Грешный

Глава 13

Широко распахнув дверь гостиной, Мэтью ворвался в комнату и увидел Миранду, свою мачеху, которая лениво развалилась на небольшом диванчике, просматривая странички мод. Она и сама была одета по последней моде, ее шея и запястья утопали в драгоценностях. Миранду совершенно не удивило то, что Мэтью стоит в ее личной комнате, чуть не полыхая огнем от ярости.

— Добро пожаловать, сын мой, — сказала она с мастерством прекрасной актрисы. — Вы зашли, чтобы поцеловать свою маму?

О господи, как же Мэтью презирал эту женщину, занявшую место его матери! Он ненавидел Миранду, просто не мог смотреть ни на нее, ни на вспышку удивления в ее глазах.

Ее сын… Одна эта мысль вызывала у Мэтью отвращение.

Он безжалостно схватил мачеху за запястье и буквально стащил ее с дивана. Миранда была слишком высокой для женщины, ее глаза находились почти вровень с глазами Мэтью. Она даже не пыталась бороться с пасынком. Вместо этого мачеха выпрямила спину, и фальшивая материнская привязанность во взоре сменилась злобным, расчетливым блеском глаз.

— Вы сейчас же убедите своего мужа согласиться на все, что доктор считает необходимым в состоянии Сары, — прорычал Мэтью сквозь стиснутые зубы.

Миранда лишь ухмыльнулась в ответ и попыталась вырваться из железной хватки пасынка, но он лишь крепче сжал ее руку, вынудив откинуть голову назад и встретиться с ним взглядом.

— Ваш отец…

— Вы скажете своему мужу… — с большим трудом произнес Мэтью, — что вы просите его дать разрешение на операцию, что вы хотите этого. Вы понимаете меня?

— И как, по вашему мнению, я смогу убедить в этом его светлость? — резко отозвалась она.

— Почему бы вам, не направить на благое дело все свои соблазнительные ухищрения, благодаря которым вы вынудили его жениться на вас?

Глаза мачехи превратились в щелки, ее губы сузились в тонкую ниточку.

— Ваши манеры не улучшились, как я посмотрю. Вы — все такой же грубый, сердитый, плохо воспитанный ребенок, каким всегда и были. Маленький мальчик дорогой Элизабет, — язвительно заметила она. — Маленький мальчик, которого она не хотела, от которого в конечном счете и убежала.

— Заткнитесь! — взревел Мэтью, еще сильнее сжимая пальцы на ее руке. Эта наглая сучка хищно улыбнулась, и пасынок окончательно потерял самообладание. Миранда всегда умела изводить его. — Я всегда ненавидел вас, но никогда не делал этого с такой силой, как сейчас, когда я знаю, что вы позволили своему ребенку страдать от боли!

— Так будет лучше, — фыркнула она. — И вы прекрасно знаете это. У нее нет никаких перспектив, никакого будущего.

— Она — ваша дочь! — буквально зарычал Мэтью. Чувствуя к мачехе сильнейшее отвращение, он энергично тряхнул ее, пытаясь донести смысл своих слов.

— Она для меня умерла, — мгновенно парировала Миранда. — Что мне делать с этой слабоумной? Всякий раз, когда я смотрю на нее, я чувствую разочарование и унижение! Я хочу избавиться от нее!

Мэтью с размаху бросил мачеху на спину, и та приземлилась на диван в груде шелка и нижних юбок. В свете дневного солнца драгоценности на ее шее ярко блестели. Он с трудом подавил желание задушить Миранду этими побрякушками.

— Вы мне отвратительны, — с презрением бросил Мэтью. — Вы жестоки, просто бесчеловечны!

Она так некстати и громко рассмеялась в ответ, что Уоллингфорд невольно задался вопросом, когда же его мачеха успела сойти с ума.

— Откуда вы знаете, что человечно, а что — нет? Если вы так горите желанием спасти ее, милорд, делаете это сами.

Мэтью ворвался в комнату Сары и кинулся к ее кровати. За время его отсутствия Джейн сняла плащ и шляпу и закатала рукава. Перед медсестрой, на комоде, стояла миска, рядом располагался серебряный поднос с аккуратно разложенными инструментами. Когда Уоллингфорд влетел в комнату, словно ураган, Джейн наливала дымящуюся воду в миску.

— Начинайте, — приказал он.

Инглбрайт стоял по другую сторону кровати, его пристальный взгляд буквально впился в медсестру. Когда доктор обернулся к нему, Мэтью заметил в его глазах немой вопрос. Этот вопрос явно относился не к Саре — к Джейн.

Пока мужчины обменивались красноречивыми взглядами, медсестра продолжала тихо работать. Мэтью видел, как она налила воду в миску, потом низко согнулась над кроватью, чтобы что–то прошептать Саре. Его сестра, казалось, успокоилась, отвечая на нежные переливы голоса Джейн.

Мэтью знал, каково это — слышать мягкий ободряющий голос, чувствовать, как руки этого ангела во плоти гладят по волосам, успокаивая, заставляя забыть обо всем на свете… Как же ему самому нужно было сейчас это ободрение, это спокойствие!

— Ваш отец… — снова взялся за свое доктор.

— Я же сказал вам — приступайте к операции. Просто займитесь своим делом. Со своим отцом я все улажу, вам не стоит бояться последствий этого решения.

— Ричард, — веско произнесла медсестра, — он сдержит свое слово.

И как Джейн поняла, что ему можно доверять? Мэтью не имел об этом ни малейшего понятия, но то, что она сделала, было ему приятно. Уоллингфорд боялся признать, сколь важной была для него ее поддержка.

— Хорошо, Джейн, тогда можно начинать. Две капли эфира…

День уже клонился к вечеру, когда операция закончилась. Поясница Джейн ныла от томительных часов, проведенных стоя, ее ноги болели. Медсестра не могла дождаться момента, когда останется в одиночестве, сможет наконец–то снять свои полуботинки и потереть пальцы ног. Но прежде чем думать об отдыхе, ей нужно было закончить еще несколько дел.

Джейн подошла к кровати и еще раз проверила состояние Сары. Та дышала легко, ее бледная кожа была теплой и сухой. Отогнув одеяло, медсестра приподняла сорочку прооперированной девушки и убедилась, что с повязкой все в порядке. Это было важно, ведь неудачная повязка могла вызвать новый приступ боли.

Она знала все это по себе, ведь в прошлом году Ричард удалил ей аппендикс. Впрочем, главное уже было сделано, а все последующие неприятности легко было пережить с помощью настойки опия. Джейн стояла у кровати, внимательно глядя на девушку и пытаясь обнаружить на ее прекрасном лице черты, напоминающие старшего брата. Сара была светлой, а Мэтью — темным. И все–таки у них было немало общего: их отличал высокий рост и орлиный нос, без сомнения унаследованный от их отца, герцога.

При мысли о человеке, с помощью которого появились на свет Сара и Мэтью, Джейн задрожала. Герцог ворвался в комнату в разгар операции, яростно пыхтя и изрыгая огонь гнева. Любой человек, находящийся в здравом уме, — не важно, мужчина ли, женщина — отступил бы под напором этого солидного аристократа. Но только не Мэтью: он храбро стоял перед герцогом, ревя и источая ругательства не хуже своего отца. То, как достойно Уоллингфорд защищал свою сестру, пришлось Джейн по душе — но и окончательно ее запутало. Каким же человеком он все–таки был? Ее нежным, сердечным Мэтью или печально известным всему Лондону распутником?

Так или иначе, но Мэтью смело сошелся с отцом в словесном поединке, он твердо стоял на своем и в конечном счете выиграл тяжелую битву. Когда герцог ворвался в комнату, было слишком поздно останавливать операцию: Ричард уже удалил почерневший аппендикс Сары и как раз накладывал шов.

«Доктор Инглбрайт прекрасно поработал», — подумала Джейн, еще раз осмотрев повязку. Саре повезло, что хирургическую операцию сделал Ричард, а не его отец.

Накрыв пациентку одеялом, Джейн выпрямилась и потерла заболевшую спину. Сейчас она бы отдала все на свете ради возможности погрузиться в теплую ванну!

— Джейн, могу я вас видеть?

Ричард стоял в дверном проеме. Она бросила взгляд на стул в углу комнаты, где все это время сидел Мэтью, наблюдая за ходом операции. Утомленный, он погрузился в сон.

— Конечно, — прошептала Джейн, проходя мимо графа на цыпочках. Она неслышно прошла по ковру и оказалась в холле.

— Думаю, мы можем выйти в сад. Там просто восхитительно!

— Это было бы весьма кстати. Следуя за доктором, Джейн спустилась вниз по лестнице и прошла через темный коридор, который вел в огород.

— Я уже успел прогуляться, — сказал Ричард, мягко ступая рядом с ней, — и понять, каким живительным может быть свежий воздух.

Джейн с готовностью признала правоту доктора. С аллеи открывался восхитительный вид на имение. Джейн хотелось бы осмотреть земли прежде, чем она вернется в Эден–Парк, к леди Блэквуд.

Оказавшись снаружи дома, Ричард помог Джейн пройти по лестнице, ведущей на террасу. Медсестра взглянула на поместье оттуда, и перед ней открылся другой, чудесный мир.

— О боже! — Джейн едва не задохнулась от восторга. Заслонив глаза от ярких лучей заходящего солнца, она внимательно рассматривала пышно раскинувшиеся деревья, кустарники и цветы. Вдали виднелся мостик, пересекавший озеро. Бросив взгляд на противоположный берег, Джейн заметила на холме округлой формы церквушку в палладианском стиле.

— Впечатляет, не так ли? Джейн взглянула на Ричарда.

— Я… я просто не нахожу слов, чтобы описать всю эту красоту! И это все, — она широко обвела рукой окрестности, — принадлежит герцогу?

— Да, и часть леса тоже. Джейн не могла представить, каково это — владеть чем–то столь же великолепным, как эти земли. В голове скромной медсестры не укладывалось, как это возможно — выйти из роскошного дома и прогуливаться по этим живописным местам. Простиравшиеся перед нею красоты дышали таким величием и покоем, что Джейн невольно замечталась, представляя, как можно ходить по этим залитым лунным светом аллеям или читать книгу, мирно усевшись под кроной дерева у воды.

— Здесь есть прекрасное местечко — тихое, со скамейкой.

Она спустилась за Ричардом вниз по выложенной камнем дорожке и уселась на железную скамейку. Этот чудесный уголок утопал в кустах пиона, бутоны которых уже набухли, вот–вот готовясь раскрыться. Ричард уселся рядом с Джейн, его колено нечаянно прикоснулось к ее бедру.

— Прошу прощения.

— Право, не стоит, все в порядке.

Молодой доктор улыбнулся и дотронулся до лица Джейн, откидывая назад прядь волос, выбившуюся из–под ее заколки. Их взгляды встретились, и медсестра увидела в глазах Ричарда какое–то странное выражение, которое она никогда прежде не замечала.

— Вы и представить себе не можете, как я обрадовался, когда увидел вас днем! — тихо произнес доктор. Его голос звучал намного ниже, чем Джейн привыкла слышать. — Я был просто счастлив, словно вас мне послала сама судьба! Вы — настоящая опора, Джейн, о такой помощнице можно только мечтать. Замечательная медсестра. И… особенная женщина.

Джейн не знала, что ей думать, как ответить… Еще месяц назад Джейн упала бы в обморок, заговори с ней Ричард подобным образом, но теперь облик Мэтью ярко вспыхнул в сознании, и она поняла, что все ее мысли отныне будут возвращаться только к нему. Даже несмотря на тот факт, что он был циничным, развратным Уоллингфордом.

— Я смутил вас.

Джейн отрицательно тряхнула головой, но цвет ее лица не мог скрыть правду. Медсестра покраснела, сейчас она была сбита с толку и не знала, что сказать в ответ.

— Это был долгий тяжелый день. Вы устали.

— Да, есть немного, — согласилась она, вытягиваясь, чтобы облегчить жгучую боль в спине. — Пришлось встать рано утром, чтобы помочь невесте подготовиться к церемонии, а теперь еще все это…

Джейн обвела рукой дом.

— Как вышло, что и вы оказались здесь? — спросила она в надежде поменять направление беседы в другое, менее щекотливое русло.

— Мой отец! — с тоской в голосе простонал Ричард. — Он личный врач герцога. Именно мой отец выяснил тогда, кем был наш титулованный пациент. Герцог пригласил нас сюда в знак благодарности — но если вы спросите меня, то я отвечу, что он привез нас сюда лишь для того, чтобы мы держали рот на замке по поводу похождений его сына той ночью.

— Похождений?

Ричард пождал губы, словно решал, отвечать или нет на этот вопрос.

— Ну ладно, думаю, вы должны знать. Граф был в Ист–Энде на ужине в джентльменском клубе. Он выставил на аукцион картину, которую написал сам. Это было произведение… не самого лучшего вкуса, — сказал доктор с брезгливой гримасой.

— О… — тихо протянула она, отводя взгляд.

— У его светлости определенная репутация, Джейн…

— Я наслышана об этом, — призналась медсестра. Но сейчас она не могла забыть о том, что у Мэтью была и другая сторона, которую видела лишь она.

— Выходит, вы знаете, что он за человек?

Джейн могла сказать, какая слава у графа — распутника, негодяя, бабника, циничного сердцееда. Но вместо этого ответила лишь:

— У меня есть представление на сей счет.

Рука доктора опустилась на колено медсестры, и он сжал его, заставляя взглянуть на себя:

— Держитесь от него подальше, Джейн. Он — не тот мужчина, с которым стоит шутить. Все вокруг только и твердят о том, что Уоллингфорд — бесчувственный и жестокий человек, и я бы не хотел, чтобы вы стали его жертвой.

«Слишком поздно вы предупреждаете меня об этом», — пронеслось в голове Джейн. Она видела, каким бессердечным может быть граф, но не могла забыть моменты, в которые он так щедро делился страстью и теплотой.

— Хорошо, значит, вы меня поняли? — спросил Ричард. — Я попросил чаю, вы выглядите так измученно, нам обязательно нужно подкрепиться.

— Я скоро приду. Мне бы хотелось побыть тут еще несколько минут. Здесь так красиво, так свежо! Мне хочется подышать воздухом, — она слабо улыбнулась, — не задыхаясь от копоти, как в городе.

— Хорошо. Увидимся через несколько минут. Джейн посмотрела, как Ричард прошел по дорожке к каменным ступеням, ведущим к террасе. На полдороге доктор остановился и оглянулся на медсестру, Джейн в ответ помахала ему рукой. Неожиданно ее взгляд привлекло движение в окне сверху, и она рассеянно опустила руку, наблюдая, как колышутся белые занавески в особняке.

Кто–то подглядывал за ними.

Джейн напряженно всматривалась в окно, но оно оставалось темным, а занавески — неподвижными. Немного отдохнув, она поднялась со скамейки и неспешно направилась по садовой дорожке, восхищаясь красотой плодовых деревьев, которые в это время года были в полном цвету. Больше всего Джейн нравилась цветущая айва с ее утонченным, божественным ароматом. Остановившись, Джейн взяла в руку соцветие на низко висящей ветви и принялась вдыхать этот сладкий, опьяняющий запах. В таком изысканном благоухании хотелось искупаться, чтобы все тело пропиталось этим чарующим ароматом.

— Прошу прощения, мисс, это вам.

Отпустив ветку, Джейн потянулась за свернутым листом, лежавшим на серебряном подносе лакея. Оглянувшись через плечо на ступеньки, которые вели к дому, она задумчиво произнесла:

— А я и не видела, как вы пришли. Слуга не мигая смотрел на нее.

— Приношу свои извинения за то, что нарушил ваш покой, мисс. Но его светлость был непреклонен в своем желании, отдать вам эту записку прямо сейчас.

Джейн развернула бумагу.

«Поужинайте со мной сегодня вечером».

Снова сложив записку, Джейн вернула ее на поднос:

— Пожалуйста, передайте мою благодарность за приглашение, но я вынуждена отказаться.

Слуга и глазом не моргнул:

— Могу я сообщить его светлости причину вашего отказа, мисс?

Джейн не хотелось объясняться, и лакей прекрасно понимал это. Его взгляд на мгновение остановился на лице медсестры, чтобы потом скользнуть по ветке дерева, густо осыпанной цветами.

— Его светлость будет спрашивать, почему вы отказались, мисс.

— Скажите ему, что я не смогу остаться на ужин. Мне на самом деле нужно в ближайшее время уехать.

— Его светлость отправил послание в Эден–Парк, чтобы сообщить им, что вы необходимы здесь, мисс.

Джейн задохнулась от негодования. По какому праву Уоллингфорд поступает подобным образом?

— Мисс? — снова отозвался слуга, понимая, что теперь у нее нет причины отказываться от предложения Мэтью.

— Скажите его светлости, что я не могу задержаться здесь, потому что у меня нет с собой необходимых вещей.

— Его светлость уже отправил повозку в Эден–Парк, чтобы привезти оттуда ваши чемоданы, мисс.

Джейн почувствовала, как ее лицо медленно заливается гневной краской.

— В этих чемоданах нет подходящего наряда, в котором я могла бы отужинать в обществе герцога и графа, — резко бросила она.

Лакей кивнул, поклонился и, живо повернувшись на каблуках, удалился.

Какое возмутительное высокомерие!.. О, Джейн была так разгневана, что просто шипела от ярости. Что, интересно, возомнил о себе этот Уоллингфорд, по какому праву издавал подобные приказы и решал, что она будет делать, а что — нет?

Поскрежетав зубами минуту–другую, Джейн сердито затопала по дорожке и… столкнулась с тем же лакеем, спускавшимся со ступенек.

— Его светлость прислал ответ, мисс.

Джейн схватила записку и развернула ее, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.

«В таком случае можете поужинать со мной голой. Прекрасная кожа всегда будет подходящим нарядом и отличным дополнением к вину.

В восемь часов, на террасе».

Медсестра скомкала письмо. Бросив взгляд на окно особняка, она снова заметила движение белой занавески. Позади шторы появился лорд Уоллингфорд. Он смотрел на Джейн, этот прекрасный падший ангел. Граф коротко поклонился, приветствуя ее. Переменчивое женское сердце предательски заколотилось — и вовсе не от гнева.

Джейн следовала за лакеем, ощущая тепло фонаря, который тот нес в руках, на которые были надеты белые перчатки. Где–то вдали раздавались раскаты грома. В сумеречном небе висели тяжелые облака, сад погрузился во мрак, там царила зловещая, гнетущая атмосфера.

Они шли по каменному мосту, и Джейн вглядывалась в неподвижную темную воду. Белый лебедь плавал рядом с черным. Судя по всему, черный был самцом — он все время держался рядом с белой подругой и с каждой руладой грома лишь ближе подплывал к своей лебедушке, направляя ее к берегу.

Джейн никогда прежде не видела черного лебедя. Была в этом существе какая–то особая, тихая красота. А еще печаль, которую чутко улавливала Джейн, наблюдая за плавающей под мостом парой. Эти лебеди совершенно не сочетались между собой, их дуэт выглядел странным, и все же скользящие по черной глади воды птицы, очевидно, подходили друг другу.

Джейн наблюдала за лебедями до тех пор, пока они не скрылись во мраке, а потом прибавила шаг, чтобы догнать лакея, который уже ждал ее на другой стороне моста. Свернув на дорожку, они направились к уединенному домику, который она уже видела днем.

Очевидно, Уоллингфорд ждал Джейн перед входом в столовую. Бедняжка не знала, что выйдет из этой затеи, но ее тело уже томилось в ожидании встречи с графом. Она вся горела, вспоминая о его сладостных прикосновениях. Руки лорда, его прекрасные пальцы художника ласкали груди Джейн, ее лоно, и память о тех страстных мгновениях заставляла все ее тело трепетать — отнюдь не от отвращения.

Поднимаясь по холму, Джейн приподняла свои юбки и почувствовала, как сверху упали первые капли дождя. Проклятье, она и не додумалась прихватить с собой зонтик!

— Позвольте, я помогу вам, мисс. — Лакей предложил Джейн руку, на которую она и оперлась, разрешив буквально тащить себя вперед по холмистой крутой местности. Они уже бежали, спасаясь от дождя, но это было бесполезно — небеса разразились ливнем, и Джейн моментально промокла до нитки.

Дверь маленького дома открылась, оттуда появился Уоллингфорд, который бросился к ним. Он взял руку Джейн у лакея и проводил ее внутрь, а потом, обменявшись парой слов со слугой, закрыл дверь.

Джейн, продрогшая до костей, оказалась в самом центре здания, украшенного картинами и статуями. Она тяжело дышала, запыхавшись от бега по холмам в своем тяжелом платье.

Капли дождя затуманили линзы очков медсестры, а волосы, которые она так тщательно убрала в пучок, были влажными, локоны завивались, выскальзывая из–под шпилек.

— Я и подумать не мог, что пойдет дождь, — сказал Мэтью, поймав сердитый взгляд Джейн. И что ей теперь было делать, с этой промокшей насквозь одеждой? Но графу, казалось, этот факт доставлял огромное удовольствие. — Вы позволите? — Уоллингфорд потянулся к очкам медсестры и медленно снял их с ее лица. Он пристально, не мигая, смотрел Джейн прямо в глаза, и в этом жгучем взгляде, сосредоточенном исключительно на ней, ясно читалась чувственность. Смутившись, она отвела взгляд.

— Джейн… — Мэтью взял ее за подбородок и осторожно повернул к себе. — Позвольте мне взглянуть на вас.

— Мне не по душе ваши своевольные методы, милорд, — отрывисто бросила Джейн, отказываясь смотреть на него.

— Что же я сделал, кроме того, что приобрел ваши услуги для своей сестры?

— Меня нельзя купить, сэр, — задохнулась от возмущения медсестра, отталкивая руку графа. Подчеркнуто не обращая внимания на изумленное выражение его лица, она переместилась к камину, туда, где ярко горел огонь. Джейн замерзла, все ее тело сотрясала нервная дрожь, но она предпочла бы умереть, чем выдать свое волнение. Уоллингфорд нарочно заманил ее в свою ловушку, и для чего же? Догадка неожиданно сверкнула в сознании.

— Быть может, вы пригласили меня сюда, чтобы я смогла отблагодарить вас за спасение от лорда Терстона?

Выражение лица графа стало убийственно жестоким.

— О Боже, Джейн, что же вы думаете обо мне?

— Нет, это как раз вы могли подумать об этом, потому что я — лишь бедная компаньонка леди и медсестра. Вы могли решить, что я должна расплатиться с вами. Я ведь обязана вам, вы спасли меня от Терстона. И теперь, судя по всему, вы думаете, что это дает вам право использовать меня так, как вам заблагорассудится.

— У меня и в мыслях не было использовать вас, Джейн, никогда!

Она лишь грустно рассмеялась и скрестила руки на груди:

— Тогда что я здесь делаю? Уоллингфорд подошел к Джейн и дотронулся до нее, но она лишь отступила назад, не позволяя делать это. Сейчас мисс Рэнкин пребывала во власти гнева, но ее эмоции были столь переменчивы… В этот момент граф напоминал ее любимого Мэтью, с этими взъерошенными волосами, легкой щетиной. На нем была повседневная, будничная одежда — черные брюки и распахнутая белая рубашка, открывавшая загорелую грудь. Эту грудь она так тщательно мыла, к этой груди с такой нежностью прикасалась…

— Вам нужно сбросить эту одежду, Джейн, прежде чем вы простудитесь и умрете.

Она отчаянно дрожала, зубы колотились от холода, а влажные волосы спадали на шею. Граф взял одеяло и развернул его, протянув гостье:

— Это все, что у меня есть.

Медсестра повидала так много людей, простудившихся и умерших от воспаления легких, чтобы теперь самой подобным образом приблизить свой конец. Бормоча себе под нос проклятия, она расстегнула пуговицы на платье, опустила свой наряд и перешагнула через него. Потом Джейн сняла нижние юбки и корсет, оставшись в одной тонкой сорочке, которая тоже промокла и теперь плотно облепляла ее груди.

Джейн чувствовала себя голой, беззащитной, но Мэтью смотрел на нее так, что кровь закипала в жилах. Даже без очков она могла видеть вожделение на лице графа, наблюдать, как его взгляд задерживается на ее грудях, верхушке бедер…

— Теперь вы довольны? — резко сказала она, выдергивая одеяло из рук Мэтью и обертывая его вокруг плеч.

— У меня не было подобных намерений, когда я пригласил вас сюда этим вечером.

— Тогда какие же намерения были у вас, милорд? Почему вы никак не оставите меня в покое?

Мэтью задумчиво смотрел на Джейн, ее вопрос так и пульсировал в мозгу графа. Он и понятия не имел, как на это ответить, как объяснить все даже самому себе. Единственное, что знал сейчас Уоллингфорд, — это то, что он запутался, потерял способность здраво мыслить, стал настоящим безумцем. Его действия не имели смысла, отныне им управляли только желания. Уоллингфорд едва мог совладать со своей яростью, когда стоял у окна комнаты Сары и наблюдал за Джейн, прогуливавшейся с Инглбрайтом. «Она моя, моя!» — кричало все его существо, и эти томительные мгновения казались вечностью. Черт побери, Мэтью едва отдавал себе в этом отчет, но он завидовал — нет, даже ревновал к этому ублюдку! Джейн принадлежала ему. И он осознавал это каждой клеточкой циничного сознания и ледяного сердца. Все–таки между ним и этой женщиной происходило что–то особенное — в больнице, в карете… И это было большим, чем обычная потребность в сексе. Боже праведный, как же Мэтью жаждал повторения тех моментов! И с какой силой он хотел, чтобы Инглбрайту не досталось даже жалкое их подобие!

— Думаю, я начинаю понимать, почему вы не можете оставить меня в покое. В вас говорит дух противоречия. Вы не привыкли к отказам, и сейчас вы просто не можете вынести, что кто–то вроде меня, с подобными внешностью и происхождением, отверг вас.

«Она — что–то совершенно новое», — пронеслось в голове Уоллингфорда. Он называл так Джейн еще в больнице. И частично это действительно было так. Граф никогда не встречал такую женщину, как эта скромная медсестра, непостижимым образом будоражившая его воображение и приводившая его в замешательство. Джейн значила для него значительно больше, чем очередная обладательница соблазнительного тела, которым можно овладеть.

Сегодня вечером Мэтью пригласил сюда мисс Рэнкин, чтобы просто поговорить. Но все благие намерения разом вылетели у него из головы, стоило увидеть Джейн в одной тонкой сорочке, ее прекрасные груди, выступавшие под влажной тканью. Ах, как граф хотел разорвать эту сорочку, увидеть Джейн обнаженной! Он хотел рисовать ее по памяти, увидев своими собственными глазами, а не по туманному облику, который волновал его воображение последние недели.

И все же Джейн ненавидела его. Мэтью видел это в е глазах, в этих прекрасных, завораживающих, глубоких озерцах. О боже, его колени ослабли, стоило снять Джейн очки. Она казалась Мэтью такой… красивой.

Сейчас Уоллингфорд с удивлением вспоминал утро, когда он столкнулся с Джейн лицом к лицу в кабинете Реберна. Задумчиво потирая лоб, граф вздыхал, вызывая в памяти, пусть и ненадолго, те недавние сцены и непривычные чувства, бушевавшие в его груди. Он все еще находился во власти гнева. Дьявол, как же Мэтью был зол на Джейн, он едва сдерживался, чтобы не дать волю своей ярости! Но почему? «Потому что ты что–то чувствуешь к Джейн, а она к тебе, очевидно, нет», — мелькнула в голове догадка. Выходит, его эмоции объясняются лишь уязвленной гордостью? Уоллингфорд хотел Джейн, а она его — нет. Получается, именно из–за этого граф и сходил с ума?

— Вы хотели меня, — вдруг произнес он вслух, — завлекали меня, Джейн.

— И я более чем уверена, что вы нашли это довольно забавным.

— Я верил, Джейн, — нет, я все еще верю, что мне хотелось заглянуть в вас так глубоко, в такое сокровенное место, куда вы не приглашали еще ни одного мужчину.

Она впилась в него гневным взглядом:

— Вас никто не приглашал, сэр, потому что у меня нет желания развлекать вас. Уверена, вы лишь дразнили меня, смеялись надо мной!

— Вы действительно так думаете, Джейн? Те же самые презрение и ненависть, которые вы питаете к лорду Уоллингфорду, — вы чувствуете их и по отношению к Мэтью?

Джейн опустила ресницы, словно боясь невольно выдать свои эмоции. Даже самый слабый румянец на ее щеках не мог разоблачить ее истинные чувства.

— Нет.

— Почему? Скажите мне! — попросил Мэтью. Он должен был знать, почему Джейн по–прежнему будто скрывалась под вуалью, почему она так боялась сказать ему правду. Черт возьми, он ведь ласкал ее груди своими губами! Словно поддразнивая, касался языком нежной кожи — с таким чувством, которое никогда не испытывал к другим женщинам. Она прикасалась к нему, ласкала его — она, его Джейн, Джейн Рэнкин. И Мэтью готов был поклясться: она наслаждалась каждой секундой в его объятиях! Неужели все, что произошло между ними, было столь незначительным, неважным для нее? Неужели только его, Мэтью, захлестнул этот неистовый поток чувств, стремительно пробежавший между ними? О боже, неужели его желания не были взаимными?

Когда Джейн отвела свой взгляд, явно отказываясь отвечать на вопросы, Мэтью потянулся к своему камзолу и вытащил из кармана узкую полоску черных кружев, которую всегда носил с собой. Это была та самая полоска, которую он снял, когда касался губами пульсирующей точки на ее шее в тот памятный день в карете.

— Почему, Джейн? Мисс Рэнкин медленно подняла глаза на Мэтью.

Сейчас она казалась строгой, несгибаемой, ее взгляд остановился на полоске черных кружев.

— Судя по всему, вы приняли меня за кого–то другого, милорд.

— Вы ведь уже признали, Джейн, что именно вы были тогда со мной. Вспомните, это произошло в тот момент, когда вы согласились ухаживать за Сарой. Видите, я храню в памяти все детали наших встреч, все, благодаря чему я оказался обладателем этих кружев. Объясните же мне, почему вы по–прежнему с такой настойчивостью таитесь от меня, словно по–прежнему прячетесь под той вуалью? Я ведь знаю, что это были вы!

От Мэтью не укрылась вспышка в глазах Джейн. Теперь в них ясно читалась ранимость. Уоллингфорд понял все, как только взглянул на любимую: она ощущала то же самое, что и он! Но Джейн не хотела признавать свои страстные желания, которым однажды невольно поддалась вместе с Мэтью.

Они оба были уязвимы, но ни Джейн, ни ее тайный возлюбленный не могли допустить, чтобы их слабости стали явными.

— Что мне нужно сделать, чтобы вы признались мне?

— Вы снова и снова оскорбляете меня предположением, что меня можно купить.

— У каждого есть своя цена, Джейн.

Ее огромные, цвета морской волны глаза гневно сверкнули.

— Нет, не у каждого, милорд. — Она наклонила голову и посмотрела на Мэтью своими проницательными, умными глазами: — Выходит, продаетесь и вы, милорд?

Мэтью постарался сохранить непроницаемое выражение лица, хотя вопрос Джейн застал его врасплох. Уоллингфорд не ожидал от нее ничего подобного!

— А если бы я и в самом деле продавался, вы бы купили меня? Ведь правда, мисс Рэнкин? — нарочито небрежно спросил граф. Уоллингфорд старался притвориться, будто ему наскучил разговор, и ответ гостьи для него совсем не важен, хотя именно ее признания он ждал так, словно от этого зависела вся его жизнь. Черт, Мэтью даже затаил дыхание на полминуты, в напряжении ожидая, что же ответит ему Джейн.

— Нет, я бы вас не купила.

Уоллингфорд с шумом выдохнул. Ответ гостьи его не удивил. Мисс Джейн Рэнкин никогда и ни за что не стала бы платить — по крайней мере, человеку его репутации. Мэтью был абсолютно уверен в том, что та Джейн, его возлюбленная, предпочла бы быть с ним просто так, не платя за это. Но чего хотела медсестра Джейн?

— Я не купила бы вас, милорд, потому что, проще говоря, хотела бы всего вас. А вы никогда не сможете дать мне это.

— Всего меня?

— Именно в этом и заключается вся суть, когда вы покупаете чье–то тело, ведь так? Вы хотите получить все права на этого человека. Когда один готов торговаться за душу другого, он вряд ли довольствуется полумерами.

— Я не понимаю вас, мисс Рэнкин. Если человек позволяет себе продаваться, он должен отдать покупателю все, что он или она пожелает.

— Я предполагала, что вы будете думать именно так. В конце концов, вы — мужчина. Тем не менее, милорд, вы и другие представители сильного пола серьезно ошибаетесь, когда полагаете, что можете купить женщину целиком и полностью. Покупая женщину, вы ждете, что она отдаст вам всю себя, — но этого не будет. Тело, наслаждение — все это поверхностные вещи. Приобретя тело, вы не купите в придачу душу. В конечном счете, вы удовлетворите свои физические желания, но не познаете истинной близости. Вы не узнаете настоящую женщину, живущую в теле, которым вы пользуетесь.

Собственное тело Мэтью охватил жар, когда он понял, насколько жаждет обладать Джейн. Не просто телом, но всей этой женщиной, каждой ее маленькой частичкой, которая делает ее уникальной, собой — Джейн.

— Вы дарили мне всю себя, Джейн! Я уверен в этом. Мисс Рэнкин энергично тряхнула головой, отрицая то, что было для графа столь очевидным. Джейн, которую он обнимал тогда в карете, отдавалась ему вся, целиком.

— Такова людская природа, человеку свойственно скрывать частичку своей души от другого, — объяснила она. — Но если этот другой окажется достоин доверия, однажды эта частичка предстанет перед ним во всей красе. А тому, кто не заслуживает искренней, настоящей близости, остается лишь покупать тело и плотское наслаждение. Ни за какие деньги нельзя купить человеческую душу.

— Любопытно, а если бы вы получили на меня все права, вы бы выведали мои секреты, Джейн?

— Я на сто процентов уверена в том, что, если бы я купила вас, милорд, вы бы дали мне только то, что пожелали дать, и ничего больше. Полагаю, вы бы доставили мне удовольствие с помощью своего хваленого мастерства в будуаре, оставив все, что касается вашей души, за дверью. Это ведь был бы чисто физический акт, не так ли? Ничего личного, ничего по–настоящему искреннего. Только механика. Никакой эмоциональной близости.

Если бы собеседница была любой другой женщиной, Уоллингфорд согласился бы с ее словами. Но это была Джейн, та, что вызвала в душе графа желание отдать ей гораздо больше, чем всем своим пассиям, вместе взятым. Мэтью готов был отдать всего себя Джейн, его застенчивой, тихой, маленькой медсестре.

— Осмелюсь сказать, милорд: вы не сможете получить все, что хотите, просто потому, что у вас есть хрустящие купюры. И если кто–то продался, это еще не означает, что он готов отдать покупателю абсолюты все. Мы сами, то, что нам нужно — этот неуловимый взгляд в самые глубины души, — этого никогда не купишь. Это можно только отдать, по доброй воле.

«Я дал бы вам все, что бы вы ни попросили!» — мелькнула в голове Мэтью импульсивная мысль, но он вовремя прикусил язык и снова придал лицу непроницаемое выражение.

— И вы не собираетесь открывать свою душу мне, Джейн, — это вы пытаетесь мне сказать? Вы боитесь сделать это сейчас, потому что однажды я уже туда заглянул? Вы всерьез опасаетесь, что я смогу разузнать все ваши маленькие секреты, все ваши желания — и использовать их против вас? Именно поэтому я столь нежеланен для вас?

— Совсем нет, — прошептала она, делая шаг назад.

— Тогда почему, Джейн, почему вы так боитесь? Вы хотите отдать частичку себя мне, но не хотите признавать это, не так ли? Вы боитесь. Вы не знаете, что делать с тем желанием, которое я пробуждаю в вас.

— Что вы за человек? — с вызовом бросила она. — Мэтью, которого я сначала встретила, или Уоллингфорд?

— Какое это имеет значение?

— Потому что мне нравился Мэтью, ему я бы отдала все, что он бы ни попросил. Уоллингфорда я презираю. Ему я бы никогда не дала ничего ценного, и менее всего — свою душу. Какой же… который из этих людей — вы?

Повисло молчание — такое напряженное, что казалось, можно было увидеть электрические разряды, летавшие между ними. Так они и стояли, глядя друг на друга, пытаясь скрыть свои страхи и правду, которая могла стать очевидной в любой момент.

— Какова же ваша цена? Сколько нужно заплатить, чтобы хоть мельком заглянуть в вашу душу? — выпалил Мэтью, хватая Джейн за руку и притягивая ее к себе. — Только скажите. Я заплачу.

— Я не продаюсь, милорд.

— А та Джейн, медсестра? — Граф заглянул ей в лицо, пытаясь прочитать ответ. Эх, многое бы он отдал, только бы не выглядеть таким глупцом! Но, видит бог, в этот момент Уоллингфорд не мог справиться с собой, не мог контролировать то, что срывалось с его уст. — Джейн, медсестра, всеми силами стремилась к плотским удовольствиям. Так скажите мне, сколько стоит она?

— Значит, вы хотите ту Джейн? — В голосе гостьи послышалась грусть, и это не укрылось от графа. Ее подавленный тон эхом отозвался в душе Мэтью, и он почувствовал, что окончательно запутался, сбился с толку. — Это и есть женщина вашей мечты, облик которой вы нарисовали в своем сознании? Именно ту Джейн вы и вожделеете?

— Я не знаю.

Мисс Рэнкин кивнула, принимая его честность:

— Моя цена показалась бы вам непомерно высокой — вы никогда не смогли бы заплатить ее.

— Скажите же, какова она!

Джейн замолчала, она долго, изучающе смотрела на лицо собеседника. Так гостья и стояла — с горящими от волнения щеками и влажными волосами, капельки с которых падали на обернутое вокруг плеч одеяло. Наконец она собралась с силами.

— Моя цена, если бы вы выразили желание заплатить ее, — вы, милорд. Не Уоллингфорд, — объяснила она, — а Мэтью. Мне нужен тот мужчина, которым вы были.

Граф прерывисто выдохнул и выпустил руку Джейн, словно она могла обжечь его. Уоллингфорд чувствовал, что его поймали в ловушку, что ему уже не хватает воздуха… «Отступи! — стучало у него в голове. — Беги от того, что она предлагает!» Но Мэтью был уже не в силах справиться с неистовым желанием обладать этой женщиной, овладевать ею — целиком и полностью. Его вожделение было свирепым, первобытным, оно уже не слушало голос разума. Война сомнений, так долго бушевавшая в его душе, окончилась. Мэтью подошел к Джейн и, схватив за плечи, оттолкнул к стене. В следующее мгновение он порвал тонкие завязки ее сорочки.

— Вы не знаете, чего просите! — взревел Уоллингфорд, прижимаясь лицом к растрепанным волосам Джейн. Ярко–рыжие локоны были влажными, но даже их прохлада не могла потушить огонь, бушевавший в нем.

— Я знаю мужчину, которым вы были, — прошептала Джейн, закрывая глаза и безвольно откидывая голову в сторону. — Когда–то мне удалось заглянуть в его душу. Где же он, где Мэтью?

— Он сломлен, — резко отозвался Уоллингфорд, проводя губами по ее щеке и спускаясь ниже, к подбородку. — Он способен лишь трахаться, он уже уничтожил самого себя и еще разрушит вас, Джейн!

— Нет!

— Да! — настойчиво прорычал граф, прижимаясь к ней, отчаянно нуждаясь в ней, трепеща в предвкушении соединения их тел. Окончательно потеряв способность владеть собой, он заревел на ухо Джейн, грубо схватив ее за мочку зубами: — Я причиню вам боль, Джейн! Это все, на что я способен, — я умею лишь заставлять страдать и хорошо трахаться. Я не знаю, как любить, как чувствовать. Я не знаю, как обращаться с вами. Я знаю лишь одно — как трахать, и не вас, — простонал он, — ваше тело. Это все, что мне нужно, — даже не ваше тело, просто влагалище. Мне не нужна вся женщина. Не нужна ваша прекрасная душа, Джейн!

Тело бедняжки обмякло под напором графа, и он, стянув одеяло, принялся исступленно гладить ее гладкую, нежную кожу.

— Я не хочу делать вам больно, Джейн, но я сделаю! Я просто не могу позволить вам уйти…

Уоллингфорд в отчаянии зажмурил глаза и сжал в кулаках подол ее сорочки.

— О боже! — вскричал граф, когда в сознании вдруг всплыли недавние неприятные воспоминания, нахлынувшие стремительной, жестокой волной эмоций. — Я наблюдал, как вы гуляли с доктором сегодня. И он коснулся вас. Вашего колена. Он так смотрел на вас, Джейн!

— Это ровным счетом ничего не значило…

— Вы — моя! — отрывисто бросил Мэтью. Припав к неровной коже ее губы, он ласкал шрам кончиком языка. — Вся моя! И даже при том, что вам будет больно в моих объятиях, вы все равно принадлежите только мне!

Джейн едва могла дышать. Что она делала? Она ведь пришла на эту встречу, намереваясь поставить зарвавшегося аристократа на место, и все же не смогла скрыть своих чувств, своей тоски по нему… Джейн смотрела на Мэтью и отчетливо слышала боль в его голосе. Страдания возлюбленного эхом отзывались в ее душе, притягивали, неудержимо влекли к нему. Этот голос, подвергавший Джейн такой сладкой пытке, вел ее к погибели.

Губы Джейн искали губы Мэтью, и она нежно отозвалась на его ласки. Поначалу это было лишь едва заметное касание уст, но граф прильнул к ней еще ближе, даря откровенно страстный поцелуй. Снова и снова задерживаясь на ее тонком шраме, он шептал:

— Я хочу вас, Джейн. Всю вас — и прямо сейчас.

Уоллингфорд окончательно сорвал сорочку с тела Джейн. Теперь она стояла перед ним полностью обнаженная. Все так же, удерживая запястья возлюбленной в своих руках, граф изучал каждую клеточку ее тела.

— Джейн, — простонал он и, согнувшись, прикоснулся губами к столь желанной груди. Джейн тихо захныкала, все еще пытаясь слабо протестовать, но в следующее мгновение, стоило языку Мэтью прикоснуться к затвердевшему соску, как с ее уст слетел стон блаженства. Когда он нежно взял этот розовый холмик в рот, все тело Джейн напряглось в томительном предвкушении, а в самом низу живота что–то уже привычно сжалось.

Она забилась в руках Мэтью, а он все с тем же неистовством целовал соблазнительные округлые груди. Немного ослабив свой натиск, граф опустился на колени и принялся ласкать губами ее живот, бедра… Кончиком пальца он нежно погладил темный синяк на внешней стороне ноги, потом припал к нему губами, словно пытаясь смыть следы жестокости Терстона. Мэтью скользнул языком выше, к правой стороне живота Джейн, и поцеловал шрам, оставшийся после аппендицита.

Исследовав губами сморщившуюся кожу, Уоллингфорд взглянул на любимую и поднялся. Он в отчаянии сжал ладонями лицо Джейн, жадно ища губами ее губы.

— Мне отвратительна сама мысль о том, что он прикасался к вам своими руками, — прохрипел граф, одаривая ее еще одним яростным, почти грубым поцелуем. — Он ведь касался вас, не так ли?

Мэтью не объяснял, кого именно имел в виду, но Джейн поняла, что он отчаянно ревновал ее к доктору. Кивком медсестра признала правоту любимого, и тот почувствовал, как безумные эмоции вот–вот вырвутся из его души наружу.

— Его руки, возможно, могли бы исцелить вас, Джейн. Но мои руки способны пробудить в вас желание.

Мэтью снова прильнул к устам Джейн, он продвигался все глубже, словно заявляя на нее свои права. Неистово, будто пытаясь выпить возлюбленную до дна, Уоллингфорд занимался любовью с губами Джейн, а его руки бесстыдно блуждали по ее телу, одаривая ласками в таких местах, к которым никогда и никто прежде не прикасался.

Как это случилось? — оставалось гадать скромной серой мышке, которая, запустив руки в волосы желанного мужчины, притягивала его к себе все ближе.

— Джейн, впустите же меня, позвольте мне проникнуть в вас! — умолял Мэтью, дотрагиваясь до изгибов самого сокровенного участка ее тела и наслаждаясь влагой, которая скрывалась между ними. — Я хочу быть частью вас…

Услышав, как пуговицы с брюк Уоллингфорда посыпались на пол, Джейн вдруг пришла в себя и прервала поцелуй, с силой отпихнув его. Граф замер перед любимой, его лицо было не менее смущенным, чем ее. Очевидно, он был точно так же потрясен всем, что происходило между ними.

— Кто вы? — с мукой в голосе спросила Джейн. Ее глаза блестели от слез, в них читались боль, сожаление, страдание… Несчастная так страстно желала того, кто был Мэтью, но так же сильно боялась, что ее возлюбленного поглотит Уоллингфорд.

Граф по–прежнему стоял перед ней, он в отчаянии взъерошил волосы и зажмурился, пытаясь собраться: — Я не знаю, Джейн! Не знаю, кто я…