Гравировщик и Рита

18. Возвращение и возрождение

Домой ехал поездом. И опять, как на зоне, ему досталась верхняя полка. Ночью не спал, слушал перестук колес и через все прочие мысли вдруг пробилась одна: «Теперь я опять окажусь ближе к Рите». Ворочаясь на жесткой полке, припоминал и анализировал те сведения, что получил от девушки. Морской порт на Черном море, теплоход в Анталию… Судя по всему, Рита говорила о Новороссийске. Шаров припомнил, что побывал там еще мальчиком; ездили всей семьей к другу отца, проживающего близ моря. От той поездки остались яркие впечатления: берег усыпанный ракушками, теплое море, крикливые чайки, живые папа и мама, сидящие на берегу; папа играл в шахматы с другом; а мама беседовала с его женой и часто поглядывала на детей, предупреждая: «Не заходите далеко!» Теперь в тех местах по бережку бродит Рита, нашедшая своё место в жизни.

Сразу с вокзала Шаров заехал к старой подруге матери. А. М. — единственная — помнила о нем, писала в колонию письма и присылала посылки. Тетушка постарела. Как всегда, она сытно накормила и вспомнила про Оксану.

— Мальчик у ней родился. И ведь этот ребенок мог твоим быть, — в расстроенных чувствах сообщила тетушка.

— Ну, вы скажете…

— Да, да! — подтвердила она. — И надо ж такому случиться! Её муж, милиционер, ведь занял твое место.

Он ничего не ответил, подумав, что А. М. продолжает выражаться фигурально; однако из дальнейших её откровений понял, что Оксанин муж «занял его место» в более конкретном смысле: посадили. За коррупцию, за превышение полномочий. Ну, так что ж теперь? Общее количество заключенных не изменилось.

Слава богу, инициативность постаревшей тетушки угасла, и она даже не подумала о том, чтобы свести освободившегося Шарова с одинокой теперь Оксаной.

Потом он отправился на квартиру. Здесь его ждал сюрприз. Виктория Павловна съехала, умудрившись продать новому жильцу две комнаты — свою и ту, которую Шаров отдал ей во временное пользование. Хорошо еще, все вещи сохранились. И старое запылившееся пианино, и библиотека отца, и мамин портрет на стене.

Шаров остановился под ним. Мама, как и прежде, ласково и чуть печалясь, смотрела на него. Даже показалось, что печали на портрете со временем прибавилось. Что за чудеса? Время действует не только на людей, но и на их изображения?

«Странно, что я на вашу маму похожа», — припомнил он, что говорила Рита, в первый раз попав к нему. И ведь, пожалуй, она права. То ли портрет потемнел, то ли в комнате было пасмурно, но теперь мама на стене и ему показалась похожей на уехавшую девушку. Или не похожа? А если на два шага отойти? Или чуть сбоку глянуть?.. Он вздохнул и попытался усилием воли освободиться от мыслей и видений: «Надо придти в себя и продолжать жить».

Но буквально на следующий день опять припомнил о девушке, встретив во дворе Сашу. Сентябрь уже начал разрисовывать красками зеленую грунтовку листьев. Саша стоял под кленом с группой товарищей; они громко смеялись и передавали друг другу большую пластиковую бутылку. Шаров, желая восстановить с ним общение, подозвал и сообщил, что опять дома, и Саша, как прежде, может заходить к нему за книгами.

Но Саша, возмужавший, почти сравнявшийся с Глебом по росту, ответил, что сейчас в книгах не нуждается, так как «предки» купили ему компьютер, и он, если надо что узнать, пользуется Интернетом. Говорил теперь Саша баском, только иногда голос у него срывался на юношеский дискант. Шаров отметил его бронзовый загар, покрывавший лицо и шею. Как молниеносный разряд грозы, мелькнула догадка: «Господи! Да уж не к сестре ли он ездил на каникулах?» И, почти уверенный в этом, спросил:

— Саша, а ты из Новороссийска давно вернулся?

— Из Новороссийска? — удивился юноша. — Чего я там не видел?

— Но ты же у сестры был? — продолжил свои предположения Шаров. — На море загорал?

— А с чего вы взяли, что она в Новороссийске?

— Ну, прикинул, проанализировал…

— Плохой вы аналитик, — ухмыльнулся Саша. — В Одессе она. И к ней я не ездил. У нас тоже летом несусветная жара стояла.

Он отошел к своим друзьям, а Шаров еще долго неподвижным пеньком торчал на месте, обмозговывая новые сведения о Рите. Вон куда её забросило! В город, основанный Дюком Ришелье и воспетый Утесовым, где баркасы, полные кефали, Мурка в кожаной тужурке и знаменитая лестница, по которой катилась коляска с ребенком в фильме «Броненосец Потемкин». Город, в котором в своё время побывал Пушкин. Кажется, именно про Одессу он написал: «Там русский дух, там Русью пахнет». Хотя, правда, это было очень давно, а сейчас там, судя по всему, запашок другой.

«Однако опять я о Рите, — спохватился он. — Может, хватит?» Но вечером того же дня о Рите ему напомнили еще раз. На той самой скамейке, где подолгу он просиживал раньше, расположился Чибисов. Шаров был рад встрече со старым знакомым. Но, взглянув на него, поразился и не поверил своим глазам. Небритый, неумытый, в помятой шляпе, сдвинутой на затылок, глаза бессмысленно мигают. Да уж не пьян ли сторонник «торпедной атаки» на маргиналов?

— А это вы?.. — признал-таки. — Садитесь. Вы не меняетесь. А звезды и мне теперь подмигивают. Нахально так. Будто издеваются.

Он поднял руку, сцепил пальцы в кулак и погрозил небу, хотя звезды еще не высыпали. Затем помолчал, собираясь с силами, и вполне осмысленно исповедовался, признав, что самым большим его желанием было овладеть Ритой.

— Я может, потому и учиться в универ пошел. И работу денежную стал подыскивать. Купить её хотел с потрохами. Чтобы она полностью подчинилась и цыганочку мне сплясала. Но она улизнула. И от вас, и от меня…

Шаров послушал его и, свирепо настроившись, сказал себе: «все, хватит тризну справлять по Рите, надо жить». Он отправился устраиваться на работу и зашел, между прочим, в «Райские кущи». Там, на его прежнем рабочем месте, теперь продавали цветы.

— Вы что-то желаете? — спросила девушка-продавец, совершенно ему незнакомая.

Он купил гвоздику и подарил ей же. Она поблагодарила и положила цветок отдельно.

— Вы не думайте, я вашу гвоздичку второй раз продавать не буду, — сочла нужным объяснить с признательной улыбкой. — Себе оставлю.

Далее ноги сами привели в центр города, к дому со шпилем. На первом этаже там расположился салон красоты. Он назывался «У Афродиты», а не «У Фроси», как предполагал Виктор Буча. Судя по рекламе и наружной отделке, здесь располагалось очень престижное заведение. На стоянке отдыхали шикарные авто. Зайти, что ли? Передать привет от «Пончика»?.. Но, может, здесь управляет другая Афродита, а не та Фрося, которая была «подстилкой» у Виктора…

— Посторонитесь, дайте пройти! — прикрикнула на него молодая, изысканно одетая дама — видимо, одна из тех, которым ему предстоит выкалывать на ягодицах надписи и рисунки.

За стеклянными дверями маячила фигура охранника, уже бросившего на него, коротко стриженного удальца, настороженный взгляд… Нет, так и не зашел, засомневался в своих полномочиях.

Вспомнил о Василии Андреевиче, слесаре с завода, которому остался должен; деньги какие-никакие заработал на зоне, поэтому отправился отдать долг. Встретились на проходной, обнялись. Неспешный разговор продолжили в забегаловке, прихлебывая пиво и закусывая его солеными сухариками.

— Давай опять к нам, — предложил Василий Андреевич.

— А примут? У меня же судимость.

— Мы щас всех берем, — заверил слесарь. — Молодое поколение не очень-то желает. Оно ж до свободы дорвалось. У нас же, как и раньше, проходная. Работаем от и до, без свободного выхода к пивным ларькам. Ты, конечно, в «Райских кущах» разболтался, но теперь ведь к режиму вновь приучили?

— Можно и так сказать.

— Ну, нет худа без добра, — заключил Василий. — Я первый тебя порекомендую! И к тому же мы опять возрождаемся. Перепрофилировались; сковородки от фирмы «Тефаль» щас делаем, кастрюли, кружки. Конечно, гравировщиком тебя не возьмут. Надобности нету. Ну, переквалифицируешься. Станешь слесарем или токарем.

— Да ну, какой из меня слесарь-токарь.

— Обучим. У тебя руки из правильного места растут, — Василий еще хлебнул пива. — Чей-то с тобой, Глеб?

Действительно на Шарова что-то накатило. То ли пиво подействовало, то ли благодарность к старому товарищу подступила к самому горлу и увлажнила глаза; а может, припомнилось, как интересовалась когда-то Рита, откуда у него руки растут… Подался он агитации Василия Андреевича и по его рекомендации устроился на завод — слесарем третьего разряда.

Однако не прошло и месяца, как его вызвал начальник цеха, молодой мужчина, шустрый и предприимчивый, из нового поколения менеджеров.

— Недавно ездил в Германию, — сказал он. — И там на одной деловой встрече меня угостили чашечкой чая. Чай — изумительный по вкусу. А на чашке выгравировано: «Der Tee gibt die Kraft».

— «Чай дает силу», — перевел Шаров, никогда не изучавший немецкого, но прочитавший много книг — и о немцах тоже.

— Совершенно верно! — одобрил начальник. — И что вы скажете по этому поводу?

— У нас на этот счет есть своя поговорка, связанная, видимо, с общением с тюркским народом, — подумав, ответил Глеб. — «Чай не пьешь — какая сила, чай попил — совсем ослаб».

— Вон даже как! — удивился молодой начальник, никогда не слышавший такой поговорки. — Но я вас вызвал не для того, чтобы побеседовать о фольклоре. А дело в том, что у меня к вам деловое предложение. Василий Андреевич Коваленко сказал мне, что вы классный гравировщик. И я подумал: а что если на нашей посуде тоже делать рисунки и наносить всякие оригинальные надписи? Мне кажется, что на такую продукцию спрос увеличится. Как вы думаете?.. Знаю, вы отбывали срок. Навыки своего искусства не потеряли?

— Нет, я там дополнительную практику приобрел.

— И как вы смотрите на мое предложение?

— Можно попробовать, — кивнул Шаров.

— Тогда давайте прямо сейчас, оперативно обсудим, что можно выгравировать, скажем, на нашей новой кастрюле.

— Раньше мы «кастрюлями» баллистические ракеты называли.

— М-да?.. Забавно.

Образец их новой продукции — одноступенчатая кастрюля — стояла тут же, у начальника на столе. И они оба посмотрели на неё. Шаров поразился размерами: почти с ведро. Начальник цеха ждал от него оригинального предложения.

— Знаете, я почему-то сразу припомнил еще одну поговорку, которая вряд ли известна в Германии, — поднапрягшись, выдал Шаров. — «Щи — хоть белье полощи». Так говорят о жидких щах. А на этой кастрюле, учитывая ее размеры, можно написать: «Хоть щи вари, хоть белье полощи».

— Хм, ладно, примем, как вариант, — согласился начальник, но Глеб понял, что его не очень восхитила такая реклама.

— А еще я припомнил стишок, который на зоне сочинил один зэк, — поднапрягся он. — «Я лес валю, ты варишь щи, а вместе мы — товарищи!».. Но самое интересное, что этот товарищ лес никогда не валил, а весь срок отмотал хлеборезом.

— Хм, а можно что-нибудь другое — без лесорубов, щей и хлеборезов?.. Сейчас я вас не буду торопить, но вы подумайте над вариантами для наших чашек, плошек, кастрюль. И мы еще с вами обсудим.

Почти всю ночь сидел Шаров за столом, пил крепкий чай, который на зоне называли чифирем, и сочинял. А на следующий день все придумки, общим числом за два десятка, предоставил молодому руководителю. Особенно тому понравился слоган с национальным уклоном: «Питиё чая — есть веселие на Руси».

Так, благодаря бурному внедрению рекламы в нашу жизнь, гравировщик вернулся к прежней профессии. Реклама теперь преследовала везде и всюду: на улицах мерцали плакаты и таблоиды, через каждые десять метров молодые парни и девушки настойчиво совали рекламные прожекты; а когда граждане входили в подъезды, там их почтовые ящики оказывались доверху набиты рекламными листками и газетками. Шаров сначала их просматривал, но потом они надоели, и он, не читая, выбрасывал в мусорное ведро — то самое, которое чуть не прихватил с собой в кинотеатр, когда впервые позвала Рита…

Но в общем-то реклама не доставляла много хлопот, и её можно было терпеть. Только однажды из-за рекламы Шаров чуть не лишился своего будущего. Он как всегда вытащил кипу таких газеток, скопившихся за неделю и бросил в мусорное ведро…

Бросить-то бросил, но что-то смутно зацепило. Что именно? Он припомнил, что из кипы яркой цветной полиграфии выглядывало нечто бледно-серое. Это не могло быть рекламой!.. Забеспокоившись, вытряхнул из ведра все содержимое, перебрал и обнаружил почтовый конверт с единственной заполненной графой. Кому: «Глебу Константинычу, Гравировщику».