Гравировщик и Рита

9. Затмение

Шаров переживал за девушку. Он, конечно, мог возразить: «Рита, да брось расстраиваться! Было б из-за чего!» Но не сказал ни слова, побоялся усугубить ее депрессию.

По-другому надо утешить, не словами. Иногда он представлял, как ведет Риту к реке и приглашает сесть на личный катер — такой же, какой их обогнал… нет, еще лучше!

В идеале, конечно, неплохо прокатить Риту на белоснежной яхте с алыми парусами. Но это неосуществимо. Он же не капитан Грей и не Роман Абрамович, и даже не бандит с чулком на голове, про которого сам же упоминал на острове. А вот насчет катера… Почему б и нет? Глеб мало на себя тратил, и деньги у него водились. Да и от родителей кое-что осталось. Он извлек из резной шкатулки две сберегательные книжки и подсчитал, сколько у него имеется. А ведь приличная набирается сумма!

Не откладывая в долгий ящик, снял все деньги и отправился в новомодный магазин, открывшийся неподалеку от дома. И раньше обращал внимание на этот приличный двухэтажный особняк, к которому то и дело подкатывали крутые авто. Неоновая надпись сверху подтверждала, что здесь находится магазин «Охота», а ниже прыгали разноцветные буквы слогана, напоминавшего, что она, охота, — пуще неволи. Здесь в продаже имелись снегоходы, байки, джипы удивительной проходимости, водный транспорт — катера, моторные лодки… все, что угодно! А во внутреннем дворике выставлен самолет. Не дай бог, Рите захочется полетать на собственном аэроплане. Никаких денег не хватит.

В просторном зале Шаров объявил поспешившему к нему молодому продавцу-консультанту о намерении приобрести катер. Тот подвел к внушительному судну, на борту которого значилась цифра с серией девяток. Молодой человек во всю, не давая вставить ни слова, расхваливал замечательные технические качества плавательного монстра. Наконец, Шарову удалось прервать красноречивый поток слов.

— Простите, — извинился он. — Я не обладаю такой суммой.

Консультант заискивающе улыбнулся.

— Да ну уж, не прибедняйтесь, Ардалион Семенович.

— Кажется, вы меня с кем-то путаете, — смекнул Шаров. — Я не Ардалион Семенович.

Продавец внимательно его оглядел, сосредоточив основное внимание на дешевых кроссовках, и, остывая, спросил:

— А какой суммой вы располагаете?

— На одну девятку меньше.

— Ну, в таком случае рекомендую вам лодку с подвесным мотором, — нашелся парень и повел в другой зал. — Вот «Колибри», прекрасная модель.

Шарову стало неудобно, что он отнял столько времени, и на «Колибри» согласился без лишних разговоров. Да и понравилась ему «лодчонка».

Потом было еще много хлопот, связанных с новым приобретением. Знакомый лодочник отвел место для стоянки. Разумеется, не за бесплатно. Последовали новые расходы, учебные поездки с инструктором, которому тоже пришлось платить. Затем — пробный самостоятельный выезд, и восторг, когда при виражах тебя окатывала тобой же поднятая волна.

Наступил день, когда выпотрошенный в финансовом смысле гравировщик решился пригласить на борт судна Риту. Он в очередной раз не пошел в магазин и с утра стал караулить девушку, не решаясь ей позвонить, чтобы не потревожить сон.

И еще одно знаменательное событие намечалось в тот день. СМИ сообщили, что в 15. 30 по местному времени произойдет редкий случай в природе — полное солнечное затмение.

Во дворе к Шарову подбежал Саша, вернувшийся из «Орлиного гнезда» — загоревший, окрепший.

— Привет, Александр, — гравировщик обратился к пацану по полному имени. — Рита дома?

— Эх, вы; забыли про наш уговор? — Саша укоризненно покачал головой, но все-таки ответил. — Дрыхнет еще, поздно спать легла. Могу разбудить.

Шаров взглянул на часы, время приближалось к полудню.

— Да ладно, пусть поспит.

Часа два он провел в нетерпеливом ожидании. А потом Саша сам подошел к нему и насмешливо известил:

— Оне уже встали. Пьют чай с вишневым рулетом.

Теперь можно было и побеспокоить. Шаров позвонил и сказал, что ждет. Рита вышла из подъезда, он смело подрулил к ней и, пока что не открывая тайны, интригующе улыбаясь, повлек девушку за собой. Рита послушно вышагивала рядом, с улыбкой поглядывала на спутника, заинтригованная обещанным сюрпризом.

И сюрприз последовал! Но не для нее, а для него. Спустившись к стоянке разномастных катеров, Шаров застыл, как трахнутый молнией. Он не увидел свою «Колибри». Уходила в воду цепь, к которой под замок пристегивалась моторка. У него даже мелькнула фантастическая мысль, что лодка ушла в самостоятельное подводное плавание.

— Что с вами? — спросила Рита.

— Да так… ничего.

Солнечный диск, склонившийся на западный берег реки поблек и черным кругом обозначился в небе.

— Вот и началось затмение, — севшим голосом сказал Шаров.

— Так вы меня сюда притащили наблюдать затмение?

— Да… очень редкое явление…

— Очень мило с вашей стороны, Глеб Константиныч, — Рита мельком глянула на часики. — И сколько оно продлится?

— Один час.

— К сожалению, вынуждена отказаться. У меня свидание с… работодателем.

— Я провожу, — сконфуженно пробормотал он.

— Нет уж, оставайтесь здесь и продолжайте наблюдать, если вам интересно.

Она быстренько удалилась. Большего конфуза он не испытывал, пожалуй, ни разу в жизни. И, делать нечего, продолжил наблюдать за солнечным затмением. Потом кинулся искать охранника. И не мог найти. Попытался обратиться к другим ответственным лицам. Но стоянка оказалась незарегистрированной, юридически не оформленной. Вернулся к тому месту, где находился его «сюрприз», присел на карточки и потянул на себя цепь, точно надеялся вытащить из воды улов. Увы, ничего не оказалось на последнем звене. Посторонний мужик, заинтересовавшийся его «ловлей», посоветовал обратиться в милицию.

Сотрудник милиции допрашивал вяло и неохотно.

— Лодка-то застрахована?

— Нет, не догадался. Не успел.

— Ну так что ж вы хотите? Надо было сразу. А так — нам искать не с руки. У нас таких краж больше, чем тараканов в коммунальной квартире.

Шаров хотел сказать, что он тоже живет в коммунальной квартире, но тараканов у них нет. Но не спорить же по этому поводу.

— Ладно, — позволили ему, — напишите заявление.

Рита вечером сама позвонила: «Глеб Константиныч, выходите; прогуляемся». Он собрался и вышел, хотя погода для прогулок стояла не самая лучшая. Темные, плотные облака затянули небо, накрапывал дождь. Рита поежилась и прильнула ближе.

— Неохота домой идти, — пояснила она. — Папа усилил натиск. Не терпится замуж меня отдать.

— За кого?

— Вы забыли, я ж говорила. За Лёнчика! Боится, как бы Лёнчика другие самки не увели. Считает его очень талантливым и перспективным.

— А ты что же?

— Даже не знаю, что делать. Мой отец, как танк, набравший ход. Лёнчика в гости недавно зазвал, и Лёнчик, глядя на меня, облизывался как мартовский кот. А я далеко от него не в восторге. Была бы у него хоть такая прическа, как у вас… Хотя, знаете, — вдруг на секунду оживилась она, — оказывается, плешивость у мужчин — признак высокой сексуальности.

«И что ж это я не плешивый?» — уныло подумал он.

— Боюсь, сегодня, с работы, папа опять его затащит к нам. Да ну их всех! — с досадой махнула рукой Рита и даже притопнула ножкой. — Глеб Константиныч, может, пригласите к себе?

Разумеется, он тут же пригласил.

Когда вошли, соседка не выглянула в коридор, и, стало быть, находится в неведении, кого он привел. Ну и хорошо: и упоминать не хочется. Но, к сожалению, пришлось и о соседке разговор вести. Рита сразу заметила усечение квартиры, нагромождение мебели в единственной комнате и удивилась:

— Уж не глюки ли меня преследуют, Глеб Константиныч. У вас, кажется, была дверь в спальню?

— Была, — подтвердил он. — Я её шкафом загородил.

— Зачем?

— Соседке комнату уступил. Она сильно просила во временное пользование. Пока не решатся ее жилищные проблемы.

— Знаю я таких соседок! — резко объявила Рита. — Им только пальчик подай, они всю руку оттяпают. И когда вы думаете восстанавливать свою жилплощадь?

Он пожал плечами. Только впервые сообразил, что это будет очень хлопотливая, да и неприятная процедура.

— Ну и ну, — продолжала Рита с досадой. — Мне непонятно, на что вы надеетесь? С милой и в шалаше рай, да?..

Настроение у неё опять ухудшилось, да и он окончательно осознал, что не то сделал.

Сидели рядышком на диване. Рита ему рассказала свежие новости про девушку Оксану из Тамбова, которая вышла замуж за американского артиста Мэла Гибсона, но теперь разводится, оставляя себе дочь и требуя отступные в сто миллионов долларов. Попал артист, сыгравший в «Последнем искушении Христа», как кур во щи. Оксанка из Тамбова стала и его последним искушением. В годах же мужик. Шаров слушал ее и чувствовал, что девушка дрожит: то ли от того, что оперировала такими большими суммами, то ли еще не согрелась после прогулки. Приобнял жалеючи… Она не возразила, не отстранилась.

— Вы, наверно, хотите, чтобы я осталась? — спросила, раздумывая. — Не скрою, у меня уже были мужчины. И всю эту романтическую дребедень насчет девичьей невинности я считаю предрассудками. Но странное дело, Глеб Константиныч, именно когда я рядом с вами, они во мне почему-то оживают. И я не могу так просто лечь с вами в постель. При вас я себя как-то необычно ощущаю. Вы понимаете, что сами виноваты?

«Ну вот, опять я виноват». Он, обескураженный своей виновностью, убрал руку с ее плеча. А она вдруг рассердилась из-за того, что пришлось пускаться в такие откровения.

— Ну, что вы за человек! Ничего-то не добиваетесь, цели в жизни никакой не ставите. Застряли в гравировщиках и рады. Я могла бы и жестче сказать, но промолчу.

— Да говори уж, чего там.

— Вы из тех, кого называют лохами… Ладно, не обижайтесь, — другим тоном, почти ласково добавила она. — Я пойду. Нежеланный гость, если и был у нас, уже наверняка ушел, солоно не хлебанувши… А вы над моими словами подумайте.

Шаров остался один и задумался. «Чего мне добиваться? В чем? В каком деле?» Ведь он, как и Рита, не имел каких-либо особенных талантов. Наверно, наследственность подкачала. Родители-то были талантливые. Мать — музыкантша. Отец — маляр с даром художника. Живи отец сейчас, наверняка стал бы востребованным дизайнером…

«Нет, кое-что, конечно, и мне перепало», — заключил Шаров. Вспомнил, что в детстве посещал изостудию и музыкальную школу. Почему же остановился и не продолжил? Что остановило?.. «Мальчик сломал пальчик», — как изволила пошутить Рита. Да ну, что там пальчик! Куражу не хватило — вот причина всего.

А сейчас? Амбиции захлестывают его, как волны утлое суденышко в океане. Так, что недолго и захлебнуться. Он задернул шторы, закрыл дверь поплотнее и сел за пианино. Робко коснулся клавишей. Но звук, извлеченный им, показался таким громким, что он замер с растопыренными пальцами над клавишами. А в комнату вбежала малышка Виолетта.

— Ой, дядя Глеб, давайте вместе поиграем!

Она присела рядом; он занял правую часть клавиатуры, а она левую, и они стали играть в паре. Девочка из-за всех сил колошматила по клавишам. Какофония вышла ужасная. В комнату вошла Виктория Павловна с заспанным лицом и попыталась мило улыбнуться.

— Музицируете?.. У вас прекрасно получается.

Леща кинула. Чтобы, значит, и дальше развлекал внучку.

В понедельник, когда «Райские кущи» отдыхали в свой единственный на неделе выходной, а Виалетту отвели в садик, Шаров еще раз сел за пианино. В его бывшей комнате стучали и сверлили, занимаясь ремонтом и подготавливаясь к вселению новых жильцов, — так что в доме стоял шум и обеспечивал звуковое прикрытие. Он долго настраивал себя; размял пальцы, пощелкав костяшками. Заиграл, на слух подбирая известные ему мелодии…

Эге-гей! — крикнул кто-то со двора. Глеб вышел на балкон и глянул вниз. На дорожке стоял дворник Моисей и держал в руках метлу.

— Ты, что ль, сейчас наяривал? — спросил, задрав бороду кверху.

— Ну я. — Отпираться было невозможно. Застукали на месте преступления.

— Молодец! Продолжай в том же духе, — поощрил Моисей. — Как увидишь, что я мету, так и играй. Я буду слушать и под заданный тобой ритм мести.

«Ну вот, угодил», — усмехнулся Шаров. Но для самоутверждения этого мало. Рите вряд ли его музыкальные опыты понравятся. У нее другие вкусы, современные. От Саши он слышал, что Рита посещает модный в их городе клуб «Эксель». Однажды вечером, возвращаясь от А. М., гравировщик проходил мимо и остановился, прислушиваясь. Рыдали трубы, бомбили ударные. Дурниной заверещал чей-то голос, без конца повторяя одну и ту же фразу на неизвестном языке.

Он смылся с балкона и закрыл крышку инструмента.

«А может, мне Риту изобразить?» — появилась новая мысль, рожденная неуспокоенным сознанием. На всякий случай заглянул л на антресоли — посмотреть, что от отца сохранилось. Мольберт, краски, кисти — всё есть. Даже загрунтованный холст, натянутый на подрамник, нашелся. Краски, правда, засохли. Но можно свежие приобрести и взяться за дело с тем же старанием, с каким отец когда-то писал портрет мамы…

За хороший, качественный набор в тубах он, не скупясь, отвалил две тысячи, но заняться живописью так и не решился. Представил, как Рита посмотрит на его мазню, поморщится и скажет: «Фи, неужели это я?» Вспомнилось, что Рита верит в реинкарнацию. Во всяком случае изъявляла желание в переселении души и даже пыталась представить, кем она могла быть в прошлой жизни. А кем, интересно, он мог быть раньше? В памяти ничего не осталось. Но можно предположить, что за тысячи лет являлся в самых разных ипостасях. И все эти гаврики обладали одним общим качеством — являлись лохами. Тут уж ничего не попишешь. Неосознанное коллективное.

«А ведь все мои неприятности связаны со знакомством с Ритой», — еще, вот, и такая мысль однажды появилась. И страшно неудобно было продвигаться к логическому выводу: «Значит, ничего, кроме огорчений, знакомство с Ритой мне не принесло?» К счастью, отвлекли трели входного звонка. Затем, почти сразу, в коридоре раздались женские голоса. Один принадлежал соседке, а второй… вот неожиданность! В гости явилась А. М.

— Ну здравствуй, Глеб! Соломон не идет к горе, так гора явилась к Соломону, — басом объявила троюродная тетушка, подруга покойной матери, переврав известную поговорку. Сунула ему зонтик, не спеша сняла плащ.

— Чего не приглашаешь?

— Проходите, Анастасия Михайловна, — он вдруг подумал, что она тоже обнаружит недостачу комнаты и начнет выговаривать. Поэтому попытался извернуться. — Может, сразу на кухню? Я вас чаем угощу.

— Спасибо, сыта.

Пришлось вести в гостиную. Но, слава богу, перемен она не обнаружила. Наверно, запамятовала, как было раньше. Сто лет не заходила.

— Садитесь на диван…

— Да уж посижу, отдышусь, — она присела, а он остался стоять. — Чей-то у тебя вид такой?..

— Какой?

— Заполошенный. Ты, наверно, только и думаешь об Оксане?

— О какой Оксане? — рассеянно спросил он. — Которая из Тамбова?

Ярче всего у него откладывалось в памяти то, о чем рассказывала Рита. И он хорошо запомнил об американском артисте Гибсоне, сыгравшем Иисуса, а также о его молодой жене Оксане.

— Да ты что, господь с тобой! — сердито сказала А. М. — Вовсе она не из Тамбова, а из Калачинского района нашей области. А сейчас в городе живет. Снимает комнату, в зубной клинике работает. Кстати, у тебя зубы не болят?

— Нет.

— Ну, еще могут заболеть. Ты, Глеб, совсем забыл, что я тебе об Оксане говорила.

— А, — припомнил он. — Это ж вы ей фоточки показывали?

— Ну, наконец-то включился!

— А я, вот, её на фотографиях еще не видел.

— Так я попрошу! Запросто! — А. М. оживилась. — Ты желаешь продолжить с ней знакомство?

— Ну, если на уровне изображений…

— Она тебя и живого видела! Я ей сказала, где ты работаешь, и она в ваш магазин заходила. Ты даже ей невзначай улыбнулся. Но сильно занят был. Она не рискнула заговорить.

Шаров напряг память и припомнил, что и впрямь, какая-то девушка крутилась возле его кабинки, но никаких работ не заказывала. Может, он ей и улыбнулся — чисто случайно, ему не трудно. Попытался припомнить, какая она, и не смог. Но приблизительный образ явился в воображении: простенькая и миловидная. С ней, наверно, ему будет очень легко. А еще бонус: калачинская Оксана его знает, благодаря стараниям А. М., как облупленного. И уже воспринимает положительно. Значит, не надо напрягаться, казаться лучше, чем ты есть. Не надо пыжиться и что-то обещать на будущее. Дело, стало быть, совсем за малым: пойти навстречу усилиям А. М., добровольно взвалившей на себя роль свахи.

— Оксанка сегодня опять ко мне забегала, — добавила Анастасия Михайловна. — И насмелилась передать тебе привет.

— Передавайте и ей, — сказал он.

В конце концов этот «привет» ни к чему его не обязывал.