Грех

I

С утра идет дождь. Залиты водой крыши люди станционные постройки перроны рельсы. Дождевые капли бегут по оконным стеклам. Вода стоит на лугах. Мокнет зелень. Рыжеет картофельная ботва. Вода заливает поезд. На маленьких станциях выходят школьники. Школьницы. Шестнадцати семнадцати восемнадцати лет. Река. Холмы. Темные леса. Домики колокольни трубы. Я в движении.

Сейчас я сижу в замкнутой комнате. Полночь. Гашу везде свет выглядываю в окно. На небе звезды. Зажигаю свет. Закрываю окно и дверь. Дверь — на защелку. Я трудолюбив и обязателен. В темноте бьют часы. На башне. «Я выполняю свои обязанности». Это разумеется очередной затасканный оборот что вымрет когда-нибудь вместе с родом человеческим. Не раньше и не позже. Ведь день когда все люди были освобождены от своих обязанностей уже миновал. Точную дату установить трудно мы просто знаем. Тем не менее медсестра капитан корабля шахтер врач пожарный «поэт»… Тем не менее все остались на своих постах. Даже «поэт» давно уже заживо погребенный трудится над стихотворением. Первый вариант второй третий десятый. Долой прилагательные. Современный человек подвижен и открыт. Открыт другими. Он носит в кармане маленький радиоприемник. На море в горах в парке в лесу в палатке слушает последние известия обзор прессы развлекательную программу фортепьянный концерт фрагмент романа Флобера оперу «Порги и Бесс» легкую музыку произведения Альбана Берга новости спорта концерт по заявкам сообщение о том что шестнадцатилетняя девушка вышла из дома и не вернулась новости. Современный человек одновременен он смотрит в долину говорит какой прекрасный вид или как здесь чудесно не правда ли посмотри же чудесно читает газету слушает музыку держит девушку за руку вспоминает поездку в Прагу говорит о «Господе Боге» повышении цен войне Варшавской осени Шекспире Атоме. Миллион десять миллионов сто миллионов в одно и то же время смотрят открытие сессии Объединенных Наций.

Наш современник слушает одновременно музыку голос жены матери любовницы друга архиепископа премьера думает об ужине кризисе цивилизации о водородной бомбе Холокосте губах Марии Шелл бюсте Лорен в мире который переживет термоядерную войну что касается проблемы популяции то китайские руководители вводят нас в заблуждение погибнет что-то около половины населения земного шара. Ничего страшного матери произведут на свет новых людей и род человеческий не захиреет… Современные люди перемешаются с места на место с маленькими радиоприемниками в карманах слушают пение птиц смотрят на цветы и бабочек смотрят на свои глаза губы руки рассказывают о детстве о школе думают о половых органах о совокуплении едят жуют жвачку изучают римское право смеются говорят о лагерях смерти держат кружку с водой фрукт слушают «Магнификат» Баха заглядывают в лицо космонавту обмениваются словами которые словами не являются не думают о спасении души. Утром мы возвращаемся к себе.

Премьер Франции Помпиду дал журналу «Пари матч» интервью на тему ядерной политики Франции. Журнал «Аж» пишет что де Голль демонстрирует презрение по отношению к другим странам.

Пробило полвторого ночи когда на большой международный музыкальный фестиваль в Монтрё прибыл большой смешанный хор Национальной филармонии… Несмотря на поздний час великолепная громадина на берегу Женевского озера — Шильонский замок возведенный в XI веке — освещен прожекторами Монтрё наводнен туристами буквально со всех концов света они совмещают приятное с полезным отдыхают и посещают концерты. Героем этого вечера стал Артур Рубинштейн пишет рецензент «Нувель ревю де Лозан» — этот великий пианист польского происхождения в свои семьдесят семь крепок как дуб… (по нашим сведениям) Алжирский народ одобрил политику Бен Беллы Речь Раска.

Я захватил с собой несколько книг. Читал их «на сон грядущий» и на прогулках. Под сенью буков слушая шорох ручья когда первые желтые листья опускались с ветвей на землю читал «Нет больше Хиросимы» американского летчика Клода Изерли[7] «Есть ли у человека будущее?» Бертрана Рассела «Мир, каким я его вижу» Альберта Эйнштейна. Апокалипсис читают на сон грядущий расстрельные списки читают после обеда Освенцимские тетради читают после завтрака читают читают читают скучают Два месяца назад в Москве подписан договор о запрещении испытаний ядерного оружия я слушал голос Макнамары он говорил что у них пятьдесят тысяч атомных и водородных бомб говорил что у них несколько десятков тысяч водородных и атомных бомб что у них тысяча «Полярисов» на подводных лодках судах и подземных пусковых установках. Перед этим фактом утверждает Гюнтер Андерс отступает не только наше воображение наши эмоции наша ответственность но и наш разум. Перед лицом возможного конца света верить в то что существуют некие особые большие или меньшие «компетенции» что некто ставший вследствие случайного разделения труда ответственности и обязанностей политиком или военным по этой причине компетентнее нас верить в это глупо. Захлопываю книгу и иду спать. Утром открываю наугад. Добавим еще что явлению чьи последствия мы не в состоянии даже вообразить даются благопристойные и успокаивающие названия. Символическое наречение взрыва водородной бомбы «Operation Grandpa» («Операция “Дедушка”») не только признак исключительно дурного вкуса но и сознательная ложь. В лице покойного мы потеряли заботливейшего Мужа Отца и Деда о чем сообщают жена дочь зять и внучка. Утром читаю газеты. Объявления. Сообщения. В одном улье проживает от 20 000 до 70 000 рабочих пчел с маткой единственной самкой и от 200 до 300 трутней-самцов. Осы в своих гнездах образуют более скромные «государства» — 30 005 000 «граждан».

19 сентября Министерство здравоохранения объявило о полной ликвидации эпидемии оспы в ее центре Вроцлаве. По традиции первым во время женевских слушаний выступил представитель Бразилии министр иностранных дел Хоао Аугусто де Араухо Кастро. В Люблинском загсе бракосочеталась пара чей возраст в сумме составляет 168 лет причем как девяностодевятилетний же них так и шестидесятидевятилетняя невеста отличаются отменным здоровьем.

Liebe in der Ehe Inhalt

Liebesfreuden

Der moderne Ehemann

Störungen im Himmel der Liebe

Erotische Stimulantien: Wein, Speisen, Poesie

Musik[8]

Ведь я читал это вчера. Вчера. Так давно. Значит я уже так давно не могу воспроизвести его слова. Он говорил кажется что в будущей войне погибнет не сколько-то миллионов человек а вероятно половина всего населения земного шара. Что человечество через страдание придет к счастью. Что война словно мост перебросит его в счастливый мир без войн. Я читал это вчера. Вчера. Так давно. Через сто лет эти потери будут восполнены. Людей на земле не станет меньше. Матери родят новых. Родят. Родят новых. Прежде чем бесшумный скоростной лифт вознес меня на вершину этого небоскреба в Шанхае я побывал в храмах садах парках магазинах музеях сельскохозяйственных коммунах побывал на выставке хризантем в городе Чэнду. Было их на этой выставке две тысячи пять сортов.

Прежде чем бесшумный скоростной лифт

вознес меня на вершину этого небоскреба

в Шанхае

Я уехал из дома отложил перо

вернулся домой

вернулся к этому рассказу

Об умирании дружбы

об умирании знакомств

об умирании искусства

об умирании поэзии музыки смеха

Не написать мне эту поэму

три дня назад я повстречал

господина профессора

шел дождь

внезапный ливень в Кракове

вода текла по улицам черные реки текли

по губам

потом я вошел в театр

говорил о Деле Станислава Бжозовского[9] был ли он

погас свет

где я впервые встретил профессора

в редакции этого журнала который

еще

я приходил туда со стихами

с теми кого уже нет

я жил тогда в большом доме

я встречал на лестнице

покойного Франека Гиля

скончавшегося поэта Ильдефонса[10] в тесном коридорчике

светлой памяти вдову

Станислава Бжозовского

дело которого не закрыто

в черном костюме

в парадном черном костюме

в мятой сорочке

спускался медленно старый Игнаций Никорович

потом он умер

и умерла моя приятельница

пани Янина

сгорбившись подняв воротник

пальто прошел по улице Адам П

скрылась в подъезде

переводчица Данте

она здесь ела суп пятнадцать лет шестнадцать восемнадцать

было ей шестьдесят лет

семьдесят восемьдесят

она ушла

в мое отсутствие

зеленым кольцом окружен этот город

я умер здесь я жил

в этом большом доме

а три дня назад вернулся

беседовал после пятнадцатилетнего перерыва

платил взносы

улыбался

еще другие лица

мне не хочется их видеть

эти фасады домов

женские лица

грозу над Ассизи

с вертикальным дождем

сизую грозу бурую

с белым градом

с молниями

в тучах

со светом который просачивается

сквозь пальцы в картине Латура

я хотел принести тебе

в черную Силезию

белый град обломков

туч

ведь все уцелели

мне удалось

остановить все в последнюю минуту

я никому не дам уйти

Я побывал на выставке цветов в городе Чэнду

эти хризантемы звались

Сон цветов

Лапа тигра

Тень в окне

Желтый журавль

Борода дракона

Ангел в лучах солнца

В Чэнду я пил чай с цветами жасмина

Но прежде чем отправился

взглянуть на зеленую хризантему гордость садовника из Чэнду я ехал

сорок восемь часов скорым поездом

двадцать шестого октября

тысячу девятьсот пятьдесят восьмого года

На бескрайних полях горели огни

народ выплавлял железо

Я засыпаю в гостиничном номере

за окном свистки велосипедные звонки шаги

люди идут в ночную смену серебрящиеся хребты осликов в свете фонарей корзинки полные мандаринов из темноты на свет из света в темноту плывет караван серых и черных ослов погонщики в белых чалмах в синих блузах стая птиц в облаках темные деревья за окном как называются эти птицы как называются эти деревья

За окном гортанные

возгласы перезвон велосипедных звонков

вчера я проезжал сквозь пейзаж выжженный вылепленный из красной

глины В ярком солнечном свете деревни человеческие жилища

в стенах оврагов будто ласточкины гнезда Земля размыта

водами чернозем сметен красная глина изрыта

стрелами дождя

Пещеры

Пейзаж погасших печей Вчера

Сегодня Горы покрытые зеленью

Ажурные бамбуковые рощи

Желтовато-глинистые горные реки

Сады

мандарины

А потом Чунцин Ханькоу

Плодородный жирный чернозем

Зеркала воды на рисовых полях

Сугробы выбеленного солнцем хлопка Кладбища

Кладбища на равнинах и горных склонах

Кладбища вокруг домов

Кладбища среди полей

Склепы могилы холмики земли

Гробы покрытые соломой

Земля кости пепел черепа

На юге я видел деревни где могил было больше чем построек

Могилы расталкивали дома занимали

пахотные земли Умершие потеснили живых Каждое поле напоминает

маленькое кладбище Покойники лежат в своей земле вперемешку с живыми

Но покойники вынуждены уступить

они покидают свои поля

Я в постоянном движении Беда в том что меня можно передвигать с места на место выхватить из пейзажа пересадить с одной улицы на другую Я в движении Я и мои современники Итак первое условие дальнейшего существования — не двигаться Не дать себя выхватить из пейзажей из картины Мне хочется все остановить «Все" Запрещено покидать место рождения место жительства и место смерти Сейчас я привязан к дереву за окном Но на окне занавеска Черты человеческих лиц и лиц событий не должны меняться Я слежу за тем чтобы «все» находилось на своем месте Как я ни притворяйся слепым перемены остановить не удалось Тогда я закрыл глаза на все остальное и ограничился собой Прежде всего отказался покидать место жительства Не позволял переставлять мебель в квартире Каждый новый предмет казалось посягал на мою жизнь Я боялся что он повлечет за собой цепную реакцию перемен уничтожит в конце концов все образы составляющие мою «душу» Поэтому я пятнадцать лет хожу одной и той же проселочной дорогой за город В стихах одного поэта я обнаружил следы подобной катастрофы землетрясения наводнения уничтожения Уверен что катастрофу эту он спровоцировал собственной неосторожностью Стронулся с места Был стронут Сдвинут Удален

II

Я никому не говорил об отъезде. Ходил по улицам и был уже далеко. Там, в «солнечной Италии». Ходил по улицам и думал о втором рождении. О том, что «исповедуюсь», что омоюсь, что еще раз увижу небо и землю. Хотел закрыть глаза и прыгнуть с этой башни. Тело уже погружалось в зовущий меня неведомый край. То была мысль об отпущении грехов. Всех «грехов». Я, наверное, отношусь к последнему поколению которое еще «грешило». Которое различало добро и зло и готово было искупать «грехи». Поколения, пришедшие после нас, не признают искупления, так как не знают, что есть грех. Писатели нового поколения, эти демонические, гневные, темные, невинны, подобно цветам и животным. Счастливые существа — придумывают и конструируют зло и порок забавы ради. Между нами двадцать лет и космические расстояния. Я не слышу их голосов, не хочу говорить с ними. Причина этой антипатии, этой мизантропии — не гордыня, а чуждость и чувство вины. Мы стали последним поколением, вкусившим от древа познания, плодов добра и зла. А для этих все плоды одинаковы на вкус, все одинаково съедобны. Я отказываюсь от каких бы то ни было перемен. Перемещений. Удерживаю «все» на месте. Что все? Тени воспоминаний. Удерживаю все. Ничего не выпускаю из рук. С этой минуты я порываю все связи. Не хочу видеть, как меняются отношения. Остановить, усыпить — это единственный путь к жизни вечной. Картины.

От смерти спасаюсь в кино. Взамен получаю порцию картин. Освобождаюсь от реального мира с его растянутым на долгие годы и десятилетия сюжетом, сюжетом убогим, перемежаемым неудачными шутками. Здесь я оказываюсь в самом центре. Чудовища, демоны, дамы, насилие, уста, бедра. Маркиз-вампир лежит в гробу, кол торчит из белой манишки. Спасаюсь в кино. «Сладкая жизнь»-«Собачий мир». «Dolce vita». «Mondo Cane». Я никак не могу приступить к описанию Италии. Предпочитаю подбирать всякий сор, размахивать метлой. Надо считаться с тем, что мне предстоит в очередной раз описывать «красоты" Италии. Неаполь. Почему я так страшусь этой великолепной темы? Столько света, столько прекрасного.

Я питался им три месяца. Бежал из своего пейзажа, родного, меня сотворившего.

Увидеть Неаполь.

Взмокший, в шерстяном костюме, в пальто, обжигаемый липнущим к телу бельем, с чемоданом, который тяжелел с каждой минутой, я вышел на перрон. Вокзал строился, перестраивался, в бетоне отпечатки деревянных форм. В воздухе висела пыль. На улице. Легковые автомобили, автобусы, грузовики поднимали горячую пыль, синяя вонючая полоса выхлопных газов.

Лицо закрывает фата, лоскут из паутины и пламени. Я хотел отправиться прямо к морю, хотел сразу пойти на берег Неаполитанского залива.

Хотел немедленно увидеть Неаполь. Стены, асфальт, плиты тротуара под ногами, все раскалено. Небо — мутное бельмо. Звон, шум и грохот, этот механический грохот, не умолкающий в больших городах ни днем, ни ночью. Все в этот час закрыто, заслонено, закутано. Юг. Провода, рельсы, грузовики. Я неутомимо продвигался к морю. Лишь вечером. Ночью. В неоновом свете. Под стенами домов затянутые в черные платья жирные лоснящиеся проститутки.

На небе звезды.

В 16 часов я вышел из гостиницы. Странная улица. С плодами-рыбинами. Рыбины. Неведомые. С головами свиней и чертей. Бананы лимоны лимоны. С отполированными листьями. Я ехал на автобусе по берегу залива не исключено что Неаполитанского. Я не интересовался названием потому что оно было повсюду сопровождало меня. Гигантские отели. В заливе лодочки. Подготовка к сезону в самом разгаре.

Туристы.

Туристы. Туристы.

По морю плывут корабли серебряные, серые, красные, белые, раззолоченные заходящим солнцем. Я присел на железный парапет набережной. Вокруг щелкали фотоаппараты, начался дождь. Я бегом спустился в туннель, остановился на ступеньках. Люди пережидали дождь. Я поехал в гостиницу. Вышел в город вечером. Зашел в маленький кинотеатр. Цветной панорамный фильм. Кажется, о монголах. Фильм идет без перерыва, я вдруг попадаю в самую гущу сражения, где-то в окрестностях Урги. Все монголы в этом итало-американском фильме усатые, у всех длинные черные усы, у всех луки… Юрты, бубны, трубы, верблюды. Кони. Арканы. Крики, кровь. Волосы. Рты. Глаза женщин. Это был июнь, 1960 год. В маленьком зале духота, пол грязный, заплеванный. Монголы все скакали. Я ушел через 10 минут. По берегам желтых вод Селенги. В юртах кожаные мешки с чуть терпким кумысом. Через круглое отверстие глядит звездное небо. В степи стадо, кобылы встают в плотный круг, головами к центру, оберегая жеребят. Сверкают на выгнутых деревянных седлах металлические украшения. По степи разбросаны черепа животных, похожие на клещи и лопнувшие распавшиеся белые хребты. По степи несутся маленькие лошадки в облаке пыли, наездники в шляпах, обычных шляпах и красных, оранжевых, синих халатах. В глиняных мисочках зеленоватая прозрачная архи.

Алкоголь.

Верблюды с отвисшей губой поднимаются с колен. На узловатые ноги. Роняют слюну и встают со стоном. Дальше — мягкое колыхание. Степь. Лето 1956 года. Я в Монголии.

Вокруг облака, до земли два километра. Дрожит алюминиевая оболочка самолета. Я лечу из Варшавы через Москву, Иркутск в Улан-Батор. В Ур-гу. Закат. Миновали зеленую Беларусь, и кто-то воскликнул «Москва».

Золотисто-розовый курган термитника — новый небоскреб. Полосой, сверкающей мглой несется под крылом Москва. Самолет садился на бетонную полосу. В гостиничном номере блестели в лунном свете азиатские лица спящих мужчин. Меня разбудили в два часа ночи. На аэродроме самолеты в свете прожекторов. Они пронзают мой сон холодными серебряными ножами. Самолет летел впотьмах, оставляя далеко позади электрический муравейник Москвы. Огнедышащие моторы.

Oh, sein Gesicht war diese ganze Weite, die jetzt noch zu ihm will und um ihn wirbt[11].

Я прикрыл глаза. Когда я их открыл, самолет был наполнен дневным светом. Монголы летят в Ургу. Китайцы в Пекин. На красной ковровой дорожке, рядом с креслом играет девочка. В зеленом пальтишке. Черные гладкие блестящие волосы, черные глазки. Крой век, щеки, рот. Она сосредоточенно рассматривает ножку материнского кресла. Солнце глядит в иллюминаторы. Девочка начинает плакать. Ее сажает на колени мужчина в синем пиджаке. Девочка заглядывает ему в рукав, потом трогает пуговицы, пересчитывает. Самолет летит на высоте трех тысяч метров. Казань, Свердловск. Эти блюдца с синей водой, расставленные в зелени, — озера. Эта крылатая тень на молочном облаке внизу — тень нашего самолета. Новосибирск. Пространство продевают в меня. Оно проходит сквозь. Реки, города, облака, лица, озера, звезды, аэродромы, лица, завтраки, обеды, гостиницы, цветы, лица, лица и лица.

Тридцать лет назад: я еду в деревню, на каникулы. Автобус отходит с рынка. Маленький желтый автобус. Наша «большая» дорожная корзина уже водружена на багажник. С матерью и братьями я трясусь на кожаном сиденье, словно на лошади. Сердце тревожно сжимается — за рулем Дубеляк. «Вот ведь дьявол, как выпьет, вообще на дорогу не смотрит». Все об этом знают и глядят на спину шофера в потертой кожанке. Мотор кашляет и фыркает. Меняем колесо.

Расстояние в пятьдесят километров «дьявол Дубеляк» одолел за два часа. Мы выходим, одуревшие от выхлопных газов. Повозка еле тащится. Покачиваются плетеные кузова, мы сидим на покрытых ковриком вязанках сена. Скрипят в лучах тихого июльского солнца спицы, перемалывают песок. Пахнет медом — не то от лошадей, не то от лип. Прозрачным желтым медом. В полдень подвода останавливается в тени дерева. Мы бежим в лес. В придорожной канаве черная ежевика, согретая солнцем, покрытая белой пылью, самая сладкая и ароматная. Под ногами колючая сухая подстилка. Голубика в синем тумане. Мелкие дурманящие плоды. Синие и оранжевые бабочки.

Скрипит большая сосна.

Снова песок пересыпается под колесами.

Время идет. Уже виднеется знакомая вырубка. Под придорожным распятием сидит старый Матусек с ивовым прутом. Пасет коров. Он сидел здесь, когда моему отцу было столько, сколько мне теперь. Он не слышит наших голосов, не открывает глаз. Лицо затянуто паутиной. Дождем. Мхом. Он ни разу не выезжал за пределы Велюньского повята.

Никогда не ездил по железной дороге.

Людей, возвращавшихся из Пётркова или Серад-за, он спрашивал: «Что там за энтой границей слыхать?»

Увидав впервые самолет, напоминавший помесь аиста с этажеркой, опустился на колени с молитвой: «Господи в небесах высоких, забери меня во славу Твою».

А потом лет двадцать рассказывал, будто в самолете сидело двое. С черными усами, большими блестящими глазами, один играл на скрипке. Летели совсем низко, коснулись крыльями леса и поднялись к небу…

звонкий женский голос проникает в меня

«мы пролетаем над озером Байкал» губы

Вот девушка в синей форме рот бедра

принесла чай пожилому мужчине

что сидит у окна глаза губы зубы

мужчина тот должно быть много путешествовал

потому что ни разу не взглянул в иллюминатор

пил чай и листал иллюстрированный

журнал бедра ноги ягодицы губы глаза

под нами перекатывается синее серое

аквамариновое озеро скрывается во мгле

еще раз блеснула на солнце струна

железной дороги и вновь мы погрузились

во взбитые сливки облаков и туч

Девочка в зеленом пальтишке спала

на коленях у матери

Чуть погодя

Мы летим над Монголией.

Монгольская земля с высоты птичьего полета.

Я читаю.

В пятницу умер новорожденный сынишка президента Кеннеди Патрик.

Несмотря на усилия врачей, двое суток бившихся за жизнь младенца, который родился недоношенным, спасти его не удалось. Хотя из Гарвардского университета доставили специальный аппарат, сердце ребенка не справилось с нарушениями дыхания, возникшими сразу после появления малыша на свет.

Госпожа Кеннеди все еще находится в госпитале авиабазы Кейп-Код, где проходили роды, во

время которых пришлось применить кесарево сечение.

Неподалеку от Хельсинки экскаватор повредил кабель Москва — Хельсинки, который с 1 сентября станет частью «горячей линии» Москва — Вашинггон. Ремонт продолжался 4 часа. Во избежание подобных сюрпризов помимо кабельной линии будет установлена резервная радиосвязь между столицами СССР и США через Танжер.

Тайфун в Японии.

Аресты в Бирме.

Целая семья отравилась грибами.

Спортивный календарь.

Радио. Погода на сегодня и последние известия 5.30

6.50 Гимнастика 7.30 Обзор прессы 7.50

Концерт 13.00 Мелодии для хаммонд-органа 13.10

В поисках культуры 14.05 Детские сюиты

14.30 «О ребенке который никогда не станет взрослым» 16.10

Оперная музыка. Концерт по заявкам. Музыка и последние события.

Спортивная хроника. Франц Шуберт. «Фантазия f-moll» Диалоги о поэзии Гимнастика Концерт Шопена Спортивные известия Танцевальная музыка Родители и ребенок Москва

Агентство ТАСС сообщает, что Папа Римский Павел VI направил

Председателю Совета Министров Н.С.Хрущеву

телеграмму, в котором поздравил его с

подписанием договора воспринятого с таким облегчением

и имеющего такое значение. Папа Римский Павел VI

утверждает, что договор о запрещении испытаний

ядерного оружия есть свидетельство доброй воли,

залог

согласия и предвестник более спокойного будущего.

Тропическое воскресенье. 35 градусов в тени 50 градусов

на солнце. Заголовки в газетах. Города опустели. «Живые искали убежища в лесах и у воды».

Июль и август. Лето столетия я провожу дома в городе. В промышленном городе. Металлургические заводы,

шахты, фабрики. Трубы.

Что я делал вчера

читал газеты

Книги Король Ричард III «Коня, коня! Полцарства за коня».

Слушал музыку Ноктюрны

читал стихи

газеты

Когда вирус variola vera[12]идет в наступление…

У входов в офисы и учреждения появились умывальники с хлорамином. Прежде чем войти

следует вымыть руки. Трамваи и автобусы дезинфицируют

несколько раз в день, дверные ручки

в магазинах кафе обернуты марлей

пропитанной дезинфицирующими средствами

Я читал стихи

Неизвестного немецкого поэта XVI века

Es wollt ein Mädchen Waßer holen

Ein weißes Hemdlein hatt sie an,

Dadurch schien ihr die Sonnen

Da über kühlen Bronnen[13]

Монгольская земля с высоты птичьего полета:

Зеленые холмы, серая, выцветшая пустошь,

белые горошины — юрты, высохшие русла рек,

пересыхающие лужи озер, степные дороги,

подвижные пестрые пятна — стада лошадей и овец.

Монгольская земля глазами пешего:

выжженная и потрескавшаяся глина, сухая острая

трава, немного чабреца и ромашки,

саранча расправляет в воздухе розовые и лазоревые

прозрачные крылья, роится среди сухих

пучков травы.

Едем дальше.

Едем в желтой пыли, что щиплет и жжет

слизистую носа, горла. Вдоль дороги на скалах

расселись хищные птицы.

Отполированные светом полукружья ребер словно белые остовы лодок,

кольца распавшеюся хребта, череп с глазницами сквозь которые проглядывает небо, трава.

Лица

Лицо огромное macroprosomia — чрезмерное развитие лица

Лицо широкое

Недоразвитие лица

выражение лица

Лицо хмурое безмятежное

В детском своем лице хранит материнские черты

Ибо ликом я Божьим отмечен

Лицо чудесное прекрасная половина

человечества

Злое лицо женские органы деторождения

Голова человека делится на часть покрытую волосами и лицо

«Это было уже не человеческое лицо, а голова маленького старого верблюда…»

Расстояния

Расстояния, которые она могла преодолеть, сокращались.

Пыталась подняться по лестнице на второй этаж.

Присела на ступеньку. Я отнес ее наверх.

В комнату, где я работаю, она так больше и не вошла. Еще несколько дней могла самостоятельно, опираясь на чью-нибудь руку, добраться до ванной. Потом она уже так далеко не заходила. Только с кровати на кресло, что стояло в двух шагах. Позже кресло придвинули к самому краю постели. Но и этот путь оказался ей не под силу. Она садилась в кровати. Потом пыталась лежать на боку… Потом просила ее приподнять. Повыше.

Из жизни манекенов

Это ведь неправда, что маленькие манекены

не растут. Они рождаются совсем крошечными.

Со спичечный коробок. А потом вырастают.

И метафизические ощущения им не чужды

Господа Бога они представляют себе в виде

большого ящика с бородой.

Манекен преклоняет колени. Порой это дается ему

с трудом. Шарниры что заменяют

коленную чашечку часто ломаются.

Глаза городских манекенов, к сожалению,

пока еще неподвижны.

Загробный мир манекенов

напоминает мир, где они живут

С особыми цветами, особыми запахами, особыми вкусами.

Манекены с детьми. Манекены

занимаются любовью. Маленький манекен стоит

в углу

и плачет.

Воскресенье 11 августа 1963 года.

Я сижу в «мастерской» и работаю. Без удовольствия.

Что-то мешает.

Холодный фронт над страной

Пустые пляжи на побережье

После первых дождей сменивших жару

во множестве появились грибы

в Гданьском воеводстве.

На Гаити спокойно.

В поисках 11 тонн украденных банкнот

Скотланд-Ярд обыскивает все аэродромы

Шестнадцатилетний убийца

В Лодзи растет дерево пермского периода

В небе Австрии самолеты Люфтваффе

Ядерные арсеналы будут рассекречены

Похороны Патрика Кеннеди

Польские специалисты помогают Монголии

Из Монголии мы импортируем овечью шерсть,

шерсть

верблюжью, сыромятную кожу, говядину,

потроха и т. д. Взамен мы поставляем в эту страну тракторы, пассажирские самолеты,

промышленные агрегаты всякого рода…

Землетрясение в Италии

Рим В итальянской провинции Романья зарегистрировано

сильное землетрясение. Многие жители

городка Форли были эвакуированы.

Некоторые пережили нервный шок

и находятся в настоящее время в больницах Катастрофа «Дакоты» Рим. Направлявшийся на

Сицилию военный самолет американского флота типа «Дакота» упал в море

близ Неаполя.

Это мгновение перед заходом солнца.

Распад. Так хочется спать.

Знаю, мой долг собрать все это воедино

но не знаю ради чего.

Быть может следует

не собирать а разделять а может не разделять следует

а рассказывать

я не поеду к ним

можешь ли ты отдаться мне

почему эти уста

надо включить телевизор

но это искусственные картинки

В. не женился

он хочет жениться теперь

звонят колокола

название этого рассказа

«Из дневника бывшего поэта»

или

«Поэт — вымирающий вид»

«Неизвестный поэт».

Почему поэты вымирающий вид

Буду ли я снова писать стихи она тоже пишет

Я поэт он поэт мы поэты

Следовательно я поэт она тоже пишет стишки

Восхитительно юная поэтесса

сущее чудо юный поэт

но трудно поверить что есть на свете поэты

поэт погибает я написал стишок

поэт погиб что он говорит разве это возможно

и бога нет

Надо успокоиться о поэт поэты поэтический журнал

кризис поэзии современная поэзия поэтический клуб

крипта крот метафора

Вчера я приехал из Флоренции в Венецию

12 часов ночи

Записи от 23 июня 1960 года

Прохожу мимо военных кораблей подводных лодок

Открытых для посещения туристами

XXX Биеннале

España

Первый зал картины Фейто скульптуры Ферранта

картины Миеро искусственно созданные фрагменты

имитирующие мрамор камень камень умытый

дождями лава

две картины: надгробные плиты захлопнутые

врата даже имитация замков

засовов

Рамис комья глины штукатурный раствор

на доске с добавлением — разумеется — красок

бездушно где душа Рамиса

Несчастные хранители скульптур и картин в серой

форме зевают дремлют засунули руки

в карманы штанов улыбаются

читают газету потеют и зевают в серой

форме с синим кантом

на брюках хранители искусства

современного представители интересно

о чем они думают.

Фейто — самый эффектный. Черный

белый серый космический

Феррант скульптура. Склад отходов

Сабалета — нет

Венто

Ньева

Флювиа

Феррара — материя в движении тюль пряжа

белизна движение в материи хлопок никакого

смысла

Руэда ничего

Гарсиа ничего

Дрок видимость драмы

Лусио Муньос лучше всех но не знаю

почему Зачем этот старый истукан ходит

за мной покашливает ходит от

картины к картине следит за мной

Муньос дерево разодранное закрашенное

растерзанное возможно впрочем что это фанера

Сориа притворяющийся сильным распятый на

сетях

снова повторяется мотив закрытых

врат плита опустилась навеки

в картине № 126 я заметил отверстие

и в этом отверстии

пустота

Испанцы лучше всех. Почти подлинные.

Повсюду смотрители. Запертые в этих павильонах уже много дней, недель, общаются с современным искусством. Павильон Бельгии.

Смотрители весьма оживленно беседуют. Один зевает руки в карманах брюк чешется…

Другой почти лежит на каменной скульптуре а поскольку это скульптура реалистическая его ладонь обнимает грудь этот край благополучия мрачен. Смотрители принимаются весьма оживленно беседовать. Вокруг бездушные каменные головы. Теперь слева «Оланда» в дверь вижу часть зала я был тут три дня назад. Все здесь притворство — успешное элегантное. Драма современного искусства. Стоит лежит и висит с точки зрения техники безупречное. Лишенное души. Дальше налево туалеты а впереди Центральный золотисто-розовый и белый павильон Италии. Перекусить можно в ресторане «Парадизо». После чего продолжить осмотр Биеннале. Но можно также сесть на скамейку, закрыть глаза а после уйти.

Заканчивается август 1963 года.

Через три часа я должен отправляться в Варшаву. В Варшаву я приехал под вечер.

В Варшаве я был впервые осенью 1945 года. Начало октября. Солнце листья. Помню несколько домов какие-то улицы кучи щебня кирпича ущелья среди руин протоптанные в этих горах узенькие тропки. Стены домов. Помню, что от Главного вокзала мы шли все время пешком. Ночевать я должен был на улице под названием Хожая. Там сохранилось несколько домов в которых жили люди. Помню цветы на окнах. Там на поросшей травой дорожке я подобрал несколько страниц «Илиады» Гомера.

Песнь XXII. Я сохранил эти листочки на память:

В Варшаве вечером. Длинный коридор. Двери. Большие комнаты заставлены рухлядью. На шкафу чучела птиц. Две женщины. Одна из них прикована к постели. Лежит. Укрыта серым пледом. Гладкие темные жирные волосы. Белое лицо. Серые глаза. В сером пепле искорка света. Нежные влажные губы. Будто плоды. Другая стремительная худая непоседливая. Она уже стерлась из моей памяти. Ни лица, ни платья. На ужин жарили картофельные оладьи на растительном масле. Помню синий едкий дым в темной кухне и запах.

Выходили из подполья партизанские отряды. «Верификационная комиссия» расположилась в одном из уцелевших огромных зданий. На следующий день я купил немного фруктов, принес и поставил рядом с кроватью. Женщина спала. Я уже знал, что она почти не может двигаться, что ноги у нее покрыты нарывами, чирьями. Что она лежит уже несколько недель. Что муж пропал. Не велика потеря. Она и не переживала его исчезновение. Лежала в огромной мрачной комнате. В коридоре два шкафа, набитые книгами, на шкафах лежали яблоки и стояли чучела птиц. Потом женщина проснулась, открыла глаза. В молчании мы долго смотрели друг на друга. Не говорили ни о восстании, ни о партизанах. Одни глаза. Подернутые сверкающей влагой серебряные пепельные и на свету и в сумраке женские глаза губы глаза. Стояла тишина. Улыбка. Я знал, что она вышла по канализационным каналам. Из Варшавы я вернулся второго сентября. Четвертого сентября самолет типа «Каравелла» швейцарских авиалиний направлявшийся из Цюриха в Рим рухнул на дом в местности Дюрренах в кантоне Арговиа.

80 человек погибло.

Оспа в Будапеште

700 человек помещены в карантин

Пожар на египетском судне

Британские танки атаковали Йемен

Рекордная победа футболистов над Норвегией

Вооруженное нападение венесуэльских патриотов

на главный штаб в Каракасе

Американский план покорения Луны

Американское Национальное управление по аэронавтике

и исследованию космического пространства НАСА сообщило во вторник, что первый полет с человеком на борту в рамках программы под

названием «Аполлон" (покорение Луны) состоится в 1965 году.

Во вторник Совет Безопасности рассмотрел две параллельные жалобы — израильскую и сирийскую — о нарушении демилитаризованной зоны на границе этих стран и совершение агрессии.

10 лет тюрьмы за попытку убить тещу.

30 марта вооруженный штыком обвиняемый вломился в квартиру Антонины Д. Держа тещу за руку бил ее штыком. Потом я листал старый журнал:

«Если задуматься, положение наше вселяет тревогу. Вокруг пропасть; бесконечность отступает во все стороны, куда ни глянешь, куда ни ступишь, повсюду беспредельность и вечность. Гигантские вихри несут этот маленький земной шарик в неизвестном направлении…»

Но журналистам удалось узнать немного: единственная фраза, которую после долгих уговоров пробормотал Утрилло, оказалась весьма специфическим для подобного торжества заявлением: «Люди глупы и злы…» И больше ничего. К славе Утрилло совершенно равнодушен. Старичок развлекается с детской железной дорогой… Карфагенские кондитеры имели большой успех; они искусно украшали свои изделия, пользуясь формами из обожженной глины: одни в виде рыбин или животных; другие представляли различные картины: птицы, рыбы, ракообразные и даже рыцари… В пунической кухне, равно как и в тунисской, сладкие блюда, вероятно, сочетались с пряными. Как большинство семитов, финикийцы воздерживались от свинины, но охотились на кабанов, которые плодились в зарослях и лесах Туниса. И ели мясо собак; обычай этот возбуждал в других народах почти такое же отвращение, как жертвоприношение детей. Бесчисленные амфоры для вина, продолговатые и остроконечные, найденные при раскопках всех пунических городов, достоверно свидетельствуют о любви карфагенян к этому напитку.

Круассет воскресенье вечером 20 июня 1858 года[15]. Так знай же, что Карфаген мне придется полностью переделать или, вернее, написать заново. Я все уничтожил. Это была чепуха. Неправда. Фальшь.

Думаю, что мне удастся найти нужный тон. Не знаю, когда я завершу этот колоссальный труд. Вероятно, не раньше, чем через два или три года. Эдмону и Жюлю Гонкурам

Круассет начало июля 1862

Небо здесь не красивее, чем в Шампани, можно бы сказать, судя по его цвету, что это плохо вымытый ночной горшок; на нем будто полосы свинцового пепла, как старый фарфор со смутным желтым пятном в центре, которое напоминает мочу и заменяет солнце…

4 июня в поезде Рим — Неаполь узнал о смерти Бориса Пастернака. Сидевший напротив итальянец читал газету в которой я увидал фотографию поэта и некролог.

В Кельне я посетил выставку

«Европейское искусство 1912»

Кампендонк

Явленский

Кандинский

Марк

Макке

Кирхнер

Нольде

Руссоло

Карра

Бальо

Кокошка

В Кельне смеется старый беззубый Рембрандт.

В Мюнхене; в Старой Пинакотеке возлежит на смятой постели розовая девушка Буше. Та же, что и в Париже, Кельне, Лондоне. Она лежит на животе, бедра раздвинуты и невинные розовые ягодицы зовут…

одна картина занимает место другой Форнарина вместо беззубого Старика Рембрандта «Девушка» Буше вместо «Грюнвальдской битвы» Матейко «Венера» Кранаха — вместо Арчимбольди тряпки Бурри — вместо портрета четы Арнольфини Ван Эйка. 27 мая посетил собор Санта Мария Маджоре вечером смотрел фильм Росселини «Индия» помню купающихся слонов слонов в джунглях колокола обезьяны солнце гудящие колокола на слоновьих шеях.

Рим 9 августа 1963 года. Снова, через три месяца, оказался в том же самом золотисто-малиновом почти выцветшем кресле перед Форнариной. Я не помнил о ней. Недели и месяцы, которые я прожил в Италии, были наполнены явными угрозами и тревогой. Земной шар катился к воине, самолет Фрэнсиса Пауэрса U-2 сбит над Россией. Сорвана конференция на высшем уровне, Токио охвачен беспорядками, черное Конго в огне. С каждым днем все более крупный шрифт газетных заголовков. Krieg oder Frieden um Kongo[16]. Катанга. Леопольдвиль. Лумумба. 8 августа я видел над Остией огромный реактивный самолет. Писал письмо. Дорогой С. Сижу на скамейке в парке и пишу на колене это письмо. Рим. Рим. Рим за десять дней до открытия Олимпийских игр. Мое итальянское путешествие подходит к концу, по вечерам я читаю «Венский курьер», иду в кино на первый попавшийся фильм, в музей, чтобы посидеть перед одной из любимых картин, перед скульптурой. Вечером еду на площадь собора Св. Петра или к кругу Колизея, Форум Романум, потом пью вино, кофе. Три дня назад был на Форо Италио, осмотрел стадион.

Хожу по Стационе Термини — железнодорожному

вокзалу. Думаю о возвращении. С вокзала кажется ближе. Хотя я должен лететь самолетом.

Возможности

я могу встать

идти вперед

оставить все

позади

могу долго ехать на поезде

выйти ночью

на другой станции

могу называть по-новому

города

могу еще

могу

но сижу за столом

листаю меню

пытаюсь написать на салфетке

то стихотворение Я

в палаццо Барберини

мужчина средних лет остановился перед Форнариной на 30 секунд. Было 11 часов 40 минут двое пожилых седоватых мужчин остановились перед картиной на 15 секунд затем один посмотрел в окно а другой заглянул в путеводитель Женщина в розовом платье замедлила шаг и разглядывала картину на ходу остановилась у мраморного стола Прошел смотритель напевая и скрипя ботинками Пожилая дама в очках посвятила Форнарине 10 секунд

после чего полминуты смотрела в окно

полчаса с Форнариной в автобусе

глядит на меня черным зрачком

белок голубеет

Сквозь зелень просвечивает небо

платье сползает с плеча

усталых глазах

Тициан Вечеллио

Эль Греко

Ханс Хольбейн «Генрих VIII»

Караваджо «Нарцисс»

Юноша склонившись над черным зеркалом воды всматривается в лежащее там лицо умершего

в свое лицо с закрытыми глазами профиль на фоне

серебрящегося платья уста приоткрыты исчезающий красный цвет

на губах тень

в глазнице

одиночество отстраненность от мира

ничего кроме собственного отражения

предчувствие современного

человека