дороги, многие здания, они унич­тожены, эти здания вдоль дороги. Красивейшие здания. От Палховской дороги — тут Палхо[167] — вот, подъезжаешь. Они сожжены. Это все сожжено. Во время войны это сожжено. Школа во время войны сгорела. Школа.

И А орган куда делся?

С А орган вывезли в Финляндию. Орган был вывезен.

И Давно?

С Ну, это было вывезено, по-моему, еще... сороковой или сорок пер­вый — где-то, вот, эти годы орган вывезен туда, в Финляндию. Его не было уже, когда мы были... там органа уже не было. Органа. А то, что... Вот, заходишь — всё помещение, там же... такие, как балкон, там красиво это было. Вот, это я помню, вот, это всё. Но... я... мне было двенадцать лет. Я вспоминаю тогда, вот... в сороко­вом году, как приехали. Как это было, вот, эти вещи.

И А в школе было что-нибудь такое необычное... чего-нибудь?

С В школе? Очень красивые были парты. Что удивительно, парты были... вот, мы сейчас, вот, парты имеем... у нас есть... [светлые] парты были... Там парты были, знаете, какого... для одного челове­ка парты были. И есть часть парт... были... для одного человека, а часть — для двух. И так что... светлого... они, вот, как сейчас дела­ет, по-моему, в Прибалтике делает, вот, — у нас привозили — под цвет березы. Они, вот, просто полированные такие, эти, вот, такие, вот, парты. И открывались, вот, так, вот, — крышка, вот, так открывалась, туда кладешь свое всё. А тогда же были чернильницы еще непроли­вайки. Тогда же авторучек не было. Так, для чернильницы было специально, вот, такоё — лоточек. Туда, вот, поставишь, под дырочку, и, пожалуйста, чтобы и очень были красивого цвета столы. Под цвет, знаете, малахита. Зеленоватого, вот, салатного малахита, вот, такой вот. Столы были, вот, такого цвета. Такие столы. Очень красивые. Даже некоторые, вот, как занавеска, вот, это вот некоторый... вот, такой... цвета были столы. Очень красивые были столы. И потом, что за­помнилось в школе, вот., у нас коридор был широкий-широкий коридор. А... для того, чтобы праздники проводить, — одна стена была раздвижная. Вот, раздвигали стену и два класса соединяли. И тогда эти два класса — вот, Новый год проводили, вот, помню, праздники, вот, проводили. Соединяли два класса. И у нас учитель географии был — Сулканен Тойво. Учитель географии. Я как сейчас... А он еще тогда холостой был, но он... у него со зрением что-то было не очень нормально. У него... он... зрение было повреждено. Вот, я сейчас его помню — Сулканен. Интересно. Коллектив интересный. У нас вообще в школе было интересно тогда. Правда, школа небла­гоустроенная была. Все эти... на улицу было всё вынесено. Туале­ты и всё прочее на улице были. Но около, вот... школы, вот... там... на горке, там была тепличка небольшая. Вот, тепличка. Она во вре­мя войны тоже разрушена, эта тепличка. И яблоневый сад был. И, как сейчас я помню, нас... учитель был — Павлов. Учил делать при­вивку. Он... а прививку учил делать на малине. Ну... ему только показать, как делать прививку. Что он учил: «Вот, будете жить, вот, делайте прививку». Он учил нас делать прививку. Так что школа осталась таким ярким пятном у нас.

И А вот, Вы сказали, учитель географии был — Тойво Сулканен. <...> А было много финнов тут?

С Нет. Немного было финнов. Да мы тогда... я тогда и не сообража­ла — двенадцать лет было мне, это. А в школе он был. Мы просто почему к нему были... он географию вел. Мы к нему были почему неравнодушны, у нас была пионервожатая молоденькая. До чего сим­патичная! И у них была любовь. Мы ревновали всё. И поэтому мы за ними подсматривали. Бегали, за ними подсматривали. [Смеется.] Вот. А как война... там война потом всех раскидала, всё это... так что много прошло.

ФИ А вот, когда Вы приехали сюда в сороковом году, это в каком месяце?

С Это был сентябрь.

ФИ Сентябрь. Да. Да.

С Дождь лил такой. Всё ливни. А когда мы дорогой ехали, у меня такое впечатление — надо же! Такая зелень кругом! Такая красо­та кругом! Что-то был год — тогда не было таких сгоревших деревьев. Не было засохших. Всё зеленое, красивое. Дома <о>коло дороги стояли. Ведь е... ехали-то с Хийтола мы. Так, дома <о>коло дороги стояли — дома хорошие были ведь. Они тогда еще и не уничтожены были. Это — частные жилые дома, вот, финнов были. Они — хорошие дома. Но наши разбомбили всё тут. Дома. Зачем нужно было это всё?

ФИ А Вы потом здесь свободно могли выбрать себе жилище? Или Вам показали, что здесь будете жить?

С Вы знаете, у нас была такая льгота. Мы выехали из зоны затоп­ления. Из зоны затопления выехали. И нам сказали, что вы име­ете право взять там дом. Почему. Нам в Вологодской области не осталось... негде жить-то было, когда нас выселили. Ну... у нас дом был свой построен. Но мы бросили его за бесценок. Просто бросили. И наше место затопили. И... м... вот... когда мы сюда приехали, нам сказали: «Выбирайте жильё». Выбирайте жильё! И вот, мы выбрали дом. И мы жили в Ласанен, вот, Ласанен. Вна­чале Реккола, там, а потом, с другой стороны — я не знаю, как на­зывается там по-фински. Этот... Мустала — дальше, Мустала даль­ше. Мы жили и... выбрали дом. Вот, в этом доме мы жили. А в этом доме — он был большой дом. И в этом доме еще когда-то во время войны, по всей вероятности... или после войны, или во время войны солдаты стояли. Потому что в коридор — у них веранда большая — ив коридоре были поставлены для ружей, для винто­вок, были поставлены — место для каждого. Для каждого место определено. Вот, это я запомнила. Что отец снимал — вот, эти еще места были. Эту постройку.

И А скажите, пожалуйста, по какому вообще, вот, критерию вы выбрали этот дом? Почему вдруг именно этот?

С Во-первых, он близко к озеру. Рядом — большое... скотный двор. Мама работала в животноводстве. Она дояркой работала, мама. Скотный двор... Что, вот, он очень удобен был, в целом удобен был для хозяйства. Ну, там, как у финнов всегда, были и бани. У каж­дого своя баня. Очень много, вот, этих построек, подсобных пост­роек много, подсобных. Хотя попадать к нему было очень тяжело. Попадать.

И То есть... а в самом доме были какие-то, ну, вот... вещи остав­лены или еще что-нибудь?

С Нет, не было уже.

И Ничего не было...

С Вы знаете, когда были вещи оставлены — в сороковом году, вот, вещи находили — там оставлены. А в сорок первом году[168], когда приехали — уже никаких вещей не было.

И А какие вещи были оставлены в сороковом году?

С Половики. Были тканы, вот, вещи. Вот, я в сороковом году... о... из обуви кое-что так попадалось. Кое-что из одежды. Но не з... мебель. Но у них мебель — вот, интересно — скамейки, вот, эти, вот, все, вот, были, скамейки у них. А потом они, видно, держали ко­ров, у них у всех, дак... вот, пропускали на сливки. Э... вот, эта уста­новка, вот, где ставится... это самое... значит, сливочный, значит, аппарат-то, вот, у них. Аппарата не было, но место — видно, что тут они работали. Что, вот, на этом месте они работали. У них посто­янное место было в кухне, постоянное место. И потом, что еще оставалось... Из ткацкого инвентаря — вот, нитки сновать. Вот, такие, вот, специально, вот, большие, вот. Они в кухне устанавливали, сно­вали нитки, вот. Нитки. Теперь — кросна, где ткать, это... ткацка принадлежность, вот, это было. Бедра, кросна, вот, эти вот. То, что относится к ткацкому, вот, этому ремеслу, вот, к этому. Это все было. Вот, оставлено. Вот... Из того, что, вот, видно, громоздкое — было не увезено, но необходимое взято было. Но так, больше я ничего не находила. У нас ничего так...

И Ничего не удивляло вас? Ну... внешний вид этих вещей, там?

ФИ Или нашли какие-то странные вещи и... [Нрзб.]

С Не было, не было странных вещей. Просто интерес привлекало то... интерес, знаете, какой... привлекало? Что... необычность. Потому что отличие культуры, вот, нашей мес... той и здесь, отличие было. И поэтому это привлекало наше внимание. А я любила еще знаете что? Забиралась на чердак, на чердак. А у них на чердаке... засыпка была опилками. А под опилками — газеты. И потом стопки — под­шивки газет были. Вот, эти газеты. А я любила рассматривать га­зеты. Я читать-то не умею, ничего, только просто картинки рассмат­ривала. И вот, на одной... в одной газете я нашла: «Сталин» — там напи... карикатура на Сталина, карикатура... и, вот, как барабан. От него идет как будто, вот, бумага, вот, такая, вот, бумага и навивается на барабан, эта бумага. И... ну, я единственно, что прочитала: Ста­лин. [Смеется.] Больше ничего не прочитала. Ну, и лицо Сталина. И вот, как будто, вот, на барабан, вот, он говорит, а на барабан навива­ется, вот, эта бумага. Вот, идет эта бумага. Вот, это я видела, вот... и... и любила, и интересовалась — газеты большие. У них же толстые газеты, такие, вот, толстые. Они даже, вот... вот, такой длины, широ­кие, очень толстые. У них, наверно, листов двадцать, не меньше. Вот, такие большие газеты выходили. Я интересовалась все время, вот, этими книжками. Потом я... привлекло внимание, знаете что еще? Открытки. Уже не было открыток. И, вот, эти открытки мы соби­рали даже. Вот, дети, мы собирали открытки. Они красивые такие, эти открытки. И даже знаете, что еще? Тогда интерес-то к пустякам был, интерес ко всему — тряпочки красивые какие-нибудь играть собирали. Вот, красивое, необычной раскраски, необычной, вот, рас­цветки, вот, берешь, вот, так... и так... ну... для интереса.

И А открытки Вы как, коллекционировали?

С Коллекционировали открытки, очень красивые открытки.

И То есть девочки между собой, соревновались или как?

С Да, да-да. Коллекционировали, брали... такие... знаете, они очень нарядные. Вот, эти... Но, везде там все подписано. Приходило, ви­димо — поздравительные открытки. Дак мы, вот, собирали эти от­крытки каждый — кто больше наберет... [нрзб.] открыток...

ФИ А не ходили по пустым домам и...

С Ходили по пустым домам...

ФИ ...и искали...

С Ходили, ходили по пустым домам. А ничего так особенно. Из ут­вари, вот, кастрюли иногда попадались. Остались, вот, эти. Нрави­лись мне кастрюли. Были... у меня, вот, осталась одна. Не финская, но такого, под цвет... у меня осталась, вот, одна, вот, такой расцвет­ки. Я просто покажу. Вот. Вот, такой расцветки. [Показывает.] Вот, такой расцветки. Нам очень нравились... там были кастрюли, вот, такой расцветки. И мне очень нравились они, вот, эти кастрю­ли по расцветке. Дак, вот... у кого попадется такая. Ну, так, немно­го... в основном мы приехали, когда в сороковом году, мы при­везли всё. У нас, у родителей... мы жили небогато, в сельской ме­стности всю жизнь жили. Но я одна была у родителей, одна была. Так что жили мы в достатке. Вот, так, скромно... не... но... это нам так казалось. Теперь, по теперешним временам, так смешно стано­вится. Но у нас, знаете... Мы уехали, у нас было очень место хо­рошее дома. Жалко, вот, то что... у нас построена была своя элек­тростанция, своя мельница, маслозавод был, дом культуры был. У нас такой... эти типовые дворы скотные были. Нам все это при­шлось бросить. Мы уехали, это все...

И Это в Вологодской, да?

С Это — Вологодская. Все затопили там. Там, вот, как... Господи... Рыбинское водохранилище. Сейчас там глубина-то пятьдесят сан­тиметров. Рыбинское водохранилище. А сколько территории за­гублено! Едешь и... или эти церкви, которые стоят по Волге — там, Углич, города, там... Они стоят в воде до сих пор, эти, всё это... там всё наши места затопили, наши места. Мы вынуждены были сюда выехать. Мы, в общем, страдали там и здесь пострадали — дважды. Ну, что делать? Не только у нас у одних так было. Отсю­да люди, вот, выезжали тоже, вы знаете... вот, когда Лида Антоновна была жива еще, вот, приезжали финны. Они с такой тоской вспо­минают. Вот, приехала... мы жили в том доме, в Ласанен... я не знаю, забыла. Вот, если бы книга эта была у меня, вот, книга... «Куркиёки», вот, я бы нашла там по списку, где этот дом. Я бы нашла. И фамилия — кто жил в этом доме. Приезжала женщина... высо­кая. Они жили в нашем доме, в том, в котором мы жили. И она так мучилась, и ей так больно смотреть эти развалины, которые ос­тались. А мы, когда... отец ушел из колхоза... Отец, когда ушел из колхоза, ушел работать, вот, в плавбазу он ушел — нас из дома выселили из того, просто выселили. Но он почему-то не восполь­зовался правом — он имел право не выселяться. И... говорит: «Это не ваше, это колхозный дом. Раз ты ушел на другую работу, то...». Нас выселили. И вот, этот дом растащили потом. Но дом был... у них семья была большая — вот, эта женщина-финка приезжала — семья большая, конечно, она имела, вот, какую-то... претензию, вот, как будто, вот, мы не способствовали тому, чтобы сохранить этот дом. А я, вот, с такой болью вспоминаю. Этот дом мне снится до сих пор. Этот дом. Вот, как там было, в этом доме. Я так его любила, этот дом. И... до сих пор . И никакой не чувствую вины за то, что дом пропал. Потому что отца выселили. И ему дали тогда, вот, бла­гоустроенную квартиру на базе, однокомнатную дали квартиру. И он туда ушел. А этот дом растащили. И всё растащили, вот так. По халатности это всё. И я его до сих пор... думаю — вот, сохра­нился бы этот дом, она бы приехала в этот дом, и... пусть даже построек не было, но она бы приехала, была бы, знаете, рада тому, что там есть и кто-то жили бы в этом доме. А дом на самом берегу ре... залива. На самом берегу залива. Вот, такие вещи были.

И А у меня такой вопрос: вот, вы собирали открытки, девочки. А мальчишки клады не искали тут?

С Нет.

И Не было такого?

С Нет. Вот только я знаю, что в Куркиёках, когда ремонтировали, вот, дом напротив э... клуба — вот клуб сгорел — напротив клуба ремонтировали дом. Это уже я здесь, это уже... взрослый человек. И там нашли в этом... захоронены были вверху... они отдирали крышу, снимали. И где-то там захоронены были серебряные вещи. Я помню, их принесли тогда. Серебряные вещи, вот, какие-то были. По-моему, вазочки были серебряные. Была, вот, э... ну, различные вещи были принесены. И принесли в сельский совет. И велели сдать в милицию. Их сдали в милицию, а там — неизвестно куда. Мо­жет, частное лицо взяло. Кто их знает. Велели сдать в милицию. А там рабочие нашли, вот, копались и разбирали, вот, там. А так ничего не находили. Я считаю, что, вот, мы... та местность, которая вот... кроме самих Куркиёк — вот, там мы проживали, — там про­стые крестьяне жили. Там — простые крестьяне. Потому что у них, у каждого почти дома была рига, была рига. Они же сушили зерно. Они обмолач... молотили там. У них всё это было, вот. Они... простые крестьяне жили. Поэтому у них особых накоплений, мне кажется, и не было. Они жили, вот, тем, что производили в сельс­ком хозяйстве. И этим жили. А мы заселили — мы тоже такие же крестьяне простые. И то же самое.

ФИ А никакие слухи не рассказывали, что, мол... где-то можно найти какой-то клад или?..

С Ой... да это же... это же всегда были слухи! Что, «ой... клад где-нибудь, ой, земля гудит! Клад где-нибудь». Ничего не находили. Нет, не находили. Не было.

ФИ Но все равно [нрзб.] говорили?..

С Не было раскопок, нет. Говорить — говорили, что закопано, спря­тано. А... но слухи я слышала из других мест, не от... не отсюда. А из других мест говорили, что где-то находили: посуда спрятана была. Спрятана посуда и кое-что из утвари. Кое-кто, вот, так... ну, вот, где-то тут в округе. Так много ведь, в округе находили. А так, попытки... Где тут будешь искать? Кто тут знает, где тут закопано. А так, не попадалось ничего. Нету...

ФИ А тогда, в первое время не боялись финнов, что, мол, они через границу переходили?..

С Нет. Я вообще ничего… не боялась никого.

ФИ Тоже никаких слухов не было?

С Они переходили.

ФИ Переходили?

С Переходили.

ФИ Расскажите, пожалуйста.

С Вот, Егор, брат моего мужа, — мы с ними сейчас только недавно говорили, с Егором. Перешла, говорит, финка-девушка. Они жили на хуторе. Вот, это в сторону Лахденпохья ехать, по-моему, там. Они на хуторе жили. И она перешла границу, эта девушка. И при­шла к ним в дом. А он спал где-то в сарае. И она легла с ним спать. Отдельно. Он даже не обнаружил. Он думал, сестра, спит сестра. Он даже и не думал... что он говорит, рассказывает: «Не думал, что, — говорит, — кто-то посторонний. И вдруг, — говорит, — встаю, и идет сразу погранотряд. Что они обнаружили. Что погранотряд идет». Дак, вот, я не знаю дальше судьбу, не знаю ее. Или взяли, или она ушла, или, там, что... эта девушка. Он... так я не вникла в разговор. А потом еще были разговоры. Вот, дома, которые на окраине... финны стремились прийти на свои места. Приходили. Говорит, э... Там, на кухню пришел и сказал: «Ты воды не лей, пол сгниет. Ты береги пол. А тут много воды не лей». Еще предупре­дил хозяев: «Ты зачем, говорит... Воды не лей».

ФИ То есть финн так?

С Да. Пришел с пр... «Ты воды не лей тут. Ты...» . Говорит, пол сгни­ет. «Ты сгноишь пол. У тебя сыро тут». Вот это я слышала. Разговор такой шел... «Ты воды не лей!». А вот...

ФИ Не угадывали... почему эти финны переходили границы?

С Им просто хотелось посмотреть на свое хозяйство. Они просто... у них ностальгия была. Они жаждали, вот, это, вот, посмотреть. Их тянуло сюда. Это — их родина. А здесь сколько похоронено! Они же... родина. Это они сюда шли. Это их место.

ФИ А это в каком году было?

С Это после войны сразу было. Это... пятьдесят пятого, до шестиде­сятых годов. Где-то, вот, так. А потом — нет, потом меньше уже стало. Но первоначально, после войны они шли, очень часто шли. Им хотелось посмотреть, им хотелось увидеть все.

ФИ А как местное население к ним относилось?

С Дак, а если...

ФИ Сразу выдали, вот, милиции или?..

С А их сразу, почему-то сразу... эту девушку, дак, э... Даже родители его не знали. А они обнаружили... Почему-то пошли, вот... или по следу пошли, или что как. Сразу пришли.

ФИ А тот, который предупреждал, воды не лить на пол?..

С А дальше судьбы не знаю. Нам просто было интересно, что финн пришел, предупреждал. Что...

И Настоящий? Может, это привидение было?

С Нет, нет. Настоящий. «Не лейте воды на пол. Сгноите пол». Гово­рит: «Нельзя так обращаться с помещением».

ФИ А вот, среди местного русского населения не шел разговор о том, как нужно относиться к таким финнам, которые приеду... приходят?

С Нет. Нам давали указания: «Если вы обнаружите, то должны сообщить в органы». Нам было дано указание. Такое давалось ука­зание. А вот... вот, аптекарь, вот, здесь, вот... он приезжал с сыном. Он приезжал, наверное, по... тогда, когда он был жив еще, он приез­жал с сыном для того, чтобы показать свою аптеку, дом, показать. Он приезжал сюда. Но у него было, видимо, разрешение. Потому что он... появился. И вот, Светлана Николаевна, зав. аптекой, она разговаривала, встречалась с ним.

ФИ А это, примерно, в какое время?

С А это уже давно было. Очень давно было. Это, наверное, Светла­на... мы — в шестидесятом году, я приехала. Но все равно в году шестьдесят пятом, вот так. Потому что я в шестидесятом году сюда приехала, вот, в эту квартиру. А она позже меня приехала, в году в шестьдесят пятом, примерно так. Он был.

И А вот, Вы говорите, финны заходили там, на хуторах, да?

С Да.

И А не страшно было тем, хуторским жить?..

С А чего страшного-то, а чего бояться-то? Люди такие же.

И Ну, [неудобно]...

С Ну, да что вы?

И Нет? Нормально, да? Ничего?

С Нет. Даже... что они будут делать? Они же пришли, они пришли пос... просто посмотреть на свои места. Нет. Ничего не страшно. Мы никто не боялись.

И А, говорят, тут свозили хутора.

С Свозили. Я с вами согласна. У нас же деревни же... живут наши в деревнях. И вот, сейчас я вам скажу. В сороковом году, значит, пе­ред войной, вот, в Ласанен — раз, два, три... три дома было разоб­рано. И привезено... эти дома были по берегу реки это... залива, по берегу залива эти были дома. И вдруг началась война. Двадцать второе июня — война. И всё. Маркированы дома. Бревна, всё уже. Ставить должны были на берегу. Когда мы приехали в сорок пер­вом году, эти дома были перевезены обратно и поставлены. В сорок пятом году. И дома были поставлены на свое место. Каж­дый финн нашел свой дом. Где его дом. Какой дом. Разобрались и поставили. Они снова поставили на место. Но только один дом мне запомнился. Вот, к Куркиёкам когда идешь, там дом был. Его разобрать-то разобрали, а он уже был, видно, не новый. Дак, собрали — он получился меньше. Немножко... уменьшился. Потому что где-то чего-то гнилое, отвалилось, и все. А... но был поставлен на свое место. Вот. Они вернули снова на свои места. Вот, это было. Разбирали. И разбирали также дома... там, вот... сейчас, вот, увезены дома из Реккола, увезены дома в Хийтола. Там увозили к себе. Брали дома. Строились частные дома. И еще строили частные дома, перевозили в другое место. Те, которые дома хорошие. Много домов, конечно, сгорело. Много домов сожжено.

И А вот, еще у меня такой, вопрос: финны приходили... А вообще не забирали вещи какие-то? За вещами не приходили?

С Нет. Этого нет, не было, нет. Этого не было. Нет. А чего они бу­дут забирать-то? За вещами еще идти им. Нет. Если он знал, где у него оставлено что-то, дак, он знал один. Мы же не знали об этом. Он знал. Он знал, где взять. Это уже его были проблемы. А кто его знает! Мы не знаем. Приходи... Вот, есть дома, вот, такие... ой... там за Ласанен... сейчас там поселка этого финского, уже давно нет. Но там отдельные дома были, xyтора. Там... изумительно краси­вые лесные места и лесные озера были. И вот, я сейчас вспоминаю, вот, этот домик один. Настолько... туда приди... так там никто и не жил. Туда финн мог свободно прийти в любое время. Если у него что было оставлено, он мог свободно найти, где у него спрятано. Дом стоял, как картинка, вот. Такой красивый. Среди леса. И око­ло дома, вот, такая площадочка, выходишь... ну, вот, неохота ухо­дить. Вот, такое, вот, впечатление. А мы ходили туда за грибами и ягодами. Но постепенно всё разрушалось. Разваливалось постепенно всё. Крыши рухнули. Стало течь, гнить всё стало постепенно. А потом уже любители природы дожгли пос... остатки. Придут, дак чего им там? Разведут, да ради удовольствия сделают, и всё.

И А вы хорошо знаете эти места, да? Вот, грибы, ягоды, где рас­тут. Вот, это всё?..

С Я ходила, знала эти места, все там. Мы все места... потому что... основная тогда продукция, вот... лес кормил. [Тогда] после войны было очень голодно. Мы в лес ходили, знаю, мы землянику собирали иногда по четыре с половиной... вот, наберешь за день. Землянику лесную. По четыре с половиной литра набирали... На острова ездили. Приедешь, так, вот поляна, вот, усыпана, вот, пони­маете, вот, усыпана. Но после этого идти на эти места, когда уже потом поздней — все заросло, изменилось уже. Кстати, у финнов очень э... порядок в лесу был. Везде порядок. Если там дрова, дак, они всегда уложены, эти дрова. Все у них аккуратно и чисто было. Не захламлен лес, не завален, вот. У нас ведь, сейчас беспорядок. Мы не умеем пользоваться лесом. Вилхо, вот, приехал. Дак, вышел на крестах[169]: «Ой, какой лес», — Вилхо. Лес какой... как же его фамилия? Астикайнен — это не... не здесь. Забыла, как фамилия. Вот. Он так радовался. Когда привхали впервые, когда разрешили сюда приезжать. Так радовались. А мы боялись. Нам стыдно было показать. Что вы!

ФИ Чего боялись?

С Боялись. Стыдно показать. То, что запущенность. Всех этих мест. Вот чего боялись. Стеснялись, вот, этой запущенности, вот, этой, стеснялись.

ФИ А тогда, в начале, у вас не шла речь, почему финны так хорошо жили, почему у них всё так красиво?

С У нас речь об этом всегда шла. Я знаю, я была в Финляндии. Вот, я ездила в Париккала[170]. Я была, ездила. Сейчас... мы смотрели, вот... на частной усадьбе были, у Раймо были. <...> Вот, мы у него были в гостях долго. И мы любовались. Там сейчас такой же порядок, как был. Но у нас что-то, вот, не срабатывает. Я не знаю, что не срабатывает. Но и потом... знаете, что. Хорошо, когда жи­вут коренные люди. Когда, вот, постоянные жители живут. Корен­ные люди приехали. Но, когда это идет обмен населения... Приез­жает — он всё смотрит, как на чужое. Он не как на свое смотрит. И он поэтому так относится к этому. И вот, нет, вот, такой забот... вот, временно пожил, бросил, поехал. Временно. И вот, нет такой заботы. И вот, нет такого постоянно... А финны жили... Он имел постоянно участок, постоянно усадьбу. Постоянно имел. Он знал. Вот, мы когда у Раймо спросили. Говорим: «Где ваши старики?» Он говорит: «Старики... мы поедем, — говорит, — на дачу к ним». Мы приехали. У стариков, вот, дом. Они уже... отец на велосипеде, правда, ездил. Ему за семьдесят лет. А мама уже не могла. И вот, они нас встретили там. У них — я обратила внимание, зашла — у них... дрова они показали. У них все сучки собраны, перерублены, и все в это... целое-целое — дровяник этих дров положен. Я го­ворю... а там Нейкен еще сказал, Леопольд Леонидович. А, гово­рит... вот, поля — были делянки, там, где они овес сеяли, да прочее всё сеяли... А, говорит... а теперь они засадили березой. Засадили березой. И вот, это у них посадки березы. «О! Раймо, у тебя та­кое, — говорит, — будет богатство. Береза ценится». Теперь нара­стут... старики-то уже ничего не делают, не могут. Они только около себя, около дома — клубнички, да, там, картошечки, вот, это всё. А, говорит: «Будет такое богатство». И такими ровными рядами, вот, эти березы посажены. И потом мы по... я говорю: «А скажите, как вы используете площади, вот, в лесу?» — «Ягоды собираем и гри­бы». — «Вот, ваша усадьба, а, вот — усадьба соседа. Вы как, дели­те?» — «Нет, за грибами-ягодами ходим свободно. Мы ходим сво­бодно». Он [говорит], за грибами и ягодами. Так, он стал спраши­вать, вот, этот дед стал спрашивать. Говорит: «Скажите, пожалуй­ста, в военном городке, в Лахденпохья... — вот, он... — сохранил­ся там или нет КПЗ?» Почему-то КПЗ. А Нейкен говорит: «КПЗ как было, так и есть. Тогда военный городок был. Еще ваш КПЗ». Он, видно, сидел в молодости в этом КПЗ. «Так он, — говорит, — и есть». — «А в Мустала есть магазин? В Мустала?» А до меня не дошло, что... где в Мустала магазин был. А я всё вспоминаю сей­час. Потом уже вспомнила, что в Мустала, в этом магазине... ко­торый был красивый магазин, — он небольшой, для местн... для сель­ской местности, низенький. Но огромные, вот, такие проемы, окна такие застекленные — <там> была школа. Я почему-то говорю про школу, а он говорит мне про магазин. А потом я думаю: «Школа-то была в магазине сделана». Школа-то для поселка была в мага­зине. И потом до меня только дошло. Это в Мустала, Мустальская школа была тогда. <...>

И А вот, у меня такой вопрос: вот, Вы когда в школе учились, вам историю как-то этого края преподавали? Нет?

С Нет. Я когда училась, я... возраст у меня солидный. Поэтому я учи­лась тогда, когда историю этого края нам не преподавали. Это уже я позднее... самостоятельно уже просто из интереса я изучала, са­мообразованием уже занималась, когда уже. Я просто интересуюсь. И сейчас занимаюсь еще, вот. Чего-нибудь выкопаю, вот, посмотрю, вот. Потом об этой Северной войне, вот, сейчас... Там много, много-много писали. Потом, вот... книжечки. Вот, попала в руки мне одна. Вот, сейчас я... [Ушла искать книжку.] Сейчас я вряд ли ее... найду ее, где-то она у меня была, книжечка. Она о... рассказано о населении, вот, как... о Куркиёки, она — красная книжечка? Вы, может, знаете? Вот, такая, вот, она красная книжечка. И она рас... рассказы­вает о всей этой территории. Как эта перешла территория. Какие национальности жили. Предки были... кто. Как изменялась. Как сейчас, какой состав населения. В целом сколько осталось карел, сколько финнов, сколько... в общем, всё, вот, это, вот. Интересная такая кни­жечка. Я, вот... ее нашла случайно.

И А Вы сами знаете что-нибудь о старой истории, вот, тут?

С Здешней истории? Здесь, вот, то, что старается Наталья Дми... Ни­колаевна, часто, вот, у нас проводили в библиотеке... такие встречи проводили.

И Это давно началось?

С Это... наверное, мы в прошлом году ходили и в позапрошлом году ходили. У нас там группа собирается иногда, вот. Они приезжают, они и рассказывают. О монастырях рассказывала, потом она расска­зывала о развитии Православной Церкви. Евангелистская Церковь. И вот, в основном, вот... пока, вот, в этом направлении мы шли. <...>

ФИ Да... а, вот, когда Вы сюда приехали в сороковом году, все на­звания... места имели финские названия?

С Они и были так. Да, они и были. Вот, даже Куркиёки, вот, Куркиё­ки. Вот, сейчас несколько раз его меняли по... как-то Куркий — «и» краткое. А там «и» и, вот, такая, вот, сто... стояла — «Куркийоки». И там были, вот... всё сохранилось, там. Мы, когда уезжали в сорок первом году, всё было по-старому. Приехали — тоже по-старому было. Все было по-старому. А потом уже принимали власти какие-то решения, они принимали. Так после этого и там меняли, вот, это всё, после этого. <...>

И То есть, выходит, что люди не знают этих названий?

С Названий мы не... вот, если надо... Эти названия для того, чтобы узнать, я могу узнать только у Д-ой. Натальи Николаевны. Пото­му что Д-ва, она была на курсах в Финляндии, она ездила. Год была где-то у евангелистов, там где-то. Она изучала финский язык. И теперь она, вот, изучив финский язык, она, вот, ведет как раз... с нами, вот, встречается когда, и я у ней спрашиваю, как перевести Элисенваара, как перевести. Это как переводится? Или там дру... Мустала. Ну, Мустала — уже, это уже, там, перевели, там. Черный, там, залив, это темное... что-то.

ФИ А как Вы тогда, вначале, узнали, где какое место находится?

С Вначале?

ФИ Как Вы научились ориентироваться здесь?

С Ой, да быстро

ФИ Как?

С Быстро.

ФИ Да..

С Быстро ориентироваться...

ФИ А как же так?

С Да, разве на земле можно даже без этих, без указателей ориенти­роваться. Мы быстро ориентировались, очень быстро. Я думаю, что в первую очередь ориентировались по названиям... нам названия ничего не давали. Потому что мы их не знали. А по местности. Ориентация по местности у нас шла.

ФИ А вы какие-нибудь свои названия давали местностям?

С Нет. Никогда мы не давали. А мы привезли только названия кол­хозов, которые были. Вот, колхозов. Привезли. «Маяк». Вот, кол­хоз «Маяк», потому что на берегу залива, а на заливе указатель «Маяк» стоял. И поэтому назвали «Маяк». Вот, поэтому. А рядом колхоз, который был — «Первое Мая». «Первое Мая». Тоже свя­зано с э... праздником таким, Первого Мая. А потом — «Будён­ный». Вот, давали, вот, такие... Будённый. Или там еще... «Красная Заря». Вот, такие колхозы были. Это давали...

И А я слышала, что есть еще Каменец какой-то или Каменец.

С Кёменик.

И Каменик...

С Каменик. Каменец — это... Каменик — Ихоярвенкюля. Это — Ихоярвенкюля. А это — Каменик. Наши ... его... тоже, там, дали потом название. Почему Каменик, я не знаю. Но Ихоярвенкюля. Это... это в Терву, вот, ехать. Там.

И Это тоже с собой привезли или потом дали?

С А там уже народ, наверное, местный. Или Каменик... По всей веро­ятности, обрабатывали почву... очень много было камней. При об­работке почвы. Ведь, вначале не было по-настоящему... тракторов. Э... лошадьми или, там, кем... Так они, наверное, камни сбрасывали, камни вымываются дождями, дак, наверное... Каменик, из-за этого на­зывали Каменик. Потому что... по всей вероятности, связано с почвой. А в почве было много камней. Поэтому Каменик. А там населения мало было. На этом...

ФИ А не хотелось бы.. не хотелось ли вот переименовать места, чтобы проще было говорить?

С Проще говорить?

ФИ Давать русские имена?

С Я, вот, до сих пор... вот, сейчас у нас, вот. К выборам готовимся мы опять сейчас. Готовимся к выборам и... представляете, при подго­товке к выборам у нас все названия финские. Терва, Ихоярвенкюля, вот, идут. Все, вот, идут эти... теперь... Отсанлахти. Отсанлахти — тоже это... Соскуа. Вот, «Искра». А «Искра» и Соскуа... «Искра», мы знаем, что уже... русское название, «Искра», а, там, Соскуа... Мы это знаем. Отсанлахти — «Красное Знамя» Отсанлахти. Мы уже при­выкли к этому. Пелтола. Вот эти там... Пелтола — так и осталось. Пелтола.

И А скажите, пожалуйста, кроме, вот... Вы — с Вологодской при­ехали. А кто еще приехал... С каких краев приехали?

С Ой, у нас много... Из Вологодской... я вам сейчас скажу. У нас из Вологодской выселяли целые колхозы. И они так колхозами и при­езжали. И вот, в Каменик, вот, приезжали, вот, в Т... вот, в Терву. В «Труд» — везде, вот, там... Хухтерву, везде...

И А из других мест приезжали?

С Я сейчас вам скажу. Это... мы переселенцы. Это первое. <Потому> что было централизовано, переселены. А места-то переселен­цы... Вот, нас по затоплению когда оттуда выбросили, с наших мест, потом вербовщики ездили. Чуваши, татары, белорусы, украинцы. Они отовсюду, отовсюду, они были отовсюду прие... везде вербовщики. Или, вот, когда после войны обрабатывали здесь... здесь очень были богатые травы. Богатые травы. А... вообще, вот, земли, видно, были очень плодородные. Потому что, я сейчас помню, вот, овес рос, так, вот, он по грудь, вот, такой. Овес рос. И такие хорошие... пшеница э... плотное зерно такое было, большие, вот, такие колосья были.

Это, когда мы после войны... то есть приехали в сороковом году — еще не сжато было. Так было жалко. Утки налетают, это зерно... все это уничтожают. А уже зерно осыпается. Там... женщины пошли, говорят: «Ну, давайте, хоть это сожнем. Хоть сохраним что-то, там. Соберем это, хоть из этого что сожнем». Так что... много тут, много было интересно, было.

И А они как-то были разные, эти люди? Или все-таки?..

С Люди, они приезжали... конечно, разные.

И А как Вы видели, что они разные? Как Вы отличали украинцев от белорусов, например?

С Они прие... да по разговору. А мы же вместе ходили и на танцы. Плясали вместе. А... вы видите, их... они когда приезжали, их вер­бовали на уборку урожая. Здесь очень богатые травы были. Не­кому было убирать. Жалко было бросать сено. Жалко было бро­сать площади, чтобы они не зарастали. И председатели колхозов вербовали людей. Люди сюда приезжали и увидели, что здесь бла­годатная земля. И увидели, что здесь много очень, значит... э... можно жить здесь, можно. И они потом уже, когда уезжали, вот, эти... они же временно были, вербовщи... эти, вербованные. А потом приез­жали семьей. Они приезжали и обосновывались здесь жить. При­езжали. А у них там тоже... Ведь эта после войны территория Бе­лоруссии была разграблена, разрушена. Восстановления хозяйства, голод, тоже неурядица. Это всё было. И вот, они сюда приехали, поехали сюда. Очень много, ну, вот, так... национальностей, вот. Я сейчас скажу... финнов у нас здесь сейчас в целом мало, фин­нов. Карелов тоже немного здесь. Здесь все, всё есть. И помалень­ку. Все. Но больше русских здесь. Больше русских. Я как-то пы­талась, вот, найти — в целом, сколько всех. Но так... собирала, со­бирала, данные где-то были эти данные. Потом устарели эти дан­ные, вот, сейчас. А сейчас национальность вообще не спрашивают. Она не нужна. Сейчас национальность вычеркнута вообще уже. Она не идет уже, национальность.

И Но люди-то...

С А люди остались. [Нрзб.] Кто национальность...

И ...Они замечали, что, кто откуда, да?

С Конечно, ну, как же.

И А вообще, не обзывали никак... не подсмеивались?

С Нет. Не... вы знаете, нет. Вот, жили... как-то, неважно, кто по нацио­нальности. Это не имело значения. Нам не важно, кто по националь­ности. Жили все очень дружно как-то, совместно жили, дружно.

И То есть, вологодских вы не называли «пятнадцатая республика»?..

С Республика?.. Могут обозвать... в пылу какой-нибудь... гнева: «Эй, ты, там, Вологодчина». Или, там, что пятнадцатая республика. А у нас еще говор такой был вологодский. У нас же, ведь, там... тоже диа­лекты местные. А как... наверное, так же, как, вот, карелы друг друга не понимают — карелы Олонецкого района и карелы ругозерские — не понимают. У них тоже, там, разных диалектов тоже, и разное произношение, всё это. Как-то собрались... Я была... в Ругозере работала. Там одни карелы в Ругозере. Вот. Одна русская семья. Меня туда направили работать учителем. Вот, я приехала туда, и под опеку... под опеку меня взяла карельская семья. Вот, с ним... это, так дружили с этой семьей, все время, вот... даже до сих пор переписы­ваюсь. Уже умерли многие, уже всё. А все равно тянет туда. Это было двадцать лет тогда ... ну... начало пути. Так интересно было... Это... и... они не понимали, эти... прилетел в гости [о насекомом, которое летает по комнате]. Они не понимали... карелы ругозерские карелов олонецких. У них разное... а у нас ведь в Во­логодской области, там тоже так же. Там поймешь, но... «Цо ты говоришь-то? Цо? А [дом] цо? [По-говецки] [разбросали] ницо». «Це» — цоканье у нас было. У нас диалекты такие — цокоанье было. «Булавоцки»... не булавочки, а «булавоцки». [Смеется.]

И А тут разговаривали так, да, когда приехали?

С Когда приехали, говорили. Да, говорили еще. А потом как-то уже изменилось, уже потом. Поколения сменились, поколения старые ушли. Молодежь подросла. У молодежи — новая молодежь. Но­вое общение... круг. Большое внимание, конечно, здесь... на циви­лизацию... играет... Близость города Санкт-Петербурга. Общение, туда ездят, там... туда-сюда. Это же мегаполис большой. Огромный мегаполис. И поэтому... это все влияет, вот, большое оказывает и на... общий такой кругозор, развитие, желание и... прочее все.

И А по одежде могли отличить, там, допустим, чувашей или та­тар, или?..

С Сейчас это не резко уже... изменили свой внешний вид... редко. Но первоначально — да. Они ходили. У них национальная одежда была. Они все в национальную... они любили широкие сарафаны, с оборками, вот, с такими, вот, оборками, они... женщины.

И А это кто?

С Это — чуваши и татары. Они, вот, такие с оборками юбки, такие, широкие... как на цыганский такой покрой, вот, у них, было. А сей­час — редко. Это... только старые, если кто-нибудь. Сейчас труд­но отличить, где чуваш, где русский, где татарин.

ФИ А когда это изменилось?

С А это... я даже вам не скажу, когда конкретно... вот, время. Это... время двигалось, старые умирали, молодежь стала по-другому уже. И все меняться. Это, как я смотрела передачу... Австралию. И вот, община, вот, русских. Вот, они уехали давно-давно уже. Когда еще... староверы, вот, эти, вот, уехали. И вот, рассказывают — ведет журналист какой-то — что, вот, встречался... они обычаи свои все про­водят, стараются сохранить обычаи. Но молодежь уходит, немнож­ко уходит, и всё. Где-то тайком делает то, что сейчас современная молодежь... уходит.

И А дот, Вы скажите, когда Вы приехали, обычаи соблюдали свои тут?

С У нас-то... да. Да.

И Вологодские...

С У нас все обычаи...

И А какие?

С Вот, это.. У нас очень...

И А вот, праздники, например, какие? Расскажите...

С Ой, отличные праздники. У нас, вот, Ильин день, вот, этот праздник второго августа. Ой, до чего этот праздник был. Верующих, вот, этот... Илья, Илья, Илья...

И Это ваш деревенский?..

С Нет. Это — Илья Пророк Ильин день — это смена как бы... на­ступает осень уже. Уходит лето, и вот... проходит. Вот, этот у нас праздник очень широко праздновали дома. Всегда этот праздник. Ильин. Масленицу очень широко праздновали. Я, вот, запомнила. У меня еще родители были молодые, а мы-то — маленькие. И эту масленицу как праздновали на реке у нас. Изумительной красоты, еще все веселые такие. Там праздновали, вот... первое время. Зна­ете, что разобщило? Не было домов вместе. Когда стали жить ху­торами, стали.. разобщились люди. Стали жить хуторами. А по­том разобщила, может, экономическая основа. Уже хозяйство. Потому что поселились в благоустроенных квартирах, началось., погоня, значит, как квартиру обустроить, как это, чтоб было краси­во, чтоб не отстать друг от друга. Дверь захлопнулась. Раньше было свободно. Жили свободно.

И То есть, в Вологодской вы там справляли Ильин день, а тут — нет?

С Нет, мы справляли здесь, все время справляли. Мы долго справля­ли здесь Ильин день. Но разобщение наступило тогда, когда... Вот, эти хутора... повлияли. Разобщение. Потому что... вот... и зимние даже праздники... далеко идти. Это... по снегу, дороги не расчище­ны. Кто побредет до этого места? В снегу. Ну, вот, так вот. Так что, вот, это, вот, всё. Разобщение настало.

И А Рождество праздновали?

С Да, праздновали Рождество. Рождество у нас особенно... вот, сюда мы приехали, я здесь не помню. А дома... вот, эти колядки — ходи­ли, вот, в Рождество. Ходили, вот, по этим, вот... по домам. Ряже­ные, вот, эти... вот, исполняли, вот, эти песни, вот, различные, вот, эти... «Колядовать пойдем! Колядовать пойдем!» Вот, эти были...

И А Вы помните?

С Я... мы пытались в молодости, когда были. Мы пытались подра­жать. Тоже ходили, там, где дороги, вот, пересекаются. Женихов га­дали. Женихов...

И А... это на кресты?

С А там, где дороги пересекаются э... ходили. В банях гадали.

И Это, вот, тут уже?

С Да. Ходи... тоже в молодости, пытались...

И А расскажите.

С А вот, я.. хочу сказать... мне рассказывала хозяйка, вот котора… с которой... сама из Кронштадта. И, вот… говорит: «Пошли, то же са­мое, колядовать, — говорит, — пошли». А там же, знаете, вот, как у Пушкина: «Раз в крещенский вечерок девушки гадали, за ворота башмачок с ног... сн... сняв с ноги бросали». Значит, и... Она гово­рит: «Мы пошли, а парни нас подслушали, что мы пошли. Мы, — говорит, — начали, говорит, загадывать, бросать. А они оттуда нам, говорит, обратно эти... наши ботинки обратно летят», — говорит. «Мы, — говорит, — «Ах вы нас подловили»». Парни подловили. Они подслушивали, искали даже. Ну, приключения детские, молодежные. Вот, такие приключения. Уже во взрослом таком состоянии., когда взрослые люди, они праздник отмечали торжественно. Они же... у них стол ведь был. Они принимали гостей. А мы-то дурака валяли, бегали.

И Угу, а в бане как гадали?

С А в бане, надо было там... кольцо в воду. Брать все это... вот, га­дать. Кто покажется. И там... и зайти в полночь, по-моему, надо было идти... и, вот, распустить волосы, еще расчесать волосы незаплетенные «Суженый-ряженый, явись ко мне». И вот, смотреть, кто. Или в зеркало. И там что покажется, вот... там, значит, дела­ет вывод. Ну, это все так... сказки. Это сказки все.

И А на кресты?

С А на кресты... какой звук покажется. Лай собаки — охотник бу­дет. Если, значит, скрип саней... скрип саней, значит, в этом году выйдешь замуж. Скрип саней.

И А не говорили, что опасно ходить гадать?

С Не. У нас даже такой мысли не было никогда. Вообще никогда такой мысли не было. Я не знаю, вот сейчас современная... вот, в совре­менном мире очень опасно. А мы ведь не знали страха. Мы жили без страха. У нас как-то... жили мы свободнее, вот, знаете. Вот, у нас было... нас никто не пугал, мы никогда не боялись ничего.

И То есть, вы боялись, что кто-то почудиться может там, во время гадания?..

С Мы никогда не боялись. Не боялись ничего. Не боялись ничего.

И Скажите, а кладбище тут было, вот, когда вы?..

С Вот, это кладбище, которое сейчас есть.

И Оно и было., и раньше?

С Оно и было. Но только оно было... очень мало захоронений было. И на этом кладбище было захоронение только с краю. Но финс­ких могил было очень много. И первое кладбище, первое кладби­ще... очень захоронено там много. Но у них на кладбище, у фин­нов, плиты были поставлены. У них хорошо ухоженное. А вот, это кладбище, вот, новое сейчас которое большое. Вот, дорога, когда заезжаешь., и, вот, едешь прямо, не сворачиваешь на одну могилу, а по краю, вот, туда ехать. Бросилось <в глаза>. на этом кладбище очень было много крестов, деревянных крестов. И вот, эти кресты, вот, деревянные., вот, эти кресты, они стояли, вот, туда, в глубь клад­бища. Вот, они туда были. Сейчас они уже сгнили. Они уже вре­мя прошло. И потом я уже узнала, что это за кресты. Это — ког­да началась война, в Элнсенвара был разбомблен русскими — на­шими советскими войсками — поезд. И потом я читала. Лида мне переводила, Антоновна. Она говорит, в этой книге — вот, «Куркийоки» книга — в одном из томов. А их несколько томов. То их пять, по-моему, томов книги «Куркийоки» . Это — такая ценность. Хорошие книги. Но... вот, они у ней были, у Лиды. Она, вот, умер­ла. Так, вот, там по все., она как рассказывала: Элисневара, уже сгоревшее все... и то, что к отправке было отправ... приготовлено мирное население в Финляндию. Финнов было подготовлено... И... был сам поезд. И его разбомбили. И вот, по-моему, вот, эти люди, которые захоронены на кладбище, вот, эти, вот, на кладбище кре­сты деревянные, которые были поставлены, — это погибшие во время налета самолетов. Это — погибшие. И они были, так ска­зали нам, вот... говорила она. Что это погибшие, говорит, те, кото­рые, вот... хотели, чтобы их похоронили... может, тут из Куркиёки, из Куркиёк отовсюду это люди были. Поезд этот, большой поезд был, видно. Разбомбили этот поезд. <...> [МД-11]

И А вот... я еще про кладбище хотела спросить. А кладбище, вообще... Не боялись ходить туда, на кладбище? Ребятишки, да. Ничего там не чудилось никогда?

С Нет, нет-нет. Нет. Мы на кладбище ходили, знаете, с интересом. А потом на кладбище какое-то время... Тут еще не разрешали при­езжать, вдруг одна плита была поставлена на место — финская. А там захоронение... по-моему, женщина молодая. Там, наверное, се­мейное было. Потому что «Айно» — написано, я фамилии не по­мню. И... была приведена в порядок эта могила, была приведена в порядок. Стали... обратили внимание, что она приведена в поря­док. А потом, вот, здесь, когда, вот, мелиорация проходила у нас, эс­тонцы работали. И вот, тут, вот, рядом желтый домик, вот, тут сей­час. Там, вот, домик. И у них, вот, на берегу там стояли вагончики. Они жили в вагончиках и, вот, в этом домике. Они, прохвосты, занялись чем. Они стали воровать плиты. Вот, эти плиты стали воровать с кладбища, финские. И увозить. И причем, их засекли потом. Но они вывезли много плит. Видимо, на... полировали и потом продавали эти плиты. Вот, я сейчас, как помню, одна, вот... вот, здесь у школы одна плита. И вот, мне кажется, что, вот, эта плита так и пропала. Она тяжелая. Это же... во-первых, такие плиты тя­желенные, они же с транспортом работали. Они их стали таскать оттуда. А их, когда пресекли, одна плита осталась и, вот, тут была сброшена. И потом она как-то съехала в канаву и, наверное, так заплыла илом, да грязью, вот, эта, вот, плита. А там фамилия написа­на. Я не помню этой фамилии. Написано было.

И Это эстонцы были, да?

С Они приезжали, они и увозили — эстонцы — плиты. И их, вот, тогда... милиция тогда их. в общем, кто-то подсказал. Говорит, что начи­нают воровать плиты Эстонцы. И вот, милиция их тогда... прекра­тила это. Они потом уехали уже, вот, это все...

И То есть, нельзя было воро…

С Ну что вы! Зачем брать плиты. Если это память. Это же память. Как можно брать плиту. У них родня. Где-то есть родственники, где-то что-то. Ведь приезжали финны, которые... когда разрешили. Они же пошли на кладбище. Они же ищут. Вот, на этом старом кладбище у нас почти там… никого почти не... мало хоро­нят. Только у края немножко. Дак, они разыскивали своих. Пря­мо у речки, которая течет. У речки прямо памятники разыскивали, могилы свои разыскивали. Зачем это нужно делать? Это святое дело. Их нельзя это... ворошить. Разве можно это делать.

И А вот, не было такого, что на Троицу ходили на кладбище на финское?

С На Троицу все время ходят. Даже не то что... сейчас все время на Троицу ходят. А сейчас сказали... на Троицу... значит, более так... в веру ударились, стали изучать. И сказали, что перед Троицей уборку делают на кладбище все своих могил. Перед Троицей при­ходят, а на Троицу не ходят, на Троицу. Это редко, кто теперь хо­дит на Троицу. А на Троицу все время ходили. Напивались пьяные там даже, напивались. Они... [нрзб.]

И А что с собой носили?

С А они носили в па... водка всегда была. Это водка всегда. Закуска всегда. Ну, какая щедрость... [душа], приносят. Ставили, значит, на могилы, стопки ставили, ставили... печенье клали, конфеты клали. Посыпали... посыпали крупой для того, чтоб птицы... Но сейчас ведь появились другие... Когда по... похорони, положи и придешь — уже ничего не будет на другой день. Уже другие. [Нрзб.]

И А вот... я хотела спросить, что... это к своим ходили, да, кото­рых похоронили?

С Да, к своим. Да.

И А на финские могилы не сыпали ничего?

С Нет. Нет. На финские — нет, не сыпали. На финские — нет. А это, ходили к своим. Но финские могилы, старые жители пытались не трогать их. Нельзя. Потому что это у них семейное. Потому что широкие, вот, такие, так они отмечены. Это — семейное. Это, види­мо, было запланировано. Там, кто-то раньше умер, кто-то погиб, там. А там оставались места. Они запланированы были. Это — семей­ное. Сейчас — я уже посмотрела — плит мало осталось уже. И есть некоторые плиты... даже, вот, это... у нас, вот, мальчишку хо­ронили когда — пятнадцать лет, вот, мальчишка умер. Шестнадцатого-то августа. Я посмотрела еще — у одной могилы была, посмот­рела, финская. Обратила внимание: провалилась, во-первых, туда. И эти уже плиты с краев тоже просели уже. Так что со временем. Время оставляет свой отпечаток. Время. Везде. <...>

И А на Крещение ходят куда-нибудь воду брать?

С Берут.

И А где берут?

С А берут по Элисенварской дороге, вот... Элисенварская дорога, там, а... знаете, есть ключ. Он сейчас обнесен таким крашеным... зак­рытый, крытый он сделан. Колодец. Это — самая хорошая вода в Куркиёках, вот, на этом ключе. И всегда берут воду здесь. На Кре­щенье берут на ключе, на этом.

И А бабушки туда не ходят лечиться?

С Все ходят, все ходят туда. И особенно, вот, это, крещенский... вот, это... туда ходят. И поп приезжает, туда ходит всегда. Всегда хо... хо...

И То есть, там какие-то еще богослужения проходят?

С Да, прохо... да. Он как бы святит воду. Он как бы святит воду. А сюда приезжа... евангелисты приезжают. Марко приезжает. Все время Марко приезжает.

И Марка — это что?

С Из Финляндии. Поп. Да, Марко.

И А... так зовут, да?

С Его зовут Марко. Он приезжает сюда. Э... он приезжает... там один пожилой поп — я забыла, как его зовут. Но интересный он. Ему уже... он в возрасте. Ему около восьмидесяти лет. У него сын женат на русской. Но он вообще такой... знаете, вот... располагающий к себе. Так хорошо говорит... он... на финском языке. Он с переводчиками...

ФИ А это — православные?

С Нет. Это — евангелисты. Это евангелисты приезжают. Но еван­гелисты приезжают... Они часто приезжают сюда. У них место есть, вот, это... одно место там. Молебен дом. Они туда при­езжают.

И Вот, у вас тут есть, да?

С Да.

И То есть. специальный дом для евангелистов?

С Да. Специальный дом есть.

И А много народу ходит?

С А человек сорок пять, вот, примерно... двадцать пять, сорок, сорок пять — вот, так... самое большое. Дети туда... они проводят еще службу... Знаете, работа с детьми у них проводится. Они, вот, вос­кресные занятия проводят с детьми. Воскресные занятия. Изуча­ют Библию. Изучают... в такой форме... И у них... Марко привез... оттуда привезли аппликации. Вот, эти аппликации развешивают. И так меняет, вот, это... красиво! Отделывается...

И А вот, я хотела спросить про этот ключок, который есть. А там что-то украшают бабушки или... вот, вообще оставля­ют иконки, деньги или что-то?..

С Нет. Нет...

И Такого ничего нет?

С Здесь нет этого. Здесь, я думаю, что... знаете, почему. Потому что народ не коренной. Я, вот, в Архангельской области была. У меня в Архангельской области дочка. Уехала туда после окончания учеб­ного заведения, была назначена. За Котласом, там, далеко — Север­ный поселок. Вот, у них есть специальная поклонная гора. Там есть поклонная гора. И у них есть специальный... нету часовни, дак, ам­бар, обыкновенный амбар. Вот, они туда приходят, вот, для того, что­бы, вот... свое горе, вот, память оставить. И у них... и иконки, вот, там у них. Приходят, полотенца развешивает. А на поклонной горе у них просто поставлено... Вот, крест, вот, такой, вот, сделан, поставлен. И на этот крест привязывает какой-то материал, привязывает. Они ходят. Это — поклонная гора. А это, вот, как часовня — в амбар — ходят. Вот, там, всё. Не запирается. Коренные жители, постоянные. Просто задвижка, и всё. Приходи в любое время. И вот, можешь прийти, помолиться, можешь там поприсутствовать. Один...

И А тут такого нет?

С А здесь нет этого.

И А где же люди?..

С Здесь только приходят... вот, к евангелистам когда приходят, щи там молятся. И сопровождение там — Ангелина ведет и... сопровождение — музыка. У ней... все время песни поют, и все, это, музыка. Там музыка всегда сопровождает. Она сама — музыкальный работник. Ее как раз произвели, Ангелину... Попы... вот, Марко Презентация их была тут, и они отвечают, а Марко их так курирует. И они приезжают, вот, оттуда, из Финляндии. А церковь, вот, ну евангелистскую открыл Марко. Открыл. Он ее всю оборудовал. Он... привезли стулья... специальные, вот, такие стулья. Привезли занавески. Привезли плафоны. У них были привезены. Крест, им повешен. Потому что в евангелистских церквях не украшают, как у нас, иконами. Там нет украшения. Мы были когда в Париккала, были. Мы ходили тоже там... в церковь ходили. Заходили, там тоже, вот, крест, вот, и всё... зашли. Там можно... лежат, вот, эти моле… моле... молельные книги, вот, эти. Можно взять, вот, молиться, сесть. Но они на финском языке. Книга посещения есть там, кто заходил. Книга посещения — оставишь свой автограф, подпись: кто ты, и куда явился, там, побывал в этой церкви. И кругом этого... вот этой церкви — мы в Париккала были — Ку... оканиеми, вот, так, по-моему, там. Коммуна в Уукуниеми. Дак, вот, там у них захоронения, могилы кругом вот, этой церкви. И они показали нам, что это за захоронения. Потому что на каждом захоронении показано: год гибели. Захоронено... погибли ребята, молодые солдаты, финны, которые воевали на территории нашей здесь. И они привезены туда, и там они захоронены. И вот, у каждой могилы, вот... она цементированная кругом. Опалубки сделаны, и цветы — у каждой свои. И вот, мы ходили, вот, смотрели. Доски, вот, у них положены. А потом ходили в церковь туда.

И А вот, скажите, пожалуйста, а, вот, до того, как Евангелическая Церковь появилась, как люди тут... молились? Были тут религиозные люди, которые молились Богу?..

С Знаете, тогда религия с государством у нас... да она и отделена с государством. И она таким-то образом преследовалась госу<дарством>. Поэтому себя не проявляли. А вот, когда сменился у нас строй, сменился строй, у нас теперь в веру очень много людей теперь верующих, очень много стало. Потому что они как бы веровали. Но они как бы дома, сами для себя и сами в себе. Вот у меня... Я скажу, вот... Мы жили в Ласанен, жили. Бабушка у меня Авдотья, бабушка — она верующая была. И у ней всегда висела иконка. И вот, она перед сном молилась. Перед сном молилась. Вставала утром — молилась. И всё говорит-говорит-говорит. И мне так интересно было. Я говорю: «Бабушка, ты чего говоришь? Ты чего там молишься?» Она говорит: «Это не твое дело. Ты идешь своей дорогой — иди. А это — моя дорога. И я иду... и этой дорогой я иду». И она молилась. «Я, может, за тебя молюсь, за свою дочь Веру, за твоего отца молюсь». И вот, она скажет: «Я молюсь за сы­новей, я за здоровье молюсь. А ты больше меня не спрашивай!» Она, вот, молилась, я знаю...

И То есть, она вас не учила?

С Нет, она не учила, но она... мы ей не мешали. Никто не мешал. Отец сказал: «Не трогай». Отец был партийный. Он сказал: «Не трогай! И даже и не говори. Пусть у бабушки будет в ее комнате так, как она считает». Это очень... охранялось. У нас... в общем, дома обыч­но пожилые люди, они как-то... на них глядели... подражали, их слу­шали. Их советы принимали, их советы. Сейчас по-другому. Сей­час по-другому. Это все нужно было.

ФИ А вас не крестили?

С Крее... я крещенная.

ФИ А когда?

С Я крещеная у Марко, у евангелистов. В Ихала, крестили нас в Ихала.

ФИ А Вы своих детей, когда они родились?..

С Крещеные дети, только не... они сами крестились. Дети уже сами потом. Они крещеные, они православные. Они крещеные.

И А Вам как-то не кажется все-таки не... ну... не очень удобным, что дети православные, а Вы, вот, в Евангелическую церковь?..

С А вы знаете, у каждого свое должно быть. Живем мы не вместе. Они живут в своих местах, в своих поселках. У них там... там свое. А здесь — мое. Я здесь живу. И я здесь... я здесь останусь жить. И поэтому... они мне не мешают, и я им не мешаю. Это не мешает. А поэтому интересно, вот, встречаться, вот. Вы знаете, в чем дело. Мы же ведь... у нас ведь даже Библии. Мы же даже не знали, вот. И я приехала — сейчас вам скажу — приехала, приехала в Тверь... вот, теперь она Тверь, это был Калинин. Я на курсовую переподго­товку поехала. И в город Электросталь мне надо было попасть. И в выходные дни я поехала... там, там же ходит... эти, электрич­ки. Быстро сообщение, хотя и далеко от Твери. В Электросталь приехала. И приезжаю к хозяйке, вот, у которой я остановилась, а у ней лежит, вот, таких размеров... вот, таких, вот, больших разме­ров... Библия лежит, Библия. В переплете еще, вот, с этими со скоб­ками. И твердый переплет — вот, так, вот, закрывается еще она. И написано через ять. Все еще, вот, эти. Все еще написано через ять. Я говорю: «Откуда у вас такая роскошь? Вот, эта Библия». А она говорит: «Вы знаете, у меня в свое время, когда умирали ро­дители, они оставили мне. Эту Библию. Я, — говорит, — ее храни­ла. И эту Библию у меня попросили... в общем, на руки кто-то по­просил». И она искала лет десять ее. «И вот, я, — говорит, — наконец ее нашла. Все: «Я отдал тому, я отдал тому, я отдал тому». И, — говорит, — я, сколько прошло... и, вот, она у меня, красавица, говорит, — сейчас лежит у меня, вот, тут, — говорит, — на этом это уже исторический документ». Это такая интересная вещь, переплет особенный. Переплет. А когда, вот, финны стали ездить, они вот, Библии нам привезли, вот, финны. Они уже дали... Потом они много вообще литературы привезли. Детской литературы много привезли они. Так что много интересного было. Вот, Марко много привозил. Лида Антоновна была жива, она распространяла, там все. И вот, она организовывала церковь-то эту евангелистскую.

И А вот, у Вас там распятие висит на стене. Оно как-то, вот говорят, что надо вешать, или Вы просто сами повесили?

С А вы знаете, у нас... покупали мы тогда их, распятия. Покупали. И вот, это распятие мне подарила знакомая. Мне подарила знакомая это распятие. Я была в Киришах. У ней было. Она говорит: «Возьми себе». Она... в возрасте. Она говорит: «Возьми на память» . И я взяла. На память. Просто повесила его.

И А евангелист... Евангелическая Церковь, Евангелическая церковь, она не... как-то не?..

С У них, вот, такое распятие так просто висит. Вот, такое распятие. Вот, такое... распятие. У них крест висит. Вот, когда мы были, когда мы были, вот... в Париккала были, вот. Там в церковь ходили. Вот, там распятие, вот, такое большое. Вот, этот крест, вот, распятие креста. Там есть. Они... у нас крест э... у православных отличается. Здесь, вот, одна перекладина, а тут еще, вот, так, вот, перекладина. Это — православное уже... Крест отличается. А это, вот, такой, вот, крест, распятие. Они разные. И вот, поэтому даже на кладбище, вот, идешь, где, вот, на кладбище кресты поставлены в память об умерших. Православный если похоронен, то — распятие. Вот и так, вот.

И А не говорят, почему кресты разные? [Нрзб.]

С Кресты разные... вообще, не знаю даже. Я... знаете, я где-то читала. Я, вот, сейчас запамятовала, но читала. Почему, вот, появилась вот, эта еще накладка, вот, эта накладка. Но ведь распятие крестa вот, этой накладки распятие... по учению, значит, не должно бы и вот, этой накладки. Оно, не должно быть его. Потому что его распяли. А распяли... Причем эту роль, какую роль играет, вот, эта вот накладка. Это, по всей вероятности, отличать веру, наверное. Отличать веру. Какая вера. Какая вера. Но ведь мы все равно, как бы ни были... мы верим в одного Бога, в одного Бога верим. Для нас Богом является Иисус Христос. Для нас Богом. И мы верим, и мы с его мольбой встаем и ложимся с его мольбой. И в то же самое... помощь если просим, мы обращаемся всегда к Богу. Обращаемся. И поэтому в какой-то степени, вот, эта вера, которая долгие времена она не была... Она была просто закрыта дли народа. Она сыграла отрицательную роль. Ведь положительную роль она играет в чем? В целом человек формируется нравственно. Он формируется. Он формируется, что можно, что нельзя. У него есть какие-то преграды, какие-то... есть моменты, которые он не должен выполнять. Есть моменты. Он должен делать... так... нужно жить. Мы живем в обществе. Это надо соблюдать. Общественную жизнь надо соблюдать. Мы не можем жить просто, как, вот, пришел, как агрессор, пришел и всё. Нет. Сегодня мы все должны понимать друг друга. Должны одним языком... понимать. А такими из... ближай­шим языком является вера. Таким сближайшим языком она будет являться. Потому что... пусть даже кто бы то ни был, кто бы ни был, всё равно у тебя есть что-то святое, вот. Есть. К кому ты обратишься всегда, в первую очередь. Не пойдешь к Сталину! [Смеется.]

ФИ Но у меня, вот, такой вопрос еще насчет прошлого. Что, ког­да Вы до переселения жили, Вы жили в деревне там, в Вологод­ской области, да?

С В деревне, да... у нас деревня была.

ФИ У Вас соседи были там вокруг?..

С Да, да.

ФИ А когда Вы сюда переехали, переселились?..

С На хуторе. <...>

ФИ Ну, тогда соседей уже вокруг не было...

С А только, если близкие дома которые. Дак... все равно, там. Мы молодые, мы добежим, было. Мы, да, за семь километров ходили в пустые дома э... у нас клуба не было. Выберем какой-нибудь пус­той дом и за семь километров пойдем танцевать. Берем балалай­ку, берем гитару, гармошку и пошли плясать туда. А нам никто не мешает. Там кухни большие, на подоконнике сядем. У кого рамы выбиты... на подоконнике сядем, и пляшем. Вот так! А клуба не было, <когда> приехали. Пока клуба не было. Вот, так ходили. И нам семь километров — это... пройти ничего не стоило.

ФИ И быстро познакомились тогда здесь?

С Да... Дак, а мы приехали всем... всей деревней, дак, у нас все свои.

ФИ Так что, вы сразу узнали, где какой... [Нрзб.]

С Да, сразу. А потом уже к соседям стали ходить. К соседям. В со­седний колхоз пойдем. Там парни, девки там. Вот, и пойдем туда гулять. И весело. Где подерутся, где чего, поскандалят...

И А дрались, да?

С А почему не драться. А у нас в деревне в Вологодской области положено было драться.

И Положено? А расскажите, пожалуйста.

С А вот, как. Знаете, вот... У нас в деревне в Вологодской области очень часто... километры... одна деревня от другой. Вот, допустим, из этой деревни... вот, из этой деревни парню понравилась девушка из той деревни. И вот, он начинает за ней ухаживать. Начинаем туда идем, он начинает... больше всего обращает внимание. А тем парням не нравится, что, значит, за девушкой их — из их деревни другой парень... захороводил. Вот, между ними возникали конфликты. Драки возникали. Дрались парни из-за девчонок. [Смеется.] Дак, еще дрались-то как! Дак, возьмут колья... Брали колья и кольями могли драться.

И А гармонист участвовал в этом?

С Гармонист — нет. Гармонист — это интеллектуал был. Как же, надо там...

И ...М-м-м... в драке не участвовал?

С Нет. Гармонист — нет. Гармонисту ухаживать некогда было. Он присматривался пока. А к нему уже какая подсядет.

И А... понятно...

С Гармонисту играть надо. Веселить надо.

И А частушки под драки не пели?

С Всяки были.

И Под драки именно...

С И матюжные, и под драки...

И А Вы помните какие-нибудь?

С Под драки?

И Да.

С Сейчас забыла уже. Матюжные — много знаю. Не буду.

И Ну, почему? Мы — фольклористы...

С Не-не-не-не... ни в коем случае. Не. Ни в коем случае. Нет.

И Ну жалко. Жалко. А то бы это могло попасть...

С Я помню, нас отправили на сенокос. Молодежь собрали. Во время войны. От дома отвезли в те места, которы были... когда мы вернулись на свое место. Там затоплены уже деревни были, и мы поехали сенокосить... косить. И нас собрали всех подростков: тринадцати-, четырнадцати-, пятнадцатилетних туда. И мы приехали такой голод был! Такой голод! Вы знаете? У нас хлеба не хватало. И мы... а косить надо. Идем утром рано, встаем, косим. Днем сенокосим, потом уже ноги не можем тянуть. Вот так. Нам дали две коровы, чтобы молоком питались. Ну, молоко было. А хлеба то? Нет. И вот, все кончилось: картошки, там... кончалось... капуста кончалась. И вот... пройдешь, вот... ряд, вот, с граблями, ноги дальше не идут. Сядешь и сидишь. И... только черникой... вот, уже брали чернику, вот, чернику ели... вот, чернику. Много ли на чернике натянешь? А потом стали собирать грибы. Дак, вот, тетя Анна у нас была поваром... вот, эти все грибы собирали. В воде отварит, а потом на молоке сварит. И без хлеба. И, вот, отправили... У нас один ста­рик был. В белой такой он ходил всегда фуражечке, белой. Отпра­вили в деревню... за двадцать километров мы были. «Привези, — говорит, — иди еды». Он поехал в деревню. Набрал зеленых лис­тьев — на колхозном поле наломал капусты — зеленых листьев, вот. Не кочанов, а листьев зеленых. Картошки, хлеба при... едет. А мы все глядели — где же он? Где он? Когда он появится? И вдруг на лошади появился, едет. Двадцать километров — пока приедет. А девки запели:

Это он, да это он,

Да бела кепочка на нем.

Красноносая рогушечка.

С ума схожу по нём. [Смеется.]

А рогушечка... а лицо круглое. Нос такой, вот, |щепочек], такой, крас­ный всегда. А рогушечка у нас... знаете, что такое «рогушечка»? Это, вот, пирог. Делают, вот, такой, вот, из пресного теста на соли. Его начинку делают — творог кладут или... как калитки. Ну, как ка­литки. И защипывают. И называли у нас рогушечками. А у него лицо круглое и... нос в середине такой красный. Мы:

Это он, да это он,

Да бела кепочка на нем.

Красноносая рогушечка.

С ума сойду... [Смеется.]

И А тут не пели частушки?

С Здесь везде... есть. Мы... Без частушек мы никогда... Вот, сейчас молодежь песен... она слушает больше. Тогда мы пели. У нас все время было... пели у нас. Мы пели... ой, во время войны мы все песни пели. У нас ходили на работу... ведь мы уходили рано. В семь часов нас поднимут, а придешь — уже роса. Уже роса. Один­надцать часов — уже роса. И вот... что-то на таком пайке худом да сено убирали, да жали, да... эти... лен дергали, да... ой... чего только не делали. Все делали. А потом сказали: «Давайте, — говорит, — молотить». На молотилке работали. На молотилке работали. У нас у девчонки одной, вот, мне ровесницы, вот, руку забрало в моло­тилку, так оторвало все это, руку. Забрало. Снопы подавали туда. Она вьи-и-и... туда. Да подталкиваешь взьи-и-и... она идет как по транспортеру, туда идет. И вот, туда руку забрало. И вот, август... осталась у нас так, без руки осталась. А снопы возили тогда ребя­та все — кому семь лет... кто может класть чего-нибудь, двигать, все, все работали. Все работали.

ФИ А еще насчет драк. Вы здесь тоже дрались так, что... чтобы... парни одного колхоза против парней другого?..

С Здесь уже не было. Понимаете? Всё. Разные люди. Всё разные. Разные национальности и разные обряды. Разные культуры. Здесь уже по-другому. Здесь просто песни пели. Ходили, собирались, песни пели. Знакомились и песни пели, ходили.

И А какие песни?

С Песни? Частушки пели. Семеновну пели.

И Семеновну? А спойте Семеновну, а?

С А Семеновна, да дорогой привет... [Смеется.] Забы[ла]...

А, Семеновна,

Да [ей] родная,

А я пришел к тебе,

А ты голодная. [Смеется.]

И Это... это кто пел, это девчонки?

С Это все девчонки пели, да. А потом еще пели такие:

А мой залётка лапоть, лапоть,

А не страдать, а только плакать.

А задушевная товарка,

Мой залётка — командир,

Да ему дадено три крысы,

Он командует над ним.

Это... это, знаете, это из... с Волги частушки. Вот, которые приехали с Волги, они пели. У них, вот, такие. А... или такую же они еще пели:

А у залётки, у бахвала

Да в воскресенье печь упала.

А чички да брички,

А я иду, а он таскает

В решете кирпичики. [Смеется.]

Вот, пели, вот, такие песни. Всякие пели.

И Это, вот, эти песни с Волги, которые, да?

С Это — с Волги. Да.

И А Вы их тоже знаете?

С А мы же вместе плясали-то. У нас же общие танцы были. Общие танцы. Краковяк — общий танец. Тогда же были, знаете, ой... такой... танцы были... Па-де-грас — танцы были, вот. Тогда мною было. Молдаванеска. Молдаванеска вообще... Она вызывает сразу сразу, [знаешь]... Выходишь, сразу, вот — молдаванеска. Такие танцы веселые были. Ну, вот... мы же осваивали эти все танцы... Яблочко... танцы. Такие, вот, массовые. Массовые танцы. Они были,

И А вы в игры играли какие-нибудь с ребятами?

С Играли в игры.

И А в какие?

С А игры у нас... э... какие были... ну, вот, в эти... У нас, знаете, как, в деревне. Вот, сегодня, например... сегодня мы собираемся у меня. Завтра собираются у другой семье. [Принимают]... родители не про­тив. Дети... все приходят. И мы садимся. И вот у нас игры были... в общем... нужно было вызвать на перепляс. Игры тоже на пере­пляс: кто кого перепляшет. Цыганочка очень модна была. Танец на перепляс. Как конкурсы. Проводили, вот, эти конкурсы. Игры проводили. Потом... игра «Выбери меня». Это... «Выбери меня», в общем... игра в «Бутылочку», как называли тогда тоже, «Выбери меня». И вот, ко... повернешь, куда повернется, вот, и выбираешь. И вот, там за... загадывают разное. Потом задание дают разное, за­дание — должен исполнить. Должен сделать, должен что-то. Зада­ние. Хохот. Всегда сопровождалось смехом. Это нужно для того, чтоб это было весело, интересно, а не просто так. Сидишь...

И Это тут вы тоже играли в такие игры?

С Мы когда приехали после войны, играли. Потому что мы были молодые. Мы после войны приехали, играли. Сейчас молодежь — это, у них другие уже... у них другие игры. У них все по-другому уже идет. У них сейчас игры. Игр много всяких интересных, тоже игры... интересных есть. <...>

И А... вообще... тут знахарей не было? Как-то... или бабушек, ко­торые лечили, вот, когда вы приехали сюда?

С Так а... здесь не было, но... Нет. Я вам чего хочу сказать. Были такие, которые, вот... у меня... я ходила. По Алховской дороге жила старушка. У меня очень плакала девочка. Родилась. Такая плакса была. Я к ней ходила. Она... что-то говорила, что-то шептала. По­говорила, что-то сделала, и, когда я пошла домой, девочка у меня уснула и долго-долго спала. И... так что я сама лично ходила.

И А она не сказала, отчего плакала?

С Нет, она не говорила.

И Не назвала, да?

С Нет... она не...

И А вы не помните, что она делала?

С Она над животом что-то, вот, так руками проводила и всё говори­ла. Над животом руками проводила. [Звонит телефон. Пере­рыв в интервью.]

И А вообще, бабушки такие были, да, которые лечили?

С Они, по-моему, и сейчас есть. Но...

И И сейчас есть?

С И сейчас есть они. Они есть... в Лахденпохья. Есть такая. Есть в Лахденпохья. Потому что ездит кто-то. Вот, у меня муж был. Я се... хочу сказать что. Его в детстве уронили из... он в Тамбовской области... В детстве уронили его из люльки. И у него начал расти горб. И... второй год когда ему пошел, второй год, мать забеспокоилась. Говорит: «Что нужно делать?» И вот, она собрали еще одного ребенка взяли и поехали. У них, там... Но тогда ведь, запрещено это всё было. И они приехали... поехали... куда-то километров за сто... поехали, наняли транспорт какой-то. И привезли этих детей. А она сидела... бабушка сидела на печке, с печки спускается, и говорит она: «Я... вы приехали с детьми. Я вот, это посмотрю мальчика. А ваш уже... поздно вы привезли. Ваша поздно уже привезли». И не стала смотреть. Потому что у него горб растет, он уже закостенел. А у этого еще он — хрящ. «Поэтому Я — говорит, — вам помогу». И вот, она говорит: «Я вам дам лекарство». Она выписала., вернее, сделано у ней свое на травах. Дне бутылки она дала, две бутылки лекарства. Вот, травница, видно, какая-то Она говорит: «Я одну бутылку измазала, и у него прошло все». А вот... в Липпола травник живет.

И В Липпола, да?

С Да. Травник живет в Липпола. Сейчас. И в это, есть... в Эстерло. В Эстерло женщина сейчас есть, к которой тоже ездят. Это около Элисенвара. Тоже есть.

И А что за экстрасенс тут был?

С А тут был экстрасенс. Он приехал из Ленинградской области к нам. Вот, он года три назад, наверное, умер. Экстрасенс. Вот, к нему ходили. К нему приезжали из Сортавала, отовсюду к нему приезжали.

И А от чего он лечил?

С Он... по-моему, все. Со всякими обращались. Болезни... Он меньше всего... значит, он давал реакцию на.. кровеносно-со... сосудистую систему. Вот что. А остальные болезни — он старался помогать. И ему, собственно говоря, удавалось некоторые... положительные моменты... но не всегда. Но не всегда. А были положи тельные моменты. Были.

И А вообще, вот, были такие, которые традиционно лечили, там кровь заговаривали или, вот... этого вы не слышали?

С У моего... у моего этого... мужа мать заговаривала кровь. Пришел парень — косой обрезал ногу. Кровь льется прямо ручьем. И тут же на глазах остановила. Заговаривала кровь. На глазах остановила. Прямо буквально, вот... что-то... Что она шептала? Кто ее знает! Крестила, шептала, говорила. Я видела, но я не знаю, что.

И А Вам... она Вам не рассказала?..

С Нет. Она уехала. Муж, когда у меня умер, она уехала в Тамбовскую область. Она там...

И Обратно, да?

С Да, она умерла там.

И Она тут долго жила?

С Она жила у нас... лет восемь, наверное, жила. Лет восемь. Но она, вот... у ней было, вот, такое, вот... есть, было... вот, такая вещь у нее. При мне она, вот, делала это всё.

И И она не передала никому?

С Нет... не знаю, там если в Тамбовской области она кому передала. В Тамбовской области. Не могу сказать.

И А грыжу не заговаривали?

С А грыжу, мне кажется, это легче всего заговаривать было.

И А это как?

С Это заговаривают грыжу... это надо, вот... сейчас, вот, в Эстерло женщина там, вот, надо к ним. [Звонит телефон. Перерыв в записи.]

И А вот. Вы сказали, что грыжу легче всего заговаривать А как это, вообще, делается?

С А вот, это я не могу сказать. Мне кажется, что... у нас разговор тут шел, как я прислушивалась... но не до конца. Что делали люди. Ходили, заговаривали грыжу. А потом ведь... грыжа — это что. Это — отверстие, которое появляется, и ущемление получается ки­шечника. Это — ущемление кишечника. Надо, чтобы оно восста­новилось. Эта дырка заросла. Вот, чего там самое главное-то. Что­бы не было.

И А утин не рубили?

С Чего-чего...

И Спину не, не, никак не... [нрзб.]

С А спину... Спину рубили — я знаю, понаслышке, от бабушки.

И А расскажите, пожалуйста.

С Это, знаете, когда... не было у нас, вот... давление. Не знали, что такое давление. Но они уже знали в деревне, в деревне знали, что такое давление. Они знали. Они тогда жарко топили баню. Жарко. Шли в баню женщины. И делали насечку, вот, на... вот, на этих местах. Вот, делали насечку. <...> Они делали насечку. И они в бане про­водили, вот, этот весь обряд. В бане. Женщины, у которых повыси­лось давление. Они в жарко натопленную баню ходили и, вот, де­лали насечку. Спускали кровь, как они говорят. Пошли пускать кровь. Вот они что делали. Вот, это я знаю. Мне бабушка расска­зывала, что мы пошли пускать кровь. [Смеется]. А чего они пус­кали кровь, откуда я знаю?

И А вообще... а рожу, вот, не лечили как-нибудь, кожные, вот, эти все?

С Ой, какая это... рожу... Я, вот, в данном... сейчас, вот, у меня была... преподаватель приезжал из Института оптики и механики... с женой, приезжал. А у неё онкологическое заболевание, и у нее удалена грудь. И вдруг рожа... появилась рожа на это... на руке на этой. Но это, говорят значит... появляется всегда после операции, когда вот... лимфатические узлы, вот, это все убрано, вот, это все. Ну, вот... и у моего, там, знакомого тоже была у матери удалена, вот, тоже грудь, и рука, вот как подушка. Но у ней немножко утолщена. А вот, сейчас женщина у нас лежала с рожей в Лахденпохья больше месяца, на ноге. Но я говорю: «Зина, ну, как быть-то с этой рожей-то?» А она говорит: «Ну, это, — говорит, — временно бывает так, что не повторяемся очень долго». Бывает, не повторяется. А, бывает, смотря, вот... где застрял, вот, этот... носитель. Как он называет... вот, этот... носитель вот этого воспалительного процесса. «Если его сдвинули, говорит, — с места... если его сдвинули с места...» — она говорит... вот, у ней как раз операция была. Или где-то что-то... он может, говорит, проявиться. И вот, он проявился. А как здесь, я не слышала, вот, этого ничего...

И А к знахарю не ходили, да?

С К знахарю нет. Знаю, что почему-то рекомендуют... вот, у меня энциклопедия медицинская. Там есть это заболевание рожи. Там... там... в этой энциклопедии сказано, там просто народное средство лечения... там ск<азано>. И почему-то, вот, рекомендуют обязатель­но красной тряской.

И Красной тряпкой рекомендуют, да?

С Да, красной тряпкой обязательно... рекомендуют, завязывать крас­ной тряпкой. Какая причина... и даже, вот, эти, вот... в медицинс­кой энциклопедии, вот, это есть. Что, вот, это больное место завя­зывать красной тряпкой, это больное место. Видимо, какие-то... я не знаю, какие-то биотоки или там что. Что там есть, что-то, ка­кая-то связь там есть. Почему красной тряпкой? <...>

И Скажите, пожалуйста, а колдуны у вас тут были?

С А вот, это не знаю. Вот, колдуны... кто-то верит...

И Никто никого не портил?

С ...Кто-то верит, что есть такие люди, которые, собственно говоря, на­носят порчу. Что колдуны есть такие. Или он плохой человек, или с ним... [пожалуйста]... А сейчас ко мне прие... приезжала, вот... в «Красном Знамени» живет моя хорошая знакомая. А к ней при­ехала из Первоуральска — а на Урале... или Архангельская область, или там... Вот, в Архангельской области, там, знаете, там тоже... это родина как раз Ломоносова. И вот, это, вот, побережье, вот, Белое море. И вот, там много очень, вот, таких, вот, разных, вот, этих ве­щей. И вот, я много, вот, от дочери слышала от своей — она живет в Архангельской области. И вот, она вышла когда замуж там, это... после назначении приехала туда, в Архангельскую область, и выш­ла замуж и... А видимо, она перешла дорогу какой-то девушке, ко­торая местная, девушка, видимо. И вот, говорит уже про... года два они жили, говорит, слышу... двенадцать часов ночи и кричит. Гово­рит: «Коля, Коля...». Называет. Кто-то приходит как будто. «Я, — говорит, — проснулась». Говорит: «Коля, иди, тебя зовут». А... это... А он говорит: «Да ну, кто зовет?» «Вышли, — говорит, — никого нет. А на утро встала...» — говорит... А у свидетелей у них на свадьбе мама, она немножко, вот, так разгадывает, вот, эти явления. Она говорит: «Слушай, вот, Пелагея. Вот, такое, вот, дело у меня случилось, вот такое дело, — говорит. — Ты знаешь, чего, — гово­рит, — как быть в таком случае?» Она говорит: «Это дело, девка, худое. Давай, пойдем-ка. Я тебе, — говорит, — сейчас... э... посмот­рим все». И вот, они приходят. Пошла она к ней... всё, все угла, вот, так, вот, посмотрела. «А вон, — говорит, — вот, смотри, вот, на этот угол. Вот, там волос куча всяких: рыжих, черных, каких только нет! Волосы. Давай... — говорит, — вот, это и есть». И она собрала, говорит, эти волосы. Говорит: «Давай сожжем». В плиту, говорит, положили. Как загудело, говорит, загудело. Все это, говорит, сожгли. Вот так. И вот, она рассказывает. Еще она лежала в больнице, вот, там. Это — года четыре назад. Привезли мужика, парня привезли. Должна быть свадьба у них. И через неделю идти регистрироваться. А он работал на стройке, и на него что-то тяжелое упало. И он, вот, в таком состоянии. Его привезли. Ему реги... какая регистра­ция брака? И... это... говорит... «А женщина со мной лежала, такая не... не... маленькая, невзрачная, но такая интересная женщина. Она и говорит: «Слушай — парню. — Хочешь, я тебя вылечу? Если тебе врачи сказали, что ты, — говорит, — не вылечишься... У тебя... тебе надо править кости. У тебя сдвинуто с места... кости. И... я тебе помогу». «Я, — говорит, — уже один раз делала. Мне бабушка передала по наследству это. Я, — говорит, — делала». Она гово­рит: «Я тебе помогу. И вот... — говорит, — только будет очень больно». И всех предупредила: «Выйдите из палаты». Включили, вот, громкоговоритель, включили всё. И она, говорит, села на него верхом... и на него села верхом и, давай, говорит, его мять. Мы не знаем, что там было, но, говорит, потому что... чтоб врачи не зна­ли. И потом, говорит, когда она вышла оттуда мокрая вся, говорит, как мышь. Пришла, говорит, в палату и сказала: «Меня не трогай­те. Я буду сейчас лежать, сколько мне потребуется. Меня... не подходите ко мне. Не трогайте». И парень встал. Он встал.

И То есть она его вылечила?

С Да, она его вылечила.

И А вот, раньше говорили...

С ...И парень встал. Она сказала: «Я, — говорит, — как... у меня ба­бушка, — говорит, — этим занималась. Я не знала, — говорит, — что... что такое костоправ и так далее. Но, — говорит, — я рабо­тала на стройке — эта женщина — и на парня упала плита. И я оказалась одна с ним. А мне, — говорит, — надо его вылечить. И я, — говорит, — вспомнила, как бабушка садилась верхом и делала. И я, — говорит, — села верхом, сделала, и парня, — говорит, — вывела». [Смеется.] Костоправы.

И Здорово! <...> А вот, говорят, раньше свадьбы портили. Это... не рассказывали?..

С Это... ну, я слышала, но это... сама я не сталкивалась с этим. Это я слышала, такие вещи.

И А говорят, невест портили.

С А чего бы. Невесту запросто можно тоже. Вот, колдуны если есть, почему не испортить?

И А как?

С Дак... а колдуны, они... порчу навести и всякое, наговоры и про­чее — все будут страдать. Вот как? Как можно испортить? Я полу­чаю газету «Моя семья». Женщина одна пишет: «Мы с мужем про­жили или пять, или семь счастливых лет. И я никогда не думала, что муж гуляет». Она сказала: «Никогда не думала, что муж гуля­ет. И тут, — говорит, — вдруг, полтора года прожили... а он мне и говорит: «Я нашел любовницу. Я уйду к ней» — муж. «А я, — го­ворит, — разразилась, сказала: «Да чтоб у тебя отсохло то место, которым ты думаешь»». [Смеется.] Отсохло... А он говорит: «Ну, я все равно уйду». «Ну, иди!» «Я, — говорит, — так прокляла все, прокляла, говорит, отсох... Проходит неделя. Ползет на коленях: «Прости меня! У меня ничего там не получается. У меня все отсох­ло. Ничего не работает». [Смеется] Вы представляете? Какая пор­ча наведена. «Сделай мне всё, чтобы я стал нормальным челове­ком». Она говорит: «Я ничем не владею таким, что сделать». Но вот... [нрзб.] у психиатра... [нрзб.] на... на почве нервной, вот, это ра... Он, когда она сказала... он принял туда... [нрзб.] зало­жил туда в компьютер свой — и пошло-поехало. И стал думать. И стал думать. Когда все эти безобразия творил, стал думать. По­жалуйста. И вот... у него так получилось. Ну, как порчу можно? Человек, который... просто вывести из строя психику, вывести из строя психику.

И Угу... это в газете «Моя семья» была...

С Это в газете «Моя семья», газета «Моя семья». Я так иногда полу­чаю, вот, эту газету и думаю. Прочитаю. Такие интересные момен­ты бывают. Ну, вот, она... отчего? Она не колдунья, ничего. Она просто сказала ему: «Ах, что ж ты, — говорит, — иди, иди. Нашел другую — иди. Мы проживем». И пришел, на коленях просил про­щения, и всё. Вернулся домой. «И живем нормально, счастливо». [Смеется.] Вот, такие бывают вещи.

И А бывает, что детей сглазить, говорят, можно?

С А это, маленьких.

И Маленьких, да?

С Детей... недобрый глаз бывает. Да, вот, разговор такой — недобрый глаз. И ребенок начинает беспокоиться.

И А это, вот, просто?..

С Просто напугать можно ребенка и напугать ребенка, и всё. И... бывает. Есть такие раз... е... это есть. Я не думала, что... вот, гово­рят, у детей бывает щетинка. Вы видели когда-нибудь, нет?

И Нет, не видела.

С Я никогда не верила этому. У меня младшая дочь родила двойню. И... вот, по три года детям. И вот, когда она сюда приехала, ну, гово­рит, давай, говорит, на щетинку попробуем. А там надо на ржаное тесто с медом делать, вот, лепешку, вот, такую. Вот, этой лепешкой натирать. Что-то еще солью, или что-то добавляется, или что. Я никогда не видела... на спине, когда распарили ребенка, стали на­тирать этой лепешкой. Вот, вылезли волосики черненькие, вот, та­кие. Вот, рукой — колется. Вот... как борода. Колется щетинка. Я не верила никогда... если бы сама не видела. Я сама увидела, вот, эту щетинку. У внуков своих увидела щетинку. <...>

ФИ А вот, когда люди сюда приехали, как Вам кажется, они в ос­новном здесь остались или кто-то... куда-то еще?..

С Вы знаете, очень много, очень много сменилось. Вот, даже приеха­ли... У нас, вот, из колхоза, которы приехали... Война началась — после войны не вернулись. Многие остались. После войны оста­лись. Теперь... некоторые поживут, уедут. Были. Ну и остается... обмен, вот, так был все время, был... населения. Все время был обмен населения. Сейчас-то более или менее так, вот, постоянно. Но все равно приезжают. А сейчас, вот, у нас открыта эта местность. Очень много приезжих. Проезжих, а не приезжих. Проезжих много. Ко­торы мимо едут. Угу...

ФИ А вот, после того, как... скажем, после войны люди переселились здесь... сюда, и они сразу чувствовали, что они здесь будут долго жить? Или... по... вначале так, так... сюда временно?..

С Мы-то ехали, мы ехали, так на постоянно. Мы знаем, что нам не­куда ехать больше. У нас дом разорили, наше место затопили под водой. Рыбинское водохранилище, Череповецкое водохранилище. Мы знаем, что уже нам некуда возвращаться. Мы ехали на посто­янное место жительства. А когда уже война закончилась, когда освободили в сорок четвертом году, вот, это место... в сорок чет­вертом году освободили. И освободили, потому что... подожди... в сорок... да, потому что не был убран урожай. Не был убран. Он остался под снег. Потому что мы воспользовались брюквой и кар­тошкой. Воспользовались. Это нам помогло после... в сорок пя­том году в мае месяце выжить. Помогло. Когда мы приехали голодные сюда. А так, ведь, вот, едут, которые на постоянно... здесь очень много уже людей, которые живут более чем... после войны. С сорок пятого года очень много живет. Очень много людей жи­вет. Но старые уже умерли. Уходят помаленьку люди, уходят. Поколение меняется. Все. Уже уходит. <...>

ФИ А Вы можете сказать, когда Вы стали чувствовать, что здесь — это у Вас уже свои места? И как будто... свой край?

С Я никогда не чувствовала, что это не мои места. Я все время себя чувствовала здесь... я как приехала, школьницей приехала — двенад­цать лет мне было... Я как приехала сюда, и мне сразу же здесь по­нравилось, и я почему-то приросла к этому месту. Так и все. И хотя ностальгия по родине есть, ностальгия.... Вот, когда приедешь, немножко, вот, на родину... приедешь к себе, вот, на родину, посмотришь эти места. А... не хватает чего-то, вот. В природе не хватает. У нас — равнина. А я, вот, привыкла, вот, идешь в гору, куда-то поднимаешься, все выше, по дороге выше. Я говорю: «Ну, не хватает. Я не вижу у вас ничего. У вас равнина все». Равни... как-то чего-то не хватает. Домой, сюда уже тянет. Потому что здесь уже дом наш.

ФИ Да. Так что там Ваша родина, в Вологде. А здесь — как Вы называете эту местность?

С А здесь уже... как... родной дом здесь, все. А там — родина. Там родился — родина осталась. У нас было... там мы жили, конечно, очень хорошо. Все разорили, теперь это... теперь уже к тому не вернуться, всё.

И А Вы часто ездите туда, на Вологодчину?

С Нет. Я редко езжу.

И А давно были...

С Сейчас вообще надо... Знаете, денег надо кучу. Я сейчас не хочу даже ехать, потому что Череповец — там металлург работает. Из на... и химзавод. Деревня была, Нелаская, такая деревня. На этой... на базе этой деревни ликвидировали... такая школа была. Школа была на девятьсот мест. Школа. Там все ликвидировали. Постро­или химзавод, на этом месте. Там, вот, такое облако. Вот, идешь н такое облако, вот, над головами все это. Все работает. Я туда не хочу даже. Там затоплено это всё. Ой... нет. Да еще рядом, наша, вот, родина, моя родина — там, от Череповца двадцать километров она. А там, вот, все химзавод и все это. А химзавод — шесть кило­метров от нас. А там все затянуло. Это же никак не остановить, этот процесс.