Гравировщик и Рита

8. Хлопоты множатся

— Алло, алло, Глеб Констатиныч! — кричала в трубку Рита.

За окном шумела летняя гроза, выстреливая пучками молний и сердясь громом из-за неточных попаданий.

— Да, да! — перекрикивая громы, кричал в ответ Шаров.

— Вы знаете, что к нам в город приезжает звезда?

— А, Чиколине, что ли? Та самая Мадонна?

— Да, ну! Поедет она к нам. Нет, наша отечественная, Мурада. Будет петь в Концертзале.

— Понял, — откликнулся Шаров, переждав очередной грохот за окном. — Бегу за билетами.

— Опоздали, — электронная акустика в точности передала сожаление Риты. — Она в нашем городе дает всего один концерт, а билеты все распроданы.

Опять он попал впросак. И озабоченно раздумывал, где взять эти чертовы билеты. Рита, впрочем, быстрей сообразила, и в трубке вновь раздался её голос.

— А у вас в музыкальных сферах, случаем, знакомых нет?

— Погоди-ка, — припоминая, прикинул он. — Кажется, есть. Да, Максим Ильич Чуковский, директор филармонии. Он приходится родственником моему отцу. Точно! Мама подсказала, когда Максим Ильич выступал по телику.

— Но он-то вас знает?

— Не уверен.

— Ясно. Пример односторонней связи. Он вам родственник, а вы ему нет.

— Ага, полупроводник, — попытался отшутиться Шаров.

На самом деле ему было не до шуток. Ляпнул же, не подумав. А вдруг Рита пошлет наводить мосты? Ведь сколько лет уже прошло после того случайного разговора с матерью. В филармонии наверняка теперь другой директор. Да, может, и филармонии уже никакой нет.

— Алло, алло, Глеб Константиныч, куда вы пропали? — опять беспокойный, будоражащий душу голос. — А вы знаете, не велика беда, что билеты распроданы. Их ведь обычно пере-рас-про-дают… Тьфу и не выговоришь сразу.

— Понял! — ответил он, обрадовавшись. И не будь дураком, не стал больше расспрашивать, пообещал только, что билеты обязательно достанет.

Гроза обессилела и теперь изливала свою злобу мелким, редким дождем. Шаров надел плащ, растопырил зонтик и пошел к Концертному залу имени Глинки, предварительно пополнив бумажник купюрами.

Билеты перепродавали в вестибюле, у касс. Когда-то очень давно Шаров уже обращался к спекулянтам — доставал билет для А. М., пожелавшей сходить на концерт вечно модной Аллы Пугачевой, залетевшей в их город. Ну, все по-старому: спрос рождает предложение. Что ему сейчас предложат, какую цену заломят, то и выложит. Для себя-то он никогда не пользовался услугами этих шустрых, предприимчивых ребят, бытующих, наверно, еще со времен когда Колизея не был разрушен. Всегда обходился тем, что доступно всем. Питался, носил и смотрел то, что употребляют остальные. Хотя, возможно, ошибался. Большая часть людей ведь старалась употреблять как раз то, чего на всех не хватает. И, должно быть, в этом смысле он оставался белой вороной. Что ж, теперь надо перекрасить перья.

Не успел оглядеться, как к нему подкатил молодой человек приятной наружности с дипломатом в руке.

— Нужен билетик, да? — шепнул он. — Отойдемте.

Шаров послушно последовал за ним. Парень открыл кейс. При этом огляделся, а Шаров подумал: «И чего опасается?». Ведь статью за спекуляцию давно отменили. Так с какой стати? Анахронизм? Генетическая боязнь, что «посадют»? Долго, однако, нашим людям придется еще выкорчевывать старое сознание. По капле из себя выдавливать раба. Привыкать, что это — бизнес.

За два билета выложил десять раз по номиналу, и вышел, немного озадаченный и возмущенный. Ну, да пусть! Главное, задание Риты выполнил. Теперь, шагая с билетами в кармане, чувствовал себя счастливым обладателем пера жар-птицы. Можно и потревожить девушку.

— Алло, Рита! Это я! Билеты купил!

Вечером они сидели в просторном, шикарно отделанном зале, в третьем ряду, и вместе с другой публикой дожидались выхода на сцену Мурады — еще одной мадонны отечественного розлива. Вокруг располагалась в основном молодежь, но присутствовали также граждане среднего и почтенного возраста. На ряд вперед сидела древняя, с пергаментной кожей старушка. Она оглядывалась, отыскивая кого-то взглядом, и Шаров ясно видел ее линялые глаза с синими подкрашенными веками и черными наведенными бровями. Он думал, удивляясь: «Ничего себе… ажиотаж какой!»

На сцене появились музыканты в ярких, переливающихся костюмах и заиграли веселое, бодрое. Выбежала и сама Мурада. Разлетающиеся волосы, разлетающаяся одежда, под которыми крепкая молодая стать. Во всю мощь грянули ударные. Шаров вжался в кресло, втянул голову в плечи. Слишком шумно, слишком много децибел. И уже кажется, что ударные молотят не вовне, а забрался барабанщик со всеми причиндалами прямо во внутрь черепушки и наяривает там во всю ивановскую…

Рита в такт мелодии колотила ладошками по рукояткам сиденья. Зал безумствовал. Шаров оглянулся вокруг, рассматривая соседние и дальние лица, подкрашенную старушку, и поразился. Подумал: подведи Мурада всех поклонников к обрыву, скажи им: «Прыгайте, и вы спасетесь», — и все стадо дружно и послушно прыгнет в пропасть. Еще чуть-чуть и он сам, обезоруженный и плененный, захочет добровольно бежать к обрыву. Последний вопль саксофона. В толпе разгоряченных людей выбрались из зала, и Рита в возбуждении сообщила:

— Она сейчас выйдет через служебный вход. Пойдёмте!

Но не только им двоим захотелось посмотреть на Мураду. У служебного входа, не взирая на непогоду, сосредоточилась целая толпа. Пробираясь вслед за Ритой, гравировщик чуть не придавил пергаментную старушку. Она тоже силилась пробиться поближе. С ее век и бровей стекала краска. Идолопоклонство, туземцы на острове Пасхи! Шаров, заражаясь нетерпением других, припомнил, что где-то на Западе поклонники в буквальном смысле разорвали своего кумира. Автор репортажа так объяснил мотивы убийства: пока идол живой, он принадлежит себе, и только мертвым достается фанатам.

Появилась Мурада. Но наши люди оказались не столь агрессивными, как зарубежные фанаты. Певица, слава богу, осталась жива и невредима. Да и кроме фанатов-поклонников здесь собралось много заурядных зевак. Так показалось Шарову. Да и сам он — такой же зевака. Довелось и ему, с близкого расстояния, разглядеть Мураду. Обыкновенное лицо, чуточку скуластое, милое. Она приветливо помахала рукой, одарила всех улыбкой и шустро забралась в поджидавший лимузин.

Нет, Рита не сравнима. А кстати — где же она сама?.. Гравировщик всего на полминутки забыл про девушку, а она, вон уже где: выбралась из толпы и пошла по аллее прочь. Он догнал ее, распустил над ней зонтик и, желая узнать, какое Рита получила впечатление, заглянул в лицо. И вздрогнул. Мокрое лицо Риты исказили боль и гнев.

— Рита, что случилось?

— Боже ж мой! — сказала она. — Ну, согласна: сильный у неё голос. Да, признаю, лучше развиты голосовые связки. И за это ей всё? Все мыслимые и немыслимые радости жизни? А мне — кукиш без масла?

Он вначале растерялся и слова не мог вымолвить. Однако молчать никак нельзя. Надо спасать Риту.

— А мне не показалось, что у неё сильный голос. Наверно, наложение…

— Какое еще «наложение»? — нервно выкрикнула Рита.

— Ну, когда включают старые записи, а исполняющие только имитируют пение.

— Ой, как вы длинно выражаетесь! Так бы и сказали: фанеру гонят. Тем более! По какой причине ей — всё, а мне — ничего? Чем я отличаюсь? Нет, все-таки Татьяна Львовна была права…

Шаров не улавливал ход ее мысли. Татьяна Львовна, кто такая? Ах, да! Кажется, учительница истории, которая рассказывала Рите о прогрессивных французах прошлых веков… Он поднатужился и попытался возразить.

— Но, Рита, так рассуждать тоже нельзя. А чем отличался Пушкин от нас с тобой? Нет, мы не должны опускаться до атомарного анализа. Так что давай оставим исключительных людей в покое. У них свои проблемы. Вспомни, о чем мы с тобой беседовали на острове…

— Опять за своё? — она остановилась и, повернувшись к нему, ткнула пальцем в грудь. — Лучше скажите: вы сможете возобновить знакомство?

— С кем?

— Ну, с этим вашим родственником из филармонии.

— Не-ет. И я не уверен, что он там по-прежнему работает. А в чем дело? Еще какая-то звезда к нам приезжает?

— Звезда рядом с вами. Устройте для меня прослушивание. Я ведь тоже с детства пою. Даже, одно время, в школьном хоре запевалой ставили. И потом мне всего девятнадцать лет. Меня еще можно раскрутить!

— Так… конечно.

— И когда вы к нему отправитесь?

— К кому?

— Ну, к этому, вашему полупроводнику.

— Хорошо. Схожу, — выдавил он.

Сильно напрягла. Не представлял, что теперь делать. Разыскать Чуковского, добиться встречи с ним и сказать: «Здравствуйте, Максим Ильич! Я ваш родственник». Так, что ли? Не хватит наглости…

Проблема решилась сама собой. В эти дождливые и пасмурные дни Шаров по вечерам сидел дома и чаще включал телевизор. И однажды по местному каналу передали о безвременной кончине заслуженного деятеля искусств, бессменного директора филармонии М. И. Чуковского.

«Ну, слава богу», — подумал гравировщик. И тут же ужаснулся. Господи, до чего дошел! Рад смерти человека… Риту он все-таки известил об этом печальном факте.

— Рита, такое дело. Максим Ильич скончался.

— Ну, помер Максим и фиг с ним… А вы про кого?

— Про директора филармонии. Ты же просила меня устроить встречу с ним.

Но от той Риты, которая гневалась, уже ничего не осталось. Она посмотрела на Шарова с беззаботным изумлением.

— Зачем?

— Ну, организовать прослушивание.

— А, это я так… загнула. Не в духе находилась, — ответила она. — Ну, подумаешь, в детском хоре пела. Все мы когда-то пели! Что было, то сплыло.

Он облегченно вздохнул. Однако не прошло и минуты, как она нагрузила его другим воспоминанием.

— Вообще-то наибольших успехов я достигла в танцах. В балетную студию одно время ходила. И сейчас еще иногда на дискотеках зажигаю. Даже, знаете, все вокруг бросают танцевать и пялятся на меня.

— Да, ты удивительно пластична, — поддакнул он.

— А-а, значит, тоже приметили!.. Так, если устроить для меня просмотр, то лучше по танцам. Глеб Константиныч, может, у вас имеется родственник в нашем опереточном театре? Или в ансамбле песни и пляски?

— Нету, Максим Ильич единственный был, — ответил он и, опять же, попытался её утешить. — Но ты не унывай, Рита. Не всем же балеринами быть. У нас свои радости. Погода опять налаживается, с утра солнышко. А давай-ка еще раз махнем на наш остров?

— И будем опять рисовать на песке?

— И бултыхаться в твоей любимой стихии! — поддал он.

— Плечи до сих пор от гребли болят, — пожаловалась она.

— Да я сам! Ты будешь отдыхать весь день!

— А вы опять наляжете на весла?

— Ну, конечно, Рита.

— И нас опять уделает Маринка? — с прежней раздраженностью вдруг выкрикнула она.

Вон к чему подвела. Что-то неладное с ней творится. Да и сам он теперь не в духе. Похоже, начался проклевываться комплекс вины. Ведь из-за того, что появился на горизонте, Рита отказалась от внимания к ней мужчины, так ловко управляющего стремительным оранжевым катером…